Андреев Олег. Вокзал

   Ларин, проследив, как полковник занял очередь в воинской кассе, направился к администратору.
   – Валюша, здравствуй! – сказал он энергичной женщине средних лет.
   – Доброе утро, Виктор Андреевич. – Администратор оторвалась от своих дел.
   – Позвони-ка сейчас в воинскую кассу – пусть там Герою России дадут билет вне очереди.
   – Хорошо. Как его фамилия? – сразу набирая номер телефона воинской кассы, спросила администратор.
   – Не знаю.
   – А вдруг у воинской кассы окажется два Героя? – приостановила она набор номера.
   – Да какая разница? Если окажется два – пусть дадут двоим без очереди.
   – Хорошо, Виктор Андреевич. Сейчас сделаем.
   Ларин с удовлетворением услышал, как из воинской кассы кассир – тучная брюнетка с низким голосом – выкрикнула:
   – Кто тут Герой России, подойдите ко мне…
   А Ларин уже пытался заглянуть через головы пассажиров в окно № 16. Он мельком увидел юное лицо. Сердце сладко екнуло. Успел рассмотреть, что ОНА улыбалась. Однако уже через секунду очереди в этой и соседних кассах закрыли от него знакомые черты.
   «Да что ж они такие очереди создают? – подумал он о кассиршах. – Надо им вставить по первое число».
   Собинова видела, что произошло возле касс, и тут же отреагировала: «Если вы еще не разучились читать возле своих телевизоров, обратите внимание на таблички у касс: для некоторых особенно почетных граждан у нас есть льготы – билеты, можно взять без очереди. А молодым можно и подождать, вся жизнь впереди, тоже когда-нибудь станете почетными».

Глава 17
ХОМЕНКО

   Хоменко все время держал в поле зрения бегущего по рельсам окровавленного человека в разорванной рубашке. И снова на пути Роману попалась та самая огромная лужа. Теперь было не до забот о чистоте ботинок, и Хоменко попробовал перепрыгнуть через нее, но только поскользнулся и плюхнулся со всего маху в черную жижу.
   – О черт! – выругался Роман.
   Бегущий человек продолжал удаляться от него по рельсам. Теперь уже не обращая внимания на лужи. Роман сделал последний рывок. Расстояние между ними стремительно сокращалось. Но в какой-то момент окровавленный человек вдруг шмыгнул в сторону, за вагоны. И как в воду канул! Хоменко только развел руками.
   – Вот же блин! – Роман присел на корточки отдышаться.
   «Ну и за кем это я гнался? – подумал он. – Просто бомж подрался!»
   Хоменко несколько раз глубоко вдохнул, восстанавливая дыхание, вытер рукавом пот с лица.
   – Тебе что, мужик, плохо? – услышал он мужской голос в стороне.
   Старый путеец внимательно вглядывался в милиционера.
   – Да хрен его знает, плохо мне сейчас или хорошо, – усмехнулся Хоменко.
   – А то смотри, у меня есть чем подлечиться, – предложил «скорую помощь» служащий.
   – Это с утра-то? – спросил Хоменко. – Нет, батя, спасибо, я – пас!
   – Ну смотри, мое дело предложить. – Старый служащий тут же потерял интерес к Хоменко и развернулся, чтобы уйти.
   – Слушай, дед. Ты вон те вагоны видишь? – неожиданно спросил Роман.
   – Ну! – Тот посмотрел туда, куда показывал Хоменко.
   – Ты не в курсе, что там за дела?
   – А тебе они зачем? Ты ведь еще молодой, весь из себя. Да с тобой любая за бесплатно пойдет. Что деньги зря на ветер бросать!
   – Ага, значит, известные вагончики.
   – Слушай, парень. Ты лучше держись от тех вагонов подальше. И меня в это не впутывай. Спать будем крепче и спокойнее. Я уже тридцать пять лет здесь служу, знаю, что говорю.
   И, не попрощавшись, старик развернулся и пошел от Хоменко вдоль путей.
