Андреев Олег. Вокзал

   – Ты хочешь сказать, что из-за этого подонка можешь отказаться от отца? – вспылил Виктор Андреевич.
   – Я тебе все сказала!
   Лариса с напором взглянула на отца и вышла из кабинета, хлопнув за собой дверью.
   А в это время Хоменко завел Оксану в отделение. Провел к решетчатой камере. Остановились возле нее.
   – Ксюша, тебе нехорошо? – обеспокоенно потряс за плечо отрешенную девушку Роман.
   – Прости меня, Ромка, – перевела она страдающие глаза на лейтенанта.
   – Да перестань, Оксаночка!
   – Я вот что думала, пока мы шли. Нужна тебе девчонка – чистая, светлая.
   Без всяких гадостей в прошлом.
   – Ксюша, да мне ты нужна! Как ты этого понять не можешь? Только ты – с любыми «гадостями», если они у тебя есть.
   – Подожди, не перебивай. Я представляю, каким ты будешь заботливым мужем.
   Будешь баловать жену. И отцом хорошим будешь. Это совершенно точно. Ты же хочешь, чтобы у тебя был ребенок?
   – Хочу, – сурово засопел Хоменко. – Вначале девочку, а потом мальчика.
   – Ну это как получится, – мягко улыбнулась Оксана. – Да, отцом ты будешь замечательным. Вот только женщины любить тебя никогда не будут, Жалеть будут, уважать. Чувство благодарности испытывать. Огромное чувство благодарности, но не любовь. Ты потому ищи сразу ту, которая благодарной быть сможет. Всю жизнь.
   – А ты не сможешь? – сглотнул комок в горле Хоменко.
   – Наверное, нет, Роман! Я слишком гордая для этого. Благодарить не умею.
   Как еще прощения у тебя попросила, сама не знаю!
   – А хочешь, я твоего ребенка усыновлю? – выпалил вдруг Хоменко. – Вместе растить его будем. Я на вторую работу устроюсь, денег на лекарства побольше станет. Вылечим его.
   – Эх, Рома, Рома! Ты все о своем. Не нужно мне от тебя ничего. Не приму я помощи твоей. Слишком ты честный. Да и не чужой ты мне теперь стал. Только ты серьезно эти мои слова не воспринимай. Ничего они для тебя не изменят… В общем, не могу я тебе жизнь калечить. Давай открывай свою клетку, что-то устала я от всего.
   Роман послушно впустил Оксану в камеру. Благо что там сейчас народу было мало – всего две женщины. Ксюша села на нары, поджала ноги к груди и полностью погрузилась в себя.
   «Что же это я наделала? – подумала она с болью. – Я ведь люблю его! Ларин мой! А ведь как замахнулся на меня. Хотел ударить. Я бы на его месте меня убила бы. Но теперь уже все! Кончено! Он сам все разрушил… Нет, я… Сама все разрушила… Собственными руками…»
   Глаза ее сами собой закрывались от усталости и жуткого перенапряжения.
   «Неужели мы могли бы быть с ним вместе? Могли быть счастливы?.. Нет, ничего бы не сложилось… Никогда бы не принял он моего ребенка. Вот Хоменко принял бы, а этот нет. Ромка мой бедненький, смешной какой. Хотел Саньку усыновить…»
   Она вспомнила, как тяжело ей дался ребенок. Как трудно она его носила, потом рожала. Постоянные нервы, ожидание, что Олег найдет ее, узнает, что сын у них. А он ведь даже не захотел ее признать по телефону, когда она приехала в Москву… Нет, хватит! И так достаточно она уже дров наломала за свою короткую девятнадцатилетнюю жизнь. Теперь только выпутаться из этого дерьма с железнодорожными билетами. А Ларину ведь ничем серьезным это не грозит. Он из воды сухим выйдет… Любимый мой, Виктор. И с Еленой Леонидовной все будет в порядке. С Тимошевским они договорятся. Так что нечего ей переживать.
