Батчер Джим. Обряд на крови

   С другой стороны, я понятия не имел, как буду с ним расплачиваться, – и я верил, что он запросто убьет меня, если я этого не сделаю. Все это пугало меня до холодного пота. До сих пор я более или менее полагался на идею смертного проклятия. Согласно этой идее, любой, задумавший напасть на члена Белого Совета, десять раз призадумается над угрозой попасть под шквал разрушительной энергии, высвобождаемой чародеем в последнее мгновение его жизни.
   Но этого мгновения вряд ли хватит, когда речь идет о снайпере, стреляющем из засады. Я представлял себе это: вспышка, удар в затылок, длящееся доли секунды удивление, а потом чернота – прежде, чем я успею осознать нужду в смертном проклятии.
   Кинкейд был прав: у него могло и получиться. Вся заведенная в наших магических сообществах тактика единоборств отстала от жизни как минимум на пару столетий. Вполне вероятно, старейшины Белого Совета даже не осознавали этого. Одно хорошо: вампиры, по некоторым признакам, – тоже.
   Черт, будущее как-то разом стало представляться мне не самым приятным для чародеев местом.
   Я подмел соль и уселся за стол, пытаясь привести мысли хоть в относительное подобие порядка. Черт, мне не хватало подробностей того, что случилось с жертвами мальоккьо. И мне не хватало подробностей о карьере Артуро Геносы в мире эротического кино.
   И – словно всего этого мало – мне не хватало денег, чтобы нанятый мною же громила не понаделал дырок в моем черепе.
   Ха, подавляющему большинству людей такая ситуация показалась бы безнадежной. Впрочем, подавляющее большинство не попадает в такие ситуации со столь удручающей регулярностью, как я. Досада и напряжение во мне нарастали, и я даже находил в них какое-то извращенное успокоение. Черт, да я и вправду чувствовал себя спокойнее с этими старыми, добрыми, хорошо знакомыми мне эмоциями, что держали меня начеку, уменьшая риск преждевременной смерти.
   Блин-тарарам… может, я и правда псих?

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

   Мне пришлось изрядно потратиться на телефонные разговоры в попытках нарыть хоть какую-то информацию о Геносе. Я обзвонил с дюжину организаций как в самом Лос-Анджелесе, так и в его окрестностях, но почти каждый номер соединял меня с автоответчиком, а те, кто все-таки снимал трубку, отсылали меня к своей домашней странице в Интернете. Живое человеческое общение явно ушло в прошлое. Чертов Интернет!
   Я побился об несколько стен, постучал лбом в несколько запертых дверей, а потом посмотрел на часы и спохватился. Записав парочку адресов в Интернете, я кинул в рот немного съестного и отправился к Мёрфи.
   Отдел специальных расследований расположен в одном из разномастных зданий комплекса чикагского полицейского управления. Я сунул дежурившему у входа сержанту свое удостоверение консультанта, тот заставил меня расписаться в книге посещений и махнул рукой, пропуская внутрь. Я поднялся по лестнице на этаж, который делили между собой камеры предварительного заключения и ОСР.
   Открыв дверь отдела, я шагнул внутрь. Помещение размером пятьдесят на двадцать футов было сплошь заставлено рабочими столами. Единственным местом, выгороженным из общего объема невысокими шкафными перегородками, оставался закуток для посетителей с парой старых потертых банкеток и столиком, на котором валялось несколько журналов для скучающих взрослых и несколько игрушек для скучающих детей. Правда, одна из этих игрушек – плюшевый Снупи, весь в пятнах от детского питания – лежала на полу.
   Над ней стоял, впившись зубами в плюшевое ухо, щен. Он помотал мордой, смешно хлопая кривым ушком, и, пятясь, с писклявым рычанием потащил Снупи за собой. Потом поднял взгляд на меня, оживленно завилял хвостом и принялся терзать куклу с удвоенным энтузиазмом.
   – Эй! – окликнул я его. – Тебе полагалось находиться под присмотром у Мёрфи. Что ты себе позволяешь?
