Адамов Аркадий Григорьевич. Идет розыск [Полный вариант]

   – Ясное дело. Только этого не хватало. И еще, подлец, на девушку наехал. Ну, зачем на девушку? – с надрывом спросил Дима. – Я… Ну, как вам сказать?.. Чуть с ума не сошел, слово даю… Снилась мне эта девчонка… Я же ее разглядел…
   – А Смоляков как?
   – А никак. Страшный человек. Сам его боюсь, слово даю.
   – Вот, – улыбнулся Виталий. – Все это первый симптом наличия совести, учтите. Только еще первый, правда.
   Шанин посмотрел на Виталия и невольно улыбнулся в ответ, такая обаятельная улыбка была у этого долговязого парня, сидевшего напротив него. Дима улыбнулся и тут же невесело вздохнул, словно сомневаясь в самом себе.
   – Только первый, – повторил Виталий. – Ну, а второй симптом совести – это, как бы сказать, жажда возмездия за зло. Притом справедливого возмездия. Сами подумайте, разве можно такое прощать?
   – Ну, конечно… – неуверенно произнес Дима. – Нельзя…
   Виталий строго посмотрел на него и медленно, со значением, сказал:
   – Это зверь, сами видите. Его надо задержать как можно быстрее. Он же в любой момент может пойти на новое убийство. Вы понимаете? В любой момент! От этого тоже можно потерять сон. От мысли, что в любой момент… Поэтому я вас прошу, скажите мне все, что вы о нем знаете.
   – А что я знаю?.. Совершенно ничего не знаю… – растерянно ответил Шанин. – Приходит… Уходит… Даже, где живет, не знаю. Слово даю.
   – Вот вы ехали с ним в машине, долго ехали, несколько часов. Первый раз с этой кислотой, потом вот вчера. Что он по дороге рассказывал?
   – Ну, про пьянки всякие. Компании… Про женщин…
   – Имена называл какие-нибудь?
   – Имена?.. Не помню… Ах, да! Ивана какого-то называл. Давний, значит, его кореш. Почему-то они расстались. Семен в Москву рванул, а этот Иван – на юг куда-то. Да, еще он женщину у Семена увез, вот в чем дело.
   – Выходит, целую историю рассказал?
   – Ага. Полдороги травил. Это когда мы кислоту везли.
   – А женщину ту как зовут, он не сказал?
   – Женщину?.. Вот не помню. А как-то называл, ведь… – Шанин задумался. – Марина… Маруся… Помню хорошо, на «эм» начинается… Кажется, все-таки Марина.
   – И где они теперь, эти Иван и Марина?
   – Вот, где-то на юге. Ох, и зол он на них… Вот их он может…
   – Так, так… – задумчиво произнес Виталий, – интересно, – он посмотрел на Диму и улыбнулся. – А говорите, совести у вас нет.
   – Я вообще говорил, про всех. И в других вопросах.
   – А вообще говорить об этом нельзя. Это всегда конкретно. Я, вот, знаю немало людей, которые совершили в свое время что-то плохое, постыдное, даже преступление, а совесть у них оказалась, совесть все же проснулась или удалось ее разбудить.
   – А других, значит, не знаете, у которых ничего не проснулось и ничего разбудить не удалось, нет таких, да? – саркастически усмехнулся Дима.
   – Почему же? Конечно, знаю. Есть такие. Но не все такие, вот к чему я это сказал. Не все, как вы думаете. Хотя, самое интересное, что и вы тоже так не думаете, – засмеялся Виталий. – Да, да, спорить могу.
   – Ну, не все, так большинство.
   – А мы с вами, выходит дело, меньшинство? Избранное, так сказать?
   – Вы меня не ловите, – упрямо мотнул головой Дима. – И не агитируйте.
   – Да нет, что вы, – махнул рукой Лосев. – У меня поважнее дела есть, – он усмехнулся. – А для агитации время еще будет. Вот пока какой еще вопрос к вам. По другой доверенности, изготовленной тем же Глинским, было получено несколько тонн пряжи на комбинате верхнего трикотажа…
   – Я не получал, слово даю! – поспешно воскликнул Дима, прижимая руки к груди.
