Страница:
- Я все-таки думаю, что мой вариант пути самый удобный и эффективный. И кроме того он сухопутнее других, а это в дальнем регулярном сообщении очень важно.
- Что ты смотришь на меня жалобными глазами. Не возьму. Вообще ваш век кончился. Это последние корабли доживают свой век, сейчас все больше идут одноместные, двухместные. Тут повара, буфетчика, журналиста не возьмешь. Иди, Лазарь, по морским делам.
Я сказал, что собираюсь поднять два дела - батисферу и экспедицию к Юному полюсу. Ко второму делу он отнесся очень скептически, а первым сильно заинтересовался.
- Это - настоящее дело. А как, а что?
- Счастливец вы, - сказала Валентина Андреевна, - каких чудищ увидите.
- Вот только трудно рассчитать конструкцию.
- Не думаю, - сказал Володя - кислородное питание - ерундовое дело, быстро можно сделать. Стенки, чтобы не раздавило - тоже технически мы в силах. Это дело реальное. Молодец, держись.
Сообщил ему о письмах, требующих запретить знатным людям испытывать машины. Он заволновался неподдельно:
- Это неправильно. Мы накопили огромный опыт. Полет на серийных машинах безопасен и необходим нам в качестве тренажа. Полет на опытных опасен, конечно, но для нас - менее опасен, чем для других. С нами меньше может приключиться в воздухе. Ну, соотношение -примерно - 30 к 70. Лишить нас серийных полетов - это значит выбить из формы, снизить квалификацию, заставить застыть.
Деньги мы получаем за серию, но это ерунда. Мне вон сколько раз предлагали с сохранением среднего занять пост директора и прочее. Нет, ты меня расстроил, неприятный осадок.
27 февраля
Сегодня утром, в 11 часов, мне позвонили о том, что умерла Крупская. Лишь вчера мы отмечали ее 70-ти летие. 23-го Железнов договорился с ней о моем приеме - я должен был написать "В гостях у Крупской". Она отнекивалась:
- Не люблю я юбилеев.
Приехал в редакцию - позвонил Тюркину. Он рассказал, что 24-го в Архангельском она почувствовала себя плохо. Ее привезли в Кремлевку, 25-го она была без сознания. 26-го пришла в себя, говорила о политпросветработе, собиралась написать в "Правду" статью о воспитании молодежи. Говорила врачам:
- Уж как вы хотите, а на съезд я обязательно поеду!
Я составил план, договорился с Ровинским - две полосы.
Позвонил Жемчужиной:
- Твердо не обещаю. Слишком свежа еще рана.
Но написала.
Позвонил Бадаеву:
- Хорошо, Сколько? Попробую.
И несколько раз потом звонил - подошла ли?
Позвонил Кржижановскому. Он всю ночь провел около нее. Говорил измученным голосом:
- Не могу.... Вы же должны понять меня.. Такое несчастье... Для "Правды"... Ну хорошо, это мой долг... Если справлюсь с собой, напишу.
И написал очень тепло.
Пришла делегация старых большевиков. Живая история партии. Принесли короткую заметку со многими подписями. Долго расшифровывали фамилии. Возглавляли делегацию НарКомХим могучая двухорденная Швейцер и ....
- Это -такой-то. Фамилия? А это разве не фамилия? Ах, да, это партийная кличка. Нет, фамилии его не знаем. Имени, отчества тоже не знаем.
Потом всю ночь звонили, присоединяли подписи. Старый большевик Моисеев, на квартире которого Ленин и Крупская жили в Женеве, Пискунова - ведшая с Крупской шифрованную переписку и другие.
Кончили в 7 утра.
10 марта
Сегодня открылся XVIII съезд ВКП(б). Я дежурил по отделу и по считке. Мобилизовали еще 15 человек на это дело. Доклад Сталина был сдан в набор очень быстро, примерно через час-полтора после окончания его выступления на съезде.
Часиков в 8 утра мы начали считывать по полосам с оригиналом и ТАССом. И несмотря на усиленную корректуру, нашли довольно много ошибок и опечаток. Затем считывали в машинных оттисках. Моя полоса - первая - зажглась в 10-40. Окончили номер в 11-40 дня. Итого разбирали 24 часа без перерыва.
В ночных разговорах вспомнили интересный факт, облетевший в свое время всю летную Москву.
Во время Дня авиации в Тушино в 1936 году летчик А.Алексеев решил блеснуть. Он вошел в штопор, с тем, чтобы из последнего витка сесть, не выходя из штопора. Маленькая неточность (он потом объяснял мне, что нога соскользнула с педали) и самолет вмазал в реку. Машина была разбита.
Алексеева вытащили Он сразу подошел к стоявшим на трибуне Сталину и Ворошилову (которые с явным волнением и тревогой следили за этим происшествием) и четко доложил под козырек:
- Товарищ народный комиссар, летчик Алексеев разбил машину по собственной вине.
Сталин прервал его, сказал, что тут вины особой нет, что летчик знал о том, что за его полетом следят видные люди, и волновался. В общем, успокоил.
Через некоторое время кто-то из осоавиахимовских деятелей докладывал т. Сталину о разных делах. Сталин вдруг спросил:
- А что поделывает тот летчик, помните, который упал в реку?
- Алексеев? Летает.
- Передайте ему мой привет.
Осоавиахимовские чинуши решили перестраховаться и показать бдительность:
- Но он, тов. Сталин, сын торговца (или кулака)
Сталин нахмурился:
- Ах, так? Тогда передайте горячий (или сердечный) привет!
11 марта
Сегодня давали отклики на доклад Сталина. Мобилизовали писателей. Написали они плохо, не умеют писать для газеты. И знают это, но скрывают.
Л. Никулин был в Промакадемии им. Сталина.
- А, - говорю ему, - у советской интеллигенции..
Он вдруг вскинулся.
- Ух, хорошо, что Вы мне напомнили. Я забыл об этом указать.
И добавил затем смущенно:
- Знаете, не блестяще получилось. Тематика незнакомая: промышленность. Я ее не знаю.
Конст. Финн{55} позвонил Лежневу{56} и спросил, нельзя ли отдать свой опус прямо Железнову.
- Почему?
- Да Вам чтение не доставит удовольствия.
И верно. Он был на "Красном пролетарии" - инициаторе предсъездовского соревнования, а никаких мыслей выразить не мог. ТАСС дал лучше.
ДНЕВНИК СОБЫТИЙ 1939-1940 г.
Аннотация: Старт стратостата "СССР-3" Прокофьева, его падение. Отлет Леваневского, его посещение редакции перед полетом. Пропажа его самолета. Встречи и разговоры с Папаниным, Коккинаки, Беляковым, Байдуковым, Молоковым. Застрелился Прокофьев. Отлет Коккинаки в Америку. Гибель Серова. Гибель Мошковского. Гибель Алексеева. Гибель Хользунова. Открытие ВДНХ. Начало 2-ой мировой войны, война с японцами. Действия в Западной Белоруссии, Эстонии и Польше. Приезд Риббентропа в Москву, пакт с Молотовым. Гибель Супруна. Напряжение с Финляндией, начало войны. Гибель Головина и Пионтковского. Война в Европе.
