Буревой Роман. Маска Дантеса

   Марк очнулся от нерадостных мыслей и посмотрел на Флакка.
   Что думает его временный опекун? Почему младший брат Флакка встал во главе мятежной партии? Лишь потому, что по воле случая лишился генетической памяти, став плебеем? Или…
   – Луций, расскажи о своем брате. Вы были дружны? – попросил Марк.
   – Нет, мы не дружили. Все время ссорились, чуть ли не каждый день дрались. Я был старше, сильнее. Гай оказывался бит довольно часто. Иногда сильно. А вместе… вместе мы бывали редко.
   – А Эмми? Она любила брата?
   – Любила. Но Гай над ней почти всегда издевался, доводил до слез. Он завидовал. Мне и ей…
   – Но это еще не причина, чтобы убивать.
 
   В этот раз Флакк отказался от своей традиции возвращения на родную планету. Планетарный лифт? Нет, ни за что. Это слишком предсказуемо, уязвимо, медленно… теперь, когда каждая минута на счету. Планетолет? Да, именно планетолет. Он куда быстрее и мобильнее. Причем челнок не пассажирский, а грузовой. Никаких данных о том, что на грузовике есть люди, с управляющей станции нуль-портала на планету не передавать, пока Флакк не подаст с Лация условный сигнал. Вигилы сообщали, что на Корвина готовят покушение – заговорщики боятся, что следователю-патрицию без труда удастся распутать клубок их заговора. В общем-то, и данных особых тут не нужно: и так ясно – проще всего с человеком расправиться в тот момент, когда его планетолет входит в плотные слои атмосферы.
   – Опускаться будем на грузовой космодром возле Архимедова архипелага, – заявил Флакк. – А «Клелия» тем временем пусть летит на главный космодром. Дать ложную информацию, что все мы – на борту яхты. С яхты все ценное забрать. И помолимся Фортуне Примегении.
   Спору нет, операция не слишком замысловатая, но придумать что-либо действенное в условиях цейтнота было практически невозможно.
   Спуск проходил отнюдь не в комфортных условиях: в пустом брюхе грузовика Корвин и его друзья поместились в защитные коконы, такие обычно использует космический десант. Марк старался думать о предстоящем расследовании. Что в первую очередь, что во вторую… Но в голову постоянно лезли совсем другие вопросы. «Плебеи напали на детей…» «Как справиться с ненавистью?» – «Со всеобщей ненавистью», – уточнял голос предков. «Почему именно сейчас?» – на этот вопрос ни Марк, ни его верный голос не давали ответа.
   «Данный момент ничем особенным не обусловлен. – начинал рассуждать заново Марк. – Все шло как прежде, как сто и двести лет назад… Может быть, в этом все дело? Кому-то надоела стабильность, и он решил как следует потрясти планету?»
   По мысли почти тут же сбивались.
   «А что если произошла утечка информации, сектанты узнали, что мы с Флакком и Лери здесь, и нас собьют?»
   «Чепуха! Не дрейфь. Думай о конкретном. О предстоящем расследовании», – советовал голос.
   Однако выполнить мудрый совет оказалось не так просто.
   Спуск произошел без особых приключений. Если не считать, что посадка была отнюдь не самая мягкая. Тряхнуло здорово. Но коконы самортизировали удар. Через час на грузовом космодроме опустились два флайера. В каждом – по десять легионеров из когорты Флакка. Все ветераны. И все – патриции. Охрана прибыла. Можно считать, что первый этап операции прошел успешно.
   – Первым делом летим в префектуру вигилов, – решил Марк. – Там ознакомимся с данными по нашему делу. А затем… – Он бросил взгляд на военного трибуна. – В тюрьму. Я должен поговорить с Гаем Флакком.
   Военный трибун никак не отреагировал.
   – А я должен отвезти отца домой, – заявил молодой Друз. – Не думаю, что после двадцати лет в озерном городе отец мечтает первым делом очутиться в лацийском карцере.
