Батчер Джим. Обряд на крови

   – Поэтому, – перебила Мёрфи, – он нашел кого-то, кого в состоянии контролировать. И подстроил все так, чтобы они увидели в новой жене угрозу своему положению и чтобы они реагировали это наихудшим образом. Он даже оружием их снабдил – здоровым таким, жутким, гадким ритуалом. Он не знает точно, кто это, поэтому приказал им избавиться от всех, с кем Геноса мог бы тайно обручиться. То есть у них есть средство, есть мотив и возможность. Черт, да я сомневаюсь, чтобы даже в твоих магических кругах кто-либо смог бы легко доказать, что это Рейт отвечает за смерть женщины, с которой обвенчан Артуро.
   – И которую он любит, – добавил я. – Для лорда Рейта ситуация беспроигрышная. Если они убьют невесту, это вышибет Геносу из колеи и подорвет его возможности завершить фильм. Блин, возможно, Рейт планировал подождать, пока тот впадет в депрессию, а потом подослать к нему одну из бывших жен, чтобы та типа утешила его – соблазнила и сделала тем самым уязвимым для Лары. Но даже если им не удастся убить невесту, они посеют достаточно хаоса, чтобы сорвать Геносе работу.
   – И даже если кого-нибудь из тех, кто непосредственно провернул это, и заподозрят, Рейт устроил все это так, чтобы к нему нить не протянулась.
   – Угу, – кивнул я. – А потом Артуро вернется под отеческое крылышко «Силверлайта», а Рейт восстановит основы своего благоденствия. Конец всем проблемам.
   – Если ты не вмешаешься и не воспрепятствуешь ему.
   – Если я не вмешаюсь и не воспрепятствую ему, – подтвердил я. – Поэтому, как только до Рейта дошли сведения о том, что я сунул нос в его дела, он послал Лару, чтобы та следила за мной и убрала при возможности.
   – Или охмурила, – заметила Мёрфи. – Если этот парень любитель комбинаций, может, ему кажется, что было бы неплохо, если бы Лара взяла тебя на крючок.
   Щенок беспокойно завозился. Я поежился и погладил его.
   – Угм, – произнес я. – Но это не сработало, и я вплотную приблизился к тому, чтобы вскрыть всю эту фигню. Теперь ему просто придется отвесить мне плюху и убрать из кадра.
   Мёрфи издала звук, весьма напоминающий рычание.
   – Трусливый ублюдок! Обращаться с людьми таким образом…
   – Ну почему же, – не согласился я. – Это умно. Если он и правда настолько ослаб, он не осмелится убрать кого-то из Белого Совета в открытую. Только дурак пойдет на более сильного врага в лобовую атаку. Собственно, поэтому Томас поступил точно так же, как его папаша, – завербовал меня действовать против него сообща.
   Мёрфи присвистнула.
   – Да уж. Как, черт подери, тебя угораздило вляпаться в этот змеиный клубок?
   – Праведный образ жизни, – хмыкнул я.
   – Ты бы сказал Томасу, чтобы он отвалил, – посоветовала Мёрфи.
   – Не могу.
   – Почему не можешь?
   Я молча посмотрел на нее.
   Глаза ее округлились. Она поняла.
   – Это он. Твоя родня.
   – Сводный брат, – сказал я. – Наша мать некоторое время зналась с лордом Рейтом.
   Она кивнула.
   – И что ты собираешься делать?
   – Постараюсь остаться в живых.
   – Я хочу сказать, с Томасом?
   – Сожгу этот мост, если дойдет до того.
   – Что справедливо, – заметила Мёрфи. – Нет, твой следующий ход?
   – Поеду к Томасу, – ответил я. – Помогу ему. – Я покосился на забинтованную руку. – Только мне нужна машина. И водитель.
   – Заметано, – сказала Мёрфи.
   Я нахмурился, раздумывая.
   – И сегодня вечером мне может понадобиться от тебя еще кое-что. И это тяжело.
   – Что?
   Я сказал.
   Секунду-другую она молча смотрела мимо меня.
   – Господи, Гарри!
