Басирин Андрей. Тень Аламута

   И не ошиблась.
   – Проходите, проходите, гостья дорогая! – поклонился Габриэль. – Ждал вас.
   – Это вы – человек, о котором писал отец?
   – Отец? – Тень поднял к потолку глаза и улыбнулся одними глазами. – Ах да, отец… Король франков Балдуин де Бург. Клянусь Аллахом, вы на него очень похожи. – Он повернулся к спутнику Мелисанды: – Иди вниз, Абдулла. Скажи Мишелю, чтобы ждал у дверей, когда позову.
   – Слушайас, повелитэль! – поклонился степняк.
   Габриэль широким жестом распахнул дверь.
   – Чувствуйте себя как дома, сударыня.
   – Благодарю, сударь.
   Принцесса вошла в комнату. Здесь мусора и грязи не было, не то, что в коридоре. Габриэля интересовала только власть. Его подчиненным следовало подчиняться приказам, а там хоть трава не расти. Потому его личные покои были вылизаны до блеска, а рядовые ассасины жили в грязи.
   Ни стульев, ни лавок в комнате не нашлось. Принцесса уселась прямо на ковер, поближе к столику драгоценного кедра. Обшарила взглядом комнату, подмечая всё, что могло бы пригодиться в дальнейшем.
   Расшитые коранической вязью покрывала на стенах. Закопченная жаровня. Тяжелые канделябры у окна.
   Шкаф, за которым прятался вход в потайную комнату.
   Вот только шкаф был другим! Накладные пластины красного дерева, изгибы цветочных орнаментов, медь ручек… Всё это возвеличивало и прославляло роскошь, но задняя стенка старого неказистого шкафа скрывала потайную панель. Этот же ставили люди, ничего не знавшие о комнате-колодце. Как же она убежит из страшного дома?
   Габриэль проследил взгляд Мелисанды:
   – Аллах велик, принцесса. Хвала ему за то, что происходит между людьми. Этот шкаф мне позавчера продал один франк. И запросил-то сущую безделицу – треть настоящей цены. Но, думаю, вам это не очень интересно.
   – Мне это совсем неинтересно. У вас есть известия от моего отца? Когда вы видели его?
   – Вашего отца… Великое счастье – видеть, как дети франков почитают родителей. Принцесса, я видел короля в начале весны. Был он здоров и весел – чего и дальше ему желаю. Но ответьте мне, отчего здесь вы, а не раис Гильом де Бюр?
   – Гильом – трус и предатель. Он не стал бы рисковать жизнью из-за короля.
   Ассасин усмехнулся:
   – Так вы, значит, рискуете жизнью, разговаривая со мной? О Аллах! Хорошего же мнения франки о воинах Аламута.
   – Вы сами довели до этого, Габриэль. Вчера ваша свора устроила охоту за моими людьми.
   – Помилуйте, сударыня! Это, наверное, какая-то ошибка… Вы о шайке бродяг, что прибыли с вами на «Тайной Вечере»? Восемь франкских головорезов, которые, едва появившись в городе, влезли в заваруху с властями? Хорошенькое дело.
   – Не ерничайте, Габриэль! Вы подстроили это. Больше некому. И ваш человек, тот, которого я встретила у ворот, угрожал мне.
   – Это Мишель, больше некому. Простите ему, сударыня. Он франк, а хорошие манеры у вас не в чести.
   Обмен любезностями пока шел не в пользу Мелисанды, и она поспешила перейти к делу:
   – Какое соглашение вы хотели заключить с Гильомом?
   Габриэль поморщился. Вскочил и принялся расхаживать из угла в угол:
   – Соглашение… Какие соглашения возможны с людьми, нарушающими слово? Отчего здесь вы, а не рыцарь Гильом?
   – Но я уже говорила…
   – Слово женщины ничего не значит!! Балдуин де Бург – лжец и обманщик. Смерть ему! И что сегодня утром делал ваш человек на крыше?.. Отвечайте!
   Мелисанда сидела ни жива, ни мертва. Человеком на крыше мог быть только Гуго. Что с ним? Габриэль повернулся к двери:
   – Мишель! – позвал он.
   В комнату просунулся острый нос:
   – Слушаюсь, повелитель.
