Страница:
— Какие будут мнения? — Сварог поинтересовался мнением у трех человек, не считая рулевого Дикса, хмуро обступивших столик с картами.
— У нас остались шлюпки, — готовое мнение сразу нашлось только у Кулка. — Весь экипаж на них не поместится, будем тянуть жребий. Однажды Однорукий Ло напоролся на шершавую банку, так называют отмели, на которые базальтовые скаты стаскивают рыбьи кости, крабьи и черепашьи панцири, человеческие скелеты и белые камни, принимаемые скатами за кости. Бригантина Однорукого Ло пропорола днище. Ло пересадил своих псов в шлюпки. Они болтались по волнам около недели, когда вдруг попали в течение, и оно вынесло их к Атару.
— Они влипли пусть и далеко от земли, но все же в досягаемости земли, — сказал дож Тольго, сжимая зубами потухшую трубку. — Здесь же на тысячи кабелотов вокруг одна вода. Если не считать островов, которые где-то блуждают. Но не гоняться же, в самом деле, за призраками. В равной степени тогда можно уповать на появление Пенной Мамы. — Дож-боцман упрятал трубку в карман. — Я пошёл к своим парням. Чувствую, уже может расползаться отчаянье. Дескать, на кой нужно качать воду, расходуя последние силы, когда конец неотвратим. Пойду напоминать про честь семей, про мужское самолюбие и хвалёную стойкость клаустонцев. Да и по паре тумаков там кто-то уже наверняка успел соскучиться.
Было видно, что тем самым Тольго намерен приободрить и сам себя.
— А если воспользоваться вашим умением, мастер Сварог, и поднять «Удар» в воздух? — предложил Рошаль, проводив взглядом уходящего Тольго.
Сварог покачал головой.
— Толку-то. Во-первых, сам себя я веса лишить не могу. Если останусь на борту… Достаточно любого веса, чтобы корабль никуда не смог подняться. Катеров у нас нет… Да если бы и были! Ну ладно, по старой памяти я бы перебрался на баркас, прицепил бы к ней «Удар», быстро растратил бы уголь и откуда бы добыл на катере новый? И сколько бы я вас таскал так? Месяц? Стоит приводнить вас хоть на секунду — и играй труба отходную, сразу бы и пошли топором на дно. Да и как бы вы жили в невесомости? А вёсельной лодкой воспаривший броненосец даже сдвинуть не удастся. Короче говоря, вариант хуже, чем пересаживание на шлюпки.
— Значит, кроме шлюпок, ничего не остаётся, — Рошаль никого не спрашивал, масграм подвёл для себя жирную чёрную черту.
В рубке повисло молчание. Ветер стегал мелким дождём переднее стекло.
— На нижней палубе хранится десятка два пустых баллонов, между которыми натягивается ненамокаемая ткань, — оживился Кулк. — Ещё вот… Из корабельного дерева, например из палубного настила, можно смастерить несколько плотов. Мы можем немало всего прихватить с собой, маскап.
— Да, — без воодушевления согласился с ним Сварог. Если развивать мысль в этом направлении, то можно учинить мозговой штурм и напридумывать хитростей, что облегчит жизнь шлюпочной флотилии. Да как-то не хотелось пока развивать. Сварог снова вгляделся в карту Ваграна. Черт тебя раздери, никакого проку нет от поделки проклятых рисовальщиков, а шороху-то вокруг этой бумажки стояло и стоит…
— Как думаете, что это за фигулины, — Сварог взял карандаш, отложенный юным штурманом, и тупым концом ткнул в коричневого цвета ромб, ненамного превосходящий диаметр карандаша. — Их всего… — он ещё раз пробежал глазами по бумаге Ваграна, — четыре на всю карту.
Интересно, что у каждого ромба один угол был как бы недорисован.
— Да кто их поймёт! — воскликнул Кулк. — Видите, возле одного накарябана закорюка.
Штурман щёлкнул ногтем по иероглифу, одному из тех, что Сварог когда-то сравнивал с пауками.
— Если б кто по-ихнему читать был бы обучен, маскап, глядишь, и раскусили бы орех, а так…
Кулк обречённо взмахнул рукой.
Загрохотали ступени трапа, ведущего в рубку, дверь распахнул парнишка по имени Вайгал, сын предыдущего дожа, мокрый с ног до головы.
— Мастер Олес передаёт, что вода поднялась ещё на два кайма.
Глазами мальчишка поедал капитана, и в глазах набухала мольба. Не надо быть мастером психологом, чтобы догадаться, чего сын предыдущего дожа Вайгал ждёт от маскапа. А ждёт он, что маскап… мудрый, всевидящий и умеющий найти выход из любого лабиринта маскап похлопает по плечу и скажет чуть усталым, но уверенным голосом: «Ещё чуть-чуть продержитесь, сынки, и все закончится. Тогда сыграем большой отдых, наедимся, отоспимся, каждый получит по двойной порции мармеладного крема. Ещё чуть-чуть, сынки».
Сварог не стал разочаровывать парня. Пусть воспрянет, рванёт к своим и встряхнёт, укрепит их. Черт, но трудно ж, однако, ободрять других, когда сам не веришь в то, что говоришь. Некоторым людям нелегко притворяться даже во имя благого дела. Но приходится…
Когда Сварог заканчивал своё напутствие молодёжи, трап вновь ожил. По тяжёлой поступи и неразборчивому ворчанию под нос в идущем легко угадывался Пэвер. Суб-генерал вошёл, огляделся, задержал взгляд на карте Ваграна, тяжело опустился в кресло, но начал говорить не раньше, чем Вайгал с ожившими глазами и распрямившимися плечами выбежал из рубки.
— Пришлось взять грех на душу, — сказал Пэвер. — Длонго, боец из гарнизона базы, «вспыхнул белым порохом». Так это называли у нас в полку. Разорался, что мы нарочно их топим, и в таком духе. Схватил багор, разбил голову своему напарнику, к слову, земляку. Полез на остальных, уже окончательно освирепев. Я еле успел добежать. Вести душеспасительные беседы бесполезно и некогда. Пришлось пристрелить. И метиться в ногу или в руку, чтоб не убить, но успокоить, тоже не было времени. — Пэвер попробовал пригладить почерневший от копоти ёжик, который упорно не хотел приглаживаться, — «Серебряный удар» тонет. Мы можем лишь оттянуть исход. Но ненадолго. И то, если ни одна из двух помп вдруг не накроется. Цепочки с вёдрами ничего не дают.
— Вам ли не знать, мастер Пэвер, что дело не в реальной пользе цепочек с вёдрами, а в том, что людям, приставленным к делу, не до паники, они не начнут один за другим, как говорили у вас в полку, «вспыхивать белым порохом». Вернёмся к карте. Подключайтесь, мастер Пэвер, — закурив, Сварог прошёлся по рубке. — Мы убедились, что скрывается под заштрихованными синим цветом эллипсами, под зелёным пунктиром и некоторыми другими обозначениями. Мы не знаем, что подразумевают под собой зеленые треугольники со стрелой внутри, жёлтое бесформенное пятно и некоторые другие значки. Но они далеко, «Удар» до них не доберётся. А до ближайшего ромба с оторванным углом дотянуть в состоянии. Чем черт не шутит, вдруг остров, вдруг клочок земли. Хоть плавучий кусок плавучей земли. Вытягиваем пустышку, пересаживаемся на шлюпки.
— Если применить приёмы дешифровки, — Рошаль взял в руки полный загадок пластик, — то можем предположить, что цвет сам по себе несёт некую информацию. Как мы уже отмечали, цветовая символика не совпадает с принятой на Атаре. Но можно действовать по аналогии. Если синим обозначена область тёмной магии…
— То ромб не область тёмной магии, — подсказал Пэвер.
— Или область магии средней или слабой темности. — Чуть ли не впервые на памяти Сварога Рошаль пошутил и чуть ли не впервые улыбнулся. Точнее, обозначил улыбку.
— Итак, итожу, — прервал диспут маскап. — Все равно наши догадки, масграм, сможет подтвердить или опрокинуть только личное знакомство с ромбом без угла. Вы, мастер Рошаль, берете на себя подготовку к возможной высадке на шлюпки. Снимите с работ человек десять. Из самых надёжных. Но действуйте так, чтобы все оставалось в тайне от других, а то бросят работы и черт-те что начнётся. Кулк, немедленно займитесь курсом. Можете сказать сейчас хотя бы примерно, сколько времени займёт переход при нынешней скорости?
— Примерно три часа, — сразу же ответил Кулк. — Если…
— С «если» понятно, — перебил Сварог. — Вам, мастер Пэвер, придётся разрываться между помпами и паровой машиной. В течение трех часов мы не должны пойти на дно и обязаны не сбавлять хода. Делайте что хотите.
— Ха, вы как командир шестого гвардейского, — хлопнул себя по коленям суб-генерал, — можете хоть сами себя в катапульты заряжать, но чтоб крепость к обеду пала. Что ж, и не такое выполнял.
— Лады, братцы. Жмём до проклятого ромба, нет так нет, бросаем «Серебряный удар» и пересаживаемся на шлюпки. Ничего другого не остаётся…
…Сварог шёл по кораблю. Понимая, что совершает прощальный обход «Серебряного удара».
Даже закрой глаза, почувствуешь, что корабль умирает. Сварог привык за минувшие дни к нормальному ходу броненосца и теперь каждым касанием ступни железных листов в крупных точках заклёпок ощущал, что судно уже не идёт по волнам, а ковыляет. Уши, привыкшие к ровному, слаженному гулу паровых движителей, сейчас вынуждены были прислушиваться к тихому и одновременно надсадному гудению единственной уцелевшей машины. Воздух — в кои веки приходится о том жалеть — сделался чище. Дым не валил, а вырывался худосочными клочьями.
Фальшборт — за который приходилось держаться, так как судно вздрагивало от каждой волны — зиял рваными пробоинами. Под ногами перекатывались обломки труб и обрывки тросов, гильзы от карабинов, осколки чугунных ядер. Стены палубных надстроек вмятинами напоминали лунный пейзаж. «Серебряный удар» хоть сейчас направляй на съёмки фильма о легендарных крейсерах русско-японской войны. И лезла на ум дурацкая врачебная фраза: «Мы его теряем…»
Большая часть экипажа занималась на первый взгляд дурной работой: выстроившись цепочками от трюма, передавали друг другу наверх ёмкости с водой, чтобы вылить её за борт. Мужская цепочка тягала полные ведра, женская — наполненные не до краёв, а также чайники, котелки. И стояла даже детская цепочка, по которой шла совсем несерьёзная посуда. Не только в том суть, что все при деле и нет времени трястись и паниковать, а праздно болтаться по палубам просто небезопасно — броненосец может накренить так, что немудрёно и вылететь за борт. К тому же вёдрами-чайниками вычерпанная вода, возможно, позволит сэкономить минуту на плаву, и кто знает, какая нужда будет в той минуте.
Теперь Сварогу удавалось подбадривать экипаж гораздо убедительнее, чем давеча Вайгала. Потому что не приходилось лицедействовать. Судовому авралу придана конкретная цель, люди выкладываются не ради отвлечения от чёрных мыслей, а ради цели. О том, что цель не менее иллюзорна, чем коммунизм, маскап, разумеется, никому не говорил. И сам предпочитал об этом не думать.
Сварог спустился к Олесу. Олес заправлял в машинном отделении. Полуголый и чумазый князь злющим чёртом носился от топки к углю, от угля к манометрам, от манометров к кочегарам. С его губ слетал уже не крик, а громкий хрип. Пристойные слова наследник гаэдарского престола, казалось, напрочь забыл. В горячке досталось и Сварогу:
— Шли бы к русалочьей матери, маскап! Ещё Рошаля бы прислали меня зыркалками буравить!
Эти — убедился капитан Гэйр — будут давать жар на всю катушку до заякорения на месте или пока котлы не взорвутся.
На пороге Сварог столкнулся с Пэвером и пятью матросами.
— Смена кочегаров, — доложил суб-генерал. Бросил за спину: — Чего стоим столбами! Давайте, парни, в темпе! Я, маскап, пошёл менять парней на помпах.
Подмену брали из тех, кто «отдыхал» на вёдрах.
— Вот что я думаю, маскап, — не сразу отправился на помпы генерал. — Пусть наткнёмся там, у ромба, на заросли съедобного планктона или простую песчаную мель, оно и то неплохо будет. Не зря плыли. Мель даже предпочтительней.
— Черт возьми, ещё не хватало, чтоб мастер Пэвер начал с судьбой торговаться! — Сварог хлопнул генерала по плечу. — Поди, на суше случались заварухи похлеще нынешней, так чего ж на море раскисать от ерунды. Прорвёмся!
— Никто не спорит, ещё не хватало, чтобы Пэвер раскисал! Уж много снега, но не из воды мудрено будет там найти. Значит, я не помру, остальные заодно тоже ещё поживут. Все, некогда мне, маскап!
