Страница:
«Поторопился я, – подумал он. – Посеял предусмотрительность, приблизив к повелителю эту невольницу, но время жатвы еще не настало. Эмир не вполне привязался к девочке».
– Внимание и повиновение, повелитель.
Марьям вновь стало страшно. Ей уже виделось, как шейзарец рассказывает эмиру о леопарде и выпавшем письме к Жослену. Как наливается дурной кровью загривок Балака. Говорят, эмир обожает обычаи степняков. Это когда лошади разрывают изменника на части… Бр-р-р!
– Пресветлый эмир!.. – пискнула она и осеклась под бешеным взглядом Балака. Пресветлый эмир в советчиках не нуждался. Он и сам знал, что делать.
Кольчуга полетела в лицо лекаря. Зейд не успел увернуться, и стальная бляха рассекла ему бровь.
– Шайтан побрал бы твои советы, Зейд! Я распух от твоих снадобий, как лягушка. Уж и в доспех не влажу. Клянусь небом и землей, отныне я глух к твоим словам. Навсегда!
Сказав это, эмир вышел из шатра. Марьям прислушалась. Одно слово прозвучало громче и явственнее других, и девушка обмерла.
Это слово было – «леопард». Или послышалось?
ПРАВЕДНОСТЬ РОШАНА ФАРРОХА
ХАСАН ИБН КУМУШТЕГИН, ИЛИ ИГРОКИ МИЛОСТЬЮ АЛЛАХА
– Внимание и повиновение, повелитель.
Марьям вновь стало страшно. Ей уже виделось, как шейзарец рассказывает эмиру о леопарде и выпавшем письме к Жослену. Как наливается дурной кровью загривок Балака. Говорят, эмир обожает обычаи степняков. Это когда лошади разрывают изменника на части… Бр-р-р!
– Пресветлый эмир!.. – пискнула она и осеклась под бешеным взглядом Балака. Пресветлый эмир в советчиках не нуждался. Он и сам знал, что делать.
Кольчуга полетела в лицо лекаря. Зейд не успел увернуться, и стальная бляха рассекла ему бровь.
– Шайтан побрал бы твои советы, Зейд! Я распух от твоих снадобий, как лягушка. Уж и в доспех не влажу. Клянусь небом и землей, отныне я глух к твоим словам. Навсегда!
Сказав это, эмир вышел из шатра. Марьям прислушалась. Одно слово прозвучало громче и явственнее других, и девушка обмерла.
Это слово было – «леопард». Или послышалось?
ПРАВЕДНОСТЬ РОШАНА ФАРРОХА
Весь обратный путь Рошана душил смех. Истинно сказал когда-то христианский пророк: кесарю – кесарево, а богу – богово. В смысле: занимайся своим делом и не лезь в то, чего не понимаешь.
Ассасина из него не вышло. Он удачно переоделся, неузнанным проник в лагерь, отыскал Марьям и Хасана, но и всё. Его великолепный план – вывести обоих из лагеря – с треском провалился. Ох, как не вовремя рыцарь в желто-зеленом плаще напал на Балака!
Оставалось полагаться на естественный ход событий. Аша – мистическая сила, закон и понимание – окутывала Рошана. Несмотря на то, что его план провалился, гебр чувствовал, что победил. Тут удачно оброненное слово, там намек… Балак запутался в его сетях. Каждое движение лишь приближало развязку. Фаррох еще не знал как, не знал – отчего, но чувствовал, что эмир обречен.
Завтрашнего дня он не увидит.
Осталось разобраться с Исой и быть наготове. Керим отпустил его под честное слово. Кто знает, быть может, по цитадели уже носятся стражники. Факелами размахивают, пленника ищут. Казначей – мерзавец, но мерзавец обыденный – такой, каким любой бы стал на его месте. Не стоит его подставлять под удар.
Звуки шагов вязли в сонной расслабленности цитадели. Рошан торопился. Через стену он перебрался сквозь закрытый вьюнком пролом. Знай Балак о нем, ему бы не потребовалось и штурма. Тяжело оборонять стену, которая рассыпается на камешки…
– Стой, кто идет? – гортанно выкрикнул стражник.
– Это я, Абдукерим. Я, твой ненавистный десятник, – отозвался Рошан. – Пришел проверить караулы. Отчего это ты на посту спишь?
– Никак нет, десятник! – вытянулся в струнку воин. – Сон для меня запретен. Нешто понимание далеко от нас? Запретное есть запретное, а дозволенное есть…
– Да? – перебил Рошан. – А это что?
Воин тупо заморгал. Аллах велик! Что за чудо? Только что коридор был пуст, и нате вам: девы бесстыжие в легких шелках бегают. На полу ковер расстелен, а на нем чего только нет! Икра, рыбы жареные, куропатки кожицей масляной лоснятся. И каша просяная – с курагой, изюмом, финиками и инжиром – так сладким паром и исходит. В кувшинчике вино финиковое!
А за занавесями – Сабих ибн Васим. Глаза пучит, усы топорщит:
– Встать, Абдукерим!
Страж вскочил:
– Я!
– За бдительность твою и заслуги перед Манбиджем назначаю тебя сотником. Над всеми десятниками начальником.
– Ох, хорошо-то! – радуется стражник. – Ох сердце затрепетало от известий таких. И что, я могу десятнику своему по щекам надавать?
– Можешь, Абдукерим, можешь.
– И бороду ему обрить?
– И это дозволено славному сыну ислама.
– И прочие беды и неприятности причинить?
– Да хоть сейчас!
– Вот счастье-то! Ай, где же этот шелудивый пес? Куда пропал?
…Рошан Фаррох крался по коридору. За его спиной спал нерадивый страж. В снах его мерзавец десятник униженно валялся в ногах, вымаливая пощады. Отводить глаза гебр не любил. Магия – стихия своенравная, добра от нее не жди. Чего хорошего, если стража в цитадели спит? А ну враг ворвется? Но другого выхода он не видел.
На лестнице, ведущей вниз, во тьму казематов, ему встретился Керим.
– Слава Аллаху! – обрадовался казначей. – Я уж думал, всё, сбежал. К Балаку переметнулся.
– Так меня там и ждали, – хмыкнул Рошан. – С раскрытыми объятиями. Вот, забирай своё. – Он стянул с себя одеяния муллы и запихал в мешок. Оставшись в своем обычном халате, гебр почувствовал себя заново родившимся.
– Возвращаемся, – объявил Керим. – Чует моя душа, Иса скоро станет тебя искать. – И добавил то, на что долго не мог решиться: – Как твои дела? Успешны ли?
– Успешны, как всегда, – усмехнулся Рошан. – Ты удивишься, но я успел побывать на свадьбе Хасана и Марьям. Я даже повстречал Усаму Мункхаузида…
– …так он существует? Я думал, это легенда.
– Существует, существует. Я рассказал ему о слабых стенах Манбиджа. О том, где каменщики чинили бреши.
– Но зачем?
Рошан пожал плечами:
– Зачем? Чтобы знать, где они поставят стеноломные машины. Это же полезно – заставить врага действовать так, как ты ожидаешь.