   – Знаю. Мне даже думать об этом противно, не то что просить. Но это наша единственная фишка. Не думаю, чтобы нам удалось выиграть этот раунд одной огневой мощью.
   Она поежилась.
   – Хорошо.
   – Ты уверена? Ты ведь не обязана делать это.
   – Я с тобой, – упрямо сказала она.
   – Спасибо, Кэррин.
   Она невесело улыбнулась.
   – По крайней мере так я хоть чем-то помогу.
   – Не говори ерунды, – хмыкнул я. – Воспоминание о том, как ты ведешь огонь в исподнем, будет подрывать мои моральные устои еще много лет.
   Она осторожно лягнула меня в лодыжку, но ее улыбка оставалась немного застывшей. Взгляд ее скользнул вниз, к щенку – тот с готовностью перевернулся кверху пузом и принялся глодать кончики ее пальцев.
   – Ты ничего? – спросил я. – Какая-то ты притихшая.
   – Ничего, – кивнула она. – Ну, почти. Только…
   – Только что?
   Она тряхнула головой.
   – День сегодня хлопотный выдался, особенно по части переживаний.
   «Ох, как я тебя понимаю», – подумалось мне.
   – Я хочу сказать, сначала эта жопа, Рич и Лиза. Ну и… – Она покосилась на меня, порозовев. – И эта штука с Кинкейдом.
   – Ты о том, как он с тебя штаны снимал?
   Она закатила глаза.
   – Ну… да. Столько… ну, столько времени прошло с тех пор, как симпатичный мужчина снимал с меня штаны. Я типа и забыла, что это может быть приятно. То есть я понимаю, что это, возможно, просто реакция на опасность, адреналин и все такое, но… черт, я никогда еще не реагировала так на простое прикосновение.
   – Ох, – только и сказал я.
   Она вздохнула.
   – Ну, ты сам спросил. Это меня немного отвлекает. Ничего больше.
   – Так, к сведению, – заметил я. – Я не уверен, что он вообще человек. Я так понял. Он вообще не из хороших парней.
   – Угу, – огорченно кивнула Мёрфи. – И почему это всегда так выходит, что нехорошие парни пробуждают в девушках эмоции.
   Черт, она и тут права.
   – Ox, – повторил я.
   – Вызову такси, – сказала Мёрфи. – Съезжу переоденусь и мотоцикл заберу. Машина до сих пор у парка, а там может еще оставаться кто-то из семьи. Дай мне час, а потом доставлю тебя куда нужно. Если ты сам в состоянии ехать.
   – Придется, – вздохнул я.
   Мёрфи вызвала такси, и как раз когда водитель позвонил от дверей, вернулся Эбинизер с большим бумажным пакетом в руках. Я посмотрел на него, испытав целый букет эмоций: облегчение, восхищение, подозрение, разочарование, обиду. Одним словом, в голове моей царила каша.
   Он заметил мой взгляд и остановился в дверях.
   – Хосс. Как рука?
   – Чувствительность возвращается, – признался я. – Но думаю, я вырублюсь раньше, чем это произойдет полностью.
   – Я мог бы помочь тебе немного, если хочешь.
   – Сначала давайте поговорим.
   Мёрфи наверняка уловила повисшее между нами еще там, у приюта, напряжение.
   – Такси пришло, Гарри, – сказала она, стараясь сохранять голос нейтральным. – До встречи через час.
   – Спасибо, Мёрф, – отозвался я.
   – Приятно было познакомиться с вами, мисс Мёрфи, – произнес Эбинизер. – Лейтенант Мёрфи, – поправился он.
   Она почти улыбнулась. Потом покосилась в мою сторону, словно спрашивая, можно ли оставлять нас вдвоем со стариком. Я кивнул, и она вышла.
   – Закройте дверь, – сказал я Эбинизеру.
   Он задвинул засов и снова повернулся ко мне.
   – Ну, что ты хочешь, чтобы я тебе рассказал?
   – Правду, – ответил я. – Я хочу правды.
   – Нет, не хочешь, – возразил Эбинизер. – По крайней мере не сейчас. Уж в этом, Гарри, тебе придется мне поверить на слово.
