Андреев Олег. Вокзал

   Стопа ее быстро распухла и посинела. Олег Павлович понял, что репетиция закончена, и, выругавшись, сильно хлопнул дверью. А Оксану увезли на «скорой» в травмпункт. К счастью, кости были целы. Но небольшое растяжение связок было. И потому двухнедельный покой Оксане был гарантирован.
   Но через четырнадцать дней она вернулась снова в училище. И первое, что ей тогда необходимо было сделать, – это отнести акт о рабочей травме на подпись Олегу Павловичу. У Олега Павловича был в тот день выходной. И ей пришлось идти к нему в гостиницу. Для него – приглашенного по контракту на учебный год педагога из Москвы – училище снимало номер в ближайшей гостинице.
   Когда Оксана постучала и вошла в номер, Олег Павлович сидел за письменным столом. Он раздраженно оглянулся на нее, и вдруг взгляд его резко изменился.
   Что-то дрогнуло в его лице, и глаза сделались пронзительно-нежными. А дальше все произошло стремительно и неожиданно. Она много раз потом вспоминала эти моменты, но так и не могла уложить их у себя в голове в четкой и ясной последовательности. Только остро помнила первый его шаг к ней и резкий, грубый поцелуй в губы. Она попыталась несмело отстраниться, еще плохо понимая, что происходит. Но он жестко удержал ее лицо в своих ладонях и снова больно сжал ее губы своими. И почти сразу она почувствовала его язык, бесцеремонно вторгающийся между ее губ.
   Не давая ей опомниться, его руки властно скользнули по ее спине вниз. Она, ошалело хватаясь за них, попыталась остановить его. Но он снова не дал это сделать, грубо ударив ее по рукам. И в следующую минуту она оказалось брошенной на кровать. Еще мгновение, и ее брюки были сорваны с бедер. А рубашка задрана вверх, оголяя грудь.
   Он лишь на мгновение тогда смог прийти в себя и остановиться, чтобы задать один странный вопрос:
   – Ты была уже с мужчиной? Ты же понимаешь, я просто не имею права быть у тебя первым.
   – Была, была, – быстро зашептала она, боясь того, что он сейчас возьмет себя в руки и не решится на близость с несовершеннолетней ученицей.
   Когда после она вспоминала эту их первую близость, длившуюся несколько минут, то всегда чувствовала удушливое волнение. Именно неожиданность, стремительность, властность и даже грубость придали их первому занятию любовью такое острое и ни с чем не сравнимое ощущение. Все неудобства, страхи, вопросы и размышления – что и зачем – ушли на второй план. И именно тогда она испытала первый в своей жизни оргазм. Потом были нежность, обучение искусству любви. И три месяца упоительного счастья и блаженства. А после все пошло прахом.
   Беременность, отъезд Олега в Москву, где у него была семья, отчисление из училища, поиск работы в варьете ресторана, убийство партнера…
   – Решение о том, с какого вокзала или аэропорта будет отправлен Кантемиров, будет принято в последний момент, – продолжал излагать в кабинете начальника вокзала Чернов. – Скорее всего, конечно, с военного аэродрома. Но мы ничего точно сказать не можем. Я надеюсь, вам понятно почему так.
   Ларин кивнул.
   – Но эта неопределенность не должна вас расслаблять. Наоборот, все должно быть готово к тому, что пунктом отправления станет ваш вокзал. И повторяю – все в строжайшей секретности.
   Ларин подумал о том, что весь этот разговор наверняка слышит Оксана. А вдруг она кому-то об этом сболтнет? По глупости. Надо, когда фээсбэшники уйдут, предупредить ее, чтобы держала язык за зубами. Не успел Виктор Андреевич подумать об этом, как в комнате отдыха что-то скрипнуло. Ларин сразу заерзал на стуле, стараясь перекрыть подозрительный скрип. Но кажется, пронесло, и фээсбэшники ничего не заметили.
   «Только этого еще не хватало». – Виктор Андреевич почувствовал, как взмокла спина.
