Страница:
Хочется в "тыл". Хочется понять славянство не как оборонительный щит, а как тип душевной организации.
Русские - по Ключевскому - соединяют три душевных наследия: славянское, финское и тюркское.
Что от кого?
Пойдем от последнего, самого очевидного: от тюрок. От них у русских государственный инстинкт, вселенский размах-замах (греками в свой час маркированный). От финнов - мистика, таинственность (варягами маркированная): "мысли, тайны от туманов".
Что же от славян?
Я бы так сказал (опираясь не только на Ключевского, но на всех историков, описавших дотатарскую Русь): от славян в нас - любовь к нестандартным ситуациям. Эмоциональная взрывчатость, мгновенная мобилизация сил с мгновенной же демобилизацией. И - заражаемость. И - открытость. То, что русской классикой маркировано как всеотзывчивость, непредсказуемость, широта души...
Широта "русского моря".
Что же до островков, морю не поддающихся, то вот старый чешский диалог, вполне выражающий эту эмоциональную стихию.
Ян Коллар: "Кто ты? Чех... Русский... Серб... А ты? Поляк. Сотрите это, пишите: славянин".
Карел Гавличек: "Сначала я чех, потом славянин".
Современный автор резюмирует: "Чех вспоминает, что он славянин, после четвертой-пятой кружки пива".
Моя взаимность пану!
...ВЕЛИКОРОССЫ
К ВОПРОСУ О НАЦИОНАЛЬНОЙ ГОРДОСТИ
ВЕЛИКОРОССОВ
Интересно: найдется ли теперь публицист, который рискнет увести из-под понятия "русская культура" его этнический фундамент, то есть великорусское начало? Я был уверен, что в наше этнопомешавшееся время такого автора не найти.
Однако нашелся:
"Великоруссы" - порождение умонастроений ХIХ-ХХ веков - развития этнографии, повального увлечения фольклором, собиранием народных песен, изучением плясок, обрядов и обычаев деревни, а также "пробуждения" национализмов, шедших рука об руку с ростом либерального и революционного движения..."
"Кто этого не понимает, тот не поймет... почему орловского мужика называют великороссом, а Тургенева и Бунина, уроженцев той же Орловской губернии,- русскими".
"Русский" и "великоросс" - понятия неслиянные. Одно означает аморфную этнографическую группу, стоящую на низком культурном уровне, другое категорию историческую, активный творческий слой народа, не связанный с какой бы то ни было "этнографией" - носитель души и пламени нашей истории..."
Представляю себе чувства национал-патриотов, хоть чистых почвенников, хоть чистых государственников, когда в щель нашего растрескавшегося самосознания вводят такое жало, когда так решительно отсекают государство от почвы, а почву оставляют без государства.
Однако это реальность: и историческая, и актуально-современная. Более того: она актуализована как историческая именно потому, что злободневна. Единственная из национальных проблем, которую так и не смогла решить советская идеология,- это проблема русской культуры: в качестве русской она так толком и не была отделена от советской. Взаимовыталкивание терминов прямо следовало из исторической реальности, а новейшая реальность вталкивала нас в новые неразрешимости. Например: "русские" имеют права на Крым и Севастополь, но "великороссы" таких прав не имеют...
Где грань?
В глуби времен.
Ах, если бы мы, подобно Европе, где в "образцовых" единицах нации совпадали с государствами... впрочем, и Европа знавала всякое. И "римское" отнюдь не совпадало с италийским. И "Великобритания" из трех этносов сплавилась. И в Испании до сих пор решают, что такое каталонцы. Или баски. Что же говорить о России, где государство никогда не совпадало с этносом? Что это за племя: "Русь"? Да мы и слово-то это в истоке определить не можем. Зато понятие - однозначно, и изначально стоит оно вне, над, под, между... где угодно, только - не "внутри" племени. "Русь", собственно, это дружина, это княжеская властная структура, это государственный фермент в многоплеменном, непрерывно перемешивающемся растворе евразийского населения.
Еще и то учтем, что раствор от веку не очень густ: хватает незаселенных пустот и в дебрях, и в степях бескрайних. Поэтому "Русь" не завоевывает "чужие земли", а занимает, заселяет их, скорее "охватывает", чем захватывает, скорее "присоединяет", чем вторгается, а существеннее всего: она облагает данью тех людей, что в тех пространствах живут (собственно, "Орда" делает то же самое).
Из этого изначалья идет пустотный синдром нашего сознания, наказывающий нас нищетой второе тысячелетие: "земля - ничья". Отсюда и структурный принцип: власть - внеэтнична.
Византийцы когда-то знали, что на этой земле "русь" собирает дань со "славян".
Получается, что "славяне" в "русь" не входят?
Входят. Наряду с кем угодно. Господствующая группа вербуется из всех: тут варяги, венгры, осетины, греки, хазары, финны, печенеги, торки, половцы. Естественно, сюда включаются и выходцы из полян, древлян, кривичей, дреговичей, вятичей - но родоплеменные связи не имеют веса, а важны функции: "русь" - это собиратели дани, и в то же время - арбитры местного населения, строители крепостей, организаторы походов, купцы и воины, вернее: купцы-воины.
И когда настает пора идейного оформления этой власти - она находит себе отнюдь не национально-племенную санкцию. Она ставится как "православное царство". Она называет себя: "Третий Рим". Она претендует на "кафолическую миссию", то бишь, в новейших терминах, на "мировую" революцию, на "всечеловеческий" коммунистический порядок, на "вселенскую" истину (между прочим, не от национальных мыслителей нами полученную, а либо от "мировой религии", либо от "мировой науки").
Конечно, в наше время никто не рискнет покинуть магический круг нации. В добрый час! Украинец пусть станет прежде всего украинцем, татарин - татарином, осетин - осетином. Великоросс - великороссом (казак казаком, помор - помором, чалдон - чалдоном и т.д.).
Не знаю, возникнет ли культура донская или культура чалдонская, но что украинская и белорусская уже четко выделились из общерусского круга факт. Факт новейшей истории, независимый от того, есть ли у этих культур отдельные исторические корни (их сейчас интенсивно откапывают, особенно на Украине) или корень у всех единый ("Киев - мать городов русских").
А вот превратится ли русская культура в великорусскую - вопрос открытый.
И другой открытый вопрос: хотим ли мы этого?
Разумеется, в великорусском начале больше органики. Но, спасая органику, рискуешь потерять многое: масштаб и то, что называется "всемирностью". Великорусской культуре, наверное, и не до того.
