Страница:
В этой связи - несколько уточнений. И к тому, как Вы восприняли роман, и к тому, как Вы трактуете еврейскую традицию. Потому что все в романе есть так или иначе ответ на вечный вопрос о том, что есть еврей. И поэтому все происходящее в романе есть вариант личного во всех аспектах и проявлениях ответа на этот вопрос, есть степень совпадения или несовпадения с тем, каким должен быть еврей, чтобы прожить всю жизнь и уйти из нее лицом еврейской национальности.
Вы упомянули о том, что у евреев есть 613 запретов, и им надо жить с этим нормативным наследием. Это некоторая неточность, потому что речь должна идти не о запретах, а о заповедях. Их в Торе (Пятикнижии Моисеевом) перечислено 613. Из них 365 заповедей запретительного характера и 248 заповедей разрешительного характера. Ясно, что запретительных явно больше, но это отнюдь не означает, что Всевышний не оставил евреям никакой свободы, сделав их жизнь как бы скучной и полной обязанностей. Обратите внимание: такой подход к исполнению заповедей характерен для тех евреев, которые, ссылаясь на обстоятельства, стараются уклониться от исполнения - не всего даже, а самого главного, например, соблюдения субботы и празднеств. Конечно, в современных условиях ряд заповедей исполнять достаточно сложно. Кроме того, в связи с разрушением Ирусалимского Храма ряд заповедей пока не исполняется; поэтому, пока Храм не построен заново, речь идет об исполнении около 300 заповедей, но и это много, поскольку каждая заповедь - это тезис, который еврейскими мудрецами подробно разбирается. Так, есть заповеди помнить субботу и хранить субботу, а это целый свод правил. Есть заповедь не работать в субботу, чтобы таким образом подчеркнуть власть и могущество Всевышнего и не претендовать на равенство с Богом своей созидательной деятельностью в субботний день. Но для того, чтобы понять, что такое "не работать", надо четко знать, что есть в святой день "работа". Еврейские мудрецы перечислили около сорока видов работ, которые нельзя делать в этот день, например: писать, рисовать, срезать ветки деревьев, шить, включать свет и т.п. И каждый вид запрещенной в субботу деятельности имеет столько же подвидов, так что речь идет уже о полутора тысячах запрещенных работ. И вроде бы получается, что раз в субботу как бы нельзя ничего делать, то день этот просто выходной. Но ведь и для Всевышнего Суббота не была просто днем отдыха, потому что в оригинале на святом языке не сказано, что Всевышний не работал. Всевышний не совершал в этот день того, что делал прежде, и не начинал ничего нового. Так и человек в субботу не просто отдыхает, но вспоминает об акте творения мира Всевышним. И учится без суеты и спешки осознавать свою жизнь, ее высший смысл. В этот день много полезного можно сделать, но важно, чтобы было желание быть евреем..."
В этом месте хочется переспросить автора письма: а что это такое быть евреем?
Но дальше:
"Обращаю Ваше внимание и на то, что в иудаизме нет миссионерских движений, поскольку быть евреем еврею сложно. Поэтому если нееврей хочет перейти в иудаизм, его серьезно предупреждают, что есть сотни заповедей, тысячи законов, которые ему придется соблюдать, будучи евреем. Ему прежде всего говорят о том, что ему необязательно переходить в другую веру, чтобы заслужить долю в грядущем мире. Неевреям, потомкам Ноаха (Ноя), дано всего 7 заповедей, исполнение которых уже есть гарантия его заслуг перед Всевышним. Понятно, что каждая из 7 заповедей - лишь начало связанных с нею законов. И все же 7 и 613 - это большая разница, поскольку с евреев Бог спрашивает жестче и нелицеприятней. Это - что касается того, как быть евреем".
Далее от проблем общееврейского характера мой корреспондент возвращается к роману Дины Рубиной и ее литературным предшественникам:
"Нелишне вспомнить, что о Мессии, именно о Мессии в христианском его понимании, уже был роман "Мастер и Маргарита". И, конечно, Дина Рубина знает об этом; ее роман "Вот идет Машиах!.." перекликается с тем, что сказано Булгаковым полвека назад. Перекликается и по форме, по приему, и по содержанию. В обоих случаях речь идет о том, что от стереотипов мышления человек прорывается к вере как к правде и непререкаемой истине. Но все же Дина Рубина пишет не о христианах, а о евреях. Пишет смело, честно, иронично. Надо быть очень мужественным человеком, чтобы так просто и искренне говорить правду, называть все своими именами. Это очень правдивая и трагическая история, где возвышенное и земное пересекаются порой пародийно, порой драматично. По сути, это повествование о том, как мучительно человеку возвращаться к своим духовным и историческим корням, к тому, чтобы быть евреем без компромиссов с совестью. Да, есть проблемы с жильем, с работой, с вживанием в новые реалии, в язык и традицию. Да, есть возможность словчить, прожить, не думая о боге и святости места, земли. Но все равно что-то меняется в людях. И об этом их молитва в Судный день, когда слова всех соединяются в единую молитву раскаяния, поскольку и циники, и ортодоксы в душе все же признают Всевышнего. И уповают на его милосердие, прекрасно зная его строгость и силу гнева...
Мне очень близка позиция Дины Рубиной; она пишет как человек, который принимает Эрец Израэль, землю Израиля как давно родное, трудом души и сердца обживает эту землю. К сожалению, такая позиция достаточно редка. Чаще встречается потребительское отношение к исторической родине, которая что-то кому-то вроде бы недодала и еще должна додать. И отсюда появление Русской партии в политической жизни Израиля, отсюда гетто - по языку и по нежеланию жить в другом месте по его законам, попытка жить в Израиле как в СССР. Конечно, жизнь в современном еврейском государстве далека от идеала, поскольку сионизм как идеологическое обоснование создания государства Израиль далек от еврейской традиции, сионизм навязывает ей опыт диаспоры и секулярного подхода к иудаизму. Сионизм вел речь прежде всего о физическом спасении евреев Европы, хотя после разрушения Второго Храма и возникновения для евреев прецедента диаспоры речь всегда в молитвах и литературе шла прежде всего о духовном возвращении, о том, что Святая Земля - это не прошлое, а настоящее и будущее евреев. И об этом написала Дина Рубина. Ее роман - прежде всего о духовном возвращении, а уже потом о жизни в государстве Израиль. Во всяком случае, именно в таком контексте мне кажется правильным и наиболее приемлемым его прочтение.