   – Это я и без вашего слова знаю, – досадливо возразил Виталий. – А вот кто получал, как вы думаете?
   – Не знаю. Мне об этом не докладывают. Когда это было?
   – Месяца четыре или пять назад.
   – О-о, тогда я еще не был удостоен доверия, – усмехнулся Дима.
   – А говорите, год ведете веселую жизнь.
   – Ну, терся где-то рядом. Нинку знал, Севку.
   – Бобрикова?
   – Валерку? Знал, как же.
   – Коменкова?
   – Ну, этот и сейчас не удостоен.
   – И все же, кто мог получить пряжу, как вы думаете? Рыжеватый, молодой мужчина, с усиками, в очках…
   Шанин, подумав, покачал головой.
   – Нет… С усиками? Не знаю…
   – А без усиков? – усмехнулся Лосев.
   – А без усиков, рыжеватый и в очках у нас один Валерка, – засмеялся Дима.
   Лосев весело кивнул.
   – А что? Неплохая идея. Усики, ведь, можно и приклеить. Ладно. Подумаю. И вы тоже. Обо всем, что с вами случилось. Хорошо еще, что вы первый арестованы. Впрочем, это вы сейчас тоже не поймете.
   – Я и потом не пойму. Может, сразу объясните?
   – Что ж, попробую. Чем черт не шутит. Дело вот в чем. Если бы вы попались вторым или, допустим, третьим, то все, что вы мне сегодня рассказали, нам бы сообщили другие. Ну, не сразу, возможно, но сообщили бы. Или мы в конце концов узнали бы сами. И у нас с вами не получилось бы такого разговора. Я бы вас не узнал так хорошо, как сейчас, да и совесть у вас, возможно, не откопал бы.
   – Очень вам моя совесть понадобилась? – насмешливо спросил Дима.
   – Представьте себе.
   – А зачем?
   – Ну, как сказать? На будущее. Вы же когда-нибудь и на свободу выйдете. Вот она вам и пригодится.
   Дима вздохнул.
   – Вы, я гляжу, шутник.
   – В каждой шутке лишь доля шутки, – многозначительно сказал Виталий. – И потом, не задержи мы вас, вы бы, не дай бог, еще чего-нибудь выкинули. А так, все, Что есть, то есть. А больше не надо. Уже, знаете, спокойнее.
   – Нет, я просто таких, как вы, только в кино смотрел! – воскликнул Дима. – Или по телику! Ей богу! А вы живой, оказывается! Ну, МУР! Ну, дает!
   – Не надо аплодисментов, Шанин, – строго сказал Лосев. – Положение ваше остается весьма незавидным. Думать обещаете?
   – А больше мне нечем у вас заниматься.
   – Вот и отлично. Завтра вас официально допросит следователь.
   Лосев вызвал конвой.
 
   В тот день пришлось изрядно поволноваться Вале Денисову.
   Исчез Глинский. Он вместе со всеми уехал с дачи, но в Москву не вернулся. Он даже не выехал на шоссе. Проезд двух машин был зафиксирован постом ГАИ. Одну вела Нина, с ней ехал ее дружок, полный, седоватый Лев Константинович, здесь приметы полностью совпали, да и номер машины был известен. Вторая машина была Бобрикова, там находились и обе девушки. А вот третья машина, Глинского, мимо поста ГАИ не прошла. Однако поиски ее начались не сразу, ибо полагали, что она всего лишь задержалась: ведь из поселка имелся только один автомобильный выезд – к шоссе. И не было, казалось, у Глинского оснований искать другой путь: никакой тревоги после ночного «отъезда» Смолякова и Шанина не возникло, а бегство Лены вообще никто всерьез не принял, хотя Глинский был обозлен, а Нина заметно расстроилась.
   Однако гости покидали утром дачу вполне спокойно.
   Что же случилось с Глинским, куда он делся? А, ведь, в его машине находились еще Коменков и Рая.
   Немедленная проверка Коменкова показала, что и он, видимо, в Москву не вернулся. Во всяком случае дома он обнаружен не был и на работе, конечно, тоже.
