Андреев Олег. Вокзал

   Вначале курить дай, потом… дальше пошло-поехало…
   – Черножопая сволочь! Ненавижу их всех! Животные, обезьяны! – проговорил парень. – А ты бы поосторожнее курить ходила. Да еще одна.
   – В крайнем случае я бы закричала на весь поезд!
   – Закричала бы! – усмехнулся блондин. – И что бы было?
   – Что? Полный ведь вагон людей! Кто-нибудь, да услышал бы!
   – Конечно! Все внимательно послушали бы, как ты кричишь. И проверили бы защелки своих дверей. Вряд ли кто-нибудь вышел бы на тебя взглянуть.
   – Но ты же вышел? Не побоялся? – с симпатией взглянула на блондина курносая.
   – Я вышел просто покурить. Считай, что случайно здесь оказался.
   – А мне всегда везет на счастливые случайности, – улыбнулась курносая.
   – Смотри! А то достаточно одной несчастливой случайности, чтобы сразу перечеркнуть все счастливые. Так часто бывает.
   Они помолчали.
   – А в общем, ты прав. Сейчас все всего боятся. И каждый сам за себя. У меня подругу почти изнасиловали в метро. Прямо в час пик. Так хоть бы одна зараза заступилась. Ну хотя бы милицию позвали.
   – Милицию, – с усмешкой повторил блондин, и голубые глаза его на миг стали жесткими.
   Он вообще производил странное впечатление. Мягкие, утонченные черты лица выдавали в нем натуру романтическую, даже хлипкую. Но заостренный подбородок, ранние морщины на лбу и прорезавшаяся между бровей суровая складка указывали на сильную волю и жесткость. Казалось, что, несмотря на свой молодой возраст, этот парень уже достаточно повидал в жизни. Но больше всего поражали его глаза – шальные, с безуминкой.
   – Душно как, топят сильно. – Девушка, выпятив нижнюю губу, попыталась обдуть свое лицо.
   Это было так забавно, что блондин невольно рассмеялся. И проявившиеся на щеках ямочки сделали выражение его лица совершенно детским.
   – Давай я тебе помогу, – шагнул он навстречу девушке.
   Набрав в легкие воздуха, он подул на лицо девушки. Она от неожиданности растерянно заморгала.
   – Я обычно в это время к бабке езжу. Она у меня в Бердянске. Классно – прямо на косе у моря живет. Никаких курортников, пусто, тихо, море шумит!
   Блондин, глубоко вдохнув, снова подул на лицо курносой. Она с удовольствием подставляла ему то щеки, то лоб, то шею.
   – А сейчас куда? – спросил парень, неловко поправляя сбившуюся на глаза курносой прядь волос.
   – Да влюбилась, – с откровенной легкостью призналась курносая.
   – Тоже нашла чем заняться, – усмехнулся парень. – Дурное дело – нехитрое.
   – Я вообще такой влюбчивой уродилась. То полюблю, то разлюблю. И каждый раз кажется, что навсегда. А месяц-два пройдет – и все. У тебя так бывало?
   Парень не ответил. И девушка продолжала:
   – Вот к нам в Ивано-Франковск – я там живу – месяц назад один студент из Москвы приезжал – на практику. Все! Не могу теперь без него. Вот к нему еду. А Игорю своему – это мой прошлый друг из нашего же города – так и не решилась рассказать обо всем. Письмо из Москвы отошлю. Или позвоню.
   – Может быть, ты никого из них не любишь, а так просто? – усмехнулся парень.
   – Да нет, что ты! Честное слово, каждого и очень сильно! – серьезно заверила курносая. – А тебя как зовут? А то мы до таких интимных тем дошли, а до сих пор еще не познакомились.
   – Сергей, – нехотя представился парень.
   – А меня Ира. – Она протянула руку для рукопожатия.
   Взгляд блондина неожиданно резко изменился, в лице появилось выражение ужаса и отвращения. Его как будто перемкнуло. Он вдруг с силой оттолкнул девушку от себя.