С уважением Илья Абель".
Начну с того, чем кончил мой уважаемый оппонент: роман Дины Рубиной действительно может быть прочитан по-разному в зависимости от контекста, который те или иные читатели сочтут для него приемлемым. Это говорит о художественной состоятельности текста. Текст плоский такому прочтению не поддается. Роман Рубиной многозначен, он взывает к разным контекстам, что и подтверждается письмом Ильи Абеля.
Разумеется, я публикую это письмо и комментирую его не затем, чтобы оспаривать: в письме выявлена тема куда более широкая, чем прочтение романа, более широкая даже, чем вопрос о еврейской самоидентификации,- речь идет о загадке национального самосознания вообще. Хотя кажется, что вопрос частный: заповеди и запреты, сопровождающие еврея от колыбели до могилы.
Я сказал: "запреты",
Илья Абель меня поправляет: не "запреты", а "заповеди".
Уточнение филологически тонкое. Можно найти лазейку: согласно Далю, "запрет" - одно из шести значений слова "заповедь" (согласно Евгеньеву уже одно из двух). Это лазейка мнимая, ибо все равно надо доказать, что именно это значение в данном случае требуется. Но дело-то не в значении слов, а в реальности. Из 613 заповедей 365 - запреты (образно говоря, по одному на каждый день года). Но и те заповеди, которые на первый взгляд не запретительны, при реализации разворачиваются веерами расшифровок, начинающихся с частицы "НЕ".
Действительно, нелегко "быть евреем еврею".
"Чисто еврейская" реальность, возникающая из этой статистики: ограда вокруг ограды, вокруг ограды... и т.д. Это даже не реальность в обыденном понимании, а виртуозная система защиты еврея от реальности, спасения от нее.
Цена спасения велика. Она, можно сказать, равна самой реальности. То есть, ограждая себя от реальности, еврей теряет самую реальность. Этой ценой он спасает в себе...что же? Он спасает в себе... "еврея".
Вот тут-то и неизбежен вопрос: а это что такое? Что такое "быть евреем", если это равно утрате реальности?
Здесь - глубинная мистическая тайна еврейства, универсальный урок еврейства человечеству, и в этом - главный интерес письма Ильи Абеля, хотя по видимости речь идет о подробностях ритуала.
Эмоциональный подтекст его исповеди: еврей, чтобы быть евреем, должен идти на колоссальные жертвы. Он должен отказаться от массы соблазнов. Он должен стерпеть массу ограничений.
Что же будет на другой чаше весов и перевесит все эти неудобства, запреты, самоограничения?
Только одно: готовность "быть евреем".
Но что значит "быть евреем", если все ощутимое может быть принесено в жертву?
Что такое "опыт диаспоры" и чему он может научить людей, вроде бы не побывавших в диаспоре?
Что значит быть евреем в галуте, когда - ни земли, ни государства? Что остается? Язык, вера, традиция? Голос крови?
С "голосом крови" разобраться проще всего: достаточно взглянуть на китайского еврея, потом на эфиопского, на германского, русского или испанского, чтобы раз навсегда оставить в покое бабушек и прабабушек на предмет того, от кого они рожали своих еврейских детей. А уж интернациональная эпоха вообще похерила "голос крови", отдав все - совести и убеждениям. Так что оставалось у евреев к середине ХХ века? Ни языка, ни веры, ни традиции... А если взять крайний случай - революционную Россию,так вообще ничего. Кроме слова "еврей". За которым тоже "ничего". Один звук.
И вот из этого "звука" на глазах у изумленного человечества возродилось все: язык, вера, традиция, и наконец - возвращенная земля и возрожденное государство.
Понятие "быть евреем" вновь наполнилось реальностью. Оно обросло реалиями, СКВОЗЬ которые - прав Илья Абель - в романе Дины Рубиной надо прозревать смысл и судьбу.
Это вовсе не значит, что проблема решена и цель достигнута. Та цель, которая при этом достигнута, может вернуть еврею сумму жизненных прав и благ, но может и убить в нем того еврея, который преподал миру урок духовного выживания.
Урок, который заключается в следующем (если, конечно, пытаться исчерпать тайну).
У человека можно отнять все. Родину, историю, язык, веру. У него можно отнять даже систему внешних имен - вместе с гражданством, исповеданием, фамилией предков. У него останется только одно: внутреннее имя. Он может стать по паспорту германцем, россиянином, аргентинцем, он может ходить в костел, в церковь, в мечеть или в партком, он может сменить фамилию на "Иванова", а потом еще раз сменить - на "Петрова" и еще раз - на "Сидорова", чтобы не докопались.
У него останется только память "неизвестно о чем", только дуновение духа, вздох: "я еврей",- слово, ничего уже не значащее, ни к чему не обязывающее, никому не слышное. Кроме самого человека, который может даже не отдавать себе отчета, зачем он это о себе помнит.
Просто знак памяти наперекор беспамятству. Знак прочности среди непрочности. Наконец - просто ЗНАК среди беззначности.
Остальное, как говорится, в руке Божией. Повернется ось мироздания и бесплотный знак отяжелеет. И проступят сначала линии: границы, проходы; затем ощутится подпор бытийной материи, знающей, что подпирать и наполнять.
Русские стонут: дайте национальную идею!
Никто ничего не даст. При случае охотно дадут по шее.
Будем живы - наполним. Чем сможем. И прежде всего - болью, слезами, кровью. Трудами.
Что наполнится?
Дуновение духа. "Я - русский". Ничего более. Для точки поворота достаточно. Помни, кто ты.
Внутреннее имя потерять нельзя. На эту потерю - запрет.
Или, как поправляет меня Илья Абель,- заповедь.
Р. S. Два слова о том, как мой уважаемый оппонент определяет отношение русской интеллигенции к "еврейскому вопросу": она пытается разобраться в чужом, как в своем.
Правильно. В прежние времена это называлось чуть иначе (см. речь Достоевского о Пушкине). А если в формулировке Ильи Абеля есть налет раздраженности, то это, видимо, знак: не путать свое и чужое.