   Все эти тревожные факты были уже установлены к тому времени, когда Денисов получил приказ задержать Глинского.
   С этого момента поиск принял организованный и широкий характер. Специалисты обследовали путь машин от дачи, через поселок и грейдер, к шоссе. К сожалению, все три машины оказались одной марки и модели, следы их колес перепутались, индивидуализировать их не было возможности, тем более что продолжавшийся все утро дождь сильно размыл следы, а местами они просто пропали. Вторая группа сотрудников осмотрела поселок. Это тоже была непростая работа, ибо дач в поселке было много. Однако к концу дня после тщательной проверки установили, что ни в одной из дач посторонние люди не появлялись. Наконец, третья группа работала в Москве по уже известным связям Глинского и Коменкова, поскольку нельзя все же было бесповоротно отмести версию, что каким-то образом Глинскому удалось незаметно проскочить пост ГАИ и вернуться в Москву. Однако и это пока ничего не дало. Впрочем, здесь следовало иметь в виду, что далеко не все связи Глинского и Коменкова известны.
   Но оставался еще один путь для поиска. Это – неведомая пока Рая, приблизительный адрес которой был известен. Если к тому же учесть, что была обнаружена плохая, разбитая и давно брошенная проселочная дорога из дачного поселка в направлении, прямо противоположном шоссе, по которой машина Глинского хотя и с трудом, но могла проехать, то версия «Рая» требовала отработки.
   Поэтому в небольшой подмосковный городок была отправлена оперативная группа. К концу дня стало известно, что Рая домой не возвращалась.
   Вечером расстроенный и вконец измотанный Денисов докладывал о своих неудачах Цветкову, который молча его слушал, крутя в руках очки, потом, вздохнув, сказал:
   – М-да… Бывает и так, бывает, – он досадливо потер ладонью ежик седых волос на затылке. – Что-то, выходит, мы не учли. Или еще не узнали. Или что-то неожиданное произошло.
   – Его величество случай, – усмехнулся присутствовавший тут же Лосев.
   – Именно что, – произнес с ударением Цветков. – Давайте, милые мои, дальше соображать. Этого гуся надо брать побыстрее.
   – Могли давно взять, – сказал Лосев. – А то водили, водили и доводились, черт бы его побрал.
   – Не могли мы его раньше брать, сам знаешь, – покачал головой Цветков. – Прокурор санкции бы не дал. Единственная реальная улика против него появилась только сегодня – почерковедческая экспертиза дала. Вот тут уж никуда не денешься.
   – И так было видно, – Лосев махнул рукой. – Впрочем, согласен, конечно. Да и чего теперь говорить. А искать его больше пока негде, Федор Кузьмич.
   – Пока, – многозначительно заметил Цветков. – Пока. А вот завтра… Завтра ты в этом смысле поговори еще раз с Шаниным. Вроде контакт у тебя с ним установлен, как считаешь?
   – Надеюсь.
   – Вот и поговори. Может, он еще какие связи Глинского даст. Хотя до завтра еще целая ночь впереди. Где наши его ждут? – обратился Цветков к Денисову.
   У того от усталости слипались глаза.
   – Всюду ждут, – ответил он.
   – Думаю, все же появится, – убежденно сказал Цветков. – Просто что-то случилось.
 
   …А случилось самое простое и в то же время неожиданное. Не успел Глинский выбраться на машине из дачного поселка, как внезапно мотор заглох. Никакие попытки снова его завести не помогли. Видимо, засорился карбюратор. Сам Глинский, а тем более Коменков в этих делах ничего не понимали, и помощи искать было негде, все дачи вокруг оказались пустыми. В конце концов машину пришлось руками затолкать куда-то в кусты, а самим пешеходной дорожкой отправиться к станции.
   В Москве решено было неприятное происшествие сгладить приятным обедом в ресторане с соответствующей выпивкой, конечно. После чего развеселившийся Коменков потащил всех к какому-то приятелю.
   – А у меня деловой разговор с Раечкой, – упрямо, хотя и не очень твердо объявил Глинский. – Ей-богу, деловой. Правда, Раечка?