Клади он нашёл на артиллерийской палубе. Баронетта утешала женщину, потерявшую в схватке с броненосцами мужа и дочь. Сварог помнил её дочь. Белокурая девочка, которая бегала за Чуба-Ху и просила:
— Тётенька, покажи собачку, ну тётенька…
Сварог знаком показал Клади, что хочет с ней поговорить, и губами проартикулировал «кают-компания».
— Уговорила, — Сварог не успел докурить сигарету, когда в кают-компанию быстрым шагом вошла баронетта. — Не хотела жить. Хотела привязать к шее ядро и прыгнуть. Пришлось припугнуть гневом Пресветлого. — Клади прошла к дивану и присела на край, где уцелела обивка. — Подействовало, когда услышала от меня, что гнев Тароса может перейти на её дочь. Чушь полная, но сработало. Погода ещё тоже издевается, — внезапно переменила тему баронетта.
И трудно было с ней не согласиться, — да, погода именно что издевалась над «Серебряным ударом». То проклюнется солнце, то закапает «грибной» дождь, то хлестанёт ливневыми струями, то вновь просвет в облаках и вновь броню нагревают тёплые лучи.
Сварог поймал взгляд Клади, брошенный в тот угол, где стояло зеркало. Сейчас оно не стояло, а лежало осколками на полу. Губы баронетты сложились в мимолётную улыбку. Ту улыбку нетрудно было расшифровать: так бы не выдержала и посмотрелась, вот и хорошо, что соблазн разбит, собственное отражение уж никак бы не улучшило настроения, испортило бы вдрызг, это точно.
Да, все они выглядели сейчас не ах, неважнецки смотрелись. Утомление и угроза гибели не придают лицам здоровый цвет, копоть, пороховые дымы и ссадины краше человека отчего-то не делают…
Наверное, Сварог должен был её по-мужски поддержать. Сказать что-то ободряющее, обнять. Наверное…
Вместо этого Сварог, встав напротив неё, сказал:
— Я понимаю, что ты не имела к военно-морскому ведомству никакого отношения. Но тем не менее… Знаешь, мне известен один указ определённого ведомства некоего королевства, подробно объясняющий, как выбираться из любой точки планеты. Вспомни, может быть, существовала похожая инструкция. На случай, если агента Отдела последнего рубежа безопасности Гидернии вдруг занесёт в неподконтрольные дали. Нет ли экстренного способа связи, чтобы вызывать подмогу? Нет ли, ну скажем, в каждом квадрате сто на сто кабелотов, нет, не очередной угольной базы, а, например, оборудованного плавучего домика спасения. Вроде охотничьей заимки в дремучем лесу, где всегда отыщутся соль, крупа, спички… Клади отрицательно помотала головой.
— Думаю, настолько гидернийская предусмотрительность не простиралась. А чтоб тут что-то оборудовать… — Усмехнувшись, баронетта добавила: — Гидернийский ресурс исчерпан.
Сварог истолковал её последние слова как сожаление.
— Я понимаю, ты думала, все пойдёт не так. Круиз до Граматара со всеми удобствами. Места в каюте люкс, вечерние коктейли…
— Дурак вы, ваше сиятельство, право слово, — невесело улыбнулась Клади. — Что ж я, по-вашему, такая дурочка, не знала, на что иду… Но — вы правы, граф. Жалко, что все так кончается. Жалко…
Баронетта поднялась, подошла к разбитому зеркалу, наклонилась, подняла осколок покрупнее:
— Тарос великий, какая я страшная… — И неожиданно, без перехода, продолжая разглядывать себя в покрытое трещинами и сколами стекло, произнесла: — Хотя, ты знаешь, может быть, и хорошо все же, что конец именно таков. Я спокойно говорю тебе об этом, потому что знаю, что и ты меня не любишь. Как было написано в одном романе из библиотеки мэтра Ленара: «Судьба свела их, они понравились друг другу, им было вместе хорошо, но яркая звезда их любви так и не взошла». Между прочим, существует такое поверье: каждая новая любовь зажигает на небе новую звезду, а падающие звезды — это умирающая любовь. — Клади бросила осколок на пол, перешла к тумбе, на которой когда-то стоял безвкусный гипсовый бюстик какого-то гидернийского деятеля, принялась водить пальцем по деревянной панели, оставаясь к Сварогу спиной. — С тобой мне было замечательно. Наверное, ни с кем никогда не было так хорошо. Но та любовь, о которой складывают песни и пишут книги, ради которой человек готов… Это что-то другое…
Сварог молчал, несколько сбитый с толку. На лакированной поверхности дерева под пальцами Клади появилась матовая звезда, на глазах исчезающая. Внезапно баронетта повернулась к Сварогу, впилась в него взглядом и со странной улыбкой спросила:
— А кто такая Мара? Ты называл её имя во сне. И не один раз называл…
Она снова отвернулась, к облегчению Сварога, и, к его облегчению, не стала настаивать на ответе, ушла от непростой темы:
— Женщины чувствуют, любят их или нет. Конечно, всегда приятно слышать, когда мужчина признается в любви, но и без этих признаний женщина знает, любима она или всего лишь нравится. Может быть, ты любишь эту свою Мару, может, твоё сердце ещё только ждёт своей любви. Но твоё сердце не занято мной.
Разговор застал Сварога врасплох, безоружным и неподготовленным. И он совершенно не представлял, что ему говорить в ответ. Лучше бы вовсе ничего не говорить. Потом, после…
— Ты знаешь, — баронетта, так и не поворачиваясь, подошла к картине, изображающей броненосец «Адмирал Фраст» на бурных волнах и прорезанной крест-накрест чьим-то ножом, бесспорно тоурантским, вроде бы как разглядывала сейчас это живописное полотно, — не страшно уходить, когда не приходится с кем-то навсегда расставаться, когда не держит тебя желанными кандалами привязанность к кому-то…
Почему она сейчас решила завести этот разговор, Сварог не понимал, хоть убейте. И что прикажете делать? Лепетать что-нибудь успокаивающее? Вроде того — «да, ты права». А она, наверное, права… Или… Или что? Кто бы посоветовал. Да, граф, это тебе не мечом махать… Сварог закурил новую сигарету. Назовите это трусостью, но ох как хотелось ему уйти сейчас от этого объяснения. Благо есть куда уходить капитану раненого корабля, пропасть дел и забот, его присутствие требуется на любом участке…
— Я благодарна судьбе, что однажды в лесу, неподалёку от замка, встретила загадочного и храброго графа, однако… Вот что я должна сказать тебе…
Фу-у! Как спасательный круг, распахнулась дверь и в адмиральский салон пулей влетел чумазый парнишка-вестовой:
— Мастер капитан, вас зовёт мастер Пэвер! Одна из помп стала хуже качать, может остановиться!