Но если вы думаете о судьбе русской культуры,- очнитесь от гипноза этнической статистики.
"Русский народ почти неуловим при статистическом методе изучения. Каждый русский может быть отнесен либо к великороссам, либо к украинцам, либо к полякам, немцам, грузинам, армянам. Гоголь - хохол, Пушкин - из арапов, Фонвизин - немец, Жуковский - турок, Багратион - грузин, Лорис-Меликов, Вахтангов, Хачатурян - армяне, Куприн - татарин, братья Рубинштейны, Левитан и Пастернак - евреи, добрая треть генералитета и чиновничества была из немцев. Можно без труда рассортировать эту группу. Так сейчас и делают: каждая национальность выискивает "своих" среди знаменитых русских и зачисляет их в свой национальный депозит. Мы можем с улыбкой следить за этой шовинистической игрой. Печать русского духа, русской культуры слишком глубоко оттиснута на каждом ее деятеле, на каждом произведении, чтобы можно было стереть ее или заменить другой печатью. Отмеченное ею никогда не будет носить ни великорусского, ни украинского, ни какого бы то ни было другого имени. И если, при статистическом подходе, "русских" можно растащить как избу по бревнышку, то есть в то же время что-то подобное цементу, что сплачивает эту группу в другом плане и делает ее прочнее железобетонного сооружения. Не оттого ли, что она не великорусская, а совсем другая по замыслу?"
"Картина ее гибели - одна из самых драматических страниц нашей истории. Это победа полян, древлян, вятичей и радимичей над Русью".
"Это прямая победа пензенского, полтавского, витебского над киевским, московским, петербургским. Это изоляция от мировой культуры, отказ от своего тысячелетнего прошлого, конец русской истории, ликвидация России. Это - крах надежд на национальное русское возрождение".
Написано - в 1967 году, за четверть века до этнического извержения (Этны этносов), засыпавшего пеплом СССР и Российскую империю.
Отдадим должное проницательности автора и спросим, наконец, кто такой.
Ульянов.
Николай Ульянов.
Николай Иванович Ульянов, историк. Уроженец Петербурга (1904), выпускник Ленинградского университета (1927), сиделец Соловков и Норильска (с 1936), пленный остарбайтер (с 1941), эмигрант в Марокко (с 1947), эмигрант в США (с 1955)...
...Я попал в США летом 1987 года. Непринужденность этой фразы не отражает, конечно, того потрясения, которое я испытал от поездки, первой в моей жизни поездки в Новый Свет и, как я твердо знал, последней. Я был участником славистской конференции и Йелле и попал в маленький университетский городок Нью-Хэйвен, который и стал для меня "открытием Америки". Я ходил по тенистым тротуарам, задирал голову на кресты, созерцал полки книгохранилищ, вел диспуты с эмигрантами и читал надписи на могильных камнях местного кладбища. Америка казалась мне зазеркальем: все похоже, все всамделишно - и ни к чему не прикоснешься: сон. И вроде бы ни живой души родной, а что-то держит. Какая-то тайная гавань для души. Новая гавань. Нью-Хэйвен, как нареклось это место со времен первых голландских переселенцев.
Теперь прочел в журнале "Родина", открывшем для нас наследие замечательного русского историка:
"В Нью-Хэйвене, штат Коннектикут, Николай Иванович Ульянов жил и работал вплоть до своей кончины, последовавшей 7 марта 1985 года".
Всего за два года с небольшим до того момента, когда я, ничего о нем не зная, прошел где-то около его могилы.
Господи, как это было близко. Как теперь далеко!
Ничтожные мгновенья в океане истории, где то ли тонет, то ли выплывает, обновляясь, великая русская культура.
РУССКИЕ И НЕРУССКИЕ
Отдадим должное поморскому юмору Шергина, а все же признаем, что одним юмором тут не отделаться: когда Фома Вылка "самоедским обычаем" сватает Иринью, испытываешь весьма сложные чувства. Что красавица ходит "вперевалку, как утка", это в известном смысле даже пикантно. Любовный диалог, уложенный в три реплики: "Идешь, девка, за меня замуж? - Ты меня прокормишь-ле? - Сыта будешь",- конечно, несколько утилитарен с точки зрения заветов Петрарки, однако колоритен и стремителен. Но когда в ответ на вопрос: "Бить порато станешь?" Фома отвечает: "Здоровее будешь" (а ты ждешь, что он ее успокоит: "Пальцем не трону!") - тут в сердце начинает шевелиться подлое сомнение: а что, и бил? Ведь не отрицает же! Прикладывал руку!
А, собственно, какое у нас право переспрашивать? Да она с ним жизнь прожила; она старухой, когда его схоронила, только год протянула после; она же была счастлива! Так чего мы хотим? Почему самоеды должны жить по нашему кодексу?
Еще недавно ответ на такой вопрос предполагался недвусмысленный: потому что есть нормы цивилизации. Потому что есть законы прогресса. Потому что на пути в светлое будущее народы преодолевают рознь и различия: выравниваются.
Увы, мы тягостно перестраиваемся теперь в своих взглядах на пестрый мир. Рознь-то, может, и преодолима, в той или иной форме. А вот различия никогда. И не будет выравнивания. Эта психологическая переориентация драматична особенно для русских, привыкших ощущать себя великим, всемирным народом, со всечеловеческой задачей.
Очень точно пишет историк Сергей Панарин в работе "Восток глазами русских": мы на Восток всегда смотрели как на дикое поле, которое надо "поднять" до своего уровня - выровнять, вытащить к свету и культуре. Это самонадеянно. И унизительно - для Востока. Но ведь и на Запад мы смотрели похоже, только перевернуто: как на удачную модель универсальной цивилизации, которой нужно технически овладеть и которую духовно оплодотворить.
Банкротство этого подхода подвело нас к тяжелой психологической задаче: она лезвием посверкивает из ситуаций, в которые попадают русские люди. Вспоминается эстонская писательница Лилли Промет (впрочем, тогда еще советская), которая в повести "Примавера" описала туристический вояж, состоявшийся в "разгар застоя": одна ее спутница все возмущалась, что итальянцы не понимают по-русски. На довод, что итальянцы и не обязаны понимать, было отвечено:
- Могли бы выучить! Все-таки язык Пушкина!
Разумеется, Пушкин великий поэт. И на русском языке созданы мировые ценности. А все-таки приходится примириться с реальностью: не выучат. Больше того: могут даже и не знать нашего Пушкина. Не по невежеству. А потому, что история идет вперед, и в конце концов никто не обнимет необъятного. На просторах умножающегося человечества могут оказаться вполне культурные люди, которые ничего не будут знать ни о наших ценностях, ни о нашей многострадальности. Потому что у них будут свои ценности и свои страдания.