   Оксана же, устав лежать в одной позе на диване, уселась, подогнув под себя ноги.
   «Да уйдут они там когда-нибудь или нет?» – с раздражением подумала она о сидевших в кабинете.

Глава 28
СЕРГЕЙ

   Одна и та же жуткая картина, которая время от времени возникала в его голове почти уже полтора года, снова появилась из прошлого. Всякий раз она как будто бы прирастала к сетчатке глаза, и не было никаких сил от нее избавиться.
   Его Ирка – маленькая, хрупенькая, с коротко стриженными соломенными волосами – и вдруг голая, с бесстыже разбросанными в сторону ногами, лежащая под громоздким мужским телом. Сергея невероятно поразила тогда эта огромная мужская задница, равномерно вдавливающая его маленькую девочку в скрипящую кровать.
   «Как она могла оказаться под телом чужого голого мужика?» – этот странный вопрос тогда надолго парализовал его сознание. И одновременно с этим вопросом Сергей впал в такое бешенство, от которого, казалось, он не избавится никогда.
   «Дрянь, сука, б…дь!» – пульсировало вместе с мучительной картинкой в его голове.
   Несколько дней после того он метался по своему дому, как раненый зверь.
   Казалось, любой, кто сейчас дотронется до него, просто умрет на месте от той ядовитой злобы, которая овладела всем его существом. Даже отец и мать Сергея обходили сына стороной. По ночам он то ревел, то стонал, то скулил. И лишь на пятые сутки вдруг резко затих. Это успокоило его близких.
   – Ничего, сынок, – как-то утром вошла в его комнату мать. – Время лечит!
   Он продолжал молчать, но вместе с тем стал потихоньку возвращаться к прежним занятиям. И никому не было понятно, что обида и злоба никуда не исчезли, а ушли глубоко внутрь. И точили изнутри еще сильнее и больнее, чем тогда, когда он давал им волю выходить наружу. Но самым страшным было то, что время от времени появлялась пульсирующая картинка – его маленькая Ирка с разбросанными в сторону ногами под огромным мужским телом, вдавливающим в кровать хрупкое девическое тело…
   Как он любил свою девочку! Той бескомпромиссной любовью восемнадцатилетнего мальчика, когда весь мир, каждая минута жизни сосредоточивается в одном желании – видеть ее, слышать, быть рядом. Когда прикоснуться к ней кажется таким несбыточным и невозможным.
   Сергей больше не мог спокойно видеть ни одну женщину. Он ненавидел все: мир, в котором обречен был жить, людей, которые были вокруг всегда и везде, себя со своими чувствами и болью, от которых не было никакого спасения. И тогда он принял решение!..
   Поезд сбавил ход и плавно затормозил. Застучали двери вагонов. В коридорах появились люди. Во всех купе загорелся яркий свет.
   Дверь купе, где ехал Сергей, без стука открыли ключом со стороны коридора.
   – Пограничный контроль! – привычно сказал появившийся в дверях пограничник. – Документы, пожалуйста.
   Муж с женой подали паспорта первыми.
   – Едете вместе? – спросил у них пограничник.
   – А куда ж от нее денешься? – попробовал пошутить Васенька. – Я б и рад от нее уехать. Так всегда прицепится, как зараза какая.
   – Поговори мне, поговори, – огрызнулась жена.
   Пограничник, не обращая внимания на шутки, бегло пролистал паспорта, остановившись взглядом только на странице прописки, и молча возвратил документы хозяевам.
   – Ваш, пожалуйста, – обратился он к чеченцу, внимательно вглядываясь в его лицо.
   Чеченец с заискивающей улыбочкой подал ему паспорт.
   – Гражданином какой республики являетесь? – спросил пограничник, внимательно сравнивая фотографию на паспорте с сильно помятым лицом чеченца.
   – Гражданином независимой Республики Ичкерия, – произнес с достоинством Аслан.