– Аллаха молю, Рошан, чтобы знал ты, что делаешь. От меня это пока сокрыто.
– А ты не волнуйся зря. – Гебр рассмеялся. И хлопнул казначея по плечу: – Из темных туч порой проливается благодатный дождь. И почему бы из бессмыслицы не вышло чего-нибудь полезного? – Он резко остановился. – Тебе лучше бы спрятаться. Я слышу шаги. Иса идет с ковриком крови под мышкой. Чтобы пол не запачкать, когда мне голову рубить станет.
Евнух вжался в стенную нишу. Шаги приближались, и Керим затаил дыхание. Многое ему было непонятно. Он не понимал, зачем Рошан вернулся в город, где ему грозила смерть. Ведь безумец Иса спит и во сне видит, как бы расправиться с Фаррохом!
Не иначе, гебр мастерски владеет ремеслом толкователя снов.
– Здесь, господин. – На стену плеснуло тускло-желтым светом. Стала видна ее убогость: неряшливые швы меж камнями, пятна селитры. Недовольный голос Исы объявил:
– Всем молчать! Всем читать суру «Алькур». Мерзавцу Фарроху шайтановы силы подвластны. Иначе как бы он отвел взгляд моему брату?
– Господин! – отозвался Сабих. – Если он станет колдовать, я отрублю ему голову!
– Говорят, эти кафиры очень пронырливы, – Подтвердил тюремщик. – Оглянуться не успеешь – а он уж притворился хорошим человеком. Любые облики ему дозволены. Ты его рубишь, а он, глядишь, не он – а твоя теща.
– Закрой пасть, дурень! – взвизгнул Иса. – Племянник ишака по материнской линии. Нешто рассуждения дозволены Аллахом простому стражнику? Молчать! Не рассуждать!
– Позволь, я отрублю ему голову!
– Тихо. Ты, Сабих, стань здесь. Вдруг Рошан колдовством выбрался из зиндана? Сердце замирает от страха!
– Я отрублю ему голову!
Фаррох решил, что долго испытывать судьбу не стоит. Насмерть перепуганный Иса лучший собеседник, чем обозленный. Он шагнул в пятно света и склонил голову:
– Мир тебе, Иса. Как спалось повелителю?
Сабих огорченно шмыгнул носом. Рошан появился с той стороны, откуда его не ждали. Чтобы напасть, начальнику стражи пришлось бы оттоптать мозоли на ногах Исы и тюремщика. Зная, как ловко гебр управляется посохом, Сабих и помыслить не мог, чтобы опередить его в бою.
– Откуда ты, нечестивая душа? – поинтересовался Иса.
– Разве ты не знаешь, Иса, что у нас, маздаяснийцев, есть власть над стихиями? Огонь, воздух, вода… о камне я уж не говорю. Но не бойся. Я с миром к тебе пришел.
– Сабих, – слабым голосом позвал Иса, – отруби ему голову.
– С радостью и послушанием, повелитель! – Начальник стражи, которого в последние часы терзали разнообразнейшие сомнения, наконец-то обрел почву под ногами. Стало ясно, что делать. Выхватив меч, он двинулся к Защитнику Городов.
– Сабих! – воскликнул тот. – Вспомни Керима и возрадуйся. Ваше дело обернулось выгодным.
Сабих остановился. Ситуация вновь запуталась. Керим отправился к гебру, чтобы убедить того принять ислам, а потом исчез. Но если казначей преуспел, тогда надо избавляться от Исы и провозглашать Фарроха правителем города. По крайней мере пока город осажден.
Если же нет – то поступать наоборот.
Так кому же рубить голову?
Иса забеспокоился. Внезапно ему пришло в голову, что начальник стражи, казначей и судья его но очень-то любят. А простые люди так и вовсе ненавидят. Еще он вспомнил, что у Сабиха в коридоре дюжина стражников – отпетых головорезов, во всём ему послушных. И еще: проклятый гебр частенько пил с Сабихом вино. Известно же – ничто так не сближает мужчин, как совместные пирушки.
– Постой, Сабих. – Иса облизал пересохшие губы. – Никому рубить головы не надо. Сперва разберемся. – Он с подозрением посмотрел на гебра: – Аллах ведает, как ты выбрался из зиндана, но отчего же ты не убежал?
– Иса, ты меня удивляешь. Я обещал спасти город. Что до остального и до рассказов, где я был, то не лучше ли нам выйти отсюда? Тюремная сырость плохо действует на мои суставы. А известия, которыми я хочу поделиться, отлагательств не терпят.
Иса с радостью согласился. Глядя на выпученные глаза Сабиха, он чувствовал себя в ловушке. Смешки Рошана, красноречивые взгляды воинов – всё это действовало ему на нервы. Сам предатель, он подозревал предательство и в других. Гремя оружием, стражники затопали по лестнице.
«Не вывернется кафир, – решил про себя Иса. – сброшу со стены, и дело с концами». Ему было невдомек, что Сабих обдумывает схожие мысли, но в отношении его самого.
Рошан ни о чем не думал. Сияние аши поглотило его. Переломный миг близился.
Как и в предыдущие осады, всё решит чудо. Но ему следует немного помочь.
Горизонт подернулся нежной алой дымкой. Над Манбиджем поднималось новое утро. Аромат цветущих вишен стал ярче, насыщенней. Стражники бесстрастно таращились за стену, туда, где белели шатры войск Балака. Для переворота Сабих подбирал людей тупых и исполнительных, напрочь лишенных воображения, и сейчас они лишь ждали приказа. Кто-то один должен был погибнуть. А Фаррох это будет или Иса – одному Аллаху известно.
Им это без разницы.
– Смотри, Иса. – Рошан махнул рукой в сторону кустов терновника. – Узнаешь место?
Иса мрачно кивнул. Еще бы не узнать! Тут он встречался с племянником Балака. На этом самом месте сброд Тимурташа гонял Хасана по колючкам. Памятное место. Стена здесь была слабее: как ни старались каменщики укрепить ее, времени не хватило. Развалить ее не составит большого труда.
– Сюда Балак выставит боевые машины. С этого пригорка он попытается разбить стену. Слышишь, Иса? Нам надо готовиться к вылазке.
– Что за безумие ты предлагаешь, кафир? Это означает лезть льву в пасть.
– А почему бы и нет? Вырвать ему зубы. Мы спрячем дюжину верных людей в терновнике. Пока солнце не встало и лагерь не проснулся после вчерашней попойки. Пусть ждут, а в нужный момент ударят.
Иса подошел к краю стены и заглянул вниз. Сабих напрягся. Стражники переглянулись с мрачным весельем на лицах.
– О Аллах! – слабым голосом сказал Иса. – Я не слышал более глупых слов за всю жизнь. Сабих, давай казним этого кафира прямо здесь и покончим с этим.
– Кафира? – ухмылка начальника стражи стала шире.