«Вот и хорошо, — выдохнул про себя мастер капитан второго ранга. — Вот и хорошо. С помпой-то уж я как-нибудь управлюсь…»
На пороге он замешкался, посмотрел на Клади — она так и не обернулась.
— У нас остались шлюпки, — готовое мнение сразу нашлось только у Кулка. — Весь экипаж на них не поместится, будем тянуть жребий. Однажды Однорукий Ло напоролся на шершавую банку, так называют отмели, на которые базальтовые скаты стаскивают рыбьи кости, крабьи и черепашьи панцири, человеческие скелеты и белые камни, принимаемые скатами за кости. Бригантина Однорукого Ло пропорола днище. Ло пересадил своих псов в шлюпки. Они болтались по волнам около недели, когда вдруг попали в течение, и оно вынесло их к Атару.
— Они влипли пусть и далеко от земли, но все же в досягаемости земли, — сказал дож Тольго, сжимая зубами потухшую трубку. — Здесь же на тысячи кабелотов вокруг одна вода. Если не считать островов, которые где-то блуждают. Но не гоняться же, в самом деле, за призраками. В равной степени тогда можно уповать на появление Пенной Мамы. — Дож-боцман упрятал трубку в карман. — Я пошёл к своим парням. Чувствую, уже может расползаться отчаянье. Дескать, на кой нужно качать воду, расходуя последние силы, когда конец неотвратим. Пойду напоминать про честь семей, про мужское самолюбие и хвалёную стойкость клаустонцев. Да и по паре тумаков там кто-то уже наверняка успел соскучиться.
Было видно, что тем самым Тольго намерен приободрить и сам себя.
— А если воспользоваться вашим умением, мастер Сварог, и поднять «Удар» в воздух? — предложил Рошаль, проводив взглядом уходящего Тольго.
Сварог покачал головой.
— Толку-то. Во-первых, сам себя я веса лишить не могу. Если останусь на борту… Достаточно любого веса, чтобы корабль никуда не смог подняться. Катеров у нас нет… Да если бы и были! Ну ладно, по старой памяти я бы перебрался на баркас, прицепил бы к ней «Удар», быстро растратил бы уголь и откуда бы добыл на катере новый? И сколько бы я вас таскал так? Месяц? Стоит приводнить вас хоть на секунду — и играй труба отходную, сразу бы и пошли топором на дно. Да и как бы вы жили в невесомости? А вёсельной лодкой воспаривший броненосец даже сдвинуть не удастся. Короче говоря, вариант хуже, чем пересаживание на шлюпки.
— Значит, кроме шлюпок, ничего не остаётся, — Рошаль никого не спрашивал, масграм подвёл для себя жирную чёрную черту.
В рубке повисло молчание. Ветер стегал мелким дождём переднее стекло.
— На нижней палубе хранится десятка два пустых баллонов, между которыми натягивается ненамокаемая ткань, — оживился Кулк. — Ещё вот… Из корабельного дерева, например из палубного настила, можно смастерить несколько плотов. Мы можем немало всего прихватить с собой, маскап.
— Да, — без воодушевления согласился с ним Сварог. Если развивать мысль в этом направлении, то можно учинить мозговой штурм и напридумывать хитростей, что облегчит жизнь шлюпочной флотилии. Да как-то не хотелось пока развивать. Сварог снова вгляделся в карту Ваграна. Черт тебя раздери, никакого проку нет от поделки проклятых рисовальщиков, а шороху-то вокруг этой бумажки стояло и стоит…
— Как думаете, что это за фигулины, — Сварог взял карандаш, отложенный юным штурманом, и тупым концом ткнул в коричневого цвета ромб, ненамного превосходящий диаметр карандаша. — Их всего… — он ещё раз пробежал глазами по бумаге Ваграна, — четыре на всю карту.
Интересно, что у каждого ромба один угол был как бы недорисован.
— Да кто их поймёт! — воскликнул Кулк. — Видите, возле одного накарябана закорюка.
Штурман щёлкнул ногтем по иероглифу, одному из тех, что Сварог когда-то сравнивал с пауками.
— Если б кто по-ихнему читать был бы обучен, маскап, глядишь, и раскусили бы орех, а так…
Кулк обречённо взмахнул рукой.
Загрохотали ступени трапа, ведущего в рубку, дверь распахнул парнишка по имени Вайгал, сын предыдущего дожа, мокрый с ног до головы.
— Мастер Олес передаёт, что вода поднялась ещё на два кайма.
Глазами мальчишка поедал капитана, и в глазах набухала мольба. Не надо быть мастером психологом, чтобы догадаться, чего сын предыдущего дожа Вайгал ждёт от маскапа. А ждёт он, что маскап… мудрый, всевидящий и умеющий найти выход из любого лабиринта маскап похлопает по плечу и скажет чуть усталым, но уверенным голосом: «Ещё чуть-чуть продержитесь, сынки, и все закончится. Тогда сыграем большой отдых, наедимся, отоспимся, каждый получит по двойной порции мармеладного крема. Ещё чуть-чуть, сынки».
Сварог не стал разочаровывать парня. Пусть воспрянет, рванёт к своим и встряхнёт, укрепит их. Черт, но трудно ж, однако, ободрять других, когда сам не веришь в то, что говоришь. Некоторым людям нелегко притворяться даже во имя благого дела. Но приходится…
Когда Сварог заканчивал своё напутствие молодёжи, трап вновь ожил. По тяжёлой поступи и неразборчивому ворчанию под нос в идущем легко угадывался Пэвер. Суб-генерал вошёл, огляделся, задержал взгляд на карте Ваграна, тяжело опустился в кресло, но начал говорить не раньше, чем Вайгал с ожившими глазами и распрямившимися плечами выбежал из рубки.
— Пришлось взять грех на душу, — сказал Пэвер. — Длонго, боец из гарнизона базы, «вспыхнул белым порохом». Так это называли у нас в полку. Разорался, что мы нарочно их топим, и в таком духе. Схватил багор, разбил голову своему напарнику, к слову, земляку. Полез на остальных, уже окончательно освирепев. Я еле успел добежать. Вести душеспасительные беседы бесполезно и некогда. Пришлось пристрелить. И метиться в ногу или в руку, чтоб не убить, но успокоить, тоже не было времени. — Пэвер попробовал пригладить почерневший от копоти ёжик, который упорно не хотел приглаживаться, — «Серебряный удар» тонет. Мы можем лишь оттянуть исход. Но ненадолго. И то, если ни одна из двух помп вдруг не накроется. Цепочки с вёдрами ничего не дают.