   – Приведи мальчишку, которого поймал Ахмед. Да поскорее. Видит Аллах, наглость этой девицы превосходит всё дозволенное! Пора ее укротить.
   Губы Мелисанды предательски задрожали. Чтобы унять дрожь, она до боли стиснула челюсти. Ничего… Ее обязательно спасут. А нет – так и смерть не так уж страшна. Впереди – вечность.
   Мишель бросил на принцессу взгляд, от которого ее передернуло, и побежал выполнять приказ. Габриэль подошел к окну:
   – Вы хотели посадить на крышу франка с луком. Вы замышляли предательство. А головорезы, которых вы собирались спрятать в доме? Аллах свидетель, ваше коварство неописуемо!
   Мишель вволок упирающегося Гуго. Следом шагал Ахмед, бережно прижимая к груди клетку с голубем. Судя по тому, как ревел Гасан, «ребенка мусульманина» пришлось-таки обидеть.
   Да вот и он сам, хвостом за Ахмедом бежит:
   – Моя птыська! Птыську! Нозык отдай!
   В комнате стало многолюдно. Габриэль слишком увлекся ролью обвинителя, чтобы следить за порядком.
   – С чем он прокрался в наш дом?! – наступал он на принцессу. – А?!
   Гуго отвернулся. Больше всего он боялся встретить взгляд Мелисанды. Права, права она была, когда считала его никчемным мальчишкой… Ничего-то он толком сделать не смог!
   Руки оруженосца были скручены за спиной, на скуле багровел синяк. Кровь обильно покрывала рубашку. Увидев его, в первый миг Мелисанда решила, что парню перерезали горло. На самом деле ему всего лишь разбили нос.
   – И птица эта…
   – Птыська!
   – Замолчи, Гасан. Не серди дедушку.
   – Деда любимый! – ребенок повис на ноге ассасина. – Показы стласную лосадку. И птыську дай!
   Не меняя выражения лица, Габриэль отвесил малышу затрещину. Потом схватил за шиворот и выбросил из комнаты. Обиженный рев наполнил дом.
   – Голубь – это ваш тайный знак? Что он значит?
   – Не скажу! – буркнул Гуго. – Хоть режьте меня, не скажу.
   – Резать? Это мы можем.
   Ассасин взял в руки клетку. Повертел в руках, легонько встряхнул. Голубь отозвался негодующим курлыканьем. Захлебывающиеся вопли за дверью усилились.
   – Эй, Ахмед, заткни его чем-нибудь. Или убей.
   – Слушаюсь, повелитель.
   – Да предупреди людей внизу, чтобы смотрели в оба. Их ждет сюрприз.
   – На голове и на глазах, господин!
   Ассасин в шрамах убежал. Габриэль распахнул дверцу клетки и достал птицу.
   – Ну что ж… Посмотрим, какого ферзя вы припрятали в рукаве. Эй, Мишель! Будь наготове. Да принеси инструменты. Парень любит скалить зубы – пусть их будет видно получше.
   – Шкурку снять? Я имею в виду, с лица?
   – Аллах внушит нам дельную мысль. Пока же подождем.
   Он выбросил голубя в окно. Шумно молотя крыльями, птица унеслась в небо. Свободная. Счастливая.
   Как Мелисанда завидовала ей!
   «Прощай, загадочный человек Рошан, – подумала она. – Что бы ты ни задумал, вряд ли это получится. Ведь ассасины наготове. Они ждут подвоха и убьют тебя, едва ты появишься».
   Габриэль обернулся к Мелисанде:
   – Узнайте, сударыня, о чем мы разговаривали с вашим отцом. Вам будет интересно. Речь шла о некоторых вполне разумных вещах.
   – Резать и убивать?
   – И об этом тоже. Балак держит вашего отца в тюрьме, – из осторожности Габриэль не стал посвящать принцессу в реальное положение дел, – а мы могли бы это исправить. Когда Балака не станет, его преемник отпустит короля на свободу. Кроме того, нам нужен город, в котором мы могли бы чувствовать себя в безопасности. Видит Аллах, лучше Тира города не придумаешь. Мы помогли бы его отбить. Последнее условие совсем легкое. Если во франкские земли забредет смутьян и задира Защитник Городов, вы должны его выдать нам.