Смириться с этим невероятно трудно. Русский исторический и духовный опыт по самой основе, по самому "замыслу Божьему" - опыт сопряжения, соединения. Я имею в виду именно русский опыт, а не, скажем, великорусский, этнически определенный; или даже славянский, с акцентом на "логике родства". Русская логика - братство. Равенство и братство. Со свободой всегда были проблемы - перехлестывалась в волю. Но братство было сметающее барьеры. И равенство без границ.
Так изначально у нас. Государство зарождалось не как национальное, а как православное, вселенское, кафолическое. Империя конституировалась как новый Рим - как продолжение мирового дела. Советский Союз, наследник империи, мыслился как прообраз мирового устройства: ленточки герба были раскрыты...
Нам невероятно трудно отказаться от этих амбиций. Не потому, что мы теряем "позицию силы" - силы у нас так и эдак потеряны. А потому, что мы теряем позицию благородства, альтруизма, самопожертвования. "Россия распинается за весь мир" - и вдруг миру не нужна эта жертва. Мы ко всем подходили как к равным себе - наше равенство отвергнуто. Из лучших, благородных соображений мы полагали русскую культуру в качестве универсальной - нам было отвечено, что русификация оскорбляет другие народы. Бессмысленно объяснять, что русская культура мыслилась нами не как национальная, а как всечеловеческая,- никто не станет слушать. Ибо русская культура оказалась все-таки национальной, да еще и изрядно ободранной ради всечеловечности.
Надо пережить эту драму. Нас ожидает переоценка, полная страстей и разочарований, любви и ненависти. Это процесс тяжелый. Но живой.
Просверкнула во "фрагментах" Вл. Микушевича интуиция: любить или ненавидеть можно других, а равенство чревато равнодушием.
Если бы только равнодушием. А то ведь и бьют.
Порато бьют, как сказал незабываемый Борис Шергин.
Стать бы здоровее.
БЕЛЫЕ ГОСПОДА
Дмитрий Галковский выдвинул концепцию российской истории. Белая держава посреди цветного, пестрого, сизого, желтого, азиатского полулюдского месива. "Белая" - в том чисто художественном словоупотреблении, когда прямая живописность перекликается со знаковыми смыслами: русский "белый царь" - с англо-американским "белым человеком", а также с "белой костью", "белой работой" и прочими колониальными просветами в дикой тьме.
Вот как рисует Галковский зарождение России:
"Огромная территория, редкое население, народ глупый. Так соберем все в один город, сделаем в глупой стране город умных и будем остальные миллионы из этого города спасать. Плюс этническая проблема.
Набрали из полуазиатского месива европеоидов на один белый город, добавили немцев - получился Петербург. С немцами поссорились, уложили своих белых сначала под немецкими, потом под китайскими пулеметами,- получился Ленинград. Бывший европейский город с новой азиатской судьбой - расстрелял и тысячи заложников за Моисея Соломоновича Урицкого..."
Я так понимаю, что евреи в этом месте должны взвиться. Но не надо. Не надо "подозревать" Дмитрия Евгеньевича Галковского в антисемитизме - он уже сам как-то во всеуслышанье объявил себя антисемитом (что не помешало ему в той же статье в "Комсомольской правде" почтительно процитировать Надежду Яковлевну Мандельштам). Дм. Галковский не более "антисемит", чем, к примеру, его первый патрон В. Кожинов - все это игра. Я подозреваю даже, что и вся картинка "белой России" посреди азиатского идиотизма - вариант вполне игровой... но по сути он - реален, да и исполнен, надо признать, мастерски.
Галковский вообще - фигура уникальная. По сочетанию природной одаренности и какой-то старательно воспитанной разнузданности. За три-четыре года успел покусать всех, кто попался на глаза: шестидесятников, коммунистов, сталинистов, либералов, Окуджаву, Золотусского, Мамардашвили, Зиновьева... Осведомленность редкостная, готовность памяти прекрасная, знаний - вагон: все тридцать лет сознательной жизни грыз книги, да и сейчас, похоже, не вылезает из библиотек. Но какая-то не "библиотечная" прямота выражений. А может, именно "библиотечная"... Врагов русского народа надо бить. Физически. Прикладами. Пусть враги кровью заплатят русским за то, что вынудили их быть азиатами.
"А еще лучше - сделать стучкиным детям небольшую операцию на головном мозге. Опустить их в первобытное состояние, чтобы ни они, ни их дети и внуки не поднялись больше по социальной лестнице. Никогда".
Люди, представляющие себе облик Дмитрия Евгеньевича хотя бы по портретам, наверное, усомнятся, что он способен ударить человека прикладом. У него и на вивисекцию вряд ли достанет жестокости. Вот призывать, указать, подначить - это пожалуйста. Фамилию Стучки издевательски обыграть запросто. Сказать оппоненту, что он не философ, а украинец,- это можно. И не боится!
Словом, Галковский, несомненно,- самый отчаянный из птенцов, вылупившихся в кожиновском гнезде. На все готов. Советская власть для него - власть оккупантов, и ее надо уничтожить в ходе гражданской войны. Никакие "перестройки" с азиатскими ворами невозможны - азиатов надо истреблять. Советская интеллигенция - антирусская, фиктивная; она капитулировала перед азиатской властью; значит, и ее - туда же (вот откуда "биологическая" ненависть к шестидесятникам... если это, конечно, тоже не игра).
Но, допустим, не игра. Страшная правда. Галковский выговаривает то, что не каждый идеолог "Памяти" решится сказать вслух, да и не додумается так отрубить от белого все: и красное, и желтое, и голубое (под цвета смело подставляйте значения: у Галковского каждый блик играет). Все "опустить" и среди месива недожизни воздвигнуть Россию: форпост западной культуры. Что-то вроде Англии, возвышающейся над грязным океаном. Белый утес. Или: белый дом "на холме". В колониальном стиле.
Между прочим, на очередном вираже Галковский, кажется, вцепился и в Парамонова. Прикрывшись, впрочем, псевдонимом. Борис Михайлович Галковского "вычислил" и в очередной радиопередаче цикла "Русские вопросы" ответил коротко, как бы "стряхивая с рукава". Хотя по существу они ведь смыкаются. Борис Парамонов, идеолог рыцарственного индивидуализма, ненавидящий социализм как "богадельню" и муравейник паразитов,- кем он ощущает себя, вырвавшись из этой азиатской тины? - "владельцем личного автомобиля", уже присматривающим себе "дом в пригороде" (см. его философский этюд "Дом в пригороде" ).
Что же из этого всего следует?
Во-первых, то, что белые господа, побившие прикладами азиатскую нечисть и отъехавшие на сверкающих "иномарках" в сверкающий чистотой "пригород", не станут жить мирно: они между собой передерутся (и тогда явление Салах-ад-Дина, который всех этих очередных крестоносцев сбросит в море,- вопрос времени).
Во-вторых, не будет конца и этой дурной бесконечности: подавлению "полулюдей" "сверхчеловеками". Зря надеется Френсис Фукуяма, что история кончилась,- не кончилась. Продолжается. Со всей тошнотворной мерзостью: с высокомерием "белых" и "опусканием" всех остальных "в первобытное состояние".
И, наконец, третье - и главное для меня: что станется в этой свалке с Россией?
Неохота мне быть "белым". Стыдно. Если азиатов начнут сгонять в газовые печи,- я азиат. Если суждено оказаться России в Азии, то лучше остаться азиатом в реальной России, чем европейцем в воздушном замке, каким Россия вознесется над Азией. Есть ощущение судьбы, если хотите, исторического рока. Вопрос о том, кто сделал "больше" мерзостей, то есть: что хуже, гитлеровская печь или полпотовская мотыга, я отказываюсь здесь обсуждать. Достанет ужасов и с того, и с этого боку. И изнутри тоже достанет: из нашей шатающейся неопределенности.
А все-таки - судьба. Убери это шатание, это скитание духа, это вечно-детское желание соединить, сопрячь, сплотить несоединимое, убери эту "кашу", эту "полуазиатскую полуевропейскость" - нет России.
Есть что-то другое: белое, ослепительное, с отмытыми от крови прикладами и хорошо проваренными шприцами.
Без нас.
"ДЕИНТЕРПРЕТАЦИЯ"
Замечательный кинорежиссер (корни - наши, живет в Штатах, фильмы приезжает делать в Россию, а когда делает в Америке, то они - "русские по менталитету") - вот как он пересказывает и развивает мнение одного английского критика о России и о русских:
"Проблема русских в том, что они белые. Если бы они были черные, желтые или коричневые, не было бы такой деинтерпретации. Когда люди западные - едут в Мексику, или в Индию, или в Турцию, их ничто не шокирует. Они знают, что они в Турции. Когда они едут в Россию, то их все шокирует. Потому что думают, что приехали в европейскую страну, где живут белые люди. А Европа кончается в Польше. Дальше начинается уже не-Европа. Это такая прихотливая мысль, но она очень точно передает проблему русских. Русские сами думают, что они белые, им к тому же это и вбивали в голову, и требуют соответствующего поведения. А этого поведения нельзя требовать. Потому что наша нация родилась не из Европы".
Англичанина я понимаю. Англичанин с небелыми привык - как с небелыми. Но я не очень понимаю, почему мы-то, русские, должны перед таким англичанином испытывать комплекс неполноценности. Ведь для этого надо, так сказать, изначально хотеть быть белым и только белым, причем именно в английском (колониальном) духе. Но мы, кажется, никогда не делали из этого проблемы. То есть не "хотели" (потому что и так были белыми), а если не были (потому что постоянно смешивались с соседями), то вряд ли чувствовали по этому поводу сожаление. То есть русские по определению интернациональны, полиэтничны, соборны, смешанны... определение каждый пусть подберет по склонности. Да заодно пусть присмотрится к физиономическому спектру России: нет ли среди нас таких "белых", какие приезжали из Британии к черным, желтым и коричневым? Вряд ли такие найдутся.
Англичанин чего ищет? Джентльменского набора. Чтобы его, джентльмена, не обворовали на вокзале, не надули в сделке, вовремя заплатили... Ну, правильно: у нас и не заплатят, и надуют, и обворуют... как в Мексике, Индии и Турции (я ничего не перепутал?).
Ну, так не воруй. Работай, как на Западе. Как на Западе - это, между прочим, и опоздать нельзя, и коридорный треп отменяется, и чаю не попьешь в рабочее время. На Западе у белых тоже, конечно, по-разному, но если что и видится как едино-западное из-под наших осин, так это умение работать регулярно и методично.
Так это нам и требуется. Работать методично. Причем тут "белые"? Никогда я себя таким белым не чувствовал. И не хочу.
Впрочем, дело, как выясняется, не только в цвете кожи.
Дело еще и в православии. Вот на этот счет рассуждение нашего режиссера, уже его собственное, не переведенное с британского:
"Тот факт, что православному нужно шесть часов стоять на ногах или на коленях, даже сесть нельзя, говорит о том, что человек находится глубоко внизу, а Бог от него - по чистой вертикали... Православные не изменились за тысячу лет... Едва с колен встали, из-под КГБ еще не выползли, а уже враг у них - Ватикан. Уже хотели бы запрещения других конфессий в России... Извините меня - это средние века! Вот мы там и находимся - югославы, греки, болгары и Россия находятся в шестнадцатом веке. Ничего плохого в этом нет, просто факт. Посмотри, как разошлись чехи со словаками и как расстаются сербы с хорватами. Насилие, геноцид, нетерпимость, страсть, племенные войны... Православие и мусульманство очень близки в этом смысле... слово "компромисс" для них - гадкое слово... Ничего не изменили и десятилетия атеистической пропаганды. Православный атеист - это воинствующий атеист. А протестантский атеист - очень мирный человек. Поэтому российские коммунисты очень отличались от шведских и, как ни странно, мало отличались от камбоджийских. Каждая религия в конце концов определяется ценою жизни. В православии цена жизни низкая, в мусульманстве еще ниже, в буддизме жизнь просто ничего не стоит..."
Особенно красиво про вертикаль: Бог вверху, православный внизу... У русских философов бывали такие же метафоры, но, "как ни странно", с обратным смыслом. Православие человека на земле укрывает - католицизм человека к небу вытягивает; у нас "шатер", у них - "шпиль"; готика вертикальная. Читал я также, что когда православный монах на Афоне созерцает свой пуп, то это он замыкает в себе энергию, а вовсе не отрицает "вертикаль". Буддист, я думаю, делает то же самое.
Если же пройтись по горизонтали, то интересно, что на крайнем Западе, где цена жизни должна быть максимально высока, обнаруживается тяга... к крайнему Востоку: к тому самому буддизму, где жизнь "просто ничего не стоит".
Русские - по Ключевскому - соединяют три душевных наследия: славянское, финское и тюркское.
Что от кого?
Пойдем от последнего, самого очевидного: от тюрок. От них у русских государственный инстинкт, вселенский размах-замах (греками в свой час маркированный). От финнов - мистика, таинственность (варягами маркированная): "мысли, тайны от туманов".
Что же от славян?
Я бы так сказал (опираясь не только на Ключевского, но на всех историков, описавших дотатарскую Русь): от славян в нас - любовь к нестандартным ситуациям. Эмоциональная взрывчатость, мгновенная мобилизация сил с мгновенной же демобилизацией. И - заражаемость. И - открытость. То, что русской классикой маркировано как всеотзывчивость, непредсказуемость, широта души...
Широта "русского моря".
Что же до островков, морю не поддающихся, то вот старый чешский диалог, вполне выражающий эту эмоциональную стихию.
Ян Коллар: "Кто ты? Чех... Русский... Серб... А ты? Поляк. Сотрите это, пишите: славянин".
Карел Гавличек: "Сначала я чех, потом славянин".
Современный автор резюмирует: "Чех вспоминает, что он славянин, после четвертой-пятой кружки пива".
Моя взаимность пану!
...ВЕЛИКОРОССЫ
К ВОПРОСУ О НАЦИОНАЛЬНОЙ ГОРДОСТИ
ВЕЛИКОРОССОВ
Интересно: найдется ли теперь публицист, который рискнет увести из-под понятия "русская культура" его этнический фундамент, то есть великорусское начало? Я был уверен, что в наше этнопомешавшееся время такого автора не найти.
Однако нашелся:
"Великоруссы" - порождение умонастроений ХIХ-ХХ веков - развития этнографии, повального увлечения фольклором, собиранием народных песен, изучением плясок, обрядов и обычаев деревни, а также "пробуждения" национализмов, шедших рука об руку с ростом либерального и революционного движения..."
"Кто этого не понимает, тот не поймет... почему орловского мужика называют великороссом, а Тургенева и Бунина, уроженцев той же Орловской губернии,- русскими".
"Русский" и "великоросс" - понятия неслиянные. Одно означает аморфную этнографическую группу, стоящую на низком культурном уровне, другое категорию историческую, активный творческий слой народа, не связанный с какой бы то ни было "этнографией" - носитель души и пламени нашей истории..."
Представляю себе чувства национал-патриотов, хоть чистых почвенников, хоть чистых государственников, когда в щель нашего растрескавшегося самосознания вводят такое жало, когда так решительно отсекают государство от почвы, а почву оставляют без государства.
Однако это реальность: и историческая, и актуально-современная. Более того: она актуализована как историческая именно потому, что злободневна. Единственная из национальных проблем, которую так и не смогла решить советская идеология,- это проблема русской культуры: в качестве русской она так толком и не была отделена от советской. Взаимовыталкивание терминов прямо следовало из исторической реальности, а новейшая реальность вталкивала нас в новые неразрешимости. Например: "русские" имеют права на Крым и Севастополь, но "великороссы" таких прав не имеют...
Где грань?
В глуби времен.
Ах, если бы мы, подобно Европе, где в "образцовых" единицах нации совпадали с государствами... впрочем, и Европа знавала всякое. И "римское" отнюдь не совпадало с италийским. И "Великобритания" из трех этносов сплавилась. И в Испании до сих пор решают, что такое каталонцы. Или баски. Что же говорить о России, где государство никогда не совпадало с этносом? Что это за племя: "Русь"? Да мы и слово-то это в истоке определить не можем. Зато понятие - однозначно, и изначально стоит оно вне, над, под, между... где угодно, только - не "внутри" племени. "Русь", собственно, это дружина, это княжеская властная структура, это государственный фермент в многоплеменном, непрерывно перемешивающемся растворе евразийского населения.
Еще и то учтем, что раствор от веку не очень густ: хватает незаселенных пустот и в дебрях, и в степях бескрайних. Поэтому "Русь" не завоевывает "чужие земли", а занимает, заселяет их, скорее "охватывает", чем захватывает, скорее "присоединяет", чем вторгается, а существеннее всего: она облагает данью тех людей, что в тех пространствах живут (собственно, "Орда" делает то же самое).
Из этого изначалья идет пустотный синдром нашего сознания, наказывающий нас нищетой второе тысячелетие: "земля - ничья". Отсюда и структурный принцип: власть - внеэтнична.
Византийцы когда-то знали, что на этой земле "русь" собирает дань со "славян".
Получается, что "славяне" в "русь" не входят?
Входят. Наряду с кем угодно. Господствующая группа вербуется из всех: тут варяги, венгры, осетины, греки, хазары, финны, печенеги, торки, половцы. Естественно, сюда включаются и выходцы из полян, древлян, кривичей, дреговичей, вятичей - но родоплеменные связи не имеют веса, а важны функции: "русь" - это собиратели дани, и в то же время - арбитры местного населения, строители крепостей, организаторы походов, купцы и воины, вернее: купцы-воины.
И когда настает пора идейного оформления этой власти - она находит себе отнюдь не национально-племенную санкцию. Она ставится как "православное царство". Она называет себя: "Третий Рим". Она претендует на "кафолическую миссию", то бишь, в новейших терминах, на "мировую" революцию, на "всечеловеческий" коммунистический порядок, на "вселенскую" истину (между прочим, не от национальных мыслителей нами полученную, а либо от "мировой религии", либо от "мировой науки").
Конечно, в наше время никто не рискнет покинуть магический круг нации. В добрый час! Украинец пусть станет прежде всего украинцем, татарин - татарином, осетин - осетином. Великоросс - великороссом (казак казаком, помор - помором, чалдон - чалдоном и т.д.).
Не знаю, возникнет ли культура донская или культура чалдонская, но что украинская и белорусская уже четко выделились из общерусского круга факт. Факт новейшей истории, независимый от того, есть ли у этих культур отдельные исторические корни (их сейчас интенсивно откапывают, особенно на Украине) или корень у всех единый ("Киев - мать городов русских").
А вот превратится ли русская культура в великорусскую - вопрос открытый.
И другой открытый вопрос: хотим ли мы этого?
Разумеется, в великорусском начале больше органики. Но, спасая органику, рискуешь потерять многое: масштаб и то, что называется "всемирностью". Великорусской культуре, наверное, и не до того.
Но если вы думаете о судьбе русской культуры,- очнитесь от гипноза этнической статистики.