Иса выпрямился:
– Нечестивый! Или ты думаешь, что я не знаю, о чем вы договаривались с Керимом? Меня погубить, а город отдать проклятому мерзавцу! Да пожрет гиена твои вонючие кишки! – Он обернулся к стражникам и указал на Рошана: – Эй, взять его! Немедленно!
Нкто не двинулся с места. Сабих покачал головой.
– Не спеши, Иса. Манбидж нам ценнее твоей крови. Ты предал брата, предашь и нас. А Рошан принял истинную веру и перестал быть гебром. Он станет раисом города.
Стражники поддержали его одобряющими выкриками. Слушая их, Иса успокоился. Бывает так, что ребенок в один миг становится взрослым. Это и произошло с ним.
– Принял ислам, говоришь? – сказал он насмешливо, – Ну что ж… Пусть тогда произнесет символ веры.
Рошан молчал.
– Повторяй за мной: «Верую в Аллаха великого, не имеющего товарищей, и в то, что Магомет – пророк его».
Воины неуверенно переминались с ноги на ногу. В их глазах появилась растерянность.
– Рошан, что же ты? – Сабих растерянно схватился за рукоять меча. – Ведь Иса сдерет с тебя кожу. Повторяй за ним!
– Не стану. Иса прав. Кериму не удалось обратить меня в ислам.
В припадке веселья Иса хлопнул себя по бедрам:
– Я ведь говорил! Этот кафир упрям, как дряхлый мул, а вы хотели отдать ему город. И как Аллах допускает в людях глупость, подобную этой? Взять его!
Зашелестела сталь мечей. Стражники двинулись к гебру. Рошан даже не шелохнулся.
– Думай, Сабих! – крикнул он. – Реши же, на чьей ты стороне. – В голосе его звучала такая уверенность, что воины замедлили шаг. – Я могу снять эту осаду. Иса же вас погубит.
– Аллах не видел подобного лжеца, – усмехнулся Иса. – И ведь как врет! Голос не задрожит, щека не дрогнет. Ай, Рошан! Я прикажу сшить из твоей шкуры плащ. Стану ходить в нем на базар – и видит Аллах, в торге и плутовстве мне не найдется равных. Ну скажи, скажи, безумец, на что ты надеешься? Как ты выполнишь обещанное?
– Оглянись, Иса. Что ты там видишь?
Иса повернул голову. Зрачки его расширились.
По вытоптанной траве, мимо торчащего облаком терновника шли двое. Они были слишком заняты, чтобы обращать внимание на разные пустяки. На стену Манбиджа, на сгрудившихся на ней солдат. Беседа, увлекшая их, оказалась столь занимательной, что они забыли обо всём на свете.
От стены их отделяло расстояние полета стрелы.
Нет, уже меньше.
– Это Балак, – с благоговением начал Сабих. – А с ним…
– Усама ибн Мункыз. Славный воин и правдивый человек, которого вы незаслуженно считаете вралем, – докончил Рошан. И жестом, не терпящим возражения, вытянул руку: – Лук и стрелы. Быстро!
– Нет! – истерично выкрикнул Иса. – Не вздумай, проклятый кафир! Балак – истинный воин Пророка, а ты…
– Скорее. Он уходит.
Расталкивая стражников, к Рошану бросился человек в шапке с торбаганьими хвостиками:
– На! Держи!
И, обернувшись к воинам, заговорил взахлеб:
– Я его знаю! Он попадет! Приходил к нам… спорил… ворону подстрелил! А мой лук ему привычен и знаком, хвала Аллаху!
Фаррох усмехнулся. Горячий парень Басир, с которым он соревновался в меткости. А если говорить честно, не соревновался, а хвастался. Ворону подстрелил, надо же…
Балак уже выходил из опасной зоны. Спутник его, славный воин Усама, шел неудачно, почти закрывая эмира. Будь Балак стройнее или ниже ростом, Рошан не стал бы и пробовать. Но, к счастью, эмира не зря звали Горой.
«Если я попаду в Усаму, вселенная мне не простит – мелькнула непонятно откуда взявшаяся мысль. – Этот фантазер и поэт принадлежит всему миру. И нам, и будущим поколениям. Балак же принадлежал себе самому, своей алчности и тщеславию. Ворона, прыгающая в пожухлой траве».
Плавным движением Рошан натянул тетиву. Аша искрилась на кончике его стрелы – яростная, неукротимая. Почти не целясь, гебр выстрелил.
История изменила свой ход.
Ассасина из него не вышло. Он удачно переоделся, неузнанным проник в лагерь, отыскал Марьям и Хасана, но и всё. Его великолепный план – вывести обоих из лагеря – с треском провалился. Ох, как не вовремя рыцарь в желто-зеленом плаще напал на Балака!
Оставалось полагаться на естественный ход событий. Аша – мистическая сила, закон и понимание – окутывала Рошана. Несмотря на то, что его план провалился, гебр чувствовал, что победил. Тут удачно оброненное слово, там намек… Балак запутался в его сетях. Каждое движение лишь приближало развязку. Фаррох еще не знал как, не знал – отчего, но чувствовал, что эмир обречен.
Завтрашнего дня он не увидит.
Осталось разобраться с Исой и быть наготове. Керим отпустил его под честное слово. Кто знает, быть может, по цитадели уже носятся стражники. Факелами размахивают, пленника ищут. Казначей – мерзавец, но мерзавец обыденный – такой, каким любой бы стал на его месте. Не стоит его подставлять под удар.
Звуки шагов вязли в сонной расслабленности цитадели. Рошан торопился. Через стену он перебрался сквозь закрытый вьюнком пролом. Знай Балак о нем, ему бы не потребовалось и штурма. Тяжело оборонять стену, которая рассыпается на камешки…
– Стой, кто идет? – гортанно выкрикнул стражник.
– Это я, Абдукерим. Я, твой ненавистный десятник, – отозвался Рошан. – Пришел проверить караулы. Отчего это ты на посту спишь?
– Никак нет, десятник! – вытянулся в струнку воин. – Сон для меня запретен. Нешто понимание далеко от нас? Запретное есть запретное, а дозволенное есть…
– Да? – перебил Рошан. – А это что?
Воин тупо заморгал. Аллах велик! Что за чудо? Только что коридор был пуст, и нате вам: девы бесстыжие в легких шелках бегают. На полу ковер расстелен, а на нем чего только нет! Икра, рыбы жареные, куропатки кожицей масляной лоснятся. И каша просяная – с курагой, изюмом, финиками и инжиром – так сладким паром и исходит. В кувшинчике вино финиковое!
А за занавесями – Сабих ибн Васим. Глаза пучит, усы топорщит:
– Встать, Абдукерим!
Страж вскочил:
– Я!
– За бдительность твою и заслуги перед Манбиджем назначаю тебя сотником. Над всеми десятниками начальником.
– Ох, хорошо-то! – радуется стражник. – Ох сердце затрепетало от известий таких. И что, я могу десятнику своему по щекам надавать?
– Можешь, Абдукерим, можешь.
– И бороду ему обрить?
– И это дозволено славному сыну ислама.
– И прочие беды и неприятности причинить?