   – Нет, не придется, – буркнул я хрипло. – Я много лет верил вам. Полностью. Безоглядно. Выходит, вы у меня в долгу.
   Эбинизер отвернулся.
   – Я хочу ответов. Я хочу правды.
   – Больно будет, – предупредил он.
   – От правды бывает больно. И мне все равно.
   – А мне – нет, – вздохнул он. – Сынок, в мире нет никого, никого, кого мне хотелось бы уберечь от боли так, как тебя. И это слишком тяжелая ноша для твоих плеч – особенно сейчас. Это же тебя убить может, Гарри.
   – Это не вам решать, – негромко произнес я.
   Я даже сам удивился тому, как спокойно я это произнес.
   – Я хочу правды. Дайте ее мне. Или уходите из моего дома и никогда не возвращайтесь.
   Досада, даже злость мелькнули на лице старика. Он глубоко вздохнул, потом кивнул, положил бумажный пакет на журнальный столик и скрестил руки на груди, глядя в камин. Морщины на его лице словно разом сделались глубже. Взгляд его уперся в огонь и сделался твердым, даже пугающим.
   – Ладно, – сказал он. – Спрашивай. Я отвечу. Но это может многое для тебя поменять, Гарри. Это может поменять твои мысли, твое отношение.
   – К чему?
   – К себе. Ко мне. К Белому Совету. Ко всему.
   – Переживу.
   Эбинизер кивнул.
   – Ладно, Хосс. Только не говори потом, что я тебя не предупреждал.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

   – Начнем с простого, – сказал я. – Откуда вы знаете Кинкейда?
   Он выдохнул и поморщился.
   – По ремеслу.
   – Ремеслу?
   – Да. – Эбинизер присел на угол дивана.
   Щен проковылял на своих пухлых лапах, обнюхал его и завилял хвостиком. Эбинизер улыбнулся ему и почесал его за ушами.
   – Почти все сверхъестественные силы держат кого-то для работы такого рода. У Красной Коллегии, например, был Ортега. Мы с Кинкейдом более или менее коллеги.
   – То есть вы оба убийцы, – сказал я.
   Он не пытался отрицать этого.
   – Не похоже, чтобы он вам нравился, – заметил я.
   – Это давняя история, – кивнул Эбинизер. – Вопрос профессиональной этики и уважения. Границы. Кинкейд нарушил их лет сто назад в Стамбуле.
   – Он не человек?
   Эбинизер покачал головой.
   – Тогда кто он?
   – Среди людей встречаются такие, в жилах которых течет толика крови Небывальщины, – ответил Эбинизер. – Подкидыши, например, – наполовину люди, наполовину сидхе. Однако не только фейри могут скрещиваться с людьми, и плоды таких союзов обладают значительной силой. Но такие отпрыски, как правило, уродливы. Часто безумны. Однако иногда дети их кажутся обычными людьми.
   – Как Кинкейд.
   Эбинизер кивнул.
   – Он старше меня. Когда я познакомился с ним, я еще не облысел, а он уже не первый век служил Твари.
   – Какой еще твари? – не понял я.
   – Твари, – повторил Эбинизер. – Еще одному наполовину смертному, как Кинкейд. Владу Дракулу.
   Я зажмурился.
   – Владу Цепешу? Дракуле?
   Эбинизер покачал головой.
   – Дракула приходился Дракулу сыном – и, надо сказать, по сравнению с папочкой был так себе, бледным подобием. Переметнулся в Черную Коллегию по юношеской дури. А вот родитель… Грозен. Опасен. Жесток. И Кинкейд несколько столетий был его правой рукой. Его знали как Адского Пса. Или просто Адопса.
   – И он боится вас, – с горечью заметил я. – Черный Посох Маккой. Такая, что ли, у вас рабочая кличка была?
   – Вроде того. Но это долгая история.
   – Ну так начинайте, – буркнул я.
   Он кивнул, задумчиво почесывая щена между ушей.