   – Ты нам нужен, – Корвин намеренно подчеркнул голосом это «нам».
   – Плебеев ныне для патрициев не существует, – сказал кто-то за спиной Марка.
   «Все плохо, очень плохо…» – нашептывал голос.
   – Я сам доберусь до дома, на Лации, кажется, моей жизни никто не угрожает… – Отшельник усмехнулся. – Впрочем, у меня и дома теперь нет. Так ведь? Придется снять номер в гостинице.
   – Отец…
   – Не волнуйся, мне всегда нравилось жить в гостиницах, Лу.
   Отшельник похлопал центуриона по плечу. Похоже, он тяготился обществом сына. Да и любым обществом тоже. За долгие годы он привык к одиночеству и тишине. Отдельно стоящий загородный домик сейчас ему был просто необходим.
 
   По дороге Марк связался с «Итакой». Ответил управляющий усадьбой Гай Табий. Новости? Почти ничего нового, доминус. В усадьбе все в порядке, никаких происшествий. То есть сад полностью восстановлен, виноград почти собран, скоро праздник молодого вина, и хорошо бы, молодой хозяин присутствовал…
   – Сенатор Корвин вернулся? – перебил управляющего Марк.
   – Нет, доминус. От сиятельного никаких известий.
   Марк задумался. Возможно, исчезновение старика – дело рук сектантов, и дед уже много дней томится в плену. Но ни Марк, ни Лери, ни вигилы… да и вообще никто об этом не знает и не предпринимает никаких шагов по освобождению сенатора.
   «Дед оставил записку…» – напомнил себе Марк. Но это было слабым утешением.
   «Отъезд мог быть инсценирован», – тут же принялся развивать неприятную гипотезу голос предков.
   «Зачем им старик, все деяния которого в прошлом? Шантажировать? Ни один патриций не поддастся на подобный шантаж. Стереть память? Поглумиться? Просто убить? Но если последнее, то похищение теряет смысл…»
 
   В префектуре вигилов царило настроение, близкое к панике.
   – Охраняйте! – кричал кому-то в комбраслет краснолицый крепыш в форме центуриона. – Да, всех… Сколько? Сто тысяч?.. Найдите сто тысяч. Да, мы можем дать только плебеев. Но прежде всего они – вигилы! Они давали присягу! Это приказ! – Центурион отер пот с лица, отключил комбраслет и повернулся к посетителям.
   Повернулся и замер. Изумленно хлопнул глазами. Спросил неуверенно:
   – Префект Корвин?
   – Да, это я… А это мои друзья и помощники: трибун Валерий Флакк, моя сестра Лери и центурион в отставке Луций Ливий Друз…
   Вигил беззвучно шевелил губами, повторяя имена прибывших, почти как заклинания.
   – Но я только что получил сообщение, что ваш планетолет сгорел в плотных слоях атмосферы, – выдавил он наконец. – Так вы живы?
   – Поскольку я чувствую свои руки и ноги, то, скорее всего, да, – сказал Корвин.
   – «Клелия» погибла! – ахнула Лери.
   Хотя они ожидали этого, все равно больно было думать, что великолепная яхта сознательно принесена в жертву. Уже многие полагали, что убийство искина пятого поколения, такого, какой управлял «Клелией», давно пора приравнять к убийству разумного существа.
   – Иногда ловушки действуют безотказно, – заметил Флакк.
   – Это похоже на чудо… да… – Центурион вигилов пожевал губами. – Когда-то я надеялся на такое чудо. Но оно не случилось…
   «Твой отец! – шепнул голос предков. – Он надеялся, что твой отец спасся…»
   – Вы имеете в виду гибель префекта Корвина? – озвучил подсказку Марк. – Мой отец сгорел в нуль-портале.
   – Да, мы работали вместе… Я… то есть… все мы… я вам очень сочувствую.
   – Разве? – перебил его Марк. – Разве патрициям кто-то сочувствует сегодня?