   Мелисанда внутренне застонала. Убить Балака, помочь отвоевать Тир… И всё это в обмен на разрешение платить подати христианам, безопасность, гарантии союзничества и голову какого-то бунтаря! Святая Мария, помоги мне! Ведь Гильом такой договор заключил бы с удовольствием. Просто бы лучился от счастья.
   – Еще не поздно всё переиграть, Габриэль, – от волнения голос принцессы стал хриплым. – Вам стоит лишь проявить великодушие, и всё сложится самым наилучшим образом.
   – Да? – иронично поинтересовался ассасин. – И как это?
   – Очень просто. Вы отпустите меня и Гуго. Я пойду к сиру Гильому с вашими людьми и поклянусь, что видела письмо короля. Скажу, что письмо предназначалось коннетаблю. Он заключит с вами договор.
   – Очень славно, очень хорошо! – Габриэль потер руки. – Просто чудесно, клянусь освобождением рабов, которых у меня нет. Только вот не выйдет. Рыцарь Гильом прикажет связать вас и отправит домой с позором. Принцесса Иерусалима, скажет он, запятнала свою честь общением с изгоями. Она якшается с ассасинами. Нет уж. Лучше я пошлю ему гонца с вашим ухом. Но условия будут несколько другими.
   – Вы не хотите последовать моему совету? – Мелисанда прекрасно сыграла удивление. – Ну тогда не жалуйтесь. Я прикажу перевешать всё ваше отребье, а вам назначу такую казнь, что демоны в аду расплачутся.
   – Ого! Пошли угрозы, – расхохотался Габриэль. – Жаль, госпожа, что я не знал вас раньше. Воистину такая наглость заслуживает особенного вознаграждения. А это значит, что…
   Договорить он не успел. В комнату ворвался Ахмед.
   – Господин! – закричал он. – Беда!
   – Что такое?
   – Беда! Беда!
   – Да что там? Говори же!
   – Прибыл посланец из Аламута. Сам Кийа Бузург Умид!
   Кровь отхлынула от лица Габриэля. Но он быстро опомнился:
   – Ах вот в чем дело. Славно. А скажи: знаешь ли ты Кийю в лицо?
   – Нет, господин.
   – Хорошо. А высок ли Кийа? Не опирается ли при ходьбе о палку?
   Выяснилось, что да. И росту посланец Аламута необычного и ходит – еле ноги волочит. Беда в том, что настоящий Кийа тоже высок и тоже хром. Габриэлю стало не по себе. Случается, что вещие сны лгут. Бузург Умид не одобрил бы того, что он собирался делать. Если он приехал в Антиохию… о-о!.. Но разве не затем Аллах предопределил события, чтобы дать людям возможность рисковать?
   – Вот, значит, для чего голубь предназначался… – промолвил Габриэль. – Что ж. Иди, Ахмед, прими посланца с честью и уважением. Я хочу говорить с ним. Но помни: он опасен! Одно неверное движение – хватайте его и вяжите.
   От удивления Ахмед выпучил глаза. Но ослушаться приказа не посмел, спросил только:
   – Он нужен повелителю живым или мертвым?
   – Живым! Только живым!
   – Внимание и повиновение, господин.
   Дверь закрылась за ассасином. Оставалось лишь ждать, что случится дальше.
   – Теперь же, милая, – Габриэль обернулся к принцессе, – полюбуйтесь на договор, которого вы лишились. Ибо, клянусь милостями Аллаха, за вашу жизнь я потребую неизмеримо большего!
   Он выложил на столик лист, покрытый арабской вязью. Принцесса вчиталась. Имя Балака из осторожности нигде не упоминалось. Просто атабек Халеба и всё. Больше всего удивлял последний пункт. Жизнь сиятельного эмира, надежды ислама, приравнивалась к жизни безродного бродяги.
   И бродягу этого звали Рошаном Фаррохом.
   – Смотрите, госпожа. Я даже поставлю свою подпись. Поставьте и вы свою – на тот случай, если посланник из Аламута настоящий.
   – Нет.
   – Как хотите.
   Опять загремели шаги. Вновь ворвался возбужденный Ахмед.