"Русский народ почти неуловим при статистическом методе изучения. Каждый русский может быть отнесен либо к великороссам, либо к украинцам, либо к полякам, немцам, грузинам, армянам. Гоголь - хохол, Пушкин - из арапов, Фонвизин - немец, Жуковский - турок, Багратион - грузин, Лорис-Меликов, Вахтангов, Хачатурян - армяне, Куприн - татарин, братья Рубинштейны, Левитан и Пастернак - евреи, добрая треть генералитета и чиновничества была из немцев. Можно без труда рассортировать эту группу. Так сейчас и делают: каждая национальность выискивает "своих" среди знаменитых русских и зачисляет их в свой национальный депозит. Мы можем с улыбкой следить за этой шовинистической игрой. Печать русского духа, русской культуры слишком глубоко оттиснута на каждом ее деятеле, на каждом произведении, чтобы можно было стереть ее или заменить другой печатью. Отмеченное ею никогда не будет носить ни великорусского, ни украинского, ни какого бы то ни было другого имени. И если, при статистическом подходе, "русских" можно растащить как избу по бревнышку, то есть в то же время что-то подобное цементу, что сплачивает эту группу в другом плане и делает ее прочнее железобетонного сооружения. Не оттого ли, что она не великорусская, а совсем другая по замыслу?"
"Картина ее гибели - одна из самых драматических страниц нашей истории. Это победа полян, древлян, вятичей и радимичей над Русью".
"Это прямая победа пензенского, полтавского, витебского над киевским, московским, петербургским. Это изоляция от мировой культуры, отказ от своего тысячелетнего прошлого, конец русской истории, ликвидация России. Это - крах надежд на национальное русское возрождение".
Написано - в 1967 году, за четверть века до этнического извержения (Этны этносов), засыпавшего пеплом СССР и Российскую империю.
Отдадим должное проницательности автора и спросим, наконец, кто такой.
Ульянов.
Николай Ульянов.
Николай Иванович Ульянов, историк. Уроженец Петербурга (1904), выпускник Ленинградского университета (1927), сиделец Соловков и Норильска (с 1936), пленный остарбайтер (с 1941), эмигрант в Марокко (с 1947), эмигрант в США (с 1955)...
...Я попал в США летом 1987 года. Непринужденность этой фразы не отражает, конечно, того потрясения, которое я испытал от поездки, первой в моей жизни поездки в Новый Свет и, как я твердо знал, последней. Я был участником славистской конференции и Йелле и попал в маленький университетский городок Нью-Хэйвен, который и стал для меня "открытием Америки". Я ходил по тенистым тротуарам, задирал голову на кресты, созерцал полки книгохранилищ, вел диспуты с эмигрантами и читал надписи на могильных камнях местного кладбища. Америка казалась мне зазеркальем: все похоже, все всамделишно - и ни к чему не прикоснешься: сон. И вроде бы ни живой души родной, а что-то держит. Какая-то тайная гавань для души. Новая гавань. Нью-Хэйвен, как нареклось это место со времен первых голландских переселенцев.
Теперь прочел в журнале "Родина", открывшем для нас наследие замечательного русского историка:
"В Нью-Хэйвене, штат Коннектикут, Николай Иванович Ульянов жил и работал вплоть до своей кончины, последовавшей 7 марта 1985 года".
Всего за два года с небольшим до того момента, когда я, ничего о нем не зная, прошел где-то около его могилы.
Господи, как это было близко. Как теперь далеко!
Ничтожные мгновенья в океане истории, где то ли тонет, то ли выплывает, обновляясь, великая русская культура.
РУССКИЕ И НЕРУССКИЕ
Отдадим должное поморскому юмору Шергина, а все же признаем, что одним юмором тут не отделаться: когда Фома Вылка "самоедским обычаем" сватает Иринью, испытываешь весьма сложные чувства. Что красавица ходит "вперевалку, как утка", это в известном смысле даже пикантно. Любовный диалог, уложенный в три реплики: "Идешь, девка, за меня замуж? - Ты меня прокормишь-ле? - Сыта будешь",- конечно, несколько утилитарен с точки зрения заветов Петрарки, однако колоритен и стремителен. Но когда в ответ на вопрос: "Бить порато станешь?" Фома отвечает: "Здоровее будешь" (а ты ждешь, что он ее успокоит: "Пальцем не трону!") - тут в сердце начинает шевелиться подлое сомнение: а что, и бил? Ведь не отрицает же! Прикладывал руку!
А, собственно, какое у нас право переспрашивать? Да она с ним жизнь прожила; она старухой, когда его схоронила, только год протянула после; она же была счастлива! Так чего мы хотим? Почему самоеды должны жить по нашему кодексу?
Еще недавно ответ на такой вопрос предполагался недвусмысленный: потому что есть нормы цивилизации. Потому что есть законы прогресса. Потому что на пути в светлое будущее народы преодолевают рознь и различия: выравниваются.
Увы, мы тягостно перестраиваемся теперь в своих взглядах на пестрый мир. Рознь-то, может, и преодолима, в той или иной форме. А вот различия никогда. И не будет выравнивания. Эта психологическая переориентация драматична особенно для русских, привыкших ощущать себя великим, всемирным народом, со всечеловеческой задачей.
Очень точно пишет историк Сергей Панарин в работе "Восток глазами русских": мы на Восток всегда смотрели как на дикое поле, которое надо "поднять" до своего уровня - выровнять, вытащить к свету и культуре. Это самонадеянно. И унизительно - для Востока. Но ведь и на Запад мы смотрели похоже, только перевернуто: как на удачную модель универсальной цивилизации, которой нужно технически овладеть и которую духовно оплодотворить.
Банкротство этого подхода подвело нас к тяжелой психологической задаче: она лезвием посверкивает из ситуаций, в которые попадают русские люди. Вспоминается эстонская писательница Лилли Промет (впрочем, тогда еще советская), которая в повести "Примавера" описала туристический вояж, состоявшийся в "разгар застоя": одна ее спутница все возмущалась, что итальянцы не понимают по-русски. На довод, что итальянцы и не обязаны понимать, было отвечено:
- Могли бы выучить! Все-таки язык Пушкина!
Разумеется, Пушкин великий поэт. И на русском языке созданы мировые ценности. А все-таки приходится примириться с реальностью: не выучат. Больше того: могут даже и не знать нашего Пушкина. Не по невежеству. А потому, что история идет вперед, и в конце концов никто не обнимет необъятного. На просторах умножающегося человечества могут оказаться вполне культурные люди, которые ничего не будут знать ни о наших ценностях, ни о нашей многострадальности. Потому что у них будут свои ценности и свои страдания.
Смириться с этим невероятно трудно. Русский исторический и духовный опыт по самой основе, по самому "замыслу Божьему" - опыт сопряжения, соединения. Я имею в виду именно русский опыт, а не, скажем, великорусский, этнически определенный; или даже славянский, с акцентом на "логике родства". Русская логика - братство. Равенство и братство. Со свободой всегда были проблемы - перехлестывалась в волю. Но братство было сметающее барьеры. И равенство без границ.
Так изначально у нас. Государство зарождалось не как национальное, а как православное, вселенское, кафолическое. Империя конституировалась как новый Рим - как продолжение мирового дела. Советский Союз, наследник империи, мыслился как прообраз мирового устройства: ленточки герба были раскрыты...
Нам невероятно трудно отказаться от этих амбиций. Не потому, что мы теряем "позицию силы" - силы у нас так и эдак потеряны. А потому, что мы теряем позицию благородства, альтруизма, самопожертвования. "Россия распинается за весь мир" - и вдруг миру не нужна эта жертва. Мы ко всем подходили как к равным себе - наше равенство отвергнуто. Из лучших, благородных соображений мы полагали русскую культуру в качестве универсальной - нам было отвечено, что русификация оскорбляет другие народы. Бессмысленно объяснять, что русская культура мыслилась нами не как национальная, а как всечеловеческая,- никто не станет слушать. Ибо русская культура оказалась все-таки национальной, да еще и изрядно ободранной ради всечеловечности.
Надо пережить эту драму. Нас ожидает переоценка, полная страстей и разочарований, любви и ненависти. Это процесс тяжелый. Но живой.
Просверкнула во "фрагментах" Вл. Микушевича интуиция: любить или ненавидеть можно других, а равенство чревато равнодушием.
Если бы только равнодушием. А то ведь и бьют.
Порато бьют, как сказал незабываемый Борис Шергин.
Стать бы здоровее.
БЕЛЫЕ ГОСПОДА
Дмитрий Галковский выдвинул концепцию российской истории. Белая держава посреди цветного, пестрого, сизого, желтого, азиатского полулюдского месива. "Белая" - в том чисто художественном словоупотреблении, когда прямая живописность перекликается со знаковыми смыслами: русский "белый царь" - с англо-американским "белым человеком", а также с "белой костью", "белой работой" и прочими колониальными просветами в дикой тьме.
Вот как рисует Галковский зарождение России:
"Огромная территория, редкое население, народ глупый. Так соберем все в один город, сделаем в глупой стране город умных и будем остальные миллионы из этого города спасать. Плюс этническая проблема.
Набрали из полуазиатского месива европеоидов на один белый город, добавили немцев - получился Петербург. С немцами поссорились, уложили своих белых сначала под немецкими, потом под китайскими пулеметами,- получился Ленинград. Бывший европейский город с новой азиатской судьбой - расстрелял и тысячи заложников за Моисея Соломоновича Урицкого..."
Я так понимаю, что евреи в этом месте должны взвиться. Но не надо. Не надо "подозревать" Дмитрия Евгеньевича Галковского в антисемитизме - он уже сам как-то во всеуслышанье объявил себя антисемитом (что не помешало ему в той же статье в "Комсомольской правде" почтительно процитировать Надежду Яковлевну Мандельштам). Дм. Галковский не более "антисемит", чем, к примеру, его первый патрон В. Кожинов - все это игра. Я подозреваю даже, что и вся картинка "белой России" посреди азиатского идиотизма - вариант вполне игровой... но по сути он - реален, да и исполнен, надо признать, мастерски.
Галковский вообще - фигура уникальная. По сочетанию природной одаренности и какой-то старательно воспитанной разнузданности. За три-четыре года успел покусать всех, кто попался на глаза: шестидесятников, коммунистов, сталинистов, либералов, Окуджаву, Золотусского, Мамардашвили, Зиновьева... Осведомленность редкостная, готовность памяти прекрасная, знаний - вагон: все тридцать лет сознательной жизни грыз книги, да и сейчас, похоже, не вылезает из библиотек. Но какая-то не "библиотечная" прямота выражений. А может, именно "библиотечная"... Врагов русского народа надо бить. Физически. Прикладами. Пусть враги кровью заплатят русским за то, что вынудили их быть азиатами.
"А еще лучше - сделать стучкиным детям небольшую операцию на головном мозге. Опустить их в первобытное состояние, чтобы ни они, ни их дети и внуки не поднялись больше по социальной лестнице. Никогда".
Люди, представляющие себе облик Дмитрия Евгеньевича хотя бы по портретам, наверное, усомнятся, что он способен ударить человека прикладом. У него и на вивисекцию вряд ли достанет жестокости. Вот призывать, указать, подначить - это пожалуйста. Фамилию Стучки издевательски обыграть запросто. Сказать оппоненту, что он не философ, а украинец,- это можно. И не боится!
Словом, Галковский, несомненно,- самый отчаянный из птенцов, вылупившихся в кожиновском гнезде. На все готов. Советская власть для него - власть оккупантов, и ее надо уничтожить в ходе гражданской войны. Никакие "перестройки" с азиатскими ворами невозможны - азиатов надо истреблять. Советская интеллигенция - антирусская, фиктивная; она капитулировала перед азиатской властью; значит, и ее - туда же (вот откуда "биологическая" ненависть к шестидесятникам... если это, конечно, тоже не игра).
Но, допустим, не игра. Страшная правда. Галковский выговаривает то, что не каждый идеолог "Памяти" решится сказать вслух, да и не додумается так отрубить от белого все: и красное, и желтое, и голубое (под цвета смело подставляйте значения: у Галковского каждый блик играет). Все "опустить" и среди месива недожизни воздвигнуть Россию: форпост западной культуры. Что-то вроде Англии, возвышающейся над грязным океаном. Белый утес. Или: белый дом "на холме". В колониальном стиле.
Между прочим, на очередном вираже Галковский, кажется, вцепился и в Парамонова. Прикрывшись, впрочем, псевдонимом. Борис Михайлович Галковского "вычислил" и в очередной радиопередаче цикла "Русские вопросы" ответил коротко, как бы "стряхивая с рукава". Хотя по существу они ведь смыкаются. Борис Парамонов, идеолог рыцарственного индивидуализма, ненавидящий социализм как "богадельню" и муравейник паразитов,- кем он ощущает себя, вырвавшись из этой азиатской тины? - "владельцем личного автомобиля", уже присматривающим себе "дом в пригороде" (см. его философский этюд "Дом в пригороде" ).