   Вигил нахмурился.
   – Думайте, как хотите, совершенный муж. Но мне будет больно, если вы мне не поверите…
   «Без эмоций, – одернул себя Марк. – Не подливай масла в огонь. Поверь, что центурион предан Лацию, как истинный римлянин, и готов исполнить свой долг. Большего от него не требуется. Ты не женщина, чтобы объясняться ему в любви».
   – Центурион Регул, мне нужны имена всех похищенных и погибших патрициев, – Корвин старался говорить бесстрастно.
   – Погибли не только патриции, – отозвался вигил.
   – Список всех пострадавших, – поправил сам себя Марк. – Полные имена, возраст, должности…
   – Инфокапсулу или распечатку?
   – И то и другое, если можно.
   Через пятнадцать минут Регул лично передал списки Корвину. Информация, полученная на Китеже, оказалась не совсем точной. Цифры были преувеличены, списки не верны. Итак… Похищенными числились восемь: наследник сенатора Юлия Цезаря, племянник Фабия, два сына Корнелия Лентула; двоих мальчишек похитили у Клавдия; единственный оставшийся в живых сын Манлия Торквата тоже исчез, как и единственный малыш сенатора Камилла. Секта наносила удары методично. В списке погибших – старший сын Торквата. Но его сектанты застрелили два года назад. Теперь за несколько дней они убили восемь вигилов и жену Камилла.
   – Похитители выдвигают какие-то условия? – спросил Корвин у префекта.
   – Нет. Во всяком случае, я ничего не знаю.
   «Если бы патриции могли, как плебеи когда-то, взять и удалиться с планеты, протестуя. Уход. Сецессия. И пусть плебеи буйствуют сколь угодно долго, – думал Марк. – Но мы не можем уйти – вот в чем дело. Мы не можем покинуть планету. Даже этого шанса у нас нет. Иначе мы перестанем быть патрициями».
 
   Серый купол, лишенный окон и дверей. Вообще всего лишенный, кроме маслянистого блеска многочисленных граней и ребер. Он вырастал из почвы и погружался в нее. Как озерный город на дно озера Светлояр. Тюрьма. Вход через шлюз. Бесчисленные сканирующие устройства. Безликие стены, полы и раздвижные двери. Экран, проходя через который, становишься прозрачным. Любая песчинка, скрытая на теле или в теле, отныне видима. Гай Флакк заключен здесь без предъявления обвинения. Просто потому, что его подозревают в причастности к похищениям и убийствам. Подозревают, но не могут доказать. Режим чрезвычайного положения дает право удерживать его в тюрьме тридцать суток. Или до тех пор, пока чрезвычайное положение не будет отменено.
   Гая Флакка арестовали в госпитале, куда он был доставлен после аварии: скутер Гая столкнулся с наземной машиной, амортизационное кресло выбросило пассажира, а скутер взорвался. Синяки и ушибы, полученные в аварии, здоровью пострадавшего не грозили. Другое дело – рана на животе. Луч бластера разворотил половину кишечника, и Флакка поместили в регенерационную камеру. Медики не сомневались, что рану Гай получил гораздо раньше, чем попал в аварию. То есть раненый куда-то мчался и…
   Явились вигилы. На все вопросы Гай либо не отвечал, либо бормотал что-то уклончивое. Где, когда, кто… нет, он ничего не помнит. На следующий день Гай Флакк попытался сам отключить регенерационную камеру и бежать. Облепленный регенерационным раствором, скрючившись, ковылял он по больничным коридорам. Разумеется, его без труда остановили, вернули в процедурную, закодировали двери. И тут стало известно о похищении племянника сенатора Фабия и еще нескольких патрицианских отпрысков. Галанет запестрел заявлениями секты «Очищение».
   «Патриции обречены либо умереть, либо потерять память. И пусть они добровольно отдадут детей для промывки мозгов», – так звучали требования неизвестных плебеев. Впрочем, неизвестными они оставались всего несколько часов. После ареста Гая Флакка поступило сразу несколько сообщений, что секту «Очищение» возглавляет именно он.