Тетради № 14-15 16.03.39- 18.05.40
16 марта 1939 г.
Старт стратостата "СССР-3".
После многих фальстартов, когда мы уже почти перестали верить в реальность этой затеи, Прокофьев вдруг как-то ночью позвонил мне и сообщил, что вылет разрешен и через несколько часов они летят.
Я, Галин и еще кто-то немедленно поехали туда. С вершины Поклонной горы мы увидели яркое зарево прожекторов, рассекающих ночную тьму. Сомнений не было. Мы мчались туда.
Приехали. Пропуска уже были готовы, привезли с собой свежие номера "Правды". Прокофьева и его экипаж я застал уже на поле. Он взял газеты и засунул их за какой-то прибор в гондоле. Ветер, насколько помню, был слабенький. Гигантский баллон быстро наполнялся.
- Мехлис приедет? - спросил меня Георгий.
- Обещал.
Во время предыдущих стартов Прокофьев разработал систему второго старта, т.е. систему двойных строп, вытягивающихся на полную длину лишь на высоте нескольких десятков или сотен метров. Это позволяло уменьшать при старте высоту всего сооружения. Сие было очень важно, так как каждые несколько десятков метров высоты возносили купол баллона в более высокий слой воздуха, где всегда был ветерок.
Кроме того, была приспособлена особая сетка на баллон, облегчающая наполнение стратостата водородом, придававшая баллону большую неподвижность. Снималась она выдергиванием одной веревки. Сетка неоднократно испытывалась при наполнении судов и неизменно давала хорошие результаты.
А тут вдруг заело. Наполнение закончилось, надо лететь, а сетка не слазит. Послали одного красноармейца на прыгуне посмотреть в чем дело. Он взвился вверх и на высоте 50-60 метров вдруг сиденье под порывом ветра выскользнуло из-под него. Все ахнули. По счастью парень успел уцепиться за одну стропу. Внизу немедленно раскинули и растянули брезент. Но он благополучно спустился.
Послали другого. Какого-то чуваша. Разувшись, он взял в зубы нож и полетел. Забрался наверх, разрезал заклинившую веревку. Опустился вниз. И тут выяснилось, что раскрытый ножу он забыл наверху.
Снова несчастье. Прокофьев рвал и метал. Послали третьего и он привез нож. Георгий долго расспрашивал его - не заметно ли каких-нибудь разрезов, разрывов на оболочке. Все было в порядке.
- Экипаж в гондолу! - приказал стартер.
Они влезли. Началось взвешивание. Прокофьев из окна командовал отлетом, убавлял запас балласта. Наконец, все в прядке. Из люка высовывались Прилуцкий и Семенов. Наш фотограф хотел снять всех троих. Я попросил их соединиться. Они поморщились торопясь, но исполнили просьбу.
Георгий вылез, простился. Мы расцеловались Я ему напомнил о радиограмме в "Правду", передал заранее заготовленный мною текст и текст приветствия.
Уже рассвело.
Раздались обычные команды.
- Дай свободу!
- В полете!
Прокофьев стоял на крышке цилиндрического ствола гондолы, держась за стропы. Под аплодисменты всех стратостат начал подниматься.
- Есть в полете! - крикнул Прокофьев.
Его несло на лесок, по направлению к Москве. Над леском части он вдруг начал немного снижаться, очевидно, попав в какой-то поток. Ребята стравили немного балласта и шар снова пошел вверх.
Я отошел к окошку радиостанции.
- Связь есть! - обрадовано крикнул мне радист.
Шар поднимался. Мы гадали -сколько у него высоты.
- 500.
- 600.
- 700.
- Несет прямо на Москву. Вот москвичи насмотрятся.
Вот они дали воздушный старт. Мы видели, как гондола сразу опустилась вниз и стратостат вытянулся. Что-то он начал снижаться. Потянулся дымок выпускаемого балласта.
- Это он динамического удара, - сказал стоявший рядом начальник ЦВС.
Но шар все снижался, быстрее, быстрее. Почуяв неладное, я стремглав кинулся за ворота, к своей машине. Через мгновение услышал команду Украинского:
- Все к машинам, к стратостату. Аварийку и санитарку срочно!
Вскочив в свою машину, я крикнул шоферу вперед. Он уже, видя в чем дело, держал ее на газу. Мы ринулись впереди всех по шоссе. И вдруг мостик под нами сел. Машина увязла. Остальные потянулись через лес.
А стратостат падал Больше всего я боялся пожара. Выскочив из машины, я побежал по шоссе. Мимо мчался кто-то из знакомых авиаторов. Он чуть притормозил и я на ходу всочил.
Стратостат упал на территории спортивной площадки поселка соседнего завода. Мы проломились скозь толпу. Она наседала. Я прикрикнул на растерянных милиционеров и красноармейцев - они начали оттеснять, заключили кольцо рук.
Оболочка, повиснув на деревьях, медленно оседала. Гондола лежала на боку. Ивовый амортизатор с одной стороны был сбит и смят до тела гондолы. Видимо, удар был весьма солидным. Но укрепленные на гондоле приборы и колбы для взятия проб воздуха не пострадали. Люки были открыты. Заглянув, я увидел, что приборы, вроде, целы. За одним из них я увидел привезенные мною номера "Правды". Они лежали так, как их положил Прокофьев.
Прокофьев лежал на земле, раздетый, без комбинезона, сапоги сняты. Он приподнялся на одной руке и попытался закурить. Возле стоял бледный и растерянный Украинский.
Георгий, увидев меня, знаком подозвал.
- Как ты себя чувствуешь? - кинулся я к нему.
- Ничего, сойдет, жив. Как ребята? Позвони, Лазарь, сейчас же в Кремлевку, пусть пришлют врачей. Скорее!
Мимо меня на руках пронесли Семенова.
- Где телефон? - спросил я милиционеров.
Они мне сказали, что ближайший есть в клубе. Я перемахнул через несколько заборов. Нашел клуб. Он был закрыт на замок. Заглядывая в окна, я увидел в одной комнате телефон. Рядом со мной бежал милиционер. Я высадил стекло и влез. Он за мной.
Я позвонил в Кремлевку. Сообщил что и где. Сообщил в институт Склифосовского. Там только спросили тревожно:
- Живы?!
Затем позвонил дежурному по НКВД.
Пока добирался обратно, стратонавтов увезли в заводскую поликлинику. Мы кинулись туда. Врач растерянно и волнуясь сообщил, что их уже отправили в Кремлевку.
- Как их самочувствие?
- Прокофьев ничего.. У него, как будто, все цело. Семенов без сознания. Прилуцкий жалуется на боль в спине - видимо, повреждены позвонки.
Мрачные мы уехали в редакцию. На следующий день (или через день) было опубликовано коротенькое сообщение об аварии.