— Вам ли не знать, мастер Пэвер, что дело не в реальной пользе цепочек с вёдрами, а в том, что людям, приставленным к делу, не до паники, они не начнут один за другим, как говорили у вас в полку, «вспыхивать белым порохом». Вернёмся к карте. Подключайтесь, мастер Пэвер, — закурив, Сварог прошёлся по рубке. — Мы убедились, что скрывается под заштрихованными синим цветом эллипсами, под зелёным пунктиром и некоторыми другими обозначениями. Мы не знаем, что подразумевают под собой зеленые треугольники со стрелой внутри, жёлтое бесформенное пятно и некоторые другие значки. Но они далеко, «Удар» до них не доберётся. А до ближайшего ромба с оторванным углом дотянуть в состоянии. Чем черт не шутит, вдруг остров, вдруг клочок земли. Хоть плавучий кусок плавучей земли. Вытягиваем пустышку, пересаживаемся на шлюпки.
— Если применить приёмы дешифровки, — Рошаль взял в руки полный загадок пластик, — то можем предположить, что цвет сам по себе несёт некую информацию. Как мы уже отмечали, цветовая символика не совпадает с принятой на Атаре. Но можно действовать по аналогии. Если синим обозначена область тёмной магии…
— То ромб не область тёмной магии, — подсказал Пэвер.
— Или область магии средней или слабой темности. — Чуть ли не впервые на памяти Сварога Рошаль пошутил и чуть ли не впервые улыбнулся. Точнее, обозначил улыбку.
— Итак, итожу, — прервал диспут маскап. — Все равно наши догадки, масграм, сможет подтвердить или опрокинуть только личное знакомство с ромбом без угла. Вы, мастер Рошаль, берете на себя подготовку к возможной высадке на шлюпки. Снимите с работ человек десять. Из самых надёжных. Но действуйте так, чтобы все оставалось в тайне от других, а то бросят работы и черт-те что начнётся. Кулк, немедленно займитесь курсом. Можете сказать сейчас хотя бы примерно, сколько времени займёт переход при нынешней скорости?
— Примерно три часа, — сразу же ответил Кулк. — Если…
— С «если» понятно, — перебил Сварог. — Вам, мастер Пэвер, придётся разрываться между помпами и паровой машиной. В течение трех часов мы не должны пойти на дно и обязаны не сбавлять хода. Делайте что хотите.
— Ха, вы как командир шестого гвардейского, — хлопнул себя по коленям суб-генерал, — можете хоть сами себя в катапульты заряжать, но чтоб крепость к обеду пала. Что ж, и не такое выполнял.
— Лады, братцы. Жмём до проклятого ромба, нет так нет, бросаем «Серебряный удар» и пересаживаемся на шлюпки. Ничего другого не остаётся…
…Сварог шёл по кораблю. Понимая, что совершает прощальный обход «Серебряного удара».
Даже закрой глаза, почувствуешь, что корабль умирает. Сварог привык за минувшие дни к нормальному ходу броненосца и теперь каждым касанием ступни железных листов в крупных точках заклёпок ощущал, что судно уже не идёт по волнам, а ковыляет. Уши, привыкшие к ровному, слаженному гулу паровых движителей, сейчас вынуждены были прислушиваться к тихому и одновременно надсадному гудению единственной уцелевшей машины. Воздух — в кои веки приходится о том жалеть — сделался чище. Дым не валил, а вырывался худосочными клочьями.
Фальшборт — за который приходилось держаться, так как судно вздрагивало от каждой волны — зиял рваными пробоинами. Под ногами перекатывались обломки труб и обрывки тросов, гильзы от карабинов, осколки чугунных ядер. Стены палубных надстроек вмятинами напоминали лунный пейзаж. «Серебряный удар» хоть сейчас направляй на съёмки фильма о легендарных крейсерах русско-японской войны. И лезла на ум дурацкая врачебная фраза: «Мы его теряем…»
Большая часть экипажа занималась на первый взгляд дурной работой: выстроившись цепочками от трюма, передавали друг другу наверх ёмкости с водой, чтобы вылить её за борт. Мужская цепочка тягала полные ведра, женская — наполненные не до краёв, а также чайники, котелки. И стояла даже детская цепочка, по которой шла совсем несерьёзная посуда. Не только в том суть, что все при деле и нет времени трястись и паниковать, а праздно болтаться по палубам просто небезопасно — броненосец может накренить так, что немудрёно и вылететь за борт. К тому же вёдрами-чайниками вычерпанная вода, возможно, позволит сэкономить минуту на плаву, и кто знает, какая нужда будет в той минуте.
Теперь Сварогу удавалось подбадривать экипаж гораздо убедительнее, чем давеча Вайгала. Потому что не приходилось лицедействовать. Судовому авралу придана конкретная цель, люди выкладываются не ради отвлечения от чёрных мыслей, а ради цели. О том, что цель не менее иллюзорна, чем коммунизм, маскап, разумеется, никому не говорил. И сам предпочитал об этом не думать.
Сварог спустился к Олесу. Олес заправлял в машинном отделении. Полуголый и чумазый князь злющим чёртом носился от топки к углю, от угля к манометрам, от манометров к кочегарам. С его губ слетал уже не крик, а громкий хрип. Пристойные слова наследник гаэдарского престола, казалось, напрочь забыл. В горячке досталось и Сварогу:
— Шли бы к русалочьей матери, маскап! Ещё Рошаля бы прислали меня зыркалками буравить!
Эти — убедился капитан Гэйр — будут давать жар на всю катушку до заякорения на месте или пока котлы не взорвутся.
На пороге Сварог столкнулся с Пэвером и пятью матросами.
— Смена кочегаров, — доложил суб-генерал. Бросил за спину: — Чего стоим столбами! Давайте, парни, в темпе! Я, маскап, пошёл менять парней на помпах.
Подмену брали из тех, кто «отдыхал» на вёдрах.
— Вот что я думаю, маскап, — не сразу отправился на помпы генерал. — Пусть наткнёмся там, у ромба, на заросли съедобного планктона или простую песчаную мель, оно и то неплохо будет. Не зря плыли. Мель даже предпочтительней.