   "Электричка до Карголова отправится вот-вот с одиннадцатого пути. С одиннадцатого, повторяю, а не с десятого, как обычно. Со всеми остановками.
   Поторопитесь, потому что следующая аж через два часа. Для потенциальных зайцев по секрету скажу: сегодня старший контролер – Иван Захарович Бурыкин, бывший пограничник. У него и мышь не проскользнет без билета".
   И снова возле пригородных касс моментально выросла очередь. Бурыкина многие знали в лицо, с аттестацией, данной контролеру дикторшей, были абсолютно согласны – просто Карацупа какой-то.
   Будни и рутина. Постоянным потоком в линейное отделение милиции вели мелких воришек, бездокументных граждан – составляли протоколы, рассаживали задержанных по клеткам «обезьянника», кого-то после отпускали. Работы было не много.
   В одной из маленьких комнат, где почти впритык друг к другу стояли четыре стола, старший лейтенант Саушкин допрашивал мальчишку-беспризорника. Мальчишка был пойман с поличным полчаса назад, когда воровал в привокзальном магазине батон хлеба и банку дешевой кильки.
   – А что ж ты такую дрянь украл? – кивнул старший лейтенант на лежащий на столе батон с килькой, превратившиеся теперь из дешевой еды в вещественное доказательство. – В том магазинчике, где тебя сцапали, и поинтереснее товар был. Уж крал бы тогда сервелат да икру черную.
   – Ну конечно, тоже скажете, – серьезно, по-взрослому отвечал мальчик. – Мне себя к хорошей жизни приучать нельзя.
   – А к какой же жизни ты себя приучаешь? – усмехнулся Саушкин.
   – К обычной, нормальной, – пожал плечами беспризорник.
   – Это какая такая нормальная жизнь – воровать, ночевать по грязным углам, не учиться? – Старший лейтенант вошел в роль воспитателя, впрочем, ему действительно был интересен этот замызганный парнишка.
   – А чем такая жизнь хуже вашей? – напористо возразил беспризорник.
   Саушкин хотел было тут же ответить парню – уверенно и строго, но, к своему удивлению, не нашел что сказать. Он посмотрел на своего коллегу лейтенанта Кокурина, сидящего за столом напротив и составляющего сейчас протокол о потере паспорта у гражданина с испуганным лицом. Кокурин тоже оторвался от своих бумаг и с интересом оглядел беспризорника.
   – Вот что в вашей жизни есть интересного? – продолжал «наезжать» на старшего лейтенанта мальчишка.
   – Во, слышал! – обратился к Кокурину Саушкин. – На философию жизни пацан тянет. У вас вот что интересного в жизни, лейтенант Кокурин? – голосом плохого репортера спросил Саушкин.
   – Сейчас вспомню – так у вас уши повянут! – заулыбался коллега Саушкина.
   – Ну а все-таки? – не отставал от Кокурина старший лейтенант.
   – Рыбалка. Мы вот с ребятами в прошлые выходные ломанули на Десну. Взяли водочки, пивка, девочек прихватили…
   – А, да ну тебя, – отмахнулся от Кокурина Саушкин. – Он шутит, – почему-то оправдался он перед пацаном. Тот хмыкнул. – Нет, но ты же понимаешь, – начал воспитательным тоном Саушкин. – У каждого нормального человека должен быть свой дом, должны быть всегда рядом близкие люди – родители…
   – Да было у меня все это, – некрасиво дрогнули губы у пацана.
   Саушкин понял – зацепил он мальчишку за больное.
   – Ничего интересного.
   – Ну а сейчас отправим тебя в колонию для малолетних – много ты там интересного найдешь? – стараясь продвигаться уже осторожнее в дальнейшем разговоре, спросил Саушкин.
   – По крайней мере, получше, чем дома, – насупился мальчишка.
   – Слушай, ты хоть свою фамилию и имя скажи, а то как-то неудобно разговаривать…
   – Ага, нашли лоха! А вы меня потом к родителям отправите! – усмехнулся юный беспризорник.
