Басирин Андрей. Тень Аламута

   – Я клянусь, мама!..
   – Ах, клянешься? – Пальцы Морафии вцепились в ухо. Принцесса взвизгнула, опускаясь на колени. – Ах, ты у нас молитвенник наизусть знаешь! Читай же! Читай! – Морафия ткнула девушке под нос перевернутую книгу. – Ну же?!
   Жесткая рука отпустила ухо и вцепилась в волосы. Морафия подняла обмершую девушку к своему лицу. Мелисанда заглянула в круглый, пылающий безумием глаз, и силы покинули ее.
   – Ты. Была. С мужчиной, – чеканя каждое слово, произнесла королева. – Кто он?
   – Матушка!!
   – Ах, стервища! Выродок! Жаль, что я не выгранила плод, когда зачала тебя! Неблагодарная тварь! Кто он?!
   – Не скажу!
   От пощечины Мелисанда на миг ослепла. В ушах звенело, из носа побежали теплые быстрые капли.
   «Меня! – мелькнула яростная мысль. – Будущую королеву! Какая-то безумная старуха!»
   – Кто он?! Кто он?! КТО ОН?!! – орала Морафия.
   Образ несчастного поваренка, похожего на свареную курицу, вновь посетил Мелисанду. На миг распяленная бело-серая мордочка превратилась в лицо Гуго. Мертвое, измученное смертной болью. Принцессу затошнило.
   – Не скажу-у!! – завопила она и вцепилась зубами и руку матери. Вопль, потрясший парк, мог состязаться в громкости с ревом труб Иисуса Навина.
   – Мерзавка! – взвыла королева. – Стража! Стража! В башню ее, шлюху!
   – Сама шлюха! С де Бюром спишь!
   Все планы полетели кувырком. Неведомо откуда выскочили стражники. Поначалу удача была на стороне принцессы – воины деликатничали; они и помыслить не могли, чтобы ударить королевскую дочь. А уж Мелисанда старалась вовсю. Одного она ударила в колено, другого укусила за нос. Драться в блио сложно (примерно как со спутанными ногами), но она сумела, задрав подол, пнуть третьего в пах. Причитая дурным голосом, тот убежал в кусты.
   Но праздновать победу было рано: начальник стражи сообразил, что к чему, и ткнул Мелисанду кулаком в ребра. От боли девушка забыла, как дышать. Ее скрутили, связали руки обрывками ее же плаща и утащили в замковые казематы.
   Антиохия, благословенная и прекрасная, уплывала в далекую даль.
   «Отец! – захлебывалась беззвучным криком девушка. – Отец, прости меня! Я всё равно спасу тебя!»

РАСЧЕТЛИВОСТЬ КОРОЛЯ БАЛДУИНА

   Короля Иерусалимского считали живчиком и непоседой.
   И действительно: Балдуин успел посидеть на всех тронах христианского Леванта, исключая Триполитанский. Начинал он как граф Эдесский. Потом стал королем Иерусалима. Пока князь Антиохии не вышел из ребяческого возраста, регентствовал и там. Было дело, замещал Жослена Кутерьму… Но Жосленовы владения не в счет, это всё та же Эдесса, которую сам Балдуин когда-то ему и отдал.
   Иерусалим, Эдесса, Антиохия, Триполи.
   Христианский Восток Балдуин знал как свои пять пальцев. Знал и любил. Он быстро понял, насколько опасно переделывать этот мир, насколько расплывчаты понятия добра и зла. Первые крестоносцы, захватив Иерусалим, вырезали почти всё местное население. Кровь лилась потоком из Ворот Печали, но за что было мстить простым людям? За страдания Христа? За мытарства крестоносцев среди пустынь? За чьи-то потери и лишения?
   Глупости.
   Последствия этой бойни ощущаются до сих пор. В Иерусалиме не хватает людей: сапожников, портных, строителей. Тех, кто оказался не способен противостоять поборникам веры, но кто эту веру в действительности создавал? Ведь не рыцарским же сыном был Иисус – плотничьим.