   Вместо ответа щен зарычал и встряхнул Снупи еще сильнее.
   – Вижу, вижу, – вздохнул я. – Нянька из нее…
   Высокий, начинавший лысеть мужчина в мятом коричневом костюме оторвался от бумаг и повернулся ко мне.
   – Привет, Гарри.
   – Сержант Столлингз, – отозвался я. – Приятно было посмотреть на вас с Мёрфи нынче утром. Особенно когда вы ушибли ее ногу своим пузом – круто вышло.
   Он ухмыльнулся:
   – Я думал, она пойдет на захват. В ближнем бою женщины вообще опасны. Все пытались втолковать это О'Тулу, но он слишком молод и полагает себя неуязвимым.
   – Мне кажется, она втолковала ему это убедительнее, – заметил я. – Она сама-то здесь?
   Столлингз покосился в сторону закрытой двери маленького кабинета Мёрфи.
   – Угу. Только вам стоит знать, что у нее нынче бумажный день. Любой входящий без спроса рискует остаться без головы.
   – Я ее понимаю, – кивнул я и подобрал щенка с пола.
   – Что, собачку завели?
   – Да нет, так, благотворительность. Мёрфи обещала последить за ней до моего прихода. Звякнете ей обо мне?
   Столлингз покачал головой и придвинул ко мне телефон.
   – Я надеюсь дожить до пенсии. Сами попробуйте.
   Я ухмыльнулся и двинулся к двери кабинета, кивнув по дороге паре знакомых парней из отдела. Подойдя к двери, я постучал.
   – Черт подери! – рявкнула Мёрфи из-за двери. – Сказала же: не сейчас!
   – Это я, Гарри, – ответил я. – Заглянул забрать собаку.
   – Ох, Господи, – буркнула она. – Отойди от двери.
   Я отошел.
   Секунду спустя дверь отворилась, и Мёрфи испепелила меня взглядом.
   – Подальше отойди. Я весь этот чертов день сражалась с компьютером. Клянусь, если ты еще раз грохнешь мне жесткий диск, я его тебе в задний проход запихаю.
   – Что ему, твоему жесткому диску, делать у меня в заднице? – искренне удивился я.
   Она недобро сощурилась.
   – Ха-ха-ха. Ладно, раз так, я пошел.
   – Как знаешь, – сказала она и захлопнула дверь.
   Я нахмурился. Фразы типа «как знаешь» были не в ее духе. Я попытался вспомнить, когда в последний раз видел Мёрфи такой немногословной. Когда посттравматический стресс у нее еще не прошел, она казалась отстраненной, но не злобной. Когда она напрягалась перед боем или перед лицом угрозы, ей не стоило подворачиваться под руку, но и тогда она не отталкивала от себя друзей.
   Единственной ситуацией, более или менее напоминавшей нынешнюю, был случай, когда она считала меня замешанным в цепочке сверхъестественных убийств. С ее точки зрения, все выглядело так, будто я злоупотребил ее доверием, и в конце концов вся ее злость вылилась в прямой удар правой, едва не оставивший меня без зуба.
   Что-то ее расстроило. Сильно расстроило.
   – Мёрф? – окликнул я ее через дверь. – Скажи, где пришельцы спрятали твою тарелку?
   Она приоткрыла дверь и хмуро уставилась на меня.
   – О чем это ты?
   – Ну, не тарелку… Просто ты – не ты, а какой-то злобный двойник из другого измерения или откуда там еще.
   На ее скулах заиграли желваки; взгляд не обещал ничего хорошего. Я вздохнул:
   – Пойми, ты сама на себя не похожа. Я, конечно, не психоаналитик, но вид у тебя такой, словно тебя что-то беспокоит. Во всяком случае, мне так кажется.
   Она махнула рукой.
   – Эти бумаги…
   – Никакие не бумаги, – возразил я. – Ну же, Мёрф. Это ведь я.
   – Не желаю об этом говорить.
   Я пожал плечами:
   – А стоило бы. Ты в паре шагов от шизы.
   Она взялась за дверную ручку, но дверь не закрыла.
   – Просто день не задался.
   Я ей не поверил, но кивнул.
   – Конечно. Извини, если я добавил тебе хлопот с собакой.
   Лицо ее сделалось просто усталым. Она прислонилась к косяку.
   – Нет. Нет, правда, он просто лапочка. Шума от него почти никакого. Весь день вел себя тихо как мышка. Даже все на бумажку сделал, которую я ему подстелила.
   Я снова кивнул.
   – Ты уверена, что не хочешь поговорить?
   Она поморщилась и окинула взглядом помещение отдела.
   – Не здесь. Пошли.
   Мы угнездились в углу у кофеварки и автоматов со всякой снедью. Мёрфи не произнесла ни слова, пока не купила себе батончик «Сникерс».
   – Мама звонила, – сказала она наконец.
   – Что-нибудь случилось? – спросил я.
   – Угу. – Она устало зажмурилась и откусила треть батончика. – Вроде того. Ну, не совсем.
   – А-а, – произнес я, словно понял, что она имеет в виду. – Так что случилось?
   Она откусила еще кусок.
   – Моя сестра Лиза обручилась.
   – А-а, – повторил я. Всегда изъясняйся уклончиво, когда не уверен, в чем дело. – А я и не знал, что у тебя есть сестра.
   – Сводная.
   – Гм… Мои соболезнования? – предположил я. Она свирепо посмотрела на меня.
   – Она это нарочно сделала. К семейному сборищу в выходные. Совершенно осознанно.
   – Это хорошо. В смысле, что хоть кто-то понимает, что делает, – лично я ни хрена пока не понимаю.
   Мёрфи сунула в рот остаток батончика.
   – Моя сводная сестра помолвлена. Она заявится туда в выходные со своим женихом, а я как дура – без жениха, без мужа… даже без сожителя. Мамочка меня с дерьмом смешает.
   – Ну… у тебя ведь был муж, верно? Даже два.
   Она вспыхнула.
   – Ты не понял. Мёрфи – ирландские католики. Мужей-то два, но и разводов не один, а два – не уверена, что это повышает мой семейный рейтинг…
   – М-м… Ну, не сомневаюсь, с кем бы ты ни встречалась, он с радостью покажется в обществе вместе с тобой, разве нет?
   Она оглянулась в сторону сидевших за своими столами подчиненных. Если взгляды способны убивать, этот смел бы в озеро Мичиган все крыло здания.
   – Ты смеешься? Когда? Я уже года два ни с кем не встречалась.
   Возможно, мне стоило подать какую-нибудь реплику насчет того, как пуста жизнь без спутника… Вместо этого я решил уколоть ее самолюбие. В прошлом это срабатывало неплохо.
   – Непобедимая Мёрфи. Убийца разнообразнейших гадких тварей – оборотней, вампиров, и тэ дэ, и…
   – И троллей, – буркнула Мёрфи. – Двоих – летом, когда ты был в отъезде.
   – Ну… да… И при всем этом ты позволяешь себе скиснуть из-за какого-то там семейного междусобойчика?
   Она мотнула головой.
   – Послушай… хотя нет, тебе не понять. Это личное, между мной и мамочкой.
   – И твоя мамочка меньше тебя любит оттого, что ты не замужем? Что ты выбрала работу? – Я скептически покосился на нее. – Только не говори мне, Мёрф, что под маской пуленепробиваемой героини таится маменькина дочка.
   Секунд десять она молча смотрела на меня, и усталость мешалась в ее взгляде с досадой.
   – Я ведь старшая дочь, – пояснила она. – Ну и… в общем, все время, пока я росла, считалось, что я… что я… Ну, пойду по ее стопам, что ли. Мы обе так считали. Это нас сближало. Вся семья так считала.
   – А теперь вдруг твоя сестра сделалась ближе к матери, чем ты, да? И это угрожает вашим с ней отношениям?
   – Да нет! – раздраженно отмахнулась она. – Не так. То есть не совсем так. Или вроде того. В общем, это все сложно.
   – Ясно, – кивнул я.
   Она устало прислонилась к торговому автомату.