Мне к этому привыкнуть трудно. Так же трудно, как еврею быть евреем.
* * *
Письмо другого моего читателя:
"9.09.97.
Мой папа, Пантелеев Иван Пантелеевич, умер в 1939 году от авитаминоза и похоронен в поселке Контрандья Сусумского района Магаданской области. Реабилитирован. Я тоже сидел и в Мордовии, и в крытках. Реабилитирован. У меня нет и не может быть ненависти к покойным большевикам, ибо живые большевики делают более страшные вещи, чем в 1937-1939 годах. Но интеллигенты - Попов, Боннэр, Мороз, Окуджава, Рязанов, Астафьев, Табаков, Любимов, Вознесенский, Аксенов, Битов, Захаров, Быстрицкая, Быков, Сахаров, Черниченко, Карякин, Панченко, Ульянов, Лихачев, Щекочихин, Никулин, Ахмадулина, Приставкин, Евтушенко и многие другие, живые и мертвые,интеллигенты любили и любят ельцинизм или остаются безразличными к чудовищным изуверствам большевиков-ельцинистов...
Сифилис возрос в сорок раз, инфекционные болезни возросли в десятки раз, продолжительность жизни сократилась на десять лет, идет вымирание населения, ежегодно - по полтора миллиона человек. Это геноцид русской нации. Думаю, что повторился эксперимент 20-30-х годов почти что в чистом виде. В 30-х годах в США была издана книга, где приводятся данные по СССР. Там говорится, что 95 процентов должностей, приравненных условно к полковнику и выше, в стране занимали нерусские. Сейчас то же самое; "звезды" нерусские, банкиры, крупные собственники, люди, решающие властные вопросы, а не числящиеся министрами для проформы,- тоже нерусские. Это не антисемитизм, а факты.
Евреи искренне считают, что они лучше, умнее. Цивилизованнее, чем все другие нации. Не это ли подвигло шизонутого ефрейтора придумать свою расовую теорию? С точки зрения цивилизации потребления, евреи, наверное, самая лучшая нация. Но есть и другие цивилизации. Да и в еврейской нации гениев потребительской цивилизации (у нас их зовут большевиками, или жидами) не более 10 процентов. И среди славян процент большевиков, жидов, новых русских, "демократов" - тоже 10 процентов. А 90 процентов евреев, живущих в России,- русские по всем параметрам, русские патриоты (в США американские, во Франции - французские). Что касается генетики, то найдите мне славянина, в котором не слиты сотни кровей.
Еврейский вопрос надо открыто решать, а не замалчивать".
Уважаемый Юрий Иванович!
На Ваше письмо, присланное мне в частном порядке, решаюсь ответить гласно, ибо вопросы Вы ставите глобально, а убеждения, подобные Вашим, достаточно распространены.
Прошу задуматься над следующим.
Если среди евреев столько же "гениев потребительской цивилизации", сколько и среди русских, то почему надо решать именно "еврейский" вопрос, а не русский, или, скажем, украинский и все остальные?
Если девяносто процентов евреев, живущих в России,- русские по всем параметрам, и даже русские патриоты,- то почему эти русские патриоты должны отвечать за десять процентов прохвостов?
Если в каждом славянине слиты сотни кровей, то не лучше ли те вопросы, которые Вы призываете "решать, а не замалчивать",- назвать как-то иначе и не делать вид, что они национальные?
Желаю успеха.
ТАК КТО ЖЕ У НАС БОЛЬШЕ РУССКИЙ,
ЧЕМ САМИ РУССКИЕ?
Историк и публицист Дмитрий Фурман при поддержке социологов провел в восьми городах России опрос граждан с целью уяснения их "мировоззренческих ориентаций". Среди двух тысяч опрошенных оказалось сорок евреев. По ходу дела им, как и всем, был задан вопрос об отношении к русской культуре. Ответы Фурмана поразили.
Свои впечатления Дмитрий Ефимович изложил в статье "Массовое сознание российских евреев и антисемитизм"; статья напечатана в журнале "Свободная мысль" и уже стала предметом обсуждения в элитарном московском клубе "Свободное слово". Там действительно есть что обсудить: от той фантастической ситуации, когда государственный антисемитизм у нас исчез (и о евреях говорить "стало можно"), однако интеллигентский страх прослыть антисемитом никуда не делся (и о евреях говорить все-таки "нельзя"), до той фантастической же ситуации, когда по содержанию культуры у русских евреев нет ничегошеньки еврейского, а по "имени", по знаковой привязке эта культура все-таки - еврейская. Что в ней еврейского, не определил бы и сам Саваоф: ни языка, ни религии, ни традиций - один звук, дуновение слова, тень тени давно исчезнувшей реальности. И однако заставляет же что-то этих людей называть себя евреями! В России их полмиллиона; еврейский язык признает в качестве родного - каждый десятый; действительно же владеет языком (ивритом либо идишем) - лишь каждый двадцать седьмой! Что же они имеют в виду? Что обозначается как еврейство? Что означает это упорное стояние на "отмененном" месте? В ситуации антисемитизма - понятно что. А без оного? Все равно стоят! Почему?
И это - еще не самое удивительное в подмеченных Фурманом тенденциях. А вот что еще: на вопрос о том, какая история и культура представляет для них наибольший интерес, евреи, назвавшие русскую, обогнали по этому показателю русских! Точнее, так: в части интереса к дореволюционной русской культуре они оказались с русскими почти вровень (42,5 против 47,8 процентов), а в части культуры советского периода - опередили (17,5 и 10,7). Когда же пошли вопросы о конкретных рейтингах (отношение к Толстому, Лермонтову, Чехову, Бунину, Достоевскому), то перевес этих авторитетов у евреев сравнительно с русскими оказался настолько явствен, что Фурман сделал ошеломляющий вывод: "реальный интерес к русской культуре у евреев даже больше, чем у русских".
Я представляю себе, что скажут по этому поводу записные патриоты. Они скажут: "эти и здесь пролезли". Более трезвые аналитики вспомнят об относительно высоком образовательном уровне еврейского населения, о нетерпеливом желании "ассимилироваться", о динамизме национального характера и т.д. Самые трезвые примут в расчет то, что русские вообще анархичны и не очень-то считаются с авторитетами, даже если это светочи культуры, евреи же - напротив, весьма считаются...