   – Нет вопроса! – весело откликнулся Коменков. – Генка вернется только в семь, после работы. Ключи тут, – он похлопал себя по карману и лукаво подмигнул. – А у меня есть тоже деловой разговор, только в другом месте. Так что на время расстаемся, и все дела. Принято?
   Вечером веселье продолжалось уже на квартире некоего Гены. А затем последней электричкой Раю отправили домой. Приятели распрощались, и сильно подвыпивший Глинский, подхватив такси, направился к себе, по дороге пытаясь сообразить, как ему завтра притащить в Москву свою собственную «тачку».
   Однако в подъезде дома его размышления были не очень вежливо прерваны. Глинский попытался было сопротивляться. В результате слегка помятый он очутился уже совсем в другой машине и был доставлен на Петровку.
   А утром злой, невыспавшийся, но вполне протрезвевший Глинский предстал перед Лосевым.
   – Так, так, – насмешливо сказал Виталий. – Что-то неважный у вас вид, Глинский. Плохо спалось после всех попоек?
   – Не ваше дело, – со злостью отрезал Глинский. – На каком основании меня задержали, извольте сообщить.
   – Вас арестовали, а не задержали. На основании санкции прокурора.
   – А я ничего не совершил. Это произвол, понятно вам?
   – Вот и разберемся.
   – Что ж, – Глинский поудобнее расположился на стуле, – надеюсь, разберемся мы с вами быстро. А вам вопрос задать можно?
   Теперь уже усмехнулся Лосев.
   – Что ж, в порядке исключения, задавайте.
   – Кто, интересно, вам на меня пожаловался, кто оклеветать посмел? Уж не Леночка ли некая, а?
   – Кто такая? – сдержанно осведомился Лосев.
   – Знакомая. Да нет… Вы ж меня по адресу взяли. А она… И вообще такие сведения вы обязаны скрывать. Я не подумал. Извините за наивный вопрос.
   Глинский постепенно осваивался с обстановкой и все больше наглел. Черные глаза его зло поблескивали, на сухом, крепком лице появилась и уже не сходила ироническая усмешка.
   – Так что спрашивайте, спрашивайте, – снисходительно разрешил он. – По мере сил буду отвечать.
   – Что ж, попробуем, – согласился Лосев. – И для начала очертим круг ваших знакомых. Даже два круга. Вот первый. Маргариту Евсеевну знаете?
   – Ну, допустим, знаю. Что из этого?
   – Веру тоже знаете, Хрисанову?
   – Знаю.
   – А Раю?
   – Вы что, – насмешливо поинтересовался Глинский, – по моим амурным делам специализируетесь? С кем, значит, спал, да? А я, знаете, джентльмен и на такие вопросы…
   – Какой вы джентльмен, я знаю, – невольно сорвавшись, угрожающе сказал Лосев и, досадуя на себя, уже ровным тоном переспросил. – Так Раю знаете?
   Глинский бросил на него настороженный взгляд.
   – Знаю, – коротко ответил он.
   – Пока все, – заключил Лосев. – По первому кругу знакомств. Теперь второй круг. Шанина Диму знаете?
   – Представьте себе, знаю, – с вызовом ответил Глинский.
   – Бобрикова?
   – Тоже знаю.
   – Нину Сергеевну?
   – Знаю.
   С каждым новым именем настроение Глинского все больше портилось. Он начинал злиться и трусить тоже.
   Лосев делал вид, что ничего не замечает, и все так же спокойно и ровно продолжал спрашивать.
   – А Льва Константиновича знаете?
   – Знаю… – в голосе Глинского впервые мелькнула неуверенность.
   – Виктора Коменкова?
   – Ну, и этого знаю. Что из того?
   – А вы не догадываетесь?
   – Даже не собираюсь догадываться. И вообще… – Глинский начинал нервничать. – Бросьте ваши дурацкие вопросы. Я вам могу еще сотню знакомых назвать.
   – Не надо. Пока хватит, – возразил Лосев. – Это, ведь, не только круг ваших знакомых, но и круг известных нам дел, точнее, преступлений. И вы все прекрасно уловили, не притворяйтесь.