   Глаза Оксаны слипались, она уже почти погрузилась в сон. И в полудреме увидела улыбающегося трехлетнего мальчика с белокурыми вьющимися волосиками. И с лучистыми, голубыми глазками. Он обнимал ее за шею – беззащитно и нежно. Она чувствовала аромат его молочного тельца, необыкновенную нежность детской кожи.
   «Сашенька, ручки крошечные! Как я скучаю по тебе, мальчик мой! Только ты моя радость в жизни! Мое сокровище! И никто больше нам не нужен. Все сделаю для тебя, мой маленький. Вылечу тебя, найду для этого любые деньги, чего бы мне это ни стоило!»

Глава 52
ФАЛОМЕЕВ

   На плите кипел чей-то чайник. Недолго думая, сибиряк воспользовался чужим кипятком для заварки и через две минуты уже входил в комнату Валентины. Та переодевалась за ширмой.
   – Ты волшебник? Так быстро.
   – Там вскипело, – простодушно сознался он.
   – Что? – поднялась над верхним срезом ширмы голова Валентины. – Ты взял чужой кипяток?! – И уже тише:
   – Чужой кипяток? – Совсем тихо:
   – Чужой…
   – А что случилось-то? – Фаломеев забыл и про ширму, и про то, что она переодевается, а может, помнил, но хитрил.
   Одним словом, зашел.
   За ширму.
   В воздухе повисла пауза. Сначала она прижала к груди какое-то белье – Фаломеев не рассмотрел, что именно, – потом руки ее медленно опустились и она осталась так. Нагишом.
   В эти секунды все решает жест, движение, блеск глаз, который никому еще не удавалось скрывать. Фаломеев понял ситуацию по-своему. Надо сказать, понял правильно. Он просто подошел и обнял ее. Начал целовать. Вдруг ощутил слабое сопротивление. Между тем был готов при первых же признаках неудовольствия свернуть атаку и извиниться.
   – Ты долил? – спросила она.
   – Что? – не понял он.
   – В чайник долил?
   На кухне громыхнули крышкой, и они в комнате услышали неразборчивый гундеж.
   – Не долил, – констатировала она.
   – А надо было?
   – Безусловно. Теперь меня будут звать воровкой кипятка.
   Последнюю фразу она произнесла в момент перемещения на диван. Фаломеев поднял ее на руки, и тело женщины показалось необыкновенно легким. Такого с ним еще не бывало. Когда нес свою бывшую от здания конторы, где совершался священный акт бракосочетания, до балка, пришлось изрядно попотеть. Сапоги застревали в густой грязи, и один, помнится, так в ней и оставил. Затем было много водки, привезенной с Большой земли, пива и консервов. Ничего свадьба была. Потом белоснежное тело, не ведающее загара – где в Нягани загоришь, – и стоны. Фаломеев мысленно сравнивал прошлое с настоящим, и оно, настоящее, явно выигрывало. Мужики всегда сравнивают. Не верьте, что в этот момент, охваченные любовным экстазом, они ни о чем не думают. Сексологи даже различают секс по типам. Многие, например, фантазируют и этим добиваются наивысшего наслаждения.
   Другие представляют себе физиологию. Третьи видят совершенно другую женщину. Но никто и никогда не признается партнеру, что происходит с ним на самом деле.
   Женщины не хуже и не лучше. Виолетта сравнивала. Сравнения шли не постоянным потоком, а как бы выплывали из памяти.
   И плечи у него мощные какие. И пахнет особенно. И родинка трогательная на спине у основания шеи. Она погладила родинку, и он застонал. Ага, это, оказывается, самое чувствительное место. Сделав маленькое открытие, внутренне успокоилась и напрочь выкинула из головы своего прежнего. Нынешний занял все ее существо. Валентина отдалась своим внутренним ощущениям с легкостью и готовностью, как долго ожидавшая счастья женщина.
   Боже мой, если бы она только знала, если бы знала, билось в мозгах у Алексея. Невероятно, но в этот момент напрочь вылетели из головы все книжные премудрости. Он не знал, что должна была знать про него и его чувства она.