Все так: я согласился бы со многим в этих объяснениях, но вот свидетельство с совершенно другого края, где никаким еврейством не пахнет: казахская публицистка Шуга Нурпеисова свидетельствует, что казахам (городским казахам, что тоже существенно, и мы к этому сейчас вернемся) казахам "идеи и пафос русской культуры ближе и доступнее", чем русским.
Есть над чем задуматься, не правда ли?
Русских - оставим на минуточку в покое: они в данном случае как бы фон для статистики. Культурное состояние русских - тема гигантски важная, но это другая тема. Речь идет об анклавах.
Вопрос: почему в анклавах, в диаспорических общинах (когда-то именовавшихся унизительно "инородческими", а теперь из страха обидеть никак не именующихся) и просто во вкрапленных и распыленных "контингентах", смесь которых являет собой современный город,- престиж русской культуры акцентирован с такой ясностью?
Первое и простейшее объяснение: так это ж та соломинка, за которую хватается утопающий... или, скажем так, дрейфующий.
Куда денется дух человека, попавшего в поле духовного воздействия огромного, стомиллионного народа, если этот человек не схватится за Пушкина и Толстого? Дух "осядет" в огромное среднестатистическое поле привычного культурного "быта", где этнография срастается с рутиной, и самоидентификация не стоит никаких индивидуальных усилий, а значит, не имеет личностной цены. В этом гигантском "русском поле" человек, обладающий энергией, начинает искать знаки особости, своеобычия, непохожести. Ищут все. Сибиряк, уралец, воронежец тоже вынашивают что-то, что будет выделять их из общего поля, из общего ряда. Казак скажет, что он не просто русский, а именно - казак: он предпочтет Шолохова Пастернаку, а у Толстого поставит "Казаков" впереди "Воскресения".
Великая нация имеет тенденцию осознавать себя именно как систему анклавов. И это, в общем, нормально: пока беда не собьет воедино,- отчего ж и не процвести многопестрым полем?
Теперь возьмите любой "инонациональный" цветок в этом многоцветье. Ну, скажем, еврею - куда "оседать"? Кто впал в иудаизм, в действительное еврейство,- уехал в Израиль. А кто остался,- куда он тут "врастет"? В общее поле? (так и хочется сказать: в общее застойное болото...). Нет, он будет осушать себе кусочек, огораживать свой участок. Мне приходилось писать о принципиальной неразрешимости русско-еврейского самоопределения в России, о зажатости души между идеями ассимиляции, исчезновения, и диссимиляции, обособления: и то, и другое опасно. Реакция евреев на эти рассуждения меня поразила: а мы и не хотим ни того ни другого. Ни обрусения, ни оевреивания! Мы не хотим быть ни "просто русскими", ни "евреями вообще" - мы хотим быть русскими евреями. Мы - совершенно особый анклав: не часть какого-то другого народа, а - народ со своей судьбой и своими ценностями.
С какими же ценностями?
"Сарафаны" и "армяки", а также старославянские ценности - исключены. Тора, Стена Плача, Плач на реках Вавилонских - все это тоже нереально. Что же остается?
Пушкин. Лермонтов. Чехов. Толстой. Достоевский. Солженицын. Распутин. Последние три имени Д. Фурман комментирует особо: это ж фигуры, за которыми тянется репутация "антисемитов", и все-таки они становятся в русский еврейский синодик, потому что люди отлично знают цену и таким "репутациям", и связанным с ними провокациям,- великие же чувства никогда не рождаются на ровном месте, а только из великих преодолений.
Казах, переселившийся из юрты в город и ставший интеллигентом, конечно же, сразу приобщается к русской классике. Чему она противостоит в его сознании? Ничему не "противостоит", а просто наполняет душу. Это ж надо попасть в ситуацию острейшего параноического национализма, такой комплекс неполноценности подцепить,- чтобы Пушкин "помешал" Абаю или чтобы Чокан оказался казахом в противовес русскому Достоевскому. В нормальном состоянии тут нет и не может быть антитезы. Казахский интеллигент, попавший в поле русской культуры, берет ее вовсе не как инонациональную. Он ее берет - как общечеловеческую, как часть культуры всемирной. Он берет Пушкина не как "иноплеменного", а как "единоплеменного" - Шекспиру, Гомеру, Сервантесу.
Так ведь и русский (здравомыслящий русский) берет Пушкина в том же качестве и контексте. И русскому неохота "оседать" в общее "бескрайнее поле" или в общее "болото", на бережку которого будет кружиться этнографический хоровод в сарафанах и гулять обчество в армяках. Потому что общее поле делается у нас реальностью только как поле боя, если, не дай бог, явится очередной фюрер наводить порядок. А нормально - когда из тысячелетнего фонда культуры берут - кому что ближе. Всем хватает. В том числе и русским евреям, которые не хотят "растворяться". В том числе и горожанам-казахам, которые не хотят быть русскими, но и без Пушкина не хотят.
Узел тут завязан вовсе не с того боку, с которого его обычно хотят развязать. Сам феномен русской культуры - вовсе не национальный, не племенной, не этнический. И совершенно естественно, что, приобщаясь к русской культуре, разноплеменные россияне и нероссияне не собираются узурпировать чужое национальное достояние или в него "пролезать". Русский культурный мир по определению всемирный, вселенский, всечеловеческий, "кафолический". В этом он сродни византийству, американизму, старому Риму, наконец - великим народам, которым дорого стоило их величие. Ибо оплачивалось оно - именно за счет утраты племенной однородности и органичности.
В нынешних условиях, когда племенная устойчивость из биологической краски превращается чуть ли не в обоснование фундаментального права на жизнь,- встает для "вселенской" русской культуры острейшая проблема ее перемаркировки в национальную. Как это сделать? Или надо искать в русской культуре некий этнический горизонт и считать его опорным, то есть надевать "зипуны и армяки" (что для великой культуры узко и жалко), либо сохранять "всемирную отзывчивость", но уже в качестве сугубо национальной черты (что для культуры рискованно именно как для великой). К маргиналам, берущим русскую культуру "на вооружение", эта проблема обернута другой стороной: они ее берут не как национальную и не как инонациональную, а как мировую, сверхнациональную. Русские же должны удерживать ее - как национальную.
