Бондаренко Борис. Пирамида

   — Тогда в понедельник и подамся. Что не успею сам — Жанна закончит.
   — Мне все равно, — безучастно сказал Дмитрий.

61

   В Новосибирске Ольф пробыл чуть меньше месяца. С первых же дней затосковал по Светлане, по сыну, через неделю уже ругал себя, что выдумал эту поездку, и, стремясь до предела сократить срок командировки, работал с утра до ночи. Одно хорошо было в этой затее — Светлана присылала ему письма, каких не писала никогда. Приходили они почти ежедневно, и Ольф, бережно вытягивая конверт со знакомым почерком из пачки писем на столике дежурной, улыбался, шел к себе в номер и запирался на ключ, хотя помешать ему никто не мог — против обыкновения, знакомыми он почему-то не обзавелся, и приходить к нему в номер было некому. Сначала он быстро проглядывал письмо, чтобы узнать новости, потом удобно усаживался в кресло и читал медленно, и улыбался ласковым словам Светланы, а вечером, лежа в постели, перечитывал письмо еще раз. И на следующий день, не дожидаясь лифта, торопливо поднимался на пятый этаж и шел к столику дежурной. Она как-то пошутила, качая старой седой головой:
   — Видно, какая-то крепко присушила тебя, парень. Зазнобушка, что ли?
   — Жена.
   — Жена? — удивилась дежурная. — Видать, недавно поженились?
   — Сыну уже почти три года, — с гордостью сказал Ольф.
   — Да ну? — поразилась дежурная. — Видать, дал вам бог счастья…
   — Спасибо.
   Домой Ольф приехал в субботу поздно вечером. Отметил, что свет в окнах Дмитрия и Жанны горит, — значит, в отпуск еще не уехали, — легко взбежал по лестнице, держа наготове ключи. На площадке мимоходом прислушался к тишине в квартире Дмитрия, решил: «Сегодня никуда не пойду». И, не успев еще открыть дверь, услышал легкие быстрые шаги Светланы, выронил из рук чемоданчик и обнял ее.
   За ужином он спросил:
   — Как Димыч с Асей?
   Радостный блеск в глазах Светланы погас, и она с тревогой сказала:
   — Ой, Ольф, я даже не знаю. Диму встречаю редко, он ни разу не заходил ко мне, разговаривать со мной почему-то не хочет, а Ася… — Светлана запнулась и тихо закончила: — Я ее вообще ни разу не видела.
   — Как это не видела? — насторожился Ольф.
   — Так… С тех пор как ты уехал, не видела. По-моему, она больше не приезжала сюда.
   — Не может быть…
   — Не знаю, — потерянно сказала Светлана. — Я хотела спросить у Димы, но он такой странный стал. Встретимся на лестнице, а он идет — и как будто не видит меня. Поздороваюсь, он ответит — и сразу мимо. Я так и не решилась спросить, где Ася.
   Ольф закурил, подумал немного — и встал.
   — Ты к нему? — спросила Светлана.
   — Да. Ложись, я скоро.
   Ольф решил не звонить, негромко постучал условным стуком, принятым у них еще в студенческие времена. Никто не отозвался. Ольф нерешительно потоптался на площадке, достал ключ и открыл дверь.
   Дмитрий лежал на диване, заложив руки под голову, небритый, в мятой рубашке, и смотрел на него.
   — Привет, — растерянно сказал Ольф.
   — Привет, Рудольф Тихоныч, — спокойно сказал Дмитрий и сел, упираясь кулаками в диван. — Давно приехал?
   — Минут двадцать.
   — Быстро ты, — сказал Дмитрий, и непонятно было, к чему это относится — к командировке или к приходу Ольфа к нему. — Садись, чего стоишь.
   — А где Ася?
   — Нету. Рассказывай, как дела.
   — Где Ася, Димыч?
   — Я же сказал — нету, — посмотрел на него Дмитрий спокойными темными глазами. — Давай рассказывай. Все успел сделать или еще придется ехать?
   — Все.
   Ольф торопливо стал рассказывать о поездке, но Дмитрий поморщился и тут же остановил его:
   — Куда тебя несет. Поподробнее, не в бирюльки же ты там играл.
   И Ольф, чертыхнувшись про себя, должен был подробно рассказывать о тех многочисленных делах, которыми пришлось заниматься ему в Новосибирске. Дмитрий слушал внимательно, задавал вопросы, и Ольф успокоился, решив, что с Асей все в порядке, — наверно, ненадолго уехала в командировку или к родным. Когда он закончил, Дмитрий задумчиво сказал:
   — Ну что ж, отлично… Ты неплохо поработал… Теперь что, в отпуск поедете?
   — Наверно… А все-таки — где Ася?
   — Уехала.
   — Куда?
   — В Каир.
   — Брось шутить, — упавшим голосом сказал Ольф.
   — Ну, какие тут шутки.
   — Надолго?
   — На три года.
   — Да как же она могла… — с яростью начал Ольф, но Дмитрий с непонятной рассудительностью прервал его:
   — Почему же не могла? Она человек взрослый, самостоятельный.
   — И что она там будет делать?
   — Преподавать.
   — А как же ты?
   — А никак. Она сама по себе, я сам по себе.
   — Ничего не понимаю…
   — А что тут понимать, — спокойно сказал Дмитрий. — Это она в Каир на три года уехала, а от меня… совсем ушла. Такие вот мандаринчики.
   Ольф молча смотрел на него, и Дмитрий с досадой сказал:
   — Да не гляди ты на меня как на утопленника… Иди, Светлана ведь ждет.
   — Подожди, дай очухаться.
   — Ну, чухайся, — Дмитрий улыбнулся.
   Ольф встал, прошелся по комнате.
   — Димыч…
   — Ну? — поднял голову Дмитрий.
   — Это что же… конец?
   — С ней — да.
   — Но почему?
   — Ты бы меня о чем-нибудь попроще спросил, — устало сказал Дмитрий.
   — А может быть, все еще наладится?
   — Нет… Знаешь что, иди-ка ты к себе, а? — попросил Дмитрий. — Не хочу я об этом говорить. Случилось — ну и-случилось, и нечего тут… Правда, иди, Ольф.
   — Пойду, что ты меня гонишь, ночевать не останусь. На работу едешь завтра?
   — Да.
   Помолчали, и Ольф направился к двери:
   — Ну ладно, пойду.
   — Дверь захлопни.
   — Хорошо.
   И не успел Ольф закрыть дверь, как услышал скрип дивана, — Дмитрий, видимо, снова лег. Ольф постоял на площадке, подумал немного — и пошел к Жанне. Она безмерно обрадовалась, увидев его.
   — Наконец-то хоть ты приехал.
   — А ты принца Савойского ждала? — буркнул Ольф.
   — Ох, Ольф, давай без шуточек… Идем.
   Ольф прошел в ее комнату и сразу спросил:
   — Ты знаешь, что Ася уехала?
   — Да.
   — А почему мне не написала?
   — Не злись, я сама недавно узнала.
   — Когда она уехала?
   — Недели три назад.
   — И он ничего не говорил тебе?
   — Нет.
   — Как же это случилось?
   — Она даже не попрощалась с ним. Приехала, когда он был на работе, взяла кое-какие вещи, оставила ему письмо — и все. Он сразу же поехал в Москву, но она уже улетела. Оказывается, документы на оформление она еще в феврале подала. Вот и все, что я знаю.
   — Да, дела. — Ольф покрутил головой. — Как в плохом детективе. И как он?
   — Плохо, Ольф. Совсем плохо.
   Жанна даже руками за голову схватилась, и Ольф с досадой посмотрел на нее:
   — Ну вот… Да что плохо, говори толком.
   — Понимаешь, он почти не разговаривает. Ни с кем. Запирается у себя в кабинете и иногда даже на телефонные звонки не отвечает. И взгляд у него бывает… Ох, Ольф, — простонала Жанна, — если бы ты видел, как он иногда смотрит. Мне плакать хочется… — Жанна и в самом деле заплакала. — Боюсь я за него. Алексей Станиславович говорит, что ему в больницу надо ложиться, а он не хочет. И как ему помочь, просто не знаю. Я каждый день захожу к нему, но и со мной он не разговаривает. Молчит и ждет, когда я уйду.
   — А Дубровин что предлагает?
   — Со мной он об этом не говорил.
   — Ладно, не реви, придумаем что-нибудь.
   — А я и не реву… Дай сигарету.
   Они закурили, помолчали, и Жанна спросила:
   — Ты-то как съездил?
   — Я-то нормально, — угрюмо сказал Ольф. — А ты все сделала?
   — Да. Статью отдала Алексею Станиславовичу, он сам отвез ее в Москву. Говорит, сразу в набор пойдет.
   — Доклад на Ученом совете был?
   — Да.
   — Дима делал?
   — Нет, я. Он наотрез отказался, даже не пришел на заседание.
   — Н-да… А ребята как?
   — Нет никого, все в отпуске.
   — А ты когда пойдешь?
   — До отпуска ли сейчас, — махнула рукой Жанна. — Знаешь, Ольф, по-моему, он хочет уехать куда-то.
   — Говорил, что ли?
   — Нет. Но купил рюкзак, туристические ботинки. Я случайно увидела.
   — Ася писала ему из Каира, не знаешь?
   — Не знаю.
   — Ну ладно, пойду.
   На следующий день они вместе поехали в институт, и при ярком свете солнечного дня Ольф заметил, что Дмитрий сильно изменился за этот месяц — похудел так, что выпирали скулы, под глазами густо залегли синие тени и взгляд действительно был такой, что Ольфу стало не по себе. Всю дорогу он промолчал, отвернувшись к окну. Ольф сразу направился к Дубровину, но Дмитрий остановил его:
   — Ты куда?
   — Скоро приду.
   — Подожди, поговорить надо. Что с отпуском решил? — спросил Дмитрий.
   — Еще ничего.
   — Тогда не торопись пока.
   — А что?
   — В общем, — заговорил Дмитрий, глядя куда-то в сторону, — тебе придется занять мое место.
   — Как прикажешь это понимать?
   — А так, что я уезжаю.
   — Куда?
   — Еще не знаю.
   — Ну и что? Ты же вернешься.
   — Нет.
   — Ты бредишь.
   — Нет, Ольф. Если я и вернусь, то не скоро.
   — А именно?
   — Может быть, через год или два.
   — Димка, выкинь это из головы. — Ольф старался говорить спокойно, как о деле само собой разумеющемся. — Некуда и незачем тебе ехать. То есть поезжай, пожалуйста, куда угодно, но совсем… нет, это невозможно.
   — Ольф, я не собираюсь с тобой спорить, — тихо сказал Дмитрий. — И я не прошу тебя, а просто сообщаю. Все равно тебе придется стать руководителем сектора.
   — А как на это Дубровин смотрит?
   — Я еще не говорил с ним. Ждал твоего приезда. — Дмитрий встал и, избегая взгляда Ольфа, сказал: — Я сейчас пойду к нему, а ты пока здесь побудь — может, понадобишься.
   — Пойдем вместе.
   — Нет, я один. И пожалуйста, пока не говори никому, что я уезжаю. Даже Жанне.
   Дмитрий ушел к Дубровину, а Ольф сел за стол и в бессильной ярости сжал кулаки. Только сейчас он понял, почему Жанна была так расстроена вчера.

62

   Дмитрий пришел к Дубровину и, щурясь от яркого света, бившего в окно, сказал:
   — Алексей Станиславович, я решил просить Торопова освободить меня от обязанностей руководителя сектора. И хочу, чтобы вы поддержали меня.
   Дубровин как будто не удивился его словам, помолчал немного и спросил:
   — Так все скверно?
   — Да.
   Дубровин встал, прошел к двери и спустил защелку, замка. Мельком взглянув на Дмитрия, задернул штору на окне.
   — Садись поближе, будем думать.
   — Что тут думать… — сказал Дмитрий, но стул все-таки пододвинул.
   — Что собираешься делать?
   — Поеду куда-нибудь.
   — Куда?
   — Не знаю. Куда-нибудь, где потише, людей поменьше.
   Дубровин помолчал и негромко заговорил:
   — Дима, я был в этой больнице… Подожди, я ведь не настаиваю, а только рассказываю. Очень тихое и спокойное место на окраине Москвы. И никаких общих палат. Тебе дадут отдельную комнату в маленьком деревянном флигеле. Тебе ни с кем не нужно будет говорить, если не захочешь сам. Там превосходные врачи. И ты сможешь там работать.
   — В общем, филиал рая на земле, — усмехнулся Дмитрий.
   — Нет. Но это то, что тебе нужно сейчас.
   — Мне лучше знать, что сейчас нужно.
   — Дима, друг мой, я прошу тебя сделать это.
   — Нет, Алексей Станиславович…
   — Тебе опасно ехать в таком состоянии. Немного побудешь там и, если не захочешь остаться, поедешь.
   — Нет, — покачал головой Дмитрий. — Я сейчас поеду.
   — Ну хорошо, давай сейчас не будем решать этот вопрос.
   — А когда?
   — Завтра.
   — А что изменится до завтра?
   — Я сегодня же увижу Грибова и поговорю с ним.
   — О чем вы будете с ним говорить? Все равно я уеду.
   — Но день-то ты можешь подождать?
   — День могу.
   — А теперь вот что. О том, чтобы совсем освободить тебя от руководства сектором, не может быть и речи.
   — Придется.
   — Нет. Если уж все-таки решишь уехать — поезжай, но когда вернешься…
   — Вы не поняли меня, Алексей Станиславович, — перебил его Дмитрий. — Я ведь не говорил, что собираюсь возвращаться. По крайней мере, скоро.
   Дубровин с тревогой посмотрел на него:
   — Вот как… А что же ты намерен делать?
   — Еще не знаю. Но даже если я и вернусь — а вряд ли это произойдет раньше чем через год или два… я не собираюсь снова становиться руководителем.
   — Почему?
   — Не хочу. И не смогу.
   — Это тебе сейчас так кажется.
   — Нет, Алексей Станиславович, — твердо сказал Дмитрий. — Сейчас я не могу вам этого объяснить. Разве что самыми общими словами…
   — Слушаю.
   — Чтобы руководить другими, надо самому быть уверенным в том, что идешь по верному пути и что есть какие-то хотя бы минимальные шансы на успех. А то, чем я занимался в последнее время… и над чем собираюсь работать дальше… — Дмитрий встретил настороженный взгляд Дубровина и торопливо закончил: — В общем, тут ни уверенности, ни шансов. На ближайшие годы, по крайней мере.
   — Что же это за работа?
   — Сейчас я не могу вам объяснить. Поверьте на слово, что так оно и есть, и это вовсе не следствие моего болезненного состояния. Скорее наоборот. Возможно, я просто замахнулся на проблему, которая не по силам ни мне, ни другим. И все-таки я не собираюсь отступаться от нее. Разумеется, до тех пор, пока не буду убежден, что использовал все возможности. Но на это понадобится много времени. Наверняка не один год.
   — Ты не можешь поподробнее?
   — Хорошо, попытаюсь, — не сразу сказал Дмитрий. — Если кто и сможет меня сейчас понять, то только вы… В один из дней — это было еще до нашего эксперимента — мне пришло в голову, что теория элементарных частиц зашла в тупик, из которого выхода нет и не может быть, пока мы идем по этому пути, который представляется мне безнадежно порочным. Мы ищем просто не там, где нужно. Я уверен, что когда-то — и наверняка довольно давно — поиски пошли в принципиально неверном направлении. И что продолжать их просто бессмысленно — это ни к чему не приведет. И мы напрасно возлагаем надежды на новые сверхмощные ускорители. В лучшем случае мы обнаружим еще несколько десятков новых частиц — а что толку? Еще больше запутаемся — и все. Наверняка должно быть какое-то другое, совершенно иное решение… Вот я и пытаюсь его найти. Вы-то, надеюсь, понимаете меня?
   — Да, — мягко сказал Дубровин. — Не тебе одному приходила в голову эта идея.
   — Я знаю, — нетерпеливо сказал Дмитрий. — Вы имеете в виду Гейзенберга и Фейнмана.
   — Да. И еще кое-кого.
   — Их идеи мне кажутся также бесперспективными. Это всего лишь полумеры, которые наверняка ни к чему не приведут. Гейзенберг и Фейнман пытаются сделать шаг в сторону — и только. А я хочу вернуться назад, к самым истокам, и попытаться нащупать другой путь. Возможно, это безнадежная затея, на которую может решиться только сумасшедший. Пусть так, но от этой идеи я не откажусь — пока, по крайней мере. Ни о чем другом я думать все равно не способен. Не знаю, надолго ли меня хватит, но уж несколько лет это наверняка займет. Вот почему я не смогу дальше руководить сектором. Тянуть в эту пучину других — увольте. Да никто и не согласится идти за мной — и правильно сделают. Пусть ребята займутся тем, что им по силам. Я думаю, Ольф великолепно справится с ними.
   — Ольф?
   — Да. Вас это не устраивает?
   — Ты забываешь о том, что эти ребята — твои ученики. Что группа создана тобой по существу из ничего. Ты для них — самый большой и, в практическом смысле, единственный авторитет. И всю дальнейшую работу они прочно связывают только с тобой.
   — Вы преувеличиваете.
   — Нет, я ведь знаю их отношение к тебе… На том празднестве, — Дубровин улыбнулся, — это очень хорошо было видно. И Ольфу, несмотря на все его превосходные качества, будет нелегко с ними.
   — Ну, а что делать? Вы же сами понимаете, что я не могу втягивать их в свои сумасшедшие идеи. А быть формальным руководителем — абсурдно.
   Дубровин помолчал.
   — Вот что, Дима… Нет необходимости решать этот вопрос сейчас.
   — Есть такая необходимость, Алексей Станиславович. Во-первых, я должен чувствовать себя совершенно свободным, ничем не связанным. Во-вторых, они должны сразу узнать, что я не буду работать с ними, и соответствующим образом настроиться и взяться за новую задачу. Зачем им терять время? Тем более что выбирать им есть из чего — пусть сразу и берутся за работу. Сейчас, после этой удачи, им кажется, что они могут горы своротить. И на здоровье, пусть ворочают.
   — Хорошо, я подумаю об этом, — сказал Дубровин таким тоном, что Дмитрий понял — сказано для того, чтобы прекратить спор. — А теперь и тебе придется подумать и, по возможности, увязать свои планы с тем, что я сейчас сообщу. Во-первых, на Ученом совете принято решение — пока еще не официальное, но это уже детали — по результатам вашей работы присвоить Алексеевой кандидата, а тебя рекомендовать к докторской.
   — И все?
   — Мало тебе? — улыбнулся Дубровин.
   — Я не о том. Доктора — только мне?
   — Да. Но и это еще не все. На сентябрь намечен твой доклад на сессии Академии наук.
   — Ольф сделает.
   — Ну, там видно будет. Лучше, конечно, если бы ты сделал… Ты хочешь что-то сказать?
   — Да. Если давать доктора, то не только мне.
   — Кому же еще?
   — Мелентьеву.
   Дубровин нахмурился:
   — Милый мой, а тебе не кажется, что ты… недооцениваешь способности членов Ученого совета? И мои в том числе?
   — Нет. Но мне лучше, чем кому-либо, известно, кто что делал в этой работе.
   — Но идея была твоя. И главные решения в этой работе принимал ты. За это тебя и представляют к докторской степени.
   — Но и Мелентьев сделал много. Очень много, — подчеркнул Дмитрий. — Кроме того, у него и других работ немало — и более значительных, чем прежние мои работы. Я настаиваю на том, чтобы вы рассмотрели его кандидатуру.
   — Хорошо, — отрывисто сказал Дубровин. — Я сделаю такое предложение в Ученом совете, но и только. Поддерживать его кандидатуру я не буду. А тебе придется составить докладную и отметить то, что он сделал.
   — Это несложно, сегодня же сделаю.
   — Ты так торопишься уехать? — Дубровин помолчал и невесело сказал: — Ладно, иди.
   — Завтра когда к вам прийти?
   — Я сам позвоню.
   Ольф встретил его мрачным вопрошающим взглядом.
   — Не рычи, Тихоныч, — мирно сказал Дмитрий. — Подожди до завтра.
   — Ну-ну.
   — Я домой поеду, голова что-то разболелась.
   — Поезжай, что ты мне докладываешься, — отвернулся Ольф.
   На следующий день, не дождавшись звонка Дубровина, Дмитрий сам пошел к нему. Дубровин, взглянув на часы, сумрачно проговорил:
   — Явился — не запылился… Рано, я же сказал — сам позвоню.
   — Говорили с Грибовым?
   — Говорил.
   — Ну и что?
   — Не нравится ему твоя затея.
   — Можно было предполагать… И что вы все-таки решили?
   Дубровин, как-то жалко глядя на него, тихо попросил:
   — Дима, послушай ты меня, старого лысого дурака, — не езди, а?
   Дмитрий отвел взгляд от его лица.
   — Что-то рано вы в старики записались.
   — С такими, как ты, постареешь, — вздохнул Дубровин.
   — И много у вас таких? — натянуто улыбнулся Дмитрий.
   — Да вот один нашелся на мою голову… Может, не поедешь?
   — Не могу, Алексей Станиславович.
   — Ну, поезжай, что делать, — печально сказал Дубровин. — А все-таки зря ты это затеял.
   — Может, и зря, — согласился Дмитрий, — но другого выхода не вижу. Вот заявление, отдайте Торопову сами, объясните ему…
   — Какое заявление?
   — Об увольнении, какое же еще?
   — Ну, знаешь ли… — рассердился Дубровин и брезгливо, одним пальцем, отодвинул заявление. — Как-нибудь без него обойдемся.
   — Как?
   — Это уже не твоя забота. Иди, я позвоню.
   Дубровин позвонил в четыре и, когда Дмитрий пришел, сразу заговорил:
   — В общем, так… Месяц у тебя законного отпуска, еще три — творческий отпуск. С сохранением зарплаты, разумеется.
   — Это еще зачем?
   — Послушай, — Дубровин гневно сдвинул брови, — ты хочешь уехать? Ну, так и поезжай, никто тебя не держит. А эти дурацкие «зачем» и «почему» оставь при себе. Тебе не милостыню подают, а то, что полагается. И не тебе первому, кстати.
   — Через четыре месяца я не вернусь.
   — И прекрасно, — отрезал Дубровин. — Продлим еще или дадим административный.
   — До бесконечности?
   — Не твое дело. Садись, пиши заявление.
   Дубровин сам продиктовал ему заявление и, когда Дмитрий расписался, почти выхватил его из рук и спрятал в стол.
   — Все. Можешь убираться.
   — Кто вместо меня будет?
   — Ольф.
   — Как?
   — Врио, разумеется. Иди, некогда мне.
   — До свиданья.
   Дмитрий направился к двери, но колючий вопрос Дубровина остановил его:
   — Когда ехать думаешь?
   — Дней через пять.
   — Попрощаться не забудешь?
   Дмитрий молча смотрел на него, и Дубровин отвернулся к окну, буркнул:
   — Ладно, иди.

63

   Через два дня Дмитрий с утра уехал в Москву. «За билетом», — догадался Ольф и к вечеру прочно обосновался в квартире Дмитрия. «С этого параноика все станется… Соберет вещички — и смоется потихоньку. И Жанка еще психует… С ним ехать хочет, что ли?»
   Дмитрий приехал поздно и, кивнув на приветствие Ольфа, молча прошел на кухню, поставил чайник и почему-то долго не выходил оттуда. Ольф сам пошел к нему. Дмитрий стоял посреди кухни и оглядывал полки раскрытых шкафов.
   — Взял билет? — спросил Ольф.
   — Да.
   — Когда?
   — Послезавтра, в десять вечера.
   — И куда?
   — Пока до Иркутска.
   — Самолетом?
   — Нет, поездом.
   — И что ты собираешься там делать?
   — Посмотрю Байкал, а там видно будет.
   — Пришли гранки, — сказал Ольф. — Будешь читать?
   — Зачем? Сам вычитаешь.
   — Уже. Там твоя подпись требуется.
   — Ладно, пошли отсюда.
   Дмитрий расписался и выложил из папки несколько листков.
   — Вот тебе все мое хозяйство… на будущее. Немного, конечно, но больше пока и вряд ли нужно. Чем конкретно будете заниматься — решайте сами. Посоветуйтесь с Дубровиным.
   — А что ребятам сказать?
   — Наилучшие пожелания и больших творческих успехов.
   — Я серьезно, Димыч.
   — Я тоже.
   — Как им объяснить твое отсутствие?
   — Что значит «как»? Говори то, что есть. Что я уехал, и теперь ты будешь руководителем. Вообще — сразу поставь все точки над «и». Еще можешь сказать, Что мне было очень приятно работать с ними.
   — Стоит ли так?
   — Как так?
   — Ставить точки.
   — Почему же нет? Это же правда. Только так и нужно.
   Ольф промолчал, и Дмитрий, взглянув на него, твердо сказал:
   — Не вздумай отделываться туманными обещаниями вроде того, что я еще вернусь. Я не вернусь, и надо, чтобы они сразу узнали об этом и увидели в тебе руководителя. Не временного, а постоянного. Так будет лучше и для них, и для тебя. Ну а как вести себя с ними — тебе лучше знать.
   — Димка, неужели ты вот так и уедешь?
   — Именно вот так. Сяду в поезд и уеду.
   — А как же мы?
   — Кто это вы?
   — Я. Жанна. И ребята.
   Дмитрий вздохнул и тоскливо посмотрел на него:
   — Ольф, опять все сначала? Я же тебе объяснил, почему еду…
   — Объяснить-то объяснил…
   — Ну и чего ты еще хочешь от меня?
   У него задергалось веко, Дмитрий прижал его пальцем, и Ольф торопливо сказал:
   — Ладно, старик, все, успокойся. Поезжай, но помни, что тебя здесь ждут. И что без тебя плохо будет всем нам. Да и тебе без нас…
   — Ну, хватит, бога ради… — Дмитрий в раздражении вскочил и отошел к окну, повернулся к Ольфу спиной.
   Ольф обескураженно молчал, не зная, нужно ли сейчас разговаривать с ним. Дмитрий, глядя в заоконную темноту, заговорил сам:
   — За квартиру уплачено до конца года, если не вернусь к тому времени — заплатишь сам. Все письма, кроме Асиных, вскрывайте и, если нужно кому-нибудь ответить, — отвечайте.
   — А с Асиными письмами что делать?
   — Пусть лежат. Если от меня писем не будет — паники не разводить.
   — Ты что, не собираешься нам писать?
   — Я сказал «если». — Дмитрий повернулся и со злостью посмотрел на него. — Вряд ли у меня будет шибко писучее настроение.
   — Хотя бы открытки присылай, чтобы мы знали, где ты.
   Дмитрий промолчал, и Ольф, выждав немного, спросил:
   — Завтра соберемся?
   — Можно, — с видимой неохотой согласился Дмитрий. — Но только ты и Жанна, больше никого.
   — Хорошо.
   С утра Ольф поехал в институт и со злостью обнаружил, что явился один. Даже Жанны не было. Атаман без шайки, невесело усмехнулся Ольф, разглядывая косые солнечные столбы пыли, протянувшиеся из окон.
   Он потолкался час по институту и поехал домой, но и там никого не застал. Ольф посидел в квартире Дмитрия, послушал музыку, повалялся на диване, сходил за почтой, проверил и ящик Дмитрия — там было увесистое письмо от Аси. Ольф повертел его в руках, зачем-то понюхал и положил на столик.
   В два часа пришла Жанна. Ольф заулыбался, но Жанна на проявление его радости ответила довольно прохладно, молча принялась освобождать сумку.
   — Ты что такая невеселая? — спросил Ольф.
   — А тебе очень весело?
   — Мне-то? Жуть как радостно.
   — Оно и видно.
   — Где Димыч, не знаешь?
   — Наверно, в библиотеке.
   — Говорил, что пойдет туда?
   — Да.
   Увидев, что Жанна вытаскивает из сумки коньяк, Ольф предложил:
   — Давай тяпнем по рюмашке.
   — Успеешь.
   — Ну давай, а?
   — Пей один, если не терпится.
   — Одному неинтересно, — Ольф уныло посмотрел на нее.
   — Я не буду.
   — Ну символически, а, Жан?
   — Ох и зануда ты!.. — рассердилась Жанна. — Прилипнет как смола.