Через несколько дней я добился разрешения повидать стратонавтов. Приехал в Кремлевку. Встретили они меня радостно. Прокофьев с Прилуцким лежали в одной палате. Прилуцкий мог лежать только на животе, Георгий немного вертелся. Оказалось, что больше всех пострадал Прокофьев. У него были повреждены два позвонка, появилась временная атрофия кишечника, разбита ступня. У остальных - смещены позвонки, треснуты ребра.
Прокофьев расспрашивал меня о подробностях, видимых с земли, затем рассказал:
- Случилось это на высоте 1200 метров. Мы начали падать. Очевидно, при втором старте как-то задели веревку разрывного. Балласт не помогал. Могли бы выброситься с парашютами, но в таком случае стратостат и приборы пострадали был, а так мы до последней минуты задерживали падение и все сохранилось в целости.
Потом зашел к Семенову. Он лежал в отдельной комнате, в довольно мрачном настроении.
- Боли сильные, - сказал он. - Больше меня беспокоит, что не смогу летать. Врач говорит, что повреждения серьезные.
Я рассказал ему о разговоре с Прокофьевым.
- Чепуха, - ответил Семенов. - Мы выброситься не могли. Слишком долго пришлось бы выбираться, а высота небольшая. Ведь мы сначала думали, что снижение временное и его удастся остановить. Пока пытались - потеряли несколько сот метров. Прокофьев мог выброситься - он стоял наверху, на раструбе, но, очевидно, один без экипажа не захотел.
Пробыли они в больнице несколько месяцев.
18 марта 1939 г.
Надо вспомнить отлет Леваневского 12 августа 1937 года.
В те месяцы, которые предшествовали старту, Леваневский частенько заходил в "Правду". По делу и без дела. Не ладится дело с мотором - идет сюда, нечего делать - сюда, хочет поехать в парк ЦДКА - тоже. Появлялся он обычно с Левченко. Просил принести нарзана или боржома, шутил, что редакция бедна и он ее разоряет своей жаждой.
Как-то он приехал вместе с Левченко и Кастанаевым к Мехлису. А у меня в это время сидели Беляков и Байдуков. Вот бы их снять! - мелькнула мысль. Поздоровались они прохладно. Лишь Левченко был рад повидать друзей.
Беляков предложил:
- Давайте снимемся старыми экипажами, двумя экипажами (Байдук и Беляков были в первом экипажа Леваневского в 1935 году).
Сигизмунд поморщился. Все нажали. Пошли, снялись.
Леваневский был очень недоволен ходом подготовки. Все ему не нравилось. Да и впрямь так, что-то не ладилось. Шалили моторы, летели патрубки. Он приезжал, жаловался Мехлису, ругал на все корки Туполева.
В подготовку к отлету я включился за несколько дней до старта. Кастанаев и Левченко, а также механики, в это время жили в Щелково, Леваневский наезжал. Около него все время крутился Оскар Эстеркин, пытавшийся полететь с ними. Леваневский тянул.
Как-то в Щелково мы сидели вдвоем с Сигизмундом, обедали. Он мне изливал душу:
- Я не понимаю, зачем нужно ему лететь. Ну что он будет делать? Кроме того, мы ко всему должны быть готовы. Представьте, придется сеть. Ведь это -лишний рот, притом совершенно бесполезный, не умеющий ничего делать. И такой же нытик, как я.
Мы говорили о подготовке, о Лос-Анджелесе, об авиации. Обсуждали полеты Чкалова и Громова. Он с явным недоверием относился к их сообщениям о том, что на 6-7 тыс. встречали облака.
- Я не верю этому. В Арктике не может быть высоких облаков. Я много летал там, изучал по всяким источникам. Когда вы летели к полюсу - вы ведь шли над облаками?
- Да, неоднократно.
- А какая была их высота?
- Не больше 2000- 2500 метров.
- Вот видите, тут что-то не так.
К разговору об Эстеркине он возвращался неоднократно, причем с явным раздражением. "Он думает, еби его мать, что это так просто". Как-то он весьма прозрачно намекнул мне, что с большей готовностью взял бы меня.
Много говорил я с Виктором Левченко. Мне нужно было написать его литературный портрет, помочь в статье о трассе. Виктор рассказал мне биографию, привел наиболее интересные факты, дал для статьи навигационный план (я его переписал, это можно использовать для диалога). Очень интересовался, как выглядят сверху острова ЗФИ, где аэродром на Рудольфе.
- А туманы там часто?
- Да. Тогда там нужно садиться около зимовки.
- А там как сядем? Корабль большой!
- Головин садился на Рудольфе. Думаю, сядете.
- А ну, нарисуй план.
Я нарисовал.
- Откуда заход легче и удобнее?
Показал.
- А как льды у полюса?
За несколько дней до старта они совершили длительный (кажется 10-ти часовой) полет. Леваневский остался недоволен своим пилотом.
- Знаете, - жаловался он мне, - он боится летать в облаках. Старательно обходит каждое облако. Я его силой заставлял входить в облачность. Нет, это не то.
- Почему же вы его взяли?
- Да я не знал. Мне сказали, что он родился с этой машиной, лучше всех знаком с ней. Мне все равно было кого брать, я и согласился.
С другой стороны и Кастанаев не был в восторге от командира и говорил мне:
- Он белоручка. Машину не водит, а только командует. Часть даже без него летали. Куда это годится. Я ему взлет не доверю - сам буду отрывать.
Они улетали вечером, для того, чтобы садиться в Фербенксе в светлое время. Днем, за несколько часов до старта я заехал к ним. Левченко и Сигизмунд сидели запершись и что-то обсуждали. Я зашел к Побежимову. Григорий Трофимович укладывал вещи.
- Ты что такой невеселый? - спросил я его.
- А чего веселиться, - ответил он.
- Василий Сергеевич просил тебе привет передать.
- А, спасибо! - он улыбнулся. - Вот это был командир. Повезло тебе с ним летать. Ешь яблоко.
Скоро все были на аэродроме. Машина стояла уже на горке. Мы лежали на траве втроем - Левченко, Байдуков и я. Байдуков весело рассказывал о парижских впечатлениях, об американских любителях сенсации.
- Ты возьми серебряных денег раздавать - они прямо передерутся.
Виктору идея понравилась. Он заставил нас вывернуть карманы и собрал рублей шесть мелочи. Принесли папиросы "Заказные". Витя дал нам по одной, остальные отнес в самолет, обрезав наши аппетиты:
- Не балуй!
Подошел Ушаков и Леваневский. Сигизмунд был оживлен, отлично одет, пиджак накинут на плечи.
- Пойдем, покурим. - предложил Леваневский.
- Я только что курил.
- Ну еще одну, последнюю.
Мы спустились с горки. Ушаков задумчиво сказал:
- Завидую я вам, Сигизмунд Александрович.
- Ничего, Георгий Алексеевич, мы еще полетаем. Вот вы бы мне погодку дали хорошую.