   С тех пор король Балдуин решил, что станет относиться к фанатизму, как к мечу. Мечом хорошо резать, и убивать, но замка из него не выстроишь. Да и в сортире с ним неудобно.
   – Габриэль, да ты ли это?!
   – После, после, мессир. Я занят.
   Гость жадно схватил ковригу хлеба и оторвал зубами добрую треть. Не переставая жевать, налил вина и одним махом выдул. Обжорство – большой грех. Торопыга закашлялся, слезы текли из его глаз, но он всё пихал и пихал в рот куски пищи.
   – Что за манеры, Габриэль!
   – Сам поражаюсь, Ваше Величество. Умоляю, не мешайте мне.
   Фортуна Габриэлю благоволила. Никто не заглянул, не поинтересовался: чем это пленный король занимается? Кто там у него?
   Насытившись, гость рыгнул и похлопал себя по животу.
   – Ну вот. Я готов отвечать на вопросы, Ваше Высочество.
   Господь наградил Габриэля внешностью непривычно обыденной. Мошенники и воры о такой мечтают. Затеряться в толпе, смешаться с зеваками – лучше не придумаешь. Уж на что народ на Востоке разный, но Габриэль везде пришелся бы ко двору.
   Балдуин считал его выходцем с юга Франции. Жослен уверял, что Габриэль – армянин. Арабы полагали, что он родом откуда-то из Казвина или Дамаска.
   Для Балдуина Габриэль стал змием-искусителем. Именно он предложил тогда в Хартабрате роковую сделку, именно он отдал во власть короля тюремщиков. В крепости вспыхнуло восстание, и город перешел в руки крестоносцев. Город, а с ним немалая казна Балака. Когда зачинщиков казнили, Габриэля вели на смерть одним из первых.
   – Но как же ты спасся? – спросил король.
   – Меня выручили единоверцы.
   – Армяне? – не поверил ушам Балдуин. – Но Балак зарубил их в первую очередь. Или же ты… еврей?
   – Ни то, ни другое. Выслушайте меня, Ваше Величество. Дело в том, что я должен предложить вам союз.
   – Союз? С кем же?
   Вопрос действительно был интересный. Мусульмане до сих пор не могли объединиться против захватчиков, каждый эмир, собравший мало-мальски достойные силы, начинал с того, что грабил и захватывал города соперников. Пока артукиды, сельджукиды и аюбиды грызлись между собой, франки жили спокойно.
   И кто, интересно, захочет брататься с франками? Разве только Тимурташ, племянник Балака. Захотелось мальцу славы и власти. А еще есть Бурзуки, Дубайс, Имад ад-Дин Зенги… Но они вряд ли будут действовать так прямолинейно.
   – С единоверцами. Теми, что меня спасли. – Разговор выходил на второй круг.
   – Да что за единоверцы такие? – Король начал терять. терпение. – Ты был христианином, – проговорил он, – но спасся из рук мусульман… Хм!
   Королю пришла в голову страшная мысль:
   – Ты мусульманин?
   – Вполне может быть.
   – А скажи, мерзавец, чтишь ли ты только Коран или еще и сунну?
   – Когда как, но Коран люблю всей душой.
   – Ответь тогда: кто был двенадцатым имамом?
   – Не особенно важно. Некоторые говорят, что малыш Мухаммад, скрытый имам. Люди часто верят разным глупостям.
   – Кто наследовал имаму Джафару?
   – Может быть, Исмаил.
   Король отшатнулся в ужасе:
   – Господь да пощадит твою загубленную душу! Проклятый ассасин!
   – Ну-ну, – Габриэль поднял руки, словно сдаваясь. – Моя вера универсальна. Она включает в себя манихейские заблуждения и катарскую ересь. Иудаизм, христианство, ислам мне также не чужды. Меня по праву можно считать человеком книги.
   – То есть ты предаешь веру ради выгоды?
   – Хм… Истинная моя религия остается неизменной. Деньги! Государь, вы мне заплатите?
   – За союз с проклятыми ассасинами! О Иисус!
   – Чем же мы вам так не нравимся, государь? Вы, христиане, все тайные ассасины.
   – Клянусь копьем Господним, твоя болтовня кого угодно сведет в могилу. Как такое может быть?