   – Ну что мне с тобой делать, а?
   – Что делать? – повторил парнишка. – А дайте мне закурить.
   – Еще чего? Сопляк!
   – Да бросьте вы. Все равно ведь знаете, что я курю. Так чего жлобствовать.
   – Ты у меня поговори, поговори, – пригрозил Саушкин. – И с чего это я должен знать, что ты куришь?
   – А вы в мои годы не курили? – не унимался мальчишка.
   – Да я в твои годы спортом занимался и в школе учился. Между прочим, без троек.
   – А я вот в первый раз закурил в восемь лет, – снова с интересом встрял в разговор лейтенант Кокурин. – С пацанами бычок, значит, нашли…
   – Слушай, Володя, занимайся лучше своим делом! – с раздражением перебил коллегу Саушкин и снова посмотрел на беспризорника. – Ладно, пацан, посидишь пока у нас. А я еще подумаю, что с тобой делать.
   Саушкин позвал дежурного, и мальчика увели. Следом за ним закончил свою работу и Кокурин.
   – Сейчас к дежурному, поставите здесь печать, – объяснил он человеку с испуганным лицом, отдавая заполненную бумагу.
   Тот, вежливо поблагодарив, покинул комнату. Кокурин с удовольствием отодвинул от себя бумаги и посмотрел на угрюмого Саушкина:
   – Сава, ну что ты с этим пацаном возишься? Сдал бы его в детприемник.
   Обычная история. Родители – алкоголики, ребенком не занимались…
   – Ладно, Володя, я сам решу! – снова перебил Кокурина старший лейтенант.
   Хотя еще не знал, будет ли он сам заниматься мальчиком или передаст его Хоменко, известному в отделении «защитнику детских душ».
   Дверь в этот момент распахнулась, и в кабинет втолкнули грязную, потрепанную алкоголичку неопределенного возраста. Следом за ней вошел улыбающийся лейтенант Кальмуцкий.
   – Господа, к нам дама! Прошу любить и жаловать, – отрекомендовал он задержанную.
   «Дама» находилась в изрядном подпитии и улыбалась беззубым ртом, туманно глядя то на Саушкина, то на Кокурина. Кокурин, паясничая, тут же вскочил и вытянулся по стойке «смирно».
   – Разрешите представиться, – галантно обратился он к «даме», – лейтенант Кокурин Владимир Александрович.
   – Вольно, – с удовлетворением икнула «дама» и, шатаясь и пуская пузыри, шагнула навстречу Кокурину.
   От нее повеяло мерзким запахом – «букет» с застоявшимся перегаром, давно не мытым телом и мочой.
   – Слушай, Боря, а ты не мог бы свою «даму» допросить где-нибудь в другом месте? – задохнулся от смрада Саушкин.
   – И в более интимной обстановке, – поддержал Кокурин.
   – Ладно, мужики, чего вы – впервой? И куда я ее? – Кальмуцкий придвинул «даме» стул, на который она тут же плюхнулась.
   Саушкин поднялся и направился к выходу.
   – Иди-иди, ты у нас женское общество на работе с трудом переносишь, – проводил его взглядом Кальмуцкий. – А я на женщин падок, – он игриво подмигнул с трудом удерживающей равновесие на стуле «даме».
   Но Саушкину уйти из кабинета не удалось. У двери его встретил дежурный и передал бумаги, которые срочно нужно было разобрать. Пришлось вернуться.
   – «Без женщин жить нельзя на свете, нет», – пропел усаживающемуся за свой стол недовольному Саушкину женолюб. – Ну что, милая, о чем ворковать будем?
   «Дама» долго оглядывала Кальмуцкого, пытаясь сфокусировать расползающийся образ милиционера. Потом вдруг спросила заплетающимся языком:
   – Слушай, а кто у вас здесь самый главный?
   – Вот он, – кивнул, усмехаясь, Кальмуцкий на Саушкина.