— Черт возьми, ещё не хватало, чтоб мастер Пэвер начал с судьбой торговаться! — Сварог хлопнул генерала по плечу. — Поди, на суше случались заварухи похлеще нынешней, так чего ж на море раскисать от ерунды. Прорвёмся!
— Никто не спорит, ещё не хватало, чтобы Пэвер раскисал! Уж много снега, но не из воды мудрено будет там найти. Значит, я не помру, остальные заодно тоже ещё поживут. Все, некогда мне, маскап!
Клади он нашёл на артиллерийской палубе. Баронетта утешала женщину, потерявшую в схватке с броненосцами мужа и дочь. Сварог помнил её дочь. Белокурая девочка, которая бегала за Чуба-Ху и просила:
— Тётенька, покажи собачку, ну тётенька…
Сварог знаком показал Клади, что хочет с ней поговорить, и губами проартикулировал «кают-компания».
— Уговорила, — Сварог не успел докурить сигарету, когда в кают-компанию быстрым шагом вошла баронетта. — Не хотела жить. Хотела привязать к шее ядро и прыгнуть. Пришлось припугнуть гневом Пресветлого. — Клади прошла к дивану и присела на край, где уцелела обивка. — Подействовало, когда услышала от меня, что гнев Тароса может перейти на её дочь. Чушь полная, но сработало. Погода ещё тоже издевается, — внезапно переменила тему баронетта.
И трудно было с ней не согласиться, — да, погода именно что издевалась над «Серебряным ударом». То проклюнется солнце, то закапает «грибной» дождь, то хлестанёт ливневыми струями, то вновь просвет в облаках и вновь броню нагревают тёплые лучи.
Сварог поймал взгляд Клади, брошенный в тот угол, где стояло зеркало. Сейчас оно не стояло, а лежало осколками на полу. Губы баронетты сложились в мимолётную улыбку. Ту улыбку нетрудно было расшифровать: так бы не выдержала и посмотрелась, вот и хорошо, что соблазн разбит, собственное отражение уж никак бы не улучшило настроения, испортило бы вдрызг, это точно.
Да, все они выглядели сейчас не ах, неважнецки смотрелись. Утомление и угроза гибели не придают лицам здоровый цвет, копоть, пороховые дымы и ссадины краше человека отчего-то не делают…
Наверное, Сварог должен был её по-мужски поддержать. Сказать что-то ободряющее, обнять. Наверное…
Вместо этого Сварог, встав напротив неё, сказал:
— Я понимаю, что ты не имела к военно-морскому ведомству никакого отношения. Но тем не менее… Знаешь, мне известен один указ определённого ведомства некоего королевства, подробно объясняющий, как выбираться из любой точки планеты. Вспомни, может быть, существовала похожая инструкция. На случай, если агента Отдела последнего рубежа безопасности Гидернии вдруг занесёт в неподконтрольные дали. Нет ли экстренного способа связи, чтобы вызывать подмогу? Нет ли, ну скажем, в каждом квадрате сто на сто кабелотов, нет, не очередной угольной базы, а, например, оборудованного плавучего домика спасения. Вроде охотничьей заимки в дремучем лесу, где всегда отыщутся соль, крупа, спички… Клади отрицательно помотала головой.
— Думаю, настолько гидернийская предусмотрительность не простиралась. А чтоб тут что-то оборудовать… — Усмехнувшись, баронетта добавила: — Гидернийский ресурс исчерпан.
Сварог истолковал её последние слова как сожаление.
— Я понимаю, ты думала, все пойдёт не так. Круиз до Граматара со всеми удобствами. Места в каюте люкс, вечерние коктейли…
— Дурак вы, ваше сиятельство, право слово, — невесело улыбнулась Клади. — Что ж я, по-вашему, такая дурочка, не знала, на что иду… Но — вы правы, граф. Жалко, что все так кончается. Жалко…
Баронетта поднялась, подошла к разбитому зеркалу, наклонилась, подняла осколок покрупнее:
— Тарос великий, какая я страшная… — И неожиданно, без перехода, продолжая разглядывать себя в покрытое трещинами и сколами стекло, произнесла: — Хотя, ты знаешь, может быть, и хорошо все же, что конец именно таков. Я спокойно говорю тебе об этом, потому что знаю, что и ты меня не любишь. Как было написано в одном романе из библиотеки мэтра Ленара: «Судьба свела их, они понравились друг другу, им было вместе хорошо, но яркая звезда их любви так и не взошла». Между прочим, существует такое поверье: каждая новая любовь зажигает на небе новую звезду, а падающие звезды — это умирающая любовь. — Клади бросила осколок на пол, перешла к тумбе, на которой когда-то стоял безвкусный гипсовый бюстик какого-то гидернийского деятеля, принялась водить пальцем по деревянной панели, оставаясь к Сварогу спиной. — С тобой мне было замечательно. Наверное, ни с кем никогда не было так хорошо. Но та любовь, о которой складывают песни и пишут книги, ради которой человек готов… Это что-то другое…
Сварог молчал, несколько сбитый с толку. На лакированной поверхности дерева под пальцами Клади появилась матовая звезда, на глазах исчезающая. Внезапно баронетта повернулась к Сварогу, впилась в него взглядом и со странной улыбкой спросила:
— А кто такая Мара? Ты называл её имя во сне. И не один раз называл…
Она снова отвернулась, к облегчению Сварога, и, к его облегчению, не стала настаивать на ответе, ушла от непростой темы:
— Женщины чувствуют, любят их или нет. Конечно, всегда приятно слышать, когда мужчина признается в любви, но и без этих признаний женщина знает, любима она или всего лишь нравится. Может быть, ты любишь эту свою Мару, может, твоё сердце ещё только ждёт своей любви. Но твоё сердце не занято мной.
Разговор застал Сварога врасплох, безоружным и неподготовленным. И он совершенно не представлял, что ему говорить в ответ. Лучше бы вовсе ничего не говорить. Потом, после…
— Ты знаешь, — баронетта, так и не поворачиваясь, подошла к картине, изображающей броненосец «Адмирал Фраст» на бурных волнах и прорезанной крест-накрест чьим-то ножом, бесспорно тоурантским, вроде бы как разглядывала сейчас это живописное полотно, — не страшно уходить, когда не приходится с кем-то навсегда расставаться, когда не держит тебя желанными кандалами привязанность к кому-то…
Почему она сейчас решила завести этот разговор, Сварог не понимал, хоть убейте. И что прикажете делать? Лепетать что-нибудь успокаивающее? Вроде того — «да, ты права». А она, наверное, права… Или… Или что? Кто бы посоветовал. Да, граф, это тебе не мечом махать… Сварог закурил новую сигарету. Назовите это трусостью, но ох как хотелось ему уйти сейчас от этого объяснения. Благо есть куда уходить капитану раненого корабля, пропасть дел и забот, его присутствие требуется на любом участке…
— Я благодарна судьбе, что однажды в лесу, неподалёку от замка, встретила загадочного и храброго графа, однако… Вот что я должна сказать тебе…
Фу-у! Как спасательный круг, распахнулась дверь и в адмиральский салон пулей влетел чумазый парнишка-вестовой:
— Мастер капитан, вас зовёт мастер Пэвер! Одна из помп стала хуже качать, может остановиться!