   – Мама – очень славный человек, – сказала она. – Но последние несколько лет мне с ней нелегко. То есть я здорово занята на работе. Она считает, что мне не стоило разводиться второй раз, и это тоже немного отдалило нас. Ну и еще, я изменилась. Последние года два жутковатенькими вышли – я узнала больше, чем хотелось бы.
   Я поморщился.
   – Угу… Я же пытался предостеречь тебя.
   – Пытался, – согласилась она. – Но я ведь сделала выбор. Все эти страсти… ничего, переживу как-нибудь. Только вот так мило побеседовать об этом с мамой я не могу. Вот тебе и еще одно, о чем я не могу с ней говорить. Всё мелочи, понимаешь? Только очень их много, этих мелочей. И они нас разводят.
   – Так поговори с ней, – посоветовал я. – Попробуй объяснить, что ты не обо всем можешь с ней говорить. Что это не значит, что ты не хочешь с ней общаться.
   – Не могу.
   Я зажмурился.
   – Чего это так?
   – Ну, не могу – и все тут, – вздохнула она. – Не получается.
   На лице у Мёрфи обозначилось неподдельное огорчение; глаза набухли самыми настоящими слезами, так что мне стало по-настоящему ее жалко. Может, потому что все это касалось семейных отношений. Для меня это совсем чужая жизнь и берег дальний – мне этого не понять.
   Мёрфи переживала из-за взаимоотношений с семьей. Так поговорила бы с ними, и делу конец – так ведь? Всем легче. Да она и сама наверняка поступила бы так, если бы это касалось кого угодно другого.
   Однако я заметил уже, что люди имеют обыкновение вести себя самым дурацким образом, когда речь идет об их семейных делах, – как-то разом утрачивают способность отличать здравый смысл от полнейшего безумия. Я называю это семейным помрачением.
   И все же пусть я и не понимал, в чем загвоздка, Мёрфи оставалась моим другом. Она совершенно очевидно страдала – этого более чем хватало, чтобы я сделал еще одну попытку.
   – Послушай, Мёрф, может, ты придаешь этому больше значения, чем стоило бы. Я к тому, что, если твоя мама действительно переживает за тебя, она не меньше твоего хочет объясниться.
   – Она вообще не одобряет моей работы, – устало вздохнула Мёрфи. – И моего решения жить отдельно после развода. Мы уже черт-те сколько говорили с ней об этом, и ни одна из нас ни на дюйм с места не стронулась.
   Вот это я очень даже понимал. Мне приходилось иметь дело с Мёрфиным ослиным упрямством – в доказательство могу продемонстрировать сломанный зуб.
   – Значит, последние два года ты не ходила на семейные сборища и избегала разговоров на любую опасную тему, да?
   – Вроде того, – неохотно согласилась Мёрфи. – Но разговоры-то никуда не делись. А мы все Мёрфи, так что рано или поздно кто-нибудь да начнет давать непрошеные советы, и тут-то кошмар и начнется. И я совсем не знаю, что со всем этим делать. А теперь, с помолвкой сестры, все только и будут разговаривать на темы, которые я умру, а обсуждать с ними, с дядюшками-тетушками своими, не буду.
   – Так не ходи, – сказал я.
   – Ну да, и обижу маму еще сильнее. Черт, да они тогда будут молоть языками еще пуще.
   Я покачал головой.
   – Да уж. В одном ты, Мёрф, точно права. Ни фига я в этом не понимаю.
   – Тебе и не обязательно, – сказала она.
   – А жаль, что не понимаю, – возразил я. – И жаль, что мне не приходится переживать из-за мнения моих дядюшек. Что нет проблем, которые мог бы улаживать с мамой. Блин, да меня бы устроило хотя бы знать, на что похож ее голос. – Я положил руку ей на плечо. – Банальность, но от этого не менее верная: что имеем, не храним… Люди меняются. Мир меняется. Рано или поздно ты теряешь близких тебе людей. И если ты не против советов чувака, ни фига не знающего, что такое семья, я тебе вот что скажу: не жди, что все уладится само собой. Тебе может казаться, что твоя родня будет с тобой всегда. А это не так.