   – Вы мне лучше загадки не загадывайте, – угрожающе произнес Глинский. – А то я вообще больше слова не скажу, увидите.
   – Ладно, – покладисто, даже охотно согласился Лосев. – Не буду загадывать загадок, – и, неожиданно вынув из папки изготовленную Глинским доверенность, резко спросил: – Вы писали?
   Глинский бросил взгляд на бланк, секунду помедлил, потом нахально посмотрел Виталию в глаза и с вызовом сказал:
   – Ну, я.
   Лосев вынул вторую доверенность.
   – А эту?
   – Ого! Какая коллекция! Ну, и эту писал.
   – Такое признание делает вам честь, Глинский, – усмехнулся Виталий. – Выходит, сообразили, что отпираться бесполезно?
   – Что я сообразил, вас не касается.
   – Ладно. Так кто же вам платил за эту работу?
   – Никто. Так, знаете, баловался, – насмешливо ответил Глинский.
   – Ну, побаловались и кому отдали?
   – Выбросил. И кто-то, видимо, подобрал.
   – Так. Значит, на вопросы отвечать не желаете?
   – А вы это только что сообразили?
   – А вы сообразили, почему прокурор дал санкцию на ваш арест?
   Это был для Лосева тот редчайший случай, когда человек оказался до такой степени враждебен и ненавистен ему, даже как-то внутренне неприемлем что ли, что контакт с ним никак не возникал, просто не мог возникнуть.
   И Виталий сам начинал нервничать. Между тем, задача допроса была очень сложной. Чтобы дело двинулось дальше, требовалось не только изобличить Глинского и заставить признаться во всем, но добиться от него новых сведений, самых опасных для Глинского и поэтому тщательно им оберегаемых. А для таких признаний следовало заставить его прежде всего задуматься и еще – разбудить страх за собственную шкуру. И Виталий попытался взять себя в руки.
   – Я почему-то надеялся, Глинский, что вы поведете себя умнее. Неужели не поняли, что я не случайно очертил два круга ваших знакомств?
   – А вот не понял, представьте себе
   – Ну, что ж делать. Тогда на время отложим эту тему. Скажите, Глинский, почему вы работаете вахтером?
   – К вашему сведению, у нас любой труд почетен.
   – А какое у вас образование?
   – Вас не касается. Впрочем… ну, кончил педагогический. Так сказать, учитель.
   – Почему же стали вахтером, интересно?
   – Вам в самом деле интересно? – насмешливо полюбопытствовал Глинский.
   – В самом деле, – вполне искренне ответил Виталий.
   Глинский, видимо, его искренность уловил, и это ему польстило. Ведь в данном случае интерес проявлялся к нему самому, а не к его поступкам, как до сих пор. А собой Глинский всегда необычайно, высокомерно гордился и ставил себя куда выше остальных людей.
   – Почему вахтером? – снисходительно переспросил он. – Пожелал. Больше, знаете, свободного времени… для самообразования. И вообще, – он пожал плечами, – карьеру делать не хочу, строить там что-то – тоже не хочу. Не по мне это, товарищ…
   – Гражданин.
   – Да. Кстати, не знаю вашей фамилии. Какое-то у нас с вами одностороннее знакомство, я бы сказал. Это стесняет.
   – Вот это верно, – согласился Виталий. – Извините, – и представился. – Инспектор уголовного розыска, старший лейтенант Лосев.
   – Очень рад, – иронически поклонился Глинский. – Так вот, старший лейтенант, каждый живет, как умеет, как устроен. У меня другие радости в жизни. Вот, например, женщины. Это прекрасно!
   – И деньги?
   – И деньги, – охотно согласился Глинский, ехидно блестя глазами. – Вам это, конечно, чуждо, я понимаю.
   – Почему же? Но вахтер получает мало.
   – Зато остается время для приработков. Надо спешить пользоваться жизнью. Она коротка, к сожалению, и радости ее тоже.
   – И вы своей жизнью довольны?
   – Вполне. Только оставьте меня в покое.