   – Шлюха, – неслышно, сквозь зубы проговорил блондин и пошел из тамбура.
   Сергей вошел в свое купе и одним махом забрался на верхнюю полку. Чеченец на нижней уже спал глубоким пьяным сном. Супружеская пара, ворочаясь от жары, тоже время от времени погружалась в дремоту. Сергей немигающим взглядом уставился в окно. Горящие фонари на столбах маленькой станции равномерно били парню в лицо.
   – Все они сволочные и продажные! – тихо сказал Сергей, вновь вспомнив о девушке из тамбура.
   «Ирина! Ира. Ирочка…» – невольно пронеслось в его мозгу.
   «Ир-ка! Ир-ка. Ир-ка…» – стук колес словно отбивал такое мучительное для Сергея имя.
   Нарастающий в голове неприятный гул заставил его закрыть глаза.
   «Неужели начнется? Как это некстати теперь! Что же делать, если это случится прямо в поезде?» – борясь со знакомой ему болезненной пульсацией в висках, лихорадочно подумал Сергей.

Глава 24
ЛАРИН

   «Неужели ей только девятнадцать?» – подумал Ларин, глядя на лицо Оксаны чуть сбоку.
   Длинные волосы, забранные сегодня наверх, и там, на шее, сзади маленькая ямочка. Одна из многочисленных ямочек и ложбинок на ее теле, к которым все время хочется прикоснуться.
   Ларин наклонился к ее шее, чуть коснулся расслабленными губами маленькой ямочки, провел языком к мочке уха. Оксана осталась неподвижной.
   – Да что с тобой сегодня? – Он на секунду оторвался от нее.
   А потом снова наклонился к лицу девушки, обхватив ее голову руками, поцеловал ее глаза, нос, подбородок, губы. Она оставалась безучастной к его поцелуям. И только когда, заводясь, он с силой прижал ее тело к себе, только тогда он почувствовал ее слабое сопротивление и замер.
   – Это я звонила тебе утром! – неожиданно с напором сказала Оксана.
   – Я понял. – Ларин отстранился от нее и отвернулся к столу, чтобы взять сигарету.
   Он почти не курил, но всегда держал пачку на работе – на случай нервных ситуаций.
   – Мне не нужно было бросать трубку, когда твоя жена подошла к телефону? – все так же спокойно глядя ему в глаза, спросила девушка.
   – Не знаю, – не сразу ответил Ларин.
   Они долго молчали. Оксана все так же стояла перед Лариным на ковре, а он, не глядя ей в глаза, беспокойно ходил по кабинету. Рано или поздно этот разговор должен был произойти между ними, но Виктору Андреевичу очень не хотелось, чтобы он случился именно сегодня.
   – В выходные хотел сделать тебе сюрприз, – улыбнувшись, попытался Ларин изменить тему разговора. – Чудный домик на берегу озера. И мы с тобой на два дня совсем одни. Лыжи, баня, подледная рыбалка.
   Виктор Андреевич достал из верхнего ящика стола ключи.
   – Вот, уже взял у друга ключи от нашего воскресного прибежища! – Он потряс перед носом Оксаны ключами, словно колокольчиком.
   Потом Ларин склонился к уху девушки и тихо сказал:
   – И между прочим, в этом домике есть огромная кровать. Ой, что я с тобой на ней сделаю! Пощады не жди!
   Виктор Андреевич закрыл глаза и почувствовал, как у него закружилась голова от пьянящего травяного запаха, исходящего от волос Оксаны. Не желая себя сдерживать, он снова стал целовать шею Оксаны, потом ее плечи. Руки скользнули к ее груди, сжали их сильными пальцами.
   – Я так больше не хочу! – сильным голосом вдруг сказала Оксана.
   – Что? – не сразу понял он, о чем идет речь.