«Вот и хорошо, — выдохнул про себя мастер капитан второго ранга. — Вот и хорошо. С помпой-то уж я как-нибудь управлюсь…»
На пороге он замешкался, посмотрел на Клади — она так и не обернулась.
Глава пятнадцатая
В нашу гавань заходили корабли…
Они доплыли. Доползли, доколдыбали. Дотащились-таки, кренясь на левый борт, зачерпывая воду и не всю успевая выплевать помпами и вёдрами, содрогаясь от каждого касания каждой волны. И вот она перед ними — точка, отмеченная на карте коричневым ромбом с недорисованным углом. Вряд ли кому-то в голову могло прийти, что они обнаружат здесь такое. Даже в самую больную голову не закралось бы…
Над водой каймов на пять возвышалась каменная стена, образующая квадрат со стороной, примерно равной ширине футбольного поля. В трех углах квадрата сохранились небольшие башенки, четвёртая башенка и часть стены вместе с ней были разрушены. Стены обрамляли площадку, залитую водой. На глаз воды было по колено или чуть выше.
Прозрачные верхние слои воды позволяли видеть, что площадка, ограждённая стеной — вершина пирамидального, из серого камня строения, ступенями уходящего вниз, в глубину, в тёмные, не достижимые для солнечных лучей слои. Первая ступень, идущая по всему периметру и начинающаяся сразу за каменной оградой, не превосходила по длине рядовую лестничную ступеньку, вторая — такая же, а вот третья уже протянулась до своего обрыва не меньше чем на сто каймов. И дальше — насколько проникал под воду взгляд — шли ступени исключительно исполинские, словно сработанные под подошвы Голиафа,
— Стоп машина! — скомандовал Сварог. Скомандовал с тем расчётом, чтобы судно, некоторое время назад понизившее ход до «самого малого», замерло аккурат над подводным чудом. И вдобавок Сварог вывел «Серебряный удар» на цель таким образом, чтобы корабль встал почти впритык к стене. Если броненосец затонет, то не уйдёт под воду целиком, что уже полновесный, неоспоримый плюс.
— Мы и «Серебряный удар» сделали все, что могли, Тольго.
На ходовой рубке рядом с капитаном сейчас находился лишь дож-боцман. Кулк уже вовсю упаковывал карты, запихивал их в непромокаемые мешки, с корнем выдирал приборы из стоек.
— Не похоже на то, что глубины здесь невеликие. Скорее, наоборот. Кто ж её тут… поставил, маскап?
— Ещё хорошие вопросы — «для чего?» и «когда?».
— Может быть, туда есть вход, а, маскап?
— Я подозреваю, Тольго, у нас будет прорва времени, чтоб с этим разобраться. Так сказать, поработать шлиманами и прочими египтологами… Хотя штука смахивает, скорее, не на пирамиду, то есть на гробницу, а на что-то такое культовое, типа храма. Как-то они ещё называются…
— Никогда не слыхал про этакие… образины. Рассказывали, конечно, про коралловое дерево, на котором живут морские птицы, дескать, до корней его недонырнуть, корней евонных не увидать даже в водоглядное стекло. Ещё кто-то пел про гору Копинкан, которая стоит-де посередь океана и раз в семилетие плюётся огнём. Но про рукотворную домину, выходящую из бездны и торчащую над океаном… впервые, впервые…
— Все, прибыли на конечную остановку, мастер боцман.
«Серебряный удар» замер, едва не проскрежетав килем по первой широкой ступени подводного сооружения. Между броней судна и каменной стеной зазор не превышал пяти каймов.
— Можно будет попробовать залатать нашу посудину, маскап. Ещё, глядишь, и поплаваем на «Ударе»…
— Попробуем залатать. Потом. Сейчас выгрузка. Но среди экипажа незамедлительно начинай упорно и усердно пускать слухи, что мы здесь задержимся не дольше, чем займёт ремонт «Удара». Про боевой дух забывать не стоит, а он зиждется на вере. Надо и Рошаля, нашего дорогого мастера пропаганды, подключить… Итак, команда простая: помпам продолжать работу, остальных на выгрузку. Валяй, масбоцман Тольго!
Всего имущества у капитана — шаур неразлучный, карта Ваграна, Зверев клык да рубин волшебный. И идти собирать его, в узелок завязывать — не нужно. Имущество, как и обычно, при капитане, в карманах и за поясом.
— Молодцы, орлы, герои, продержались, — Сварогу навстречу попалась чумазая рота кочегаров во главе с Олесом. — Остался последний бросок. Разгружаем и объявляем большой привал.
Олес — такими шахтёры вылезают из забоя — провёл чёрной ладонью по чёрному лбу, утирая чёрный пот:
— Сначала вымоюсь, потом — любое остальное. Таким расхаживать уж сил никаких нету. Я ж князь, а не мусорщик, вы ещё не забыли?
— Ну, помывку вы, пожалуй, заслужили, ваше сиятельство. Вон воды кругом — залейся.
Люди выбирались на палубы, уставшие, грязные, вымокшие, сумрачные. Смотрели вниз и видели площадку и сбегающие от неё в подводные глубины ступени. На чрезмерное изумление у них не осталось сил. Да и после всего того, на что они насмотрелись за время плавания, — разве уже что-то могло их чрезмерно поразить…
Доносились возгласы:
— А повыше оно не могло высунуться?..
— Отмучились…
— А это не маррог, часом?..
— Небось до первой Тьмы ещё отгрохано…
— Надо завалить площадку всяким барахлом — ящиками, ядрами, дверями, углём, сверху накрыть досками и железными листами. Получится остров…
Дети, быстрее взрослых забывшие недавние потрясения и беды, радовались, что не придётся больше молча, скучно передавать ведёрки и слышать всякие «не ной, потерпи, будь взрослым»:
— А кто там живёт, хорошие люди или плохие?
— Мама, можно мы там поныряем?
— Мы будем рыбу ловить?