Кажется: понять Пушкина как всечеловека - это же так естественно. Удержать его как этнического гения куда труднее. Я не про то, что по крови он эфиоп и немец, а по стилю - "француз", я про то, что попытки перевести его "русскость" на другой язык - невероятно трудны: все утекает, исчезает.
Вы упомянули о том, что у евреев есть 613 запретов, и им надо жить с этим нормативным наследием. Это некоторая неточность, потому что речь должна идти не о запретах, а о заповедях. Их в Торе (Пятикнижии Моисеевом) перечислено 613. Из них 365 заповедей запретительного характера и 248 заповедей разрешительного характера. Ясно, что запретительных явно больше, но это отнюдь не означает, что Всевышний не оставил евреям никакой свободы, сделав их жизнь как бы скучной и полной обязанностей. Обратите внимание: такой подход к исполнению заповедей характерен для тех евреев, которые, ссылаясь на обстоятельства, стараются уклониться от исполнения - не всего даже, а самого главного, например, соблюдения субботы и празднеств. Конечно, в современных условиях ряд заповедей исполнять достаточно сложно. Кроме того, в связи с разрушением Ирусалимского Храма ряд заповедей пока не исполняется; поэтому, пока Храм не построен заново, речь идет об исполнении около 300 заповедей, но и это много, поскольку каждая заповедь - это тезис, который еврейскими мудрецами подробно разбирается. Так, есть заповеди помнить субботу и хранить субботу, а это целый свод правил. Есть заповедь не работать в субботу, чтобы таким образом подчеркнуть власть и могущество Всевышнего и не претендовать на равенство с Богом своей созидательной деятельностью в субботний день. Но для того, чтобы понять, что такое "не работать", надо четко знать, что есть в святой день "работа". Еврейские мудрецы перечислили около сорока видов работ, которые нельзя делать в этот день, например: писать, рисовать, срезать ветки деревьев, шить, включать свет и т.п. И каждый вид запрещенной в субботу деятельности имеет столько же подвидов, так что речь идет уже о полутора тысячах запрещенных работ. И вроде бы получается, что раз в субботу как бы нельзя ничего делать, то день этот просто выходной. Но ведь и для Всевышнего Суббота не была просто днем отдыха, потому что в оригинале на святом языке не сказано, что Всевышний не работал. Всевышний не совершал в этот день того, что делал прежде, и не начинал ничего нового. Так и человек в субботу не просто отдыхает, но вспоминает об акте творения мира Всевышним. И учится без суеты и спешки осознавать свою жизнь, ее высший смысл. В этот день много полезного можно сделать, но важно, чтобы было желание быть евреем..."
В этом месте хочется переспросить автора письма: а что это такое быть евреем?
Но дальше:
"Обращаю Ваше внимание и на то, что в иудаизме нет миссионерских движений, поскольку быть евреем еврею сложно. Поэтому если нееврей хочет перейти в иудаизм, его серьезно предупреждают, что есть сотни заповедей, тысячи законов, которые ему придется соблюдать, будучи евреем. Ему прежде всего говорят о том, что ему необязательно переходить в другую веру, чтобы заслужить долю в грядущем мире. Неевреям, потомкам Ноаха (Ноя), дано всего 7 заповедей, исполнение которых уже есть гарантия его заслуг перед Всевышним. Понятно, что каждая из 7 заповедей - лишь начало связанных с нею законов. И все же 7 и 613 - это большая разница, поскольку с евреев Бог спрашивает жестче и нелицеприятней. Это - что касается того, как быть евреем".
Далее от проблем общееврейского характера мой корреспондент возвращается к роману Дины Рубиной и ее литературным предшественникам:
"Нелишне вспомнить, что о Мессии, именно о Мессии в христианском его понимании, уже был роман "Мастер и Маргарита". И, конечно, Дина Рубина знает об этом; ее роман "Вот идет Машиах!.." перекликается с тем, что сказано Булгаковым полвека назад. Перекликается и по форме, по приему, и по содержанию. В обоих случаях речь идет о том, что от стереотипов мышления человек прорывается к вере как к правде и непререкаемой истине. Но все же Дина Рубина пишет не о христианах, а о евреях. Пишет смело, честно, иронично. Надо быть очень мужественным человеком, чтобы так просто и искренне говорить правду, называть все своими именами. Это очень правдивая и трагическая история, где возвышенное и земное пересекаются порой пародийно, порой драматично. По сути, это повествование о том, как мучительно человеку возвращаться к своим духовным и историческим корням, к тому, чтобы быть евреем без компромиссов с совестью. Да, есть проблемы с жильем, с работой, с вживанием в новые реалии, в язык и традицию. Да, есть возможность словчить, прожить, не думая о боге и святости места, земли. Но все равно что-то меняется в людях. И об этом их молитва в Судный день, когда слова всех соединяются в единую молитву раскаяния, поскольку и циники, и ортодоксы в душе все же признают Всевышнего. И уповают на его милосердие, прекрасно зная его строгость и силу гнева...
Мне очень близка позиция Дины Рубиной; она пишет как человек, который принимает Эрец Израэль, землю Израиля как давно родное, трудом души и сердца обживает эту землю. К сожалению, такая позиция достаточно редка. Чаще встречается потребительское отношение к исторической родине, которая что-то кому-то вроде бы недодала и еще должна додать. И отсюда появление Русской партии в политической жизни Израиля, отсюда гетто - по языку и по нежеланию жить в другом месте по его законам, попытка жить в Израиле как в СССР. Конечно, жизнь в современном еврейском государстве далека от идеала, поскольку сионизм как идеологическое обоснование создания государства Израиль далек от еврейской традиции, сионизм навязывает ей опыт диаспоры и секулярного подхода к иудаизму. Сионизм вел речь прежде всего о физическом спасении евреев Европы, хотя после разрушения Второго Храма и возникновения для евреев прецедента диаспоры речь всегда в молитвах и литературе шла прежде всего о духовном возвращении, о том, что Святая Земля - это не прошлое, а настоящее и будущее евреев. И об этом написала Дина Рубина. Ее роман - прежде всего о духовном возвращении, а уже потом о жизни в государстве Израиль. Во всяком случае, именно в таком контексте мне кажется правильным и наиболее приемлемым его прочтение.
С уважением Илья Абель".
