И зоркий вождь мне крикнул: «Вниз беги!
Пока он в гневе, миг как раз удобен».
 
28
 
Мы под уклон направили шаги,
И часто камень угрожал обвалом
Под новой тяжестью моей ноги.
 
31
 
Я шел в раздумье. «Ты дивишься скалам,
Где этот лютый зверь не тронул нас? —
Промолвил вождь по размышленье малом. —
 
34
 
Так знай же, что, когда я прошлый раз*
Шел нижним Адом в сумрак сокровенный,
Здесь не лежали глыбы, как сейчас.
 
37
 
Но перед тем, как в первый круг геенны
Явился тот, кто стольких в небо взял,
Которые у Дита были пленны,
 
40
 
Так мощно дрогнул пасмурный провал,*
Что я подумал — мир любовь объяла,
Которая, как некто полагал,
 
43
 
Его и прежде в хаос обращала;*
Тогда и этот рушился утес,
И не одна кой-где скала упала.
 
46
 
Но посмотри: вот, окаймив откос,
Течет поток кровавый,* сожигая
Тех, кто насилье ближнему нанес».
 
49
 
О гнев безумный, о корысть слепая,
Вы мучите наш краткий век земной
И в вечности томите, истязая!
 
52
 
Я видел ров, изогнутый дугой
И всю равнину обходящий кругом,
Как это мне поведал спутник мой;
 
55
 
Меж ним и кручей мчались друг за другом
Кентавры, как, бывало, на земле,
Гоняя зверя, мчались вольным лугом.
 
58
 
Все стали, нас приметив на скале,
А трое подскакали ближе к краю,
Готовя лук и выбрав по стреле.
 
61
 
Один из них, опередивший стаю,
Кричал: «Кто вас послал на этот след?
Скажите с места, или я стреляю».
 
64
 
Учитель мой промолвил: «Мы ответ
Дадим Хирону* , под его защитой.
Ты был всегда горяч, себе во вред».
 
67
 
И, тронув плащ мой: «Это Несс, убитый
За Деяниру, гнев предсмертный свой
Запечатлевший местью знаменитой.*
 
70
 
Тот, средний, со склоненной головой, —
Хирон, Ахиллов пестун величавый;
А третий — Фол* , с душою грозовой.
 
73
 
Их толпы вдоль реки снуют облавой,
Стреляя в тех, кто, по своим грехам,
Всплывет не в меру из волны кровавой».
 
76
 
Мы подошли к проворным скакунам;
Хирон, браздой стрелы раздвинув клубы
Густых усов, пригладил их к щекам
 
79
 
И, опростав свои большие губы,
Сказал другим: «Вон тот, второй, пришлец,
Когда идет, шевелит камень грубый;
 
82
 
Так не ступает ни один мертвец».
Мой добрый вождь, к его приблизясь груди,
Где две природы* сочетал стрелец,
 
85
 
Сказал: «Он жив, как все живые люди;
Я — вождь его сквозь сумрачный простор;
Он следует нужде, а не причуде.
 
88
 
А та, чей я свершаю приговор,
Сходя ко мне, прервала аллилуйя;*
Я сам не грешный дух, и он не вор.
 
91
 
Верховной волей в страшный путь иду я.
Так пусть же с нами двинется в поход
Один из вас, дорогу указуя,
 
94
 
И этого на круп к себе возьмет
И переправит в месте неглубоком;
Ведь он не тень, что в воздухе плывет».
 
97
 
Хирон направо обратился боком
И молвил Нессу: «Будь проводником;
Других гони, коль встретишь ненароком».
 
100
 
Вдоль берега, над алым кипятком,
Вожатый нас повел без прекословий.
Был страшен крик варившихся живьем.
 
103
 
Я видел погрузившихся по брови.
Кентавр сказал: «Здесь не один тиран,
Который жаждал золота и крови:
 
106
 
Все, кто насильем осквернил свой сан.
Здесь Александр* и Дионисий лютый,
Сицилии нанесший много ран;
 
109
 
Вот этот, с черной шерстью, — пресловутый
Граф Адзолино;* светлый, рядом с ним, —
Обиццо д'Эсте, тот, что в мире смуты
 
112
 
Родимым сыном истреблен своим».*
Поняв мой взгляд, вождь молвил, благосклонный:
«Здесь он да будет первым, я — вторым».*
 
115
 
Потом мы подошли к неотдаленной
Толпе людей, где каждый был покрыт
По горло этой влагой раскаленной.
 