- Сейчас неважная, Сигизмунд Александрович.
- Ничего, пролезем. Больше ждать нельзя. Будет еще хуже. Или лететь, или откладывать до будущего года.
Поднялись наверх. Леваневского окружили иностранные корреспонденты. Он коротко информировал их, ответил на вопросы, сообщил, что намерен лететь дальше в Нью-Йорк.
Приехал Мехлис. Поздоровались. Мехлис напомнил ему об обещании корреспондировать, попросил в Фербенксе взять на борт Хвата.
Сигизмунд поморщился:
- Если вы настаиваете, я возьму. Мне бы не хотелось.
Мехлис настаивал. Леваневский согласился.
Наступило время отлета. Я передал Левченко письмо для Хвата, попросил передать на словах о моем разговоре с Чкаловым по поводу Хвата. Мы обнялись, расцеловались.
В 6 часов 15 минут они улетели.
Многие подробности надо взять из отчета, напечатанного 13 августа, из навигационного плана, статьи Левченко и нашего опуса "Как они готовились"он так и не увидел света.
А потом потянулись дни в штабе, бессонные ночи, подготовка и отлет экспедиций на поиски. Я просился лететь, не разрешили.
4 апреля
Сегодня дежурил по отделу. Днем нам стало известно, что вчера Сталин, Молотов, Каганович, Берия, а днем раньше - Ворошилов и Микоян осматривали в Кремле новые автомашины ЗИСа: "ЗИС-102" (фаэтон), "ЗИС-15", "ЗИС-5" (с дизель мотором). Обычно они смотрят очень придирчиво и внимательно. Можно вспомнить, как взыскательно осматривал Серго Орджоникидзе "Л-1".
Я немедленно послал Богорода сделать окно о новых машинах.
Немного позже мы узнали, что сегодня строительство с/х выставки посетил В.М. Молотов. Я послал Дунаевского выяснять. Он приехал и рассказал: Молотов очень внимательно осмотрел все и выругал строителей. Он указывал, что они слишком увлеклись внешним оформлением, забыв о том, что выставка сельскохозяйственная и это должно на все откладывать генеральный отпечаток.
- Почему над павильоном "Сибирь" вы устанавливаете скульптуру горняка? Не надо. Надо показать, что это - вторая житница Советского Союза.
Много он дал таких указаний, всячески подчеркивая целевую направленность выставки.
- Не давайте воли архитекторам, не идите у них на поводу. Они мудрят, а происходит это потому, что не знают сельского хозяйства.
Был вчера у Папанина. Долго разговаривали. Он делился планами. Бушевал, что готовность к навигации только 18%.
- Сейчас всех разгоню, а план выполню! В море пойду сам, на "Сталине". Буду командовать на месте.
- А что с ВАИ?
- Закрыто. Создали вместо него Управление Гидрографии Северного Морского пути. Это же Сталинская трасса! И нечего мудрить! Изучать все и вся, надо изучать трассу, притом круглый год.
Сидел на днях у Алексеева. шаман страшно возмущался, что отменили экспедицию к "Седову":
- Очень уж машины хорошо были подготовлены. Впервые готовились по-настоящему.
Зашел разговор о Карском море. Я выразил подозрение на землю на севере "Мелководья Садко". Алексеев поддержал:
- Я не сторонник неизвестных земель. Но там допускаю. А, кстати, Лазарь Константинович, нет ли у вас идеи хорошего полета?
- Есть, на Южный полюс.
- А к чему бы это?
- Ну это херня. Я не сомневаюсь, что специалисты напишут тома в обоснование научного значения, но практически полагаю, что в подсчете количества чертей на острие иголки смысла больше, чем в этой экспедиции.
- Ну по Полярному кругу.
- Это - моя идея. Но сейчас, после Норд-поля это ничего не даст. Придется, видимо, опять в Карскую мотнуть.
Говорил сегодня с Громовым.
- Замотался. Чем ближе к делу - тем больше работы и сложнее. Повернуться некогда. Вот только на охоту собираюсь поехать отдохнуть.
Разговор с Коккинаки:
- Володя, как перспективы?
- Ох, темен горизонт. Темный-темный.
Разговор с Прокофьевым:
- Пойдут скоро несколько шариков на рекорд.
- А ты?
- Я веду дело так, чтобы к 10 мая все было готово. А там дождемся хорошей погоды - и наверх.
- А я?
- Будешь, будешь плевать на тропосферу.
- Егор, вышла твоя книга о Чкалове. пишу рецензию.
- Хорошо. Только напишите, наконец, что у меня плохо. А то все хвалят без оглядки. Никакой пользы. Вот тут один паренек мне написал домой критическое письмо. так у нас с ним такая переписка завязалась любо-дорого.
19 апреля
Приходится записывать сразу за несколько дней. Числа 8-го я был с Зиной у Кокки. Сидели, играли в преферанс, Володька темнил, садился в темную. Принес я ему мои книги. Перекинулись парой слов:
- Ну как горизонт?
- Темен пока по-прежнему. Тяжело с весом. Ильюшин уперся как бык. Вот сегодня пересчитывали - может не хватить.
- А погода?
- Не говори, - он сдал карты. - Сегодня получили погоду. Раз в сто лет такая бывает. Попутный ветер на всем протяжении. Понимаешь, что это такое? Правда, погода была нелетная.
- Совсем, или....?
- Почти совсем. Но, конечно, лететь все-таки можно было бы. Но очень тяжело.
Через несколько дней я позвонил ему, сообщил, что собираюсь ехать в командировку.
- Куда?
- Астрахань, Махачкала, Туркмения. Не придется ли мне получить телеграмму: "Возвращайся, сукин сын!" ?
- Все может быть, Лазарь. Рекомендую, тогда мотай на самолете.
- А давай сделаем так: если состоится, ты за мной по пути заедешь.
Смеется:
- Нет, не по дороге.
- Так выходит или нет?!
- Видишь ли, по расчетам туго, так я решил сам слетать, проверить в воздухе.
- А сейчас что делаешь?
- Лежу. Уже несколько дней - ангина. Скажи людям - не поверят. Ну, играю еще в шахматы.
Заехал к Байдукову. Было сие числа примерно 12-го. Он прочел мне статью к 5-ти летию звания Героя. Слабенькая. Я ему это сказал. Не понравилось.
Первым делом спросил: привез ли я ему давно обещанную книгу "На вершине мира" ( "иначе статьи не дам"). Привез. Надписал.
- То-то! - с прятал книгу в шкаф.
Кабинет у него большой, просторный. Стоит маленький письменный стол, заваленный книгами. рядом - этажерка, два желтых кожаных кресла, довольно неудобный кожаный диван. В углу -шкаф. на стенах карты - мира, СССР, английская карта Австралии. На окне -глобус, по нему перетянута веревка, опоясывающая земной шар от Москвы до Австралии.
- Хитро придумано. - сказал я.
- Надо снять бечевку, - недовольно сказал Егор, - разговоров больше, чем дела.