   – Слушай, – зашепелявила она, повернувшись к Саушкину. – За стакан красного тебе дам. Без балды, не пожалеешь. Я ведь еще сама ничего, – кокетливо сморщила она опухшее лицо и снова красноречиво икнула. – Глаз вырви, не вру.
   Кальмуцкий с Кокуриным закатились от смеха:
   – Ну, Саушкин, все бабы на тебя падают.
   Саушкин тут же выпалил:
   – Так, Боря, уведи ее отсюда. А то меня сейчас стошнит.
   – Ладно, – сжалился Кальмуцкий. – Пойдем, дорогая. Отоспишься хоть, а то проспаться и некогда, наверное. Работа ведь ночная, да? – схватил он за плечо начинавшую уже засыпать алкоголичку и вытолкал ее в коридор.
   После их ухода Саушкин грубо выругался:
   – Блядь! Всякое говно сюда тащит. Слушай, Володь, ты хоть форточку открой.
   Кокурин толкнул форточку, и с улицы пошел холодный воздух.

Глава 18
ЛАРИН

   Когда Виктор Андреевич вошел к себе в приемную, он заметил завешенное черной шалью зеркало.
   «Совсем она обалдела, что ли?» – с раздражением подумал он о секретарше, а вслух ей сказал:
   – Оленька, я очень тронут, но снимите это, пожалуйста. Не надо этого делать на рабочем месте.
   – Хорошо. – Оленька тут же сняла с зеркала шаль. – Виктор Андреевич. Мы все на кладбище заказали, уже и могилу роют. Анищенко с Кожиным ездили, проверили.
   – Спасибо. – Ларин помолчал некоторое время. – Эти еще не появлялись? – спросил он о работниках ФСБ.
   – Еще нет, – с полуслова поняла, о ком идет речь, Оленька.
   – Очень хорошо. Соедините меня со всеми службами. Селекторку я сегодня проведу сам.
   Виктору Андреевичу доложили, что все службы вокзала работают в привычном режиме. За истекшие сутки из чрезвычайных происшествий была только смерть бомжа – несчастный попал под поезд. Маневровые вагоны шли в отстойник, никто их не сопровождал. Виноватых нет. Расследование этого происшествия уже передали в местный отдел милиции. На всякий случай Виктор Андреевич просил его держать в курсе хода расследования.
   Из смерти бомжа логически вытекало еще одно происшествие, которое можно было назвать обычной неприятностью. Эта неприятность касалась застрявших недалеко от вокзала тех самых трех вагонов, под колесами которых погиб бомж и из-за которых вот уже несколько часов не могли освободить один из главных железнодорожных путей.
   И это, собственно, все. Словом, тишь да гладь. Обычный день, ноу проблем.
   Ларин, выслушав начальников служб, минуту молчал, пока его не спросили:
   – Виктор Андреевич, совещание закончено?
   – Нет, только начинается.
   И дальше устроил такой разнос всем и каждому, какого не делал давно. Он зло выговорил сантехникам за то, что в туалетах до сих пор текут бачки, электрикам – за плохую работу кондиционеров в кассовом зале, уборщикам – что полы моются не в шесть утра, как положено, а в девять, что моются по старинке шваброй и тряпкой, а не машинами, что очереди в кассах, как в курортный сезон, парковка возле вокзала по-прежнему платная, хотя это давно запрещено и им самим, и правительством Москвы, что ремонтников на пятом пути нет, что носильщики почти все ходят без формы, что начальника информационного отдела он будет увольнять, если тот не уймет Собинову. И главное – путейцы отправили маневровые вагоны без сцепщика, что и привело к гибели человека…
   – Леонид Васильевич, теперь с вами, – обратился он к главному экономисту.
   – Что там у нас с этой фирмой «Голдхренбей»?
   – Все в порядке, – ответил селекторный голос.
   – В каком же это порядке, Леонид Васильевич? Они сколько нам должны за аренду?
   – У меня есть данные только за прошлое полугодие…
   – Как? – опешил Ларин. – Они за прошлое полугодие еще не заплатили?