   – Господин! – еще с порога закричал он. – Аллах да благословит ваш ум и вашу проницательность. Кийа идет сюда!
   – Пусть войдет. Аллах благословит его путь!
   О том, как взволнован Габриэль, можно было догадаться, лишь взглянув на его руки. Вены набухли, пальцы теребят кисть пояса. Ахмед распоряжался споро. Два ассасина – коротышка, почти карлик и Мишель – спрятались за занавесью, отделяющей от комнаты нишу с кроватью. Еще один влез в шкаф. Сам Ахмед стал у окна. Всё было готово к встрече высокого гостя.
   – Входите, входите же, благородный Бузург Умид.
   – Господь да благословит этот кров, Габриэль! Вижу, ждал ты меня. Молодцом, молодцом!..
   Ассасины ввели гостя. Лишь обостренная интуиция помогла Мелисанде узнать в нем Рошана. Лицо, походка, фигура – всё изменилось. Даже ростом он, казалось, стал меньше. Удивительное искусство перевоплощения!
   Габриэль болезненно заморгал. Кийю он знал хорошо. Но вот беда: опять навалилась его старая беда. Лица людей стали дьявольскими рожами, а мир наполнили языки огня. А это значило, что ему грозит опасность.
   – Что господин наш, а Кийа? Как поживает Старец Горы?
   – Его здравие в полном порядке. Желаю тебе в точности такого же, Габриэль. – Ряженый окинул взглядом комнату: – Я что, не вовремя? У тебя франкская женщина.
   – Это Мелисанда, дочь иерусалимского правителя. Она представляет короля Балдуина во всей его власти и силе. Вот только сомнительно мне: дозволено ли воину ислама заключать договор с женщиной?
   – Отчего бы нет, Габриэль? – Гость взял со столика бумагу, пробежал ее взглядом. – Это ведь франки. У них всё не как у людей… – Бумага легла обратно на стол. Рошан повернулся к принцессе: – Можете подписать, госпожа. Теперь это не имеет никакого значения.
   – Никакого, – подтвердил Габриэль. – Кроме того, что третье условие выполнено. Эй, кто там! Хватайте его!
   Рошан даже не шелохнулся, когда ассасины повисли на его плечах. Кто-то сорвал с него чалму, у кого-то в кулаке осталась борода.
   – Удивительная наглость, Рошан! – развел руками Габриэль. – Я ждал чего угодно, но не этого. Скажи ради Аллаха, зачем ты здесь? – Он брезгливо, двумя пальчиками поднял бороду гебра. – Неужели ты думал, что меня обманет этот маскарад?
   – Твой человек, Зейд, перед смертью сказал, что ты хочешь меня зачем-то видеть. Он солгал?
   – Нет. Он сказал истину. – Габриэль повернулся к ассасинам:
   – Эй, свяжите его покрепче. Принесите вина и закусок, а сами отдыхайте. Аллах освободил нас от забот, подобно тому, как он это делает в пятницу.
   – Хвала ему, ибо велик он! – нестройно отозвались ассасины. Мелко кланяясь, они ушли.
   Габриэль опустился на ковер рядом с Мелисандой. Нетерпеливо побарабанил пальцами по столику:
   – Нахальная девчонка, рыжий неуклюжий франк и Защитник Городов… Наверное, я сплю! – Он посмотрел на Рошана чуть ли не с мольбой: – Ну скажи, скажи, что за сюрприз ты приготовил? Так глупо отдаться в наши руки. Разве твоя жизнь не в моей власти?
   Габриэль сделал знак. Мишель подал ему кинжал.
   – Видишь это лезвие, гебр? Оно острее волосяного моста, что ждет грешников на пути в загробный мир. Скажи ради Аллаха: разве не могу я ткнуть им тебя в горло? А вот сидит глупая девчонка. И кто, скажи, помешает мне вырезать ей глаз?
   Как ни отважна была Мелисанда, сердце ее дрогнуло. Один лишь Фаррох оставался спокоен.
   – Кто тебе помешает? – переспросил он. – Да флорентийский кот. Часы мироздания идут бесшумно. Тиканье, бульканье, шорох песка – всё это нужно людям, чтобы придать вечности вещность. Всё-то мы хотим пощупать неизмеримое… Всё жаждем понюхать или попробовать его на вкус. Где-то в закоулках вселенной прячутся песочные часы с надписью: «Время удач Габриэля». Песок в них почти закончился. Последние песчинки соскользнули в узкое стеклянное горлышко. Их ждет отчаянное падение.
