Страница:
Всё это я узнавал частями, из осколков услышанных разговоров, а сейчас изложил одним рассказом, чтобы читателю было понятно, куда я попал. Разумеется, тогда ничего этого я ещё не знал и меня совершенно поразил вид амазонок с садовыми ножницами и пилами на деревьях, да юных парочек, обнимающихся и целующихся у всех на глазах…
– Похоже, это место уже может претендовать на звание "сада любви",- улыбнулась спасательница из бассейна, которую я попросил показать мне сад.- Вас это не шокирует?- Спросила она.
– Ну, как Вам сказать…- Замялся я.- А кто эти люди?
– Студенты биофака, благодаря которым этот сад сейчас оживает.- И у нас завязался разговор, в процессе которого я и узнал большую часть изложенного выше. Сама спасательница – белокурая афродита, которую, видимо, просто по ошибке назвали в детстве Виниттой, была преподавателем физкультуры Кайанского университета. Специализировалась на плавании. Её привела сюда Саира, когда выяснилось, что почти половина её студентов толком не умеют плавать. Вскоре обе женщины уже были штатными сотрудниками "Ботанического сада", как официально именовалось это предприятие. К моменту моего там появления спасателей, кроме Винитты, было ещё трое – её подруга из института физкультуры и два её старшекурсника. Дежурили, понятно, по одному, ибо для каждого это был не основной вид деятельности. Кроме того, в штате были ещё буфетчицы и диспетчера – по одному на смену. Вот и весь штат, расходы на содержание которого великодушно принял на себя Борен. Посещать это заведение можно было круглосуточно. Лица случайные или посторонние, вроде меня, там попадались крайне редко, зато студенты биофака, как мне показалось, там дневали и ночевали – заказать "уединённое время" реально можно было только по утрам – когда в университете были лекции, либо – в те вечера, когда из старого здания Кайанского университета слышалась музыка, свидетельствовавшая об очередном студенческом празднестве.
В саду мне нравилось. Некоторое ошеломление, вызванное поведением студенчества, вскоре прошло, и я часто ловил себя на том, что просто любуюсь той или иной парой; замечая порой, что им откровенно нравилось, когда ими любуются.
– Любовь – великий двигатель,- с улыбкой произнесла однажды заставшая меня за этим занятием Саира.- Признаться, я сильно сомневаюсь, что в других условиях мне удалось бы удержать здесь до сего дня хотя бы половину из них… А так – они сюда рвутся, устраивая очередь… Будто здесь мёдом помазано…- Улыбнулась она.
– А Абар?
– Что Абар?
– Как к этому относится?- Она улыбнулась:
– О-о-оччень благосклонно. А Наита первое время вообще отсюда не вылазила – пока не загорела так, что её стали путать с мулаткой.
– А потом?
– Потом ей подвернулось какое-то занятие – читает детишкам историю, кажется… Не по учебнику – а как оно было на самом деле… С анализом, разбором событий, с пониманием…
– И где это так читают историю?
– В Кайанском "державном лицее".
– Элита?
– Своего рода – да.
– А как же с равенством, с правами человека?
– А… в чём проблема?
– В элитности обучения. Почему это недоступно всем?
– А всем всё и не может быть доступно. По определению. Ибо так, как Наита, историю не читает больше никто. И нигде. А она может "потянуть" человек 30-150 – вряд ли больше…
– И поэтому она взяла избранных? Которые платят больше? Или – к которым благоволеет её муж?- Саира удивлённо оглядела меня с головы до ног, затем взгляд её на мгновение стал презрительно-укоризненным, затем – что-то, видимо, вспомнив, она стала снисходительнее и уже спокойно произнесла:
– Собственно, я вначале тоже так о нём думала… Или – примерно так… Даже оскорбилась, когда он предложил мне пригнать сюда студентов "на сельхозработы". Да только…
– Что "только"?
– Только студентам, как видно, это почему-то нравится…- Вдруг виновато улыбнулась она.
– А при чём здесь элитность?
– Дело не в элитности, а в Абаре…- Задумчиво произнесла Саира.- Давайте, я расскажу Вам, как обстоит дело с поступлением в эту школу, а Вы уж сами думайте, что здесь к чему…
– Давайте, – пожал плечами я. Проигнорировав мою напускную полу-ироничность, полу-небрежность, Саира начала рассказывать:
– Абар утверждает, что система воспитания подрастающих поколений должна быть построена так, чтобы лица, которых их учителя считают достойными доверия, имели больше шансов попасть в систему государственного управления. Среди педагогов – особенно в сильных школах – пока ещё, слава Богу, немало таких, кому судьба страны совсем небезразлична. Любой из них болеет за своих подопечных, хочет, чтобы те выросли умными, образованными, достойными уважения людьми.
– Ну, разумеется…- Подал голос я, но Саира никак не отреагировала на мою реплику.
– Конечно, не всё то, что хочешь, сбывается… И среди учеников каждого из нас всегда попадаются и откровенные лентяи, и просто редкостное дерьмо; и – серость, неспособная к инициативе, к творчеству, к жизни ради других… Но – у каждого есть нечто, именуемое обычно "любимыми учениками" – эти люди что-то ищут, чего-то хотят – кроме пищи и благ, чего-то добиваются – ради людей, ради творчества, ради науки… Вот таких-то людей и хочет отбирать Абар. Он издал закрытый циркуляр, в котором предписывает преподавательскому составу, имеющему первый и высший квалификационные уровни, отбирать учеников, обучение которых по усиленной программе целесообразно. Этих…- она улыбнулась,- как Вы сказали, "избранных", натаскивают потом настолько усиленно, что за такими группами наблюдают психиатры, чтобы вовремя снимать с занятий тех, кто на грани срыва – организовывать им отдых, снижать, если нужно, нагрузку в группе… Уже к 10-12 годам эти "детки" имеют общий уровень образованности выше, чем подавляющее большинство взрослых…
– Ну, уровень образованности – далеко не всегда означает такой же уровень порядочности…
– Почти всегда.- Возразила Саира.- К тому же – рекомендуют ведь учителя не по принципу "кто больше знает", а по принципу "кто достоин" – то есть и что-то знает, и что-то хочет, и что-то уже умеет, и – не хам, не эгоист, не лизоблюд, не циник, не вор, не бандит…- Развела руками она.- Каждый ведь понимает, что рекомендует, по сути дела, правителя себе на голову – кто ж захочет создавать себе проблемы в будущем? Мы ведь не мазохисты и не самоубийцы…- Улыбнулась Саира, и, заметив, что мы подошли к одному из "шлюзов" бассейна, неожиданно предложила:
– Поплаваем?- Я не возражал. Проникнув в бассейн через шлюз, мы проплыли до основного входа, где за трамплинами располагался буфет. Саира кивнула девушке, и та, видимо, давно изучившая вкусы и наклонности своих постоянных посетителей, быстренько "изобразила" два огненно-рыжих ледяных коктейля. Это было что-то цитрусово-абрикосовое, по-моему… Не знаю точно – но ощущения были просто изумительными… Я с удовольствием убедился в близких мне вкусах собеседницы. Спустя минуту мы сидели в шезлонгах, и, посасывая из трубочек уже вторую порцию коктейля, продолжали болтать.
– Годам к 14 человек достигает такого периода в своём развитии, что двигаться дальше в своём прежнем окружении ему сложновато.
– Охота к перемене мест?- Попытался сострить я.
– Именно…- Улыбнулась она.- Поэтому в этом возрасте происходит окончательная ориентация – будет человек работать в дальнейшем в государственных структурах управления, или нет. Если будет – то есть, если выдвигать его туда ближайшее окружение считает целесообразным и, плюс к этому, он сам не прочь этим заняться – ему придётся,- она притворно вздохнула,- покинуть отчий дом и отправиться в тот самый державный лицей-интернат, где учат не повторению азбучных истин, а пониманию сути вещей. То есть – учат понимать причинно-следственную связь событий в окружающей их действительности даже в тех случаях, когда немалая часть событий скрыта от них.
– Учат на кардиналов?- Хмыкнул я. Она кивнула:
– По сути – да. Люди, до конца прошедшие такой курс обучения, должны быть зрелыми раньше, чем начнут его проходить – в противном случае соблазн тайной власти над окружающими сделает их не незаурядными управленцами верхних звеньев, а страшными разрушителями системы, тягаться с которыми по зубам только им подобным… Поэтому никто особо и не спешит выдвигать туда своих воспитанников – слишком страшные последствия может иметь неосторожность в таком деле…- Она ненадолго задумалась – будто что-то припоминая, затем продолжила:
– Я думаю, что, несмотря на все меры предосторожности, большая часть выпускников этой школы так и не получит права работать в структурах власти.
– Почему?
– Из соображений надёжности…- Вздохнула она.- Я ведь тоже читаю в этой школе…- Я заинтересованно поглядел на неё.- И вижу, что больше половины поступивших – просто "умненькие детки", не более того… В будущем это – не лидеры, болеющие за всех. Это – либо учёные, гордящиеся своими достижениями, либо – интриганы, приписывающие чужие достижения себе… Они слишком пекутся уровнем оценки собственной значимости. Тех же, кому наплевать на свои "авторские права", тех, кто хочет видеть лишь результат своего труда и труда себе подобных – и удовлетворяется этим – то есть, людей, хоть сколько-то готовых к власти – можно посчитать по пальцам.
– А как же с этим бороться?
– Будем совершенствовать систему отбора…- Вздохнула Саира.- Абар уже понял ситуацию, и будет, видимо, вводить пожизненную ответственность рекомендующих за дальнейшее поведение рекомендованных ими лиц… Включая финансовое участие – то есть, если человек приносит стране доход, то этим косвенно подкармливает и того, кто его рекомендовал; если же, напротив, разорит руководимую им структуру или вообще проворуется – то и у того, кто рекомендовал, тоже будут серьёзные финансовые проблемы. Сейчас как раз думают, каким образом это всё считать – попросту говоря, какую долю прибыли или убытков рекомендованного следует относить на счёт рекомендующего… Таким образом – ответственность рекомендующих повысится. Хотя, конечно, полностью исключить возможность ошибки не удастся никогда…
– И когда была создана эта школа?- Саира улыбнулась:
– Через неделю после прихода его к власти.- Я изумился: выходит, в Готонде он говорил, как о только лишь желаемом, о том, что на самом деле уже начал реализовывать…
– Вот это да…- Но наша беседа была прервана вынырнувшей у одного из шлюзов бассейна женщиной. Признаться, тогда я подумал, было, "девушкой", но теперь-то я знаю, что это была сорокасемилетняя Софита, и вынужден говорить правду… Надо сказать, что для своих лет она выглядела неправдоподобно молодой. Она была красивой, очень красивой… Это было то редкое для женщин сочетание ума и красоты, заставляющее окружающих мужчин едва ли не боготворить её, возведя в ранг своего кумира, обожая и не смея надеяться на взаимность… Софита плавала легко и абсолютно свободно; казалось, вода – её естественная среда обитания… "Наш дельфин" – прозвали её позже в бассейне. Интересная была у ней судьба… Будучи неплохим химиком-технологом – настолько неплохим, что её нередко приглашали на консультации даже конкурирующие друг с другом фирмы, на что непосредственное её начальство смотрело сквозь пальцы – она однажды сумела из-за совершенно глупой ошибки – бывает же и на старуху проруха! – практически полностью потерять зрение. Понятно, что о работе по специальности уже не могло быть и речи. А ведь было ей тогда тридцать пять лет… Надо было что-то делать.
– Я,- рассказывала мне чуть позже Софита,- видимо, запела просто "с тоски"… Первые песни такие и были – заунывные, тоскливые… Но – видимо, тогда именно такое настроение и соответствовало состоянию большинства – успех пришёл неожиданно, быстро, сразу… По мере того, как публика, аплодируя, вставала на концертах – настроение поднималось. Песни становились более светлыми, жизнерадостными… Казалось, настроение публики поднимается вместе с моим… Зрение тоже понемногу возвращалось – вскоре я уже могла различать дорожные знаки, а сегодня уже могу и читать… В очках, правда…- Улыбнувшись, добавила она.
– А почему Вы стали именно петь – нужно было найти какое-то занятие?- Немного осмелев, поинтересовался я.
– Не знаю,- с некоторым даже недоумением передёрнула плечами она.- Видимо, мне просто надо было чем-то заняться… Ну, а начинать всё сначала я уже не могла… Потому и выбрала то, что хоть немного умела…
– Как – Вы уже пели раньше?- Удивился я.
– Ещё в детстве,- улыбнулась она.- В школьном хоре.- Мы рассмеялись.- А если серьёзно – то я ещё в студенчестве начала петь – мы тогда создали свой ансамбль,- когда стих смех, просто продолжила она.- Получалось, видимо, неплохо – вскоре нас пригласили на телевидение… Сейчас эта группа уже не существует. А жаль. Неплохие были ребята…- С плохо скрываемой грустью тихо вздохнула она.
– Почему "были"?
– Потому, что их уже нет – развела руками "девушка": теперь каждый – сам по себе. Кто-то создал новую группу, кто-то выступает с сольными концертами, кто-то – учит других… Но того, что было – уже не вернёшь… А жаль…- Я смотрел на неё и не мог поверить, что это – не фальсификация: ну, не может так выглядеть женщина полувековой давности, и всё! На вид ей было… Ну, вблизи я мог дать ей и тридцать, может – тридцать пять. Не больше. Издали, пока не рассмотришь – запросто можно было дать лет двадцать… А она, глядя на меня, как будто читая мои мысли, лишь грустно улыбалась…
Глава 8 "Летописец".
…Зима в Ункарии обычно гораздо суровее, чем у нас – об этом меня предупреждали… Да я и сам уже имел об этом некоторые представления, полученные во время своей "олимпийской" командировки в Муану – а ведь местные тогда говорили, что зима у них выдалась на редкость тёплая: ниже -10 температура не опускалась… Мне же, привыкшему к тёплым ветрам побережья, эти -10 казались полярным холодом… Наученный горьким опытом Муанской зимы, я, экипируясь к поездке в Кайану, самым тщательным образом изучал опыт всех известных мне с детства полярников. Как знать – может, именно это меня в известной степени и спасло: если в октябре ещё встречались лишь отдельные заморозки, то в ноябре уже вовсю мела позёмка и лёд в замёрзших лужах даже уже не хрустел…
К декабрю у меня пропало всяческое желание бывать на улице. Не смотря на то, что Кайана – красивый город, по которому стоит побродить, я большую часть времени просиживал в своём номере на 12 этаже гостиницы "Ункария", философски разглядывая кружащиеся за окном снежинки. Ко мне частенько наведывался Карой де Лю, с которым мы за это время почему-то сблизились, даже почти подружились – видимо, оба чувствовали друг в друге "родственные души". Однажды он, влетев ко мне, с порога заявил:
– Собирайся!
– Куда?- Опешил я, явно намереваясь отвертеться от "заманчивого" предложения прогуляться куда-то в пургу. Правда, Карой однажды на подобные возражения, ухмыльнувшись, заявил, что я "пурги ещё не видел". И обещал при случае показать.
– Пойдём – не пожалеешь…- Уверенно заявил теперь он, и, едва ли не силой заставив меня одеться, вытащил на улицу.
…На улице мела метель. "Метелица", как сказал, едва ли не с нежностью, Карой. Снежинки таяли на лице, мгновенно делая его мокрым, и от этого становилось ещё холоднее. Овчинный тулуп, раздобытый где-то Лидочкиной мамашей, грел хорошо. "Ещё бы – Любовь греет!" – подзадоривал посвящённый в это дело Карой. Мы поехали на рокаре – это такой электрический автобус с искрящими о провода рогами. Изобретение какого-то местного деятеля, по-видимому. По крайней мере, нигде больше, как на территории Сонов и нескольких близлежащих к ним дружественных стран, мне такого видеть не доводилось. Поначалу я относился к ним едва ли не с трепетом первобытного человека, благоговеющего перед осыпающего его искрами колдуном, но мне объяснили, что ничего общего с колдовством это не имеет, а рога нужны ему, чтобы, двигаясь вдоль проводов и касаясь их, обеспечивать электроэнергией мотор этого чуда техники. Поначалу всё это очень удивляло, но потом я привык и даже поражался нерасторопности наших транспортных компаний – ведь в эксплуатации это сооружение было гораздо дешевле автобусов… Сейчас мне было любопытно наблюдать, как с облеплённых снегом проводов из-под рогов этого рокара сыпались целые снопы искр, напоминающих фейерверки.
– Давай быстрее,- прервал мои наблюдения Карой и мы влезли внутрь этого чуда.
…Ехали мы почти полчаса. Затем мой гид, что-то рассмотрев сквозь пургу, упорно именуемую им с улыбкой "метелицей", вытащил меня наружу. Минут через пять путешествия в сплошном снежном кружеве мы добрались до замёрзшего озера и пошли по льду.
– Осторожно,- предупредил мой спутник,- не спеши упасть в воду – это всегда успеешь…
– Какая вода, братишка – ты с ума сошёл?- Я даже остановился от изумления.
– Увидишь,- ухмыльнулся Карой. И действительно – вскоре наш путь преградила дорожка, вырубленная во льду. Небольшая – метров пять-семь, наверное. Видя мой изумление, Карой рассмеялся:
– Поплавать не хочешь?- Я молча уставился на него, пытаясь понять, шутит он или издевается. Он рассмеялся.
– Пошли…- И мы забрались в небольшую лачужку, сооружённую на берегу, у одного из концов водной дорожки. Внутри метели не было – она каким-то странным образом обтекала строеньце, практически не попадая вовнутрь, не смотря на то, что двери в лачужке не было. Какое-то время мы сидели, рассматривая постоянно меняющийся рисунок мечущихся снежинок. Карой несколько раз прислушивался к чему-то, поглядывал на часы. Темнело. Вдруг он в очередной раз прислушался и, вскочив, схватил меня за руку и потащил из избушки.
– Ты куда?- Пытался сопротивляться я. Хотя мне был совершенно не ясен смысл этого нашего сидения в избушке, но – я угрелся в своём тулупчике и мне совсем не хотелось выбираться в метель.
– Т-ссс…- Приложив палец к губам, прошипел Карой.- Тише… Сейчас увидишь…- И я услышал скрип шагов подходящего к нашему убежищу человека. Карой профессионально держал нашу "группу наблюдения" так, чтобы ни мы не видели путника, ни он – нас. Подойдя к избушке, путник остановился – видимо, оглядываясь; и, не заметив, похоже, ничего подозрительного, вошёл. Мы расположились так, чтобы, выглядывая из-за избушки, видеть водную дорожку, и стали ждать. Вскоре из лачуги вышла – прямо в метель – девушка. При виде её мне стало холодно так, что зубы начали непроизвольно выбивать дробь: была она совершенно нагой. Я уставился на Кароя, ожидая пояснений, но тот лишь прижал палец к губам: не спугни, мол. Девчонка сладко, с чувством, потянулась и пошла в воду. Видимо, поверхность была уже схвачена кромкой льда – она стала разбивать его руками, продвигаясь всё дальше и дальше вдоль дорожки. В конце дорожки вода уже покрыла её плечи… Я оцепенело наблюдал за ней, пока она уже не поплыла назад. Выйдя из воды – потянулась, как бы подставляя себя ласкающим потокам метели, и, подбежав к находившемуся неподалёку турнику, подпрыгнула, схватившись за перекладину. Немного поболтавшись на ней и подрыгав ногами, то сводя их вместе, то разводя в стороны, то пытаясь держать "уголок", девушка, так и не сделав попытки подтянуться, подбежала к расположенному тут же бревну. Немного поотжималась; затем, перевернувшись, стала "качать пресс". Вскоре, не то устав, не то замёрзнув, она бросила это занятие и направилась к избушке. "Одеваться",- подумал я. Не тут-то было: амазонка разбежалась и со всего маху прыгнула в воду, подняв кучу брызг. Проплыв до конца дорожки, и – также, вплавь, вернувшись назад – она, наконец, направилась к избушке. Босиком… По снегу… Нагишом… В метель… Меня била дрожь так, как будто я сам только что проделал всё это. От неё валил пар. Наконец она вошла в избушку. На этот раз она провела там заметно больше времени. "Растирается",- пояснил мне позже Карой. Пар, валивший из избушки, был виден даже сквозь метель и в наступивших сумерках… Наконец существо в тулупе вынырнуло из избушки и ушло в метель. Спустя какое-то время я перестал стучать зубами и вроде согрелся…
– Ну, как?- Ухмыляясь, поинтересовался Карой.
– Ннничего себе…- только и смог покачать головой я.
– И так – каждый день. Как стемнеет – она быстренько бежит сюда, окунается, и – домой. Круглый год.- Рассказывал Карой, пока мы брели потихоньку назад через озеро.
– И ей не холодно?- Передёрнул плечами я.
– Как видишь.- Улыбнулся Карой.- Да ты не трясись так, как будто тебя самого в шубе в прорубь затолкали…- Рассмеялся вдруг он.
– А думаешь, ощущения не такие?
– Да я не думаю – я знаю…- Ухмыльнулся он.- Сам через это прошёл. Сначала увидел нечто подобное, потом – случилось так, что сам ввязался… Несколько лет плавал вот так, потом – то времени нет, то лень-матушка замучила…
– И не холодно?- Зябко поёживаясь, поинтересовался я.
– Нет,- покачал он головой.- Если одет тепло да пробежался – пару минут будут в удовольствие. Особенно – в такую метель. Ну, может – минут пять, не больше. Потом, разумеется, начнёшь замерзать и никакого удовольствия это дело уже не доставляет – одна паника.
– А нагишом зачем? Она не эксгибиционистка, случаем?
– Нет,- усмехнулся собеседник.- Случайные зрители обычно так и думают, но на самом деле всё проще: на морозе бельё схватывается мгновенно. Да и смысла в нём тут нет никакого – всё равно ведь не дождёшься, пока высохнет: едва выйдешь из воды, как надо снимать это всё и растираться… А на бревне да на турнике и подавно мешает: то льдом схватится, то к бревну примёрзнет… И, поскольку оно мокрое, да на холоде – только дополнительно рискуешь поотмораживать всё то, что отмораживать,- он усмехнулся,- не очень-то хочется. Вот и выходит, что дешевле просто раздеться и не морочить голову… Кстати,- добавил он,- нагишом из воды в метель – неповторимое удовольствие…
– А проблем у неё быть не может – если кто подкараулит, например?- Карой рассмеялся:
– А ты мог вообще пошевелиться? Вот так и все, кто впервые увидят: стоят да дрожат. В себя приходят, когда она уже упорхнула…
– Ну, а если потом одумаются и придут в следующий раз?
– Ну, не знаю… Пока, видимо, Бог миловал…- Пожал плечами собеседник.
– Она тут одна такая?- Высказал несмелую догадку я.
– Нет, разумеется…- Усмехнулся Карой.- Их тут целая банда – мужиков десятка два и с пяток девчат. Одна она такую дорожку разве вырубила бы…
– И… как они с мужиками-то?
– Да никак… Поначалу стеснялись, очерёдность устанавливали… Потом появилась вот эта – и назло всем стала демонстративно плевать на все очерёдности, раздеваться и лезть в воду, кто бы её не окружал. Сначала мы решили, что она сюда кокетничать пришла… Ан нет – год, другой – а она живёт себе, никого не трогает… И так же приходит, так же весело произносит "привет всем" и, раздевшись, лезет в воду. Иногда приходит с мужем – он ведёт себя так же.
– Похоже, это место уже может претендовать на звание "сада любви",- улыбнулась спасательница из бассейна, которую я попросил показать мне сад.- Вас это не шокирует?- Спросила она.
– Ну, как Вам сказать…- Замялся я.- А кто эти люди?
– Студенты биофака, благодаря которым этот сад сейчас оживает.- И у нас завязался разговор, в процессе которого я и узнал большую часть изложенного выше. Сама спасательница – белокурая афродита, которую, видимо, просто по ошибке назвали в детстве Виниттой, была преподавателем физкультуры Кайанского университета. Специализировалась на плавании. Её привела сюда Саира, когда выяснилось, что почти половина её студентов толком не умеют плавать. Вскоре обе женщины уже были штатными сотрудниками "Ботанического сада", как официально именовалось это предприятие. К моменту моего там появления спасателей, кроме Винитты, было ещё трое – её подруга из института физкультуры и два её старшекурсника. Дежурили, понятно, по одному, ибо для каждого это был не основной вид деятельности. Кроме того, в штате были ещё буфетчицы и диспетчера – по одному на смену. Вот и весь штат, расходы на содержание которого великодушно принял на себя Борен. Посещать это заведение можно было круглосуточно. Лица случайные или посторонние, вроде меня, там попадались крайне редко, зато студенты биофака, как мне показалось, там дневали и ночевали – заказать "уединённое время" реально можно было только по утрам – когда в университете были лекции, либо – в те вечера, когда из старого здания Кайанского университета слышалась музыка, свидетельствовавшая об очередном студенческом празднестве.
В саду мне нравилось. Некоторое ошеломление, вызванное поведением студенчества, вскоре прошло, и я часто ловил себя на том, что просто любуюсь той или иной парой; замечая порой, что им откровенно нравилось, когда ими любуются.
– Любовь – великий двигатель,- с улыбкой произнесла однажды заставшая меня за этим занятием Саира.- Признаться, я сильно сомневаюсь, что в других условиях мне удалось бы удержать здесь до сего дня хотя бы половину из них… А так – они сюда рвутся, устраивая очередь… Будто здесь мёдом помазано…- Улыбнулась она.
– А Абар?
– Что Абар?
– Как к этому относится?- Она улыбнулась:
– О-о-оччень благосклонно. А Наита первое время вообще отсюда не вылазила – пока не загорела так, что её стали путать с мулаткой.
– А потом?
– Потом ей подвернулось какое-то занятие – читает детишкам историю, кажется… Не по учебнику – а как оно было на самом деле… С анализом, разбором событий, с пониманием…
– И где это так читают историю?
– В Кайанском "державном лицее".
– Элита?
– Своего рода – да.
– А как же с равенством, с правами человека?
– А… в чём проблема?
– В элитности обучения. Почему это недоступно всем?
– А всем всё и не может быть доступно. По определению. Ибо так, как Наита, историю не читает больше никто. И нигде. А она может "потянуть" человек 30-150 – вряд ли больше…
– И поэтому она взяла избранных? Которые платят больше? Или – к которым благоволеет её муж?- Саира удивлённо оглядела меня с головы до ног, затем взгляд её на мгновение стал презрительно-укоризненным, затем – что-то, видимо, вспомнив, она стала снисходительнее и уже спокойно произнесла:
– Собственно, я вначале тоже так о нём думала… Или – примерно так… Даже оскорбилась, когда он предложил мне пригнать сюда студентов "на сельхозработы". Да только…
– Что "только"?
– Только студентам, как видно, это почему-то нравится…- Вдруг виновато улыбнулась она.
– А при чём здесь элитность?
– Дело не в элитности, а в Абаре…- Задумчиво произнесла Саира.- Давайте, я расскажу Вам, как обстоит дело с поступлением в эту школу, а Вы уж сами думайте, что здесь к чему…
– Давайте, – пожал плечами я. Проигнорировав мою напускную полу-ироничность, полу-небрежность, Саира начала рассказывать:
– Абар утверждает, что система воспитания подрастающих поколений должна быть построена так, чтобы лица, которых их учителя считают достойными доверия, имели больше шансов попасть в систему государственного управления. Среди педагогов – особенно в сильных школах – пока ещё, слава Богу, немало таких, кому судьба страны совсем небезразлична. Любой из них болеет за своих подопечных, хочет, чтобы те выросли умными, образованными, достойными уважения людьми.
– Ну, разумеется…- Подал голос я, но Саира никак не отреагировала на мою реплику.
– Конечно, не всё то, что хочешь, сбывается… И среди учеников каждого из нас всегда попадаются и откровенные лентяи, и просто редкостное дерьмо; и – серость, неспособная к инициативе, к творчеству, к жизни ради других… Но – у каждого есть нечто, именуемое обычно "любимыми учениками" – эти люди что-то ищут, чего-то хотят – кроме пищи и благ, чего-то добиваются – ради людей, ради творчества, ради науки… Вот таких-то людей и хочет отбирать Абар. Он издал закрытый циркуляр, в котором предписывает преподавательскому составу, имеющему первый и высший квалификационные уровни, отбирать учеников, обучение которых по усиленной программе целесообразно. Этих…- она улыбнулась,- как Вы сказали, "избранных", натаскивают потом настолько усиленно, что за такими группами наблюдают психиатры, чтобы вовремя снимать с занятий тех, кто на грани срыва – организовывать им отдых, снижать, если нужно, нагрузку в группе… Уже к 10-12 годам эти "детки" имеют общий уровень образованности выше, чем подавляющее большинство взрослых…
– Ну, уровень образованности – далеко не всегда означает такой же уровень порядочности…
– Почти всегда.- Возразила Саира.- К тому же – рекомендуют ведь учителя не по принципу "кто больше знает", а по принципу "кто достоин" – то есть и что-то знает, и что-то хочет, и что-то уже умеет, и – не хам, не эгоист, не лизоблюд, не циник, не вор, не бандит…- Развела руками она.- Каждый ведь понимает, что рекомендует, по сути дела, правителя себе на голову – кто ж захочет создавать себе проблемы в будущем? Мы ведь не мазохисты и не самоубийцы…- Улыбнулась Саира, и, заметив, что мы подошли к одному из "шлюзов" бассейна, неожиданно предложила:
– Поплаваем?- Я не возражал. Проникнув в бассейн через шлюз, мы проплыли до основного входа, где за трамплинами располагался буфет. Саира кивнула девушке, и та, видимо, давно изучившая вкусы и наклонности своих постоянных посетителей, быстренько "изобразила" два огненно-рыжих ледяных коктейля. Это было что-то цитрусово-абрикосовое, по-моему… Не знаю точно – но ощущения были просто изумительными… Я с удовольствием убедился в близких мне вкусах собеседницы. Спустя минуту мы сидели в шезлонгах, и, посасывая из трубочек уже вторую порцию коктейля, продолжали болтать.
– Годам к 14 человек достигает такого периода в своём развитии, что двигаться дальше в своём прежнем окружении ему сложновато.
– Охота к перемене мест?- Попытался сострить я.
– Именно…- Улыбнулась она.- Поэтому в этом возрасте происходит окончательная ориентация – будет человек работать в дальнейшем в государственных структурах управления, или нет. Если будет – то есть, если выдвигать его туда ближайшее окружение считает целесообразным и, плюс к этому, он сам не прочь этим заняться – ему придётся,- она притворно вздохнула,- покинуть отчий дом и отправиться в тот самый державный лицей-интернат, где учат не повторению азбучных истин, а пониманию сути вещей. То есть – учат понимать причинно-следственную связь событий в окружающей их действительности даже в тех случаях, когда немалая часть событий скрыта от них.
– Учат на кардиналов?- Хмыкнул я. Она кивнула:
– По сути – да. Люди, до конца прошедшие такой курс обучения, должны быть зрелыми раньше, чем начнут его проходить – в противном случае соблазн тайной власти над окружающими сделает их не незаурядными управленцами верхних звеньев, а страшными разрушителями системы, тягаться с которыми по зубам только им подобным… Поэтому никто особо и не спешит выдвигать туда своих воспитанников – слишком страшные последствия может иметь неосторожность в таком деле…- Она ненадолго задумалась – будто что-то припоминая, затем продолжила:
– Я думаю, что, несмотря на все меры предосторожности, большая часть выпускников этой школы так и не получит права работать в структурах власти.
– Почему?
– Из соображений надёжности…- Вздохнула она.- Я ведь тоже читаю в этой школе…- Я заинтересованно поглядел на неё.- И вижу, что больше половины поступивших – просто "умненькие детки", не более того… В будущем это – не лидеры, болеющие за всех. Это – либо учёные, гордящиеся своими достижениями, либо – интриганы, приписывающие чужие достижения себе… Они слишком пекутся уровнем оценки собственной значимости. Тех же, кому наплевать на свои "авторские права", тех, кто хочет видеть лишь результат своего труда и труда себе подобных – и удовлетворяется этим – то есть, людей, хоть сколько-то готовых к власти – можно посчитать по пальцам.
– А как же с этим бороться?
– Будем совершенствовать систему отбора…- Вздохнула Саира.- Абар уже понял ситуацию, и будет, видимо, вводить пожизненную ответственность рекомендующих за дальнейшее поведение рекомендованных ими лиц… Включая финансовое участие – то есть, если человек приносит стране доход, то этим косвенно подкармливает и того, кто его рекомендовал; если же, напротив, разорит руководимую им структуру или вообще проворуется – то и у того, кто рекомендовал, тоже будут серьёзные финансовые проблемы. Сейчас как раз думают, каким образом это всё считать – попросту говоря, какую долю прибыли или убытков рекомендованного следует относить на счёт рекомендующего… Таким образом – ответственность рекомендующих повысится. Хотя, конечно, полностью исключить возможность ошибки не удастся никогда…
– И когда была создана эта школа?- Саира улыбнулась:
– Через неделю после прихода его к власти.- Я изумился: выходит, в Готонде он говорил, как о только лишь желаемом, о том, что на самом деле уже начал реализовывать…
– Вот это да…- Но наша беседа была прервана вынырнувшей у одного из шлюзов бассейна женщиной. Признаться, тогда я подумал, было, "девушкой", но теперь-то я знаю, что это была сорокасемилетняя Софита, и вынужден говорить правду… Надо сказать, что для своих лет она выглядела неправдоподобно молодой. Она была красивой, очень красивой… Это было то редкое для женщин сочетание ума и красоты, заставляющее окружающих мужчин едва ли не боготворить её, возведя в ранг своего кумира, обожая и не смея надеяться на взаимность… Софита плавала легко и абсолютно свободно; казалось, вода – её естественная среда обитания… "Наш дельфин" – прозвали её позже в бассейне. Интересная была у ней судьба… Будучи неплохим химиком-технологом – настолько неплохим, что её нередко приглашали на консультации даже конкурирующие друг с другом фирмы, на что непосредственное её начальство смотрело сквозь пальцы – она однажды сумела из-за совершенно глупой ошибки – бывает же и на старуху проруха! – практически полностью потерять зрение. Понятно, что о работе по специальности уже не могло быть и речи. А ведь было ей тогда тридцать пять лет… Надо было что-то делать.
– Я,- рассказывала мне чуть позже Софита,- видимо, запела просто "с тоски"… Первые песни такие и были – заунывные, тоскливые… Но – видимо, тогда именно такое настроение и соответствовало состоянию большинства – успех пришёл неожиданно, быстро, сразу… По мере того, как публика, аплодируя, вставала на концертах – настроение поднималось. Песни становились более светлыми, жизнерадостными… Казалось, настроение публики поднимается вместе с моим… Зрение тоже понемногу возвращалось – вскоре я уже могла различать дорожные знаки, а сегодня уже могу и читать… В очках, правда…- Улыбнувшись, добавила она.
– А почему Вы стали именно петь – нужно было найти какое-то занятие?- Немного осмелев, поинтересовался я.
– Не знаю,- с некоторым даже недоумением передёрнула плечами она.- Видимо, мне просто надо было чем-то заняться… Ну, а начинать всё сначала я уже не могла… Потому и выбрала то, что хоть немного умела…
– Как – Вы уже пели раньше?- Удивился я.
– Ещё в детстве,- улыбнулась она.- В школьном хоре.- Мы рассмеялись.- А если серьёзно – то я ещё в студенчестве начала петь – мы тогда создали свой ансамбль,- когда стих смех, просто продолжила она.- Получалось, видимо, неплохо – вскоре нас пригласили на телевидение… Сейчас эта группа уже не существует. А жаль. Неплохие были ребята…- С плохо скрываемой грустью тихо вздохнула она.
– Почему "были"?
– Потому, что их уже нет – развела руками "девушка": теперь каждый – сам по себе. Кто-то создал новую группу, кто-то выступает с сольными концертами, кто-то – учит других… Но того, что было – уже не вернёшь… А жаль…- Я смотрел на неё и не мог поверить, что это – не фальсификация: ну, не может так выглядеть женщина полувековой давности, и всё! На вид ей было… Ну, вблизи я мог дать ей и тридцать, может – тридцать пять. Не больше. Издали, пока не рассмотришь – запросто можно было дать лет двадцать… А она, глядя на меня, как будто читая мои мысли, лишь грустно улыбалась…
Глава 8 "Летописец".
…Зима в Ункарии обычно гораздо суровее, чем у нас – об этом меня предупреждали… Да я и сам уже имел об этом некоторые представления, полученные во время своей "олимпийской" командировки в Муану – а ведь местные тогда говорили, что зима у них выдалась на редкость тёплая: ниже -10 температура не опускалась… Мне же, привыкшему к тёплым ветрам побережья, эти -10 казались полярным холодом… Наученный горьким опытом Муанской зимы, я, экипируясь к поездке в Кайану, самым тщательным образом изучал опыт всех известных мне с детства полярников. Как знать – может, именно это меня в известной степени и спасло: если в октябре ещё встречались лишь отдельные заморозки, то в ноябре уже вовсю мела позёмка и лёд в замёрзших лужах даже уже не хрустел…
К декабрю у меня пропало всяческое желание бывать на улице. Не смотря на то, что Кайана – красивый город, по которому стоит побродить, я большую часть времени просиживал в своём номере на 12 этаже гостиницы "Ункария", философски разглядывая кружащиеся за окном снежинки. Ко мне частенько наведывался Карой де Лю, с которым мы за это время почему-то сблизились, даже почти подружились – видимо, оба чувствовали друг в друге "родственные души". Однажды он, влетев ко мне, с порога заявил:
– Собирайся!
– Куда?- Опешил я, явно намереваясь отвертеться от "заманчивого" предложения прогуляться куда-то в пургу. Правда, Карой однажды на подобные возражения, ухмыльнувшись, заявил, что я "пурги ещё не видел". И обещал при случае показать.
– Пойдём – не пожалеешь…- Уверенно заявил теперь он, и, едва ли не силой заставив меня одеться, вытащил на улицу.
…На улице мела метель. "Метелица", как сказал, едва ли не с нежностью, Карой. Снежинки таяли на лице, мгновенно делая его мокрым, и от этого становилось ещё холоднее. Овчинный тулуп, раздобытый где-то Лидочкиной мамашей, грел хорошо. "Ещё бы – Любовь греет!" – подзадоривал посвящённый в это дело Карой. Мы поехали на рокаре – это такой электрический автобус с искрящими о провода рогами. Изобретение какого-то местного деятеля, по-видимому. По крайней мере, нигде больше, как на территории Сонов и нескольких близлежащих к ним дружественных стран, мне такого видеть не доводилось. Поначалу я относился к ним едва ли не с трепетом первобытного человека, благоговеющего перед осыпающего его искрами колдуном, но мне объяснили, что ничего общего с колдовством это не имеет, а рога нужны ему, чтобы, двигаясь вдоль проводов и касаясь их, обеспечивать электроэнергией мотор этого чуда техники. Поначалу всё это очень удивляло, но потом я привык и даже поражался нерасторопности наших транспортных компаний – ведь в эксплуатации это сооружение было гораздо дешевле автобусов… Сейчас мне было любопытно наблюдать, как с облеплённых снегом проводов из-под рогов этого рокара сыпались целые снопы искр, напоминающих фейерверки.
– Давай быстрее,- прервал мои наблюдения Карой и мы влезли внутрь этого чуда.
…Ехали мы почти полчаса. Затем мой гид, что-то рассмотрев сквозь пургу, упорно именуемую им с улыбкой "метелицей", вытащил меня наружу. Минут через пять путешествия в сплошном снежном кружеве мы добрались до замёрзшего озера и пошли по льду.
– Осторожно,- предупредил мой спутник,- не спеши упасть в воду – это всегда успеешь…
– Какая вода, братишка – ты с ума сошёл?- Я даже остановился от изумления.
– Увидишь,- ухмыльнулся Карой. И действительно – вскоре наш путь преградила дорожка, вырубленная во льду. Небольшая – метров пять-семь, наверное. Видя мой изумление, Карой рассмеялся:
– Поплавать не хочешь?- Я молча уставился на него, пытаясь понять, шутит он или издевается. Он рассмеялся.
– Пошли…- И мы забрались в небольшую лачужку, сооружённую на берегу, у одного из концов водной дорожки. Внутри метели не было – она каким-то странным образом обтекала строеньце, практически не попадая вовнутрь, не смотря на то, что двери в лачужке не было. Какое-то время мы сидели, рассматривая постоянно меняющийся рисунок мечущихся снежинок. Карой несколько раз прислушивался к чему-то, поглядывал на часы. Темнело. Вдруг он в очередной раз прислушался и, вскочив, схватил меня за руку и потащил из избушки.
– Ты куда?- Пытался сопротивляться я. Хотя мне был совершенно не ясен смысл этого нашего сидения в избушке, но – я угрелся в своём тулупчике и мне совсем не хотелось выбираться в метель.
– Т-ссс…- Приложив палец к губам, прошипел Карой.- Тише… Сейчас увидишь…- И я услышал скрип шагов подходящего к нашему убежищу человека. Карой профессионально держал нашу "группу наблюдения" так, чтобы ни мы не видели путника, ни он – нас. Подойдя к избушке, путник остановился – видимо, оглядываясь; и, не заметив, похоже, ничего подозрительного, вошёл. Мы расположились так, чтобы, выглядывая из-за избушки, видеть водную дорожку, и стали ждать. Вскоре из лачуги вышла – прямо в метель – девушка. При виде её мне стало холодно так, что зубы начали непроизвольно выбивать дробь: была она совершенно нагой. Я уставился на Кароя, ожидая пояснений, но тот лишь прижал палец к губам: не спугни, мол. Девчонка сладко, с чувством, потянулась и пошла в воду. Видимо, поверхность была уже схвачена кромкой льда – она стала разбивать его руками, продвигаясь всё дальше и дальше вдоль дорожки. В конце дорожки вода уже покрыла её плечи… Я оцепенело наблюдал за ней, пока она уже не поплыла назад. Выйдя из воды – потянулась, как бы подставляя себя ласкающим потокам метели, и, подбежав к находившемуся неподалёку турнику, подпрыгнула, схватившись за перекладину. Немного поболтавшись на ней и подрыгав ногами, то сводя их вместе, то разводя в стороны, то пытаясь держать "уголок", девушка, так и не сделав попытки подтянуться, подбежала к расположенному тут же бревну. Немного поотжималась; затем, перевернувшись, стала "качать пресс". Вскоре, не то устав, не то замёрзнув, она бросила это занятие и направилась к избушке. "Одеваться",- подумал я. Не тут-то было: амазонка разбежалась и со всего маху прыгнула в воду, подняв кучу брызг. Проплыв до конца дорожки, и – также, вплавь, вернувшись назад – она, наконец, направилась к избушке. Босиком… По снегу… Нагишом… В метель… Меня била дрожь так, как будто я сам только что проделал всё это. От неё валил пар. Наконец она вошла в избушку. На этот раз она провела там заметно больше времени. "Растирается",- пояснил мне позже Карой. Пар, валивший из избушки, был виден даже сквозь метель и в наступивших сумерках… Наконец существо в тулупе вынырнуло из избушки и ушло в метель. Спустя какое-то время я перестал стучать зубами и вроде согрелся…
– Ну, как?- Ухмыляясь, поинтересовался Карой.
– Ннничего себе…- только и смог покачать головой я.
– И так – каждый день. Как стемнеет – она быстренько бежит сюда, окунается, и – домой. Круглый год.- Рассказывал Карой, пока мы брели потихоньку назад через озеро.
– И ей не холодно?- Передёрнул плечами я.
– Как видишь.- Улыбнулся Карой.- Да ты не трясись так, как будто тебя самого в шубе в прорубь затолкали…- Рассмеялся вдруг он.
– А думаешь, ощущения не такие?
– Да я не думаю – я знаю…- Ухмыльнулся он.- Сам через это прошёл. Сначала увидел нечто подобное, потом – случилось так, что сам ввязался… Несколько лет плавал вот так, потом – то времени нет, то лень-матушка замучила…
– И не холодно?- Зябко поёживаясь, поинтересовался я.
– Нет,- покачал он головой.- Если одет тепло да пробежался – пару минут будут в удовольствие. Особенно – в такую метель. Ну, может – минут пять, не больше. Потом, разумеется, начнёшь замерзать и никакого удовольствия это дело уже не доставляет – одна паника.
– А нагишом зачем? Она не эксгибиционистка, случаем?
– Нет,- усмехнулся собеседник.- Случайные зрители обычно так и думают, но на самом деле всё проще: на морозе бельё схватывается мгновенно. Да и смысла в нём тут нет никакого – всё равно ведь не дождёшься, пока высохнет: едва выйдешь из воды, как надо снимать это всё и растираться… А на бревне да на турнике и подавно мешает: то льдом схватится, то к бревну примёрзнет… И, поскольку оно мокрое, да на холоде – только дополнительно рискуешь поотмораживать всё то, что отмораживать,- он усмехнулся,- не очень-то хочется. Вот и выходит, что дешевле просто раздеться и не морочить голову… Кстати,- добавил он,- нагишом из воды в метель – неповторимое удовольствие…
– А проблем у неё быть не может – если кто подкараулит, например?- Карой рассмеялся:
– А ты мог вообще пошевелиться? Вот так и все, кто впервые увидят: стоят да дрожат. В себя приходят, когда она уже упорхнула…
– Ну, а если потом одумаются и придут в следующий раз?
– Ну, не знаю… Пока, видимо, Бог миловал…- Пожал плечами собеседник.
– Она тут одна такая?- Высказал несмелую догадку я.
– Нет, разумеется…- Усмехнулся Карой.- Их тут целая банда – мужиков десятка два и с пяток девчат. Одна она такую дорожку разве вырубила бы…
– И… как они с мужиками-то?
– Да никак… Поначалу стеснялись, очерёдность устанавливали… Потом появилась вот эта – и назло всем стала демонстративно плевать на все очерёдности, раздеваться и лезть в воду, кто бы её не окружал. Сначала мы решили, что она сюда кокетничать пришла… Ан нет – год, другой – а она живёт себе, никого не трогает… И так же приходит, так же весело произносит "привет всем" и, раздевшись, лезет в воду. Иногда приходит с мужем – он ведёт себя так же.