118
 
Мы видели — один вдали стоит.
Несс молвил: «Он пронзил под божьей сенью
То сердце, что над Темзой кровь точит».*
 
121
 
Потом я видел, ниже по теченью,
Других, являвших плечи, грудь, живот;
Иной из них мне был знакомой тенью.
 
124
 
За пядью пядь, спадал волноворот,
И под конец он обжигал лишь ноги;
И здесь мы реку пересекли вброд.
 
127
 
«Как до сих пор, всю эту часть дороги, —
Сказал кентавр, — мелеет кипяток,
Так, дальше, снова под уклон отлогий
 
130
 
Уходит дно, и пучится поток,
И, полный круг смыкая там, где стонет
Толпа тиранов, он опять глубок.
 
133
 
Там под небесным гневом выю клонит
И Аттила* , когда-то бич земли,
И Пирр, и Секст;* там мука слезы гонит,
 
136
 
И вечным плачем лица обожгли
Риньер де'Пацци и Риньер Корнето,*
Которые такой разбой вели».
 
139
 
Тут он помчался вспять и скрылся где-то.
 
 
 

Песнь тринадцатая

   Круг седьмой — Второй пояс — Насильники над собою и над своим достоянием

 
1
 
Еще кентавр не пересек потока,
Как мы вступили в одичалый лес,
Где ни тропы не находило око.
 
4
 
Там бурых листьев сумрачен навес,
Там вьется в узел каждый сук ползущий,
Там нет плодов, и яд в шипах древес.
 
7
 
Такой унылой и дремучей пущи
От Чечины и до Корнето* нет,
Приют зверью пустынному дающей.
 
 
 
10
 
Там гнезда гарпий, их поганый след,
Тех, что троян, закинутых кочевьем,
Прогнали со Строфад предвестьем бед.*
 
13
 
С широкими крылами, с ликом девьим,
Когтистые, с пернатым животом,
Они тоскливо кличут по деревьям.
 
16
 
«Пред тем, как дальше мы с тобой пойдем, —
Так начал мой учитель, наставляя, —
Знай, что сейчас мы в поясе втором,
 
19
 
А там, за ним, пустыня огневая.
Здесь ты увидишь то, — добавил он, —
Чему бы не поверил, мне внимая».
 
22
 
Я отовсюду слышал громкий стон,
Но никого окрест не появлялось;
И я остановился, изумлен.
 
25
 
Учителю, мне кажется, казалось,
Что мне казалось, будто это крик
Толпы какой-то, что в кустах скрывалась.
 
28
 
И мне сказал мой мудрый проводник:
«Тебе любую ветвь сломать довольно,
Чтоб домысел твой рухнул в тот же миг».
 
31
 
Тогда я руку протянул невольно
К терновнику и отломил сучок;
И ствол воскликнул: «Не ломай, мне больно!»
 
34
 
В надломе кровью потемнел росток
И снова крикнул: «Прекрати мученья!
Ужели дух твой до того жесток?
 
37
 
Мы были люди, а теперь растенья.
И к душам гадов было бы грешно
Выказывать так мало сожаленья».
 
40
 
И как с конца палимое бревно
От тока ветра и его накала
В другом конце трещит и слез полно,
 
43
 
Так раненое древо источало
Слова и кровь; я в ужасе затих,
И наземь ветвь из рук моих упала.
 
46
 
«Когда б он знал, что на путях своих, —
Ответил вождь мой жалобному звуку, —
Он встретит то, о чем вещал мой стих,*
 
49
 
О бедный дух, он не простер бы руку.
Но чтоб он мог чудесное познать,
Тебя со скорбью я обрек на муку.
 
52
 
Скажи ему, кто ты; дабы воздать
Тебе добром, он о тебе вспомянет
В земном краю, куда взойдет опять».
 
55
 
И древо: «Твой призыв меня так манит,
Что не могу внимать ему, молча;
И пусть не в тягость вам рассказ мой станет.
 
58
 
Я тот,* кто оба сберегал ключа*
От сердца Федерика и вращал их
К затвору и к отвору, не звуча,
 
61
 
Хранитель тайн его, больших и малых.
Неся мой долг, который мне был свят,
Я не щадил ни сна, ни сил усталых.
 