   – Я так больше не могу…
   Если бы еще год назад Ларину сказали, что он может почувствовать такой ужас при подобных, совершенно банальных словах женщины, он бы просто рассмеялся. Мысли судорожно сменяли одна другую. Впервые сейчас за все время отношений с этой девочкой он вдруг понял, что она значит для него. Ему показалось – он способен сейчас лишиться рассудка при одной только мысли, что больше не увидит Оксану, не прикоснется к ее телу, не ощутит осторожное и вместе с тем сильное объятие ее рук и ног. И эти мягкие, податливые ее губы, никогда сразу не отзывающиеся на его прикосновение…
   Много лет уже ни одна женщина не могла пробудить в нем такое сильное желание. Желание обладать другим телом, быть его хозяином. Желание наслаждаться и давать не меньшее наслаждение взамен.
   Он представил ее голой, лежащей перед ним с закрытыми глазами, с чуть раскинутыми в сторону расслабленными руками и покорно ожидающую его. Таким обычно было начало перед их любовными играми. Он никогда не спешил в эти минуты, какое-то время получая удовольствие просто от покорности ее тела. Она чувствовала на себе его пристальный взгляд, и от нетерпеливого волнения ее губы начинали шевелиться. Но он всегда медлил, заставляя ее ждать и томиться – часто до тех пор, пока она первой не начинала его ласкать…
   И теперь он мог всего этого лишиться! Да почему он должен это терять?
   – Успокойся. У тебя сегодня явно не лучший день. Как, впрочем, и у меня.
   Мысль о матери болезненно промелькнула в голове Ларина, но тут же ушла на второй план. Ведь мать, несмотря на его любовь к ней, была для него уже в прошлом. А сейчас могло разрушиться его будущее.
   "Группа школьников, подождите свою учительницу, не разбредайтесь. Она сейчас вернется, только ответит мужчине, который, кажется, ищет метро.
   Учительница, забывшая о группе школьников, этот мужчина ищет метро уже три часа подряд. Не верьте ему".
   – Вот именно, – сказал Оксана. – И я тебе не верю, как тому ловеласу, что три часа ищет метро. Ты же все прекрасно понимаешь. – Глаза Оксаны взволнованно дрогнули. – Я не могу и больше не хочу быть только частью твоей жизни. Причем тайной, – Оксана жалко усмехнулась и добавила:
   – И незаконной.
   – Что за чушь? – Ларин тряхнул девушку за плечи. – Какая-то мелодрама. Ты же из Украины, а не из Мексики. Какая еще тайная связь! Дикость.
   – Тайная и незаконная связь, – спокойно продолжала она, – от которой проблем становится больше, чем удовольствий.
   – Какие еще проблемы? – механически огрызнулся он.
   – Разные, – все больше злясь от его, как ей казалось, непонимания и невнимания, ответила Оксана. – Незаконнорожденные дети, например. Внебрачные то есть. Слышал о таких проблемах? Или для тебя это не проблема?
   Ларин метнул быстрый и беспокойный вопросительный взгляд на Оксану. Она сполна насладилась его внезапным испугом, выдержав огромную паузу.
   – Не бойся, – наконец смилостивилась девушка. – Нас это пока обошло стороной.
   – Оксана, перестань, пожалуйста, – с облегчением, не укрывшимся от глаз девушки, заговорил Ларин. – Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Я уже и не помню, когда и к какой женщине так относился, как к тебе.
   Он сказал последнюю фразу совершенно искренне. А Оксана вспомнила, что Ларин сам рассказывал ей, что этой коронной фразой сводил с ума женщин. Стало еще обиднее.
   – Я больше не могу делить тебя с семьей, – наконец решилась сказать она то, что мучило ее в последнее время. – Мне, в конце концов, противно.
   – Но раньше ведь могла? – тоже не сразу, тихо и беспомощно произнес он.
   – Может быть, не знала, как это тяжело. Хотя нет, не потому. Просто не думала, не ожидала, кем ты со временем станешь для меня…
   – Оксана… тяжело выдохнул Ларин.
   Они вплотную подошли к той теме, которой никогда не касались. К его семье.