   – Виктор Андреевич, тут такое дело, можно я к вам зайду, все объясню.
   – Можно, только захватите с собой заявление об уходе.
   – Виктор Андреевич, но ведь эта фирма…
   – Знаю, сынка Саперова, министра путей сообщения. К сожалению, папашу уволить я не могу. А вот вас с превеликим удовольствием.
   – Я сейчас же принесу вам все данные, – заторопился экономист. – Мы уже подготовили иск… – Юрист просмотрел наши договора. По закону, если они не платят нам аренду…
   – Фирма переходит во владение вокзала, – закончил Ларин. – Так в чем же дело?!
   – Сегодня все документы поступят…
   Ларин отключил связь.
   Откинулся в кресле.
   "Совки, – подумал он о своих подчиненных. – Рабами были, рабами умрут. А с другой стороны… Сколько сотен лет из них выбивали всякую ответственность даже за собственные жизни – откуда же ей взяться за каких-то неполных десять лет?!
   Холуи мы все и сволочи, – завершил он свою злую мысль. – Обреченная страна".
   Словом, Ларин разогнал тишь и гладь, навешал оплеух и всех погнал работать.
   Ларин злился не только потому, что день обещал стать тяжелым, не только из-за того, что скоро он встретит гроб матери, не только потому, что ФСБ лезет со своими делами, что с утра погыркался с семьей, что не смог съездить на кладбище…
   Сегодняшний день для вокзала должен был стать в какой-то степени историческим. Ларин ждал доклада своего заместителя Брунева о полуденном запуске в строй новых турникетов, через которые можно будет проходить теперь в здание вокзала, только предъявив билет или оплатив за проход. Это должно было разом решить много проблем – вокзал перестанет быть проходным двором, на электричках не будет зайцев, попрошайки и воры исчезнут, грязь не нужно будет выгребать каждые два часа… Словом, вокзал станет цивилизованным местом.
   – Оленька, что там Брунев не подает голос? – вызвал по селектору Ларин секретаршу. – Пошевели-ка его!
   – Виктор Андреевич, на месте его нет, – последовал ответ секретарши.
   – Разыщи его, пусть немедленно свяжется со мной!
   Искать заместителя начальника вокзала не пришлось, потому что в следующую минуту он появился на пороге ларинского кабинета. Несмотря на помятый вид Брунева, его доклад о полной готовности турникетов к работе отличался точностью и лаконичностью. С удовлетворением выслушав его, Ларин вдруг спросил:
   – Ты сколько вчера выпил?
   Брунев не сразу понял, к чему клонит начальник.
   – Да грамм сто, не больше, – настороженно ответил он.
   – А почему твоя жена в кассе с утра разоряется так, как будто ты выпил вчера ведро водки, не закусывая.
   – Нюх уже потеряла с годами. Ведро от ста грамм отличить не может.
   – Так разбирайся с ней дома, а на вокзал свои семейные свары не тащи!
   Брунев неслышно удалился. А Ларин вызвал по селектору старшего кассира.
   – Так, Елена Леонидовна. Ну-ка давайте мне на ковер самых сонных и болтливых. Хотя бы парочку для начала.
   – Выбирайте сами, – устало ответила Елена Леонидовна.
   – И выберу – тоже мне солидарность, – язвительно ответил Ларин. – Локтеву и Бруневу.
   – Хорошо.
   – Хотя вот еще. Пришлите и Панчук. Ей тоже не мешало бы шевелиться на рабочем месте. А то самая молодая, а еле-еле…
   Виктор Андреевич не закончил фразу. Он услышал, как многозначительно хмыкнула при фамилии «Панчук» старшая кассирша.
   – Хорошо, пришлю и самую молодую, – слишком серьезно сказала Елена Леонидовна.
   «Старая ведьма», – зло усмехнулся Ларин и отключил селекторную связь.