Заговорили о Дагестане. Я собирался туда в командировку. Он - депутат.
- Что ты смотришь на меня жалобными глазами. Не возьму. Вообще ваш век кончился. Это последние корабли доживают свой век, сейчас все больше идут одноместные, двухместные. Тут повара, буфетчика, журналиста не возьмешь. Иди, Лазарь, по морским делам.
Я сказал, что собираюсь поднять два дела - батисферу и экспедицию к Юному полюсу. Ко второму делу он отнесся очень скептически, а первым сильно заинтересовался.
- Это - настоящее дело. А как, а что?
- Счастливец вы, - сказала Валентина Андреевна, - каких чудищ увидите.
- Вот только трудно рассчитать конструкцию.
- Не думаю, - сказал Володя - кислородное питание - ерундовое дело, быстро можно сделать. Стенки, чтобы не раздавило - тоже технически мы в силах. Это дело реальное. Молодец, держись.
Сообщил ему о письмах, требующих запретить знатным людям испытывать машины. Он заволновался неподдельно:
- Это неправильно. Мы накопили огромный опыт. Полет на серийных машинах безопасен и необходим нам в качестве тренажа. Полет на опытных опасен, конечно, но для нас - менее опасен, чем для других. С нами меньше может приключиться в воздухе. Ну, соотношение -примерно - 30 к 70. Лишить нас серийных полетов - это значит выбить из формы, снизить квалификацию, заставить застыть.
Деньги мы получаем за серию, но это ерунда. Мне вон сколько раз предлагали с сохранением среднего занять пост директора и прочее. Нет, ты меня расстроил, неприятный осадок.
27 февраля
Сегодня утром, в 11 часов, мне позвонили о том, что умерла Крупская. Лишь вчера мы отмечали ее 70-ти летие. 23-го Железнов договорился с ней о моем приеме - я должен был написать "В гостях у Крупской". Она отнекивалась:
- Не люблю я юбилеев.
Приехал в редакцию - позвонил Тюркину. Он рассказал, что 24-го в Архангельском она почувствовала себя плохо. Ее привезли в Кремлевку, 25-го она была без сознания. 26-го пришла в себя, говорила о политпросветработе, собиралась написать в "Правду" статью о воспитании молодежи. Говорила врачам:
- Уж как вы хотите, а на съезд я обязательно поеду!
Я составил план, договорился с Ровинским - две полосы.
Позвонил Жемчужиной:
- Твердо не обещаю. Слишком свежа еще рана.
Но написала.
Позвонил Бадаеву:
- Хорошо, Сколько? Попробую.
И несколько раз потом звонил - подошла ли?
Позвонил Кржижановскому. Он всю ночь провел около нее. Говорил измученным голосом:
- Не могу.... Вы же должны понять меня.. Такое несчастье... Для "Правды"... Ну хорошо, это мой долг... Если справлюсь с собой, напишу.
И написал очень тепло.
Пришла делегация старых большевиков. Живая история партии. Принесли короткую заметку со многими подписями. Долго расшифровывали фамилии. Возглавляли делегацию НарКомХим могучая двухорденная Швейцер и ....
- Это -такой-то. Фамилия? А это разве не фамилия? Ах, да, это партийная кличка. Нет, фамилии его не знаем. Имени, отчества тоже не знаем.
Потом всю ночь звонили, присоединяли подписи. Старый большевик Моисеев, на квартире которого Ленин и Крупская жили в Женеве, Пискунова - ведшая с Крупской шифрованную переписку и другие.
Кончили в 7 утра.
10 марта
Сегодня открылся XVIII съезд ВКП(б). Я дежурил по отделу и по считке. Мобилизовали еще 15 человек на это дело. Доклад Сталина был сдан в набор очень быстро, примерно через час-полтора после окончания его выступления на съезде.
Часиков в 8 утра мы начали считывать по полосам с оригиналом и ТАССом. И несмотря на усиленную корректуру, нашли довольно много ошибок и опечаток. Затем считывали в машинных оттисках. Моя полоса - первая - зажглась в 10-40. Окончили номер в 11-40 дня. Итого разбирали 24 часа без перерыва.
В ночных разговорах вспомнили интересный факт, облетевший в свое время всю летную Москву.
Во время Дня авиации в Тушино в 1936 году летчик А.Алексеев решил блеснуть. Он вошел в штопор, с тем, чтобы из последнего витка сесть, не выходя из штопора. Маленькая неточность (он потом объяснял мне, что нога соскользнула с педали) и самолет вмазал в реку. Машина была разбита.
Алексеева вытащили Он сразу подошел к стоявшим на трибуне Сталину и Ворошилову (которые с явным волнением и тревогой следили за этим происшествием) и четко доложил под козырек:
- Товарищ народный комиссар, летчик Алексеев разбил машину по собственной вине.
Сталин прервал его, сказал, что тут вины особой нет, что летчик знал о том, что за его полетом следят видные люди, и волновался. В общем, успокоил.
Через некоторое время кто-то из осоавиахимовских деятелей докладывал т. Сталину о разных делах. Сталин вдруг спросил:
- А что поделывает тот летчик, помните, который упал в реку?
- Алексеев? Летает.
- Передайте ему мой привет.
Осоавиахимовские чинуши решили перестраховаться и показать бдительность:
- Но он, тов. Сталин, сын торговца (или кулака)
Сталин нахмурился:
- Ах, так? Тогда передайте горячий (или сердечный) привет!
11 марта
Сегодня давали отклики на доклад Сталина. Мобилизовали писателей. Написали они плохо, не умеют писать для газеты. И знают это, но скрывают.
Л. Никулин был в Промакадемии им. Сталина.
- А, - говорю ему, - у советской интеллигенции..
Он вдруг вскинулся.
- Ух, хорошо, что Вы мне напомнили. Я забыл об этом указать.
И добавил затем смущенно:
- Знаете, не блестяще получилось. Тематика незнакомая: промышленность. Я ее не знаю.
Конст. Финн{55} позвонил Лежневу{56} и спросил, нельзя ли отдать свой опус прямо Железнову.
- Почему?
- Да Вам чтение не доставит удовольствия.
И верно. Он был на "Красном пролетарии" - инициаторе предсъездовского соревнования, а никаких мыслей выразить не мог. ТАСС дал лучше.
ДНЕВНИК СОБЫТИЙ 1939-1940 г.
Аннотация: Старт стратостата "СССР-3" Прокофьева, его падение. Отлет Леваневского, его посещение редакции перед полетом. Пропажа его самолета. Встречи и разговоры с Папаниным, Коккинаки, Беляковым, Байдуковым, Молоковым. Застрелился Прокофьев. Отлет Коккинаки в Америку. Гибель Серова. Гибель Мошковского. Гибель Алексеева. Гибель Хользунова. Открытие ВДНХ. Начало 2-ой мировой войны, война с японцами. Действия в Западной Белоруссии, Эстонии и Польше. Приезд Риббентропа в Москву, пакт с Молотовым. Гибель Супруна. Напряжение с Финляндией, начало войны. Гибель Головина и Пионтковского. Война в Европе.