   Ларин всегда достаточно четко разделял свою жизнь на то, что касалось его жены и других женщин, которые время от времени появлялись у него. И как правило, эти две стороны жизни не пересекались и почти никогда не оказывали ощутимого влияния друг на друга. Но обходить разговоры на эту тему со своими любовницами ему и раньше не удавалось. Каждая его женщина в определенный период их отношений – обычно всегда неожиданно – вдруг поднимала эту тему, желая знать, какое место занимает в его жизни она, а какое – его семья. И от того, как Ларин мог выстроить в каждом конкретном случае это соотношение (естественно, в пользу любовницы), во многом зависели их дальнейшие отношения. Здесь главное нужно было для себя решить, каких отношений он дальше хотел. Иногда ему нужен был разрыв (а Ларин не любил первым рвать с женщинами, была какая-то тягостная инерция), и тогда он доводил любовницу до такого состояния, когда она ставила ему ультиматум: или она, или жена. При этом любовница была уверена в своей победе – так виртуозно перед этим подготавливал ее Ларин. И здесь он, играя великую борьбу чувства и долга, выбирал семью. И всегда после этого любовница приходила в себя только тогда, когда уже ничего изменить было нельзя. Разрыв был утвержден, отлит в бронзе, высечен из мрамора.
   Вот и с Оксаной нужно было сейчас все верно рассчитать. А главное решить – каких отношений дальше он хотел с этой девочкой.
   – Пожалуйста, пойми меня, – уткнулась Оксана в плечо Ларина. – Я не хочу ничего разрушать в твоей жизни. Но и свою не могу превращать в постоянное ожидание каких-то обрывочных встреч, все в страхе, что кто-то увидит, узнает…
   – Перестань, моя девочка, – гладил ее по голове Ларин. – Все наладится.
   – Нет, ничего уже не наладится. Ты женат, у тебя дочь…
   – Что ж тут поделаешь? Просто я не мог встретить тебя раньше. Ты ведь не так давно родилась, – попытался перевести он в шутку.
   – Вечный вопрос, – не слушала Ларина Оксана. – Несчастный Хоменко любит меня. А мне нечем ему ответить. Почему хочешь быть с тем, кому ты не нужен?
   Ларин ревновал Оксану к Роману как к более молодому самцу, но не более. Он знал, что, кроме своего молодого возраста, этот простоватый парень ему больше ни в чем не соперник. Да, нужно будет как-нибудь вернуться к этому Хоменко. Но не теперь. Главное сейчас – увести Оксану от столь опасной для них темы.
   – Ты пойми, нас с женой уже давно ничего не связывает. Ничего, кроме многолетней привычки, – повторял он банальности и сам же понимал это. Но других слов не было почему-то.
   – Так ты живешь с привычкой?
   – Ну не все так просто. У нас же есть дочь. Она еще ребенок. О ее чувствах тоже надо подумать…
   – Ничего себе ребенок! Ей столько же лет, сколько и мне.
   – И ты еще ребенок. А потому и не знаешь, что все у нас с тобой будет хорошо. – Ларин улыбнулся и поцеловал девушку в лоб.
   – Нет, не будет, – глядя в одну точку прямо перед собой, покачала головой Оксана. – Ни хорошо, ни плохо. Никак не будет. Все.
   Ларин снова закурил.
   – Ну хорошо. Я не хотел говорить тебе этого раньше времени…
   Он выдержал длинную паузу.
   – Дело в том, что у нас был разговор с женой о разводе. И этот вопрос практически уже решен, – Виктор Андреевич сказал это решительно и серьезно. Как говорят правду.
   И теперь наблюдал за тем, как задрожали ресницы у Оксаны и лицо сразу смягчилось. Как она нравилась ему в эти минуты растерянности и слабости.
   – Ну иди сюда! Иди, – тихо и осторожно позвал он ее.
   Она сделала несколько нерешительных шагов к нему. Он притянул ее к себе, усадил на колени. И почти сразу почувствовал, как впервые за этот час ее руки обвили его шею. Он боялся спугнуть ее. Но говорить все равно было нужно.