   – Исключается. Самой вашей жизнью. Входит, так сказать, в условие. И при таких условиях жизнь ваша не так уж привлекательна, мне кажется. Скажите, у вас еще не было судимости? Мы не успели проверить.
   – Можете не проверять. Не было.
   – Тогда понятно. Ваша жизнь этой стороной к вам просто еще не повернулась. Но учитывать это вы должны были как умный человек. Порок-то, ведь, всегда наказывается. Это еще, кажется, в библии сказано. Ну, допустим, получили вы от Льва Константиновича какую-нибудь жалкую тысячу рублей.
   – Ну, знаете! Вы меня…
   – Пожалуйста, – прервал его Виталий, словно его интересовали не факты, а сам спор о жизни. – Допустим, вы получили даже пять процентов от…
   – Десять! – в свою очередь запальчиво оборвал его Глинский. – Десять, не меньше!
   – Пусть даже десять. Но сегодня он их вам вручил, а завтра…
   – И не завтра! А сегодня же я на них куплю что хотите, любую машину, пол-«Березки», любую женщину, наконец! Согласитесь, здесь стоит рискнуть, черт возьми! – Глинский, блестя глазами, зло стукнул кулаком по колену.
   – Это не риск, – возразил Лосев. – Это всегда в конечном счете проигрыш. Катастрофа. Об этом Лев Константинович вас, конечно, не предупредил, когда пригласил, а точнее, заманил…
   – Никто еще меня обмануть не пытался, имейте в виду, – гордо заявил Глинский. – И ни у кого это еще не получалось. Если хотите, я пришел сам.
   – Э, бросьте. Куда это вы сами пришли? Куда вы можете прийти сами? – пренебрежительно махнул рукой Лосев.
   – Не в том дело. Конечно, он не давал объявление в «Вечерке», мол, «требуется», – с тем же напором продолжал Глинский. – Конечно, меня к нему привели. Та же Нинка, которую вы назвали. Но условия ставил я! Можете у него самого спросить.
   – И спросим.
   – Вот, вот. И спросите. И у Нинки можете спросить.
   – И у нее спросим. Только вряд ли они оба захотят об этом говорить.
   – Да им это ничем не грозит, будьте спокойны.
   – А не скажут они, что организатор всего этого вы? А, допустим, тот же Лев Константинович вообще в этом не замешан? В самом деле, вы смотрите, что получается. Вы изготовили фальшивые доверенности, вы через ту же Маргариту Евсеевну нашли подходящего фондодержателя и через Веру тоже. Затем вручили эту доверенность, скажем, Шанину, и тот, со Смоляковым, это шофер…
   – Да знаю я его, – отмахнулся неожиданно встревожившийся Глинский.
   – …Так вот, Шанин со Смоляковым получили после этого товар и отвезли, допустим, в цех к Свиридову, в Лялюшки, есть, знаете, такая…
   – Знаю, – вновь напряженно оборвал его Глинский.
   – …Вот они и отвезли. И все. Причем здесь Лев Константинович, спрашивается?
   – Причем? – слегка обескураженно переспросил Глинский. – А идея чья? А кто, извините, всех собрал, дал задания?
   – А он разве письменные указания какие-нибудь давал вам? Или свидетели тут были? Да вы просто хотите утопить невинного человека, вы и тот же Шанин, если он такие же показания даст. Хотите снять с себя дополнительную ответственность, как главарь. Тяжкую, надо сказать, ответственность. Это все любой адвокат докажет. Вот вам и ваша распрекрасная жизнь. Ведь хищения-то колоссальные, Глинский. И соответствующая статья по такому случаю…
   – Стойте, стойте! – нервно прервал его Глинский. – Вы куда это поворачиваете? Тоже в адвокаты записались?
   – Да нет. Сама ситуация так поворачивается, не заметили разве?
   – Бросьте! Шантажируете, да? Запугиваете? – дрожа от волнения и ярости прошипел Глинский: – Не пройдет!