   Может быть, то, что сейчас, сомкнув глаза, он видел проносящиеся в своем воображении картины. Как ОНА вошла. Как ОНА шла. Как блестели ЕЕ глаза. Как шевелились губы. Всю ЕЕ. Видел и знал – это бесповоротно.
   А она?..
   Боже, благослови меня. Я падаю перед тобой на колени, сделай меня такой, какой я должна быть. Благослови меня на этот день, на этот час, на эту минуту и, может… на этот путь. Благослови меня на этот год, даже если он будет для меня последним.
   Если больному после операции на глазах не сделали повязку, а сразу же вывели под ослепительный свет, последствия могут быть очень печальными и необратимыми. Примерно то же самое произошло с Алексеем и Валентиной – свет ярчайший. Но, в отличие от больных, они были здоровы. Правда, в душе каждый нес свой крест и свою обиду, жизнь обоих не блистала безоблачным небом, а ворох обязательств по отношению к близким еще требовал трудоемкого и неприятного разбирательства.
   Прежде всего и он и она должны были честно ответить себе на главный вопрос: зачем мне все это нужно? Но где вы видели людей, между которыми проскочила божественная искра, задумывающихся о будущем или задающих себе подобный вопрос? Их нет в природе, если, конечно, искра – божественная.
   В общем, они перестали думать вообще и ничто в мире больше для них не существовало. Ласкали друг друга, открывая для себя все новые и новые возможности для получения блаженства. Она находила на его теле другие, неведомые в прежней практике секса участки, лаская которые добивалась того, что он весь то вытягивался в струну, то выгибался дугой. Она играла на инструменте его тела, как Ван Клиберн на рояле, как Павел Коган на скрипке, четко зная лишь одно: не нужно стучать все время по одной и той же клавише, так же как и по всем сразу. Достаточно знать, что они существуют.
   Фаломеев даже не подозревал, что такое может с ним твориться. Откуда что взялось? И главное, не испытывал ни смущения, ни животного ослепления.
   Он задыхался от собственной нежности к ней.
   Не чувствуя ни усталости, ни времени, они могли заниматься этим бесконечно. Давно уже скатились с дивана и, по причине малой площади комнаты, оказались под столом. Сложилась и с глухим стуком рухнула ширма с двумя китайцами и павлином…
   За окном раздался противно продолжительный гудок «Икаруса». Оба замерли на мгновение. До чего же въелось во внутренности наши чувство рабской покорности судьбе и выдуманному долгу.
   Виолетта оделась быстрее Фаломеева. Галстук никак не давался. Она проделала эту операцию быстро и уверенно. Фаломеева сей факт задел. Он надул губы.
   – Нечего кукситься. А галстук я своему отцу всегда сама завязывала, – догадалась Виолетта.
   Фаломеев не смог сдержать улыбки. Но чтобы как-то уколоть сибиряка, Виолетта добавила, что бывший муж терпеть не мог галстуки и надевал их только по крайней необходимости. Но Фаломеев все равно продолжал улыбаться.
   – Чего ты улыбаешься?
   – Я тебя люблю.
   – А я-то все ждала, когда у тебя язык от неба отлипнет. Ну, думаю, немой, и все тут. Тебе ни разу не захотелось застонать?
   – Хотелось. Еще как. Но я не привык.
   – Тогда все в порядке. Вылечу. У некоторых бзик – не позволяют целовать в губы. Или – я никому этих слов до свадьбы не скажу… Смешно. В постель лечь можно, а сказать никак.
   И опять Фаломеев приметил слово «вылечу». Значит, встреча не последняя.
   Ему мужики много понарассказывали и про столичных женщин, и про южнокурортных.
   Были в бригаде «знатоки». Вот, говорят, приезжает женщина на курорт, безразлично откуда. И с ней происходит метаморфоза прямо на перроне южного города. Или воздух такой заразный, или сквозь плавкий асфальт от земли через подошвы идет, но мандраж в коленках начинается. Готова прямо тут же на перроне… А московские, те вообще… Что – вообще, так и не объяснили, но вздохнули, закатив глаза.