   Гай не отрицал и не оправдывался. Он вообще ничего не говорил.
 
   Внутри тюрьмы все тоже было серым. Помещения отличались только размерами.
   Корвина привели в просторную комнату. Почти холл.
   Четыре стены без окон. Стол. Два стула. Раздвижная дверь, в обычном режиме ее вообще не видно. Марк передернулся. Дверь ему напомнила шлюз в озерном городе – мерзкая ловушка, из которой нельзя вырваться собственными силами. Одну из серых стен сделали односторонне прозрачной. Если смотреть изнутри – серые панели. А если снаружи – стекло. Сейчас за стеной-окном толпятся наблюдатели, члены комиссии сената по вопросам патрицианских родов и охранники. Охранники-патриции. Где только отыскались такие? Верно, перевели из легионеров… Потому что плебеям в эти дни патриции не доверяли. Никому. Даже Друза сенат потребовал немедленно вывести из состава группы на время. Бедняга Друз. Он-то полагал, что нобили уже принимают его за своего. Но плебею опять указали на место в загоне.
   Марк старался не смотреть в сторону «прозрачной» стены. Но вряд ли это обманет заключенного, которого уже ведут на допрос. Что сказать Гаю Флакку? Как убедить? Марк не знал ответа. Голос предков молчал. Возможно, это обычная подавленность. Подобное чувство охватило почти всех патрициев Лация. Обреченность. Она читалась во взглядах, в плотно сжатых губах, в рукопожатиях. Они знали, предчувствовали… это когда-то начнется. Равновесие не может длиться вечно. И вот – началось. Патрициев слишком мало. Они – одни. Весь галанет буквально фонтанировал радостью. Одни миры сдержанно, другие с бурным восторгом приветствовали атаку плебеев. «Давно бы так…» «Уравнять», «Стереть», «Уничтожить…» Прочитанные лозунги все еще прыгали перед глазами Корвина, как будто голограммы так и не удалось погасить.
   Аристократы Китежа, прежде верные друзья Лация, всерьез обсуждали возможность союза с Неронией и войны с Лацием. Мятеж плебеев сыграл тут не последнюю роль.
   «Я только что обрел память, – думал Корвин. – И что же? Я должен ее опять утратить? Забыть, что мой отец вел особо важные дела, забыть, как он воевал, как влюбился в мою мать… И что мне останется помнить? Усадьбу Фейра? Приказы барона? Рабский ошейник? Удары кнута Жерара? Нет уж. Лучше смерть».
   Шлюз открылся – черная ухмыляющаяся пасть выплюнула в комнату человека в черном комбинезоне. На груди кружок, на спине – тоже. Лицо худое, жухлое, с запавшими щеками и острыми скулами, короткие седые волосы лохматятся во все стороны. Глаза темные, взгляд настороженный. Нос орлиный. Сходство с Флакком? Скорее угадывается. Оно присутствовало изначально – тот же овал лица, те же скулы, тот же нос и разрез глаз… Но такое впечатление, что человек старательно это сходство стирал всю жизнь. И почти преуспел.
   – Садитесь, Гай. – Корвин указал арестанту на стул. – У нас будет долгий разговор. Хотите кофе?
   Гай не ответил, присел на самый кончик стула, положил руки на колени. Смотрел прямо перед собой. То есть видел и одновременно не видел Марка.
   – Вы мне можете помочь, Гай. Вы всем можете помочь…
   – Что вы еще хотите узнать от меня? – прервал следователя заключенный. – После эликсира правды и допроса под гипнозом? Что я мог скрыть, префект Корвин? – Гай Флакк улыбнулся. Но не Марку, а кому-то третьему, кого он видел прямо перед собой.
   – Всего лишь хочу с вами поговорить.
   – О чем?
   – Почему вы вступили в секту? Почему ненавидите патрициев?
