Страница:
Убивал он, догоняя человека и наступая на него. Клыками пользовался как вспомогательным средством: для разрушения преград и домов. Пасть не задействовал вовсе, хотя в некоторых преданиях, главным образом в песнях, Зверь предстаёт изрыгающим огонь, сжигающим все на сто кругов.
Люди бились со Зверем как могли. Но могли они, как сразу стало ясно, немногое. Пули и стрелы его не брали, каменные ядра, пущенные из катапульт, не причиняли Зверю никакого вреда. Впустую пропадали выстрелы из баллист, метающих пятикаймовые копья. Копья застревали в туловище или лапах Зверя, он обламывал древки о камни и бульдозером пер вперёд как ни в чем не бывало. Предания утверждают, что и магия (а люди, плюнув на запреты Пресветлого не заниматься колдовством и не якшаться с колдунами, призывали на помощь магов) оказалась бессильной перед Зверем.
Некоторые в панике грузились на корабли и покидали Атар, но, кроме как в Гидернию, плыть было некуда, а Гидерния к своему острову никого не подпускала, тех же, кто подбирался и тайком высаживался, уничтожали карательные отряды гидернийской армии.
Когда улеглась истерика, посеянная Зверем в первую неделю своих кровавых блужданий по Атару, то паника постепенно перешла в злость, а злость заставила людей как-то организовываться и думать. После чего они принялись вести на Зверя расчётливую охоту.
Однажды удалось со всех сторон поджечь лес, в который вошёл Зверь, но тот выбрался из огня.
Шерсть его сгорела, Зверь превратился в обугленное чёрное страшилище, но страшилище живое и лютое. Люди стали заманивать Зверя в ямы, предварительно врывая в её земляное дно затесанные колья. Заманивали так: один доброволец показывался Зверю, тварь начинала преследование, ступала вслед за дичью на прутья, прикрывающие отверстие в земле. Человек, разумеется, погибал в той же яме, в которую проваливался Зверь. Тварь из ловушек выбиралась, впиваясь в стены своими невероятно длинными и сумасшедше цепкими когтями, но, напарываясь на колья, все же пропарывала себе шкуру и внутренности. Люди устраивали камнепады, когда Зверь оказывался в горах. Тут-то и стало выясняться, что Зверь, кем бы он ни был на самом деле, истребим. Уже не так он был проворен в беге, часто останавливался, замирал и бывало подолгу выстаивал этакой статуей посреди равнины или леса.
И однажды не смог выбраться из очередной ямы.
Яму забросали землёй и камнями. Но чёртова тварюга сумела как-то подобраться к краю и высунуть наружу голову. На голову обрушилось все, что принесли с собой и держали в руках люди. Когда Зверь перестал шевелиться, его полностью откопали и разодрали в клочья.
Нутро Зверя повергло людей в суеверный ужас. О подобном им доселе даже слышать не доводилось. Шкура тварюги по прочности оказалась несравнимой ни с одной кожей. Кости Зверя были сделаны из сплава, неизвестного на Агаре, лишь похожего видом и некоторыми свойствами на сталь, но все же сталью не являвшимся. С металлических костей содрали обыкновенное мясо, красно-белое кровоточащее мясо животного. А вот жилы, опять же немыслимо прочные, привели людей того времени в полное замешательство — их описания предельно туманны, тут тебе и «серебро в оболочке», и «сверкающие нити в смоле». Ещё из Зверя извлекали («выковыривая из мяса, вытряхивая из ливера, отделяя от костей») простые камни, драгоценные и совсем неясно какие, которые фольклор сохранил как «смешные капли» или «смешные камни».
В яме над останками Зверя развели гигантский костёр, и поддерживали его, по некоторым легендам, аж до годовщины победы над Зверем.
Конечно, каждый народ окончательную победу над Зверем приписывал своим предкам. И Тарос его ведает, чей народ в самом деле заслуживает называться народом-победителем. Зато место, ставшее могилой Зверя, было известно всем — в Запретных землях, недалеко от границы Вадры. Страх перед Зверем сохранило лишь поколение, видевшее его воочию. Следующее поколение атарцев к останкам Зверя относилось уже без прежнего священного трепета. Начиная с этого времени и задолго до того, как странной тварью всерьёз заинтересовались конторы, могильник не раз разрывали, не раз вновь закапывали (взвалить на себя обязанности могильщиков пришлось бадрагцам). Что не сгорело в огне, разворовали и растащили по разным странам. Кстати, послухам, конторам уже мало что досталось.
С тех пор останки Зверя всплывали то там, то сям. Их пристраивали не только в коллекции, но и пускали в дело — ну кому в хозяйстве не сгодится сверхпрочная кожа или полосы нержавеющего металла? Не говоря уж про драгоценные камни…
И жил в Фагоре такой малость чудаковатый кузнец по прозвищу Лано-Безумец. К нему, как до того ко многим кузнецам, попали кости Зверя. И Лано-Безумец додумался… Или кто свыше фагорца надоумил, или, что называется, осенило, или, как часто происходило в истории, случай помог (случайно уронил в молоко, случайно облил кипятком, случайно помочился на заготовку — глядь, и получилось) — но вот додумался, как перековывать Звериные кости, как придавать им свою форму. Лано стал единственным, кому за пятьсот лет удалось укротить неподатливый металл.
Раскрытым секретом кузнец, понятное дело, ни с кем не делился, даже подмастерьев тут же из кузницы всех повыгонял, чтоб ничего не пронюхали. И, как это часто случается с единоличными обладателями тайн, счастливая звезда его быстро закатилась. Неустановленными личностями Лано был похищен и запытан до смерти. Фагорский кузнец успел выковать из Звериного металла лишь браслет и шпагу.
Личное клеймо Лано-Безумца и обнаружил суб-генерал на клинке. Конечно, кузнец выковал массу шпаг из обыкновенной стали. Но Пэвер выявил, по крайней мере, три серьёзные причины, позволяющие считать, что к нему попало легендарное изделие легендарного кузнеца.
Во-первых, обыкновенную шпагу Фрасту не поднесли бы. А поднесли её адмиралу в числе прочих даров жители прибрежного фагорского города Конверума, когда эскадра адмирала дымила под окнами конверумских домов на набережной, наводя фагорцев на невесёлые думы о прямой наводке. Провинились же фагорцы перед гидернийцами тем, что ограбили торговый пароход, шедший по Руане из Гидернии в Бадру. Когда выяснилось, чьих рук работа, король Фагора быстренько открестился от щекотливого дельца, официально заявив, что гнусный и подлый грабёж — наглое самоуправство властей города Конверум, которые, дескать, давно разглагольствуют об отделении их провинции от Фагора и давно столичным приказам не подчиняются. Вот и был отправлен адмирал Фраст с эскадрой в придачу в Конверум — разбираться со сложной проблемой репараций и контрибуций.
Поскольку шпага златом-серебром и каменьями-алмазами не украшена, то ценность её в ином. В чем именно, косвенно указывает надпись, выгравированная на эфесе: «Достойнейшему адмиралу Фрасту от Конверума, да обогатишься храбростью людей Начала».
Во-вторых. На самом клинке Пэвер разглядел не только клеймо Лано-Безумца, но и строку из «Прощания Рогнега» — фагорского эпоса, посвящённого борьбе со Зверем: «Храбрых повёл, а трусливых погнал».
«Надпись сделана самим Лано, разорви меня кабан, — уверенно заявил Пэвер. — Обратите внимание на написание апострофа после литеры „эс-пато»: его отменили в начале второго века, то есть задолго до рождения придурковатого Фраста".
В-третьих. Пэвер провёл ногтем по тёмному металлу, и на клинке отчётливо проступила полоса синеватого отлива. Это совпадало с описаниями свойства таинственного металла, из которого сотворены были кости Зверя.
Все предметы, сохранившиеся от Зверя, будь то обрывки шкуры или камни из утробы, или что угодно ещё, — обладали неведомой природы силой. Если два предмета соединятся вместе — любые предметы, из того, что составляло некогда единое целое по прозвищу Зверь, — то эта сила всегда, неизменно проявляла себя. Достаточно произойти соприкосновению останков, чтобы сила вырвалась наружу и… И одним лишь Таросу с Кайкатами и Наваками ведомо, что могло произойти потом. Выброс силы проходил каждый раз по-разному.
Некий Торний из Локузора написал книгу, в которой собрал случаи воссоединений частей Зверя. Конечно, трудно сказать, насколько Торний был скрупулёзен в перепроверке историй, от кого-то слышанных, где-то прочитанных, но что точно — чтение получилось захватывающим благодаря детективной непредсказуемости каждого случая соединения частей. Пэвер и Рошаль привели несколько эпизодов из книги Торния. Например, браслет, выкованный Лано-Безумцем, достался в наследство брату Лано, а тот продал его некоему коллекционеру. А у последнего в собрании занятных вещиц уже хранился кусок шкуры Зверя размером с ладонь. И коллекционер как-то придумал обернуть кожей запястье, а поверх неё надеть браслет. В результате чего новый владелец браслета получил для своей руки силу Зверя. Этой рукой он мог раскалывать камни, заваливать вековые деревья, крушить стены, однажды стянул с мели корабль. Довольно скоро коллекционер (разумеется, нечаянно) перепутал желудочный отвар с крысиным ядом, браслет с его руки пропал, дома его не нашли, и след ещё одного изделия фагорского кузнеца Лано-Безумца потерялся. Торний осторожно намекает в конце главы, что к несчастью с коллекционером приложила руку одна из служб, каковым предписано печься о том, чтобы новейшее оружие пополняло родные военные склады, а вовсе не склады потенциального противника.
Или вот ещё: некий крестьянин, наслушавшись историй о чудесах, связанных с останками Зверя, и зная, что дома у него служит вешалкой Звериная кость, купил на ярмарке камень якобы со следами Звериной крови. Отдал за него половину денег, вырученных от продажи двух возов пшеницы. Вернулся домой. Жена успела лишь провыть: «Горе мне, горе», успела схватиться за ухват, но выволочку устроить не успела... Был муж, держал в руках булыжник и железку, сверкнуло, как во время Порохового праздника — и нету мужа. Да и крышу дома снесло. А незадачливый крестьянин только что видел перед собой лицо дражайшей супруги, как вдруг видит совсем другое: под ним проносятся, сливаясь в зелено-сине-серо-белые полосы, леса, реки, озера, дороги, города-деревеньки. Потом внизу пошла одна синь, в которую его и ввергло, как копьё в болото. Выплыл как-то мужик, утопив взрывоопасные драгоценности, огляделся и обмер. Вокруг одна океанская вода и берегов не видать. Горемыку на его счастье заметили с проплывавшей мимо рыбацкой шхуны.
Сомнительной достоверности историй, подобной последней, набиралось в книге подавляющее большинство. О шпаге же Торний написал всего лишь, что, вроде бы как, выковав, Лано-Безумец тут же продал её некоему вельможе то ли из Фагора, то ли из Бадры.
— Ваш клык, мастер Сварог, можете не прикладывать. Он, конечно, тоже от зверя, но от зверя размером с собаку, — съехидничала Клади.
Церковь толковала приход Зверя как ещё одно проявление Тьмы, ниспосланной за грехи людские и все такое прочее, и призывала держаться подальше как от самого могильника, так и от вещей, из могильника добытых и грех впитавших. На кого-то, как всегда, вразумления церковников действовали.
Для атарцев та Битва Начала, предания о которой каждый слышал с колыбели, стала не просто частью героического прошлого. Почти каждая семья в каждой стране потеряла кого-то в те сорок дней. О Битве Начала не давали забыть могилы предков. Ни одна война не наносила такого урона. Гидернийцев же беда обошла стороной, вот для них-то, всегда с пренебрежением смотревших на Атар, Зверь и связанное с ним представлялось мифами отсталых народов. Как считал Пэвер, гидернийцы так и не раскумекали, что свалилось им в руки. А уж после того, как помер Фраст, шпага превратилась не более того чем в личную вещь «великого, по их мнению, адмирала, только тем и ценную, а по моему мнению, кстати, адмиралишка этот — напыщенный и крикливый болван, флот которого разгромила бы и флотилия плоскодонок, если такую кто-то бы удосужился собрать».
Страсти по шпаге улеглись. Завершая историю, Пэвер сказал:
— А не попробуете ли гикорат, мастер Сварог? Тут кто-то очень образованный, — Пэвер, иронически вскинув бровь, покосился на Олеса, — высказал предположение, что шпага состоит в родстве с древними предметами.
Сварог пожал плечами, дескать, отчего же не убедиться, достал из кармана рубин, поднёс его к тёмному клинку. Гикорат, иными словами — детектор предметов, созданных до первого наступления Тьмы, должен был вблизи тех самых предметов запульсировать багровым светом. Но на сей раз рубин никак не прореагировал на шпагу. Возвращая камень в карман, Сварог наткнулся пальцами на подаренный смятенным клык.