   Она опустила голову – наверное, чтобы я не видел слез.
   – Поговори с ней, Кэррин.
   – Наверное, ты прав, – кивнула она. – Поэтому, пожалуй, я не убью тебя за навязывание благонамеренных истин, пока я уязвима. Но это в последний раз.
   – Очень мило с твоей стороны, – согласился я.
   Она сделала глубокий вдох, провела рукой по глазам и подняла голову, снова сделавшись по обыкновению деловой.
   – Ты хороший друг, Гарри… тебе вовсе не обязательно лезть в наши семейные дрязги. Я отплачу тебе… как-нибудь.
   – Даже забавно, что ты это говоришь, – заметил я.
   – Это почему?
   – Я тут как раз пытался отследить денежные потоки, но вся информация нынче в Интернете. Можешь открыть для меня пару сайтов, надыбать мне кой-чего?
   – Угу.
   – Gracias^[1]. – Я протянул ей адреса и наскоро изложил, что меня интересует. – А я пока поболтаюсь, посмотрю, что там на месте. Так я позвоню через час… или два?
   Она со вздохом кивнула.
   – Как, нашел вампиров?
   – Нет пока, зато подкрепления подтянулись.
   – Кто? – поинтересовалась она.
   – Парень по имени Кинкейд. Он крут.
   – Чародей?
   – Нет. Классический образчик солдата удачи. Вампиров мочит – любо-дорого глядеть.
   Мёрфи подняла бровь.
   – Он чист?
   – Насколько мне известно, да, – ответил я. – Остальное узнаю сегодня от нашего водилы. Если повезет, я найду логово, и мы их накроем.
   – Эй, если вдруг так выйдет, что нам придется провернуть все в…
   – В субботу, – договорил я за нее. – Я понял. Спускаясь по лестнице, я излагал щенку свою теорию родственных отношений.
   – Учти, это всего лишь теория. Впрочем, в ее пользу говорит тонна с лишним доказательств. – Говоря это, я ощутил легкий укол досады. Семейных отношений у меня никогда не было. И не будет. Возможно, семейные проблемы Мёрфи запутанны и болезненны, но у нее по крайней мере есть хотя бы это.
   Каждый раз, когда что-то напоминает мне мое сиротское детство, я испытываю нечто подобное. Может, я просто не осознаю, как это меня ранит. Или не хочу себе в этом признаться.
   Я почесал щенка за ухом и полез в карман за ключами от Жучка.
   – Хотя, конечно же, это только теория, – сказал я ему. – Потому как мне-то, блин, откуда знать?

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

   Я заскочил по дороге домой проглотить кусок-другой, принять душ и надеть что-нибудь, не так перепачканное кровью. Какой-то потрепанный «фольксваген-рэббит» боданул бампером «шевроле-субурбан», так что пробка растянулась на милю. В результате я опоздал на несколько минут.
   У входа меня встретила смутно знакомая девица с блокнотом в руках. Возраст – явно недостаточный для того, чтобы ее пускали в питейные заведения, но нехватка солидности с лихвой возмещалась у нее… как бы это сказать… избытком бойкости. Симпатичная, скорее тощая, чем стройная, с кожей здорового кремового цвета. Волосы она уложила кольцами на манер принцессы Леи; одежду ее составляли джинсы, этакая сельского вида рубашечка и сандалии с громко стучащими подошвами.
   – Привет! – улыбнулась она.
   – И вам привет, – отозвался я.
   Она сверилась со своим блокнотом.
   – Вы, должно быть, Гарри. Кроме вас, никого больше не осталось… опаздываете.
   – Утром я успел вовремя.
   – Наполовину исправные часы – все равно что сломанные. Если, конечно, вы этим не гордитесь. – Она снова улыбнулась, оборачивая свои слова в шутку. – Это не вас я, случайно, видела, разговаривающим с Жюстиной? На вечеринке у Артуро?
   – Да, я там был. Только пришлось уехать, чтобы не превратиться в тыкву.