– Да хоть сейчас!
– Вот счастье-то! Ай, где же этот шелудивый пес? Куда пропал?
…Рошан Фаррох крался по коридору. За его спиной спал нерадивый страж. В снах его мерзавец десятник униженно валялся в ногах, вымаливая пощады. Отводить глаза гебр не любил. Магия – стихия своенравная, добра от нее не жди. Чего хорошего, если стража в цитадели спит? А ну враг ворвется? Но другого выхода он не видел.
На лестнице, ведущей вниз, во тьму казематов, ему встретился Керим.
– Слава Аллаху! – обрадовался казначей. – Я уж думал, всё, сбежал. К Балаку переметнулся.
– Так меня там и ждали, – хмыкнул Рошан. – С раскрытыми объятиями. Вот, забирай своё. – Он стянул с себя одеяния муллы и запихал в мешок. Оставшись в своем обычном халате, гебр почувствовал себя заново родившимся.
– Возвращаемся, – объявил Керим. – Чует моя душа, Иса скоро станет тебя искать. – И добавил то, на что долго не мог решиться: – Как твои дела? Успешны ли?
– Успешны, как всегда, – усмехнулся Рошан. – Ты удивишься, но я успел побывать на свадьбе Хасана и Марьям. Я даже повстречал Усаму Мункхаузида…
– …так он существует? Я думал, это легенда.
– Существует, существует. Я рассказал ему о слабых стенах Манбиджа. О том, где каменщики чинили бреши.
– Но зачем?
Рошан пожал плечами:
– Зачем? Чтобы знать, где они поставят стеноломные машины. Это же полезно – заставить врага действовать так, как ты ожидаешь.
– Аллаха молю, Рошан, чтобы знал ты, что делаешь. От меня это пока сокрыто.
– А ты не волнуйся зря. – Гебр рассмеялся. И хлопнул казначея по плечу: – Из темных туч порой проливается благодатный дождь. И почему бы из бессмыслицы не вышло чего-нибудь полезного? – Он резко остановился. – Тебе лучше бы спрятаться. Я слышу шаги. Иса идет с ковриком крови под мышкой. Чтобы пол не запачкать, когда мне голову рубить станет.
Евнух вжался в стенную нишу. Шаги приближались, и Керим затаил дыхание. Многое ему было непонятно. Он не понимал, зачем Рошан вернулся в город, где ему грозила смерть. Ведь безумец Иса спит и во сне видит, как бы расправиться с Фаррохом!
Не иначе, гебр мастерски владеет ремеслом толкователя снов.
– Здесь, господин. – На стену плеснуло тускло-желтым светом. Стала видна ее убогость: неряшливые швы меж камнями, пятна селитры. Недовольный голос Исы объявил:
– Всем молчать! Всем читать суру «Алькур». Мерзавцу Фарроху шайтановы силы подвластны. Иначе как бы он отвел взгляд моему брату?
– Господин! – отозвался Сабих. – Если он станет колдовать, я отрублю ему голову!
– Говорят, эти кафиры очень пронырливы, – Подтвердил тюремщик. – Оглянуться не успеешь – а он уж притворился хорошим человеком. Любые облики ему дозволены. Ты его рубишь, а он, глядишь, не он – а твоя теща.
– Закрой пасть, дурень! – взвизгнул Иса. – Племянник ишака по материнской линии. Нешто рассуждения дозволены Аллахом простому стражнику? Молчать! Не рассуждать!
– Позволь, я отрублю ему голову!
– Тихо. Ты, Сабих, стань здесь. Вдруг Рошан колдовством выбрался из зиндана? Сердце замирает от страха!
– Я отрублю ему голову!
Фаррох решил, что долго испытывать судьбу не стоит. Насмерть перепуганный Иса лучший собеседник, чем обозленный. Он шагнул в пятно света и склонил голову:
– Мир тебе, Иса. Как спалось повелителю?
Сабих огорченно шмыгнул носом. Рошан появился с той стороны, откуда его не ждали. Чтобы напасть, начальнику стражи пришлось бы оттоптать мозоли на ногах Исы и тюремщика. Зная, как ловко гебр управляется посохом, Сабих и помыслить не мог, чтобы опередить его в бою.
– Откуда ты, нечестивая душа? – поинтересовался Иса.
– Разве ты не знаешь, Иса, что у нас, маздаяснийцев, есть власть над стихиями? Огонь, воздух, вода… о камне я уж не говорю. Но не бойся. Я с миром к тебе пришел.
– Сабих, – слабым голосом позвал Иса, – отруби ему голову.
– С радостью и послушанием, повелитель! – Начальник стражи, которого в последние часы терзали разнообразнейшие сомнения, наконец-то обрел почву под ногами. Стало ясно, что делать. Выхватив меч, он двинулся к Защитнику Городов.
– Сабих! – воскликнул тот. – Вспомни Керима и возрадуйся. Ваше дело обернулось выгодным.
Сабих остановился. Ситуация вновь запуталась. Керим отправился к гебру, чтобы убедить того принять ислам, а потом исчез. Но если казначей преуспел, тогда надо избавляться от Исы и провозглашать Фарроха правителем города. По крайней мере пока город осажден.
Если же нет – то поступать наоборот.
Так кому же рубить голову?
Иса забеспокоился. Внезапно ему пришло в голову, что начальник стражи, казначей и судья его но очень-то любят. А простые люди так и вовсе ненавидят. Еще он вспомнил, что у Сабиха в коридоре дюжина стражников – отпетых головорезов, во всём ему послушных. И еще: проклятый гебр частенько пил с Сабихом вино. Известно же – ничто так не сближает мужчин, как совместные пирушки.
– Постой, Сабих. – Иса облизал пересохшие губы. – Никому рубить головы не надо. Сперва разберемся. – Он с подозрением посмотрел на гебра: – Аллах ведает, как ты выбрался из зиндана, но отчего же ты не убежал?
– Иса, ты меня удивляешь. Я обещал спасти город. Что до остального и до рассказов, где я был, то не лучше ли нам выйти отсюда? Тюремная сырость плохо действует на мои суставы. А известия, которыми я хочу поделиться, отлагательств не терпят.
Иса с радостью согласился. Глядя на выпученные глаза Сабиха, он чувствовал себя в ловушке. Смешки Рошана, красноречивые взгляды воинов – всё это действовало ему на нервы. Сам предатель, он подозревал предательство и в других. Гремя оружием, стражники затопали по лестнице.
«Не вывернется кафир, – решил про себя Иса. – сброшу со стены, и дело с концами». Ему было невдомек, что Сабих обдумывает схожие мысли, но в отношении его самого.
Рошан ни о чем не думал. Сияние аши поглотило его. Переломный миг близился.
Как и в предыдущие осады, всё решит чудо. Но ему следует немного помочь.
Горизонт подернулся нежной алой дымкой. Над Манбиджем поднималось новое утро. Аромат цветущих вишен стал ярче, насыщенней. Стражники бесстрастно таращились за стену, туда, где белели шатры войск Балака. Для переворота Сабих подбирал людей тупых и исполнительных, напрочь лишенных воображения, и сейчас они лишь ждали приказа. Кто-то один должен был погибнуть. А Фаррох это будет или Иса – одному Аллаху известно.