— Ну, чтобы уж снять подозрения баронетты и избавить себя от её насмешливого язычка… — Сварог выудил из кармана подарок юродивого. Действительно, клык величиной в полмизинца на украшение пасти знаменитой зверюги никак не тянул. — Интересное занятие, с лихвой заменяющее собирание марок и рыбалку, — ходить со шпагой и прикладывать её ко всему, что ни…
Вспышка света ослепила, словно в каюте рванула шоковая граната.
Двумя пальцами поднося клык к тёмной стали клинка, Сварог почувствовал изменения. Сначала в подушках пальцев началось жжение, потом в них впились невидимые иглы, и тут же включилось что-то вроде магнитного поля: кость и металл потащило друг к другу.
Если б только один клык попал под неведомое притяжение, Сварог бы успел, но и шпагу непреодолимо повело навстречу. Все произошло слишком неожиданно. Клинок и зуб на мгновение соприкоснулись. Тут-то и шарахнуло светом.
И в тот момент Сварог ощутил наплыв колоссальной мощи извне, словно могучие волны взвились на дыбы и нависли над маленьким мирком каюты, и именно эта мощь помогла ему разнять касающиеся друг друга предметы. И стойло Сварогу разомкнуть цепь, как мощь, не успев захлестнуть, откатилась, как откатывается волна от пирса.
Люди в каюте проморгались, утёрли слезы и принялись озираться. Шпагу изнутри озаряло синеватое ледяное свечение, быстро тускнеющее.
Вспышка и нутряной свет шпаги оказались далеко не единственными и вовсе уж простенькими последствиями шального эксперимента. На лакированном дереве стен, на двери и потолке появились полосы, словно пьяный шизофреник прошёлся по ним газовой горелкой и оставил на память о себе выверты мутного сознания: бесноватое переплетение спиралей, кругов, молний, линий разной кривизны, поляны точек, дорожки штрихов. Обе капитанские картины валялись на полу, краска на них по краям вздулась пузырями. (За парусником, кстати, обнаружилась медная дверца с весьма причудливой формы замочной скважиной.) Крепёж откидного столика выдрало из переборки, и весь завтрак рассыпался по полу, из горлышек откупоренных бутылок на ковёр вытекала «Звезда Граматара». Заклёпки лампового крюка вылезли из гнёзд наполовину, но крюк удержали. Створки раздвижного шкафа завалились внутрь, а их ручки словно посшибали добрыми ударами молотков… И что самое то ли неприятное, то ли настораживающее — дневничек Ксэнга превратился в горстку пепла… В общем и целом, эксперимент удался.
— Водяная смерть! — пробормотал Пэвер, достал из-за пояса пистоль и принялся зачем-то внимательно его осматривать.
Слова, вырвавшиеся у графа Гэйра, присутствующим были неизвестны, однако переводить их с русского для господ, а тем более для баронетты он посчитал излишним.
— Это другое, не так… не знаю… — потрясение проговорила Чуба-Ху, но осеклась и задумчиво замолчала.
Да, это несомненно была магия — но совершенно не та, которую знал Сварог. Совершенно другая, чужая форма колдовства…
— Ну что, подруга, — нервно рассмеялся Олес, подмигивая на Клади, — как тебе собачка с маленькими зубками? Не хочешь с такой поиграться?
— Сам-то в штаны не наложил, князёк? — Баронетта, фыркнув, отвернулась от наследника гаэдарского трона, подошла к развалившейся на части тумбочке, носком сапожка принялась ворошить обломки.
Рошаль поднял карту, упавшую со стены, стряхнул с неё осколки стекла — краски на ней тоже не избежали воздействия, и старинная карта превратилась в абстрактную картину. Потом задумчиво воззрился на медную дверцу.
Былого беззаботного, шалопутного настроения экипажа как не бывало.