   Она рассмеялась и протянула руку.
   – Меня зовут Инари. Я исполнительный ассистент продюсера.
   Я пожал ей руку. Славными духами от нее пахло: их аромат будил воспоминания о стрекоте кузнечиков сонным летним вечером.
   – Рад познакомиться… если вы только не отнимаете у меня работу. Вы ведь не из таких, нет?
   Инари расплылась в улыбке, и это превратило ее лицо из умеренно привлекательного в прямо-таки хорошенькое, такие классные у нее образовались ямочки на щеках.
   – Нет. Я просто хомячок-ассистент. Ниже вас по служебной лестнице на несколько ступенек. Мне кажется, вашему рабочему месту ничего не угрожает. – Она покосилась на запястье, на недорогие пластиковые часы. – Господи, нам надо пошевеливаться. Артуро просил меня проводить вас к нему к кабинет сразу, как вы придете. Сюда, пожалуйста.
   – Что ему нужно?
   – Ума не приложу, – сказала Инари. Она повернулась и торопливо пошла в глубь студии – мне даже пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать. На ходу она перевернула страницу блокнота и выдернула из волос карандаш. – Да, кстати: чего бы вы хотели в свою вегетарианскую пиццу?
   – Мертвых коров и свиней, – отозвался я.
   Она покосилась на меня и сморщила носик.
   – Но они же вегетарианцы, – примирительно пояснил я.
   Она, правда, отнеслась к этому явно скептически.
   – При всех этих гормонах и прочих штуках, которыми напичкано мясо, оно может здорово повредить вашему здоровью. Так ведь? Знаете, как пагубно может сказаться длительное потребление жирной пищи на вашем пищеварительном тракте?
   – Я предпочитаю статус хищника. А уж холестерину я в лицо смеюсь.
   – С такими замашками вы кончите пуленепробиваемой закупоркой артерий.
   – Да ну.
   Инари тряхнула головой; лицо ее оставалось непреклонным, но привлекательности от этого не потеряло.
   – Когда я заказываю, все выбирают овощные. Если хоть кто-нибудь закажет мясную, жир попадет и во все остальные… в общем, все соглашаются на овощные.
   – Ну, тогда я, наверное, тоже.
   – Но все-таки что бы вам хотелось в свою? В смысле, мне положено обеспечивать, чтобы все здесь были счастливы.
   – Раз так, убейте мне парочку животных, – предложил я. – Они богаты белками.
   – Вот-вот, белки, – обрадовалась Инари. – Сыру побольше или, может, фасоли… кукурузы там… Или постойте! Тофу^[2]. Чистый белок. Так и сделаем.
   Пицца с фасолью и соевой сметаной… ужас какой. Надо потребовать прибавки к жалованью.
   – Ладно, давайте. – Щенок у меня в кармане пошевелился, и я застыл. – Да, вот… Вы мне можете помочь еще с одним.
   Она вопросительно склонила голову набок.
   – Ну?
   Я сунул руку в карман и достал оттуда дрыхнувшего без задних ног щена.
   – Можете составить компанию моему приятелю, пока я буду говорить с Артуро?
   Девица растаяла от восторга, забрала у меня щена и принялась ворковать над ним.
   – Ой, какая лапочка! Как его зовут?
   – Никак, – ответил я. – Он у меня всего на день или на два. Только проснуться он может голодным или пить захочет.
   – Я люблю собак, – заявила Инари. – Уж я о нем позабочусь.
   – Премного благодарен.
   Она повернулась, чтобы идти дальше, но снова спохватилась.
   – Ой, Гарри, чуть не забыла. Что вы хотите пить? «Кола» сойдет?
   Я подозрительно покосился на нее.
   – Надеюсь, не с пониженным содержанием кофеина, нет?
   Она обиженно нахмурилась.
   – Я забочусь о здоровье, но не до маразма же!
   – Умница, – одобрительно сказал я.
   Она одарила меня еще одной очаровательной улыбкой и поспешила прочь, держа щена так бережно, будто тот сделан из стекла. Я вошел в кабинет.
   Артуро Геноса сидел на углу стола. Седая шевелюра всклокочена; в пепельнице дымится недокуренная толстая сигара. Когда я вошел, он выдавил из себя усталую улыбку.
   – Привет, Гарри. – Он подошел ко мне и удостоил одним из тех медвежьих средиземноморских объятий, после которых на теле остаются синяки. – Господь да хранит вас, мистер Дрезден. Не окажись вы на месте, боюсь, мы потеряли бы их обоих. Спасибо.
   Он расцеловал меня в обе щеки. Я не большой любитель поцелуев-объятий между мужчинами; впрочем, я решил, что у них, в Европе, так принято. Или это он так пометил меня как следующую жертву. Я отступил на шаг.
   – Надеюсь, с девушкой все будет хорошо?
   Артуро кивнул:
   – Будет жить. Уже хорошо ведь? Больше я сам пока ничего не знаю. – Он провел рукой по шее. – Шрамы. Говорят, шрамы останутся.
   – Беда для актрисы.
   Он снова кивнул.
   – В телефонной книге написано, вы даете советы.
   – Ну, не совсем. Я их продаю, – признался я. – Но тут…
   – Мне нужно знать, – перебил он меня. – Нужно знать, не прекратить ли мне всю эту затею.
   Я поднял бровь.
   – Вы считаете, все эти люди пострадали именно поэтому?
   Он взял сигару из пепельницы и повертел ее в пальцах.
   – Я не знаю, что думать. Но меня поблизости не было. Значит, атака нацелена не на меня.
   – Согласен, – кивнул я. – И это сглаз. Я уверен.
   – Мистер Дрезден, если бы угрожали только мне, все было бы еще ничего. Но этот человек – кем бы он ни был – убивает и увечит окружающих меня людей. Так что выбор-то мне теперь приходится делать не только за себя.
   – Зачем кому-то пытаться сорвать ваш фильм, мистер Геноса? – спросил я. – Я хочу сказать… простите за прямоту, но это ведь просто порнофильм. Таких пруд пруди.
   – Не знаю, – признался он. – Возможно, тут замешаны деньги. Мелкий предприниматель может угрожать благосостоянию хорошо окопавшегося бизнесмена. Вот последний и действует. Понемногу. Без лишнего шума, понимаете?
   – На первый взгляд, вас можно понять так, будто вам угрожает подпольный порносиндикат.
   Геноса сунул наконец сигару в рот и пожевал ее. Потом побарабанил пальцами по столу и понизил голос.
   – Вы шутите, конечно, но на протяжении последних лет кто-то потихоньку скупает студии.
   – Кто?
   Он покачал головой:
   – Трудно сказать. Я пытался копнуть, но я же не детектив. Вот если бы вы могли как-нибудь…
   – Я этим уже занимаюсь. Я дам вам знать, если выясню что-нибудь.
   – Спасибо, – сказал он. – Но что мне делать сегодня? Я не могу допустить, чтобы этим людям причиняли вред и дальше.
   – Вы ведь бежите наперегонки со временем, так? Если вы не завершите фильм в срок, вашему предприятию капут?
   – Да.
   – Сколько еще у вас времени?
   – Сегодня и завтра.
   – Тогда спросите себя, готовы ли вы позволить себе ради собственных амбиций рискнуть чужими жизнями. Положите это на одну чашу весов, а на другую – готовы ли вы позволить кому-то запугивать вас, не давая жить своей жизнью. – Я нахмурился. – Даже скорее жизнями – во множественном числе. Вы ведь правильно сказали, что решаете сейчас не только за себя.
   – Но как сделать выбор? – настаивал он.
   Я пожал плечами:
   – Послушайте, Артуро. Вам нужно решить, только ли вы защищаете этих людей, или еще и возглавляете их. Это ведь не одно и то же.
   Он снова повертел сигару в пальцах, потом медленно кивнул.
   – Они взрослые люди. Я им не отец. Но я не могу просить их рисковать, если они этого не желают. Я скажу им, что они вольны уйти, если таков их выбор, и никто не будет держать на них зла.