   «Сегодня на вокзале, уважаемые дамы и господа состоится знаменательное событие – откроются турникеты, которые не пропустят ни одного безбилетника, даже легендарный пограничник-контролер Бурыкин может отдыхать».

Глава 19
БОЦМАН

   Он шел куда глаза глядят. Вернее, он почти ничего перед собой не видел.
   Боцман брел по рельсам в направлении вокзала. Он не помнил, как пролез в пролом в стене. Там за стеной была автобаза. Возможно, поливочных машин. Точно, поливочных. Забрался в кабину ЗИЛа и свернулся калачиком на сиденье. Боцман ни о чем не мог думать. Даже о Фоме. Сплошная пустая башка. И он уснул. Приснился ему странный сон… Будто идет он по улице, а навстречу ему похоронная процессия. Впереди несут подушки с наградами: на первой свежемороженый хек, на второй – собачий ошейник, на третьей – пачка презервативов. Следом гроб с виновником. Дальше, как и полагается, вдова и нанятые плакальщицы-старушки.
   Вдова в мини-юбке, но все чинно. Все в черном. Алексей Иванович остановился посмотреть и тут же увидел себя со стороны. Задал во сне сам себе вопрос.
   – Ну что ты остановился? Ты его не знаешь. Интересно?
   И сам себе ответил, что интересно.
   Вот ведь оказия какая. В одних случаях мы мертвяков боимся, в других интересуемся, но еще ни один покойник, даже совершенно чужой, не оставлял нас абсолютно равнодушным. И хотя не знали при жизни, лицо завораживает. Какое оно?
   И Алексей Иванович привстал на цыпочки, пытаясь заглянуть в лицо смерти…
   Надо же было такому случиться – мимо проскочила иномарка и брызнула тугой струей грязной воды из-под колес. Процессия ничуть не обиделась, а покойник сел в гробу и утерся. Потом оглянулся, все ли в порядке у сопровождающих лиц, и снова улегся на подушку.
   Алексея Ивановича, как магнитом потянуло пристать к скорбящим. И он пристроился. Рядом оказался единственный человек, одетый не по форме. Он был весь в белом и, о чудо, на нем не было ни одной брызги из той злополучной лужи.
   – Кто усопший? – осмелился спросить Алексей Иванович.
   – Да так… – неопределенно отозвался в белом.
   – То есть как это… так? – возмутился Алексей Иванович.
   – Вам-то что с того?
   – А вы не отвечайте вопросом на вопрос. Знаете, какие люди так делают? – И сам же ответил:
   – Плохие. Милиционеры и гэбэшники.
   – Я ангел, – признался в белом.
   – Я в ангелов не верю, – сказал бывший судоводитель во сне, а Алексей Иванович вне сна подумал, что все это одна сплошная чушь.
   – Любезный, еще в 787 году Второй Никейский собор разрешил изображать ангелов на иконах, а они-то больше вас понимали.
   – И что же вы тут делаете? Он в рай попадет? Тогда почему ошейник и треска?
   – Вряд ли. Мазохист. Любил сексом заниматься и собаку изображал. И не треска, а хек. Им его кормили после побоев. Презервативы на работе надувал.
   Смущал молоденьких секретарш.
   – Если не в рай, что ты здесь делаешь?
   – Для равновесия. У каждого человека два ангела. Вон тот, в черном, что вдову утешает. Черный ангел, а я, как видите. Белый.
   Неизвестно, что произошло бы во сне дальше, но Боцмана бесцеремонно разбудили.
   – Э, мужик, ты чего разлегся? А ну, подъем!
   Пришел хозяин ЗИЛа, и сон слетел с Боцмана, как скорлупа с яйца.
   Некоторое время он ничего не соображал при виде шофера в черном комбинезоне, и ему показалось жутко знакомым лицо водилы. А похож тот был на Черного ангела, только что утешавшего вдову.
   И еще он ощутил голод. Вспомнил, что так и не поел хлебова, а вместе с памятью мелькнула в голове картина драки. Воспринял он ее как некий кошмарный сон. Не может быть. Вот он сейчас пойдет на вокзал, и все счастливо рассеется.