   – Я расскажу вам, государь, но чуть позже. Лучше подумайте о другом. Триполитанское графство окружают города, где голос батин звучит особенно громко. – Габриэль принялся загибать пальцы: – Тут и Джебель, и Масьяф, и Шейзар… Однако же Понс Триполитанский прекрасно с ними сосуществует.
   – Хм…
   – Я размышляю вслух, государь. Плохая привычка, понимаю… В Антиохии батинитов немного. Зато в Эдессе полно. Мы всё время рядом с вами. Но сильно ли помешало франкам это соседство?
   Габриэль сделал паузу, давая королю подумать над своими словами. Балдуин молчал.
   – Ну хорошо, – вздохнул ассасин. – Давайте с другой стороны. Возьмем Балака: мерзавец, каких свет не видывал. Выгнал наших проповедников из Халеба, держит вас в тюрьме… У нас с вами, государь, Всевышний разный, но справедливость везде одинаковая. – И добавил некстати: – Только ей помогать иногда требуется.
   После этих слов король призадумался.
   Батиниты давно перестали быть просто сектой. Религиозный призыв батинитов звучал чуть ли не во всех городах Востока, власть ас-Саббаха простиралась от Каспийского моря до Средиземного. Убеждение и предательство действовали куда успешней меча и осадных машин.
   Мусульмане ненавидели батинитов. За то, что их истина легко находила последователей. За то, что батиниты практически не знали междоусобиц. Балак преследовал исмаилитов не от избытка силы – от страха. И вот сейчас Габриэль предлагал христианскому королю неслыханное дело – союз с еретиками-убийцами.
   – Что ты там болтал о сходстве наших вероучении?
   – О, сущие пустяки. Так, нелепица. Батиниты учат, что между богом и человеком должен стоять посредник. Непогрешимый, знающий, авторитетный. Единственный. К нему люди станут обращатья за советом и утешением. Вы же не думаете, что гончар или молочница способны сами понять постулаты веры? Вот и мы не думаем. Мы называем такого посредника имамом. Вы же – папой римским. История повсюду повторяется… но по-разному. Ваши батиниты победили, а наши прячутся среди гор. Ваш имам – папа Урбан II объявил газават, и тысячи людей отправились в бой. Наш Гасан ас-Саббах приказал сражаться во имя веры – и полилась кровь. В чем разница?
   – Грязный еретик! – страшно закричал король. – Да как смел ты сравнить наместника бога на земле и… – Он осекся.
   – Ваше Величество! Будет еще время решить, чей наместник ближе к небу. Вы же знаете, насколько мы гибки в вопросах веры. Пока что наш путь един. А вы сидите в тюрьме бездействуя.
   – Но вы убиваете властителей.
   – Та же война, государь! Честнее убить одного правителя, чем тысячи и тысячи ни в чем не виновных людей.
   – Благородного рыцаря или толпу грязных простолюдинов? Сравнил! А трупы в погребах домов? Отвратительные старухи на улицах, заманивающие прохожих в ловушки? О, я наслышан о мерзостях, которые вы творите!
   – А взятие Иерусалима? – в тон отвечал Габриэль. – Сколько горожан выжило после того, как крестоносцы обрушили стены?
   …Солнце закатилось. Торг продолжался – не на жизнь, а на смерть. Голова Балака против убеждений короля. Наконец Балдуин сдался:
   – Хорошо, хорошо. Мы заключим союз. Условия я тебе только что объявил. Батиниты согласятся с ними?
   – Согласятся ли? Вы – дальновидный политик, Ваше Величество. – Габриэль поднял глаза к потолку и улыбнулся: – Подумайте сами. Если отбросить словесную шелуху, вы предлагаете убить Балака в обмен на одно лишь обещание сотрудничества.
   – Вы хотите гарантий?
   – Да, государь. Два условия. Они не сильно обременят вас.
   – Говори.
   Габриэль пожевал губами. Настал миг, ради которого затевалась сделка с королем.
   – Вы знаете, что Балак выгнал батинитов из Халеба. В городе нас осталось ничтожно мало. Да и те, кто остался, трепещут, ожидая, что их выследят и убьют. Нам нужен город, где жить.