Начну с того, чем кончил мой уважаемый оппонент: роман Дины Рубиной действительно может быть прочитан по-разному в зависимости от контекста, который те или иные читатели сочтут для него приемлемым. Это говорит о художественной состоятельности текста. Текст плоский такому прочтению не поддается. Роман Рубиной многозначен, он взывает к разным контекстам, что и подтверждается письмом Ильи Абеля.
Разумеется, я публикую это письмо и комментирую его не затем, чтобы оспаривать: в письме выявлена тема куда более широкая, чем прочтение романа, более широкая даже, чем вопрос о еврейской самоидентификации,- речь идет о загадке национального самосознания вообще. Хотя кажется, что вопрос частный: заповеди и запреты, сопровождающие еврея от колыбели до могилы.
Я сказал: "запреты",
Илья Абель меня поправляет: не "запреты", а "заповеди".
Уточнение филологически тонкое. Можно найти лазейку: согласно Далю, "запрет" - одно из шести значений слова "заповедь" (согласно Евгеньеву уже одно из двух). Это лазейка мнимая, ибо все равно надо доказать, что именно это значение в данном случае требуется. Но дело-то не в значении слов, а в реальности. Из 613 заповедей 365 - запреты (образно говоря, по одному на каждый день года). Но и те заповеди, которые на первый взгляд не запретительны, при реализации разворачиваются веерами расшифровок, начинающихся с частицы "НЕ".
Действительно, нелегко "быть евреем еврею".
"Чисто еврейская" реальность, возникающая из этой статистики: ограда вокруг ограды, вокруг ограды... и т.д. Это даже не реальность в обыденном понимании, а виртуозная система защиты еврея от реальности, спасения от нее.
Цена спасения велика. Она, можно сказать, равна самой реальности. То есть, ограждая себя от реальности, еврей теряет самую реальность. Этой ценой он спасает в себе...что же? Он спасает в себе... "еврея".
Вот тут-то и неизбежен вопрос: а это что такое? Что такое "быть евреем", если это равно утрате реальности?
Здесь - глубинная мистическая тайна еврейства, универсальный урок еврейства человечеству, и в этом - главный интерес письма Ильи Абеля, хотя по видимости речь идет о подробностях ритуала.
Эмоциональный подтекст его исповеди: еврей, чтобы быть евреем, должен идти на колоссальные жертвы. Он должен отказаться от массы соблазнов. Он должен стерпеть массу ограничений.
Что же будет на другой чаше весов и перевесит все эти неудобства, запреты, самоограничения?
Только одно: готовность "быть евреем".
Но что значит "быть евреем", если все ощутимое может быть принесено в жертву?
Что такое "опыт диаспоры" и чему он может научить людей, вроде бы не побывавших в диаспоре?
Что значит быть евреем в галуте, когда - ни земли, ни государства? Что остается? Язык, вера, традиция? Голос крови?
С "голосом крови" разобраться проще всего: достаточно взглянуть на китайского еврея, потом на эфиопского, на германского, русского или испанского, чтобы раз навсегда оставить в покое бабушек и прабабушек на предмет того, от кого они рожали своих еврейских детей. А уж интернациональная эпоха вообще похерила "голос крови", отдав все - совести и убеждениям. Так что оставалось у евреев к середине ХХ века? Ни языка, ни веры, ни традиции... А если взять крайний случай - революционную Россию,так вообще ничего. Кроме слова "еврей". За которым тоже "ничего". Один звук.
И вот из этого "звука" на глазах у изумленного человечества возродилось все: язык, вера, традиция, и наконец - возвращенная земля и возрожденное государство.
Понятие "быть евреем" вновь наполнилось реальностью. Оно обросло реалиями, СКВОЗЬ которые - прав Илья Абель - в романе Дины Рубиной надо прозревать смысл и судьбу.
Это вовсе не значит, что проблема решена и цель достигнута. Та цель, которая при этом достигнута, может вернуть еврею сумму жизненных прав и благ, но может и убить в нем того еврея, который преподал миру урок духовного выживания.
Урок, который заключается в следующем (если, конечно, пытаться исчерпать тайну).
У человека можно отнять все. Родину, историю, язык, веру. У него можно отнять даже систему внешних имен - вместе с гражданством, исповеданием, фамилией предков. У него останется только одно: внутреннее имя. Он может стать по паспорту германцем, россиянином, аргентинцем, он может ходить в костел, в церковь, в мечеть или в партком, он может сменить фамилию на "Иванова", а потом еще раз сменить - на "Петрова" и еще раз - на "Сидорова", чтобы не докопались.
У него останется только память "неизвестно о чем", только дуновение духа, вздох: "я еврей",- слово, ничего уже не значащее, ни к чему не обязывающее, никому не слышное. Кроме самого человека, который может даже не отдавать себе отчета, зачем он это о себе помнит.
Просто знак памяти наперекор беспамятству. Знак прочности среди непрочности. Наконец - просто ЗНАК среди беззначности.
Остальное, как говорится, в руке Божией. Повернется ось мироздания и бесплотный знак отяжелеет. И проступят сначала линии: границы, проходы; затем ощутится подпор бытийной материи, знающей, что подпирать и наполнять.
Русские стонут: дайте национальную идею!
Никто ничего не даст. При случае охотно дадут по шее.
Будем живы - наполним. Чем сможем. И прежде всего - болью, слезами, кровью. Трудами.
Что наполнится?
Дуновение духа. "Я - русский". Ничего более. Для точки поворота достаточно. Помни, кто ты.
Внутреннее имя потерять нельзя. На эту потерю - запрет.
Или, как поправляет меня Илья Абель,- заповедь.
Р. S. Два слова о том, как мой уважаемый оппонент определяет отношение русской интеллигенции к "еврейскому вопросу": она пытается разобраться в чужом, как в своем.
Правильно. В прежние времена это называлось чуть иначе (см. речь Достоевского о Пушкине). А если в формулировке Ильи Абеля есть налет раздраженности, то это, видимо, знак: не путать свое и чужое.
Мне к этому привыкнуть трудно. Так же трудно, как еврею быть евреем.
* * *
Письмо другого моего читателя:
"9.09.97.