   – Флорентийский кот? – Брови Габриэля поползли вверх. – Что это значит? Рошан?.. Принцесса?..
   – Это значит, – четко разделяя слова, отвечала Мелисанда, – что ты, Габриэль, мерзавец и негодяй. Я предлагала честную сделку, но ты предпочел иной путь. Так получай же то, что причитается, и не жалуйся!
   Удар! Звон!
   Габриэлю показалось, что его ударили по запястью раскаленным молотком. Гулко задрожало оперение стрелы. Рука с кинжалом оказалась намертво пришпилена к столешнице.
   – Ах, шайтан! – дернулся он. – Помогите!!
   В доме поднялся крик. Насмерть перепуганный Мишель бросился к двери. Стрела воткнулась возле его ступни, заставив споткнуться.
   – За флорентийского кота! – гремело повсюду. – За Мелисанду и короля!
   Хрустнула рама. Аршамбо свесился с крыши с ножом в зубах. Прыжок – и храмовник оказался в комнате.
   – Ага! Держитесь, сволочи! С нами святой Лонгин!
   Габриэлю удалось наконец сломать пригвоздившую его стрелу. Он бросился к двери. Именно в этот миг коротышка Абдулла входил с подносом еды. Булочки, зловещие пирожки Юсуфа, чай. Всё это полетело на пол. Габриэль толкнул коротышку на нож Аршамбо, а сам бросился бежать.
   – Стой, пес! – неслось ему вдогонку. – Кто бежит, тот сарацинская свинья!
   «Живая свинья лучше дохлого пса», – подумал на бегу Габриэль. Ему удалось-таки получить нешуточную фору. Пока Аршамбо вытаскивал кинжал из умирающего Абдуллы, Тень уже выпрыгивал во двор. Следом, шаг в шаг, несся Мишель Злой Творец.
   – Вы же не покинете меня, хозяин?! – завывал он. – Я ваш верный слуга!
   – Нет, конечно. Сражайся за меня, слуга, и место в раю тебе обеспечено. Эй, сзади!
   Мишель обернулся. За спиной его вырос Андре. Клинок метнулся к лицу ассасина и…
   – Это мое ухо! – послышался вопль Злого Творца. – Эй, так нельзя! Я…
   Что значило это «я», смог узнать только ангел смерти Азраил. Голова Мишеля кувыркнулась в пыльные заросли полыни. Андре же помчался следом за Габриэлем.
   – Стой! Стой, мерзавец!
   Повсюду звенели мечи. Жоффруа без промаха расстреливал с крыши ассасинов. Узнав, что Защитник Городов попал к ним в руки, батиниты утратили бдительность. Они забыли об ордене Храма.
   И совершенно зря. Мессир Гуго де Пейн – не тот человек о котором следует забывать.
   Аршамбо осторожно выглянул в дверь. Дом ходил ходуном; всюду дрались, кричали, стреляли. Откуда-то тянуло горелой кашей. Но на этаже ассасинов не было. Выражаясь языком моряков, сир де Сент-Аман оказался в центре бури, в ее мертвой зоне.
   – Вы не ранены, сударыня? – вернулся он к Мелисанде.
   – Благодарю, сир, нет. Но вот о Гуго и Рошане следует позаботиться.
   Храмовник кивнул и принялся перерезать веревки на руках пленников. Гуго де Пюизе пыжился, как драчливый воробей. Выглядел он смешно и жалко, но Аршамбо со всей серьезностью поздравил его с освобождением принцессы. Так, словно все заслуги в этом деле принадлежали исключительно ему. Мальчишечье самолюбие – вещь серьезная.
   Рошан смотрел на происходящее с изрядной долей иронии. Вскоре храмовник перешел к нему:
   – Ты жив, бродяга! А я-то боялся, что ассасины порезали тебя в ремни. Являлся бы ты мне тогда во сне как святой Геминиан Аттиле.
   – Я знаю Габриэля, – ответил Рошан. – Он любит поговорить. В нем умер прекрасный сказочник, собиратель историй.