Большинство тоурантцев и гидернийцев, скромно полагал Сварог, ничуть не сомневаются, что капитан целеустремлённо вёл их именно к этой балде. Уж маскап-то знает, что это такое перед нами из воды торчит и как с этим надлежит поступать…
Из корабельных коридоров долетал охрипший голос Тольго, разъясняющего, что корабль долго на плаву не продержится, потонет, и куда его поведёт — одному Таросу ведомо, потому надо сперва снять с корабля самое необходимое и водобоящееся: продукты, порох, карабины, бельё, одежду…
— Брось статую, болван! — свирепо зарычал на кого-то дож, — Плевать, что это Тарос! Из-под воды его достанешь, разрешаю….
Над водой каймов на пять возвышалась каменная стена, образующая квадрат со стороной, примерно равной ширине футбольного поля. В трех углах квадрата сохранились небольшие башенки, четвёртая башенка и часть стены вместе с ней были разрушены. Стены обрамляли площадку, залитую водой. На глаз воды было по колено или чуть выше.
Прозрачные верхние слои воды позволяли видеть, что площадка, ограждённая стеной — вершина пирамидального, из серого камня строения, ступенями уходящего вниз, в глубину, в тёмные, не достижимые для солнечных лучей слои. Первая ступень, идущая по всему периметру и начинающаяся сразу за каменной оградой, не превосходила по длине рядовую лестничную ступеньку, вторая — такая же, а вот третья уже протянулась до своего обрыва не меньше чем на сто каймов. И дальше — насколько проникал под воду взгляд — шли ступени исключительно исполинские, словно сработанные под подошвы Голиафа,
— Стоп машина! — скомандовал Сварог. Скомандовал с тем расчётом, чтобы судно, некоторое время назад понизившее ход до «самого малого», замерло аккурат над подводным чудом. И вдобавок Сварог вывел «Серебряный удар» на цель таким образом, чтобы корабль встал почти впритык к стене. Если броненосец затонет, то не уйдёт под воду целиком, что уже полновесный, неоспоримый плюс.
— Мы и «Серебряный удар» сделали все, что могли, Тольго.
На ходовой рубке рядом с капитаном сейчас находился лишь дож-боцман. Кулк уже вовсю упаковывал карты, запихивал их в непромокаемые мешки, с корнем выдирал приборы из стоек.
— Не похоже на то, что глубины здесь невеликие. Скорее, наоборот. Кто ж её тут… поставил, маскап?
— Ещё хорошие вопросы — «для чего?» и «когда?».
— Может быть, туда есть вход, а, маскап?
— Я подозреваю, Тольго, у нас будет прорва времени, чтоб с этим разобраться. Так сказать, поработать шлиманами и прочими египтологами… Хотя штука смахивает, скорее, не на пирамиду, то есть на гробницу, а на что-то такое культовое, типа храма. Как-то они ещё называются…
— Никогда не слыхал про этакие… образины. Рассказывали, конечно, про коралловое дерево, на котором живут морские птицы, дескать, до корней его недонырнуть, корней евонных не увидать даже в водоглядное стекло. Ещё кто-то пел про гору Копинкан, которая стоит-де посередь океана и раз в семилетие плюётся огнём. Но про рукотворную домину, выходящую из бездны и торчащую над океаном… впервые, впервые…
— Все, прибыли на конечную остановку, мастер боцман.
«Серебряный удар» замер, едва не проскрежетав килем по первой широкой ступени подводного сооружения. Между броней судна и каменной стеной зазор не превышал пяти каймов.
— Можно будет попробовать залатать нашу посудину, маскап. Ещё, глядишь, и поплаваем на «Ударе»…
— Попробуем залатать. Потом. Сейчас выгрузка. Но среди экипажа незамедлительно начинай упорно и усердно пускать слухи, что мы здесь задержимся не дольше, чем займёт ремонт «Удара». Про боевой дух забывать не стоит, а он зиждется на вере. Надо и Рошаля, нашего дорогого мастера пропаганды, подключить… Итак, команда простая: помпам продолжать работу, остальных на выгрузку. Валяй, масбоцман Тольго!
Всего имущества у капитана — шаур неразлучный, карта Ваграна, Зверев клык да рубин волшебный. И идти собирать его, в узелок завязывать — не нужно. Имущество, как и обычно, при капитане, в карманах и за поясом.
— Молодцы, орлы, герои, продержались, — Сварогу навстречу попалась чумазая рота кочегаров во главе с Олесом. — Остался последний бросок. Разгружаем и объявляем большой привал.
Олес — такими шахтёры вылезают из забоя — провёл чёрной ладонью по чёрному лбу, утирая чёрный пот:
— Сначала вымоюсь, потом — любое остальное. Таким расхаживать уж сил никаких нету. Я ж князь, а не мусорщик, вы ещё не забыли?
— Ну, помывку вы, пожалуй, заслужили, ваше сиятельство. Вон воды кругом — залейся.
Люди выбирались на палубы, уставшие, грязные, вымокшие, сумрачные. Смотрели вниз и видели площадку и сбегающие от неё в подводные глубины ступени. На чрезмерное изумление у них не осталось сил. Да и после всего того, на что они насмотрелись за время плавания, — разве уже что-то могло их чрезмерно поразить…
Доносились возгласы:
— А повыше оно не могло высунуться?..
— Отмучились…
— А это не маррог, часом?..
— Небось до первой Тьмы ещё отгрохано…
— Надо завалить площадку всяким барахлом — ящиками, ядрами, дверями, углём, сверху накрыть досками и железными листами. Получится остров…
Дети, быстрее взрослых забывшие недавние потрясения и беды, радовались, что не придётся больше молча, скучно передавать ведёрки и слышать всякие «не ной, потерпи, будь взрослым»:
— А кто там живёт, хорошие люди или плохие?
— Мама, можно мы там поныряем?
— Мы будем рыбу ловить?
Большинство тоурантцев и гидернийцев, скромно полагал Сварог, ничуть не сомневаются, что капитан целеустремлённо вёл их именно к этой балде. Уж маскап-то знает, что это такое перед нами из воды торчит и как с этим надлежит поступать…
Из корабельных коридоров долетал охрипший голос Тольго, разъясняющего, что корабль долго на плаву не продержится, потонет, и куда его поведёт — одному Таросу ведомо, потому надо сперва снять с корабля самое необходимое и водобоящееся: продукты, порох, карабины, бельё, одежду…
— Брось статую, болван! — свирепо зарычал на кого-то дож, — Плевать, что это Тарос! Из-под воды его достанешь, разрешаю….