Страница:
— Почему? — спросила Корина.
— Частично я уже объяснил, — мягко сказал Дмитрий. — Соринку можно и в собственном глазу не заметить, но такое бревно… — Он покачал головой и с удовлетворением отметил, что кое-кто улыбнулся. — Остальное позже, по ходу дела. По тем же причинам отпадает подозрение на машину.
— А при передаче по каналам связи вранья не могло быть? — спросил Лисовский.
Дмитрий посмотрел на Таню, и она тут же сказала:
— Исключено. Каналы связи дублированы, и вообще система контроля построена так, что практически исключает потерю даже одного бита информации.
— А теоретически? — не унимался Лисовский.
Таня сердито посмотрела на него:
— А теоретически вероятность такой потери равняется что-то около стотысячной доли процента.
— Вот что, друзья, — поднял руку Дмитрий, — времени у нас мало, так что давайте… на несущественных деталях останавливаться не будем. Второй вариант, наиболее естественный, — ошиблись мы. Его пока обсуждать не будем, оставим напоследок. Должен только сказать, что в нашей правоте я не сомневаюсь. Я имею в виду не какую-то частную ошибку, — спохватился он, заметив, что его не все поняли, — а принципиальную правильность нашей теории. Частные ошибки, разумеется, возможны, но о них потом. Третий вариант — перед нами не ошибка, а нечто принципиально новое, до сих пор неизвестное.
Он помолчал немного, давая им время переварить эту мысль, и продолжал:
— Для начала должен заметить, что этот вариант не только не исключает возможности продолжения эксперимента…
Мелентьев хмыкнул. Дмитрий, не обращая на него внимания, продолжал:
— …но и просто требует, чтобы мы довели его до конца. Но этот вариант маловероятен. Почти невероятен…
И снова раздалось нетерпеливое «почему». Дмитрий видел, что они уже не боятся, а пытаются вместе с ним разобраться в причинах неудачи. Этого он и добивался, рассказывая о таких, в общем-то, очевидных вещах.
— По двум причинам. Режим работы ускорителя в нашем эксперименте пока что не слишком отличается от обычных. И маловероятно, чтобы до нас кто-то… не споткнулся об это бревно. Вторая, более существенная причина — такой аномальный пик может, в принципе, соответствовать только резонансным состояниям с чрезвычайно коротким временем существования. Но в этой области, посмотрите хорошенько на график и прикиньте, такие состояния, если они, конечно, вообще возможны, могут быть разве что при мощности ускорителя по меньшей мере в двадцать раз большей, чем мы имеем.
Мальцев схватился за ручку и стал что-то писать, наверно и в самом деле решил прикинуть, но через несколько секунд отодвинул листок в сторону и стал слушать.
Дмитрий помолчал, внимательно оглядывая их.
— Что ж, вернемся к первой причине — нашим ошибкам. Еще раз повторяю — принципиальная правильность наших расчетов сомнений у меня не вызывает. Никаких, — решительно подчеркнул он. — Техническую аранжировку мы тоже решили исключить.
Снова застучал «Консул». Дмитрий небрежно оторвал листок и поставил на графике седьмую точку. И, не глядя на притихших ребят, — они, видимо, никакие могли понять, какая еще может быть причина, — спокойно закончил:
— Остается одно — ошибки математического аппарата.
Дмитрий сел в кресло, неторопливо закурил, внимательно посмотрел на Таню, перевел взгляд на Ольфа, потом на Мелентьева. Теперь все зависело от них. Только они могли до конца разобраться в сложнейшем математическом хозяйстве эксперимента. А они молчали.
— Надеюсь, — с улыбкой сказал Дмитрий, — мне не надо уверять вас, что такое предположение вызвано отнюдь не недоверием к вам?
— Надо полагать, — буркнул Ольф.
— Ты считаешь, — медленно начал Мелентьев, — что таких вот рассуждении, ничем конкретно не обоснованных, достаточно, чтобы продолжать эксперимент?
— Да.
— Завидная самоуверенность.
— Пусть будет так.
— Значит, останавливать не будем?
Дмитрий секунду помедлил и сказал:
— Нет.
— Ответственное решение, Кайданов.
— Да, конечно, — согласился Дмитрий. — Но должен заметить, что эта ответственность целиком ложится на меня. Ко всем остальным в любом случае претензий быть не может.
— Ну, разумеется, — усмехнулся Мелентьев. — Но ради чего такой риск? Что страшного в том, если мы остановим эксперимент? Если ошибка действительно в математическом аппарате, в чем я изрядно сомневаюсь, хотя, конечно, и допускаю такую возможность, то мы в спокойной обстановке обнаружим ее и через три-четыре месяца проведем эксперимент.
— Во-первых, — возразил Дмитрий, — нельзя гарантировать, что по одному этому пику мы сможем найти ошибку. Я думаю, что появится еще хотя бы один, это наверняка облегчит нам поиски.
— Резонно, — нехотя согласился Мелентьев.
— Ну, а главное — я верю в нашу работу.
— Может быть, — предложил Ольф, — посоветоваться с Дубровиным?
— Нет, — твердо сказал Дмитрий. — Это не тот случай, когда можно прибегать к чьим-то советам.
— Значит, продолжаем? — спросил Мелентьев.
— Да.
— Ну что ж. — Мелентьев пристально посмотрел на него и встал. — Тогда за работу.
— Возражений нет? — обратился Дмитрий ко всем.
Он спросил это с легкой улыбкой, давая понять, что не ждет от них ответа. И они поняли почему — он не считал возможным возлагать на них какую бы то ни было ответственность, даже если это всего лишь ни к чему не обязывающее личное мнение.
Разумеется, они ответили «нет».
— Частично я уже объяснил, — мягко сказал Дмитрий. — Соринку можно и в собственном глазу не заметить, но такое бревно… — Он покачал головой и с удовлетворением отметил, что кое-кто улыбнулся. — Остальное позже, по ходу дела. По тем же причинам отпадает подозрение на машину.
— А при передаче по каналам связи вранья не могло быть? — спросил Лисовский.
Дмитрий посмотрел на Таню, и она тут же сказала:
— Исключено. Каналы связи дублированы, и вообще система контроля построена так, что практически исключает потерю даже одного бита информации.
— А теоретически? — не унимался Лисовский.
Таня сердито посмотрела на него:
— А теоретически вероятность такой потери равняется что-то около стотысячной доли процента.
— Вот что, друзья, — поднял руку Дмитрий, — времени у нас мало, так что давайте… на несущественных деталях останавливаться не будем. Второй вариант, наиболее естественный, — ошиблись мы. Его пока обсуждать не будем, оставим напоследок. Должен только сказать, что в нашей правоте я не сомневаюсь. Я имею в виду не какую-то частную ошибку, — спохватился он, заметив, что его не все поняли, — а принципиальную правильность нашей теории. Частные ошибки, разумеется, возможны, но о них потом. Третий вариант — перед нами не ошибка, а нечто принципиально новое, до сих пор неизвестное.
Он помолчал немного, давая им время переварить эту мысль, и продолжал:
— Для начала должен заметить, что этот вариант не только не исключает возможности продолжения эксперимента…
Мелентьев хмыкнул. Дмитрий, не обращая на него внимания, продолжал:
— …но и просто требует, чтобы мы довели его до конца. Но этот вариант маловероятен. Почти невероятен…
И снова раздалось нетерпеливое «почему». Дмитрий видел, что они уже не боятся, а пытаются вместе с ним разобраться в причинах неудачи. Этого он и добивался, рассказывая о таких, в общем-то, очевидных вещах.
— По двум причинам. Режим работы ускорителя в нашем эксперименте пока что не слишком отличается от обычных. И маловероятно, чтобы до нас кто-то… не споткнулся об это бревно. Вторая, более существенная причина — такой аномальный пик может, в принципе, соответствовать только резонансным состояниям с чрезвычайно коротким временем существования. Но в этой области, посмотрите хорошенько на график и прикиньте, такие состояния, если они, конечно, вообще возможны, могут быть разве что при мощности ускорителя по меньшей мере в двадцать раз большей, чем мы имеем.
Мальцев схватился за ручку и стал что-то писать, наверно и в самом деле решил прикинуть, но через несколько секунд отодвинул листок в сторону и стал слушать.
Дмитрий помолчал, внимательно оглядывая их.
— Что ж, вернемся к первой причине — нашим ошибкам. Еще раз повторяю — принципиальная правильность наших расчетов сомнений у меня не вызывает. Никаких, — решительно подчеркнул он. — Техническую аранжировку мы тоже решили исключить.
Снова застучал «Консул». Дмитрий небрежно оторвал листок и поставил на графике седьмую точку. И, не глядя на притихших ребят, — они, видимо, никакие могли понять, какая еще может быть причина, — спокойно закончил:
— Остается одно — ошибки математического аппарата.
Дмитрий сел в кресло, неторопливо закурил, внимательно посмотрел на Таню, перевел взгляд на Ольфа, потом на Мелентьева. Теперь все зависело от них. Только они могли до конца разобраться в сложнейшем математическом хозяйстве эксперимента. А они молчали.
— Надеюсь, — с улыбкой сказал Дмитрий, — мне не надо уверять вас, что такое предположение вызвано отнюдь не недоверием к вам?
— Надо полагать, — буркнул Ольф.
— Ты считаешь, — медленно начал Мелентьев, — что таких вот рассуждении, ничем конкретно не обоснованных, достаточно, чтобы продолжать эксперимент?
— Да.
— Завидная самоуверенность.
— Пусть будет так.
— Значит, останавливать не будем?
Дмитрий секунду помедлил и сказал:
— Нет.
— Ответственное решение, Кайданов.
— Да, конечно, — согласился Дмитрий. — Но должен заметить, что эта ответственность целиком ложится на меня. Ко всем остальным в любом случае претензий быть не может.
— Ну, разумеется, — усмехнулся Мелентьев. — Но ради чего такой риск? Что страшного в том, если мы остановим эксперимент? Если ошибка действительно в математическом аппарате, в чем я изрядно сомневаюсь, хотя, конечно, и допускаю такую возможность, то мы в спокойной обстановке обнаружим ее и через три-четыре месяца проведем эксперимент.
— Во-первых, — возразил Дмитрий, — нельзя гарантировать, что по одному этому пику мы сможем найти ошибку. Я думаю, что появится еще хотя бы один, это наверняка облегчит нам поиски.
— Резонно, — нехотя согласился Мелентьев.
— Ну, а главное — я верю в нашу работу.
— Может быть, — предложил Ольф, — посоветоваться с Дубровиным?
— Нет, — твердо сказал Дмитрий. — Это не тот случай, когда можно прибегать к чьим-то советам.
— Значит, продолжаем? — спросил Мелентьев.
— Да.
— Ну что ж. — Мелентьев пристально посмотрел на него и встал. — Тогда за работу.
— Возражений нет? — обратился Дмитрий ко всем.
Он спросил это с легкой улыбкой, давая понять, что не ждет от них ответа. И они поняли почему — он не считал возможным возлагать на них какую бы то ни было ответственность, даже если это всего лишь ни к чему не обязывающее личное мнение.
Разумеется, они ответили «нет».
54
Составили вместе два стола и разложили на них листки с уравнениями и выкладками.
— С чего начнем? — спросил Дмитрий.
— Первым делом надо принести решения с машины, — сказал Ольф. — Может быть, что-нибудь и сразу увидим.
— Разумно. Таня, сходи, пожалуйста.
Ничего нового увидеть не удалось. Колонки цифр говорили о каком-то хаотическом взрыве на пятой итерации, и только. Но это и на графике было видно.
— Много отсюда не выудишь, — недовольно сказал Мелентьев. — Надо бы перенести все на графики.
— Ну, это не сложно… Попрошу всех сюда! — громко сказал Дмитрий. — Валерий, объясни, что нужно делать.
Мелентьев объяснил, и все тут же взялись за работу.
— А мы, — сказал Дмитрий, удобно усаживаясь в кресле, — давайте помыслим. Начнем с главного — теоретической части. Тут ты больше всех смыслишь, Валера. У тебя нет никаких подозрений?
— Нет, — покачал головой Мелентьев. — Пока, по крайней мере.
— Ольф?
— Нет.
— И у меня нет, — медленно сказал Дмитрий. — Что ж, в первом приближении примем, что тут все верно. Что дальше?
— Программа, — сказал Ольф.
— Это уже по вашей части. Что тут может быть?
Ольф и Таня переглянулись.
— Программа предварительно прогонялась на четырнадцати вариантах, — неуверенно начала Таня. — Параметры для проверки подбирал Ольф.
— Сейчас я поищу свои графики, — сказал Ольф и порылся в папке. — Могу с уверенностью сказать, что проверил все подозрительные места. Вот смотрите, — выложил он листок. — Области проверки везде перекрывают поля предполагаемых решений…
Зазвонил телефон, и Ольф поспешно схватил трубку.
— Да… Да, сейчас…
Он прикрыл ладонью микрофон и тихо сказал:
— Дубровин… Что будем говорить?
— Дай сюда, — сказал Дмитрий и взял трубку. — Добрый вечер, Алексей Станиславович.
— Как дела? — спросил Дубровин.
— Дела? — Дмитрий помедлил с ответом. — Дела, откровенно говоря, неважные.
И он подробно рассказал о том, что у них произошло, и о своем решении. Дубровин долго молчал.
— Вы считаете, что я не прав? — спросил Дмитрий.
— Что тебе сказать, милый мой… Ты многим рискуешь.
— Я знаю.
— Если все закончится неудачей, у тебя будут большие неприятности… Очень большие.
— Вы считаете, что надо прекратить?
— Ничего не хочу советовать, — не сразу сказал Дубровин. — Решай сам.
— Будем продолжать.
— Ну что ж, с богом… Моя помощь нужна?
— Пока нет.
— Если что понадобится, звони в любое время. Ночью, разумеется, тоже. И когда найдете, в чем дело, сразу сообщи мне.
— Хорошо.
Он не клал трубку, и Дубровин положил сам.
— Ну, на чем мы остановились? — повернулся Дмитрий.
— Вот посмотри график, — сказал Ольф.
Дмитрий несколько минут рассматривал график и отложил в сторону.
— Тут если и искать, то в последнюю очередь… Так? — посмотрел он на Мелентьева.
— Да.
— А что представляет сама программа?
— Процентов на восемьдесят — набор стандартных программ, неоднократно использовавшихся в других задачах, — сказала Таня. — А в связках я проверила каждую запятую.
— Ну, а чего-нибудь такого, за что можно уцепиться, нет?
— Нет. Если уж подозревать, то надо все с начала до конца.
— А какие-нибудь основания для таких подозрений есть?
— Вообще-то есть. Мы пользуемся программами АЛГОЛа, а там ошибки случаются, особенно на границах рабочих областей. Но все же не настолько грубые, чтобы могло получиться такое могучее бревно, — улыбнулась Таня.
— Ясно, — сказал Дмитрий. — Можно считать, что первый заход закончился блистательной неудачей. И надо же нам было так хорошо работать, что даже уцепиться не за что. Ну что ж, подождем, пока будет готова наша картинная галерея. Первые шедевры уже есть, — он придвинул к себе два готовых графика, но они ровным счетом ничего не говорили ему.
Через десять минут все графики были готовы. Они разложили их на столе и долго всматривались, пытаясь уловить хоть какую-нибудь закономерность.
— Пикантное зрелище, — пробормотал Ольф.
Зрелище действительно было необычное. Кривые на всех графиках сначала стройно поднимались вверх, но на пятой итерации всюду были какие-то провалы, изломы, острые зубцы, торчащие в стороны, а выше опять все шло гладко. Словно какой-то чудовищный вихрь обрушился на этот лес кривых, и ни одна не смогла устоять.
— И все-таки из этого уже можно кое-что выбрать, — сказал Мелентьев.
Через полчаса они отобрали четыре наиболее подозрительные кривые, на которых были характерные изломы — функции Бесселя и Неймана и два интегральных уравнения. Ольф демонстративно засучил рукава:
— Ну-с, кого первого будем брать за жабры? Неймана?
— Лучше начать с уравнений, — возразил Мелентьев. — Все-таки функции Бесселя и Неймана — инструмент расхожий, а уравнения — наши кровные чада.
— Ты прав, — сказал Дмитрий.
Мелентьев вдруг усмехнулся и отложил листки.
— Ты что? — спросил Ольф.
— Мы забыли сущий пустячок. На чем это мы будем кого-то брать за жабры? На арифмометрах?
Ольф присвистнул.
— Мама родная, а ведь правда… Начальник, что делать будем?
— Я уже и сам подумал, — вздохнул Дмитрий. — Сколько всего машин?
— Девять, — сказала Таня. — Но таких, как наша, шесть, и одна из них на профилактике.
— Значит, остается четыре…
— А кто тебе их даст? — спросил Ольф.
— Посмотрим… Кто начальник смены?
— Юрка Токарев.
— Ты его знаешь?
— Да.
— Что он за человек?
— Человек-то он хороший, да что толку? Он не имеет права менять график работ. Центр и без того работает на пределе, за каждый час грызня идет.
— Все-таки попробуем. Таня, пригласи его сюда. И пусть захватит талмуд с графиком работ.
Токарев — долговязый большеносый парень лет тридцати — пришел сразу.
— Видите ли, какое дело, Юра, — начал Дмитрий. — Нам крайне необходима еще одна машина.
— Таня мне уже сказала. Сам я ничего не могу решить. Договаривайтесь с заказчиками.
— Об этом и речь. У кого наименее срочный счет?
Токарев улыбнулся.
— У всех срочный. Я уже не помню, когда были несрочные задачи. Я вам скажу, что сейчас решается, а вы уж сами думайте, к кому обратиться.
— Хорошо. Задач Дубровина нет?
— Нет… Так вот, раскладка такая — две машины работают на отдел директора…
— И долго они будут считать ему?
— Месяца три, — небрежно бросил Токарев. — Третья машина — до десяти вечера Черненко, шесть часов — Шумилов, потом — семьдесят часов Осинцев. Четвертая — до двух тридцати Королев, двенадцать часов — Ольховский, потом Заволоцкий, до конца недели. Пятая — ваша, шестая на профилактике. Все.
— А директорскую задачу прервать можно? — спросил Дмитрий.
— Прервать можно любую задачу почти в любой момент, — бодро ответил Токарев. — При одном-единственном условии — если на это согласен заказчик.
— А если мы получим чье-то время, то сдвинуть его, как нам будет удобнее, можно?
— Это можно.
— Ясно. — Дмитрий потер подбородок. — А сколько просить?
— Откуда мы знаем? — неуверенно пожал плечами Ольф. — Все будет зависеть от того, чем нам придется заниматься.
— А все-таки?
— Часов пять, не меньше… для начала.
— Ну что ж, пойдем на поклон, авось не откажут.
Дмитрий снял телефонную трубку и стал набирать номер.
Все были уверены, что он звонит Дубровину. Чего проще? Из всех заказчиков они знали только Шумилова и Ольховского. Шумилов отпадал, а с Ольховским опять же лучше всего договорился бы Дубровин. В крайнем случае он мог бы обратиться и к Александру Яковлевичу, и тот наверняка не отказал бы — что такое несколько часов по сравнению с тремя месяцами? А Дмитрий позвонил Шумилову.
— Николай Владимирович? Добрый вечер… Это Кайданов.
— Здравствуйте, — не сразу отозвался Шумилов. — Слушаю вас.
Дмитрий коротко изложил ему свою просьбу.
О чем думал Шумилов в эти несколько секунд молчания? Удивлялся? Негодовал? Или просто растерялся от неожиданности? Может быть, ему хотелось спросить, почему Дмитрий обратился именно к нему?
Шумилов ничего не стал спрашивать, отрывисто сказал:
— Хорошо. Передайте трубку начальнику смены.
— Благодарю, Николай Владимирович, — сказал Дмитрий и передал трубку Токареву.
Тот выслушал и сказал:
— Ясно.
— Значит, — сказал Дмитрий, избегая изумленных взглядов Ольфа и Жанны, — мы можем в любое время получить машину?
— Почти в любое. Но только шесть часов, ни минутой больше.
Токарев ушел, и Ольф сказал:
— А ты, однако, гусь… краснолапчатый. Что это за хитрый ход? Не мог попросить у Ольховского?
— Какая разница? — с деланной небрежностью сказал Дмитрий. — Главное — машину мы получим, давайте думать, как лучше использовать ее. Итак, мы остановились на уравнениях. Что мы имеем против них?
— Каким методом они решаются? — спросил Мелентьев у Тани.
— Симпсона.
— Грубоватый метод, — неопределенно заметил Мелентьев.
— Зато самый быстрый, другие работают значительно медленнее. А точность вы задавали сами, и метод Симпсона ее дает.
— А мог метод Симпсона не учесть каких-то особенностей решений этих уравнений? — спросил Дмитрий.
— Вообще говоря, да, — ответил Мелентьев. — В моей практике такой случай был. Но ведь мы сами когда-то проверили оба уравнения на особенности решения и ничего подозрительного не обнаружили.
— Могли и не учесть всего, — заметила Жанна. — Я тоже занималась этими уравнениями и помню, как это было. Они с самого начала ни у кого не вызывали подозрений, и проверяли мы их довольно формально.
— Это верно, — согласился Дмитрий. — Тогда у нас были заботы поважнее. Может, стоит теперь пересчитать их по более точному алгоритму? Есть такие программы?
— Есть, — сказала Таня. — Сейчас поищу.
— И прикинь, сколько времени это займет.
— Хороню.
— Пожалуй, так и надо сделать, — согласился Мелентьев. — Тем более что ничего лучшего пока не видно.
— Вот, нашла, — сказала Таня. — Точность почти на порядок выше, а времени это займет… — она прикинула на бумажке, — что-то около пятидесяти минут.
— На оба?
— Да.
— А готовиться долго?
— Минут сорок.
— Ну что, будем считать? — спросил Дмитрий.
— Да, — сказал Мелентьев. — Хоть шансы и не очень велики, но и их, по нашей бедности, отбрасывать нельзя.
— Тогда я пойду, — сказала Таня.
— Помощь тебе нужна?
— Одного не мешало бы.
— Бери любого.
Таня позвала с собой Аллу Корину и ушла.
— А мы давайте мыслить дальше. Там ничего нового? — кивнул Дмитрий на «Консул».
— Ничего, — сказал Игорь. — В яблочко бьет.
— Жаль. Еще одно землетрясение нам не помешало бы.
Часа через полтора Таня принесла новые решения уравнений. Разочарование было полным. Ничего существенного, более точные решения — и только, и никаких намеков хотя бы на крошечный «пичок». И «землетрясения» не случилось — новые крестики послушно ложились на красные точки.
— Что дальше? — уныло спросил Ольф.
— Перекур, — сказал Дмитрий и посмотрел на Мелентьева.
Тот уже давно с сосредоточенным видом рассматривал выкладки и ничего не замечал. А через несколько минут он сказал:
— Кажется, проклюнулась идейка.
— Ну? — сразу вскинулся Ольф.
— Все четверо подозреваемых, — кивнул Мелентьев на графики, — неявно связаны с функцией Ханкеля.
— А ну-ка… — Дмитрий привстал.
— Вот смотрите.
Связь действительно была, хотя и тщательно замаскированная.
— Таня, давай сюда этого Ханкеля, — протянул руку Дмитрий, не глядя на нее, и Таня сунула ему уже раскрытую книгу. Дмитрий прочел характеристики программы и задумчиво сказал: — Формально к ней претензий как будто не должно быть, но… но… Дайте-ка минутку подумать…
Дмитрий прикинул что-то на логарифмической линейке, внимательно просмотрел все графики и отложил один в сторону, подумал над ним и показал Мелентьеву:
— Здесь связь с функцией Ханкеля есть?
— Да.
— Написать уравнение связи можешь?
— Постараюсь.
— А на остальных графиках эта связь есть?
Мелентьев просмотрел кипу листков и неуверенно сказал:
— Похоже, что нет, но ручаться не могу. Надо посчитать.
— Не надо считать, — отмахнулся Дмитрий. — Здесь этой связи нет.
— Почему?
— Сейчас увидите. Ты пока пиши уравнение связи для этой штуки.
Мелентьев стал высчитывать, а Ольф сунулся к Дмитрию:
— Нашел что-нибудь?
— Пока не знаю… Игорь, иди сюда. Ты у нас лучший чертежник, так что придется поработать.
— Есть!
— Нарисуй поточнее все пять графиков вместе, но вот эти три — с обратными коэффициентами, и все приведи к общему масштабу и отбрось константы. Делать быстренько, но не торопясь.
— Слушаюсь! — Воронов даже каблуками щелкнул.
— Похоже, что ты прав, — сказал Дмитрий Мелентьеву. — Именно функция Ханкеля могла подбросить нам свинью. Давайте основательно потрясем эту функцию. Не исключено, что именно она всему причиной. Таня, ты как будто говорила, что программы АЛГОЛа чаще всего врут на границах рабочих областей?
— Да.
— Вот с них и начнем.
И уже через полчаса выяснилось, что программа действительно врет — на одной границе рабочей области ее решения значительно расходились с теоретическими.
— Ну! — Ольф погрозил графику. — Теперь держись!..
Минут через сорок Дмитрия позвали к «Консулу»:
— Дмитрий Александрович, сюда!
Это был второй пик, которого он так ждал, — почти вдвое больший, чем первый. Он даже не поместился на графике.
— Ну что ж, — сказал Дмитрий, — тем лучше.
И, подумав немного, сказал Мелентьеву:
— Вы пока без меня поработайте, а я… — он щелкнул ногтем по наскоро набросанному графику, — этим займусь.
Ольф встревоженно посмотрел на него.
— Ты думаешь, еще что-то может быть?
— Кто знает… Приглядеться не мешает.
И Дмитрий ушел в маленькую комнату по соседству, где и просидел часа полтора в полном одиночестве. А потом пришла Жанна, принесла кофе.
— Спасибо… Как у вас?
— Алгоритм закончили, теперь дело за Таней.
— Надолго это?
— С час.
Жанна открыла окно и слегка коснулась рукой его плеча:
— Устал?
— Немного. А ты?
— Ну, я-то что… Тебе больше всех достается.
— А как ребята?
Жанна улыбнулась.
— Ожили. Так рвутся помогать, что хоть специально для них работу выдумывай. А ты еще что-нибудь нашел?
Дмитрий промолчал, вглядываясь в бумаги.
— Пей кофе, а то остынет.
— Сейчас… Что ты так смотришь?
— Я так боялась за тебя, когда это случилось, — тихо сказала Жанна.
— За меня?
— Да.
— А теперь?
— Тоже, но уже не так… Мне уйти?
— Иди. Перед проверкой пятого шага позовите меня.
— Хорошо.
Когда его позвали и он, войдя в «штаб», увидел оживленные, довольные лица, ему стало не по себе. «Как-то они перенесут это? Не слишком ли много потрясений для одного дня?»
— Вот, — показала ему Таня новые решения. — Можно поточнее подобрать коэффициенты, но и этого достаточно. Мы подсчитали — дополнительная погрешность не больше трех десятых.
— Хорошо, — сказал Дмитрий и положил листки на стол.
— Можно начинать проверку?
— Нет.
— Нет? — удивилась Таня. — Почему?
— Она ничего не даст. Результат будет тот же самый.
Стало тихо. Дмитрий сел в кресло и полез за сигаретами, стараясь ни на кого не смотреть.
— Что это означает? — спросил Мелентьев.
— А то, — вздохнул Дмитрий, — что на пятом шаге функция Ханкеля не выходила из области верных значений.
— Откуда ты знаешь? — спросил Ольф, нервно поводя головой. — Ты же не мог посчитать этого вручную.
— Это не обязательно. Вот смотрите.
Он показал им замысловатый график и пояснил, как делал его. Они долго разбирали его, дотошно считали узловые точки, и наконец Мелентьев сказал:
— К сожалению, ты прав.
— А если мы все в чем-то ошибаемся? — с надеждой спросил Ольф. — Редкий случай массовой слепоты, а? Может, все-таки пересчитать?
— Считайте, — тут же согласился Дмитрий.
— Чего считать, только время зря расходовать… — начал было Мелентьев, но Дмитрий остановил его:
— Пусть. Двадцать минут нас все равно не спасут.
Ольф сердито посмотрел на них, подумал немного и решительно сказал:
— Идем, Татьяна, авось и утрем нос этим корифеям.
Пришли они через полчаса, и их даже не стали спрашивать, как прошла проверка. Ольф швырнул папку с бумагами на стол и повалился в кресло.
— Слушай, Димка, а давно ты эту кривульку сочинил? — он брезгливо показал сигаретой на график.
— Порядком.
— А почему сразу не сказал? — накинулся на него Ольф. — Чего ради мы мозги себе ломали, программу переделывали?
— Ты же все равно не поверил бы, — сказала Жанна.
— А, — отмахнулся Ольф. — Что я, совсем кретин?
— Не кипятись, — мирно сказал Дмитрий. — Программу все равно пришлось бы переделывать.
— Почему?
— В конце концов функция Ханкеля должна попасть и в переделанную вами область. По моим расчетам, где-то в районе пятьдесят второй итерации.
— О господи, когда-то это будет…
— Завтра утром, часиков в девять, — спокойно сказал Дмитрий, взглянув на часы. — А точнее, уже сегодня.
Было десять минут первого.
— А что теперь делать? — робко спросил кто-то.
— Ужинать. Кто как, а я хочу есть.
— С чего начнем? — спросил Дмитрий.
— Первым делом надо принести решения с машины, — сказал Ольф. — Может быть, что-нибудь и сразу увидим.
— Разумно. Таня, сходи, пожалуйста.
Ничего нового увидеть не удалось. Колонки цифр говорили о каком-то хаотическом взрыве на пятой итерации, и только. Но это и на графике было видно.
— Много отсюда не выудишь, — недовольно сказал Мелентьев. — Надо бы перенести все на графики.
— Ну, это не сложно… Попрошу всех сюда! — громко сказал Дмитрий. — Валерий, объясни, что нужно делать.
Мелентьев объяснил, и все тут же взялись за работу.
— А мы, — сказал Дмитрий, удобно усаживаясь в кресле, — давайте помыслим. Начнем с главного — теоретической части. Тут ты больше всех смыслишь, Валера. У тебя нет никаких подозрений?
— Нет, — покачал головой Мелентьев. — Пока, по крайней мере.
— Ольф?
— Нет.
— И у меня нет, — медленно сказал Дмитрий. — Что ж, в первом приближении примем, что тут все верно. Что дальше?
— Программа, — сказал Ольф.
— Это уже по вашей части. Что тут может быть?
Ольф и Таня переглянулись.
— Программа предварительно прогонялась на четырнадцати вариантах, — неуверенно начала Таня. — Параметры для проверки подбирал Ольф.
— Сейчас я поищу свои графики, — сказал Ольф и порылся в папке. — Могу с уверенностью сказать, что проверил все подозрительные места. Вот смотрите, — выложил он листок. — Области проверки везде перекрывают поля предполагаемых решений…
Зазвонил телефон, и Ольф поспешно схватил трубку.
— Да… Да, сейчас…
Он прикрыл ладонью микрофон и тихо сказал:
— Дубровин… Что будем говорить?
— Дай сюда, — сказал Дмитрий и взял трубку. — Добрый вечер, Алексей Станиславович.
— Как дела? — спросил Дубровин.
— Дела? — Дмитрий помедлил с ответом. — Дела, откровенно говоря, неважные.
И он подробно рассказал о том, что у них произошло, и о своем решении. Дубровин долго молчал.
— Вы считаете, что я не прав? — спросил Дмитрий.
— Что тебе сказать, милый мой… Ты многим рискуешь.
— Я знаю.
— Если все закончится неудачей, у тебя будут большие неприятности… Очень большие.
— Вы считаете, что надо прекратить?
— Ничего не хочу советовать, — не сразу сказал Дубровин. — Решай сам.
— Будем продолжать.
— Ну что ж, с богом… Моя помощь нужна?
— Пока нет.
— Если что понадобится, звони в любое время. Ночью, разумеется, тоже. И когда найдете, в чем дело, сразу сообщи мне.
— Хорошо.
Он не клал трубку, и Дубровин положил сам.
— Ну, на чем мы остановились? — повернулся Дмитрий.
— Вот посмотри график, — сказал Ольф.
Дмитрий несколько минут рассматривал график и отложил в сторону.
— Тут если и искать, то в последнюю очередь… Так? — посмотрел он на Мелентьева.
— Да.
— А что представляет сама программа?
— Процентов на восемьдесят — набор стандартных программ, неоднократно использовавшихся в других задачах, — сказала Таня. — А в связках я проверила каждую запятую.
— Ну, а чего-нибудь такого, за что можно уцепиться, нет?
— Нет. Если уж подозревать, то надо все с начала до конца.
— А какие-нибудь основания для таких подозрений есть?
— Вообще-то есть. Мы пользуемся программами АЛГОЛа, а там ошибки случаются, особенно на границах рабочих областей. Но все же не настолько грубые, чтобы могло получиться такое могучее бревно, — улыбнулась Таня.
— Ясно, — сказал Дмитрий. — Можно считать, что первый заход закончился блистательной неудачей. И надо же нам было так хорошо работать, что даже уцепиться не за что. Ну что ж, подождем, пока будет готова наша картинная галерея. Первые шедевры уже есть, — он придвинул к себе два готовых графика, но они ровным счетом ничего не говорили ему.
Через десять минут все графики были готовы. Они разложили их на столе и долго всматривались, пытаясь уловить хоть какую-нибудь закономерность.
— Пикантное зрелище, — пробормотал Ольф.
Зрелище действительно было необычное. Кривые на всех графиках сначала стройно поднимались вверх, но на пятой итерации всюду были какие-то провалы, изломы, острые зубцы, торчащие в стороны, а выше опять все шло гладко. Словно какой-то чудовищный вихрь обрушился на этот лес кривых, и ни одна не смогла устоять.
— И все-таки из этого уже можно кое-что выбрать, — сказал Мелентьев.
Через полчаса они отобрали четыре наиболее подозрительные кривые, на которых были характерные изломы — функции Бесселя и Неймана и два интегральных уравнения. Ольф демонстративно засучил рукава:
— Ну-с, кого первого будем брать за жабры? Неймана?
— Лучше начать с уравнений, — возразил Мелентьев. — Все-таки функции Бесселя и Неймана — инструмент расхожий, а уравнения — наши кровные чада.
— Ты прав, — сказал Дмитрий.
Мелентьев вдруг усмехнулся и отложил листки.
— Ты что? — спросил Ольф.
— Мы забыли сущий пустячок. На чем это мы будем кого-то брать за жабры? На арифмометрах?
Ольф присвистнул.
— Мама родная, а ведь правда… Начальник, что делать будем?
— Я уже и сам подумал, — вздохнул Дмитрий. — Сколько всего машин?
— Девять, — сказала Таня. — Но таких, как наша, шесть, и одна из них на профилактике.
— Значит, остается четыре…
— А кто тебе их даст? — спросил Ольф.
— Посмотрим… Кто начальник смены?
— Юрка Токарев.
— Ты его знаешь?
— Да.
— Что он за человек?
— Человек-то он хороший, да что толку? Он не имеет права менять график работ. Центр и без того работает на пределе, за каждый час грызня идет.
— Все-таки попробуем. Таня, пригласи его сюда. И пусть захватит талмуд с графиком работ.
Токарев — долговязый большеносый парень лет тридцати — пришел сразу.
— Видите ли, какое дело, Юра, — начал Дмитрий. — Нам крайне необходима еще одна машина.
— Таня мне уже сказала. Сам я ничего не могу решить. Договаривайтесь с заказчиками.
— Об этом и речь. У кого наименее срочный счет?
Токарев улыбнулся.
— У всех срочный. Я уже не помню, когда были несрочные задачи. Я вам скажу, что сейчас решается, а вы уж сами думайте, к кому обратиться.
— Хорошо. Задач Дубровина нет?
— Нет… Так вот, раскладка такая — две машины работают на отдел директора…
— И долго они будут считать ему?
— Месяца три, — небрежно бросил Токарев. — Третья машина — до десяти вечера Черненко, шесть часов — Шумилов, потом — семьдесят часов Осинцев. Четвертая — до двух тридцати Королев, двенадцать часов — Ольховский, потом Заволоцкий, до конца недели. Пятая — ваша, шестая на профилактике. Все.
— А директорскую задачу прервать можно? — спросил Дмитрий.
— Прервать можно любую задачу почти в любой момент, — бодро ответил Токарев. — При одном-единственном условии — если на это согласен заказчик.
— А если мы получим чье-то время, то сдвинуть его, как нам будет удобнее, можно?
— Это можно.
— Ясно. — Дмитрий потер подбородок. — А сколько просить?
— Откуда мы знаем? — неуверенно пожал плечами Ольф. — Все будет зависеть от того, чем нам придется заниматься.
— А все-таки?
— Часов пять, не меньше… для начала.
— Ну что ж, пойдем на поклон, авось не откажут.
Дмитрий снял телефонную трубку и стал набирать номер.
Все были уверены, что он звонит Дубровину. Чего проще? Из всех заказчиков они знали только Шумилова и Ольховского. Шумилов отпадал, а с Ольховским опять же лучше всего договорился бы Дубровин. В крайнем случае он мог бы обратиться и к Александру Яковлевичу, и тот наверняка не отказал бы — что такое несколько часов по сравнению с тремя месяцами? А Дмитрий позвонил Шумилову.
— Николай Владимирович? Добрый вечер… Это Кайданов.
— Здравствуйте, — не сразу отозвался Шумилов. — Слушаю вас.
Дмитрий коротко изложил ему свою просьбу.
О чем думал Шумилов в эти несколько секунд молчания? Удивлялся? Негодовал? Или просто растерялся от неожиданности? Может быть, ему хотелось спросить, почему Дмитрий обратился именно к нему?
Шумилов ничего не стал спрашивать, отрывисто сказал:
— Хорошо. Передайте трубку начальнику смены.
— Благодарю, Николай Владимирович, — сказал Дмитрий и передал трубку Токареву.
Тот выслушал и сказал:
— Ясно.
— Значит, — сказал Дмитрий, избегая изумленных взглядов Ольфа и Жанны, — мы можем в любое время получить машину?
— Почти в любое. Но только шесть часов, ни минутой больше.
Токарев ушел, и Ольф сказал:
— А ты, однако, гусь… краснолапчатый. Что это за хитрый ход? Не мог попросить у Ольховского?
— Какая разница? — с деланной небрежностью сказал Дмитрий. — Главное — машину мы получим, давайте думать, как лучше использовать ее. Итак, мы остановились на уравнениях. Что мы имеем против них?
— Каким методом они решаются? — спросил Мелентьев у Тани.
— Симпсона.
— Грубоватый метод, — неопределенно заметил Мелентьев.
— Зато самый быстрый, другие работают значительно медленнее. А точность вы задавали сами, и метод Симпсона ее дает.
— А мог метод Симпсона не учесть каких-то особенностей решений этих уравнений? — спросил Дмитрий.
— Вообще говоря, да, — ответил Мелентьев. — В моей практике такой случай был. Но ведь мы сами когда-то проверили оба уравнения на особенности решения и ничего подозрительного не обнаружили.
— Могли и не учесть всего, — заметила Жанна. — Я тоже занималась этими уравнениями и помню, как это было. Они с самого начала ни у кого не вызывали подозрений, и проверяли мы их довольно формально.
— Это верно, — согласился Дмитрий. — Тогда у нас были заботы поважнее. Может, стоит теперь пересчитать их по более точному алгоритму? Есть такие программы?
— Есть, — сказала Таня. — Сейчас поищу.
— И прикинь, сколько времени это займет.
— Хороню.
— Пожалуй, так и надо сделать, — согласился Мелентьев. — Тем более что ничего лучшего пока не видно.
— Вот, нашла, — сказала Таня. — Точность почти на порядок выше, а времени это займет… — она прикинула на бумажке, — что-то около пятидесяти минут.
— На оба?
— Да.
— А готовиться долго?
— Минут сорок.
— Ну что, будем считать? — спросил Дмитрий.
— Да, — сказал Мелентьев. — Хоть шансы и не очень велики, но и их, по нашей бедности, отбрасывать нельзя.
— Тогда я пойду, — сказала Таня.
— Помощь тебе нужна?
— Одного не мешало бы.
— Бери любого.
Таня позвала с собой Аллу Корину и ушла.
— А мы давайте мыслить дальше. Там ничего нового? — кивнул Дмитрий на «Консул».
— Ничего, — сказал Игорь. — В яблочко бьет.
— Жаль. Еще одно землетрясение нам не помешало бы.
Часа через полтора Таня принесла новые решения уравнений. Разочарование было полным. Ничего существенного, более точные решения — и только, и никаких намеков хотя бы на крошечный «пичок». И «землетрясения» не случилось — новые крестики послушно ложились на красные точки.
— Что дальше? — уныло спросил Ольф.
— Перекур, — сказал Дмитрий и посмотрел на Мелентьева.
Тот уже давно с сосредоточенным видом рассматривал выкладки и ничего не замечал. А через несколько минут он сказал:
— Кажется, проклюнулась идейка.
— Ну? — сразу вскинулся Ольф.
— Все четверо подозреваемых, — кивнул Мелентьев на графики, — неявно связаны с функцией Ханкеля.
— А ну-ка… — Дмитрий привстал.
— Вот смотрите.
Связь действительно была, хотя и тщательно замаскированная.
— Таня, давай сюда этого Ханкеля, — протянул руку Дмитрий, не глядя на нее, и Таня сунула ему уже раскрытую книгу. Дмитрий прочел характеристики программы и задумчиво сказал: — Формально к ней претензий как будто не должно быть, но… но… Дайте-ка минутку подумать…
Дмитрий прикинул что-то на логарифмической линейке, внимательно просмотрел все графики и отложил один в сторону, подумал над ним и показал Мелентьеву:
— Здесь связь с функцией Ханкеля есть?
— Да.
— Написать уравнение связи можешь?
— Постараюсь.
— А на остальных графиках эта связь есть?
Мелентьев просмотрел кипу листков и неуверенно сказал:
— Похоже, что нет, но ручаться не могу. Надо посчитать.
— Не надо считать, — отмахнулся Дмитрий. — Здесь этой связи нет.
— Почему?
— Сейчас увидите. Ты пока пиши уравнение связи для этой штуки.
Мелентьев стал высчитывать, а Ольф сунулся к Дмитрию:
— Нашел что-нибудь?
— Пока не знаю… Игорь, иди сюда. Ты у нас лучший чертежник, так что придется поработать.
— Есть!
— Нарисуй поточнее все пять графиков вместе, но вот эти три — с обратными коэффициентами, и все приведи к общему масштабу и отбрось константы. Делать быстренько, но не торопясь.
— Слушаюсь! — Воронов даже каблуками щелкнул.
— Похоже, что ты прав, — сказал Дмитрий Мелентьеву. — Именно функция Ханкеля могла подбросить нам свинью. Давайте основательно потрясем эту функцию. Не исключено, что именно она всему причиной. Таня, ты как будто говорила, что программы АЛГОЛа чаще всего врут на границах рабочих областей?
— Да.
— Вот с них и начнем.
И уже через полчаса выяснилось, что программа действительно врет — на одной границе рабочей области ее решения значительно расходились с теоретическими.
— Ну! — Ольф погрозил графику. — Теперь держись!..
Минут через сорок Дмитрия позвали к «Консулу»:
— Дмитрий Александрович, сюда!
Это был второй пик, которого он так ждал, — почти вдвое больший, чем первый. Он даже не поместился на графике.
— Ну что ж, — сказал Дмитрий, — тем лучше.
И, подумав немного, сказал Мелентьеву:
— Вы пока без меня поработайте, а я… — он щелкнул ногтем по наскоро набросанному графику, — этим займусь.
Ольф встревоженно посмотрел на него.
— Ты думаешь, еще что-то может быть?
— Кто знает… Приглядеться не мешает.
И Дмитрий ушел в маленькую комнату по соседству, где и просидел часа полтора в полном одиночестве. А потом пришла Жанна, принесла кофе.
— Спасибо… Как у вас?
— Алгоритм закончили, теперь дело за Таней.
— Надолго это?
— С час.
Жанна открыла окно и слегка коснулась рукой его плеча:
— Устал?
— Немного. А ты?
— Ну, я-то что… Тебе больше всех достается.
— А как ребята?
Жанна улыбнулась.
— Ожили. Так рвутся помогать, что хоть специально для них работу выдумывай. А ты еще что-нибудь нашел?
Дмитрий промолчал, вглядываясь в бумаги.
— Пей кофе, а то остынет.
— Сейчас… Что ты так смотришь?
— Я так боялась за тебя, когда это случилось, — тихо сказала Жанна.
— За меня?
— Да.
— А теперь?
— Тоже, но уже не так… Мне уйти?
— Иди. Перед проверкой пятого шага позовите меня.
— Хорошо.
Когда его позвали и он, войдя в «штаб», увидел оживленные, довольные лица, ему стало не по себе. «Как-то они перенесут это? Не слишком ли много потрясений для одного дня?»
— Вот, — показала ему Таня новые решения. — Можно поточнее подобрать коэффициенты, но и этого достаточно. Мы подсчитали — дополнительная погрешность не больше трех десятых.
— Хорошо, — сказал Дмитрий и положил листки на стол.
— Можно начинать проверку?
— Нет.
— Нет? — удивилась Таня. — Почему?
— Она ничего не даст. Результат будет тот же самый.
Стало тихо. Дмитрий сел в кресло и полез за сигаретами, стараясь ни на кого не смотреть.
— Что это означает? — спросил Мелентьев.
— А то, — вздохнул Дмитрий, — что на пятом шаге функция Ханкеля не выходила из области верных значений.
— Откуда ты знаешь? — спросил Ольф, нервно поводя головой. — Ты же не мог посчитать этого вручную.
— Это не обязательно. Вот смотрите.
Он показал им замысловатый график и пояснил, как делал его. Они долго разбирали его, дотошно считали узловые точки, и наконец Мелентьев сказал:
— К сожалению, ты прав.
— А если мы все в чем-то ошибаемся? — с надеждой спросил Ольф. — Редкий случай массовой слепоты, а? Может, все-таки пересчитать?
— Считайте, — тут же согласился Дмитрий.
— Чего считать, только время зря расходовать… — начал было Мелентьев, но Дмитрий остановил его:
— Пусть. Двадцать минут нас все равно не спасут.
Ольф сердито посмотрел на них, подумал немного и решительно сказал:
— Идем, Татьяна, авось и утрем нос этим корифеям.
Пришли они через полчаса, и их даже не стали спрашивать, как прошла проверка. Ольф швырнул папку с бумагами на стол и повалился в кресло.
— Слушай, Димка, а давно ты эту кривульку сочинил? — он брезгливо показал сигаретой на график.
— Порядком.
— А почему сразу не сказал? — накинулся на него Ольф. — Чего ради мы мозги себе ломали, программу переделывали?
— Ты же все равно не поверил бы, — сказала Жанна.
— А, — отмахнулся Ольф. — Что я, совсем кретин?
— Не кипятись, — мирно сказал Дмитрий. — Программу все равно пришлось бы переделывать.
— Почему?
— В конце концов функция Ханкеля должна попасть и в переделанную вами область. По моим расчетам, где-то в районе пятьдесят второй итерации.
— О господи, когда-то это будет…
— Завтра утром, часиков в девять, — спокойно сказал Дмитрий, взглянув на часы. — А точнее, уже сегодня.
Было десять минут первого.
— А что теперь делать? — робко спросил кто-то.
— Ужинать. Кто как, а я хочу есть.
55
А что, если они ищут не там, где нужно? Не слишком ли он уверовал в безошибочность своей идеи?
Сейчас это был опасный вопрос. Очень опасный и совершенно бесполезный — ведь останавливать эксперимент все равно уже поздно.
И все-таки Дмитрий задал себе этот вопрос, хотя и заранее знал, каким будет ответ. Нет, не слишком. Да к слову «верить» такие оценки и неприменимы — можно или верить, или нет, середины быть не может. И он верил, и это была не слепая вера, а убеждение, подкрепленное сотнями страниц расчетов. Вот почему он не колеблясь решил продолжать эксперимент. Потому что прекратить его — значило бы отказаться от уверенности в своей правоте, а он знал, что этого нельзя допускать. Сомнения хороши лишь на определенной стадии исследований. Но рано или поздно в любой работе наступает момент, когда нужно сделать окончательный выбор: или — или. Или твоя идея верна — и тогда прочь все сомнения. Или неверна — и тогда надо отказываться от нее. Дмитрий знал, что многие работы не доводились до конца только потому, что такой выбор не был сделан. Он и сам прошел через это пять лет назад и очень хорошо представлял, что могло получиться сейчас, откажись он от продолжения эксперимента. Дело даже не в трех-четырех месяцах ожидания, хотя они неприятны и сами по себе, особенно для ребят. Страшнее было бы другое — сомнение, как злокачественная опухоль, неминуемо даст свои ростки. Тут же появится второе, третье, десятки других сомнений, и в конце концов этот груз оказался бы непосильной ношей для всех и для него самого тоже. И вполне могло случиться, что они так и не нашли бы ошибку. Возможно, не хватило бы данных. Или — уверенности в том, что эту ошибку вообще можно найти. А в конце концов они могли бы прийти и к мысли, что дело не в какой-то частной ошибке, а в порочности главной идеи. И это была бы катастрофа.
А Мелентьев и даже Дубровин говорят, что риск слишком велик. Еще бы не велик, трудно даже представить, что будет, если эксперимент закончится неудачей. Но ведь любое исследование — всегда риск. Иногда больше, иногда меньше, но всегда! Рискуешь потерять годы в погоне за призраками, рискуешь взяться за неразрешимую проблему, рискуешь, доверяя выводам других, рискуешь тем, что задача окажется тебе не по силам… И если не быть готовым к риску, незачем вообще браться за исследования, потому что рано или поздно, а чем-то рисковать все равно придется.
Сейчас это был опасный вопрос. Очень опасный и совершенно бесполезный — ведь останавливать эксперимент все равно уже поздно.
И все-таки Дмитрий задал себе этот вопрос, хотя и заранее знал, каким будет ответ. Нет, не слишком. Да к слову «верить» такие оценки и неприменимы — можно или верить, или нет, середины быть не может. И он верил, и это была не слепая вера, а убеждение, подкрепленное сотнями страниц расчетов. Вот почему он не колеблясь решил продолжать эксперимент. Потому что прекратить его — значило бы отказаться от уверенности в своей правоте, а он знал, что этого нельзя допускать. Сомнения хороши лишь на определенной стадии исследований. Но рано или поздно в любой работе наступает момент, когда нужно сделать окончательный выбор: или — или. Или твоя идея верна — и тогда прочь все сомнения. Или неверна — и тогда надо отказываться от нее. Дмитрий знал, что многие работы не доводились до конца только потому, что такой выбор не был сделан. Он и сам прошел через это пять лет назад и очень хорошо представлял, что могло получиться сейчас, откажись он от продолжения эксперимента. Дело даже не в трех-четырех месяцах ожидания, хотя они неприятны и сами по себе, особенно для ребят. Страшнее было бы другое — сомнение, как злокачественная опухоль, неминуемо даст свои ростки. Тут же появится второе, третье, десятки других сомнений, и в конце концов этот груз оказался бы непосильной ношей для всех и для него самого тоже. И вполне могло случиться, что они так и не нашли бы ошибку. Возможно, не хватило бы данных. Или — уверенности в том, что эту ошибку вообще можно найти. А в конце концов они могли бы прийти и к мысли, что дело не в какой-то частной ошибке, а в порочности главной идеи. И это была бы катастрофа.
А Мелентьев и даже Дубровин говорят, что риск слишком велик. Еще бы не велик, трудно даже представить, что будет, если эксперимент закончится неудачей. Но ведь любое исследование — всегда риск. Иногда больше, иногда меньше, но всегда! Рискуешь потерять годы в погоне за призраками, рискуешь взяться за неразрешимую проблему, рискуешь, доверяя выводам других, рискуешь тем, что задача окажется тебе не по силам… И если не быть готовым к риску, незачем вообще браться за исследования, потому что рано или поздно, а чем-то рисковать все равно придется.