Бронтман Лазарь. Дневники 1932-1947 гг

   Это очень серьезные вопросы и надо будет обо всем этом серьезно поговорить в Москве.
   Выпил стакан водки с гаком и трезв, как младенец. Вот растет квалификация!
   29 февраля.
   Наш фронт опять исчез из сводки. Сегодня стало известно, что немцы в районе 48-ой армии начали отступление. Она еще 19-го повела наступление, шла с очень тяжелыми боями и продвинулась на 9-10 км, форсировала Березину. Но далеко ли отойдут - пока неясно. Севернее Рогачева наши 25-го перешли Друть. Немцы подтянули из района Бобруйска три танковые дивизии (4, 5 и 20-ю) и оттеснили наших на Восточный берег реки. Только в районе Мал. Коноплицы у нас остался небольшой качающийся плацдарм.
   Как было обнародовано в приказе Сталина, создали 2-й Белорусский фронт (южнее нас). Ему сейчас достанутся болота.
   Очень хорошо идут наши на Псковском направлении. Вчера жахнули больше 400 нас. пунктов.
   Погода до вчерашнего дня стояла морозная. В ночь на сегодня опять развезло.
   Вчера утром зашли кинооператоры майор Николай Вихирев и капитан Ибрагимов. Преложили поехать в 96-й гвардейский пикирующий полк полковника Якобсона. А нас туда уже приглашали. Смотались сразу.
   В землянке у командира полка - рослого эстонца разговорившись, выяснил, что это тот самый 99-йближнебомбардировочный полк, в котором я был в конце мая 1942 г. в Волоконовке, вместе с Наташей Боде и Сашкой Устиновым. Сам Якобсон тогда был командиром полка и привозил нам яичницу и водку. В этом же полку до сих пор живы летчики: ныне Герой СС Смирнов, штурман капитан Герой СС Туриков, летчик -кавалер 5 ленточек капитан Мельник, штурман Герой СС капитан Крупин. Со всеми из них я беседовал сейчас об их последних делах буду писать.
   В этом полку мы пробыли в 1942 г. два дня. Я писал тогда об их налете на Харьковский аэродром, во время которого подожгли самолет Карабанова, все считали его погибшим, но он со штурманом пришли дней через десять пешком, а радист Сокольский не пришел. Писал я тогда и о летчике ГВФ Богданове. Через несколько дней в Валуйках, где мы тогда жили, я встретился с Костей Тараданкиным, он передал мне привет от командира полка полковника Егорова. Я спросил о Богданове.
   - Богданов не вернулся с задания, погиб.
   Прошло еще несколько дней, я уехал с Устиновым в Воронеж. Однажды (20-25 июня) в столовой ДКА ко мне подошел от соседнего стола летчик.
   - Тов. батальонный комиссар. Вы, кажется, были у нас в полку в Волоконовке?
   Это оказался летчик Быстрых, впоследствии ГСС. ОН сидел со своим штурманом.
   - Где полк?
   - Да вот почти все, что осталось - я да он.
   - А Егоров?
   - Назначен командиром дивизии.
   - А кто в полку?
   - Якобсон.
   И вот, сейчас снова встретились! Тесен мир, земля круглая! Пошли оживленные расспросы.
   - Где Быстрых?
   - Погиб.
   - Егоров?
   - Командует в тылу дивизией, учебной.
   - Кошевой (командир прикрывающего истребительного полка)?
   - Погиб.
   - Комаров (командир соседствующего полка Ил-2)?
   - Командует штурмовой дивизией. На нашем фронте.
   - Крупин, Смирнов, Мельник, Туриков?
   - У нас. Почти все Герои. Смирнова представляем на дважды Героя, а Мельника - к Герою.
   - А помните, я писал о Карабанове?
   - Как же, отличный летчик. Погиб под Орлом вместе со своим штурманом. Жаль. Но знаете: год назад пришел его радист Сокольский. Год был в плену, в лагере, бежал.