   – Нет такой независимой республики, – холодно ответил пограничник, продолжая внимательно листать паспорт.
   – Как нет? Почему нет? Обижаешь, начальник, – с наигранной обидой запричитал Аслан.
   – Есть автономная Чечня в составе России, – перебил его пограничник.
   – Как скажешь, гражданин начальник. Как скажешь, – тут же согласился чеченец. – Скажете, в составе России – будем в составе России. Какие вопросы!
   – Куда и откуда следуете? – продолжал пограничник.
   – От родственников к родственникам.
   – Это из Львова-то в Москву?
   – А чеченцев теперь по миру больше, чем в Чечне. Наши беженцы кругом.
   – Это точно, их сейчас везде полно, – вздохнула женщина.
   Пограничник молча вернул чеченцу паспорт и повернулся к Сергею.
   – Житель Украины? – спросил он блондина.
   – Угу, – пересиливая боль в висках, хмыкнул Сергей и протянул документ.
   – Так, Степанов Сергей Владимирович. Следуете один? – возвращая паспорт, спросил пограничник.
   Блондин кивнул в ответ.
   – Всего доброго! – Закончив проверку документов, пограничник покинул купе.
   После его ухода женщина слезла с верхней полки вниз к мужу.
   – Ты глянь, чего устроили! Проверяют документы. Как за границу теперь едем, – тихонько зашептала она мужу.
   – А шо ты думала? Теперь так и есть. Нам теперь Россия до одного места.
   – Так а шо воно, поменялось разве шо?
   – Еще как поменялось. Вот у нас в цеху мужики теперь «Москва» пишут с маленькой буквы, а «сало» с большой.
   Дверь купе снова открылась, и появились два здоровенных с украинскими круглыми лицами парня.
   – Так, граждане, что везем? Оружие, наркотики, драгоценности? – оглядывая полки купе, спросил улыбающийся таможенник.
   – Та вы такое скажете! – всплеснула руками женщина. – Консервации баночки со своего огороду.
   – Ну-ка эти баночки для осмотра, пожалуйста. – Второй таможенник сурово оглядел пакеты с едой, лежащие на столе.
   – Та вы шо, банки глядеть будете? – удивилась женщина.
   – И банки, и сумки, и склянки. Все доставай, тетенька, – засмеялся улыбающийся таможенник.
   – Тю, – обиженно отодвинулась к окну женщина.
   – Пусть посмотрят. Что от тебя, убудет? Работа у них такая. – Васенька достал из-под полки две сумки.
   – Да нехай дивятся, – пожала плечами женщина. – Только сам будешь за ними после складать.
   Таможенники внимательно оглядели банки. Остановились на трехлитровой с медом.
   – Баночка совсем непрозрачная, – сказал суровый таможенник улыбающемуся.
   – А ты шо, хочешь, чтоб мед был, как вода? – огрызнулась женщина.
   Таможенники, не обращая внимания на женщину, обменялись многозначительными взглядами. Сутки назад они в такой же баночке с медом нашли завернутую в целлофановый пакет пачку долларов сотенными купюрами. Однако тогда перед ними сидел холеный молодой человек в модном прикиде, и эта медовая банка никак не вязалась с его внешним видом. А здесь было полное соответствие хозяев и консервации. А потому угрюмый таможенник только махнул на банку рукой:
   – А, ладно!
   – Ну а здесь что у нас? – переключился первый таможенник на блондина.
   Сергей молча подал ему для досмотра небольшую спортивную сумку.
   – Открывай! – кивнул на сумку второй таможенник.
   – Куда движешься? – спросил первый.
   – В Москву, – выдавил из себя Сергей.
   Его самочувствие все более ухудшалось.
   – С какой целью? – Второй таможенник ловко просмотрел белье в сумке, лежащее сверху, несколько раз нажал на дно, проверяя наличие твердых предметов.
   – К друзьям.
   Таможенник вернул развороченную сумку.
   – А это что? – указал он на пакет, лежащий на сетчатой маленькой полке.