   – А зачем мне вас шантажировать и запугивать? – недобро усмехнулся Лосев. – Мне от вас ничего не требуется. Вина ваша доказана. А вот вы подумайте и над вашей распрекрасной жизнью, и над ситуацией, которую я вам обрисовал. Защищаться Лев Константинович будет отчаянно, сами понимаете. И тут лучшей версии он не придумает.
   – Ладно, ладно, – нервно ответил Глинский. – Я тоже, знаете, не христосик, чтобы чужие грехи на себя брать.
   – Да уж, до христосика вам далеко, – согласился Виталий. – Большой вы подлец, Глинский. Большой, – не сдержавшись, добавил он. – Это я так, неофициально вам говорю.
   – А я в вашей аттестации не нуждаюсь, – огрызнулся Глинский. – И кое-что придумаю еще, – будьте уверены.
   – Что ж, сообщите тогда следователю. Завтра он вас официально допросит.
 
   В тот же день Лена позвонила Липе.
   – Леночка, миленькая, родненькая, как хорошо, что вы позвонили! – обрадованно заверещала Липа. – Я так волновалась, так переживала, кошмар просто! Мне Ниночка утром звонила сама не своя. Этот Сева! Он такой невоздержанный, такой страстный! А он вас запер? Это же надо! Ласточка, бедненькая моя…
   Липа говорила не останавливаясь, искренне взволнованная и расстроенная всем происшедшим.
   – Но вы бы знали, как меня обидела Нина, – сердито сказала Лена. – Она меня просто предала. Я это забыть не могу.
   – Ой, что вы, что вы! Это все неожиданно получилось. Она и не думала даже. Ниночка такой человек! И она сейчас ужас, как переживает. Леночка, душечка вы моя, родненькая, вы на нее не обижайтесь, умоляю. Ну, не при чем она тут, клянусь вам! Она сама вам все объяснит. Вы не заглянете ко мне, ну, хотя бы сегодня вечерком? Ласточка моя, миленькая, приходите. Надо же объясниться. Я сама, знаете, так страдаю, так вас обеих люблю, передать просто не могу. Так придете?
   – Пожалуй… – неуверенно согласилась Лена, давая понять, что все еще не остыла от обиды. – Если освобожусь.
   – Нет, нет, непременно! Я… Мы будем ждать.
   Было ясно, что предложение исходит от Нины. Кажется, она тоже стремилась к примирению. Это было странно. Зачем после всего случившегося Нина решила восстановить отношения? Ни о каких личных симпатиях речи быть не могло. Обе ощущали взаимную неприязнь. Лена чувствовала, что тут ей Нину обмануть не удалось. Может быть, их привлекло ее мнимое место работы? Ведь Нина тогда сказала: «У вас там большие возможности». А может быть, встреча требовалась не для восстановления, а для выяснения отношений? Ведь Лена исчезла довольно загадочно. А фокус с Шухминым мог понадобиться не только Глинскому. Возможно, ее собирались проверить или втянуть, но Глинский спутал все карты. А что, если проговорился этот бородатый Вова, хозяин дачи?
   Все эти соображения Лена и выложила Цветкову. Тот некоторое время молчал, что-то обдумывая, потом, вздохнув, сказал:
   – Идти, милая моя, так и так надо.
   И «милая моя» прозвучало как знак дружбы и доверия, как свидетельство, что Лена в глазах Цветкова стала окончательно своей, близкой, как все ребята из его отдела, и верит он ей теперь так же, как им.
   – Надо идти, – повторил он. – Надо добиться доверия или заставить проговориться. Главное сейчас – путь к этому самому Льву Константиновичу. Главарь-то он, конечно, главарь, но какая у него конкретная роль, мне не ясно. За что его можно ухватить. Но пока главное – путь к нему.
   – Понимаю, Федор Кузьмич, – кивнула Лена.
   – Видишь, что получается, – продолжал Цветков. – Когда они все уезжали с дачи, он сел в машину к этой самой Нине. Пост ГАИ они миновали вместе, их зафиксировали. А в город Нина приехала уже одна. Ее зацепил пост ГАИ на окружной дороге. Где-то, выходит, этот Лев Константинович сошел. Вот, ведь, как следы заметает. Значит, надо снова на них напасть.