   – Думаю, сейчас он умер второй раз. Легче святому Себастьяну бежать с расстрельного столба, чем ассасину прорваться мимо Гундомара, Андре и Годфруа. Пойдем, посмотрим, как у них дела.
   Побоище подходило к концу. Как ни крепилась Мелисанда, но на лестнице, заваленной трупами, ей стало дурно. Рошан первым сообразил, что происходит. Он подхватил девушку на руки и унес к открытому окну. Там принцессу вырвало. Гуго де Пюизе держался изо всех сил, но и ему, судя по тому, как он побледнел, приходилось несладко.
   На улице царил ад. Воняло кровью, подгорелой кашей, изрубленной в клочья полынью. Повсюду валялись трупы ассасинов. С небесной выси на побоище взирало равнодушное солнце.
   Гундомар, Годфруа и Пэйн де Мондидье азартно бились с последним из уцелевших. Исчерканное белыми шрамами лицо Ахмеда налилось кровью. Один против трех – он и не думал сдаваться, хоть и приходилось ему несладко.
   – За все цветочные горшки, что ты разбил! – орал Гундомар, атакуя.
   – За христианские святыни, что ты осквернил! – вторил ему Годфруа.
   Пэйн всё не мог придумать, в чем обвинить ассасина.
   – За… за… – бормотал он. Его осенило: – За спиной!
   Ахмед оглянулся. Все трое тут же сделали выпад. Не тут-то было! Ассасин элегантно уклонился и запрыгнул на поломанную арбу, стоявшую у дувала.
   – А ну подходите, кафиры! Аллах свидетель, ярость стала моей душой.
   – У флорентийца! – ринулся в атаку Пэйн. На него накатило вдохновение. – У флорентийца – славный кот!
   С каждым ударом рождалась очередная строчка «шедевра»:

 
– У флорентийца славный кот!
Его боятся даже лоси!
Храмовником зовется тот,
Кто друга в черный час не бросит!
 

   Гуго де Пейн махнул рукой:
   – Ладно, братья. Хватит валять дурака. – Он возвысил голос: – Эй, сарацин, сдавайся! У нас есть сир Аршамбо, и мы не побоимся пустить его в ход.
   Аршамбо, Мелисанда, Рошан и де Пюизе как раз появились на крыльце. При виде их Ахмед понурился:
   – Этот нечестивец, что дерется двумя мечами? Ладно, сдаюсь.
   – Давно бы так.
   – Но, видит Аллах, меча моего вы не получите, – Ахмед артистичным жестом бросил клинок через забор.
   – Вот сволочь!
   – Ладно, – пожал плечами магистр. – Это всё равно. Мы не собираемся тебя убивать или держать в плену. Ты отправишься в Аламут, расскажешь, что здесь случилось. Пусть запомнят, что обманывать франков – себе дороже.
   – Как знаешь, франк. Но я расскажу больше, чем ты думаешь.
   Руки ассасина скользнули к поясу. Блеснул метательный нож. Кому он предназначался, не оставалось ни малейших сомнений.
   – Ме-елис!!
   Рошан и Гуго ринулись к принцессе. Аршамбо выхватил меч.
   Все они опоздали.
   Кувыркаясь в воздухе, нож отправился в полет.
   Но если бы кто-нибудь дал себе труд заглянуть в глаза ассасина, он обнаружил бы там… удивление.
   Перед смертью ему открылась его судьба. Время замедлило бег. Ассасин увидел стрелу, что летела сверху. Нож врезался в древко, отскочил и чиркнул Ахмеда по щеке. На лице его распахнулась рана, которой уже не суждено было стать шрамом.
   В следующий миг меч, брошенный рукой Аршамбо, вошел ему в живот.
   – Прекрасный выстрел, – похвалил Рошан. – Кто это у вас так стреляет?
   – Жоффруа, кто же еще, – неохотно отозвался магистр. Ему хватало дел: Мелисанда всё-таки потеряла сознание. Хоть и дочь крестоносца, хоть и не в тепличных условиях росла, да жара, вонь крови и перенесенные опасности сделали свое дело.