   Да ну их, советников, к бениной маме. В прошлом году отправляли Семена домой. Пожаловался парень, что Питера не видел, взяли билет через северную столицу, а деньги наказали зашить в телогрейку. Кругом в Питере одни мазурики.
   Денег много. На дом. На обзаведение. Из кассы. Он напился и попал в милицию, а там телогрейка лопнула – и посыпалось, и посыпалось… Месяц сидел. Все выясняли происхождение суммы. Запрос – ответ. Жди-пожди. Из деревни, рассерженная долгим молчанием сына, мать вообще ответила, что нет у нее такого сына. Вот и слушай советы бывалых людей.
   Садясь в автобус, оба заметили загадочную улыбку Александра.
   – Ну его к черту, – шепнула Валентина. – Пошли в конец салона.
   И они сели сзади, к большому неудовольствию Победителя. Фаломеев поймал себя на мысли, что держит руку Виолетты в своей с того момента, как они вышли из дома на Басманной. Совсем как Ромео и Джульетта на вокзале.
   А вот и сам вокзал.
   – Пойдем. Мы все-таки должны выпить кофе. Я себя чувствую так, словно по мне проехался паровой каток, – сказала Валентина.
   Фаломеев тут же надулся от гордости.
   – Что это с тобой? Это вовсе не комплимент. Как партийцы говорили – тебе еще надо учиться, учиться и еще раз учиться.
   На Алексея стало жалко смотреть, зато Виолетта развеселилась.
   Народу в ресторане прибавилось, но на столике, который три дня занимал сибиряк, красовалась лаконичная табличка «Не обслуживается». Фаломеев смело сунул ее в карман и усадил Виолетту. Толстуха, обслуживающая столики по соседству, сразу все поняла. Женщины в этом отношении и при условии, что не дуры, чувствуют такие вещи за версту. Муж еще только поднимается по лестнице, а уже все ясно. Может, подошвы ступают не так уверенно, может, наоборот, нагло попирая чувство ее достоинства, но факт – чуют за версту. Правда, кто он ей, сибиряк, и только. Клиент. И даже не ее, а подруги, тем не менее она быстренько свернула заказ и побежала сообщить информацию.
   О, какое непередаваемое чувство в этот момент испытывает женщина, какую гамму чувств, какие мысли мечутся теннисными мячами внутри полупустой черепной коробки! Но самый кайф, что сообщает она факт своей подруге, оттого новость, возможно уже общеизвестная, становится как бы добрым делом.
   Алика вышла в зал и, цокая каблуками как норовистая лошадка, направилась к своему столику.
   Фаломеев улыбался ей словно старой доброй знакомой. Неискушенные мужики в отношении чужого, особенно женского, настроения полные профаны. Могут выдавленную улыбку принять за искреннюю, безразличие – за сочувствие, а интриганство – за участие.
   – Давай закажем шампанского? Отметим.
   Она согласно кивнула.
   Алика еще не успела открыть рот, чтобы процитировать табличку «Не обслуживается», как заметила ее отсутствие.
   – Милая, и не надо его искусственно подогревать и взбалтывать, – предупредила Виолетта. – Какой у вас чудесный передничек. Это вы сами вышили или так выдают?
   Алика сама сделала вышивку. Национальный татарский орнамент. Просто она умела и любила вышивать, а еще от вышивки вещь становилась как бы неказенной.
   Но дело-то было не в этом. Дело было в том, что экскурсоводша ясно дала понять, кто здесь клиент, а кто обслуга. И надень ты хоть распередничек, вышей на нем политическую карту России, все равно будешь обслугой, а не клиентом.
   – Еще что-нибудь будете?
   – Будем, будем, – заверила ее экскурсоводша, – кофе глясе, но это чуть позднее. А тебе, милый, я посоветовала бы цыпленка. Калории надо восстанавливать, правда?
   – Цыплят сегодня нет, – выдавила татарка.