   – С самого основания Белого Совета… нет, раньше, с того времени, как первые чародеи собрались, чтобы сложить Законы Магии, всегда находился кто-нибудь, желавший это уничтожить. Вампиры, например. Ну и фейри время от времени вступали с нами в разлад. Да и среди самих чародеев всегда отыщутся такие, которые считают, что мир куда приятнее без Белого Совета.
   – Тю, – заметил я. – Даже представить себе не могу, чтобы такое пришло в голову кому-то из чародеев.
   Голос Эбинизера сделался резче, холоднее.
   – Ты не знаешь, что говоришь, парень. Не знаешь, что говоришь. На моем веку несколько раз случались времена и места, где одни эти слова могли стоить тебе жизни.
   – Ну да… Моя жизнь в опасности… кто бы мог подумать. Кстати, с чего это вас прозвали Черным Посохом? – спросил я, и тут меня осенило. – Это не кличка! – задохнулся я. – Никакая не кличка. Это титул.
   – Титул, – признал он. – Вынужденная мера. Время от времени Белый Совет оказывается связанным собственными законами, в то время как враги его не стесняют себя ничем. Поэтому создали особое ведомство. С особым положением в Совете. Одному чародею, и только одному, дана свобода определять, в каких случаях Законы извращены и оборачиваются против Совета.
   Мгновение я молча смотрел на него.
   – И это после всего того, что вы мне говорили о магии… Что она истекает из жизни. Из самых сокровенных сердечных желаний. Что на нас лежит ответственность использовать ее мудро – черт, что мы сами должны быть мудрыми, и добрыми, и достойными, чтобы данные нам силы действовали во благо. И это вы научили меня всему этому. А теперь вы говорите мне, что все это не значит ровным счетом ни гроша. Что все это время вы обладали лицензией на убийство.
   Морщины на лице у старика сделались еще глубже и горше. Он кивнул.
   – Убивать. Порабощать. Вторгаться в мысли других смертных. Искать знания и силы за пределами Внешних Врат. Превращать других. Плыть против течения времени.
   – Так вы мокрушник Белого Совета, – сказал я. – При всей их болтовне насчет справедливого и мудрого использования магии, когда Законы Магии им мешают, они пользуются услугами убийцы. И вы им эти услуги оказываете.
   Он промолчал.
   – Вы убиваете людей.
   – Да. – Лицо Эбинизера казалось высеченным из камня, а голос звучал негромко, но хрипло. – Когда другого выбора нет. Когда на чашу весов положены жизни. Когда бездействие равно… – Он оборвал фразу и стиснул зубы. – Я не хотел этого. И сейчас не хочу. Но когда приходится, я действую.
   – Как в Касаверде, – предположил я. – Вы разрушили цитадель Ортеги, когда он бежал с нашей дуэли.
   – Да, – кивнул он, продолжая глядеть в огонь, сквозь огонь. – При нападении на Архангельск Ортега убил больше чародеев Белого Совета, чем любой другой враг за нашу историю. – Голос его дрогнул на мгновение. – Он убил Семена. Моего друга. А потом явился сюда и попытался убить тебя, Хосс. И наверняка вернулся бы еще довершить начатое – как только оправился бы от ран. Поэтому я нанес удар по Касаверде. Убил его самого и почти две сотни его личных вассалов. И в доме вместе с ними погибли еще около сотни человек. Слуги. Почитатели. Пища.
   Мне сделалось дурно.
   – Вы сказали мне, это будет в новостях. Я думал, может, это Совет. Или что вы проделали все это, не убив никого, кроме вампиров. Позже у меня было время подумать об этом, но… но мне хотелось верить, что вы сделали все, что правильно.
   – То, что правильно, – вздохнул старик, – и то, что необходимо. И не всегда одно равняется другому.
   – Касаверде не единственное, что вы сделали необходимого, – сказал я. – Ведь правда?
   – Касаверде, – неохотно выдавил из себя Эбинизер. – Тунгуска. Новый Мадрид. Кракатау. Еще дюжина случаев. Видит Бог, не меньше дюжины.
   Долгое мгновение я молча смотрел на него.