Мой папа, Пантелеев Иван Пантелеевич, умер в 1939 году от авитаминоза и похоронен в поселке Контрандья Сусумского района Магаданской области. Реабилитирован. Я тоже сидел и в Мордовии, и в крытках. Реабилитирован. У меня нет и не может быть ненависти к покойным большевикам, ибо живые большевики делают более страшные вещи, чем в 1937-1939 годах. Но интеллигенты - Попов, Боннэр, Мороз, Окуджава, Рязанов, Астафьев, Табаков, Любимов, Вознесенский, Аксенов, Битов, Захаров, Быстрицкая, Быков, Сахаров, Черниченко, Карякин, Панченко, Ульянов, Лихачев, Щекочихин, Никулин, Ахмадулина, Приставкин, Евтушенко и многие другие, живые и мертвые,интеллигенты любили и любят ельцинизм или остаются безразличными к чудовищным изуверствам большевиков-ельцинистов...
Сифилис возрос в сорок раз, инфекционные болезни возросли в десятки раз, продолжительность жизни сократилась на десять лет, идет вымирание населения, ежегодно - по полтора миллиона человек. Это геноцид русской нации. Думаю, что повторился эксперимент 20-30-х годов почти что в чистом виде. В 30-х годах в США была издана книга, где приводятся данные по СССР. Там говорится, что 95 процентов должностей, приравненных условно к полковнику и выше, в стране занимали нерусские. Сейчас то же самое; "звезды" нерусские, банкиры, крупные собственники, люди, решающие властные вопросы, а не числящиеся министрами для проформы,- тоже нерусские. Это не антисемитизм, а факты.
Евреи искренне считают, что они лучше, умнее. Цивилизованнее, чем все другие нации. Не это ли подвигло шизонутого ефрейтора придумать свою расовую теорию? С точки зрения цивилизации потребления, евреи, наверное, самая лучшая нация. Но есть и другие цивилизации. Да и в еврейской нации гениев потребительской цивилизации (у нас их зовут большевиками, или жидами) не более 10 процентов. И среди славян процент большевиков, жидов, новых русских, "демократов" - тоже 10 процентов. А 90 процентов евреев, живущих в России,- русские по всем параметрам, русские патриоты (в США американские, во Франции - французские). Что касается генетики, то найдите мне славянина, в котором не слиты сотни кровей.
Еврейский вопрос надо открыто решать, а не замалчивать".
Уважаемый Юрий Иванович!
На Ваше письмо, присланное мне в частном порядке, решаюсь ответить гласно, ибо вопросы Вы ставите глобально, а убеждения, подобные Вашим, достаточно распространены.
Прошу задуматься над следующим.
Если среди евреев столько же "гениев потребительской цивилизации", сколько и среди русских, то почему надо решать именно "еврейский" вопрос, а не русский, или, скажем, украинский и все остальные?
Если девяносто процентов евреев, живущих в России,- русские по всем параметрам, и даже русские патриоты,- то почему эти русские патриоты должны отвечать за десять процентов прохвостов?
Если в каждом славянине слиты сотни кровей, то не лучше ли те вопросы, которые Вы призываете "решать, а не замалчивать",- назвать как-то иначе и не делать вид, что они национальные?
Желаю успеха.
ТАК КТО ЖЕ У НАС БОЛЬШЕ РУССКИЙ,
ЧЕМ САМИ РУССКИЕ?
Историк и публицист Дмитрий Фурман при поддержке социологов провел в восьми городах России опрос граждан с целью уяснения их "мировоззренческих ориентаций". Среди двух тысяч опрошенных оказалось сорок евреев. По ходу дела им, как и всем, был задан вопрос об отношении к русской культуре. Ответы Фурмана поразили.
Свои впечатления Дмитрий Ефимович изложил в статье "Массовое сознание российских евреев и антисемитизм"; статья напечатана в журнале "Свободная мысль" и уже стала предметом обсуждения в элитарном московском клубе "Свободное слово". Там действительно есть что обсудить: от той фантастической ситуации, когда государственный антисемитизм у нас исчез (и о евреях говорить "стало можно"), однако интеллигентский страх прослыть антисемитом никуда не делся (и о евреях говорить все-таки "нельзя"), до той фантастической же ситуации, когда по содержанию культуры у русских евреев нет ничегошеньки еврейского, а по "имени", по знаковой привязке эта культура все-таки - еврейская. Что в ней еврейского, не определил бы и сам Саваоф: ни языка, ни религии, ни традиций - один звук, дуновение слова, тень тени давно исчезнувшей реальности. И однако заставляет же что-то этих людей называть себя евреями! В России их полмиллиона; еврейский язык признает в качестве родного - каждый десятый; действительно же владеет языком (ивритом либо идишем) - лишь каждый двадцать седьмой! Что же они имеют в виду? Что обозначается как еврейство? Что означает это упорное стояние на "отмененном" месте? В ситуации антисемитизма - понятно что. А без оного? Все равно стоят! Почему?
И это - еще не самое удивительное в подмеченных Фурманом тенденциях. А вот что еще: на вопрос о том, какая история и культура представляет для них наибольший интерес, евреи, назвавшие русскую, обогнали по этому показателю русских! Точнее, так: в части интереса к дореволюционной русской культуре они оказались с русскими почти вровень (42,5 против 47,8 процентов), а в части культуры советского периода - опередили (17,5 и 10,7). Когда же пошли вопросы о конкретных рейтингах (отношение к Толстому, Лермонтову, Чехову, Бунину, Достоевскому), то перевес этих авторитетов у евреев сравнительно с русскими оказался настолько явствен, что Фурман сделал ошеломляющий вывод: "реальный интерес к русской культуре у евреев даже больше, чем у русских".
Я представляю себе, что скажут по этому поводу записные патриоты. Они скажут: "эти и здесь пролезли". Более трезвые аналитики вспомнят об относительно высоком образовательном уровне еврейского населения, о нетерпеливом желании "ассимилироваться", о динамизме национального характера и т.д. Самые трезвые примут в расчет то, что русские вообще анархичны и не очень-то считаются с авторитетами, даже если это светочи культуры, евреи же - напротив, весьма считаются...
Все так: я согласился бы со многим в этих объяснениях, но вот свидетельство с совершенно другого края, где никаким еврейством не пахнет: казахская публицистка Шуга Нурпеисова свидетельствует, что казахам (городским казахам, что тоже существенно, и мы к этому сейчас вернемся) казахам "идеи и пафос русской культуры ближе и доступнее", чем русским.
Есть над чем задуматься, не правда ли?
Русских - оставим на минуточку в покое: они в данном случае как бы фон для статистики. Культурное состояние русских - тема гигантски важная, но это другая тема. Речь идет об анклавах.
Вопрос: почему в анклавах, в диаспорических общинах (когда-то именовавшихся унизительно "инородческими", а теперь из страха обидеть никак не именующихся) и просто во вкрапленных и распыленных "контингентах", смесь которых являет собой современный город,- престиж русской культуры акцентирован с такой ясностью?
Первое и простейшее объяснение: так это ж та соломинка, за которую хватается утопающий... или, скажем так, дрейфующий.
Куда денется дух человека, попавшего в поле духовного воздействия огромного, стомиллионного народа, если этот человек не схватится за Пушкина и Толстого? Дух "осядет" в огромное среднестатистическое поле привычного культурного "быта", где этнография срастается с рутиной, и самоидентификация не стоит никаких индивидуальных усилий, а значит, не имеет личностной цены. В этом гигантском "русском поле" человек, обладающий энергией, начинает искать знаки особости, своеобычия, непохожести. Ищут все. Сибиряк, уралец, воронежец тоже вынашивают что-то, что будет выделять их из общего поля, из общего ряда. Казак скажет, что он не просто русский, а именно - казак: он предпочтет Шолохова Пастернаку, а у Толстого поставит "Казаков" впереди "Воскресения".
Великая нация имеет тенденцию осознавать себя именно как систему анклавов. И это, в общем, нормально: пока беда не собьет воедино,- отчего ж и не процвести многопестрым полем?
Теперь возьмите любой "инонациональный" цветок в этом многоцветье. Ну, скажем, еврею - куда "оседать"? Кто впал в иудаизм, в действительное еврейство,- уехал в Израиль. А кто остался,- куда он тут "врастет"? В общее поле? (так и хочется сказать: в общее застойное болото...). Нет, он будет осушать себе кусочек, огораживать свой участок. Мне приходилось писать о принципиальной неразрешимости русско-еврейского самоопределения в России, о зажатости души между идеями ассимиляции, исчезновения, и диссимиляции, обособления: и то, и другое опасно. Реакция евреев на эти рассуждения меня поразила: а мы и не хотим ни того ни другого. Ни обрусения, ни оевреивания! Мы не хотим быть ни "просто русскими", ни "евреями вообще" - мы хотим быть русскими евреями. Мы - совершенно особый анклав: не часть какого-то другого народа, а - народ со своей судьбой и своими ценностями.
С какими же ценностями?
"Сарафаны" и "армяки", а также старославянские ценности - исключены. Тора, Стена Плача, Плач на реках Вавилонских - все это тоже нереально. Что же остается?
Пушкин. Лермонтов. Чехов. Толстой. Достоевский. Солженицын. Распутин. Последние три имени Д. Фурман комментирует особо: это ж фигуры, за которыми тянется репутация "антисемитов", и все-таки они становятся в русский еврейский синодик, потому что люди отлично знают цену и таким "репутациям", и связанным с ними провокациям,- великие же чувства никогда не рождаются на ровном месте, а только из великих преодолений.
Казах, переселившийся из юрты в город и ставший интеллигентом, конечно же, сразу приобщается к русской классике. Чему она противостоит в его сознании? Ничему не "противостоит", а просто наполняет душу. Это ж надо попасть в ситуацию острейшего параноического национализма, такой комплекс неполноценности подцепить,- чтобы Пушкин "помешал" Абаю или чтобы Чокан оказался казахом в противовес русскому Достоевскому. В нормальном состоянии тут нет и не может быть антитезы. Казахский интеллигент, попавший в поле русской культуры, берет ее вовсе не как инонациональную. Он ее берет - как общечеловеческую, как часть культуры всемирной. Он берет Пушкина не как "иноплеменного", а как "единоплеменного" - Шекспиру, Гомеру, Сервантесу.
Так ведь и русский (здравомыслящий русский) берет Пушкина в том же качестве и контексте. И русскому неохота "оседать" в общее "бескрайнее поле" или в общее "болото", на бережку которого будет кружиться этнографический хоровод в сарафанах и гулять обчество в армяках. Потому что общее поле делается у нас реальностью только как поле боя, если, не дай бог, явится очередной фюрер наводить порядок. А нормально - когда из тысячелетнего фонда культуры берут - кому что ближе. Всем хватает. В том числе и русским евреям, которые не хотят "растворяться". В том числе и горожанам-казахам, которые не хотят быть русскими, но и без Пушкина не хотят.
Узел тут завязан вовсе не с того боку, с которого его обычно хотят развязать. Сам феномен русской культуры - вовсе не национальный, не племенной, не этнический. И совершенно естественно, что, приобщаясь к русской культуре, разноплеменные россияне и нероссияне не собираются узурпировать чужое национальное достояние или в него "пролезать". Русский культурный мир по определению всемирный, вселенский, всечеловеческий, "кафолический". В этом он сродни византийству, американизму, старому Риму, наконец - великим народам, которым дорого стоило их величие. Ибо оплачивалось оно - именно за счет утраты племенной однородности и органичности.
В нынешних условиях, когда племенная устойчивость из биологической краски превращается чуть ли не в обоснование фундаментального права на жизнь,- встает для "вселенской" русской культуры острейшая проблема ее перемаркировки в национальную. Как это сделать? Или надо искать в русской культуре некий этнический горизонт и считать его опорным, то есть надевать "зипуны и армяки" (что для великой культуры узко и жалко), либо сохранять "всемирную отзывчивость", но уже в качестве сугубо национальной черты (что для культуры рискованно именно как для великой). К маргиналам, берущим русскую культуру "на вооружение", эта проблема обернута другой стороной: они ее берут не как национальную и не как инонациональную, а как мировую, сверхнациональную. Русские же должны удерживать ее - как национальную.
Кажется: понять Пушкина как всечеловека - это же так естественно. Удержать его как этнического гения куда труднее. Я не про то, что по крови он эфиоп и немец, а по стилю - "француз", я про то, что попытки перевести его "русскость" на другой язык - невероятно трудны: все утекает, исчезает.