Им это без разницы.
– Смотри, Иса. – Рошан махнул рукой в сторону кустов терновника. – Узнаешь место?
Иса мрачно кивнул. Еще бы не узнать! Тут он встречался с племянником Балака. На этом самом месте сброд Тимурташа гонял Хасана по колючкам. Памятное место. Стена здесь была слабее: как ни старались каменщики укрепить ее, времени не хватило. Развалить ее не составит большого труда.
– Сюда Балак выставит боевые машины. С этого пригорка он попытается разбить стену. Слышишь, Иса? Нам надо готовиться к вылазке.
– Что за безумие ты предлагаешь, кафир? Это означает лезть льву в пасть.
– А почему бы и нет? Вырвать ему зубы. Мы спрячем дюжину верных людей в терновнике. Пока солнце не встало и лагерь не проснулся после вчерашней попойки. Пусть ждут, а в нужный момент ударят.
Иса подошел к краю стены и заглянул вниз. Сабих напрягся. Стражники переглянулись с мрачным весельем на лицах.
– О Аллах! – слабым голосом сказал Иса. – Я не слышал более глупых слов за всю жизнь. Сабих, давай казним этого кафира прямо здесь и покончим с этим.
– Кафира? – ухмылка начальника стражи стала шире.
Иса выпрямился:
– Нечестивый! Или ты думаешь, что я не знаю, о чем вы договаривались с Керимом? Меня погубить, а город отдать проклятому мерзавцу! Да пожрет гиена твои вонючие кишки! – Он обернулся к стражникам и указал на Рошана: – Эй, взять его! Немедленно!
Нкто не двинулся с места. Сабих покачал головой.
– Не спеши, Иса. Манбидж нам ценнее твоей крови. Ты предал брата, предашь и нас. А Рошан принял истинную веру и перестал быть гебром. Он станет раисом города.
Стражники поддержали его одобряющими выкриками. Слушая их, Иса успокоился. Бывает так, что ребенок в один миг становится взрослым. Это и произошло с ним.
– Принял ислам, говоришь? – сказал он насмешливо, – Ну что ж… Пусть тогда произнесет символ веры.
Рошан молчал.
– Повторяй за мной: «Верую в Аллаха великого, не имеющего товарищей, и в то, что Магомет – пророк его».
Воины неуверенно переминались с ноги на ногу. В их глазах появилась растерянность.
– Рошан, что же ты? – Сабих растерянно схватился за рукоять меча. – Ведь Иса сдерет с тебя кожу. Повторяй за ним!
– Не стану. Иса прав. Кериму не удалось обратить меня в ислам.
В припадке веселья Иса хлопнул себя по бедрам:
– Я ведь говорил! Этот кафир упрям, как дряхлый мул, а вы хотели отдать ему город. И как Аллах допускает в людях глупость, подобную этой? Взять его!
Зашелестела сталь мечей. Стражники двинулись к гебру. Рошан даже не шелохнулся.
– Думай, Сабих! – крикнул он. – Реши же, на чьей ты стороне. – В голосе его звучала такая уверенность, что воины замедлили шаг. – Я могу снять эту осаду. Иса же вас погубит.
– Аллах не видел подобного лжеца, – усмехнулся Иса. – И ведь как врет! Голос не задрожит, щека не дрогнет. Ай, Рошан! Я прикажу сшить из твоей шкуры плащ. Стану ходить в нем на базар – и видит Аллах, в торге и плутовстве мне не найдется равных. Ну скажи, скажи, безумец, на что ты надеешься? Как ты выполнишь обещанное?
– Оглянись, Иса. Что ты там видишь?
Иса повернул голову. Зрачки его расширились.
По вытоптанной траве, мимо торчащего облаком терновника шли двое. Они были слишком заняты, чтобы обращать внимание на разные пустяки. На стену Манбиджа, на сгрудившихся на ней солдат. Беседа, увлекшая их, оказалась столь занимательной, что они забыли обо всём на свете.
От стены их отделяло расстояние полета стрелы.
Нет, уже меньше.
– Это Балак, – с благоговением начал Сабих. – А с ним…
– Усама ибн Мункыз. Славный воин и правдивый человек, которого вы незаслуженно считаете вралем, – докончил Рошан. И жестом, не терпящим возражения, вытянул руку: – Лук и стрелы. Быстро!
– Нет! – истерично выкрикнул Иса. – Не вздумай, проклятый кафир! Балак – истинный воин Пророка, а ты…
– Скорее. Он уходит.
Расталкивая стражников, к Рошану бросился человек в шапке с торбаганьими хвостиками:
– На! Держи!
И, обернувшись к воинам, заговорил взахлеб:
– Я его знаю! Он попадет! Приходил к нам… спорил… ворону подстрелил! А мой лук ему привычен и знаком, хвала Аллаху!
Фаррох усмехнулся. Горячий парень Басир, с которым он соревновался в меткости. А если говорить честно, не соревновался, а хвастался. Ворону подстрелил, надо же…
Балак уже выходил из опасной зоны. Спутник его, славный воин Усама, шел неудачно, почти закрывая эмира. Будь Балак стройнее или ниже ростом, Рошан не стал бы и пробовать. Но, к счастью, эмира не зря звали Горой.
«Если я попаду в Усаму, вселенная мне не простит – мелькнула непонятно откуда взявшаяся мысль. – Этот фантазер и поэт принадлежит всему миру. И нам, и будущим поколениям. Балак же принадлежал себе самому, своей алчности и тщеславию. Ворона, прыгающая в пожухлой траве».
Плавным движением Рошан натянул тетиву. Аша искрилась на кончике его стрелы – яростная, неукротимая. Почти не целясь, гебр выстрелил.
История изменила свой ход.
ХАСАН ИБН КУМУШТЕГИН, ИЛИ ИГРОКИ МИЛОСТЬЮ АЛЛАХА
В армейском зиндане стояла непрошибаемая вонь. Пахло потом, испражнениями, протухшей капустой. Тимурташ, став лагерем подле Манбиджа, чуть ли не в первую очередь распорядился, чтобы выкопали яму. Зинданы и тюрьмы были пунктиком юного эмира. В месте, где не имелось бы поблизости уютного и вонючего узилища, он чувствовал себя неспокойно.
Туркмены рыли зиндан, проклиная всё и вся. Им не давала покоя мысль, что они стараются для самих себя. Яма вышла достаточно просторной и вместила всех пленных, но для слабейших превратилась в братскую могилу.
После того как эмир казнил пленных франков, стало немного полегче. Дьявольская духота, от которой перед глазами плыли зеленые круги, немного рассеялась. Немного – так, чтобы можно было жить.
Помните случай, так и не попавший в «Занимательные истории» Абу Али аль-Мухассина ат-Танухи? «Жена говорит мужу: «О свет очей моих! Ты был у городского судьи и играл в шахматы. Но отчего же так пахнет от тебя вином?» На что муж резко ответил: «Ради Аллаха великого, милостивого! Жена, разве шахматами должно от меня пахнуть?»