   – Вы говорили мне, что Совет определил меня к вам потому, что хотел вам досадить. Но это не так. Никто не пошлет опасного преступника жить с палачом, если хочет реабилитировать первого.
   Он кивнул.
   – Мне приказали наблюдать за тобой. И убить, как только ты выкажешь хотя бы намек на непокорность.
   – Убить меня… – Я устало потер глаза. Удары сердца отдавались в руке все болезненнее. – Насколько я помню, я вел себя с вами непокорно не раз и не два.
   – Вел, – кивнул он.
   – Тогда почему вы не убили меня?
   – Иосафат, парень. Что смысла в праве игнорировать волю Совета, если ты им не пользуешься? – Он тряхнул головой, и лицо его на мгновение осветилось усталой улыбкой. – Ты же не виноват в том, что тебя растил этот сукин сын Дюморн. Ты был бессловесным, озлобленным, запуганным мальчишкой, ты обладал черт-те какой сильной магией. Но это не означало же, что тебя обязательно убивать. Мне дали право судить. Я этим правом воспользовался. Им не понравилось то, как я им воспользовался, но я это сделал.
   Я смотрел на него в упор.
   – Вы не рассказали мне чего-то еще.
   Минуту он молчал. И вторую. Только когда пауза затянулась почти до невозможности, он наконец открыл рот.
   – Совет знал, что ты сын Маргарет Лефэй. Они знали, что она одна из тех чародеев, которые обернули законы Совета против него. Помимо всего прочего, ее обвиняли в нарушении Первого Закона, и она имела… скажем так, не очень достойные контакты с различными существами и компаниями с сомнительной репутацией. Стражи имели приказ задержать ее при встрече. Стоило ей предстать перед Советом, и ее допросили бы и казнили на месте.
   – Мне говорили, она умерла родами, – сказал я.
   – Так и было, – подтвердил Эбинизер. – Не знаю, по какой причине, но она отвернулась от своей предыдущей компании – включая Джастина Дюморна. С этого момента она нигде не могла считать себя в безопасности. Она скрывалась от своих бывших союзников и Стражей примерно два года. И от меня скрывалась. Я тоже имел приказ на ее счет.
   Я смотрел на него с болью, как завороженный.
   – И что случилось?
   – Она познакомилась с твоим отцом. Смертным. Лишенным власти, лишенным влияния, лишенным средств. Но с душой, какие я редко встречал. Я верю в то, что она полюбила его. Но в ночь, когда ты родился, один из бывших союзников нашел ее и отомстил за измену. – Он посмотрел на меня в упор. – Он использовал для этого энтропийное проклятие. Ритуальное энтропийное проклятие.
   На мгновение шок буквально парализовал меня.
   – Лорд Рейт, – прошептал я.
   – Да.
   – Он убил мою мать.
   – Он, – подтвердил Эбинизер.
   – Боже… Вы… вы уверены?
   – Он змей, – сказал Эбинизер. – Но я уверен в этом настолько, насколько вообще возможно.
   Пульсирующая боль расползалась по руке, свет в комнате становился то ярче, то темнее в ритм с ней.
   – Моя мать. И ведь он стоял в трех футах от меня. Он убил мою мать. – Старая, детская боль – пустота, одиночество, отцовские невзгоды – разгорелась с новой силой, застелив глаза багровой пеленой. Источник этой боли… по крайней мере большей части ее, наконец открылся мне. И наконец-то я знал, куда наносить удар. И уж наверняка убил бы как можно мучительнее. Все как-то разом отошло на второй план – все, кроме необходимости отомстить. Кроме справедливой мести за смерть матери маленького ребенка. Моей матери. Меня начало трясти, и я знал, что рассудок мой вот-вот не выдержит этого чудовищного давления.
   – Хосс, – произнес Эбинизер. – Полегче, мальчик.
   – Убью его, – прошептал я. – Убью гада.
   – Нет, – возразил Эбинизер. – Тебе нужна передышка, парень. Сам подумай.
   Я уже начал копить энергию.
   – Убью его. Убью. С потрохами. Чтоб ничего от гада не осталось.