64
 
Развратница* , от кесарских палат
Не отводящая очей тлетворных,
Чума народов и дворцовый яд,
 
67
 
Так воспалила на меня придворных,
Что Август* , их пыланьем воспылав,
Низверг мой блеск в пучину бедствий черных
 
70
 
Смятенный дух мой, вознегодовав,
Замыслил смертью помешать злословью,
И правый стал перед собой неправ.*
 
73
 
Моих корней клянусь ужасной кровью,
Я жил и умер, свой обет храня,
И господину я служил любовью!
 
76
 
И тот из вас, кто выйдет к свету дня,
Пусть честь мою излечит от извета,
Которым зависть ранила меня!»
 
79
 
«Он смолк, — услышал я из уст поэта. —
Заговори с ним, — время не ушло, —
Когда ты ждешь на что-нибудь ответа».
 
82
 
«Спроси его что хочешь, что б могло
Быть мне полезным, — молвил я, смущенный. —
Я не решусь; мне слишком тяжело».
 
85
 
«Вот этот, — начал спутник благосклонный, —
Готов свершить тобой просимый труд.
А ты, о дух, в темницу заточенный,
 
88
 
Поведай нам, как душу в плен берут
Узлы ветвей; поведай, если можно,
Выходят ли когда из этих пут».
 
91
 
Тут ствол дохнул огромно и тревожно,
И в этом вздохе слову был исход:
«Ответ вам будет дан немногосложно.
 
94
 
Когда душа, ожесточась, порвет
Самоуправно оболочку тела,
Минос* ее в седьмую бездну шлет.
 
97
 
Ей не дается точного предела;
Упав в лесу, как малое зерно,
Она растет, где ей судьба велела.
 
100
 
Зерно в побег и в ствол превращено;
И гарпии, кормясь его листами,
Боль создают и боли той окно.*
 
103
 
Пойдем и мы за нашими телами,*
Но их мы не наденем в Судный день:
Не наше то, что сбросили мы сами.*
 
106
 
Мы их притащим в сумрачную сень,
И плоть повиснет на кусте колючем,
Где спит ее безжалостная тень».
 
109
 
Мы думали, что ствол, тоскою мучим,
Еще и дальше говорить готов,
Но услыхали шум в лесу дремучем,
 
112
 
Как на облаве внемлет зверолов,
Что мчится вепрь и вслед за ним борзые,
И слышит хруст растоптанных кустов.
 
115
 
И вот бегут,* левее нас, нагие,
Истерзанные двое, меж ветвей,
Ломая грудью заросли тугие.
 
118
 
Передний* : «Смерть, ко мне, ко мне скорей!»
Другой* , который не отстать старался,
Кричал: «Сегодня, Лано, ты быстрей,
 
121
 
Чем был, когда у Топпо подвизался!»
Он, задыхаясь, посмотрел вокруг,
Свалился в куст и в груду с ним смешался.
 
124
 
А сзади лес был полон черных сук,
Голодных и бегущих без оглядки,
Как гончие, когда их спустят вдруг.
 
127
 
В упавшего, всей силой жадной хватки,
Они впились зубами на лету
И растащили бедные остатки.
 
130
 
Мой проводник повел меня к кусту;
А тот, в крови, оплакивал, стеная,
Своих поломов горькую тщету:
 
133
 
«О Джакомо да Сант-Андреа! Злая
Была затея защищаться мной!
Я ль виноват, что жизнь твоя дурная?»
 
136
 
Остановясь над ним, наставник мой
Промолвил: «Кем ты был, сквозь эти раны
Струящий с кровью скорбный голос свой?»
 
139
 
И он в ответ: «О души, в эти страны
Пришедшие сквозь вековую тьму,
Чтоб видеть в прахе мой покров раздранный,
 
142
 
Сгребите листья к терну моему!
Мой город — тот, где ради Иоанна
Забыт былой заступник; потому
 
145
 
Его искусство мстит нам неустанно;*
И если бы поднесь у Арнских вод
Его частица не была сохранна,
 
148
 
То строившие сызнова оплот
На Аттиловом грозном пепелище —
Напрасно утруждали бы народ.*
 
151
 
Я сам себя казнил в моем жилище».*
 
 
 

Песнь четырнадцатая

   Круг седьмой — Третий пояс — Насильники над божеством

 
1
 
Объят печалью о местах, мне милых,
Я подобрал опавшие листы
И обессиленному возвратил их.
 