Тетради № 14-15 16.03.39- 18.05.40
16 марта 1939 г.
Старт стратостата "СССР-3".
После многих фальстартов, когда мы уже почти перестали верить в реальность этой затеи, Прокофьев вдруг как-то ночью позвонил мне и сообщил, что вылет разрешен и через несколько часов они летят.
Я, Галин и еще кто-то немедленно поехали туда. С вершины Поклонной горы мы увидели яркое зарево прожекторов, рассекающих ночную тьму. Сомнений не было. Мы мчались туда.
Приехали. Пропуска уже были готовы, привезли с собой свежие номера "Правды". Прокофьева и его экипаж я застал уже на поле. Он взял газеты и засунул их за какой-то прибор в гондоле. Ветер, насколько помню, был слабенький. Гигантский баллон быстро наполнялся.
- Мехлис приедет? - спросил меня Георгий.
- Обещал.
Во время предыдущих стартов Прокофьев разработал систему второго старта, т.е. систему двойных строп, вытягивающихся на полную длину лишь на высоте нескольких десятков или сотен метров. Это позволяло уменьшать при старте высоту всего сооружения. Сие было очень важно, так как каждые несколько десятков метров высоты возносили купол баллона в более высокий слой воздуха, где всегда был ветерок.
Кроме того, была приспособлена особая сетка на баллон, облегчающая наполнение стратостата водородом, придававшая баллону большую неподвижность. Снималась она выдергиванием одной веревки. Сетка неоднократно испытывалась при наполнении судов и неизменно давала хорошие результаты.
А тут вдруг заело. Наполнение закончилось, надо лететь, а сетка не слазит. Послали одного красноармейца на прыгуне посмотреть в чем дело. Он взвился вверх и на высоте 50-60 метров вдруг сиденье под порывом ветра выскользнуло из-под него. Все ахнули. По счастью парень успел уцепиться за одну стропу. Внизу немедленно раскинули и растянули брезент. Но он благополучно спустился.
Послали другого. Какого-то чуваша. Разувшись, он взял в зубы нож и полетел. Забрался наверх, разрезал заклинившую веревку. Опустился вниз. И тут выяснилось, что раскрытый ножу он забыл наверху.
Снова несчастье. Прокофьев рвал и метал. Послали третьего и он привез нож. Георгий долго расспрашивал его - не заметно ли каких-нибудь разрезов, разрывов на оболочке. Все было в порядке.
- Экипаж в гондолу! - приказал стартер.
Они влезли. Началось взвешивание. Прокофьев из окна командовал отлетом, убавлял запас балласта. Наконец, все в прядке. Из люка высовывались Прилуцкий и Семенов. Наш фотограф хотел снять всех троих. Я попросил их соединиться. Они поморщились торопясь, но исполнили просьбу.
Георгий вылез, простился. Мы расцеловались Я ему напомнил о радиограмме в "Правду", передал заранее заготовленный мною текст и текст приветствия.
Уже рассвело.
Раздались обычные команды.
- Дай свободу!
- В полете!
Прокофьев стоял на крышке цилиндрического ствола гондолы, держась за стропы. Под аплодисменты всех стратостат начал подниматься.
- Есть в полете! - крикнул Прокофьев.
Его несло на лесок, по направлению к Москве. Над леском части он вдруг начал немного снижаться, очевидно, попав в какой-то поток. Ребята стравили немного балласта и шар снова пошел вверх.
Я отошел к окошку радиостанции.
- Связь есть! - обрадовано крикнул мне радист.
Шар поднимался. Мы гадали -сколько у него высоты.
- 500.
- 600.
- 700.
- Несет прямо на Москву. Вот москвичи насмотрятся.
Вот они дали воздушный старт. Мы видели, как гондола сразу опустилась вниз и стратостат вытянулся. Что-то он начал снижаться. Потянулся дымок выпускаемого балласта.
- Это он динамического удара, - сказал стоявший рядом начальник ЦВС.
Но шар все снижался, быстрее, быстрее. Почуяв неладное, я стремглав кинулся за ворота, к своей машине. Через мгновение услышал команду Украинского:
- Все к машинам, к стратостату. Аварийку и санитарку срочно!
Вскочив в свою машину, я крикнул шоферу вперед. Он уже, видя в чем дело, держал ее на газу. Мы ринулись впереди всех по шоссе. И вдруг мостик под нами сел. Машина увязла. Остальные потянулись через лес.
А стратостат падал Больше всего я боялся пожара. Выскочив из машины, я побежал по шоссе. Мимо мчался кто-то из знакомых авиаторов. Он чуть притормозил и я на ходу всочил.
Стратостат упал на территории спортивной площадки поселка соседнего завода. Мы проломились скозь толпу. Она наседала. Я прикрикнул на растерянных милиционеров и красноармейцев - они начали оттеснять, заключили кольцо рук.
Оболочка, повиснув на деревьях, медленно оседала. Гондола лежала на боку. Ивовый амортизатор с одной стороны был сбит и смят до тела гондолы. Видимо, удар был весьма солидным. Но укрепленные на гондоле приборы и колбы для взятия проб воздуха не пострадали. Люки были открыты. Заглянув, я увидел, что приборы, вроде, целы. За одним из них я увидел привезенные мною номера "Правды". Они лежали так, как их положил Прокофьев.
Прокофьев лежал на земле, раздетый, без комбинезона, сапоги сняты. Он приподнялся на одной руке и попытался закурить. Возле стоял бледный и растерянный Украинский.
Георгий, увидев меня, знаком подозвал.
- Как ты себя чувствуешь? - кинулся я к нему.
- Ничего, сойдет, жив. Как ребята? Позвони, Лазарь, сейчас же в Кремлевку, пусть пришлют врачей. Скорее!
Мимо меня на руках пронесли Семенова.
- Где телефон? - спросил я милиционеров.
Они мне сказали, что ближайший есть в клубе. Я перемахнул через несколько заборов. Нашел клуб. Он был закрыт на замок. Заглядывая в окна, я увидел в одной комнате телефон. Рядом со мной бежал милиционер. Я высадил стекло и влез. Он за мной.
Я позвонил в Кремлевку. Сообщил что и где. Сообщил в институт Склифосовского. Там только спросили тревожно:
- Живы?!
Затем позвонил дежурному по НКВД.
Пока добирался обратно, стратонавтов увезли в заводскую поликлинику. Мы кинулись туда. Врач растерянно и волнуясь сообщил, что их уже отправили в Кремлевку.
- Как их самочувствие?
- Прокофьев ничего.. У него, как будто, все цело. Семенов без сознания. Прилуцкий жалуется на боль в спине - видимо, повреждены позвонки.
Мрачные мы уехали в редакцию. На следующий день (или через день) было опубликовано коротенькое сообщение об аварии.
Через несколько дней я добился разрешения повидать стратонавтов. Приехал в Кремлевку. Встретили они меня радостно. Прокофьев с Прилуцким лежали в одной палате. Прилуцкий мог лежать только на животе, Георгий немного вертелся. Оказалось, что больше всех пострадал Прокофьев. У него были повреждены два позвонка, появилась временная атрофия кишечника, разбита ступня. У остальных - смещены позвонки, треснуты ребра.
Прокофьев расспрашивал меня о подробностях, видимых с земли, затем рассказал:
- Случилось это на высоте 1200 метров. Мы начали падать. Очевидно, при втором старте как-то задели веревку разрывного. Балласт не помогал. Могли бы выброситься с парашютами, но в таком случае стратостат и приборы пострадали был, а так мы до последней минуты задерживали падение и все сохранилось в целости.
Потом зашел к Семенову. Он лежал в отдельной комнате, в довольно мрачном настроении.
- Боли сильные, - сказал он. - Больше меня беспокоит, что не смогу летать. Врач говорит, что повреждения серьезные.
Я рассказал ему о разговоре с Прокофьевым.
- Чепуха, - ответил Семенов. - Мы выброситься не могли. Слишком долго пришлось бы выбираться, а высота небольшая. Ведь мы сначала думали, что снижение временное и его удастся остановить. Пока пытались - потеряли несколько сот метров. Прокофьев мог выброситься - он стоял наверху, на раструбе, но, очевидно, один без экипажа не захотел.
Пробыли они в больнице несколько месяцев.
18 марта 1939 г.
Надо вспомнить отлет Леваневского 12 августа 1937 года.
В те месяцы, которые предшествовали старту, Леваневский частенько заходил в "Правду". По делу и без дела. Не ладится дело с мотором - идет сюда, нечего делать - сюда, хочет поехать в парк ЦДКА - тоже. Появлялся он обычно с Левченко. Просил принести нарзана или боржома, шутил, что редакция бедна и он ее разоряет своей жаждой.
Как-то он приехал вместе с Левченко и Кастанаевым к Мехлису. А у меня в это время сидели Беляков и Байдуков. Вот бы их снять! - мелькнула мысль. Поздоровались они прохладно. Лишь Левченко был рад повидать друзей.
Беляков предложил:
- Давайте снимемся старыми экипажами, двумя экипажами (Байдук и Беляков были в первом экипажа Леваневского в 1935 году).
Сигизмунд поморщился. Все нажали. Пошли, снялись.
Леваневский был очень недоволен ходом подготовки. Все ему не нравилось. Да и впрямь так, что-то не ладилось. Шалили моторы, летели патрубки. Он приезжал, жаловался Мехлису, ругал на все корки Туполева.
В подготовку к отлету я включился за несколько дней до старта. Кастанаев и Левченко, а также механики, в это время жили в Щелково, Леваневский наезжал. Около него все время крутился Оскар Эстеркин, пытавшийся полететь с ними. Леваневский тянул.
Как-то в Щелково мы сидели вдвоем с Сигизмундом, обедали. Он мне изливал душу:
- Я не понимаю, зачем нужно ему лететь. Ну что он будет делать? Кроме того, мы ко всему должны быть готовы. Представьте, придется сеть. Ведь это -лишний рот, притом совершенно бесполезный, не умеющий ничего делать. И такой же нытик, как я.
Мы говорили о подготовке, о Лос-Анджелесе, об авиации. Обсуждали полеты Чкалова и Громова. Он с явным недоверием относился к их сообщениям о том, что на 6-7 тыс. встречали облака.
- Я не верю этому. В Арктике не может быть высоких облаков. Я много летал там, изучал по всяким источникам. Когда вы летели к полюсу - вы ведь шли над облаками?
- Да, неоднократно.
- А какая была их высота?
- Не больше 2000- 2500 метров.
- Вот видите, тут что-то не так.
К разговору об Эстеркине он возвращался неоднократно, причем с явным раздражением. "Он думает, еби его мать, что это так просто". Как-то он весьма прозрачно намекнул мне, что с большей готовностью взял бы меня.
Много говорил я с Виктором Левченко. Мне нужно было написать его литературный портрет, помочь в статье о трассе. Виктор рассказал мне биографию, привел наиболее интересные факты, дал для статьи навигационный план (я его переписал, это можно использовать для диалога). Очень интересовался, как выглядят сверху острова ЗФИ, где аэродром на Рудольфе.
- А туманы там часто?
- Да. Тогда там нужно садиться около зимовки.
- А там как сядем? Корабль большой!
- Головин садился на Рудольфе. Думаю, сядете.
- А ну, нарисуй план.
Я нарисовал.
- Откуда заход легче и удобнее?
Показал.
- А как льды у полюса?
За несколько дней до старта они совершили длительный (кажется 10-ти часовой) полет. Леваневский остался недоволен своим пилотом.
- Знаете, - жаловался он мне, - он боится летать в облаках. Старательно обходит каждое облако. Я его силой заставлял входить в облачность. Нет, это не то.
- Почему же вы его взяли?
- Да я не знал. Мне сказали, что он родился с этой машиной, лучше всех знаком с ней. Мне все равно было кого брать, я и согласился.
С другой стороны и Кастанаев не был в восторге от командира и говорил мне:
- Он белоручка. Машину не водит, а только командует. Часть даже без него летали. Куда это годится. Я ему взлет не доверю - сам буду отрывать.
Они улетали вечером, для того, чтобы садиться в Фербенксе в светлое время. Днем, за несколько часов до старта я заехал к ним. Левченко и Сигизмунд сидели запершись и что-то обсуждали. Я зашел к Побежимову. Григорий Трофимович укладывал вещи.
- Ты что такой невеселый? - спросил я его.
- А чего веселиться, - ответил он.
- Василий Сергеевич просил тебе привет передать.
- А, спасибо! - он улыбнулся. - Вот это был командир. Повезло тебе с ним летать. Ешь яблоко.
Скоро все были на аэродроме. Машина стояла уже на горке. Мы лежали на траве втроем - Левченко, Байдуков и я. Байдуков весело рассказывал о парижских впечатлениях, об американских любителях сенсации.
- Ты возьми серебряных денег раздавать - они прямо передерутся.
Виктору идея понравилась. Он заставил нас вывернуть карманы и собрал рублей шесть мелочи. Принесли папиросы "Заказные". Витя дал нам по одной, остальные отнес в самолет, обрезав наши аппетиты:
- Не балуй!
Подошел Ушаков и Леваневский. Сигизмунд был оживлен, отлично одет, пиджак накинут на плечи.
- Пойдем, покурим. - предложил Леваневский.
- Я только что курил.
- Ну еще одну, последнюю.
Мы спустились с горки. Ушаков задумчиво сказал:
- Завидую я вам, Сигизмунд Александрович.
- Ничего, Георгий Алексеевич, мы еще полетаем. Вот вы бы мне погодку дали хорошую.
- Сейчас неважная, Сигизмунд Александрович.
- Ничего, пролезем. Больше ждать нельзя. Будет еще хуже. Или лететь, или откладывать до будущего года.
Поднялись наверх. Леваневского окружили иностранные корреспонденты. Он коротко информировал их, ответил на вопросы, сообщил, что намерен лететь дальше в Нью-Йорк.
Приехал Мехлис. Поздоровались. Мехлис напомнил ему об обещании корреспондировать, попросил в Фербенксе взять на борт Хвата.
Сигизмунд поморщился:
- Если вы настаиваете, я возьму. Мне бы не хотелось.
Мехлис настаивал. Леваневский согласился.
Наступило время отлета. Я передал Левченко письмо для Хвата, попросил передать на словах о моем разговоре с Чкаловым по поводу Хвата. Мы обнялись, расцеловались.
В 6 часов 15 минут они улетели.
Многие подробности надо взять из отчета, напечатанного 13 августа, из навигационного плана, статьи Левченко и нашего опуса "Как они готовились"он так и не увидел света.
А потом потянулись дни в штабе, бессонные ночи, подготовка и отлет экспедиций на поиски. Я просился лететь, не разрешили.
4 апреля
Сегодня дежурил по отделу. Днем нам стало известно, что вчера Сталин, Молотов, Каганович, Берия, а днем раньше - Ворошилов и Микоян осматривали в Кремле новые автомашины ЗИСа: "ЗИС-102" (фаэтон), "ЗИС-15", "ЗИС-5" (с дизель мотором). Обычно они смотрят очень придирчиво и внимательно. Можно вспомнить, как взыскательно осматривал Серго Орджоникидзе "Л-1".
Я немедленно послал Богорода сделать окно о новых машинах.
Немного позже мы узнали, что сегодня строительство с/х выставки посетил В.М. Молотов. Я послал Дунаевского выяснять. Он приехал и рассказал: Молотов очень внимательно осмотрел все и выругал строителей. Он указывал, что они слишком увлеклись внешним оформлением, забыв о том, что выставка сельскохозяйственная и это должно на все откладывать генеральный отпечаток.
- Почему над павильоном "Сибирь" вы устанавливаете скульптуру горняка? Не надо. Надо показать, что это - вторая житница Советского Союза.
Много он дал таких указаний, всячески подчеркивая целевую направленность выставки.
- Не давайте воли архитекторам, не идите у них на поводу. Они мудрят, а происходит это потому, что не знают сельского хозяйства.
Был вчера у Папанина. Долго разговаривали. Он делился планами. Бушевал, что готовность к навигации только 18%.
- Сейчас всех разгоню, а план выполню! В море пойду сам, на "Сталине". Буду командовать на месте.
- А что с ВАИ?
- Закрыто. Создали вместо него Управление Гидрографии Северного Морского пути. Это же Сталинская трасса! И нечего мудрить! Изучать все и вся, надо изучать трассу, притом круглый год.
Сидел на днях у Алексеева. шаман страшно возмущался, что отменили экспедицию к "Седову":
- Очень уж машины хорошо были подготовлены. Впервые готовились по-настоящему.
Зашел разговор о Карском море. Я выразил подозрение на землю на севере "Мелководья Садко". Алексеев поддержал:
- Я не сторонник неизвестных земель. Но там допускаю. А, кстати, Лазарь Константинович, нет ли у вас идеи хорошего полета?
- Есть, на Южный полюс.
- А к чему бы это?
- Ну это херня. Я не сомневаюсь, что специалисты напишут тома в обоснование научного значения, но практически полагаю, что в подсчете количества чертей на острие иголки смысла больше, чем в этой экспедиции.
- Ну по Полярному кругу.
- Это - моя идея. Но сейчас, после Норд-поля это ничего не даст. Придется, видимо, опять в Карскую мотнуть.
Говорил сегодня с Громовым.
- Замотался. Чем ближе к делу - тем больше работы и сложнее. Повернуться некогда. Вот только на охоту собираюсь поехать отдохнуть.
Разговор с Коккинаки:
- Володя, как перспективы?
- Ох, темен горизонт. Темный-темный.
Разговор с Прокофьевым:
- Пойдут скоро несколько шариков на рекорд.
- А ты?
- Я веду дело так, чтобы к 10 мая все было готово. А там дождемся хорошей погоды - и наверх.
- А я?
- Будешь, будешь плевать на тропосферу.
- Егор, вышла твоя книга о Чкалове. пишу рецензию.
- Хорошо. Только напишите, наконец, что у меня плохо. А то все хвалят без оглядки. Никакой пользы. Вот тут один паренек мне написал домой критическое письмо. так у нас с ним такая переписка завязалась любо-дорого.
19 апреля
Приходится записывать сразу за несколько дней. Числа 8-го я был с Зиной у Кокки. Сидели, играли в преферанс, Володька темнил, садился в темную. Принес я ему мои книги. Перекинулись парой слов:
- Ну как горизонт?
- Темен пока по-прежнему. Тяжело с весом. Ильюшин уперся как бык. Вот сегодня пересчитывали - может не хватить.
- А погода?
- Не говори, - он сдал карты. - Сегодня получили погоду. Раз в сто лет такая бывает. Попутный ветер на всем протяжении. Понимаешь, что это такое? Правда, погода была нелетная.
- Совсем, или....?
- Почти совсем. Но, конечно, лететь все-таки можно было бы. Но очень тяжело.
Через несколько дней я позвонил ему, сообщил, что собираюсь ехать в командировку.
- Куда?
- Астрахань, Махачкала, Туркмения. Не придется ли мне получить телеграмму: "Возвращайся, сукин сын!" ?
- Все может быть, Лазарь. Рекомендую, тогда мотай на самолете.
- А давай сделаем так: если состоится, ты за мной по пути заедешь.
Смеется:
- Нет, не по дороге.
- Так выходит или нет?!
- Видишь ли, по расчетам туго, так я решил сам слетать, проверить в воздухе.
- А сейчас что делаешь?
- Лежу. Уже несколько дней - ангина. Скажи людям - не поверят. Ну, играю еще в шахматы.
Заехал к Байдукову. Было сие числа примерно 12-го. Он прочел мне статью к 5-ти летию звания Героя. Слабенькая. Я ему это сказал. Не понравилось.
Первым делом спросил: привез ли я ему давно обещанную книгу "На вершине мира" ( "иначе статьи не дам"). Привез. Надписал.
- То-то! - с прятал книгу в шкаф.
Кабинет у него большой, просторный. Стоит маленький письменный стол, заваленный книгами. рядом - этажерка, два желтых кожаных кресла, довольно неудобный кожаный диван. В углу -шкаф. на стенах карты - мира, СССР, английская карта Австралии. На окне -глобус, по нему перетянута веревка, опоясывающая земной шар от Москвы до Австралии.
- Хитро придумано. - сказал я.
- Надо снять бечевку, - недовольно сказал Егор, - разговоров больше, чем дела.
Заговорили о Дагестане. Я собирался туда в командировку. Он - депутат.