   – Гарри! – рявкнул Эбинизер. – Гарри, успокойся. Тебе не совладать с такой энергией. Ты сам прежде погибнешь, если попытаешься.
   Что ж, на это мне тоже было наплевать. Очень уж хорошей казалась эта энергия. Слишком сильной. Я хотел этого. Я хотел, чтобы Рейт заплатил за все. Я хотел, чтобы он мучился, визжал, а потом умер за все, что сделал со мной. И у меня хватало сил, чтобы так и вышло. У меня хватало сил и решимости обрушить на него такую волну магии, чтобы от него и следа не осталось. Я заставлю его ползать червяком и молить о снисхождении, прежде чем я разорву его на клочки. Ничего меньшего он не заслужил. Я…
   В руке моей вдруг вспыхнул ослепительный огонь – такой внезапный, такой резкий, что спина конвульсивно выгнулась, и я повалился на пол. Я даже кричать не мог. Боль смыла мою ярость, как цунами – одуванчиковый пух. Почти ослепнув от боли, я огляделся по сторонам и увидел, что старый чародей сдавливает своей мозолистой ручищей мою кое-как перебинтованную обожженную руку. Когда он увидел мой взгляд, он отпустил меня; лицо его тоже было полно муки.
   Минуту я полежал, свернувшись калачиком, а сердце разгоняло боль по всему моему телу. Потом я постепенно совладал с нею и медленно сел.
   – Прости, – прошептал Эбинизер. – Гарри, я не мог допустить, чтобы ты шел на поводу у своего гнева. Ты бы просто убился.
   – Я бы унес его с собой, – процедил я сквозь зубы.
   Эбинизер горько усмехнулся:
   – Ничего бы у тебя не вышло, Хосс.
   – Откуда вам знать?
   – Я пытался, – сказал он. – Трижды. И ни разу даже близко не подобрался. И ты что, думаешь, твоя мать умерла, не сложив смертного проклятия своему убийце? Твари, что поработила ее? Да это менее вероятно, чем если бы рыба разучилась плавать.
   Я уставился на него, моргая, как последний дурак.
   – Что вы хотите сказать?
   – Он защищен, – тихо произнес Эбинизер. – Заклинания просто скользят по нему, не причиняя вреда.
   – Даже смертное проклятие?
   – Бесполезно, – с горечью ответил он. – Рейта защищает что-то очень мощное. Может, какой-то сильный демон. Может, даже какое-нибудь старое божество. Магией его не достать.
   – Разве такое возможно? – спросил я.
   – Да, – ответил старик. – Не знаю как. Но возможно. Кстати, это объясняет еще и то, как он сумел стать Белым Королем.
   – Не верю, – пробормотал я. – Она же была с ним близка. Она не могла не знать, что он защищен. Она была достаточно сильна, чтобы ее боялся Белый Совет. Она не растратила бы проклятия впустую.
   – Она выпустила его. Выпустила впустую.
   – Выходит, моя мать считается не только врагом, но и бездарем.
   – Я этого не говорил…
   – Что вы о ней знаете? – буркнул я. Правой рукой я стискивал левое запястье, пытаясь отвлечься от боли. – Откуда вам знать? Она вам говорила? Вы были там с ней?
   Он уставился в пол, побледнев.
   – Нет.
   – Тогда откуда, черт возьми, вам это знать?
   – Потому что я знал ее, Хосс. Знал едва ли не лучше, чем она сама себя знала.
   В камине щелкнуло полено.
   – Как это? – пробормотал я.
   Он отвел руку от щенка.
   – Она была моей ученицей. Я был ее учителем. Ее наставником. Отвечал за нее.
   – Вы ее учили?
   – Я потерпел неудачу. – Он прикусил губу. – Гарри… когда Мэгги начала обретать силу, я превратил ее жизнь в настоящий ад. Она была, можно сказать, совсем еще девчонкой, но я гонял ее в хвост и в гриву день и ночь. Я силком заставлял ее учиться. Совершенствоваться. Но я был слишком близок. Слишком увлекся ею. И она противилась этому. Она сбежала, как только ей представилась такая возможность. Начала водиться со всякими нехорошими типами из чистого упрямства. Потом приняла пару неудачных решений и… и потом ей уже поздно было возвращаться.