Когда Хасану рассказывают эту историю, он грустно улыбается. Запах шахмат для него навеки связан с тюремной вонью, от которой не было спасения в зиндане Тимурташа.
Дело в том, что все обитатели ямы, выжившие в проклятой бойне, были непревзойденными шахматистами.
– Клянушь ражводом ш женами, которых у меня нет, этой партии тебе не одолеть! – старик по-бабьи пожевал беззубым ртом. – Хожу ладьей на край дошки. – И уточнил: – крайний из принадлежащих тебе.
– Э-э, уважаемый шейх! Не смешите мою феску. Там уже три хода стоит ваш конь.
– Неправда! – взорвался гул голосов. Возмущенный рык Хасана влился в него, как ручей в реку: – У нас все ходы запомнены.
От бучи, поднятой заключенными, к небу поднялись волны зловония. Где-то там, в недосягаемой выси, зашевелился стражник.
– Эй, уважаемые! – просипел он. – Нельзя ли потише? Устроили ромашку, понимаешь: ферзь туда – конь сюда. Спать мешаете!
– А вам и нельзя спать! Нельзя! – визгливо заволновался иудей. – Вдруг мы бежать вздумаем? И сиятельный Хасан тоже подтвердит.
Поднялась перебранка. Заключенные сообща доказали стражнику, необразованному туркмену из Джазира, что он ни бельмеса не смыслит в жизни. И что коль Аллах обделил его удачей и разумением, ему следует сидеть тихо и слушать благочестивые беседы умных людей. Вскоре разговор сам собой перешел на последнюю партию. Дело чуть не дошло до драки.
Тут следует кое-что пояснить: время утренней молитвы только миновало, и в зиндане стояла жуткая темень. Игроки делали ходы по памяти, держа в голове доску и фигуры на ней. Нумерацию полей в те времена еще не придумали, и фраза «хожу е-2, е-4» просто не могла прозвучать. Ходы назывались приблизительно: «конь на два поля в сторону Мекки, а потом направо» или «Аллах дозволил мне объявить тебе шах, о сын недоношенной свиньи». Понятия «вправо», «вниз» и «путем хаджа» игроки понимали каждый по-своему, из чего возникало немало двусмысленных ситуаций. А так как играли на раздевание (деньги давно отобрали стражники), размолвки доходили до мордобоя.
Старик горячился:
– Муша, дитя халебшкого порока! Где моя ладья? Что жа обман такой? У края штояла моя ладья!
– Ай, ну что вы хотите от бедного иудея? Уважаемый Убайда, вы даже не помните, как зовут вашу маму. Таки ладьи там не было.
– Была! – завопила половина зиндана.
– Не было! – отвечала вторая половина.
– Начнем шнова, – миролюбиво предложил старик. – И будь внимательнее, Муша. Аллах покарает тебя за дерзость.
Но Моисей играть отказался. По его словам выходило, что партию он выиграл, но в зиндане слишком многие завидуют удачливости избранного народа. Свято место пусто не бывает – играть с шейхом вызвался крючконосый толстячок, торговец шелком.
За спиной Хасана вздохнул развязный багдадец:
– Жрать хочется… Вы знаете повара Бурзуки? Нет? О-о, тогда жизнь ваша исполнена бессмыслицы. Он-то сам из куйрешитов, пройдоха. И в мастерстве своем достиг высших вершин. Когда у нас закончилась провизия, он сварил бешбармак из мелко покрошенных коней и слонов. А мы были уверены, что едим нежнейшее мясо ягненка.
– А я играл в шахматы с румийской принцесой, – сообщил кто-то в темноте. – Двадцать пять лет назад. Умнейшая женщина! И до тонкостей познала игру.
– Двадшать пять? – усомнился шейх. – Принцещще было тогда лет шешнадцать. В этом вожраште девы безрашшудны и вжбалмошны, хвала Аллаху.
– Ну да, – не смутился рассказчик. Судя по говору, он был крестоносцем, неведомо как избежавшим гибели от руки Балака. – Но ей тогда было еще меньше. Я состоял в свите сира Боэмунда. Мы гостили у императора Алексея, и он, услышав, что я играю в шахматы, не успокоился, пока не послал за дочерью. В общем, сыграли мы. Сами понимаете… На кону были моя голова и ее девичья честь.
– Развратные румы! – послышались возмущенные голоса. – Но как такое могло быть?!
– Это всё Боэмунд. Пройдоха редкостный, куда там румийцам. С девичьей честью, конечно, накладка вышла. Император в запале ляпнул. Но он ничем не рисковал. Девчонка до того дня не проиграла ни одной партии. А мне постоянно приходилось справляться, какой буквой ходит конь. Я был неграмотен. И дьявольски красив.
Крестоносец перевел дыхание. Небо над головой помаленьку начало светлеть. Решетка выделялась яркими черными клетками.
– Ну-ну, – засопел торговец. – Утро на плахе против ночи с принцессой. И как ты остался жив?
– Вы, сарацины, обделены воображением. А ведь всё просто. Принцесса в те времена была совсем девчонкой – наивной и мечтательной. Нас, франков, она боялась и ненавидела. А при виде Боэмунда краснела до корней волос. Обаятелен был, чертяка. Мне не требовалось знать игру, чтобы одержать верх. Когда я совершил очередную глупость, принцесса Анна рассердилась. «Куда ты смотришь, безумец! – прикрикнула она. – Ты уже почти получил мат. Тебя считай что обезглавили!»
– А ты?
– А я ответил: «Какие красивые грудки, Ваше Высочество. Возможно ли отвести от них взгляд? Игра еще продолжается, а счастье переменчиво. Вряд ли сыщется большего стыда и позора, чем когда ты попадешь ко мне в руки совсем голая».
Принцесса смутилась и перестала смотреть на доску Мы сидели и переглядывались. Вскоре ситуация на доске стала совершенно угрожающей. Не было сил, что могли спасти принцессу от поражения. – Крестоносец вздохнул: – И тогда эта скотина Боэмунд опрокинул шахматный столик.
Пленники не сдержали вздоха разочарования.
– Принцесса кричала, что отлично помнит позицию, – продолжал франк. – А чего там помним. – с пяток фигур оставалось… До слез дошло. Но император услал ее с глаз долой. А утром выдал нам и припасов, и снаряжения, и денег. Золотом зал набил. Мол, что угодно, только убирайтесь побыстрее отсюда. Очень за свою девчонку боялся. А ведь до того мурыжил нас в Константинополе чуть ли не месяц.
Старый шейх деликатно кашлянул:
– Удивительная иштория. Что же до игроков в шахаты, то ибн-Маймун и шам неплохо играл. Аллах наделил его хитроштью, но жабыл дать мудрошти.
– Но-но! – вскинулся крестоносец.
На него зашикали.
– Однажды мне довелош попашть в плен к франкам. О шайтаново шемя! Ибн-Маймун предложил мне шыграть на швободу. Но дошка! Но фигуры!