4
 
Пройдя сквозь лес, мы вышли у черты,
Где третий пояс лег внутри второго
И гневный суд вершится с высоты.
 
7
 
Дабы явить, что взору было ново,
Скажу, что нам, огромной пеленой,
Открылась степь, где нет ростка живого.
 
 
 
10
 
Злосчастный лес ее обвил* каймой,
Как он и сам обвит рекой горючей;
Мы стали с краю, я и спутник мой.
 
13
 
Вся даль была сплошной песок сыпучий,
Как тот, который попирал Катон* ,
Из края в край пройдя равниной жгучей.
 
16
 
О божья месть, как тяжко устрашен
Быть должен тот, кто прочитает ныне,
На что мой взгляд был въяве устремлен!
 
19
 
Я видел толпы голых душ в пустыне:
Все плакали, в терзанье вековом,
Но разной обреченные судьбине.
 
22
 
Кто был повержен навзничь, вверх лицом,
Кто, съежившись, сидел на почве пыльной,
А кто сновал без устали кругом.*
 
25
 
Разряд шагавших самый был обильный;
Лежавших я всех меньше насчитал,
Но вопль их скорбных уст был самый сильный.
 
28
 
А над пустыней медленно спадал
Дождь пламени, широкими платками,
Как снег в безветрии нагорных скал.
 
31
 
Как Александр, под знойными лучами
Сквозь Индию ведя свои полки,
Настигнут был падучими огнями
 
34
 
И приказал, чтобы его стрелки
Усерднее топтали землю, зная,
Что порознь легче гаснут языки,*
 
37
 
Так опускалась вьюга огневая;
И прах пылал, как под огнивом трут,
Мучения казнимых удвояя.
 
40
 
И я смотрел, как вечный пляс ведут
Худые руки, стряхивая с тела
То здесь, то там огнепалящий зуд.
 
43
 
Я начал: «Ты, чья сила одолела
Все, кроме бесов, коими закрыт
Нам доступ был у грозного предела,*
 
46
 
Кто это, рослый, хмуро так лежит,*
Презрев пожар, палящий отовсюду?
Его и дождь, я вижу, не мягчит».
 
49
 
А тот, поняв, что я дивлюсь, как чуду,
Его гордыне, отвечал, крича:
«Каким я жил, таким и в смерти буду!
 
52
 
Пускай Зевес замучит ковача,*
Из чьей руки он взял перун железный,
Чтоб в смертный день меня сразить сплеча,
 
55
 
Или пускай работой бесполезной
Всех в Монджибельской кузне* надорвет,
Вопя: «Спасай, спасай, Вулкан любезный!»,
 
58
 
Как он над Флегрой* возглашал с высот,
И пусть меня громит грозой всечасной, —
Веселой мести он не обретет!»
 
61
 
Тогда мой вождь воскликнул с силой страстной,
Какой я в нем не слышал никогда:
«О Капаней, в гордыне неугасной —
 
64
 
Твоя наитягчайшая беда:
Ты сам себя, в неистовстве великом,
Казнишь жесточе всякого суда».
 
67
 
И молвил мне, с уже спокойным ликом:
«Он был один из тех семи царей,
Что осаждали Фивы; в буйстве диком,
 
70
 
Гнушался богом — и не стал смирней;
Как я ему сказал, он по заслугам
Украшен славой дерзостных речей.
 
73
 
Теперь идем, как прежде, друг за другом;
Но не касайся жгучего песка,
А обходи, держась опушки, кругом».
 
76
 
В безмолвье мы дошли до ручейка,
Спешащего из леса быстрым током,
Чья алость мне и до сих пор жутка.
 
79
 
Как Буликаме убегает стоком,
В котором воду грешницы берут,
Так нистекал и он в песке глубоком.*
 
82
 
Закраины, что по бокам идут,
И дно его, и склоны — камнем стали;
Я понял, что дорога наша — тут.
 
85
 
«Среди всего, что мы с тобой видали
С тех самых пор, как перешли порог,
Открытый всем входящим, ты едва ли
 
88
 
Чудеснее что-либо встретить мог,