   Крестоносцы расстелили на крыльце плащи. Молчаливый Андре принес воды и принялся хлопотать вокруг девушки. Скоро она открыла глаза.
   – Хвала Иисусу, она жива! – радостно загомонили рыцари. – Жива!
   Магистр вытер со лба пот:
   – Где Жоффруа?
   – Я здесь, мессир.
   – Преклони колена, мошенник. – В глазах де Пейна блестели слезы. – Сынок, словами не передать, как я тобой горжусь… – Голос его сорвался. – Вот прими… Это малый знак моей признательности…
   Магистр снял с шеи золотую цепь и надел ее на коленопреклоненного храмовника.
   – Жоффруа, ты единственный из нас не являешься рыцарем. Но клянусь спасением души, это ненадолго. Ты заслужил эту честь. – Он выхватил из ножен меч и плашмя огрел им по спине юношу: – Встаньте же, сир Жоффруа!
   Новоиспеченный рыцарь поднялся с колен. Храмовники бросились обнимать и поздравлять его. Мелисанда от души расцеловала своего спасителя. Когда гром оваций отгремел, магистр незаметно поинтересовался у Жоффруа:
   – А ответьте-ка мне, сир мошенник, на такой вопрос. Отчего, когда мы мчались сюда, вы с сиром Аршамбо ехали на одной лошади?
   – Э-э… мнэ-э…
   – Ясно. До конца лета – кухня, кухня и кухня. С Аршамбо будет отдельный разговор. Пункт двести пятьдесят первый уложения о наказаниях как раз про него писан.

МЕЛИСАНДА, ИЛИ НОВОЕ РОЖДЕНИЕ ХРАМА

   В антиохийской штаб-квартире ордена жизнь кипела и бурлила. Годфруа с утра засел за проект орденского знамени. Вариантов было два: черное (практично и немарко) и белое (на солнце не выцветает). Эти два достоинства предстояло как-то объединить. Пэйн де Мондидье плавал в неверном море рифм. Андре возился с новичками.
   – Мессир! – донесся со двора ликующий голос Жоффруа. – Тут к вам народу-то! народу! И все, говорят, в храмовники вступать.
   – Пусть ими Андре займется, – приказал магистр. – Я занят.
   – Слушаюсь, мессир.
   Гуго лукавил, никакие особенные занятия его не обременяли. Просто он устал, последние деньки выдались тяжелыми. Мессиру де Пейну пришлось оправдываться перед Боэмундом и коннетаблем Антиохии. Преступления, в которых обвиняли храмовников, выглядели очень серьезными. Чего стоила рука командира стражи, которую отсек Аршамбо!
   Но, к счастью, Храм обелил себя. Документы, найденные в доме ассасинов, неопровержимо свидетельствовали, что некоторые антиохийские стражники вступили в сговор с Аламутом. Сир Бертран кусал губы, но сделать ничего не мог.
   Факты есть факты.
   Орден приобрел известность. Чудачества храмовников получили свое возвышенное, а местами и зловещее истолкование. О флорентийском коте поползли удивительные слухи. Историки и летописцы их не только приумножили, но и переврали. Поскольку отучить Аршамбо и Жоффруа от дурных привычек не представлялось возможным, а гнать из ордена было глупо, магистр распорядился, чтобы два храмовника, едущих на одной лошади, стали символом ордена. По мнению Гуго, это должно было символизировать скромность и непритязательность рыцарей.
   На деле же символизировало черт-те что. Из городских игроков на лошадь Жоффруа не играл только ленивый и нищий.
   Но это совсем другая история.
   Магистр сидел в трапезной, потягивая падуанское вино. Известный паломник Греффин Аффагарт рекомендовал пить его в жарких странах, поскольку оно некрепкое. Но оно было еще и кислым, оттого магистр беспрестанно морщился.
   Брат Роланд изучал содержимое корзин, только что принесенных с базара. Аршамбо и рыжий оруженосец вели сугубо мужской разговор.
   – Наплюй, – это Аршамбо. – В первой заварухе всегда так… Ты парень хват, еще себя покажешь.
   – Эт точно, – с кислой миной отвечал оруженосец. – Покажу. Но всё равно зло забирает, сир Аршамбо. Хоть отправляйся в Аламут и погибай смертью храбрых!