– А что было не так с фигурами, уважаемый?
– На дошке вмешто коней и ладей штояли кубки и кувшины ш вином – тем, што жапретно для мушульманина. Жбив фигуру противника, ее шледовало выпить. – Шейх сделал драматическую паузу и объявил: – Проиграй я, и рабштво штало бы моим уделом. Хвала Аллаху за то, што шлучилощ дальше!
Слушатели затаили дыхание. Ничто не нарушало тишину, кроме сопения стражника наверху да треска факела.
– Да поразит Аллах тряшучкой вшех чушежемцев! Я вожнеш молитву Вшевышнему и принялша жа игру. Франк жаметил мою нерешительношть. Шловно нашмехаяшь надо мной, он подштавил мне вше швои фигуры. О шелудивый пеш! Шлёжы лилиш иж моих глаж. Но вжатие было жапретно для меня.
– А что было потом, уважаемый?
– А потом Аллах внушил мне небывалую мудрошть. И именем пророка на уштах я пожертвовал нечештивцу ферзя…
– О!
– …и обеих швоих ладей…
– Ах!!
– …а потом жделал жакушку жапретной для франкшкого рыцаря. Выпив три кувшина обжигающего прошяного вина, он упал лицом на дошку, тем шамым прижнав швое поражение. Так я шпашша, хвала Аллаху!
– И вы думаете, что это хорошая история? – поинтересовался Моисей. – Это дрянь, а не история. Вы, наверное, не слышали хороших историй, шейх. Вот я вам расскажу!.. – В голосе его появились умоляющие нотки. Заветный рассказ томился под сердцем, ожидая своего часа. – Слушайте! У нас жил песик по имени Ибрагим. И когда матушка читала Тору, он целый день стоял рядом со светильником на голове.
– Муса, но при чем тут шахматы?
– Они еще спрашивают! Да вы видели того песика? Я умоляю! Будь у вас такой песик, вы забыли бы о любых шахматах.
Над головой раздался вопль. Заключенные притихли. Некоторое время не происходило ничего, а потом…
– Убили! Уби-и-или!! – И тут же:
– О какую потерю понес ислам!
Отблески света пробежали от одной стенки к другой. И еще. И снова. Наверху кто-то носился с факелами туда-обратно.
– Что же там случилось? – удивился торговец. – Какое-то важное дело постигло наших врагов. Кстати, мы не доиграли.
– Я побил шлоном твою пешку, – любезно сообщил шейх.
– Какую? Правую или левую? Знайте же, что мои дедушка Джафар был страстным шахматистом. Умирая он настолько ослабел, что вместо слов «Нет бога, кроме Аллаха», сказал: «Шах тебе! Оставь ладью в покое». А имам отвечал…
Яму осветил факел. Пленники завозились, закрывая глаза руками. Девичий голос жалобно позвал:
– Хасан! Хасан, муж мой возлюбленный! Ты здесь?
– Кто звал меня? – удивился Хасан. – Кто помнит мое имя?
– Это я, Марьям. Хвала Аллаху, ты жив, мой господин.
– Уходи, Марьям. Уходи. Аллах сделал меня твоим рабом. Как вынести такой позор мусульманину?
Туркмены рыли зиндан, проклиная всё и вся. Им не давала покоя мысль, что они стараются для самих себя. Яма вышла достаточно просторной и вместила всех пленных, но для слабейших превратилась в братскую могилу.
После того как эмир казнил пленных франков, стало немного полегче. Дьявольская духота, от которой перед глазами плыли зеленые круги, немного рассеялась. Немного – так, чтобы можно было жить.
Помните случай, так и не попавший в «Занимательные истории» Абу Али аль-Мухассина ат-Танухи? «Жена говорит мужу: «О свет очей моих! Ты был у городского судьи и играл в шахматы. Но отчего же так пахнет от тебя вином?» На что муж резко ответил: «Ради Аллаха великого, милостивого! Жена, разве шахматами должно от меня пахнуть?»
Когда Хасану рассказывают эту историю, он грустно улыбается. Запах шахмат для него навеки связан с тюремной вонью, от которой не было спасения в зиндане Тимурташа.
Дело в том, что все обитатели ямы, выжившие в проклятой бойне, были непревзойденными шахматистами.
– Клянушь ражводом ш женами, которых у меня нет, этой партии тебе не одолеть! – старик по-бабьи пожевал беззубым ртом. – Хожу ладьей на край дошки. – И уточнил: – крайний из принадлежащих тебе.
– Э-э, уважаемый шейх! Не смешите мою феску. Там уже три хода стоит ваш конь.
– Неправда! – взорвался гул голосов. Возмущенный рык Хасана влился в него, как ручей в реку: – У нас все ходы запомнены.
От бучи, поднятой заключенными, к небу поднялись волны зловония. Где-то там, в недосягаемой выси, зашевелился стражник.
– Эй, уважаемые! – просипел он. – Нельзя ли потише? Устроили ромашку, понимаешь: ферзь туда – конь сюда. Спать мешаете!
– А вам и нельзя спать! Нельзя! – визгливо заволновался иудей. – Вдруг мы бежать вздумаем? И сиятельный Хасан тоже подтвердит.
Поднялась перебранка. Заключенные сообща доказали стражнику, необразованному туркмену из Джазира, что он ни бельмеса не смыслит в жизни. И что коль Аллах обделил его удачей и разумением, ему следует сидеть тихо и слушать благочестивые беседы умных людей. Вскоре разговор сам собой перешел на последнюю партию. Дело чуть не дошло до драки.
Тут следует кое-что пояснить: время утренней молитвы только миновало, и в зиндане стояла жуткая темень. Игроки делали ходы по памяти, держа в голове доску и фигуры на ней. Нумерацию полей в те времена еще не придумали, и фраза «хожу е-2, е-4» просто не могла прозвучать. Ходы назывались приблизительно: «конь на два поля в сторону Мекки, а потом направо» или «Аллах дозволил мне объявить тебе шах, о сын недоношенной свиньи». Понятия «вправо», «вниз» и «путем хаджа» игроки понимали каждый по-своему, из чего возникало немало двусмысленных ситуаций. А так как играли на раздевание (деньги давно отобрали стражники), размолвки доходили до мордобоя.
Старик горячился:
– Муша, дитя халебшкого порока! Где моя ладья? Что жа обман такой? У края штояла моя ладья!
– Ай, ну что вы хотите от бедного иудея? Уважаемый Убайда, вы даже не помните, как зовут вашу маму. Таки ладьи там не было.
– Была! – завопила половина зиндана.
– Не было! – отвечала вторая половина.
– Начнем шнова, – миролюбиво предложил старик. – И будь внимательнее, Муша. Аллах покарает тебя за дерзость.
Но Моисей играть отказался. По его словам выходило, что партию он выиграл, но в зиндане слишком многие завидуют удачливости избранного народа. Свято место пусто не бывает – играть с шейхом вызвался крючконосый толстячок, торговец шелком.