   Но внутренний червяк снова начал свою поганую работу.
   Боцман шел на вокзал еще и потому, что там, в укромном уголке за батареей, у него была спрятана маленькая заначка, о которой никто не знал. Совсем маленькая. Всего сто рублей. Они ему сейчас были нужны больше, чем глоток свежего воздуха водолазу.
   Интуитивно принял решение обойти здание не слева, где рынок и могли быть цыгане, а справа. Для этого пришлось сделать большой крюк. Но вот и главный подъезд. У подъезда, как ни странно, случилось людское завихрение, и он не сразу понял, что происходит. Конечно, людские завихрения бывали здесь и раньше, когда отходили сразу несколько поездов, и люди опаздывали, а двери частично были закрыты.
   Но теперь случилась другая напасть – установили турникеты. С помпой, с разрезанием ленточки, даже с речами и музыкой. Вокзал пожелал брать с провожающих за проход в свое чрево.
   «С праздником, дорогие друзья, безбилетников мы не поздравляем, не с чем, собственно, поздравлять», – издевался динамик мальчишеским голосом.
   Вокзалу, естественно, стало несколько полегче. Администрация вообще находилась в эйфории. Особенно те службы, которые отвечали за порядок и чистоту. Теперь праздношатающийся уже не мог просто так зайти в его помещения, съесть чего-нибудь, бросить обертку мимо урны или, выпив в неположенном месте, обматерить кого следует.
   Боцман протиснулся в толпе провожающих к самим автоматам. Их сохранность зависела от двух милиционеров вокзального отделения.
   Одного из них он немного знал. Ничего паренек. Из Липецка. Наверное, слишком громко высказал свою просьбу проникнуть внутрь, так как возмущенные непусканием провожающие, не желающие расставаться ни с родственниками ни с деньгами, выразили протест.
   – Да. У нас всегда так – свои вперед, а народ стой. А видок у него какой, посмотрите! Не пускать!
   Только сейчас Боцман сообразил, что воротник его полперденчика оторван напрочь, пуговицы вырваны с мясом, а под глазом надулся внушительный фингал.
   – И кому мы теперь за это должны в ножки кланяться? – спросил у липецкого Боцман. – Кто это такую гадость на нашу голову соорудил?
   – Начальник вокзала приказал. Ларин.
   От этой фамилии что-то неприятно отозвалось у Боцмана в душе. Ну да, этот Ларин особенно не любил бомжей, гонял их, как мог.
   Боцман выбрался из толпы. Надо было идти в кассы, покупать специальный талон, как в метро. Пошарил по карманам, ничего, кроме табачных крошек, не обнаружил, но сдаваться было рано.
   Пошел на рынок. Заодно решил проверить, как там его тачка.
   Каково же было изумление, растерянность и гнев, когда на ее месте он обнаружил обрывок цепи, свернуть такой замок или порвать цепь мог только взрослый и сильный человек. Алексей Иванович беспомощно огляделся по сторонам.
   Вокруг обычная рыночно-закоулочная суета. Он вдруг ощутил, что видит все как-то не так. Плохо. Теперь и слез не было. Здорово ему все-таки врезали. Сразу заболела спина – следствие удара обрезком трубы.
   Кто посмел? Как это могло произойти? Боцман набрался решимости и протиснулся между палатками на основную территорию. Черт с ними, с цыганами. На людях они ничего не сделают.
   Он шел между рядами и спиной чувствовал, как знакомые продавцы провожают его фигуру взглядами. Наверняка уже в курсе всех событий. Часов у Боцмана не было. В тяжелые времена именные часы от Енисейского пароходства пошли на пропитание. Потому он не знал, сколько прошло времени. Много или мало? Да и какое это теперь имело значение? У него украли тачку.

Глава 20
ХОМЕНКО

   Роман Хоменко входил в линейное отделение милиции, когда ему навстречу попался Кальмуцкий, волокущий мимо алкоголичку.