   – Тогда бифштекс по-татарски. С кровью.
   Фаломеев кивал, блаженно улыбаясь. Еще никогда и никто за него так не радел. Он сейчас съел бы что угодно. Главное, заказывали ему, а не он. И заказывала любимая женщина.
   Алика с пылающими щеками убралась на кухню.
   Виолетта хорошо запомнила официантку еще по теплому шампанскому.
   Женщины нутром это чуют. Губа не дура, подумала она про татарочку. Значит, в этом необработанном материале, безусловно, что-то есть. И не одна она это почувствовала. Липнут. Виолетта еще раз подумала о правильности своего выбора.
   – Послушай, а возьми меня с собой? – внезапно сорвалось у нее с языка.
   Собственно, почему внезапно? Она думает уже несколько часов, только боится признаться себе, двадцатилетней красивой женщине, привыкшей добиваться всего самой, толкаться локтями, врать себе и другим, изменять свои привычки в угоду обстоятельствам, жить по ситуации. А тут Фаломеев. Сибиряк. Настырный. Честный.
   Надежный. Чистый. Искренний. Любит… Давай, давай, Валька, подбирай эпитеты и сравнения. Женщина живет выдуманными образами. Никуда не денешься. Он там у себя на работе, наверное, и потный, и грязный, и матом кроет, и вонючие папиросы курит, и еще бог знает что… Ну и что? Разве у нее к концу экскурсионного дня блузка не пропитывается потом?
   Фаломеев вытаращил глаза и превратился в статую с острова Пасхи.
   В голове его пронеслись мысли наподобие магнитофонной записи при перемотке с включенным звуком. И никак не поймать за хвост ни одну.
   – У меня денег не хватит… на двоих…
   Давно Фаломеев не краснел.
   – Но можно телеграмму дать… Обокрали…
   – Обокрали? – засмеялась она. – Да. Безусловно, тебя здесь обокрали.
   Ничего. У меня есть кое-какие сбережения.
   – А работа?
   Виолетта внимательно посмотрела на Фаломеева, и глаза ее сузились.
   Фаломеев уже дважды спасовал.
   – Я имел в виду, надо же успеть оформить увольнение, – уловив нечто нехорошее во взгляде любимой, поправился сибиряк.
   – Знаешь что? – наклонилась она к нему.
   – Что?
   – А пошли они все знаешь куда?..
   – Знаю, – расплылся Фаломеев. – В жопу.
   – Вот именно. Мы сами откроем. Давайте сюда.
   Виолетта решительно отобрала у официантки шампанское, убедившись, что на сей раз напиток из холодильника, и передала бутылку Фаломееву.
   Тот встряхнул ее слегка, и пробка ударила в потолок. Не пролив ни капли, сибиряк налил два бокала.
   – И вы, милочка, присоединяйтесь. У меня сегодня счастливый день, – предложила она официантке, сама налила третий бокал и всунула в руки. – Segui il tuo corso, e lascia dir Ie genti! Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно!
   Ожидавшая чего угодно, но только не этого, Алика машинально выпила.
   Напиток показался татарке необычайно горьким.

Глава 53
СЕРГЕЙ

   После того как Сергей сдал Аслана и чеченца увели, Васенька с женой раскладывали по сумкам консервацию.
   – А ты говоришь, что они зря перерывают! – с укоризной сказал муж супруге.
   – Ты видала, что черножопый вез?
   – И не в сумке ведь, а в подушку запихнул, негодник, – подхватила жена.
   – Да кто ж так делает? Нашел куда спрятать, – проворчал муж.
   – А парень наш молодец, – углядел, – кивнула на блондина женщина. – И вроде так тихонько лежал себе всю дорогу и молчал. Я даже думала, приболел он.
   – Да, глазастый! – подтвердил мужчина.
   Сергей стоял в коридоре у своего купе и смотрел, как чеченца вели по перрону под руки с двух сторон два здоровых таможенника. Аслан затравленно озирался по сторонам. Чувствовал, что здорово он вляпался. В какой-то момент он ощутил взгляд Сергея и повернулся в его сторону. Лицо чечена ожесточилось.