За спиной Хасана вздохнул развязный багдадец:
– Жрать хочется… Вы знаете повара Бурзуки? Нет? О-о, тогда жизнь ваша исполнена бессмыслицы. Он-то сам из куйрешитов, пройдоха. И в мастерстве своем достиг высших вершин. Когда у нас закончилась провизия, он сварил бешбармак из мелко покрошенных коней и слонов. А мы были уверены, что едим нежнейшее мясо ягненка.
– А я играл в шахматы с румийской принцесой, – сообщил кто-то в темноте. – Двадцать пять лет назад. Умнейшая женщина! И до тонкостей познала игру.
– Двадшать пять? – усомнился шейх. – Принцещще было тогда лет шешнадцать. В этом вожраште девы безрашшудны и вжбалмошны, хвала Аллаху.
– Ну да, – не смутился рассказчик. Судя по говору, он был крестоносцем, неведомо как избежавшим гибели от руки Балака. – Но ей тогда было еще меньше. Я состоял в свите сира Боэмунда. Мы гостили у императора Алексея, и он, услышав, что я играю в шахматы, не успокоился, пока не послал за дочерью. В общем, сыграли мы. Сами понимаете… На кону были моя голова и ее девичья честь.
– Развратные румы! – послышались возмущенные голоса. – Но как такое могло быть?!
– Это всё Боэмунд. Пройдоха редкостный, куда там румийцам. С девичьей честью, конечно, накладка вышла. Император в запале ляпнул. Но он ничем не рисковал. Девчонка до того дня не проиграла ни одной партии. А мне постоянно приходилось справляться, какой буквой ходит конь. Я был неграмотен. И дьявольски красив.
Крестоносец перевел дыхание. Небо над головой помаленьку начало светлеть. Решетка выделялась яркими черными клетками.
– Ну-ну, – засопел торговец. – Утро на плахе против ночи с принцессой. И как ты остался жив?
– Вы, сарацины, обделены воображением. А ведь всё просто. Принцесса в те времена была совсем девчонкой – наивной и мечтательной. Нас, франков, она боялась и ненавидела. А при виде Боэмунда краснела до корней волос. Обаятелен был, чертяка. Мне не требовалось знать игру, чтобы одержать верх. Когда я совершил очередную глупость, принцесса Анна рассердилась. «Куда ты смотришь, безумец! – прикрикнула она. – Ты уже почти получил мат. Тебя считай что обезглавили!»
– А ты?
– А я ответил: «Какие красивые грудки, Ваше Высочество. Возможно ли отвести от них взгляд? Игра еще продолжается, а счастье переменчиво. Вряд ли сыщется большего стыда и позора, чем когда ты попадешь ко мне в руки совсем голая».
Принцесса смутилась и перестала смотреть на доску Мы сидели и переглядывались. Вскоре ситуация на доске стала совершенно угрожающей. Не было сил, что могли спасти принцессу от поражения. – Крестоносец вздохнул: – И тогда эта скотина Боэмунд опрокинул шахматный столик.
Пленники не сдержали вздоха разочарования.
– Принцесса кричала, что отлично помнит позицию, – продолжал франк. – А чего там помним. – с пяток фигур оставалось… До слез дошло. Но император услал ее с глаз долой. А утром выдал нам и припасов, и снаряжения, и денег. Золотом зал набил. Мол, что угодно, только убирайтесь побыстрее отсюда. Очень за свою девчонку боялся. А ведь до того мурыжил нас в Константинополе чуть ли не месяц.
Старый шейх деликатно кашлянул:
– Удивительная иштория. Что же до игроков в шахаты, то ибн-Маймун и шам неплохо играл. Аллах наделил его хитроштью, но жабыл дать мудрошти.
– Но-но! – вскинулся крестоносец.
На него зашикали.
– Однажды мне довелош попашть в плен к франкам. О шайтаново шемя! Ибн-Маймун предложил мне шыграть на швободу. Но дошка! Но фигуры!
– А что было не так с фигурами, уважаемый?
– На дошке вмешто коней и ладей штояли кубки и кувшины ш вином – тем, што жапретно для мушульманина. Жбив фигуру противника, ее шледовало выпить. – Шейх сделал драматическую паузу и объявил: – Проиграй я, и рабштво штало бы моим уделом. Хвала Аллаху за то, што шлучилощ дальше!
Слушатели затаили дыхание. Ничто не нарушало тишину, кроме сопения стражника наверху да треска факела.
– Да поразит Аллах тряшучкой вшех чушежемцев! Я вожнеш молитву Вшевышнему и принялша жа игру. Франк жаметил мою нерешительношть. Шловно нашмехаяшь надо мной, он подштавил мне вше швои фигуры. О шелудивый пеш! Шлёжы лилиш иж моих глаж. Но вжатие было жапретно для меня.
– А что было потом, уважаемый?
– А потом Аллах внушил мне небывалую мудрошть. И именем пророка на уштах я пожертвовал нечештивцу ферзя…
– О!
– …и обеих швоих ладей…
– Ах!!
– …а потом жделал жакушку жапретной для франкшкого рыцаря. Выпив три кувшина обжигающего прошяного вина, он упал лицом на дошку, тем шамым прижнав швое поражение. Так я шпашша, хвала Аллаху!
– И вы думаете, что это хорошая история? – поинтересовался Моисей. – Это дрянь, а не история. Вы, наверное, не слышали хороших историй, шейх. Вот я вам расскажу!.. – В голосе его появились умоляющие нотки. Заветный рассказ томился под сердцем, ожидая своего часа. – Слушайте! У нас жил песик по имени Ибрагим. И когда матушка читала Тору, он целый день стоял рядом со светильником на голове.
– Муса, но при чем тут шахматы?
– Они еще спрашивают! Да вы видели того песика? Я умоляю! Будь у вас такой песик, вы забыли бы о любых шахматах.
Над головой раздался вопль. Заключенные притихли. Некоторое время не происходило ничего, а потом…
– Убили! Уби-и-или!! – И тут же:
– О какую потерю понес ислам!
Отблески света пробежали от одной стенки к другой. И еще. И снова. Наверху кто-то носился с факелами туда-обратно.
– Что же там случилось? – удивился торговец. – Какое-то важное дело постигло наших врагов. Кстати, мы не доиграли.
– Я побил шлоном твою пешку, – любезно сообщил шейх.
– Какую? Правую или левую? Знайте же, что мои дедушка Джафар был страстным шахматистом. Умирая он настолько ослабел, что вместо слов «Нет бога, кроме Аллаха», сказал: «Шах тебе! Оставь ладью в покое». А имам отвечал…
Яму осветил факел. Пленники завозились, закрывая глаза руками. Девичий голос жалобно позвал:
– Хасан! Хасан, муж мой возлюбленный! Ты здесь?
– Кто звал меня? – удивился Хасан. – Кто помнит мое имя?
– Это я, Марьям. Хвала Аллаху, ты жив, мой господин.
– Уходи, Марьям. Уходи. Аллах сделал меня твоим рабом. Как вынести такой позор мусульманину?