   Вот так история! Весь вчерашний вечер и утро сегодня говорил с народом. Восстановил историю Карабоанова, вспомнили о Богданове, Быстрыхе, записал также различные эпизоды: пикирование, разгром 11 эшелонов, жизнь стрелка-радиста Стратиевского и проч.
   Ночевали в хате, в селе у аэродрома. Из 200 домов осталось только 39. В хате - 12 душ, три семьи, теснота страшная. И я и Левка записали их мытарства при немцах - угон в тыл и т.п. Когда уже легли спать - в 12 ч. ночи - пришел пьяный стрелок-радист Игнатенков, лег к девкам на пол и начал любезничать. Одна из них встала (Маша) и пошла с ним гулять. А метель! Потом пришел и начал нам рассказывать о своем ранении. Уснули из-за шума, духоты и грязи только в 6 ч. утра, встали в 8.
   Зак рассказала трагическую историю. Под Гомелем есть село. Отступая в 41 году, один артиллерист полюбил девушку. Ушел. Родилась дочь. Жизнь сложилась так, что остался живой и наступал тут, через это село. Узнал. Радость. Пять дней отпуска. Снова в наступление и в первой же день убит осколком.
   5 марта.
   Днем заехали Михаил Рузов и Пономарев. Михаил молча протянул телеграмму. Там было:
   "С глубокой скорбью сообщаем о гибели на боевом посту майора Олендера. Похороны 6 марта."
   Подписи: Крылова, Макаренко, Кригера, Первомайского, Полторацкого, Навозова, Ошаровского, Островского, Шабанова - в общем, всех ребят.
   Адресовано Рузову, как старшине нашего корпуса.
   Известие буквально ошеломило меня. Как, почему, когда? Мина, бомба? А м.б. бендеровцы? Все лишь две недели назад я видел его на том фронте, как обычно - спокойного, с неизменной трубкой в зубах, высоколобого, с умными глазами и большой лысиной. Мы сидели, говорили о фронтовых делах, щелкали семечки.
   Петя рассказывал обстановку, которую всегда отлично знал, ругал редакцию, которая требовала статьи "об артиллерийском окаймлении окружения".
   - Они думают, что там неподвижное кольцо, как в цирке!
   Это был один из наиболее грамотных - военно-грамотных - журналистов, человек исключительной работоспособности и добросовестности. Не было, кажется, ни одного задания его сумасшедшей редакции, которое бы он не выполнил. А их бывало по несколько в день. Он писал без устали статьи полковников, генералов, и они подписывали. Всю военную часть этих статей он давал сам.
   По положению старшего корреспондента он не имел право без ведома редакции выезжать на фронт, а должен был сидеть в штабе. И он выезжал: тайком, на воскресенье. Так было, когда он был на Центральном, он выезжал в Поныри, Мало-Архангельск, к Севску, так было и на Воронежском фронте. Видно, и сейчас куда-нибудь поехал...
   Рузов и Пономарев предложили поехать на похороны. Пошли к Галаджеву, пока ходили - 4 часа. А похороны завтра, до туда пути - 500 км., не успеть.
   Я написал некролог во фронтовую газету, потом телеграмму ребятам на 1-ый Украинский с соболезнованием от нашего корпуса. Запросил Яшу Макаренко об обстоятельствах гибели.
   Обидно, очень обидно! Я знал его еще по 42 году, по ЮЗФ. Вместе там были, вместе бежали до Сталинграда. Он - с первых дней на фронте. Потом вместе здесь, на Центральном, в моей машине он уехал со мной на Воронежский, там были вместе, ездили в Киев в первые дни освобождения, спали там на одной кровати. А как он знал поэзию, сам писал стихи, есть где-то его книжка.
   Спрашивал меня: возьмут ли его в "Правду"? Да....
   Приехала Наташа Боде. Больна, простужена. Так, больной, вместе с Женей Долматовским ездила в Рогачев. Проехали на машине на набережную Друти, глядят - машут им руками. Оказывается, въехали на огневые позиции орудий прямой наводки, которые лупят по той стороне. К этим пушкам ползком лежа пробираются, а они - на машине... Пули свищут.
   Отправили машину обратно, в город, а сами залегли. Поснимала. Ночевали в городе. Была яростная бомбежка. Кидали из контейнеров хлопушки.
   - Жутко красиво, - говорит Наташа. - Я сидела в хате у окна, поджав колени, готовая выбить стекло и выпрыгнуть в любую минуту. Зато сделала хорошие снимки.
   Людмила Зак рассказала интересную безымянную ситорию, рассказанную ей из многих источников. Возможно - вычитанная история.
   Молодой он и она любили друг друга. Но его родители были против брака, ему прочили блестящую карьеру. Им пришлось расстаться. Она взяла с него слово, что никогда не будет ее разыскивать, но обещала ежегодно писать ему одно письмо. Через год он получил первое: страдает без него, любит до самозабвения, почти сходит с ума. Еще через год - второе: печали меньше, но любит. Еще через год: она за границей, путешествует, к ней сватается очень хороший человек, как "его" мнение? Затем: вышла замуж, ждет ребенка. И так каждый год. В конце концов, он знал, что она счастлива, четверо ребят, спокойная жизнь с простым хорошим человеком.
   А у него - все кувырком, карьера не получилась, личная жизнь шла нескладно, и он все время грыз себя за отказ от нее. И вот, через десять лет он получил от нее письмо, датированное днем их расставания. В нем сообщалось, что на завтра ее уже не будет в живых, она не может жить без него. И говорилось, что она написала ему письма, разослала их знакомым и просила посылать ему каждый год по одному.
   У нас - тихо. Неимоверная опять слякоть. Наступление заглохло. В ночь на 3 февраля немцы силами четырех дивизий атаковали наш плацдарм на Друти (у Большой Коноплицы), но отброшены. Дал об этом сегодня заметку.
   Последние дни много работал. 3-го дал оперативный подвал. Вчера отослал с Вихиревым подвал "Одиннадцать эшелонов" и к нему великолепные снимки бомбежки. Вчера и сегодня писал весь день "Возвращение". Думаю послать в "Огонек". Написал не меньше 1/2 печатного листа.
   Устал, 4 часа утра. Спать!
   Коробов 4-го уехал в Москву. Я остался один. Гм...
   10 марта.
   Дни идут быстро, а события - не очень, их хватает только для дневника. Судя по вчерашним и сегодняшним сводкам, резко шагнули вперед войска 1-го и 3-го Украинских фронтов. Перерезана железка на Николаев, бои идут на улицах Тернополя. А у нас - без перемен. Общее внимание до сих пор сосредоточено на Финляндии. Условия перемирия были опубликованы еще 2-го. Финны кочевряжатся. Пару дней назад у нас была напечатана передовая о Финляндии - необычайно мягкая, уговаривающая, разъясняющая. Странно! Впрочем, разве отсюда увидишь все вольты политика.
   На дворе - два дня весна. Снег почти стаял. В поле - скоро будет сухо. На улицах - грязь. Разлетались немцы. Сегодня были в Гомеле - зенитки стучат все время. Впрочем, и тут их слышно нередко.
   Утром 8 марта к нам заехал майор Меркушев и утащил к себе в полк минометчиков. Опять хорошо посидели, выпили на четверых 1,25 л. С грустью вижу, что стакан водки для меня почти безделица, и что самое скучное полная ясность сознания, и очень быстро (через час) совершенно трезвею. В все еще хмельные: и им противно видеть трезвого.
   Помянули там неласковым словом Военторг. Вот что у военных вызывает всегда ругань дикую. Я не видел ни одного человека, кто бы хорошо отзывался об этой организации. Недаром о ней ходит столько анекдотов в армии.
   Вот несколько:
   1. Одна армия выходила из окружения. Осталось там хозяйство военторга. Надо выручать, никто не идет. "Довольно мы с ними настрадались, пусть теперь немцы помучаются".
   2. В Сталинграде обсуждаются условия сдачи немцев. Паулюс спрашивает: "А где нас будут кормить?"  - "В столовой Военторга." - "Тогда мы будем драться до последнего!"