   – Но мы решили с женой, – осторожно продолжал он, – еще некоторое время сохранять видимость семейных отношений. До тех пор, пока дочка не выйдет замуж.
   У них действительно был с женой один раз такой разговор – года три назад.
   После бурной ссоры. Но они уже на следующий день помирились и обо всем забыли.
   Оксана слегка напряглась.
   – А замуж дочь выйдет уже скоро. – поспешил продолжить Ларин. – По крайней мере, все к этому идет. И мы сразу с женой разведемся. Все у нас с тобой, моя девочка, будет хорошо. Нужно только немножко подождать.
   Оксана не сразу, но оттаяла.
   – Ладно, – взъерошила она его волосы. – Я подожду.
   Он внимательно посмотрел ей в глаза. Неужели буря так быстро улеглась?
   Оксана улыбалась ему легко и умиротворенно.
   «Как же быстро женщины могут нырять из одного состояния в другое!» – с облегчением подумал Ларин.
   Не успел Виктор Андреевич еще до конца расслабиться, как услышал легкий Оксанин голос:
   – Я, конечно, подожду тебя. Но только подожду замужем за Хоменко.
   – Ну что за дурацкие шутки?
   – Какие шутки? Хоменко хоть как-то заменит мне тебя на то время, пока ты не оставишь свою многолетнюю привычку.
   – Оксана, перестань меня дергать! – Виктор Андреевич устало посмотрел на нее.
   – Хорошо. Я сама уже от всего устала. Оставим этот разговор на другое время…
   – Да, умница моя, оставим.
   Ее поцелуй был мягкий и легкий. Губы лишь слегка касались его губ и чуть щекотали. И раздавшийся звонок по селектору долго не мог оторвать их друг от друга.
   – Да, – наконец раздраженно отозвался Ларин.
   – Виктор Андреевич, вам звонят… – доложила по селектору секретарша.
   – Попросите перезвонить через десять минут, – перебил он секретаршу.
   – Это ваша жена. Она сказала, что срочно.
   – Хорошо. Соедините. – Ларин взглянул на Оксану и тут же пожалел о том, что решил переговорить с женой в ее присутствии.
   – Виктор, я заказала кафе – на двести мест. Нормально?
   – Спасибо.
   – Я тебя ведь не отвлекаю? Ольга сказала, что ты сейчас свободен.
   – Я на работе, – поморщился Ларин.
   – Я знаю, тебе сейчас очень тяжело. Знаешь, Витя, это так важно, чтобы в тяжелые минуты… В общем, мы уже очень давно знаем друг друга, притерлись… – Людмила Анатольевна замолчала. – Нет, не то говорю…
   – Послушай, может быть, мы поговорим дома? – заерзал в кресле Ларин.
   Оксана все так же сидела у него на коленях, напряженно прислушиваясь к разговору.
   – Просто я хотела сказать тебе, что люблю тебя, – сказала жена.
   Ларин растерянно молчал. Он слышал эти слова от Людмилы всего два раза в жизни – в первый год после свадьбы, когда сказал ей, что хочет от нее ребенка, и вот сейчас – во второй раз…
   – Ты слышишь?
   – Да, – тихо сказал он и с усилием прибавил:
   – Я тоже!
   – Что ты «тоже»?
   У Ларина круги пошли перед глазами, и он, собравшись с духом, тихо сказал в трубку:
   – Я тоже люблю тебя.
   Ему показалось, что это сказал не он.
   Когда Виктор Андреевич повесил трубку, он сразу почувствовал, что в отношениях с Оксаной подписал себе смертный приговор.
   Оксана встала и, поправив юбку, быстро пошла к двери.
   Ларин понял, что дальше уговаривать и обещать бесполезно. Пришло время принимать решение. Или – или… Да что он в конце концов теряет, мелькнула шальная мысль. И вообще он сегодня уже жутко устал, несмотря на то что день только начинался. Что ему эта девчонка?! У него умерла мать, а какие еще решения и проблемы рядом с этим имеют смысл?
   Он поднял трубку телефона и набрал номер жены.
   – Люда! Я звоню сказать, что развожусь с тобой. У меня есть другая женщина. И я люблю ее.
   Как в полусне отчеканив эти слова, он повесил трубку, потом по селектору вызвал секретаршу.
   – С женой меня не соединять, – отдал он распоряжение Ольге.
   Он не дал Оксане опомниться, а повел ее за собой – в маленькую комнату отдыха, смежную с кабинетом.
   Он не интересовался теперь, хочет Оксана этого или нет, а просто сдирал с нее одежду. Он имел теперь на это полное право. Он сделал то, чего она от него хотела. Он принял такое сложное для него решение. И теперь эта девочка должна полностью принадлежать ему – всегда, когда он этого захочет…
   По селектору настойчиво звонила секретарша. Ларин не сразу, злясь на нее, оторвался от Оксаны.
   – Ну что там еще?! – нажал он селекторную кнопку.
   – Виктор Андреевич, тут к вам пришли, – услышал он растерянный голос Ольги.
   Она не назвала, кто пришел, но Ларин почему-то сразу понял, что это фээсбэшники. Все-таки он их все время ждал.
   Он только успел поправить одежду, и в следующую секунду без стука в его кабинет вошли трое. Ларин с облегчением заметил, что Оксана прикрыла дверь в комнату отдыха.
   – Виктор Андреевич? Очень приятно, Чернов. ФСБ. А это мои помощники.
   "Дежурный по вокзалу, срочно зайдите в администрацию. Закрепленных носильщиков просят прийти к медицинскому пункту. Уборщикам явиться на закрепленные участки. Дежурного электрика просят пройти в воинский зал.
   Дежурного санитарного врача просят зайти в женский. туалет на втором этаже.
   Начальника информационного отдела прошу срочно идти…"
   Чернов прислушался к столь странному объявлению, но сейчас ему было некогда удивляться. Сейчас надо было делать дело. А оно касалось жизни и смерти.

Глава 25
ФАЛОМЕЕВ

   Между тем время приближалось к двенадцати, и зал постепенно заполнялся.
   Алика со злостью кинула полотенце на рабочий столик и плюхнулась в кресло.
   Напротив, дожевывая кремовое пирожное, располагалась толстуха.
   – Все. Хватит жрать. Мне надоело сбивать каблуки на твоей территории, – нервно заявила Алика.
   – Да ладно тебе, подруга. У меня обед. Закончу и отработаю. Отдохнешь. Ты на сколько меня моложе? То-то.
   – У тебя обед двадцать четыре часа в сутки. И во сне жуешь, наверное.
   Проверься на яйцеглист. Может, у тебя свиной цепень, метров пятнадцать, сидит.
   – Это у тебя свиной сидит. Тоща, как спичка.
   Поговорили, называется.
   Помолчали.
   – Плюнь ты на него, – сказала толстуха. – Смотри, как водку жрет. Зачем тебе такой мужик? Я сначала сама запала. Сибиряк. Надежный. Да ну его к черту.
   Завезет куда-нибудь на БАМ, и будешь в балке куковать.
   – А я б и в балок поехала. Здесь десять лет по общагам не слаще.
   – Ладно. Пошла. К твоему-то подходить?
   Алика вскинула на нее удивленные глаза. Подруга уже как бы официально признала за ней права на клиента. Она шла отрабатывать свой часовой обед, когда татарка обслуживала две территории – ее и свою. Алика отмахнулась. Господи, ну до чего же несправедливо устроен мир. Понравится мужик – обязательно или подлец, или дурак, или пьет. А может, и справедливо. Она вспомнила, как уезжала из дома. Долго копилось в ней это желание. Жизнь стала казаться пресной и никчемной не сразу. Было детство, когда она со своими сверстниками, не задумываясь о будущем, носилась, голоногая, по росистой траве, гоняла жеребят.
   Ей, как мальчишке, отец подарил одного. Рос жеребенок, росла и она. Но жеребенок рос быстрее, и, когда ей исполнилось двенадцать, он уже превратился в прекрасного жеребца. Они дружили. А потом пьяный брат на спор с дружками оседлал его и погнал в соседний поселок за водкой, да погнал не по дороге, а напрямки. Ночью. И жеребец сломал обе передние, а брату ничего, синяки да шишки.
   – Лучше бы ты себе шею сломал… Лучше бы вообще сдох, – сказала она брату при всех, и это было непозволительно.
   Татары любят лошадей, но не до такой степени, чтобы желать ближнему родственнику смерти. С того дня Алика замкнулась и в собственной большой семья стала чем-то вроде отмеченной. Тем более что через месяц брат перевернулся на тракторе и действительно сломал шею. Ее стали сторониться. Она замкнулась еще больше. Как-то, через несколько лет, в соседний поселок приехал народный ансамбль из Казани. Она пошла в клуб. Сидела отдельно. Но когда увидела артистов и их выступление, когда увидела, как запросто они общаются между собой, как веселы и беспечны, сразу вспомнилось детство. Думала недолго.
   Однажды утром, когда за детьми пришел школьный автобус, она молча собрала старенький чемодан брата, с которым тот вернулся из армии, и, не оглядываясь на младших сестер и братьев, села в него. Никто не сказал ей ни слова. Так она очутилась в Казани. Нашла филармонию. Спросила про ансамбль. Он оказался на гастролях в Москве. Дни культуры Татарской АССР. Ни у кого больше ничего не спрашивая, двинулась на вокзал.
   И вот Москва… Теперь официантка с десятилетним стажем.
   Алика выглянула в зал. Не для того, чтобы проверить толстуху.
   Сибиряк уже отошел от похмелья. Ромео с возлюбленной давно исчезли. Их место занял какой-то командированный с портфелем.
   Фаломеев не умел и не любил пить один. Он и теперь почти силком усадил за свой столик первого же понравившегося ему человека. Тот отказывался, пытался заказывать сам, но Алексей настоял на своем и потребовал шампанского. У командированного оказался свой коньяк. Тогда Фаломеев заказал еще и коньяку.
   Говорил в основном Фаломеев. Он расписывал визави, как здорово жить у них в Нягани. Какое там лето, какая зима, охота и рыбалка, а в магазине все есть, и зарплату стали платить регулярно.
   Командированный молчал. Запивал осетрину шампанским и даже не кивал.
   Просто временами смотрел на Фаломеева и непонятно было – жалел? осуждал? изучал? Все что угодно, только не смеялся.
   – А ты чего все молчишь?
   Командированный пожал плечами. Фаломеев насупился было, но тут же его лицо просветлело.
   – Когда есть что сказать, иные, вроде тебя, предпочитают молчать.
   – Говори, говори, я сам не мастак, а вот слушать люблю, – сказал командированный.
   – Специфика, что ль, такая?
   Командированный вновь пожал плечами.
   – А знаешь, где любят меньше говорить, а больше слушать?
   Командированный вопросительно поднял брови.
   – В ГБ… В ментуре. Ты не мент, случайно?
   – Случайно не мент…
   Ответа сибиряк не слышал. Просто на секунду из мира пропали все звуки. Все люди пропали, вообще все, кроме – НЕЕ.
   Как удар молнии. Сухая гроза. Только мгновенный смерч в голове и гром среди ясного неба. И не говорите Фаломееву, что так не бывает. До сего дня, до этой минуты, до этой секунды он сам всем говорил, что так не бывает. Фаломеев мгновенно протрезвел, и по коже пробежали мурашки. Вспотели ладони и нервно затряслись пальцы. Фаломеев удивленно посмотрел на свои руки, смявшие салфетку до побеления костяшек, и удивился самому себе… Вот это да…
   Вошедшая дама, а сибиряк не сомневался в ее статусе – именно дама, оглянулась по сторонам, выбрала столик у окна в углу и направилась туда. О, как она шла! Фаломеев не знал, как называется эта походка (от бедра), название его не интересовало. Он почему-то покраснел, испугавшись собственных мыслей.