   Он вздохнул.
   – Ты слишком на нее похож. Я понял это сразу, как тебя прислали ко мне. Сразу, как тебя увидел. И я не хотел повторять своих ошибок с тобой. Я хотел, чтобы у тебя имелось пространство для вдоха. Чтобы ты сам решал, каким тебе стать. – Он покачал головой. – Нет более сурового урока для чародея, чем понять, что, даже обладая такой силой, такой властью, ты не в состоянии контролировать всего. Как бы тебе этого ни хотелось.
   Я смерил его взглядом.
   – Вы убийца. Палач. Вы знали, что случилось с моей матерью. Вы знали ее – и ни разу даже не сказали мне об этом. Боже правый, Эбинизер, как вы могли поступить со мною так? Почему не рассказали мне?
   – Я всего лишь человек, Хосс. Я поступал так, как, мне казалось тогда, лучше для тебя.
   – А я вам верил, – сказал я. – Вы хоть представляете, что это для меня значило?
   – Да, – вздохнул он. – Что бы я ни делал, у меня и в мыслях не было причинить тебе зло. Но что сделано – то сделано. И я вряд ли сделал бы что-нибудь иначе, случись это еще раз.
   Он повернулся, взял со столика пакет и придвинулся ко мне. Положив мою обожженную руку локтем к себе на колено, он осмотрел повязку и достал из пакета подобие бус: нить с нанизанными на нее белыми камешками.
   – Давай-ка посмотрим твою руку. Мне кажется, кровообращение восстановить я смогу, хотя бы и частично. Надеюсь, достаточно, чтобы спасти руку. И на день или два я смогу унять твою боль. Тебе все равно придется показаться врачу, но это тебе поможет, если ты ожидаешь неприятностей сегодня ночью.
   Это не заняло у него много времени, а я попытался разобраться со своими мыслями. Собственно, мысли были погребены под водоворотом эмоций. Достаточно неприятных эмоций. На минуту-другую я утратил чувство времени. Когда я немного пришел в себя и поднял взгляд, рука не болела и казалась не такой иссохшей под чистой белой повязкой. Нитью белых камушков Эбинизер обмотал мне запястье. На моих глазах один из камней пожелтел и начал медленно темнеть.
   – Какое-то время камни будут поглощать боль. Они станут осыпаться по одному – так ты поймешь, когда они перестанут действовать. – Он заглянул мне в лицо. – Ты хочешь, чтобы я помогал тебе сегодня?
   Всего час назад это даже не подлежало сомнению. Я был бы более чем счастлив иметь рядом с собой в бою Эбинизера. Однако же старик не солгал: правда причиняет боль. Правда жгла меня. Мысли и чувства кипели взрывоопасной смесью у меня в груди. Мне очень не хотелось признаваться себе в том, что лежало в основе этого смятения, но отрицание этой правды все равно не могло ее отменить.
   Эбинизер лгал мне. С самого первого дня.
   А если он лгал мне, что еще он от меня утаил?
   Всю свою дурацкую жизнь я построил на нескольких простых истинах, в которые верил. Что я отвечаю за то, чтобы данная мне сила использовалась во благо людям. Что дело защиты других стоит того, чтобы рисковать ради этого своей жизнью и здоровьем. Истины, которые я сделал своими в первую очередь благодаря влиянию старого чародея.
   Но он оказался совсем не тем, кем я его считал. Эбинизер не был образцом чародейских добродетелей. Все его достоинства на поверку обернулись, можно сказать, конспиративной легендой. На вид он вел честную игру, но под этой поверхностью оказался таким же холодным и свирепым, как остальные трусливые ублюдки из Совета, которых я терпеть не мог.
   Верно, он никогда не объявлял себя безупречным образцом. Может, мне просто нужен был объект восхищения. В которого я мог верить. Может, это я, такой балбес, обратил свою веру не на тот объект.