   – В Иерусалим я вас не пущу.
   – Не надо в Иерусалим, государь! Нам нужен портовый город. Скажем… Тир.
   Король усмехнулся:
   – Габриэль, ты что-то путаешь. Тир пока не принадлежит христианам. И я молю Господа, чтобы он предал врагов в наши руки.
   – Это станет частью сделки, государь. Мы поможем крестоносцам взять Тир. Взамен же вы позволите батинитам жить в нем. На власть мы не претендуем. Наши люди станут платить налоги. Подумайте, Ваше Величество. Мусульмане, так или иначе, останутся в Тире. На вторую такую резню, как в Иерусалиме, вы не решитесь, а обратить всех в свою веру у вас не хватит сил. Мы – меньшее из зол.
   – Какое же будет второе условие?
   – Вы объявите вне закона одного человека. Его имя – Рошан Фаррох.
   – Защитник Городов? Огнепоклонник?
   – Да. У нас с ним давние счеты.
   Балдуин задумался. Рошан Фаррох для него ничего не значил. Бродяга, да еще и язычник… А вот когда погибнет Балак, это сильно поменяет дело. Место Балака займет его племянник Тимурташ, человек слабый и безвольный. С ним легко договориться о выкупе, да и на поле боя он вполовину не так страшен, как дядя.
   – Хорошо, Габриэль. Я согласен. Голова Рошана Фарроха за голову Балака и помощь во взятии Тира в обмен на право жить в нем. Приемлемые условия.
   – И – союз франков и ассасинов, – напомнил Габриэль. – Это основное.
   – Да.
   – Возблагодарим же Аллаха, пусть и называем его по-разному. А теперь, государь, я должен открыть одну тайну. Дело в том, что я послан убить вас.
   – Вот так новость!
   – Увы. Господин мой, Гасан ас-Саббах мыслит иначе, чем я. Убийства для него дозволены и необходимы, я же стремлюсь к возвышению своего народа. Он ненавидит вас, король Балдуин. Если я не помешаю, он пошлет второго убийцу.
   – Отчего ты умолчал об этом, Габриэль?
   – Я не хотел смущать ум государя. Мне хотелось добровольного союза, без принуждения.
   – Похвально… – Балдуин нахмурился: – Сколько осталось времени?
   – Я обещал вернуться через две недели. Гасан подозрителен. Если от меня не будет вестей, он отправит нового посланника. И вряд ли король доживет до конца прекрасного месяца раби-аль-аваля.
   – А если союз?
   – Да будет государю известно, что Старец Горы болен. После его смерти к власти придет Кийа Бузург Умид, а он мне послушен. Все ассасины согласятся с тем, что лучше иметь франков в союзниках, чем во врагах.
   – Что ж… Твои доводы разумны. Мне не остается ничего иного, как согласиться с ними.
   – Рад этому, государь. Остались пустяки: заключить формальный договор. К сожалению, государь, я лишь посланник. Пока жив Гасан, мое слово в ассасинских кругах значит мало. Договариваться придется за стенами Халеба. Кому из своих людей вы доверите дела?
   Король призадумался. Выбирать было особенно не из кого. Евстахий Гранье или Гильом де Бюр. Но Гранье слишком честен.
   Остается де Бюр.
   Морщины на лбу Балдуина разгладились.
   – Хорошо. Найдется ли на чем писать?
   Нашлось. Король заскрипел каламом, покрывая пергамент вязью строчек. Писать пришлось по-арабски, чтобы вызвать как можно меньше подозрений, если Габриэля поймают.
   – Держи. Передашь в Иерусалиме Гильому де Бюру.
   – Он и станет доверенным лицом?
   – Да. Ты говорил, что в Антиохии есть ассасины. Думаю, вам не составит труда встретиться с коннетаблем по адресу, который я укажу.
   Он объяснил гостю, куда отправляться. Габриэль поклонился и отступил в тень. Через мгновение он исчез.
   Король принюхался. Пахло как обычно – сыростью. Быть может, Сатане удалось создать новый вид бесов? Тех, что не оставляют после себя запаха серы?