   – За то, что нобили выпячивают свое превосходство, – почти без запинки отвечал Гай Флакк.
   «Объяснение слишком примитивно», – шепнул голос предков.
   – Слишком примитивно, – сказал Корвин вслух.
   – Из-за того, что мои родители зачали меня на корабле… и я не получил в наследство память… Меня лишили титула патриция и права наследовать усадьбу, права жениться на патрицианке, избираться в консулы и заседать в сенате… Мне никогда не командовать «Сципионом». Все, на что я мог рассчитывать, – служба на каком-нибудь вспомогательном корабле сопровождения или на грузовике. Я вмиг утратил столько, что поневоле задумался: но ведь всего этого лишено большинство населения Лация. Я просто стал таким, как большинство.
   – Только в этом причина? – спросил Корвин.
   – Неужели мало?
   – Мало для того, чтобы похищать детей.
   – Мне хватило.
   – Ваш старший брат выбрал карьеру легионера, а не пилота, лишь бы не задеть ваши чувства.
   – Надо же! Какое благородство! А вот Эмми не играла в благородство и стала пилотом.
   – Эмми погибла. Ее разорвал на части анимал. Страшная смерть… Вы ей завидуете?
   Кажется, Гай смутился. Передернул плечами. Потрогал кончик носа.
   – В детстве… когда она была совсем маленькая… крошка… я дразнил ее и доводил до слез. Была одна сказка о бедном Мурлыке, котенке, которого бросили его хозяева. «Бедный Мурлыка хотел молочка…» Стоило Эмми услышать эту строчку, как она уже ревела в три ручья. Я мог так доводить ее часами. Когда сестрица выросла, она захотела превратить монстра в человека. Но забыла, что анималы ненавидят людей. Всех без исключения. Эмми погубила сентиментальность, вы не находите?
   – Вам по-прежнему нравится издеваться над детьми?
   – Ненависть – великое чувство. Она разрешает все. Там, где жалость, сентиментальность, предрассудки сдерживают, ненависть служит универсальной отмычкой. Бешеная ненависть… Какое замечательное выражение! Не правда ли?
   «Он изображает злобу… Нет, не верю… не верю…» – шептал голос предков. И Корвину почудился в этом коллективном и всегда безличном голосе живой страх.
   «А если не изображает? Как мне понять его тогда? – думал Марк. – Как я могу понять его, если не испытывал никогда таких чувств. Ни я, ни мои предки… Бешеная ненависть… К кому я могу испытывать такое?»
   Барон Фейра… Нет, не подходит.
   Жерар. Надсмотрщик Жерар, которого хладнокровно застрелил трибун Флакк. Если бы этот тип вновь был жив и вновь Флакк стоял бы напротив Жерара и целился бы в грудь садиста из игломета, что бы сделал Марк? Крикнул бы «Пли!» или, напротив, «Не надо!»
   – Да, – сказал Корвин вслух.
   – Что – «да»? – не понял Гай.
   – Хорошее выражение «бешеная ненависть». Но только выражение. Два слова… Не вы все это организовали, Гай. Вы – глава радикальной партии. Вернее даже, небольшой группы. Но не убийца.
   – Почему вы так решили? – Гай вызывающе глянул на префекта.
   «Я помню, каким вы были в детстве», – мог бы ответить Корвин. Но такой ответ лишь оскорбит Гая Флакка.
   – Это моя маленькая тайна, – улыбнулся Корвин. – Разговор закончен. Вас отведут в камеру.
   – Вот как… – Гай, кажется, растерялся. – Но вы же сказали, что разговор будет долгим.
   – Я выяснил все, что мне нужно.
 
   Когда Марк вошел в соседнюю комнату, здесь царила липкая тишина. Сенаторы, военные, охранники застыли, будто окаменели. Неужели так потрясены услышанным?
   – Не он стоит во главе, это точно. Хотя наверняка знает членов секты, – заявил Корвин. – На допросе он ничего не сказал… не подвержен гипнозу, на него не действует «эликсир правды». Но Гай Флакк – единственный, кто связывает нас со сторонниками «очищения».