   Встретившись взглядом с блондином, Аслан угрожающе цыкнул сквозь зубы. Блондин в ответ сделал неприличный жест.
   – Всем по купе, пассажиры, – стала загонять людей, вышедших постоять в коридор, проводница. – Еще таможня не закончена.
   – Сколько можно? – возмущались пассажиры. – Перерыли уже все что ни попадя.
   Сергей так и остался стоять в коридоре у своего купе.
   – Тебе что, особое приглашение? – задержалась возле него проводница.
   – Когда таможня придет, тогда и отвалю в купе. Что тут – шаг до него, – резонно заметил Сергей.
   – Порядок есть порядок, не я его придумывала, – проворчала проводница и пошла по вагону дальше.
   – А ты не ворчи – тебе это не идет, – улыбнулся вслед Сергей.
   После того как увели чеченца, настроение блондина резко улучшилось.
   – Да мне ничего не идет, – оглянулась девушка. – Ни эта дурацкая форма проводницы, ни мой вздернутый нос, ни челка – она мне лоб закрывает. А чего его закрывать? До морщин мне еще далеко. Сама не знаю, зачем выстригла.
   В вагон вошли два таможенника. Увидев блондина, подошли к нему, заглянули в открытое купе Сергея:
   – Здесь, что ли, чеченец ехал?
   – Вон, на нижней, – указал Сергей.
   – Ты как его вычислил? – обратился первый таможенник к блондину.
   – Что там вычислять? Дергался он слишком возле своей подушки, когда хохлы проверяли, – ответил Сергей.
   – А че ж ты, парень, хохлам его не сдал? – спросил второй таможенник.
   – До конца еще не был уверен, – пожал плечами блондин.
   Второй таможенник поднял матрас чеченца.
   – Да не суетись, Саня. Здесь уже ребята все перерыли, – остановил его первый.
   – Ну что, может, прошерстим серьезно весь вагон? – предложил второй.
   – А смысл? – усмехнулся первый.
   – Ну как знаешь, – заколебался второй.
   – Да ну, Саня! Там дальше шмон такой будет. Таможенники развернулись и пошли по коридору на выход.
   – Ты же слышал сегодня приказ из Москвы, – убеждал Саню первый таможенник.
   – Пусть другие поработают.
   – А что случилось? Из-за чего весь кипиш?
   – Фиг его знает. Мне шеф сказал, что собак даже менты готовят – на взрывчатку.
   – Ну пусть тогда собачки здесь лаются, – успокоился таможенник. – Оставим работку для наших четвероногих друзей. Что ж они, зря свои косточки в ментовке грызут?
   Сергей проводил таможенников взглядом.
   «Что же там за хай в Москве подняли?» – подумал он.
   Внимание его привлек электрокар, подъехавший к соседнему почтовому вагону.
   Водитель электрокара крикнул кому-то, и из почтового вышли двое сопровождающих – старик Михалыч и молодой парнишка лет двадцати. Оба они были раздражены, оба дожевывали сало с луком.
   – Давайте, мужики, грузить будем, – сказал водитель электрокара. – И по-быстренькому, а то поезд скоро тронется.
   – А ты бы еще подольше таскался где-то, так мы бы тебе из окна тогда на ходу почту бросали, – недовольно проговорил Михалыч.
   – Вы что, у меня одни? – взвился водитель. – Больше никаких дел, что ли, нет, кроме вашего поезда.
   – Ты не лайся, – остановил его Михалыч. – Мы тебе тоже не пацаны – по первому зову все бросать и почту таскать.
   – Я только что гомельский разгружал, потом киевский, – продолжал заведенный мужик. – Напарник мой болен. Все на меня сгрузили. Работы в два раза больше, а деньги те же платят.
   – Ну хватит, базар какой поднял! А кому сейчас больше платят? Тебе хоть те же, а нам вообще зарплату урезали. Э, – махнул рукой старик, – что тут говорить? Давай, что ли, делом лучше займемся.
   – Вот это уже другой разговор, – обрадовался водитель. – В общем, мужики, вы по ящику выносите, а я тут буду сгружать, – распорядился он.
   – Ишь ты какой прыткий, – перебил его Михалыч. – Скомандовал уже. Да ты знаешь, что у нас там все завалено. Сам черт ногу сломит. Ничего не найдешь.
   Как всегда, набросали все в кучу. Где? Чье? А нам на каждой станции разбираться.
   – Пошли лучше глянем, что там тебе полагается, – позвал Семен в почтовый вагон водителя.
   В почтовом вагоне царил полумрак. Все было забито ящиками с почтой, которые загораживали свет из окна. Водитель сразу наткнулся на что-то металлическое, сильно ударив ногу.
   – Вот черт, зараза какая! – выругался он.
   – Смотри под ноги, а то расшибешься, – предупредил его Семен.
   Водитель наклонился, чтобы посмотреть, обо что ударился, и в ужасе отпрянул в сторону.
   – Ой, что тут у вас? – вскрикнул он.
   – Что-что? Не видишь, что ли? Гроб, – спокойно проговорил дед.
   – Е-мое, приятный у вас попутчик, – проговорил водитель. – С покойником-то ехать веселее?
   – Не покойник, а покойница, – поправил его Дед.
   – Ну тем более, с бабой еще приятнее, а? – подмигнул водитель Михалычу.
   – Ей теперь не до мужиков, – вздохнул дед.
   – Это точно.
   – Ну что, братва, грузить будем? А то мне… – начал было снова ныть водитель.
   – Давай грузи, если такой умный, – кивнул на беспорядок в вагоне дед.
   – Мы на прошлой станции из-за одного ящика все тут перерывали – никак найти не могли, – вставил молодой.
   – Цыц! – скомандовал дед. – Делаем так! Тебя как зовут? – обратился он к водителю.
   – Володя, – назвался тот.
   – В общем, так, Вова. Тут, сам видишь, без ста граммов ничего не разобрать. И в прямом, и в переносном смысле. Потому будем последовательны.
   Старый посмотрел на молодого напарника, и тот тут же нагнулся над каким-то ящиком, стоявшим возле гроба. Оттуда появилась початая бутылка водки, сало, лук, хлеб, два пластмассовых стакана и одна металлическая кружка. Все это молодой быстро разложил на крышке металлического гроба. Не забыл даже под закусь постелить газетку.
   – Да вы чего, мужики? – возмутился Володя, впрочем, неуверенно, а так – больше для приличия. – На гробе пить?
   – А где еще? Ты посмотри – все столы завалены. Не на полу же – мы ведь все-таки люди!
   Сели вокруг гроба, как вокруг стола. Только разве что на корточках.
   Разлили в два пластмассовых стакана. Порезали сало, лук, хлеб – все, как положено.
   – Ну! – полез чокаться водитель.
   – Подожди, – угрюмо остановил его Михалыч. – Не чокаться.
   – Это почему же? – спросил Володя.
   – Порядок такой, – вставил Семен.
   – Помянем рабу Божью Антонину. Пусть земля ей будет пухом, – торжественно произнес дед. Помолчали немного и по команде деда выпили.
   – Ой, ребята, вы даете, – захихикал Володя, закусывая. – Да откуда вы знаете, что она Антонина?
   – А как же? Раз покойника везем, значит, должны про него знать, кто он и что он, – сказал Дед.
   – Мы документы на нее в первую очередь изучили, – добавил Семен. – Антонина Петровна Ларина. Девятнадцатого года рождения.
   – Хорошо пожила бабка, – водитель. – Нам бы столько! – захрустел луком – Каждому свое! – вставил философски дед.
   – Так вы ей от Львова до Москвы поминки устроили? – снова захохотал быстро захмелевший Володя.
   – А как же! – серьезно ответил Михалыч. – Третью бутылку уже поминаем.