ЗНАМЕНИТЫЙ ДЕДУШКА ГАБРИЭЛЬ

   Стражника у входа Габриэль зарезал. Просто так, чтобы попрактиковаться. Интуиция подсказывала, что, если дела пойдут так и дальше, ему придется забросить любимое дело – люди, заключающие союзы с королями, рук в крови не марают. Разве что для развлечения.
   А Габриэль убивать любил, к каждому убийству подходил как к произведению искусства. Труп стражника пришлось отнести в зверинец и засунуть в клетку со львом. Так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений: бедняга залез к царю зверей, чтобы украсть его подстилку. А в клетке поскользнулся и дважды упал на собственный кинжал.
   В голове Габриэля роились бесчисленные планы. Старец Горы, начальник стражи Аламута, король Иерусалима – все они виделись ему фигурами в великой игре. Надо было спросить, играет ли Балдуин в шахматы… Возможно, король смог бы оценить аналогию.
   Перед тем как выйти на улицу, ассасин прилепил бороду и вновь превратился в дедушку Джебраила. Безобидного старикашку, который даже котенка не пнет.
   Обратный путь прошел спокойно. Дома его ждали. Мальчишка еще не спал; Юсуфу и Фатиме так и не удалось уложить постреленка в постель. Когда Габриэль постучал в калитку, послышался восторженный вопль:
   – Деда! Деда любимый велнулся! Покатай, деда! – Впервые в жизни Габриэля захватили врасплох.
   Видит Аллах, он отбивался изо всех сил, но нет силы превыше любви.
   – Хорошо, хорошо, – поднял руки Габриэль. – Сдаюсь. Будет тебе злая ассасинская лошадка. Залезай на шею.
   – Лошадка! Боевая Аш-Шабака!
   И ассасин побежал по дорожке, угрожающе раскачиваясь и кашляя. На пороге мальчишку забрала Фатима, так что тайная мечта Габриэля – стукнуть ребенка головой о притолоку – не сбылась.
   Супруги поклонились ему с почтением:
   – Джебраил-ага, мы так ждали вас! Аллах – велик он и славен – послал нам немного еды. Вы не голодны?
   Вопрос зряшный и несвоевременный. Ассасин был голоден постоянно, один Аллах знает, куда всё этодевалось. Сколько бы ни съедал Габриэль, он всегда оставался таким же тощим.
   – Несите. Всё несите! Разве не заповедовал Аллах заботиться о старших, нищих и голодных?
   – Вы столько делаете для нас, Джебраил-ага. Вы так щедры.
   Фатима кланялась, словно сосна на ветру. Габриэль подтянул поближе блюдо с пирожками. Запах дразнил ноздри. Наметанный нюх говорил, что пирожки полны восхитительного мясного сока и что их корочка хрустит. Уж в чем, в чем, а в еде ассасин понимал толк.
   – Каждый день мы спрашиваем Великого, чем отблагодарить вас, – завел свою обычную песню Юсуф. – И Аллах…
   – …отозвался наконец, – докончил Габриэль, вытирая жирные губы. – Знай же, Юсуф, что дни мои в Халебе окончены. Важное дело постигло мудрость батин. Потребуется ваша помощь.
   – Всё, что угодно, господин!
   – Хорошо. – Ассасин вновь вернулся к еде. Ему требовалась пауза, чтобы помучить Фатиму и Юсуфа неизвестностью. Когда блюдо с пирожками показало дно, он продолжил: – Ты, Юсуф, отправишься в Иерусалим…
   – Куда угодно!
   – Не перебивай. Там, в гнусном городе франков отыщешь королевский дворец. Тебе предстоит проникнуть внутрь и передать это письмо франку по имени Гильом де Бюр. Он большой человек у франков, могучий эмир. Так что не думай, будто задание будет легким.
   – Я всё выполню, Джебраил. Если потребуется, зарежу всех, кроме эмира Дубура, и отдам ему письмо.
   – Хорошо. Знай, что коннетабль (а так зовут нашего врага) влюблен в королеву. Пусть это поможет тебе найти де Бюра. Но помни: я доверил тебе великую франкскую тайну. Никому не дозволено знать ее.
   – Мои уста скрепляет печать молчания. Слушаю и повинуюсь.
   Габриэль повернулся к Фатиме:
   – Ты же поедешь в Антиохию. Я дам тебе деньги, много денег. Поселишься с сыном недалеко от дома, который укажу. Станешь следить. Кто ни появится у дома, всех привечай, никому не отказывай. Обо всех сообщишь одному человеку. Поняла меня?
   – Да, господин, – тихо произнесла женщина.
   – Вот и прекрасно. А теперь добудьте мне вина. Жажда мучает меня, и, клянусь разводом с женами (которых у меня нет), я не намерен ее терпеть.
   Вина пришлось поискать. Не то чтобы в Халебе его совсем не водилось, но ночью… Юсуф убежал куда-то добывать запретный напиток, а Габриэль с наслаждением вытянулся на кровати.
   – Господин, – несмело произнесла Фатима из-за перегородки. – Дозволено ли будет спросить?
   – Спрашивай, женщина.
   – Ты разлучаешь меня с мужем…
   – Моим голосом говорит имам. Или ты станешь противоречить мудрому старцу?
   – О нет, господин. Но… я хотела спросить: что будет с домом? Садом? Хозяйством?
   – О доме не беспокойся. Ты еще вернешься сюда. Если у тебя есть друзья, способные присмотреть заимуществом, предупреди их. Но помни: разлука с этим городом не продлится долго.
   Фатима хотела еще что-то спросить, но Габриэль чувствовал себя слишком усталым.
   – Покинь меня, женщина. Занимайся своими делами, ибо видит Аллах – у доброй жены никогда не бывает мало дел.
   На это Фатима не посмела возражать. Когда она ушла, ассасин вытянулся на кровати в блаженном одиночестве. Наконец-то отдых!
   Радовался он недолго.
   – Это мой деда, – сам с собой рассуждал Гасан. – А Макалим говолит – ее деда лучше. Мой деда залежет их, плавда?
   Через некоторое время опять:
   – Мой деда – самый лучший. Лучше халвы? Лучше Аллаха? Гасан говолит…
   – Эй, щенок! Что ты там бормочешь? – не выдержал Габриэль.
   Ребенку только того и надо было. Подбежал, уткнулся носом в фальшивую бороду:
   – Деда, деда! Лассказы скаску.
   – Сказку? Какую?
   – Пло отлубленную голову!
   – Отрубленную? Которая на блюде?
   – Да! Да!
   – Я же ее вчера рассказывал. И позавчера.
   – Тогда пло сад с гулиями. Как ассасины кулили и возделели гулий.
   – Ну эту тебе рано слышать… Да и потом это всего лишь сказка. Сказка, понимаешь?.. Нет райского сада, кроме того, что даровал нам Аллах. А кто утверждает обратное – кафир и безумец.
   – Тогда… тогда… Скаску!
   Габриэль задумался. Он уже убедился на горьком опыте, что мальчишка умеет добиваться своего. Ругань и зуботычины помогали мало. Проще дать ему что просит – пусть отвяжется.
   – Ладно. Хорошо. Но это будет страшная ассасинская сказка. Очень ужасная и злая.
   – Да! Да! Скаску!
   – Слушай же. Но помни: сказка страшная. – Немного помолчав, ассасин начал свой рассказ:
   – Когда наш великий имам Гасан ас-Саббах учился в школе, было у него два приятеля: Омар Хайям и Низам ал-Мулк. Они любили друг друга. Однажды они поклялись, что если кому-то из них улыбнется удача, тот разделит ее с друзьями.
   Прошли годы. Омар Хайям стал ученым и поэтом. Низам ал-Мулка назначили визирем, и он возвысился. Гасан тоже попросил у султана высокий пост. Едва это исполнилось, Гасан вступил в соперничество с визирем. Очернил его, распустил гнусные сплетни и даже попытался зарезать. А под конец обещал султану построить дворец, прекраснее которого нельзя было найти ни в Бухаре, ни в Дамаске, только бы тот прогнал визиря.
   Но Низам ал-Мулк, мальчик мой, оказался не из дерюги сделан. Он прокрался в кабинет своего удачливого друга-соперника и исправил некоторые буквы в его бумагах. На следующий день Гасан предоставил султану свой доклад о дворце. Царедворцы от смеха попадали на пол и не смогли встать – везде, где следовало быть слову «динары», красовалось «лягушки». Разгневанный султан прогнал Гасана прочь.
   И Гасан отомстил, дитя мое. Он изучил в Египте мудрость батин и, вооруженный ею, вернулся на родину. Собрал тысячи последователей, а кого собрать не удалось, зарезал или оклеветал.
   Как-то сказал он своим приверженцам: «Будь у меня еще два человека, таких же смелых, как я, мы бы вместе покорили страну». Ассасины не поверили мудрому старцу. Они решили, что тот сошел с ума и принесли лекарство.
   А Гасан не был безумен, нет. Он захватил Аламут. Потом убил султана, а труп выбросил в реку. После чего разорвал на части и съел своего бывшего друга Низама ал-Мулка. Убил бы и Омара (хоть тот ни в чем не виноват), но пройдохе удалось бежать.
   Когда же те, кто считал Гасана сумасшедшим, пришли к нему униженно, Старец сказал злым, хриплым голосом:
   – Муа-ха-ха! Ну и кто из нас безумец?
   А потом убил их и сбросил со стен Аламута.
   – Сказка кончилась. Можешь вылезать из-под лавки.
   История потрясла мальчишку. Он сидел в ногах дедушки бледный, трясущийся, а по щекам его текли слезы.
   – Ну-ну, не хнычь. Настоящие ассасины не плачут.
   – Я не плачу! – ребенок с шумом втянул сопли. – Совсем!
   «Великая сила – искусство… – подумал Габриэль философски. – Чувство, экспрессия. Но какие глубины смысла оказались сокрыты от мальчишки? Видит Аллах, мне его даже жалко».
   – Эй, паршивец, – поинтересовался он. – Что же ты понял в этой истории?
   – Я понял… я… я не стану бить Лашида.
   – Это почему же?
   – У меня есть длузья, деда. И фельсы. Я дам фельс Селиму и два – больсому Абу. Они Лашида отлупят!
   Габриэль удовлетворенно прикрыл веки. Его усилия не пропали даром. Из мальчишки вырастет настоящий имам.
   Сопливая мордочка просунулась под ладонь.
   – Деда, – прошептал счастливый детский голосок. – Мой знаменитый деда. Я так тебя люблю!

МАРЬЯМ ИСПОЛНЯЕТ СВОИ ЖЕЛАНИЯ

   Что-то сломалось в красавчике Хасане. Гордый правитель превратился в куклу. Или даже нет – сазана, пойманного умелой рукой рыболова.
   Он больше не управлял своей судьбой. Жены Хасана, кладбищенская ведьма, Рошан, Балак – все вертели им как хотели. Марьям только диву давалась: куда делся тот великолепный вельможа, что подошел к ней в пустыне несколько месяцев назад? Где смелый взгляд, гордая посадка головы?
   Хасан, сгорбившись, сидел у очага. В его глазах прыгали огненные точки. Сидеть так он мог долго, очень долго. Марьям не знала, что и думать.
   – Чего желает мой повелитель? – робко спросила она.
   Хасан зябко передернул плечами:
   – Какая холодная ночь…
   – Повелитель желает одеяло? Или горячего чая? – Ответа не последовало. На всякий случай девушка поставила греться воду. Ее подмывало задать глупый вопрос, что-нибудь вроде: «Любит ли повелитель свою козочку?», но как раз это было запретно. Так же запретно, как дергать гепарда за усы, когда он лакает молоко.
   – Видит Аллах, – вдруг пошевелился Хасан, – я люблю тебя, Марьям. Люблю с того самого мига, как впервые увидел. Поэты говорят…
   И осекся. Поэтов к месту и без места любила приплетать Ляма. И как это одна глупая женщина моли вызвать в мужчине такое отвращение к поэтам?