   – Подарок друзьям! – сжал губы Сергей, вынимая содержимое пакета.
   В нем оказались две скрепленные кольцом (наподобие обручального) куклы жениха и невесты.
   – Ого! Класс какой! – оценил кукол первый таможенник. – На свадьбу, что ли, едешь?
   – Угу! – сглотнул Сергей.
   – Ой, а у моих корешей когда свадьба была, так им тоже кукол подарили – свадебных. Но только вместо обручального кольца на головах у кукол маленькие рога приделали.
   – Смешно, – угрюмо сказал второй таможенник.
   – Ничего смешного. Они через год действительно друг другу наставили, – захохотал первый таможенник.
   – Ну а ты какие подарки везешь? – обратился угрюмый таможенник к чеченцу.
   – Да какие, слушай, сейчас подарки. Кто бы мне подарил, я не возражал бы, да? – Аслан попробовал поддержать легкость разговора, но не получилось…
   – Знаем мы ваши подарки, – перебил его угрюмый таможенник. – От которых дома в Москве падают.
   – И не только в Москве, – поддержал его первый таможенник.
   – Слушай, зачем обижаешь? Если русский убил другого, так что, теперь всех русских убийцами называть будем? – разгоряченно заговорил чеченец.
   – Ладно. Декларацию заполнять будешь? – перебил его угрюмый служитель таможни.
   – Если скажешь заполнять, буду заполнять.
   Чеченцу дали таможенный бланк, и он стал его внимательно изучать. Сразу было видно, что занятие это для него непривычное и малоприятное. Угрюмый таможенник в этот момент занялся его багажом, состоящим из двух небольших сумок. Таможенник тщательно изучал каждую вещь.
   – Валюту укажи здесь, – следил за заполнением декларации улыбающийся. – Доллары, рубли, гривны. Только предупреждаем, что, если после этого найдем больше, уже никаких объяснений слушать не будем.
   – Да какая там валюта, дарагой? Откуда у меня, беженца, деньги? Хочешь, сразу смотри все карманы, – Аслан распахнул свой пиджак, обнажая внутренние карманы.
   – И посмотрим потом, и не только карманы. Только напиши сначала в декларации все, что там нужно, – уже теряя интерес к чеченцу, проговорил улыбающийся таможенник.
   – Ну что там у вас? – спросил проходящий по коридору начальник таможенной группы.
   – Да сейчас, тряхнем еще одного, и все! – ответил первый таможенник.
   – Давайте быстрее и переходите в следующий вагон, – отдал на ходу распоряжение старший.
   – Ну написал, что ли? – нетерпеливо обратился к чеченцу улыбающийся.
   – Написал, – Аслан подал таможенную декларацию.
   Улыбающийся бегло пробежал ее:
   – Ну иди тогда сюда в коридор – сверим с документом фактическое наличие.
   Аслан покорно вышел из купе в коридор.
   – Пойдешь в купе проводницы или здесь тебя обыскать? – вполне доброжелательно предложил улыбающийся, которому не терпелось поскорее закончить с этим вагоном.
   – Обыскивай, начальник, здесь, я не стесняюсь, – Аслан завел руки за голову.
   Угрюмый служитель таможни в это время внимательно осматривал постель чеченца, прощупывал матрас, одеяло, подушку. Что-то ему показалось подозрительным – странным образом сбитая подушка. Если бы в этот момент он взглянул на чеченца, которого, особенно не церемонясь, обыскивал тут же, у двери купе, первый таможенник, то сразу бы заподозрил неладное. Однако мгновенно появившийся страх в глазах Аслана заметил только Сергей, который внимательно наблюдал за происходящим. Чеченец, застыв от ужаса, смотрел на добравшегося до подушки угрюмого таможенника.
   В это время в коридоре из тамбура снова появился начальник.
   – А ну давай быстрее, – закричал он подчиненным. – Что вы там, до утра шмонать будете? Я сказал, мигом ко мне!