   3. В часть прибыл самолет, построенный на средства работников Военторга. По фюзеляжу надпись "Военторг". Ни один летчик не соглашается лететь... "Свои собьют!".
   Вчера с Левкой были у секретаря ЦК Белоруссии Горбунова - между прочим, бывшего нашего корреспондента по Белоруссии., бывший в ту пору зав. местной сетью Степа Зенушкин съел его. Горбунов сейчас не в обиде.
   Скромный кабинет. На столе - стенографические записи лекций ВПШ (ух, если буду там - столько учить!).
   - Прислал Александров. Я ведь доцент по истории при Белорусском университете.
   Высокий, толстый, пухлое лицо, светлые волосы, лысина. В приемной - два секретаря, скучают до обалдения, одна читает "Хождение по мукам", вторая отрывной календарь на 1944 г. Аккуратно записали нас в тетрадочку посещений: кто, куда, должность.
   Беседовали два часа. Интересно, вкусно. Сначала он рассказал нам историю со сценарием Довженко "Украина в огне". Это фильм должен был сниматься, а сценарий представили к печати. Украинские товарищи читали его, одобрили, назвали смелым, правильным и прочее. Долматовский, вернувшись с пленума Союза писателей, рассказывал мне, что на заседании пленума выступил Александров, подверг жестокой критике сценарий и читал отрывки из него. Как остроумно заметил Долматовский - в 37 году за эти отрывки посадили бы не только Довженко, но и Александрова - за их чтение.
   Горбунов рассказал - со слов Пономаренко - о беседе, состоявшейся у т. Сталина по поводу этого сценария. Присутствовали: Хрущев, Бажан, Корнейчук, еще кто-то их украинцев (Богомолец и не помню кто), Пономаренко, Довженко.
   - Вы интеллигент, - говорил т. Сталин, - и притом не умеющий подняться до правильных обобщений. Вы видели только одну сторону и на этом основании считали возможным думать о целом. И не заметили основного - роли партии и государства. Известно, что Япония только и ждала момента, что бы напасть на нас. Но этого не случилось, и до сих пор она придерживается политики строгого нейтралитета. Разве в этом нет заслуги партии и правительства? Известно, что ни Англия, ни США не были восторженными поклонниками Советского Союза. Но они стали нашими союзниками. Разве в этом нет заслуги партии и правительства? А перелом, который произошел в войне - разве он случаен? Почему Франция, сильное государство, с сильной армией, свободолюбивым народом - развалилась под ударами в несколько дней? Там не было крепкого, уверенного в своей силе правительства, которое сумело бы поднять весь народ, все силы против врага. В своем сценарии Вы пытались ревизовать учение Ленина. Этого мы никому никогда не позволим. При одном упоминании имени Ленина вы должны шапку снять и в ножки поклониться. Когда наступили крутые времена, вам, интеллигенту, пытающемуся вобрать в себя ощущения других таких интеллигентов, показалось, что всё рушится. Мелочи заели, из-за мелочей вы не видели основного.
   Разговор зашел о первых днях войны. Горбунов вспомнил свои впечатления. Он был тогда в Белостоке. В час ночи вернулся из театра, шла пьеса "Интервенция". Жил в общежитии обкома, в одной комнате с товарищем, инструктором ЦК. В 4 часа утра проснулся от колоссального взрыва. "Вот, дураки, переложили аммонала", и повернулся на другой бок. Второй взрыв, вылетели стекла и осколком стекла обожгло нос.
   - Война! - сказал он инструктору и начал поспешно надевать штаны. Позвонили секретарю обкома, тот был у себя. Приехали. Связь с Минском порвана, в Брест - порвана. Это старались поляки. Немедленно связались с пограничниками. Они спрашивают: как быть, немцы наступают. Инструкций никаких нет. Везде полный бардак. Отбомбившись по городу, немцы повернули на аэродром и начали садить. Там было 200 самолетов. Пламя, горят. Те, которые успели подняться - сбиты. Зарево освещает весь город. Горбунов все-таки секретарь ЦК - командует драться, не пускать через границу. Сколько тогда погибло славных пограничников! Они стояли, действительно, насмерть. Между прочим, я только сейчас узнал, что гарнизон Бреста дрался отчаянно, весь город был уже занят, немцы вошли в Минск, а он еще продолжал сражаться в крепости до 6 июля! Вот эпопея, о которой еще ни слова на сказано!
   Ранним утром Горбунов сам выехал на восстановление связи с Минском. Проложили километров 14 (??) провода, соединились. Пономаренко сказал: "Вы человек ответственный, принимайте решения на месте. Вам поручается порядок в двух областях".
   Горбунов выехал в Волковыск. Там - полная растерянность. Дал приказ секретарю райкома: немедля эвакуировать партийные документы, банк, семьи коммунистов. Выехал в дивизию Зыбина. Тот обрадовался: "У меня орлы, а приказов - никаких. Я думаю, что немцы берут в клещи Белосток. Пойду рубить одну клешню". Ладно. Зыбин ушел с дивизией. Вскоре звонит: "В тылу дивизии высадился немецкий десант, 200 человек. Все изрублены. Документы соберите сами, мне некогда". Горбунов выехал. 14 км. от Волковыска. Все поле в трупах. Собрал несколько документов, обыскал несколько трупов и назад (их рубили конники приданного дивизии эскадрона еще на весу, при посадке).
   Вскоре, в кабинет секретаря райкома, где сидел Горбунов привели двух пленных парашютистов. Пойманы работниками на станции. Один - высокий, дылда, второй - поменьше.
   - Когда сброшены, откуда, кто такие?
   Молчат. Горбунов - в штатском костюме, с галстуком.
   - Я интеллигент, - говорит Горбунов. - Воспитан мягкотело. Дрался только в детстве. Но тут подошел, все кипело во мне, и изо всей силы дал дылде по морде. Он свалился на диван, кровь.
   - Буду говорить, - отвечает по-русски.
   (Любопытно, инструктор 7-го отдела ПУ майор Шемякин, в прошлом профессор психологии МГУ, тоже говорил, что первый его немец молчал, пока он, профессор, не дал ему в ухо. "Немец тогда становится человеком, говорил Шемякин, - когда почувствует себя рабом". Он проводил любопытную дифференциацию: а) немец 1941-42 года - полное молчание в плену, горделивый, высокомерный, говорит только после оплеухи. б) немец 1943 года - периода Сталинграда - Ефрейтор, построить мне пленных! - Как вы построили, еб вашу мать, подравнять! - И тот не только выравнивает, но у левофлангового становится на корточки, высматривает линию и рукой подравнивает выпятившихся. в) немец 1943-44 годов - полное безразличие, апатия).
   Немного погодя на некоторые вопросы опять ответил молчанием. Снова в морду (с участием уполномоченного по безопасности). Заговорил. Закончив допрос Горбунов вызвал караул из истребительного батальона и приказал отвести пленных в сарай и закончить дело. Караул в полном составе собирался минут десять. Увели. Вскоре Горбунов услышал десятка полтора выстрелов. Что они там возятся? Пошел. Оказывается, пленные легли с испугу на пол, а истребители палят в окошки. Горбунов приказал немцам встать, пойти вперед и двумя выстрелами из "маузера" закончил дело. Истребители остолбенели. Пришлось выступить тут же с речью, сказать, что это не митинг, а война, что но дорогах лежат убитые бомбежкой женщины и дети и т.п. Впрочем, волковычане вскоре и сами убедились, что такое война. Последовала бомбежка, одна бомба попала в дом районного отдела НКВД, где собрали совещание - "что делать?" и убили сразу 40 человек.
   Вечером 23 июня Горбунов приехал в Слоним. Там находились армейские склады, они тянулись на 5 км. Сколько было хлеба Горбунов не помнит, но горючего - 150 тыс. тонн. Он приехал в райком - света нет, народу полно. Почему темно? Нечем замаскировать, сидят и заседают в темноте. Одеяла есть? Есть. Немедля дать свет, завесить окна! Сделали.
   Горбунов выяснил возможность эвакуации запасов. Нет никакой возможности. Тогда он предложил поджечь склады и спросил, кто будет за это ответственным. все молчали, пораженные. Тогда Горбунов возложил ответственность на секретаря райкома и дал час сроку. Тут встал уполномоченный наркомата заготовок: -Я не позволю, это антигосударственное дело! Горбунов пригрозил арестом и расстрелом.  - Дайте мне письменное распоряжение, - кричал тот.  - Я никакого распоряжения писать не буду, ответил Горбунов, - а вы мое запишите. И продиктовал ему приказ сжечь в течении часа склады, причем ответственность возложил на него (его фамилию первой) и секретаря райкома. Тот понял, что шутки плохи. Уходит, документ на столе, и хочется и колется взять.
   - Возьмите распоряжение, - приказал Горбунов. - Я вам его продиктовал не для отчетности, а для того, чтобы вы выполнили и доложили об исполнении.
   Через час-два, когда Горбунов уезжал из города, он весь был закрыт облаком от горевших складов.
   Страшные вещи он рассказывает о зверствах. До войны в Белоруссии было 11 млн. населения. Немцы убили (по данным на июль - сентябрь 1943 года) 1 200 000 человек. Было 800 000 евреев, около 200 000 эвакуировалось. Все остальные физически уничтожены. В Минске убито 90 тыс. человек, в том числе 70 тыс. евреев. В Борисове немцы сначала устроили погром, во время которого было убито 300 евреев, а потом сказали, что хотят спасти евреев от погромщиков, приказали всем собраться в одно место, повезли на грузовиках и расстреляли из пулеметов на соседней станции всех 16 000 человек. Спаслись либо те, кто ушел к партизанам, либо малые ребята, которых русские и белорусы брали к себе, крестили и называли своими детьми.
   Много он рассказывал о партизанах. В Белоруссии их - сотни тысяч. Сейчас немцы ведут отчаянную компанию против них - брошены многие дивизии, прочесывают леса. Положение партизан осложняется тем, что они отягощены целыми селами, следующими за ними - с детьми, стариками, бабами, коровами. Когда наши войска подходили к Рогачеву - навстречу им вышла партизанская бригада Падаляна (комиссар у него - Рутман). 4000 партизан образовали коридор, через который вышли 11 000 жителей, шедших с ними.
   Каждый отряд имеет рацию, связанную с партизанским штабом БССР. На местах действуют обкомы, райкомы, диверсионные группы. Одна из таких групп убила наместника Гитлера по БССР. Он был разорван минами на своей постели в Минске. Две девушки, которые сделали это, - здесь. Вот бы дать их рассказ! Но еще время не пришло. Партизаны издают газеты, листовки и даже журналы. Несколько районов в тылу - советские.
   - Вы поймите наше положение, - смеется Горбунов. - Из 200 районов БССР сейчас освобождены 40. По площади это около одной четверти, на занятой территории мы ведем пропаганду - все разрушать, здесь - все строить, восстанавливать.
   (Пришлось прервать запись - где-то рядом бомбили, над нами немцы. Вышел, пролетели, пишу дальше).
   Тепло он говорил о Заслонове (о нем писал Виленский) - беспартийном инженере, талантливом организаторе партизанской и диверсионной борьбы. Он погиб в стычке, посмертно ему присвоили звание Героя СС. Начальником штаба у него был Родионов. И вот, ЦК узнает, что Родионов был принят Гитлером, получил от него орден с мечами, возглавил русскую дивизию. Изменник! Так и считали. Как-то командир одной бригады сообщает, что Родионов прислал к нему посредников и собирается всей дивизией перейти к партизанам: - как быть? Собрали бюро ЦК. Уже было известно, что Родионов выдавал себя за немца Поволжья, и что, мол, его настоящая фамилия Гиль. Немцы так и писали Гиль-Родионов. Решили - принять. Родионов перешел к партизанам, отправил на "большую землю" в самолете связным своего начальника штаба - власовского генерала (между прочим, по всем данным власовцы сейчас уведены с советского фронта и брошены в Албанию и Югославию. Там за них спокойнее!). Переход был полнейшей неожиданностью для немцев. Они бросили туда четыре дивизии, но успеха не достигли. Как после выяснилось - Заслонов поручил Родионову эту роль. Сейчас Родионов отмечен орденами, и верный кандидат в Герои.
   Немало говорили о работе в освобожденных областях. Население не уверено, что ему будет за работу при немцах. Линия - если работал просто, чтобы не умереть с голоду - ничего. Конечно, никаких кар и женщинам, жившим с немцами. Очень возрастает роль судебных органов, но они спят. Очень нужны справочники о законах - тут их все позабыли.
   Сейчас немцы спешно создали Белорусское правительство - Белорусскую Раду. Во главе - Островский, привезенный белоэмигрант из Берлина. Пробовали создать национальные части - перешли к нам с оружием. Но с поляками отношения весьма жесткие. Об этом мы решили еще поговорить.
   Два штриха, рассказанные Горбуновым. В одном селе учительница ничем себя не скомпрометировала, но когда немцы приезжали в село - переводила их речи и требования. Сейчас село освобождено, идут занятия. На уроке иностранного языка она спрашивает ученика:  - Зачем надо знать язык? - Для того, чтобы переводить немцам! - ответил тот. Полные слезы.
   Весной прошлого года Горбунов ездил на Калининский фронт. Остановились в одном селе ночевать. Хозяева - старуха и дочь. Самовар. Горбунов приглашает к столу, первой идет дочь.  - Прочь, блядь! - кричит старуха. С немцами еблась, а за один стол с командирами сесть хочешь!
   Вчера вечером сели играть пред-отъездную пульку: я, Хват, Киселев, Стор. Кончили в 4 утра. Я продул 150 руб. Сел на мизере, и вообще дико не шла карта. Последняя игра была замечательно интересной. У меня - 4 бубны, 4 пики и король черв с маленькой. Объявляю 6 бубен, ход мой. По первому ходу Стор бьет короля пик. Оказалось, у него 4 бубны, 4 трефы и две червы, у Хвата - 4 пики, 2 трефы, 4 черви. Мельница! Сел без двух. Великолепный расклад!
   Левка сегодня уехал в Москву поездом. Остался я один в комнате. Непривычно, одиноко. Вечером был в бане, сейчас ложусь спать.
   13 марта.
   Погода шалит. Несколько дней было тепло и говорила весна. Вчера весь день и сегодня ночь шел снег. Сегодня - солнце. К вечеру тучи, ветер. Тьфу!
   Вчера вечером инструктор 7-го отдела майор Владимир Борисович Розенфельд - очень интеллигентный и вдумчивый человек - делал международный обзор. Собрались работники 7-го отдела и два работника комсомольского, остальные, видимо, не интересуются или считают: свой докладывает, что ж тут может быть интересного?
   А обзор был интересным. Розенфельд считает, что мы реально накануне открытия второго фронта. Все материально-технические предпосылки уже созданы, об этом же говорят и высказывания политических руководителей США и Англии. Подробно он анализировал внутриполитическое положение союзников, отметил усиление реакции в США, крупные атаки на Рузвельта, рост реакции в Южной Америке. По его словам, немцы сейчас делают основную ставку на разлад между союзниками и рост реакции в странах коалиции.
   Отметил он и начало дипломатического наступления на нейтралов (Испанию, Португалию, Турцию).
   Написал вчера два очерка в СИБ (о экипаже Смирнова, воющего с начала войны, и о Наташе Боде - "Цена кадра".) Сегодня написал еще очерк.
   "Цена кадра".
   - Бомба! - крикнула Наташа и повалилась на землю.
   Зловещий свист нарастал. Тут уж некогда было искать ямку или канавку, и мы грохнулись там, где стояли, на дороге, втискиваясь телом в густую пыль. Раздался взрыв и над нами с визгом пронеслись осколки. Снова нарастающий вой. Новый взрыв. Еще, еще... Мы все плотнее и плотнее прижимались к земле и только одна скучная мысль сверлила голову: куда зацепит, легко или смертельно? Кругом все грохотало, рвалось, неистовствовало.