Что же из этого всего следует?
Во-первых, то, что белые господа, побившие прикладами азиатскую нечисть и отъехавшие на сверкающих "иномарках" в сверкающий чистотой "пригород", не станут жить мирно: они между собой передерутся (и тогда явление Салах-ад-Дина, который всех этих очередных крестоносцев сбросит в море,- вопрос времени).
Во-вторых, не будет конца и этой дурной бесконечности: подавлению "полулюдей" "сверхчеловеками". Зря надеется Френсис Фукуяма, что история кончилась,- не кончилась. Продолжается. Со всей тошнотворной мерзостью: с высокомерием "белых" и "опусканием" всех остальных "в первобытное состояние".
И, наконец, третье - и главное для меня: что станется в этой свалке с Россией?
Неохота мне быть "белым". Стыдно. Если азиатов начнут сгонять в газовые печи,- я азиат. Если суждено оказаться России в Азии, то лучше остаться азиатом в реальной России, чем европейцем в воздушном замке, каким Россия вознесется над Азией. Есть ощущение судьбы, если хотите, исторического рока. Вопрос о том, кто сделал "больше" мерзостей, то есть: что хуже, гитлеровская печь или полпотовская мотыга, я отказываюсь здесь обсуждать. Достанет ужасов и с того, и с этого боку. И изнутри тоже достанет: из нашей шатающейся неопределенности.
А все-таки - судьба. Убери это шатание, это скитание духа, это вечно-детское желание соединить, сопрячь, сплотить несоединимое, убери эту "кашу", эту "полуазиатскую полуевропейскость" - нет России.
Есть что-то другое: белое, ослепительное, с отмытыми от крови прикладами и хорошо проваренными шприцами.
Без нас.
"ДЕИНТЕРПРЕТАЦИЯ"
Замечательный кинорежиссер (корни - наши, живет в Штатах, фильмы приезжает делать в Россию, а когда делает в Америке, то они - "русские по менталитету") - вот как он пересказывает и развивает мнение одного английского критика о России и о русских:
"Проблема русских в том, что они белые. Если бы они были черные, желтые или коричневые, не было бы такой деинтерпретации. Когда люди западные - едут в Мексику, или в Индию, или в Турцию, их ничто не шокирует. Они знают, что они в Турции. Когда они едут в Россию, то их все шокирует. Потому что думают, что приехали в европейскую страну, где живут белые люди. А Европа кончается в Польше. Дальше начинается уже не-Европа. Это такая прихотливая мысль, но она очень точно передает проблему русских. Русские сами думают, что они белые, им к тому же это и вбивали в голову, и требуют соответствующего поведения. А этого поведения нельзя требовать. Потому что наша нация родилась не из Европы".
Англичанина я понимаю. Англичанин с небелыми привык - как с небелыми. Но я не очень понимаю, почему мы-то, русские, должны перед таким англичанином испытывать комплекс неполноценности. Ведь для этого надо, так сказать, изначально хотеть быть белым и только белым, причем именно в английском (колониальном) духе. Но мы, кажется, никогда не делали из этого проблемы. То есть не "хотели" (потому что и так были белыми), а если не были (потому что постоянно смешивались с соседями), то вряд ли чувствовали по этому поводу сожаление. То есть русские по определению интернациональны, полиэтничны, соборны, смешанны... определение каждый пусть подберет по склонности. Да заодно пусть присмотрится к физиономическому спектру России: нет ли среди нас таких "белых", какие приезжали из Британии к черным, желтым и коричневым? Вряд ли такие найдутся.
Англичанин чего ищет? Джентльменского набора. Чтобы его, джентльмена, не обворовали на вокзале, не надули в сделке, вовремя заплатили... Ну, правильно: у нас и не заплатят, и надуют, и обворуют... как в Мексике, Индии и Турции (я ничего не перепутал?).
Ну, так не воруй. Работай, как на Западе. Как на Западе - это, между прочим, и опоздать нельзя, и коридорный треп отменяется, и чаю не попьешь в рабочее время. На Западе у белых тоже, конечно, по-разному, но если что и видится как едино-западное из-под наших осин, так это умение работать регулярно и методично.
Так это нам и требуется. Работать методично. Причем тут "белые"? Никогда я себя таким белым не чувствовал. И не хочу.
Впрочем, дело, как выясняется, не только в цвете кожи.
Дело еще и в православии. Вот на этот счет рассуждение нашего режиссера, уже его собственное, не переведенное с британского:
"Тот факт, что православному нужно шесть часов стоять на ногах или на коленях, даже сесть нельзя, говорит о том, что человек находится глубоко внизу, а Бог от него - по чистой вертикали... Православные не изменились за тысячу лет... Едва с колен встали, из-под КГБ еще не выползли, а уже враг у них - Ватикан. Уже хотели бы запрещения других конфессий в России... Извините меня - это средние века! Вот мы там и находимся - югославы, греки, болгары и Россия находятся в шестнадцатом веке. Ничего плохого в этом нет, просто факт. Посмотри, как разошлись чехи со словаками и как расстаются сербы с хорватами. Насилие, геноцид, нетерпимость, страсть, племенные войны... Православие и мусульманство очень близки в этом смысле... слово "компромисс" для них - гадкое слово... Ничего не изменили и десятилетия атеистической пропаганды. Православный атеист - это воинствующий атеист. А протестантский атеист - очень мирный человек. Поэтому российские коммунисты очень отличались от шведских и, как ни странно, мало отличались от камбоджийских. Каждая религия в конце концов определяется ценою жизни. В православии цена жизни низкая, в мусульманстве еще ниже, в буддизме жизнь просто ничего не стоит..."
Особенно красиво про вертикаль: Бог вверху, православный внизу... У русских философов бывали такие же метафоры, но, "как ни странно", с обратным смыслом. Православие человека на земле укрывает - католицизм человека к небу вытягивает; у нас "шатер", у них - "шпиль"; готика вертикальная. Читал я также, что когда православный монах на Афоне созерцает свой пуп, то это он замыкает в себе энергию, а вовсе не отрицает "вертикаль". Буддист, я думаю, делает то же самое.
Если же пройтись по горизонтали, то интересно, что на крайнем Западе, где цена жизни должна быть максимально высока, обнаруживается тяга... к крайнему Востоку: к тому самому буддизму, где жизнь "просто ничего не стоит".