   Оба таможенника тут же бросили свои занятия и вышли из вагона. Аслан перевел дух. На лице его появилась довольная улыбка. Он снова вошел в купе и встретился глазами с пронизывающим взглядом Сергея. Улыбка сползла с лица Аслана. Ему снова стало страшно.

Глава 29
БОЦМАН

   «Внимание, господа, одетые несколько своеобразно, вам навстречу движется страж порядка».
   Профессор с Боцманом шли по центральному залу, когда до них донесся этот текст из динамика. Профессор метнулся за колонну и успел-таки за нее встать.
   Боцман не успел. Им навстречу шел сам Хоменко. Роман, окинув совершенно равнодушным взглядом застывшего столбом бомжа, скрылся за дверью линейного отделения милиции. Ему сейчас было не до бомжей.
   – Спасибо тебе, наш ангел-хранитель, – сказал, обращаясь к невидимой дикторше. Профессор. – Потрясающе, цепной пес рыночной экономики тебя не заметил! Нос к носу, – сказал он Боцману. – Этого не может быть.
   – Может, я выгляжу?..
   – Ага, с таким фуфелом? Нет, я чего-то не пойму, что-то тут не то…
   Посмотри-ка… Кругом одни переодетые… Нет, давай отсюда ноги делать.
   И они зашагали быстрее. Боцман в драном полперденчике и Профессор, от интеллигентности которого осталась правильная русская речь, очки со сломанной дужкой и берет.
   Они дошлепали до трамвайного депо сравнительно быстро. Все потому, что не глазели по сторонам, сразу отшили все возможные «хвосты» и в дороге не очень вдавались в рассуждения, справедливо считая, что для этого еще будет время.
   Трамвайное депо имени революционера, который к трамваям ни до, ни после смерти никакого отношения не имел, разве что катался безбилетником в дремучее время, – несколько зданий красного кирпича дореволюционной постройки – сдало в аренду американской благотворительной организации помещение бывшей столовой.
   Все равно профсоюзная талонная система питания испустила дух, а кормиться за свой счет работникам стало не по карману. Те устроили свою столовую и кормили бесплатно бомжей всех мастей, малообеспеченных и тех же рабочих трамвайного депо. Погода стояла чудесная, и часть столиков была вынесена на улицу. Прямо под окна. Устроены навесы, а пищу получали прямо через окно. Бомжи, из тех, кто посовестливее, прибирали, мыли посуду и сами следили за порядком. В эту столовую некогда хаживал и сам Алексей Иванович Вавин, но с тех пор, как поселился в пакгаузе, перестал. Далековато. Да и совестно.
   Итак, они дошлепали. Получили по миске супа. Половыми трудились два не знакомых ни Боцману, ни Профессору бомжа. Угадав во вновь прибывших своих коллег и увидев, как те деловито убрали с одного из столов посуду, взревновали.
   Должно, показалось, что новенькие претендуют на их места. Потому довольно бесцеремонно принялись их гнать. Мотивировка была проста – идите жрать домой, нечего на халяву разговляться, здесь настоящим обездоленным не хватает.
   Возможно, возникла бы драка, не выйди на улицу Лэрри. Увидев Боцмана, американец расплылся в улыбке. Все объяснилось, но еще некоторое время местные нет-нет да косились в их сторону.
   – Ну что, как дела? Нашел брата? – спросил Лэрри.
   – А ты уже сносно болтаешь, – ушел от прямого ответа Боцман.
   – Полгода, Алексей. И не болтаю, а "ботаю по фене ".
   – Учителя, – покосился на местных Профессор.
   – О да, у меня прекрасная практика. Я думал написать книгу по русскому фольклору.
   – Лучше не надо. Тем более что все уже написано до нас.
   – Расскажи, как дела, как бизнес? Ты хотел сделать тачку…
   – Сделал, – мрачно сказал Боцман.
   – Что-то случайность?
   – У него сегодня друга убили.
   – О, я выразить мое сочувствование, – тщательно подбирая слова, тем не менее искренне сказал Лэрри.
   – Мы по этому поводу взяли…
   Профессор подмигнул и похлопал себя по карману.
   – Я вас очень понимаю, но у нас этот категорий столовка не расположен…
   – Что же делать, Лэрри? – угрюмо спросил Боцман.
   – Ничего. Дринкай. Здесь все дринкай. И я дринкай. После вчера получил приказ домой. Не надо было дринкай.
   – Сволочи, – определил американское начальство Лэрри Профессор.
   Лэрри проворно достал записную книжку и записал слово.
   – Это я для книги, – пояснил он. – Я это знаю – нехорошие люди.
   – Вообще-то, по одному из источников, так называли людишек, которые работали на волоке. Между реками тащили суда. Это еще до постройки петровских шлюзов. Местные никогда не воровали друг у друга, а тут стали пропадать вещи. И люди придумали замки. Но все равно воровали. И тех воров с волока назвали сволочи.
   – Нет. Наши не воруют. Наши не знают вашу страну. Наши…
   – Бюрократы?
   Лэрри кивнул. Боцман разлил по пластмассовым стаканам водку.
   Американец потянулся чокнуться, но его вовремя остановили.
   – Если не знал человека, но желаешь почтить его память, лучше помолчи минуту-другую, – присоветовал Профессор-лингвист.
   Молчали, естественно, меньше.
   – Я много думал, – прервал молчание Лэрри, – может быть, ты не так просто ищешь брата из-за плохой путаницы. Может быть, в приюте тебя обозвали wrong? – предположил Лэрри.
   – Не правильно, – перевел профессор.
   – Я устал, – сказал Боцман. – Пока работал, посылал запросы, а теперь кто я, чтобы запрашивать? Кто? И куда отвечать? Тогда детские дома были переполнены. В суворовские брали сыновей погибших и отличившихся отцов, а я – неизвестно чей. Со слов ребенка документ не составишь. К тому же картавил страшно. Пол-алфавита не выговаривал. Да еще заикался после бомбежки. Тебя бы, Лэрри, я бы называл, если бы знаком был, как-то Вэви, например, да и еще не так, а В-вэв-ви. Особенно "л" и "р" мне не давались. Ну никак. Представляете?
   Хорошо добрые люди помогли на баржу устроиться, потом в техникум. Началось распределение. А кто меня, картавого да заикающегося, возьмет? Подался на Дальний. Там люди нужнее.
   Боцман вспомнил те времена. Мотористом был. Нa палубе с таким дефектом речи делать нечего. С утра помылись. Чистые тельники напялили. И в город вышли.
   Хотя какой город? Может, теперь что изменилось. Пива взяли. Заводик консервный, а при нем какой-никакой клуб. Танцы. Как водится, драка по окончании. Из-за девчонки, из-за кого же. Досталось тогда Боцману. Девчонка хорошая. С бабкой жила. Бабка раны промыла, а потом давай расспросы, кто, откуда, родители есть?
   Боцман молчал сколько можно. Ну не хочешь, не говори, только, если мы такие для тебя плохие, что ж ты внучку мою полез защищать? И тогда попытался сказать.
   Бабка все поняла и попросила в следующий рейс зайти. Помочь обещала. Зашли только через три месяца. Алексей боялся, что дом не найдет, ведь привели его поздно ночью и побитого, но оказалось, вспомнил.
   До колдуна добирались на перекладных. Километров сто двадцать. Рядом – по дальневосточным масштабам. Резкий, неприятный старик. По-русски не говорит, а может, придуряется, не хочет. Хотя что ему Боцман, много он хорошего от русских принял? Но бабка просила. И ритуал состоялся.
   Готовились к ритуалу целый световой день. Ему велено было париться в бане с каким-то настоем. Старик сам кидал в печь травы. От дыма щипало в глазах и першило в горле. Потом старик принес охапку зелени и бросил в огонь. По бане пополз сладковатый, ни на что не похожий запах. Уже потом Алексей узнает по памяти, что это была уссурийская конопля, или «маньчжурка».
   Поили лимонником вперемешку с чем-то еще. Кастанеда наверняка разобрался бы, но куда мотористу до Кастанеды… Алексей выключился. Сколько пролежал, не знает, но солнце покатилось за горизонт.
   Его вынесли на шкуре на поляну к костру. Кружилась голова, и хотелось пить, но пить простой воды не дали, а опять какую-то горькую муть. Все ушли, оставив его одного у костра. Он смотрел на огонь, и его со всех сторон обступили воспоминания…

Глава 30
ПАНЧУК

   А мысли ее продолжали мчаться по событиям последних двух лет. После того как убили партнера, она бежала из Киева в Москву. Наверное, у нее не было другого выбора. Хотелось найти работу, накопить денег и затеряться в большом городе. Деньги, как ей нужны были деньги! И еще – она хотела найти Олега.
   Конечно же он ни разу ей не позвонил после того, как уехал, и ничем не напомнил о себе. И все же она надеялась, что все у них еще будет хорошо. Уже через полчаса, как Оксана сошла с поезда Киев – Москва, она через справочную узнала телефон Олега и, затаив дыхание, трясущимися руками набрала его номер. А вдруг поднимет жена? Или еще кто-то другой? И что ей тогда делать – звать его или повесить трубку? Но трубку поднял Олег.
   – Алло! – узнала она такой знакомый до боли голос.
   – Олег, это я! – захлебнувшись от волнения, выдохнула Оксана.
   – Кто это? – В его голосе появилась настороженность.
   – Я – Оксана! – произнесла она помертвевшими губами.
   На том конце провода надолго замолчали.
   – Девушка, вы, наверное, ошиблись номером, – наконец сказал Олег.
   – Ты не можешь сейчас говорить? Рядом жена? – взволнованно спросила Оксана.
   – Еще раз говорю. Вы ошиблись. – И в трубке послышались короткие гудки.
   Оксана повесила трубку автомата. Не заплакала, не стала рвать на себе волосы. А просто вычеркнула ЕГО из своей жизни. Но не из памяти… Еще очень долго потом Олег оставался для нее самой болезненной и незаживающей раной.
   Первая неделя в Москве – до того, как ее забрали в милицию, – вспоминалась теперь как кошмарный сон. Ей – с детства изнеженной девочке, хотя и повидавшей в последние месяцы много страшных вещей, – пришлось опуститься до уровня вокзальных приживалок. Даже манера говорить у нее в первые же дни в Москве сразу резко изменилась – стала грубой, в речь вошли матерные слова. Неизвестно, до какой степени могла опустить Оксану вокзальная Москва, если бы не Хоменко.
   Неотесанный простодушный мальчик, так искренно влюбившийся в нее! Если бы он не вошел тогда в кабинет к своему начальнику – в тот момент, когда Тимошевский уже «раскладывал» ее на столе, – возможно, ее участь была бы решена по-другому. И те три вагона люкс, на которые сегодня набрел Роман, стали бы постоянным местом ее пребывания. Это еще в лучшем случае. Если бы Оксана не разочаровала Тимошевского.
   А потом Ларин, который так долго к ней присматривался. И может быть, никогда бы не подумал уложить ее в постель – девчонку, которая была моложе его на сорок лет. Если бы не один случай. Как-то в первый месяц работы у Оксаны в кассе оказалась серьезная недостача. Главный кассир поставила вопрос ребром – или немедленно покрываешь недостачу, или увольняешься. Покрывать недостачу было нечем, увольняться, казалось невозможным. Она закрылась тогда в своей кассе на замок. Впервые к ней пришла мысль, что это уже все – конец! Если сегодня она лишится работы и общежития, то больше уже не сможет бороться за жизнь. У нее просто не хватит сил. Она долго сидела в кассе, застывшая, как мумия. И не сразу поняла, что в задернутое занавеской окошко уже давно стучится Роман: