Браст Стивен. Дракон

   Забавно — будто бы я собирался метить во что-нибудь другое. Теперь мы уже отчетливо видели шеренги врага — они наступали широким фронтом, значит, могли обойти нас с флангов. Впрочем, это уже не моя забота. Тот, кто руководит сражением, должен проследить, чтобы нас не окружили; и если он не справится со своей задачей, что ж, снова не моя проблема.
   Конечно, речь шла о моей жизни. Я вспомнил, как дед говорил, что нужно доверять своим офицерам, даже если ты уверен, что они настоящие болваны. Я заметил, что мои пальцы побелели — так сильно я стиснул древко метательного копья, — и постарался расслабиться.
   Я не привык к таким вещам. У джарегов все происходит иначе.
   — Знаешь, Лойош, пожалуй, карьера солдата меня не привлекает.
   Уж не знаю, что Лойош собирался ответить, но тут кто-то ворвался в мое сознание. Прошло не меньше минуты, прежде чем я сообразил, что это Крейгар, который выбрал самый неподходящий момент для контакта.
   — Что такое, Крейгар?
   — Ничего особенно важного, Влад, но…
   — Тогда забудь. Клянусь Виррой, я сейчас занят.
   — Ладно. Свяжусь с тобой позднее.
   Я поднял глаза и увидел, что на нас скачет туча всадников.
   — Приготовить копья! — приказала Расча.
   Все подняли копья; я напомнил себе, что мне следует пропустить первый бросок, если хочу в кого-нибудь попасть. Интересно, сумею ли я на сей раз проследить за полетом своего копья?
   — Метнуть копья! — скомандовала Расча, и небо снова потемнело.
   Я подождал несколько мгновений и метнул копье, тут же позабыв, что хотел проследить за его полетом, и перехватил шпагу в правую руку.
   — Берегитесь волшебства! — крикнул кто-то, и я позволил Разрушителю Чар скользнуть в ладонь левой руки.
   Неожиданно я заметил, что на земле валяется множество лошадей — неужели кто-то успел натянуть проволоку, промелькнуло у меня в голове, но тут я сообразил, что их сразили наши копья. Интересно, почему мне или кому-нибудь другому раньше не пришла в голову идея натянуть перед нашими траншеями проволоку, подумал я, но в следующее мгновение из траншеи прямо на меня выпрыгнул вражеский солдат. Я вонзил острие шпаги ему в горло, и он упал.
   Раздались крики, вопли, скрежет клинков, но почти сразу же я перестал обращать внимание на шум, так как оказался в собственной вселенной, где существовало только одно направление: передо мной. Все остальное меня не касалось. Поразительно, но у меня появилось время на размышления, оценку ситуации и даже на планирование дальнейших действий. Еще один вражеский солдат выскочил неизвестно откуда, потерял равновесие, высоко вскинув свой клинок, и я помню, как выбрал подходящий момент для выпада. Потом появилась рука, и я рубанул по ней, затем мне удалось перехватить заклинание при помощи Разрушителя Чар — сам не понимаю, как я сумел его заметить. После чего ко мне бросились сразу двое врагов, я успел нанести удар по ногам первого, но второй уже опускал свой меч. Я скользнул в сторону, подняв рапиру — помню даже угол, под которым я ее держал, чтобы она не сломалась, — отбил удар и нанес ответный выпад в живот. Он упал вперед, кинжал мгновенно оказался в моей левой руке, его лезвие легко вошло в горло упавшего, и он перевернулся на спину. Я наклонился и успел взять с его груди выскользнувший из руки Разрушитель Чар.
   Воспользовавшись короткой передышкой, я вытер пот со лба. Взглянув на Разрушитель Чар, я заметил, что его звенья стали значительно меньше; несомненно, это что-то значило. Я ждал новых врагов, но больше никого не появилось; атака захлебнулась.
   Я принялся осматривать себя со всех сторон, пока Лойош не сказал:
   — Расслабься, босс; у тебя ни одной царапины.
   — Отлично.
   Потом я повернулся к своим соседям по палатке. Вирт опустилась на колени и тяжело дышала, но я не заметил на ней крови. Нэппер стоял, опираясь левой рукой о земляной вал, а в правой продолжая сжимать меч, он смотрел вслед отступающим врагам, и мне показалось, что ему хочется, чтобы они вернулись. Элбурр сидел на земле, улыбался и левой рукой придерживал правую. Он увидел, что я на него смотрю, и проворчал:
   — Сукин сын, вывихнул мне проклятое плечо. — Однако в его словах я не уловил злости, словно он жаловался на погоду.
   — В следующий раз, — заявила Вирт, неожиданно подняв голову, — старайся наносить колющие раны, а не отбрасывай их назад. Тогда они не будут так стремиться приползти обратно.
   — Буду иметь в виду, — ответил он.
   Я вопросительно посмотрел на Вирт, но она не пожелала ничего объяснять. Достав фляжку с водой, Вирт помогла Элбурру напиться. Вскоре появился хирург. Я отошел немного в сторону, поскольку не люблю наблюдать за работой хирургов, лекарей или целителей, чья профессия состоит в том, чтобы сводить на нет плоды моих трудов.
   Подошла Расча и приказала тем из нас, кто не нуждался в помощи лекаря, собрать копья и проверить, не сломаны ли они — утомительное занятие после сражения.
   У меня создалось впечатление, что самые жаркие схватки происходили не на нашем участке; я заметил несколько мест, где бой получился особенно жестоким, и джареги — обычного размера — уже начали кружить, дожидаясь своего часа. Иногда они опускались слишком низко, и тогда кто-нибудь швырял в них камни или метал копья.
   — Скажи, Лойош, почему они так ненавидят других джарегов, а к тебе относятся с любовью?
   — Наверное, дело в моем обаянии.
   — Пожалуй.
   К тому моменту, когда я вернулся, тела аккуратно лежали в стороне, солдат, получивших серьезные ранения, отвели в тыл, а легкие раны были почти все обработаны. Нэппера покинула ярость боя, и он снова стал самим собой.
   — Нам следовало перейти в атаку, — с отвращением заявил он.
   — Хорошая мысль, — ответила Вирт. — Они превосходили нас числом только два к одному.
   — Не имеет значения, — фыркнул Нэппер.
   — И нам пришлось бы покинуть укрытия, благодаря которым удалось отразить атаку противника.
   — Не имеет значения.
   — И они бросили бы против нас фалангу копейщиков.
   — Хм-м. А тут ты права, — проворчал Нэппер.
   — А что такое фаланга копейщиков? — поинтересовался я.
   — Подразделение, предназначенное для уничтожения таких отрядов, как наш.
   — Ах вот оно что.
   — Представь себе стену, состоящую из здоровенных щитов, из которой торчат копья, причем те, что стоят сзади — им пока не грозит опасность, — толкают идущих впереди.
   — Понятно. Ну, не совсем, но я уже знаю, что не хочу с ними встречаться.
   — Однажды мне пришлось попасть под атаку фаланги, — сказала Вирт. — Мне не понравилось. Более того, если бы не подоспела помощь, ты бы со мной не познакомился.
   — Какого рода помощь?
   — Фаланга не любит, когда ее атакуют с флангов, особенно когда она уже вошла в контакт с противником. Особенно если это тяжелая кавалерия.
   — А у нас есть тяжелая кавалерия?
   — Наверное. Но я бы все равно предпочла избежать сражения с фалангой.
   — Ладно, — не стал я спорить. — Не буду отдавать такого приказа.
   — Благодарю, — ответила Вирт. — Кстати, я вспомнила насчет нашей ночной операции.
   — А что тебя интересует?
   — Как ты…
   Меня спас бой барабанов, нам снова пришлось строиться в шеренгу.
   — Они атакуют, — сообщила Расча.
   — Мерзавцы, — проворчал я.
   Нэппер вскочил на земляной вал, его глаза сияли.
   — Снова конная пехота, — сказала Расча. — Приготовьте метательные копья.
   Вам нет никакого смысла слушать описание второй атаки или третьей. Мы остались в живых, но многие погибли. Вирт ранили в ногу, а я получил удар по лбу, который оказался бы смертельным, если бы в последний момент я не уклонился, лезвие задело меня плашмя, и я отделался синяком. После него перед глазами у меня все поплыло, и я смутно помню, что происходило дальше. К счастью, довольно скоро противник отвел своих солдат. Мы готовились к отражению четвертой атаки, когда пришел приказ об отступлении. Нэппер рассердился, а я испытал настоящее счастье.
   Подошла Расча и выдала мне новую шапку, поскольку я потерял свою во время боя, а Вирт, ковыляя рядом со мной, заявила, что с повязкой на голове я наконец стал похож на настоящего солдата. В ответ я отпустил парочку неприличных ругательств.
   — Лойош, я хочу, чтобы ты знал, — ведь ты должен быть в курсе всего, что со мной происходит, — у меня ужасно болят ноги.
   — Боюсь, ты меня обманываешь, босс. Все должны терпеть трудности, за исключением тех, кто зарекомендовал себя известными ворчунами. А у тебя появилась возможность жаловаться так, чтобы никто об этом не узнал.
   — Потому что я заранее позаботился о том, чтобы иметь терпеливого слушателя.
   — У меня появилась новая должность. Это повышение?
   — Конечно, Лойош. Твое жалованье только что удвоилось.
   — Ха.
   К счастью, наш марш начался довольно поздно, поэтому вскоре мы выставили пикеты и остановились на ночь. Полагаю, существует теория о том, как следует быстро разбивать лагерь. Может быть, именно в этом так хорошо разбирается Краун; не знаю.
   Я получил назначение во второй дозор, что давало возможность поспать около четырех часов, затем на четыре часа я заступал на пост, после чего оставалось еще полтора часа сна. Ночью, к моему великому удивлению, нас никто не атаковал. Я вообще не мог понять, почему мы сами не нападаем на неприятеля ночью. Может быть, драконы заключили между собой особое соглашение? Как, например, джареги, которые никогда не убивают своих врагов дома или на глазах у семьи. Выяснилось, что все упирается в искусство ведения войны, в котором я мало что понимаю теперь, а раньше и того меньше. Я почему-то считал, что хороший генерал похож на главу организации и между тактикой ведения сражения и, например, планированием убийства существует много общего. Позднее я понял, что ошибался. Впрочем, общего действительно много, но ничего полезного в сходстве я не нашел. Я разговаривал с Сетрой Лавоуд о Стене Склепа Барита и о кампании, которая нас туда привела.
   — Вы же знаете, у вас есть репутация, — сказал я. — Ну, всем известно, что вы прекрасный генерал. Вы множество раз были Главнокомандующим и…
   — И что с того?
   Мне пришлось подыскивать слова. Трудно сказать в лицо самой могущественной волшебнице и, возможно, величайшему генералу в истории, что на меня не произвело впечатления то, как она организовала кампанию. Она могла неправильно меня понять. Пробормотав что-то неразборчивое себе под нос, я наконец ответил:
   — Не знаю. Просто я маршировал, сражался, снова маршировал — и все это время ждал, когда вы сделаете какой-нибудь блестящий маневр, нанесете неожиданный удар или придумаете какой-нибудь трюк.
   — Сколько трюков ты используешь в своей работе?
   — Что? Ну… всякий раз, когда у меня появляется уверенность, что я сумею добиться успеха.
   — Я поступаю точно так же, — ответила Сетра Лавоуд.
   — Но обычно вы их не применяете?
   — Трюки, обманы, скрытые атаки, ночные нападения дают хорошие результаты, когда речь идет о небольших подразделениях. Взвод, может быть, рота, не более того. Как только под твоей командой оказывается более крупное соединение, возрастает вероятность неправильной передачи приказов. И даже во время самых простых атакующих операций шансов на ошибку значительно больше, чем при обороне, — а уж если ты задумал некую хитрость, тут и говорить нечего. Я предпочитаю защищаться.
   — Так вот почему мы оставались на прежних позициях или отступали даже после того, как одерживали победу?
   — Ты говоришь о тех стычках…
   — Стычках?
   — Ладно, Влад, о битвах, в которых вы побеждали. На самом деле, оставаясь на месте, вы не сумели бы удержать оборону. Форния не стал бы вас атаковать, если бы не имел полной уверенности, что со временем способен захватить ваши позиции. Мы стремились к тому, чтобы он следовал за нашими отступающими войсками.
   — Ну, тогда можно назвать это трюком.
   — Возможно. Если не считать того, что Форния прекрасно понимал мои намерения.
   — Но зачем же он делал то, что вы хотели?
   — Потому что он хотел того же самого. Форния пытался обойти передовые позиции моей армии, разделить наши силы, что поставило бы нас в весьма тяжелое положение. В некотором смысле получилась гонка. Мне нужно было удержать его войска до тех пор, пока все наши силы не выйдут на исходные рубежи. Форния рассчитывал прорвать нашу оборону и не дать войскам соединиться. Ну а потом, естественно, происходит большое решающее сражение. И как бы ты ни планировал, ничего нельзя предсказать заранее, пока две армии не сойдутся и не начнется битва. Даже если на бумаге твои позиции выглядят превосходно или абсолютно безнадежно, нельзя предсказать исход, пока не будет подан сигнал о начале сражения.
   — Хорошо, — кивнул я, пытаясь сформулировать следующий вопрос, но Сетра сама поняла, что меня интересует.
   — Причина, по которой мне часто удается побеждать, состоит в том, что я всегда обращаю внимание на детали. Чем больше возможностей удается предусмотреть, тем выше вероятность успеха.
   — Понятно, — сказал я. — Очень похоже на подготовку покушения. Насколько я слышал.
   — Несомненно. Нужно иметь четкий план отступления, надежную связь, ты должен хорошо представлять, как будут питаться твои войска, где следует разбивать лагерь, заранее тщательно изучить местность. А еще необходимо знать характеры своих офицеров, их силу и слабости, уметь выбирать главное из донесений разведки и грамотно использовать плоды каждой победы, не опускать руки при поражениях и так далее. Детали — вот что приводит тебя к миру.
   — К миру?
   — Мир есть цель любой войны. Разве ты не знаешь?
   — Ну…
   — Перестань, Влад. Пока не заключен мир, ты не одержал победы. Иными словами, не добился своей цели. С другой стороны, всегда полезно помнить, что пока не заключен мир, ты не потерпел поражения.
   — Пожалуй, я смотрел на эти вещи иначе.
   — Тебе не приходилось командовать армией.
   — Верно.
   — Еще одна причина, по которой я часто побеждаю, как мне кажется, состоит в том, что я очень агрессивна. Конечно, мне помогает моя репутация. Все думают, что я замечательный генерал, из-за чего враг боится проявлять активность, — и поэтому я такой замечательный генерал. — Сетра рассмеялась. — Обычно я всячески стараюсь заставить противника совершить просчет, после чего наказываю его. Часто самой страшной ошибкой является пассивность — недостаток, мне не присущий.
   — Активность в обороне?
   — Безусловно, Влад. В конечном счете войну начинает тот, кто занял оборону.
   — Не понимаю. Вы хотите сказать, что войну с Мароланом начал Форния?
   — Конечно. Он занял оборону — вот почему я стремилась заставить его атаковать.
   Я покачал головой:
   — И все-таки я не понимаю, почему сторона, занявшая оборонительные позиции, начинает войну.
   — Все достаточно просто. Тот, кто нападает, не хочет войны. Он завоеватель. Если защищающаяся сторона не станет ему препятствовать, то войны попросту не будет.
   — Хм-м… Сетра, мне кажется, в ваших рассуждениях есть противоречия.
   — Вовсе нет. Они противоречат интуитивным соображениям, но не более того.
   Я обдумал ее слова, вспомнил сражения, отступления и долгие марши, а потом заявил:
   — Убийство проще. Насколько я слышал.
   Она улыбнулась и ничего не ответила.
   Но наш разговор, как я уже говорил, произошел спустя несколько месяцев после войны. А в тот момент я сидел в лагере вместе со всеми остальными, ходил в дозоры, маршировал и жаловался. Я вспоминаю о том периоде как о «долгом марше», хотя мне не раз давали понять, что он был долгим только по моим стандартам. Мне точно неизвестно, в какой именно местности мы побывали — я не раз хотел найти карту и проследить по ней наш маршрут, — но Восточная река постоянно оставалась слева, Восточные горы справа, а мы перемещались на север.
   Потом наступил день, когда без всякой видимой причины мы повернули обратно и двинулись на юг, практически по своим собственным следам. Причем никого, кроме меня, это не возмущало, но я пришел в такую ярость, что отыгрался за всех. Мои ядовитые замечания встречались равнодушным пожатием плеч и недоуменными улыбками. В конце концов я перестал бурчать.
   Погода по большей части оставалась сухой и холодной. Холод меня не слишком беспокоил, поскольку на марше трудно замерзнуть, однако довольно быстро выяснилось, что сухая погода не многим лучше дождей. Перемещались мы в основном по дорогам, передовые части поднимали ужасную пыль, которую мы глотали. Мы шли сквозь такую густую пелену пыли, что приходилось надвигать шапку на самые глаза и стараться держать рот закрытым — что удавалось нечасто, поскольку нос был постоянно забит. Некоторые солдаты закрывали рот и нос носовыми платками, но тогда дышать становилось почти невозможно, и я отказался от этой затеи. Периодически кто-то творил заклинание, вызывая ветер, чтобы дать нам хотя бы небольшую передышку, и даже я принял посильное участие, но ветер нельзя поддерживать постоянно — иначе может наступить серьезное изменение погоды. Вскоре капитан наложил на наши заклинания запрет, заявив, что «это противоречит конечным задачам, поставленным перед бригадой».
   Разнообразие вносили лишь рейды противника, обычно направленные против наших обозов, тянувшихся в нескольких милях позади. Мы узнавали о них, когда нам неожиданно приказывали остановиться, занять боевую позицию, после чего оставалось только ждать. Через некоторое время следовала команда строиться в колонну, и мы маршировали дальше.
   Однажды мы получили приказ повернуться спиной к реке. Теперь мы направлялись к горам. Появилось ощущение срочности, возможно, слово цель подходит лучше, но я не знаю, откуда оно возникло. Мы поднимались все выше, становилось холоднее. Перед нами угрожающе высились Восточные горы. Казалось, мы направляемся к одному из пиков, высокой, рыжеватой и абсолютно голой скале.
   Как-то вечером, перед самым заходом солнца, мы остановились в нескольких милях от него, и я заметил, какие крутые у него склоны. Возникало ощущение, будто они поднимаются вертикально вверх, а вершина теряется за облаками.
   Удивительное дело, я узнал пик только на следующий день, когда после двухчасового марша мы достигли его подножия и Лойош с воплем нырнул ко мне под плащ, а я посмотрел по сторонам и пробормотал:
   — Будь я проклят.
   — Тогда постарайся, чтобы тебя не убили, — заметила Вирт. — Что с тобой?
   — Я знаю, где мы находимся.
   — Прекрасно. И где же?
   — Скала, — ответил я, — называется Склепом Барита.
   Она кивнула и огляделась: вокруг высилось несколько холмов, а на юго-западе расстилалась плоская равнина, заросшая низкой травой. За ней поднималась высокая гора. И я вдруг представил себе воинов, которые устремляются со склонов на равнину.
   — Хорошее место для сражения, — сказала Вирт.

ГЛАВА 13. СОЛДАТСКАЯ КАША

   Всего несколько минут назад до меня доносился шум сражения. Сейчас он стал ужасающим. Меня охватило ощущение, будто я должен что-то немедленно предпринять, но я лишь стоял и чего-то ждал — как и Форния. В результате мне удалось выиграть время и немного подумать. А вот чего добился Форния? Почему он позволил мне, своему врагу, так долго стоять перед ним?
   Может быть, тоже тянул время? Зачем? Единственное, чего он мог дождаться, так это приближения сражения, для чего? Я бы отдал целые миры за то, чтобы узнать, что на уме у Форнии. Я хотел…
   Я сделал быструю проверку. Да, блок против телепортации оставался на месте. Но… Может быть.
   Время. Мне требовалось время, чтобы узнать, зачем Форния тянет время. Ну, что ж, возможно, он сам даст мне ответ.
   — Что вы станете делать, когда они окажутся здесь? — спросил я.
   — Увидишь, — ответил он.
   — Вы полагаете, я буду стоять и ждать?
   — Делай что хочешь.
   — Крейгар!
   — Влад?
   — Крейгар, мне нужен Деймар. Немедленно.
   — Деймар?
   — Срочно.
   — Э… как мне?
   — Я покажу тебе, где нахожусь, ты передашь Деймару и предупредишь, что здесь установлен блок против телепортации.
   — Как он пройдет через блок?
   — Будь я проклят, если знаю. Но он говорил…
   — Да, от него всего можно ожидать. Насколько я понимаю, дело не терпит отлагательства.
   — Да, именно.
   — Я посмотрю, что можно сделать.
   — Поторопись.
   Да, Деймар. Возможно, он сумеет мне помочь. Мне совсем не хотелось к нему обращаться; то, что он сделал во время нашей последней встречи, не доставило мне удовольствия. Когда?.. Две недели назад? Меньше? Невозможно. Я успел принять участие в трех сражениях, промаршировал через половину мира сквозь дождь, грязь и пыль и пришел сюда: к Стене Склепа Барита.
 
   Сначала ничто не говорило о необычности нашей очередной остановки, если не считать того, что было еще слишком рано. Однако никто не спешил отдавать приказ о подготовке оборонительных сооружений, и у меня не имелось оснований полагать, что именно эти позиции мы будем защищать. Позднее я узнал, что по первоначальному плану наша бригада должна была участвовать во фланговой атаке на армию Форнии, но потом, когда в самую последнюю минуту Сетра узнала, как Форния развернул свои войска, она от него отказалась.
   «Разворачивать». Военное слово. Я узнал его от Сетры. Нужно обязательно использовать его в присутствии Крейгара, чтобы посмотреть на его реакцию.
   Вирт и Элбурр выкопали яму для костра, пока я и Нэппер устанавливали палатку.
   — Деревьев нигде не видно, — сказал Элбурр.
   — Значит, мы замерзнем? — спросил я. Они ничего мне не ответили.
   — Фургоны подойдут часа через два, — заметила Вирт. Я вопросительно посмотрел на Нэппера.
   — Уголь, — пояснил он.
   Я почувствовал себя глупцом и больше ничего не сказал.
   Мы разбили лагерь, но я продолжал посматривать в сторону горы, склоны которой уходили за облака. Изредка над нами пролетали гигантские джареги, и Лойош торопливо нырял под мой плащ. Стена посвящена памяти Барита, и до тех пор, пока она будет стоять, всякий, кто ее увидит, вспомнит о нем. Тронет ли это самого Барита? Как обидно и какая ирония, что он так и не узнает, что в его честь названа скала.
   Впрочем, мне Барит никогда не нравился.
   Три часа спустя возле нашей палатки горел костер, а в котелке кипятилась вода. Элбурр приготовил нечто, носящее название солдатской каши, которая состояла из множества галет, брошенных в кипящую воду вместе с остальным пайком и черной патокой. Вкус получился бы отвратительным, но он добавил немного базилика, грибов, мускатного ореха и каких-то корешков — где он умудрился все это раздобыть, неизвестно. Вышло совсем не плохо. Мы хвалили его стряпню до самого вечера.
   Нам пришлось заступить в дозор ранним вечером, благодаря чему удалось хорошо выспаться ночью, к тому же довольно скоро выяснилось, что врага поблизости нет. На следующий день солдаты нашей роты начертили поле для игры в мяч, обмотали толстым слоем веревок подходящий камень и сыграли веселый матч. Остальные подбадривали участников криками и непристойными шутками. В результате пострадавших оказалось меньше, чем после полномасштабного сражения, но вполне достаточно, чтобы вызвать возмущение Крауна и ротного лекаря.
   А я принял решение больше никогда не вступать в честную схватку с Дортмондом. Ничего личного, я вообще не склонен вступать в честную схватку с кем бы то ни было. Вечером опять играли в кости, кто-то достал свирель, парни горланили песни — ужасно фальшивя, а Элбурр снова приготовил солдатскую кашу.
   Потом я нашел Расчу, Вирт, Данна и Элбурра, которые изучали ровное поле, окруженное горами.
   — Вот где они будут, — сказала Расча. — Они расположатся между горами Дориан и Смокер и постараются остановить нас.
   — Если мы будем сражаться здесь, — заметил Элбурр.
   — Да, конечно, — согласилась Расча. — Но сержант дал мне понять, что в ближайшие дни нам не придется менять дислокацию.
   — Я полагаю, что мы останемся здесь, — вмешалась Вирт. — Вот только не понимаю, почему мы сами не заняли эту позицию между горами.
   — Ты у нас эксперт, — проворчала Расча. — Что ты думаешь?
   — Единственная причина, которая могла помешать наложить нашему капитану свои загребущие руки на эту позицию, приказ сверху.
   — Хорошая мысль, — улыбнулась Расча.
   — Вы слышали? — вступил в разговор Данн. — Мы получили приказ сверху?
   — Только слухи, но они до меня дошли.
   — Но почему?
   Расча повернулась к Вирт и слегка поклонилась.
   — Чтобы вызвать атаку. Именно по этой причине мы не стали рыть траншеи. Сетра хочет, чтобы они нас атаковали, и пытается сделать такое решение максимально привлекательным.
   — И они попадутся на ее уловку? — спросил я.
   — Дело не в этом, — ответила Вирт. — Они знают, как мы расположили свои войска. Если мы предлагаем им сражение на выгодных для них условиях, они его примут.
   — Но тогда в тяжелом положении окажемся мы.
   — Все не так просто, — возразила Вирт.
   — Тогда не пытайся мне ничего объяснять, — проворчал я и отошел в сторону.
   Погода выдалась настолько приятной, что думать о сражении не хотелось. Ветер принес с гор прохладный воздух, но было не холодно и достаточно сухо, наконец-то у нас появилась возможность отдохнуть от пыли. Я подошел к Дортмонду, который, вытянув ноги, сидел в своем любимом кресле и курил трубку. Приоткрыв один глаз, он проговорил: