Александр Бушков
Чужие паруса
Авторы стихов, приведённых в романе: У. Вордсворт, Л. де Гонго-ра-и — Арготе, П.Флеминг, С.Дисдейл, Ф.Гревиль, А.Логачёв.
Плавать по морю необходимо.
Жить — не так уж необходимо.
Гней Помпеи, римский полководец
Часть первая
«АДМИРАЛ ФРАСТ»
Глава первая
Маски-шоу
Дым был повсюду.
Чёрный копотный дым, поднимающийся из четырех труб броненосца «Адмирал Фраст», смешивался с белесым дымом горящих кораблей сюзерената Тоурант. Тот дым в свою очередь вплетал свои клубы и спирали в серые дымы, что приносили ветры от пожарищ и полыхающих вулканов, и всю эту черно-белесо-серую муть не мог разогнать даже шквальный ветер, беспрестанно дующий с океана. Пока видимость была — кабелота два в глубь материка, не больше, а дальше все скрывалось в темноте, беспросветной и плотной, как вата, подсвеченной лишь багровым отсветом пожаров и изредка прореживаемой далёкими зловещими всполохами… Что творилось там, в глубине Атара, понять было невозможно. Полное ощущение, будто дым поглотил весь мир.
Собственно говоря, так оно и было на самом деле. Весь мир превратился в один громадный пожар. Даже сквозь стекло иллюминатора доносились отдалённые гулкие удары, будто где-то там, за горизонтом, великан лупит со всей дури в исполинский барабан.
Вот, значит, что такое конец света…
Мастер Ксэнг, барон Пальп, шторм-капитан[1] «Адмирала Фраста», разглядывая из ходовой рубки берег в подзорную трубу, испытывал смешанные чувства и попутно пытался в этих чувствах разобраться. Было ли среди этих чувств сожаление? Или горечь утраты, боль от потери родины? Пожалуй, да. Присутствовали в его душе и сожаление, и горечь, и боль, но ведь с другой стороны… С другой-то ведь стороны — кто ещё из высших офицеров флота Его величества короля Великой Гидернии удостоился такой чести — до последнего момента оставаться в смертельно опасной близости от погибающего Атара и следить, чтобы никакая скверна не покинула его берегов? Если честно, то совсем немного офицеров, считанные единицы избранных, — остальные уже давно в открытом океане, сопровождают конвой гражданских судов, со всех ног улепётывающих подальше от наступающей Тьмы… И среди избранных — он, Ксэнг, барон Пальп. Так что есть, господа, есть чем гордиться. Так что — уж кем-кем, а капитаном, тоскливо смотрящий из шлюпки на собственный тонущий корабль, он себя отнюдь не ощущал.
И главным образом потому, что экипаж «Адмирала Фраста» свою задачу выполнил: устранил помеху на славном пути Гидернии к величию. Уничтожил флот Тоуранта. Спас Граматар от возможной скверны… Пора командовать отход. На палубе все закреплено по-штормовому, наверху никого, кроме горстки вахтенных матросов и офицеров. Остальные с нетерпением ждут команды на своих боевых постах. Дымы и отдалённый грохот — это, в общем-то, сущий пустяк по сравнению с тем кошмаром, что вскорости начнётся у берегов Атара. Так, затишье перед настоящей бурей. До того момента, как разбуженный катаклизмом океан в прибрежных водах вздыбится исполинскими, достающими до кратеров вулканов волнами и закружит гигантскими водоворотами, осталось всего несколько часов — если верить расчётным таблицам Отдела последнего рубежа безопасности. Самое время уходить. И если бы не одна досадная мелочь…
Ксэнг, барон Пальп, медлил. Поскольку, водяная смерть, возникла внештатная ситуация.
— Не вижу, — сказал он, старательно водя окуляром подзорной трубы вдоль кромки берега.
— Левее рухнувшего утёса, правее горяшей рощи, напротив песчаной отмели, — без малейшей задержки уточнил стоящий чуть в сторонке грам-капитан[2] Рабан.
— Все равно не вижу, — хмуро повторил Ксэнг.
Он не любил внештатные ситуации. Когда в безукоризненно отлаженную работу вдруг вкрадывается неучтённый фактор — это не правильно. Так быть не должно. Значит, это его, шторм-капитана, недочёт, не предусмотрел вся возможные случайности…
Впрочем, такую случайность предвидеть было практически невозможно.
Он с треском сложил бесполезную трубу и бросил её на штурманский стол: не только дымы затрудняли осмотр берега — стекло иллюминатора снаружи было покрыто копотью и изгажено птичьим помётом. Матросы с очисткой палубы не справлялись — пепел с серых небес сыпался непрестанно, крупными хлопьями, как пух из распоротой подушки, да и полчища птиц, оккупировавших мачты и надстройки «Адмирала Фраста» в поисках спасения от неминуемой гибели, гадили так, что «Адмирал Фраст», эта гордость гидернийского флота, постепенно превращался в форменный курятник.
Ксэнг обернулся к Рабану:
— Покажите-ка ещё раз, что они там передали…
Рабан с готовностью протянул сложенный вдвое листок.
+"Шторм-капитану. Шпора. Приказываю незамедлительно выслать разъездной катер к точке отправки данного сообщения, — значилось там. — Имею информацию, жизненно важную для будущего всей Г.".
— Это все? — спросил Ксэнг, зачем-то перевернув депешу. С обратной стороны листок, разумеется, был девственно чист. — Без подписи?
— Без. Сообщение было повторено восьмикратно, слово в слово… причём в последний раз прервалось на полуслове.
«Шпора» испокон веков в гидернийской системе кодовых сигналов означала: «Крайне срочно, адресату передать незамедлительно». Плюс к тому — «приказываю». Приказывает он, видите ли… А ведь на тоурантском берегу сейчас нет никого из резидентов островного государства. Не может быть. Не должно быть…
— Так. — Ксэнг в третий раз перечитал загадочное послание, написанное каллиграфическим почерком штатного шифровальщика. Но понятнее отнюдь не стало. — Давайте-ка все сначала… — Он поморщился. — Да и расслабьтесь вы, в конце-то концов. Не на докладе же в Адмиралтействе.
Рабан едва заметно изменил позу на чуть более непринуждённую (тихонько звякнула дворянская перевязь со шпагой на боку), мельком глянул на корабельный хронометр, укреплённый над дверью люка из рубки, и монотонно повторил рапорт, глядя куда-то поверх головы командира… Кажется, даже слово в слово повторил:
— Три четверти часа назад ютовым вахтенным наблюдающим были приняты семь, с перерывом в минуту, однотипных шифрованных сообщений с берега. Факт приёма, согласно Кодексу, был подтверждён сигналом ютового прожектора. Поскольку каждому сообщению предшествовал общефлотский сигнал «Особое внимание», депешу немедленно отправили на дешифрацию. Затем был подан сигнал «Назовите себя», но ответа не воспоследовало… После расшифровки депеша немедленно доставлена шторм-капитану в ходовую рубку… Рапорт закончен.
Барон Ксэнг остался невозмутим, хотя и побелел губами.
— И дешифровка заняла сорок минут? — спокойно спросил он, старательно игнорируя чересчур уж уставной тон собеседника. Нарочито уставной. Можно сказать — издевательски.
Нет, ну не сволочь ли, а?! Даже сейчас, когда малейшая задержка подобна смерти в самом прямом, не метафорическом смысле — Рабан строит из себя этакого тупорылого штабиста, для которого буква Кодекса дороже всего на свете. А думать и решения принимать — это, мол, забота командира… Ксэнг грам-капитана не любил и своих чувств, в общем-то, не скрывал. Да и вообще, кто из моряков, скажите на милость, любит ищеек из Отдела ПРБ? Одно дело — терпеть на борту, но любить — это уж увольте…
— Шифр, использованный отправителем, был сменён Адмиралтейством год назад, — ответил грам-капитан, по-прежнему на командира не глядя. — Дешифровщикам пришлось потрудиться, прежде чем они отыскали требуемый код и…
— Ясно, ясно, — отмахнулся Ксэнг. И призадумался. — Год назад… нет, все-таки ничего не ясно. В Тоуранте что, оставались ваши люди?
Рабан помолчал. Прикидывал, наверное, не раскроет ли страшную военную тайну, если ответит правду. И наконец сказал:
— По моим сведениям, нет. Вся наша резидентура была свёрнута задолго до… до наступления Тьмы… — Он пожал плечами, увенчанными золочёными эполетами. — Конечно, в спешке могли что-то упустить, перепутать списки, и какой-нибудь рядовой агент, работавший в провинции…
— Рядовой агент не станет передавать «Приказываю», — отрезал Ксэнг. — Как было передано сообщение?
— Флажковой азбукой. Отправитель использовал факелы — наверное, горящие ветки или что-то в этом роде.
— И как он выглядел? Мужчина? Женщина? Один или несколько?
— Неизвестно. Видимость на берегу практически нулевая, этот световой сигнал — и тот был распознан до конца только с четвёртого раза…
Шторм-капитан шумно выпустил воздух из лёгких. Внештатная ситуация, Ловьяд забери ваши души. Неучтённый фактор.
…Когда во время похода твой корабль вдруг подвергается нападению каких-то тварей верхом на дельфинах и с магическими способностями в придачу — это тоже неучтённый фактор, но это нормально: есть возможность в очередной раз проверить боеготовность экипажа и доказать тварям, что связываться с гидернийским кораблём — себе дороже.
…Если во время учебных стрельбы один из зарядов, выпущенных с борта кутгера, имитирующего вражеское судно, неожиданно оказывается боевым и разносит вдребезги надстройку (а заодно и в клочья пятерых офицеров) — это тоже непредвиденное событие, но и в нем, по сути, нет ничего из ряда вон: наличествует конкретный виновный, и есть, опять же, возможность на живом примере продемонстрировать экипажу, чем учения отличаются от реального боя…
Но когда с чужого пустынного берега поступает шифрованный секретным кодом приказ выслать катер — тут уж призадумаешься. То ли это провокация неизвестного противника, имеющая целью задержать броненосец, задержать — и попытаться, скажем, потопить. То ли на береговой линии действительно находится некто, облечённый властью приказывать шторм-капитану «Адмирала Фраста»…
Ксэнг снят чугу[3] и тыльной стороной ладони, в которой была зажата депеша, вытер лоб.
— Хорошо, Рабан, — сказал он негромко, чтоб не услышал рулевой, переминающийся с ноги на ногу у штурвала в ожидании команды «Курс — двадцать два». — Ладно. Теперь поговорим неофициально. Какие соображения на этот счёт есть лично у вас? Кто может быть автором послания, как Вы думаете?
Наконец-таки грам-капитан соизволил опустить взгляд и посмотреть на Ксэнга. Тихо и вроде бы не по теме он ответил:
— У нас приказ, мастер шторм-капитан. До того момента, как волна разрушений накроет берег, остались считанные часы… Можем не успеть.
Ксэнг пристально смотрел ему в глаза, но Рабан взгляда не отвёл.
Его игра была видна командиру насквозь.
Рабану было все равно, кто находится там, на берегу. Рабан советовал не рисковать и подобру-поздорову уходить мористее. А ежели случится такая неприятность и таинственный автор послания в самом деле окажется важной шишкой и ежели этой самой шишке повезёт невредимой добраться до гидернийского конвоя, то Рабан в происшедшем будет совершенно ни при чем: есть масса свидетелей, что шифровка «Адмиралом Фрастом» была принята, — а вот трус и перестраховщик Ксэнг приказал её игнорировать и убираться подальше. Так что при любом исходе Рабан не проиграет.
Но — как говорят, на всякий ветер найдётся свой парус, а на всякий штиль — своё весло, не так ли? Хочешь, чтобы я один решения принимал — ну так получай… веслом
— Я принял решение, — повысил голос Ксэнг и надел чугу. Отбросил за плечо соскользнувшее на глаза фиолетовое перо, — Любой корабль Великой Гидернии обязан оказывать любую посильную помощь соотечественникам как в своих, нейтральных и чужих территориальных водах, так и на суше в случае, если оказание настоящей помощи не угрожает выполнению конкретной задачи и не противоречит параграфам, сами знаете каким. Так записано в Кодексе мореплавания Гидернии. Любую ПОМОЩЬ, это Вам понятно? Короче. «Адмирал Фраст» свою боевую задачу выполнил, никаких параграфов мы не нарушаем. Поэтому распорядитесь спустить на воду разъездной катер. На берег отправитесь… лично. Возьмите звено карабинеров. Я задержу отплытие на… скажем, на один час По истечении часа, если вы не вернётесь или не дадите о себе знать, я командую отплытие… Задача ясна?
Рабан запнулся на какую-то долю секунды. Но ответил браво и громко, как полагается:
— Задача ясна!
Шторм-капитан внимательно следил за его лицом, но лицо Рабана оставалось бесстрастным. А ведь умеет, тварь, владеть собой, этого у него не отнимешь…
— На месте разберётесь, что к чему и поступите согласно обстановке. — продолжал Ксэнг. — Я прикажу усилить наблюдение за обозначенным вами квадратом и навести на него каронады левого борта… на случай, если понадобится огневая поддержка. Понятно?
— Понятно, мастер шторм-капитан.
— Ну вот и выполняйте… мастер грам-капитан.
После секундной дуэли взглядов грам-капитан Рабан развернулся на месте и строевым шагом направился к выходу. Ксэнг смотрел на его прямую, обтянутую чёрным сукном форменного камзола спину, которая прямо-таки излучала ненависть. Удивительное дело, но смута в его душе наконец улеглась, теперь командир «Адмирала Фраста» был собран и решителен. Как всегда. Что бы ни случилось, через час он скомандует отход. С Рабаном на борту — или без такового.
— Мастер грам-капитан Рабан покидает ходовую рубку! — донёсся доклад охранника за дверью.
Когда за Рабаном закрылась дверь, шторм-капитан Ксэнг, барон Пальп, повернулся к иллюминатору и посмотрел на задымлённую землю. Продекламировал под нос:
+Земля, разорванная громом,
В порывах пламени сгорает;
Полузатопленная в водах,
Трясётся в судорогах ветра.
Но небо землю принимает,
Освобождает от ответа,
Земля спокойна и свободна
В его объятиях огромных…
Прошептал:
— Как верно сказано…
Потом поразмыслил немного, а потом вновь снял чугратон и склонился в «поклоне чести» обречённому континенту.
..Если на борту «Адмирала» волнение в прибрежных водах не ощущалось вовсе (точнее говоря, пока не ощущалось), то катерок, напротив, швыряло немилосердно — океан просыпался, потревоженный судорогами агонизирующего Атара. Натуженно тарахтел паровой двигатель, упрямо толкающий хрупкую посудину в сторону суши наперекор серым бурунам и барашкам, ветер по-собачьи трепал цепочку флагов на короткой мачте, сигнализирующих всем желающим, буде таковые окажутся поблизости, что катер-де сохраняет полный нейтралитет и противоправных целей не преследует. Парламентёры мы, иначе говоря.
Играющий флагами ветер был удушлив. К запаху гари и дыма примешивалось зловоние гниющей плоти — под киль то и дело попадали качавшиеся на волнах останки всевозможных животных. Какое-то время назад влекомые инстинктом, охваченные ужасом хищники и травоядные, волки и агнцы бок о бок, все животные Атара — кроме разве что самых тупых, неспособных почувствовать дыхание приближающейся смерти, — бесконечным потоком неслись к океану, прочь от Тьмы. И бросались в его мутные волны, слепо надеясь там найти спасение от сошедшей с ума тверди… Вот такие вот последствия стемпида в планетарном масштабе, господа. Время от времени катер старательно огибал и тлеющие мачты, куски шпангоутов, фрагменты фальшбортов и прочие обломки кораблей деревянного тоурантского флота. Вражеский флот был расстрелян кабелотах в пяти слева по траверзу, и если здесь плавает столько дряни — интересно, что же твориться там…
Пресветлый Тарос, что же творится с миром?!.
Рабан передёрнулся, пряча нос в воротник подбитой мехом форменной накидки. Можно было, конечно, спуститься вниз, в крохотную каюту на корме, под прикрытие железа и стекла, присоединиться к компании трех угрюмых карабинеров, но он упрямо стоял на носу катера. Вцепившись в леера и щурясь от ветра, солёных брызг и валящего с небес серого «снега», Рабан смотрел на медленно приближающийся сумеречный берег. Ненависти к Ксэнгу он отнюдь не испытывал. В конце концов, старая гнида Ксэнг — командир, а приказы не обсуждаются, не правда ли? И пока не будем думать о том, что грам-капитан (согласно букве столь любимого Ксэнгом Кодекса мореплавания) не имеет права покидать борт без крайней на то необходимости — каковую необходимость он, что характерно, определяет для себя сам. Пока не будем думать и о превышении власти шторм-капитаном — пусть офицерский суд чести разбирается. Ксэнг ведь командир только в море. А на суше (или, для данного случая, в конвое — за неимением суши как таковой) он всего лишь барон, тогда как я — граф, граф Тратт, титулованный самолично королём Трагором. На суше и в конвое царят другие законы, там другие люди правят бал. Найдётся управа и на Ксэнга. Мог бы и автоматчиков дать, скотина, а не жалких карабинеров…
Наконец мотор заглох, под днищем раздался протяжный скрежет, несколько каймов катер по инерции ещё волокло по песку, и двое карабинеров в бригандинах и морионах, неизвестно, как и когда оказавшиеся на палубе, дружно спрыгнули в грязную прибрежную пену. Моментально приняли оборонительную позицию, направив в сторону берега стволы короткоствольных доказательств нейтралитета, а третий помог спуститься Рабану… Хотя — не столько помог, сколько сдёрнул грам-капитана вниз, в воду, и мигом закрыл от берега своим телом, но, надо признаться, проделано это было столь быстро и настолько пиететно по отношению ко второму на корабле офицеру, что иначе, как «помог спуститься», сие действие назвать было трудно.
А спустя секунду Рабан понял, в чем причина такой прыти: на песчаном берегу обнаружился ещё один персонаж. Причём явно ждущий их прибытия.
На усыпанном пеплом берегу, едва различимый в задымлённом воздухе, опираясь на сучковатый посох, стоял человек.
Более того: женщина. С перемазанным копотью лицом, с развевающейся на ветру гривой светлых волос. В изодранном, вроде бы полувоенном зеленом костюме. Она стояла неподвижно и терпеливо ждала, когда гидернийцы соизволят выбраться на сушу. Совсем юная, смазливенькая. На первый взгляд, безоружная. На тот же первый взгляд — одна… Хотя вон за той дюнкой можно, пожалуй, укрыть с десяток вооружённых до зубов съерконов[4]… Ну да делать нечего, придётся рисковать…
Высоко поднимая ноги, чтобы голенищами сапог не зачерпнуть воду, подобрав подол накидки, Рабан двинулся вперёд. Молчаливые карабинеры не отставали ни на шаг, держа пальцы на курках карабинов и слаженно сохраняя фигуру «клешня», коя, по мнению штабных высокоученых лбов, с семидесятипроцентной вероятностью защищает объект от поползновений со стороны потенциальных злопыхателей. Однако, заметим в скобках, против настоящих злопыхателей троица охранников с карабинами — как слепые мышки против голодного кота…
Девица на берегу, когда стопы грам-капитана коснулись суши, наконец пошевелилась: подняла руку и произвела пальцами несколько быстрых движений — которые были бы напрочь непонятны простому обывателю, но для человека посвящённого обозначали: «Я свой». Рабан непроизвольно дёрнул щекой. Ага, успокаивает, чтоб, значит, стрелять с дуру не начали. Ладушки, пока стрелять не будем. Вот только кто ж тебя, милая, надоумил приказывать боевому гидернийскому кораблю? Мала ты ещё для таких словечек, чином не вышла… Кто же тогда?
Рабан, подойдя ближе, остановился. Карабинеры замерли по бокам, поводя стволами и выцеливая возможную опасность со всех сторон.
— Я так понимаю, что это вы сигналили, — сказал он, ворохнув носком сапога две обгоревшие ветки у её ног.
Взгляд девчонки скользнул по нашивкам на правом плече Рабана, выгладывающим из-под накидки.
— Да, я. Благодарю, что откликнулись, мастер грам-капитан, — ответила она и с достоинством наклонила голову. Прядь грязных волос упала ей на лицо, она нетерпеливым движением откинула её назад. Тот факт, что на берег по её зову прибыл лично грам-капитан, девчонку, казалось, ничуть не удивил и не смутил. Как будто так и должно быть. — Свободный агент Отдела последнего рубежа безопасности на территории Тоуранта, — отвесила она лёгкий поклон. — Личный номер три-ноль-три-восемь-пять-три-ноль, кодовое имя «Филин».
— Я вас слушаю, — холодно сказал Рабан.
Представляться он не спешил. Она могла назваться кем угодно, хоть самим адмиралом Фрастом, — прекрасно понимая, что проверить её слова на месте невозможно… Впрочем, она знает код для тайных сообщений и секретную жестикуляцию, знает количество цифр в личных номерах агентов, разбирается в гидернийских знаках различия…
— Вы обязаны взять нас на борт, — сказала она.
И заявлено это было столь безапелляционным тоном, что Рабан помимо воли ухмыльнулся. Но тут же вновь стал серьёзным и быстро огляделся. Берег был пустынен в обе стороны.
— Нас? А позвольте полюбопытствовать, кого это — нас?
Из-за давешней дюны, той самой, где, по логике, прятался взвод съерконов, донёсся приглушённый лай.
— Я не одна, — быстро проговорила девчонка, мимолётно оглянувшись в ту сторону. — Со мной… Нет, мастер грам-капитан, лучше вам самому посмотреть. Словам, у меня такое ощущение, вы не поверите…
Неожиданно пошёл дождь, горячий, почти кипяток, и вперемешку с пеплом получалась настоящая каша, валящаяся с неба. Видимость сократилась до полного неприличия, дальше вытянутой руки совершённого ничего не было видно, к тому же с земли стал подниматься густой туман — в общем и целом раздолье для противника, стреляй себе по силуэтам, как в тире, сам оставаясь невидимым и необнаружимым.
Рабан невольно поёжился.
Хорошо хоть, что дождь, а не булыжники с неба…
— Агент, я надеюсь, вы понимаете, что…
— Я-то понимаю, — с неожиданной резкостью перебила чертовка. Только теперь Рабан заметил, что она находится на грани истерики, с превеликим трудом себя сдерживая. — Я очень хорошо все понимаю, мастер грам-капитан. В частности, то, что и у вас, и у нас мало времени. То есть времени нет совсем. Если б я была не той, за кого себя выдаю, — уж поверьте, я бы нашла более действенный способ причинить вам вред… Идёмте же, мастер грам-капитан. Ваша охрана пусть тоже идёт с нами. Клянусь Гидернией, вам ничего не грозит.
Земля под ногами качнулась, загрохотало где-то совсем рядом, и в лицо ударил порыв ветра — такой сильный и неожиданный, что Рабан едва устоял на ногах. Накидка взлетела за спиной, хлопнула, как парус, рванула грам-капитана назад, и застёжка больно впилась в горло. Назвавшаяся Клади уцепилась за его рукав.
— Быстрее, грам-капитан. Пока в самом деле не стало слишком поздно. Нам нужна ваша помощь. Помощь соотечественников и соратников…
И опыт Рабана, и его интуиция, ни разу не подводившая за десять лет службы в Отделе ПРБ, оба верных помощника безмолвствовали — по причине недостатка информации. Но в одном девчонка была безусловно права: если это и ловушка, то слишком уж сложная и ненадёжная. Попади грам-капитан в плен, никто и не полезет выручать его, что бы там ни проповедовал Кодекс мореплавания: безопасность всего корабля всегда дороже жизни одного человека… Впрочем, возможно, захватчикам это неизвестно. Возможно, они надеются таким манером отвоевать себе место на борту — в обмен на жизнь грам-капитана…
Но тогда откуда они столько знают? А может быть, в Отделе предатель?! Ну и времена…
Рабан и сам не заметил, как двинулся следом за девчонкой, его рукав не отпускающей. Тройка карабинеров, сохраняя фигуру «клешня», неотступно брела рядом.
За дюной их было двое: один человек полулежал на песке, бессильно привалившись спиной к поросшей сухой травкой кочке, другой, совсем юный, чуть старше, может быть, девки, наклонился над ним, держа развёрнутый плащ на вытянутых руках — прикрывал от дождя. Прикрывать получалось плохо: ветер рвал плащ из рук, и тяжёлые капли воды пополам с пеплом то и дело смачными плевками влеплялись в тело лежащего. К его ноге жалась здоровенная, напоминающая волка собачина — которая имела бы весьма устрашающий вид, если б не мокрая, слежавшаяся шерсть и не трусливо поджатый хвост. Опять-таки, кажется, никто не вооружён. Впрочем, это ещё ни о чем не говорило.
Они подошли ближе.
Тот, что держал «навес», на гостя даже не посмотрел, зато собачка приветствовала грам-капитана жалобным поскуливанием.
— Ага, значит, явились все-таки… — Лежащий с трудом принял сидячее положение. — Я уж думал, бросите меня здесь подыхать… — На вид ему было лет шестьдесят — одутловатое лицо, тяжёлый подбородок с глубокой складкой, огромный нос, голубые глаза под кустистыми бровями — пронзительные даже здесь и сейчас, даже невзирая на то, что один глаз заплыл большущим синяком. — Молодцы. Кто посудиной командует? Ну ты ближе-то подойди, голубь, не укушу…
Чёрный копотный дым, поднимающийся из четырех труб броненосца «Адмирал Фраст», смешивался с белесым дымом горящих кораблей сюзерената Тоурант. Тот дым в свою очередь вплетал свои клубы и спирали в серые дымы, что приносили ветры от пожарищ и полыхающих вулканов, и всю эту черно-белесо-серую муть не мог разогнать даже шквальный ветер, беспрестанно дующий с океана. Пока видимость была — кабелота два в глубь материка, не больше, а дальше все скрывалось в темноте, беспросветной и плотной, как вата, подсвеченной лишь багровым отсветом пожаров и изредка прореживаемой далёкими зловещими всполохами… Что творилось там, в глубине Атара, понять было невозможно. Полное ощущение, будто дым поглотил весь мир.
Собственно говоря, так оно и было на самом деле. Весь мир превратился в один громадный пожар. Даже сквозь стекло иллюминатора доносились отдалённые гулкие удары, будто где-то там, за горизонтом, великан лупит со всей дури в исполинский барабан.
Вот, значит, что такое конец света…
Мастер Ксэнг, барон Пальп, шторм-капитан[1] «Адмирала Фраста», разглядывая из ходовой рубки берег в подзорную трубу, испытывал смешанные чувства и попутно пытался в этих чувствах разобраться. Было ли среди этих чувств сожаление? Или горечь утраты, боль от потери родины? Пожалуй, да. Присутствовали в его душе и сожаление, и горечь, и боль, но ведь с другой стороны… С другой-то ведь стороны — кто ещё из высших офицеров флота Его величества короля Великой Гидернии удостоился такой чести — до последнего момента оставаться в смертельно опасной близости от погибающего Атара и следить, чтобы никакая скверна не покинула его берегов? Если честно, то совсем немного офицеров, считанные единицы избранных, — остальные уже давно в открытом океане, сопровождают конвой гражданских судов, со всех ног улепётывающих подальше от наступающей Тьмы… И среди избранных — он, Ксэнг, барон Пальп. Так что есть, господа, есть чем гордиться. Так что — уж кем-кем, а капитаном, тоскливо смотрящий из шлюпки на собственный тонущий корабль, он себя отнюдь не ощущал.
И главным образом потому, что экипаж «Адмирала Фраста» свою задачу выполнил: устранил помеху на славном пути Гидернии к величию. Уничтожил флот Тоуранта. Спас Граматар от возможной скверны… Пора командовать отход. На палубе все закреплено по-штормовому, наверху никого, кроме горстки вахтенных матросов и офицеров. Остальные с нетерпением ждут команды на своих боевых постах. Дымы и отдалённый грохот — это, в общем-то, сущий пустяк по сравнению с тем кошмаром, что вскорости начнётся у берегов Атара. Так, затишье перед настоящей бурей. До того момента, как разбуженный катаклизмом океан в прибрежных водах вздыбится исполинскими, достающими до кратеров вулканов волнами и закружит гигантскими водоворотами, осталось всего несколько часов — если верить расчётным таблицам Отдела последнего рубежа безопасности. Самое время уходить. И если бы не одна досадная мелочь…
Ксэнг, барон Пальп, медлил. Поскольку, водяная смерть, возникла внештатная ситуация.
— Не вижу, — сказал он, старательно водя окуляром подзорной трубы вдоль кромки берега.
— Левее рухнувшего утёса, правее горяшей рощи, напротив песчаной отмели, — без малейшей задержки уточнил стоящий чуть в сторонке грам-капитан[2] Рабан.
— Все равно не вижу, — хмуро повторил Ксэнг.
Он не любил внештатные ситуации. Когда в безукоризненно отлаженную работу вдруг вкрадывается неучтённый фактор — это не правильно. Так быть не должно. Значит, это его, шторм-капитана, недочёт, не предусмотрел вся возможные случайности…
Впрочем, такую случайность предвидеть было практически невозможно.
Он с треском сложил бесполезную трубу и бросил её на штурманский стол: не только дымы затрудняли осмотр берега — стекло иллюминатора снаружи было покрыто копотью и изгажено птичьим помётом. Матросы с очисткой палубы не справлялись — пепел с серых небес сыпался непрестанно, крупными хлопьями, как пух из распоротой подушки, да и полчища птиц, оккупировавших мачты и надстройки «Адмирала Фраста» в поисках спасения от неминуемой гибели, гадили так, что «Адмирал Фраст», эта гордость гидернийского флота, постепенно превращался в форменный курятник.
Ксэнг обернулся к Рабану:
— Покажите-ка ещё раз, что они там передали…
Рабан с готовностью протянул сложенный вдвое листок.
+"Шторм-капитану. Шпора. Приказываю незамедлительно выслать разъездной катер к точке отправки данного сообщения, — значилось там. — Имею информацию, жизненно важную для будущего всей Г.".
— Это все? — спросил Ксэнг, зачем-то перевернув депешу. С обратной стороны листок, разумеется, был девственно чист. — Без подписи?
— Без. Сообщение было повторено восьмикратно, слово в слово… причём в последний раз прервалось на полуслове.
«Шпора» испокон веков в гидернийской системе кодовых сигналов означала: «Крайне срочно, адресату передать незамедлительно». Плюс к тому — «приказываю». Приказывает он, видите ли… А ведь на тоурантском берегу сейчас нет никого из резидентов островного государства. Не может быть. Не должно быть…
— Так. — Ксэнг в третий раз перечитал загадочное послание, написанное каллиграфическим почерком штатного шифровальщика. Но понятнее отнюдь не стало. — Давайте-ка все сначала… — Он поморщился. — Да и расслабьтесь вы, в конце-то концов. Не на докладе же в Адмиралтействе.
Рабан едва заметно изменил позу на чуть более непринуждённую (тихонько звякнула дворянская перевязь со шпагой на боку), мельком глянул на корабельный хронометр, укреплённый над дверью люка из рубки, и монотонно повторил рапорт, глядя куда-то поверх головы командира… Кажется, даже слово в слово повторил:
— Три четверти часа назад ютовым вахтенным наблюдающим были приняты семь, с перерывом в минуту, однотипных шифрованных сообщений с берега. Факт приёма, согласно Кодексу, был подтверждён сигналом ютового прожектора. Поскольку каждому сообщению предшествовал общефлотский сигнал «Особое внимание», депешу немедленно отправили на дешифрацию. Затем был подан сигнал «Назовите себя», но ответа не воспоследовало… После расшифровки депеша немедленно доставлена шторм-капитану в ходовую рубку… Рапорт закончен.