   И опять никто ничего не сказал. Лишь раздался судорожный вздох, похожий на всхлип.
   – Вам не понравилось, как я вел допрос? – недоуменно спросил Корвин.
   Отозвался сенатор Флакк:
   – Только что сообщили, что племянник Фабия убит. А сын военного трибуна Флакка похищен. Я отпустил трибуна домой.
   – Сын Флакка похищен! – Марк не поверил, – Но маленького Луция охраняли! День и ночь!
   – Охрана перебита, – сказал сенатор, – Ребенок исчез.
   – Как погиб молодой Фабий? – спросил Корвин.
   – Разряд бластера в голову, – отвечал сенатор Флакк. – Мгновенная смерть. Видимо, застрелили во время побега.
   – Погодите! А как же сигнальные чипы? В тот момент, когда…
   – Похитители нейтрализовали чипы. Как – мы пока не знаем, – сказал кто-то из вигилов.
 
   Во сне-воспоминании он видел эту аллею, ведущую к дому. И сам дом запомнил. На этой дорожке его встречала малютка Эмми и рассказывала, захлебываясь слезами, о страшных картинах. Она видела в снах, как линкор «Сципион Африканский» сжигает один за другим живые корабли Неронии.
   И вот теперь уже юный Корвин сам спешил по дорожке к вилле Валериев Флакков. Узнавая и не узнавая древнее гнездо. Казалось, за двадцать лет дом даже не удосужились покрасить, не то что отремонтировать капитально или перестроить. Желтая краска на стенах едва угадывалась, зато повсюду, куда ни кинешь взгляд» лопалась и слезилась псевдоштукатурка, обнажая нижние слои изоляторов, а кое-где – скелет несущей конструкции. Только оранжерея сверкала новеньким куполом, да у входа сахарно посверкивали мраморные статуи. Впрочем, причиной такого запустения была не бедность, а невнимание хозяев. Бывший командир «Сципиона» давно уже жил в небольшом павильоне, уступив фамильную усадьбу старшему сыну. Но командиру космических легионеров было недосуг заниматься благоустройством строений. Женщины же не смели ремонтировать дом: имение Флакков должны обустраивать сами Флакки, лелеять и воссоздавать прежнее так, как подскажет память славного рода. Дом терпеливо дожидался, когда же ему возвратят утраченное величие. Но дождался лишь поругания. Двери, распахнутые настежь, опрокинутая мебель, разбитые стекла.
   – Флакк! – позвал Корвин хозяина и шагнул внутрь.
   Свет лился сверху, через отверстие в потолке. Но не только. Вопреки обычной планировке лацийского дома, за атрием сразу же располагался перистиль, отгороженный прозрачными раздвижными панелями. Осколки панелей теперь хрустели под подошвами Марка. Бассейна в атрии не было – имелся лишь небольшой фонтанчик с мраморной чашей. Фонтанчик не работал, на дне чаши собралось немного мутноватой воды. Подле фонтана на высоком, неудобном для человека стуле сидел боевой робот «Триарий». Никто не потрудился обрядить металлического монстра в тряпки. Лишь несколько ремней из псевдокожи опоясывали его корпус из аморфной стали, а на шее болтался медальон с дополнительным комустройством. Сидел робот неестественно прямо, держа голову откинутой назад, будто разглядывал прозрачный потолок. Руки «Триария» безвольно свисали вдоль тела. На глаза-телекамеры опустились защитные веки. Когда Марк подошел ближе, то увидел, что в груди робота, там, где у этих боевых машин находится блок питания, зияет оплавленная дыра. Марк глянул роботу за спину. Нет, дополнительный блок питания отсутствовал. Да и зачем на обитаемой мирной планете боевому роботу вторая батарея. Есть запасной элементик непосредственно в позитронном мозгу, чтобы мозг не отключался. Но в данном случае не похоже, чтобы мозг «Триария» уцелел – человекоподобная машина выглядела совершенно безжизненной: второй выстрел разнес несокрушимому «Триарию» голову.
   – Ты уже знаешь? – раздался голос над самым ухом.
   Корвин вздрогнул и отпрянул. Ему почудилось, что вопрос задал «убитый» «Триарий».
   Флакк стоял рядом с ним – подкрался совершенно бесшумно.
   – Орк! Ну ты даешь…
   – Нет, я бы не взял тебя в свою когорту, – заявил трибун решительно.
   Возможно, это должно было звучать как шутка, но мрачный тон Флакка не позволил в ответ улыбнуться.
   – Зачем тебе боевой робот? – удивился Марк» вновь разглядывая неподвижную машину. Его не оставляло чувство, что робот умер не до конца. Может быть, потому, что одна пара глаз – та, что на затылке, – была открыта.
   – Он охранял малыша.
   – И был вооружен?
   – Боевым бластером.
   – Запрещено использовать боевые машины на Лации.
   – В мирное время. А сейчас – чрезвычайное положение. Или ты забыл?
   – Помню, – буркнул Марк. – Но я бы не стал вооружать «Триариев». Кто поручится, что они на нашей стороне?
   – Алекс – мой комплектный боевой робот. Он всегда на моей стороне.
   – Как все произошло? – Корвин решил оставить бесполезные споры и немедленно начать расследование.
   – Никто не знает. Комп, управляющий домом, отключен, все камеры наблюдения выведены из строя, все инфокапсулы с записями стерты.
   – А «Триарий»? Он мог что-то видеть?
   – Да, его мозг уцелел.
   Марк с сомнением оглядел неподвижный металл.
   – Там внутри мозга уже нет, – поведал Флакк, и Марку почудилась в его голосе подлинная печаль. – С начинкой робота сейчас возится Друз.
   – Но как же… Решено никого из плебеев не привлекать к этому делу.
   – Марк! – в голосе Флакка послышались угрожающие нотки. – Голова Друза стоит сотни патрицианских котелков, набитых всяким сором. Я не знаю, как, но этот парень разбирается во всех нюансах любой техники. Если кому и удастся оживить мозг «Триария», то только ему.
   Корвин счел за лучшее не спорить. Он не знал как повел бы себя сам, если бы его ребенку угрожала опасность… Его ребенок… У него самого ещё не было детей. Но все его предки, испытавшие радость отцовства и материнства, разом ожили в нем. На миг Корвин почувствовал нежность ко всем малышам этой планеты. Будто для всех он был отцом и всех должен был охранять своей отеческой властью.
   – Хорошо, пусть Друз возится с «Триарием». У меня нет причины ему не доверять. Что остальные… я имею в виду андроидов и людей. Тех, кто был в усадьбе? Твоя жена?
   – Ее как раз не было. Она уехала в медицинский центр.
   – Что-то серьезное?
   – Очень. Она беременна. А патрицианка должна выносить ребенка сама… И применение лекарств в случае угрозы выкидыша ограничено.
   Корвин стиснул зубы и беззвучно выругался.
   – Кто был в усадьбе во время нападения? – спросил вслух.
   – Два охранника. Оба плебеи. Тела лежат возле бассейна. Там, где их нашли вигилы.
   Тут вопросов нет: как только охранники погибли (или были ранены), в центр слежения вигилов поступили сигналы тревоги. В обычные дни – когда нет чрезвычайных обстоятельств – тогда патруль вигилов примчится максимум за десять минут. Сегодня наверняка явились за пять.
   – Вигилы, которые обнаружили тела, ещё здесь?
   – Разумеется.
   – Патриции? Плебеи? – Марку и самому не нравился вопрос.
   А тут еще голос бормотал непрерывно: «Куда мы идем… надо все прекратить… мы губим… рушим…» Лучше бы перестал размышлять о глобальных проблемах и дал дельный совет.