Барон Ксэнг остался невозмутим, хотя и побелел губами.
— И дешифровка заняла сорок минут? — спокойно спросил он, старательно игнорируя чересчур уж уставной тон собеседника. Нарочито уставной. Можно сказать — издевательски.
Нет, ну не сволочь ли, а?! Даже сейчас, когда малейшая задержка подобна смерти в самом прямом, не метафорическом смысле — Рабан строит из себя этакого тупорылого штабиста, для которого буква Кодекса дороже всего на свете. А думать и решения принимать — это, мол, забота командира… Ксэнг грам-капитана не любил и своих чувств, в общем-то, не скрывал. Да и вообще, кто из моряков, скажите на милость, любит ищеек из Отдела ПРБ? Одно дело — терпеть на борту, но любить — это уж увольте…
— Шифр, использованный отправителем, был сменён Адмиралтейством год назад, — ответил грам-капитан, по-прежнему на командира не глядя. — Дешифровщикам пришлось потрудиться, прежде чем они отыскали требуемый код и…
— Ясно, ясно, — отмахнулся Ксэнг. И призадумался. — Год назад… нет, все-таки ничего не ясно. В Тоуранте что, оставались ваши люди?
Рабан помолчал. Прикидывал, наверное, не раскроет ли страшную военную тайну, если ответит правду. И наконец сказал:
— По моим сведениям, нет. Вся наша резидентура была свёрнута задолго до… до наступления Тьмы… — Он пожал плечами, увенчанными золочёными эполетами. — Конечно, в спешке могли что-то упустить, перепутать списки, и какой-нибудь рядовой агент, работавший в провинции…
— Рядовой агент не станет передавать «Приказываю», — отрезал Ксэнг. — Как было передано сообщение?
— Флажковой азбукой. Отправитель использовал факелы — наверное, горящие ветки или что-то в этом роде.
— И как он выглядел? Мужчина? Женщина? Один или несколько?
— Неизвестно. Видимость на берегу практически нулевая, этот световой сигнал — и тот был распознан до конца только с четвёртого раза…
Шторм-капитан шумно выпустил воздух из лёгких. Внештатная ситуация, Ловьяд забери ваши души. Неучтённый фактор.
…Когда во время похода твой корабль вдруг подвергается нападению каких-то тварей верхом на дельфинах и с магическими способностями в придачу — это тоже неучтённый фактор, но это нормально: есть возможность в очередной раз проверить боеготовность экипажа и доказать тварям, что связываться с гидернийским кораблём — себе дороже.
…Если во время учебных стрельбы один из зарядов, выпущенных с борта кутгера, имитирующего вражеское судно, неожиданно оказывается боевым и разносит вдребезги надстройку (а заодно и в клочья пятерых офицеров) — это тоже непредвиденное событие, но и в нем, по сути, нет ничего из ряда вон: наличествует конкретный виновный, и есть, опять же, возможность на живом примере продемонстрировать экипажу, чем учения отличаются от реального боя…
Но когда с чужого пустынного берега поступает шифрованный секретным кодом приказ выслать катер — тут уж призадумаешься. То ли это провокация неизвестного противника, имеющая целью задержать броненосец, задержать — и попытаться, скажем, потопить. То ли на береговой линии действительно находится некто, облечённый властью приказывать шторм-капитану «Адмирала Фраста»…
Ксэнг снят чугу[3] и тыльной стороной ладони, в которой была зажата депеша, вытер лоб.
— Хорошо, Рабан, — сказал он негромко, чтоб не услышал рулевой, переминающийся с ноги на ногу у штурвала в ожидании команды «Курс — двадцать два». — Ладно. Теперь поговорим неофициально. Какие соображения на этот счёт есть лично у вас? Кто может быть автором послания, как Вы думаете?
Наконец-таки грам-капитан соизволил опустить взгляд и посмотреть на Ксэнга. Тихо и вроде бы не по теме он ответил:
— У нас приказ, мастер шторм-капитан. До того момента, как волна разрушений накроет берег, остались считанные часы… Можем не успеть.
Ксэнг пристально смотрел ему в глаза, но Рабан взгляда не отвёл.
Его игра была видна командиру насквозь.
Рабану было все равно, кто находится там, на берегу. Рабан советовал не рисковать и подобру-поздорову уходить мористее. А ежели случится такая неприятность и таинственный автор послания в самом деле окажется важной шишкой и ежели этой самой шишке повезёт невредимой добраться до гидернийского конвоя, то Рабан в происшедшем будет совершенно ни при чем: есть масса свидетелей, что шифровка «Адмиралом Фрастом» была принята, — а вот трус и перестраховщик Ксэнг приказал её игнорировать и убираться подальше. Так что при любом исходе Рабан не проиграет.
Но — как говорят, на всякий ветер найдётся свой парус, а на всякий штиль — своё весло, не так ли? Хочешь, чтобы я один решения принимал — ну так получай… веслом
— Я принял решение, — повысил голос Ксэнг и надел чугу. Отбросил за плечо соскользнувшее на глаза фиолетовое перо, — Любой корабль Великой Гидернии обязан оказывать любую посильную помощь соотечественникам как в своих, нейтральных и чужих территориальных водах, так и на суше в случае, если оказание настоящей помощи не угрожает выполнению конкретной задачи и не противоречит параграфам, сами знаете каким. Так записано в Кодексе мореплавания Гидернии. Любую ПОМОЩЬ, это Вам понятно? Короче. «Адмирал Фраст» свою боевую задачу выполнил, никаких параграфов мы не нарушаем. Поэтому распорядитесь спустить на воду разъездной катер. На берег отправитесь… лично. Возьмите звено карабинеров. Я задержу отплытие на… скажем, на один час По истечении часа, если вы не вернётесь или не дадите о себе знать, я командую отплытие… Задача ясна?
Рабан запнулся на какую-то долю секунды. Но ответил браво и громко, как полагается:
— Задача ясна!
Шторм-капитан внимательно следил за его лицом, но лицо Рабана оставалось бесстрастным. А ведь умеет, тварь, владеть собой, этого у него не отнимешь…
— На месте разберётесь, что к чему и поступите согласно обстановке. — продолжал Ксэнг. — Я прикажу усилить наблюдение за обозначенным вами квадратом и навести на него каронады левого борта… на случай, если понадобится огневая поддержка. Понятно?
— Понятно, мастер шторм-капитан.
— Ну вот и выполняйте… мастер грам-капитан.
После секундной дуэли взглядов грам-капитан Рабан развернулся на месте и строевым шагом направился к выходу. Ксэнг смотрел на его прямую, обтянутую чёрным сукном форменного камзола спину, которая прямо-таки излучала ненависть. Удивительное дело, но смута в его душе наконец улеглась, теперь командир «Адмирала Фраста» был собран и решителен. Как всегда. Что бы ни случилось, через час он скомандует отход. С Рабаном на борту — или без такового.
— Мастер грам-капитан Рабан покидает ходовую рубку! — донёсся доклад охранника за дверью.
Когда за Рабаном закрылась дверь, шторм-капитан Ксэнг, барон Пальп, повернулся к иллюминатору и посмотрел на задымлённую землю. Продекламировал под нос:
+Земля, разорванная громом,
В порывах пламени сгорает;
Полузатопленная в водах,
Трясётся в судорогах ветра.
Но небо землю принимает,
Освобождает от ответа,
Земля спокойна и свободна
В его объятиях огромных…
Прошептал:
— Как верно сказано…
Потом поразмыслил немного, а потом вновь снял чугратон и склонился в «поклоне чести» обречённому континенту.
..Если на борту «Адмирала» волнение в прибрежных водах не ощущалось вовсе (точнее говоря, пока не ощущалось), то катерок, напротив, швыряло немилосердно — океан просыпался, потревоженный судорогами агонизирующего Атара. Натуженно тарахтел паровой двигатель, упрямо толкающий хрупкую посудину в сторону суши наперекор серым бурунам и барашкам, ветер по-собачьи трепал цепочку флагов на короткой мачте, сигнализирующих всем желающим, буде таковые окажутся поблизости, что катер-де сохраняет полный нейтралитет и противоправных целей не преследует. Парламентёры мы, иначе говоря.
Играющий флагами ветер был удушлив. К запаху гари и дыма примешивалось зловоние гниющей плоти — под киль то и дело попадали качавшиеся на волнах останки всевозможных животных. Какое-то время назад влекомые инстинктом, охваченные ужасом хищники и травоядные, волки и агнцы бок о бок, все животные Атара — кроме разве что самых тупых, неспособных почувствовать дыхание приближающейся смерти, — бесконечным потоком неслись к океану, прочь от Тьмы. И бросались в его мутные волны, слепо надеясь там найти спасение от сошедшей с ума тверди… Вот такие вот последствия стемпида в планетарном масштабе, господа. Время от времени катер старательно огибал и тлеющие мачты, куски шпангоутов, фрагменты фальшбортов и прочие обломки кораблей деревянного тоурантского флота. Вражеский флот был расстрелян кабелотах в пяти слева по траверзу, и если здесь плавает столько дряни — интересно, что же твориться там…
Пресветлый Тарос, что же творится с миром?!.
Рабан передёрнулся, пряча нос в воротник подбитой мехом форменной накидки. Можно было, конечно, спуститься вниз, в крохотную каюту на корме, под прикрытие железа и стекла, присоединиться к компании трех угрюмых карабинеров, но он упрямо стоял на носу катера. Вцепившись в леера и щурясь от ветра, солёных брызг и валящего с небес серого «снега», Рабан смотрел на медленно приближающийся сумеречный берег. Ненависти к Ксэнгу он отнюдь не испытывал. В конце концов, старая гнида Ксэнг — командир, а приказы не обсуждаются, не правда ли? И пока не будем думать о том, что грам-капитан (согласно букве столь любимого Ксэнгом Кодекса мореплавания) не имеет права покидать борт без крайней на то необходимости — каковую необходимость он, что характерно, определяет для себя сам. Пока не будем думать и о превышении власти шторм-капитаном — пусть офицерский суд чести разбирается. Ксэнг ведь командир только в море. А на суше (или, для данного случая, в конвое — за неимением суши как таковой) он всего лишь барон, тогда как я — граф, граф Тратт, титулованный самолично королём Трагором. На суше и в конвое царят другие законы, там другие люди правят бал. Найдётся управа и на Ксэнга. Мог бы и автоматчиков дать, скотина, а не жалких карабинеров…
Наконец мотор заглох, под днищем раздался протяжный скрежет, несколько каймов катер по инерции ещё волокло по песку, и двое карабинеров в бригандинах и морионах, неизвестно, как и когда оказавшиеся на палубе, дружно спрыгнули в грязную прибрежную пену. Моментально приняли оборонительную позицию, направив в сторону берега стволы короткоствольных доказательств нейтралитета, а третий помог спуститься Рабану… Хотя — не столько помог, сколько сдёрнул грам-капитана вниз, в воду, и мигом закрыл от берега своим телом, но, надо признаться, проделано это было столь быстро и настолько пиететно по отношению ко второму на корабле офицеру, что иначе, как «помог спуститься», сие действие назвать было трудно.
А спустя секунду Рабан понял, в чем причина такой прыти: на песчаном берегу обнаружился ещё один персонаж. Причём явно ждущий их прибытия.
На усыпанном пеплом берегу, едва различимый в задымлённом воздухе, опираясь на сучковатый посох, стоял человек.
Более того: женщина. С перемазанным копотью лицом, с развевающейся на ветру гривой светлых волос. В изодранном, вроде бы полувоенном зеленом костюме. Она стояла неподвижно и терпеливо ждала, когда гидернийцы соизволят выбраться на сушу. Совсем юная, смазливенькая. На первый взгляд, безоружная. На тот же первый взгляд — одна… Хотя вон за той дюнкой можно, пожалуй, укрыть с десяток вооружённых до зубов съерконов[4]… Ну да делать нечего, придётся рисковать…
Высоко поднимая ноги, чтобы голенищами сапог не зачерпнуть воду, подобрав подол накидки, Рабан двинулся вперёд. Молчаливые карабинеры не отставали ни на шаг, держа пальцы на курках карабинов и слаженно сохраняя фигуру «клешня», коя, по мнению штабных высокоученых лбов, с семидесятипроцентной вероятностью защищает объект от поползновений со стороны потенциальных злопыхателей. Однако, заметим в скобках, против настоящих злопыхателей троица охранников с карабинами — как слепые мышки против голодного кота…
Девица на берегу, когда стопы грам-капитана коснулись суши, наконец пошевелилась: подняла руку и произвела пальцами несколько быстрых движений — которые были бы напрочь непонятны простому обывателю, но для человека посвящённого обозначали: «Я свой». Рабан непроизвольно дёрнул щекой. Ага, успокаивает, чтоб, значит, стрелять с дуру не начали. Ладушки, пока стрелять не будем. Вот только кто ж тебя, милая, надоумил приказывать боевому гидернийскому кораблю? Мала ты ещё для таких словечек, чином не вышла… Кто же тогда?
Рабан, подойдя ближе, остановился. Карабинеры замерли по бокам, поводя стволами и выцеливая возможную опасность со всех сторон.
— Я так понимаю, что это вы сигналили, — сказал он, ворохнув носком сапога две обгоревшие ветки у её ног.
Взгляд девчонки скользнул по нашивкам на правом плече Рабана, выгладывающим из-под накидки.
— Да, я. Благодарю, что откликнулись, мастер грам-капитан, — ответила она и с достоинством наклонила голову. Прядь грязных волос упала ей на лицо, она нетерпеливым движением откинула её назад. Тот факт, что на берег по её зову прибыл лично грам-капитан, девчонку, казалось, ничуть не удивил и не смутил. Как будто так и должно быть. — Свободный агент Отдела последнего рубежа безопасности на территории Тоуранта, — отвесила она лёгкий поклон. — Личный номер три-ноль-три-восемь-пять-три-ноль, кодовое имя «Филин».
— Я вас слушаю, — холодно сказал Рабан.
Представляться он не спешил. Она могла назваться кем угодно, хоть самим адмиралом Фрастом, — прекрасно понимая, что проверить её слова на месте невозможно… Впрочем, она знает код для тайных сообщений и секретную жестикуляцию, знает количество цифр в личных номерах агентов, разбирается в гидернийских знаках различия…
— Вы обязаны взять нас на борт, — сказала она.
И заявлено это было столь безапелляционным тоном, что Рабан помимо воли ухмыльнулся. Но тут же вновь стал серьёзным и быстро огляделся. Берег был пустынен в обе стороны.
— Нас? А позвольте полюбопытствовать, кого это — нас?
Из-за давешней дюны, той самой, где, по логике, прятался взвод съерконов, донёсся приглушённый лай.
— Я не одна, — быстро проговорила девчонка, мимолётно оглянувшись в ту сторону. — Со мной… Нет, мастер грам-капитан, лучше вам самому посмотреть. Словам, у меня такое ощущение, вы не поверите…
Неожиданно пошёл дождь, горячий, почти кипяток, и вперемешку с пеплом получалась настоящая каша, валящаяся с неба. Видимость сократилась до полного неприличия, дальше вытянутой руки совершённого ничего не было видно, к тому же с земли стал подниматься густой туман — в общем и целом раздолье для противника, стреляй себе по силуэтам, как в тире, сам оставаясь невидимым и необнаружимым.
Рабан невольно поёжился.
Хорошо хоть, что дождь, а не булыжники с неба…
— Агент, я надеюсь, вы понимаете, что…
— Я-то понимаю, — с неожиданной резкостью перебила чертовка. Только теперь Рабан заметил, что она находится на грани истерики, с превеликим трудом себя сдерживая. — Я очень хорошо все понимаю, мастер грам-капитан. В частности, то, что и у вас, и у нас мало времени. То есть времени нет совсем. Если б я была не той, за кого себя выдаю, — уж поверьте, я бы нашла более действенный способ причинить вам вред… Идёмте же, мастер грам-капитан. Ваша охрана пусть тоже идёт с нами. Клянусь Гидернией, вам ничего не грозит.
Земля под ногами качнулась, загрохотало где-то совсем рядом, и в лицо ударил порыв ветра — такой сильный и неожиданный, что Рабан едва устоял на ногах. Накидка взлетела за спиной, хлопнула, как парус, рванула грам-капитана назад, и застёжка больно впилась в горло. Назвавшаяся Клади уцепилась за его рукав.
— Быстрее, грам-капитан. Пока в самом деле не стало слишком поздно. Нам нужна ваша помощь. Помощь соотечественников и соратников…
И опыт Рабана, и его интуиция, ни разу не подводившая за десять лет службы в Отделе ПРБ, оба верных помощника безмолвствовали — по причине недостатка информации. Но в одном девчонка была безусловно права: если это и ловушка, то слишком уж сложная и ненадёжная. Попади грам-капитан в плен, никто и не полезет выручать его, что бы там ни проповедовал Кодекс мореплавания: безопасность всего корабля всегда дороже жизни одного человека… Впрочем, возможно, захватчикам это неизвестно. Возможно, они надеются таким манером отвоевать себе место на борту — в обмен на жизнь грам-капитана…
Но тогда откуда они столько знают? А может быть, в Отделе предатель?! Ну и времена…
Рабан и сам не заметил, как двинулся следом за девчонкой, его рукав не отпускающей. Тройка карабинеров, сохраняя фигуру «клешня», неотступно брела рядом.
За дюной их было двое: один человек полулежал на песке, бессильно привалившись спиной к поросшей сухой травкой кочке, другой, совсем юный, чуть старше, может быть, девки, наклонился над ним, держа развёрнутый плащ на вытянутых руках — прикрывал от дождя. Прикрывать получалось плохо: ветер рвал плащ из рук, и тяжёлые капли воды пополам с пеплом то и дело смачными плевками влеплялись в тело лежащего. К его ноге жалась здоровенная, напоминающая волка собачина — которая имела бы весьма устрашающий вид, если б не мокрая, слежавшаяся шерсть и не трусливо поджатый хвост. Опять-таки, кажется, никто не вооружён. Впрочем, это ещё ни о чем не говорило.
Они подошли ближе.
Тот, что держал «навес», на гостя даже не посмотрел, зато собачка приветствовала грам-капитана жалобным поскуливанием.
— Ага, значит, явились все-таки… — Лежащий с трудом принял сидячее положение. — Я уж думал, бросите меня здесь подыхать… — На вид ему было лет шестьдесят — одутловатое лицо, тяжёлый подбородок с глубокой складкой, огромный нос, голубые глаза под кустистыми бровями — пронзительные даже здесь и сейчас, даже невзирая на то, что один глаз заплыл большущим синяком. — Молодцы. Кто посудиной командует? Ну ты ближе-то подойди, голубь, не укушу…