Сварог взглянул на зуб, с которым видимых изменений не произошло, и спрятал его в карман. Клык и шпага получались детонатором и взрывчаткой, держать их следует порознь. А чувство опасности, что характерно, промолчало… Или накат неведомой мощи вреда людям не несёт? А состоявшиеся и едва не состоявшиеся разрушения можно уподобить неуклюжести рабочего слона, который нечаянно обрушивает дерево на любимого хозяина и кормильца?.. Короче, если и возобновлять эксперименты, то делать это следует не на корабле, а на суше и когда поблизости не будут толпиться зеваки. Лучше всего и самому укрыться в бункере, как на испытаниях атомной бомбы. Черт, если шпага и клык вместе образуют оружие, то не мешало бы, конечно, научиться им пользоваться…
— Значит, так, гуси-лебеди, — сказал Сварог, обводя взглядом свой бедовый экипаж, — хватит весёлых экспериментов. Повеселились, и будя. Если вы мне сейчас же не доложите, куда мы плывём, то я разнесу к чертям ваше общество обожателей Зверей, а сам, аки тот Зверь, выйду невредимым из огня.
— Мы плывём за углём, — думая о чем-то своём, произнёс Пэвер. Был он бледен и подавлен — видимо, и ему на ум приходили картинки несчастий, коих им удалось избежать.
— Я был прав, — добавил Рошаль и, прикрыв глаза, помассировал пальцами переносицу. — Угля действительно в обрез. Хватит от силы на полторы земли перехода — по крайней мере, так кочегары говорят… Разумно, ничего не скажешь. С неполной загрузкой топлива кораблик сможет выжать большую скорость и максимально быстро покинуть опасную зону вблизи Атара…
— Тут остались целёхоньки две бутылки, и бокалы не разбились, — привлёк к себе внимание Олес, к которому быстрее всех присутствующих вернулся легкодумный настрой. — Давайте, что ли, отметим, как положено, а потом и о делах поговорим…
Внимания на него не обратили ровным счётом никакого.
— Все объясняется несколько проще, мастер охранитель, — с непонятной улыбкой возразила Клади, помогая Чубе собирать с пола бутылки и остатки завтрака и сваливать, за отсутствием стола, прямиком на командирскую постель. — Гидернийцы друг другу не слишком-то доверяют, вот и перестраховываются на случай всяких «вдруг». Вдруг капитан работает на другое государство и попытается присоединить свой корабль к флоту какого-нибудь Шадгага или Крона? Вдруг капитан под влиянием катастрофы подвинется умом, в нем проснётся мания величия и, кого-то заразив своим безумием, кого-то заставив, он направит свой корабль прямо на Граматар, чтобы оказаться первым человеком на новом материке, занять там лучшее место, объявить себя королём, подготовиться к встрече с остальными? Безумие тоже исключать нельзя… Или — наиболее популярный в Адмиралтействе довод к тому, чтобы недозагружатъ броненосцы углём — вдруг капитан есть давно внедрённый или завербованный агент Блуждающих Островов и ему приказано отвести броненосец на Острова…
— Как бы то ни было, — холодно продолжал Рошаль, — угля боевым кораблям, рассредоточенным вокруг Атара, выдано ровно столько, чтобы хватило добраться до точки дозаправки.
— Ага, значит, такая точка существует. И, как я понимаю, к ней-то мы и держим путь… Где она находится?
— Вот тут полной ясности нет, поморщился Гор Рошаль. — К великому моему сожалению, мне не удалось повторно допросить высший и средний офицерский состав.
— Это почему? — насторожился Сварог.
— Мертвецов, знаете ли, допрашивать затруднительно, мастер капитан… Это всецело моя вина, остановить их мне не удалось…
— В смысле — тоурантцев остановить, — пояснил Пэвер, угрюмо разглядывая бутылки на кровати.
— Клаустонцев, — поправил Рошаль.
— Да ну вас к Наваке в зад, — отмахнулся суб-генерал. И вновь повернулся к Сварогу. — Когда, граф, стало ясно, что корабль уже бесповоротно наш и мы со всех ног улепётываем в открытый океан, к нам с Рошалем заявились целая делегация этих ребят — все серьёзные, черти, как на приёме у короля. С петицией то есть пришли. Дескать, они до конца своих дней благодарны нам за то, что мы их спасли, и впредь готовы беспрекословно выполнять любые наши приказы, однако у них есть свои законы и устои, кои надлежит чтить и выполнять, иначе гордый домен погибнет, как и остальные домены. И в соответствии с оными устоями и законами возьми да и выдай-ка им офицеров, ответственных за расстрел флота и гибель сородичей, — дабы предать убийц справедливому суду через утопление…
Сварог нахмурился.
— Их было больше, мастер Сварог, — с тоской сказал Рошаль. — Их было очень много. А нас — сами знаете… Я не сумел переубедить их. Они ничего слушать не хотели — ни того, что никто из них отродясь не ходил на таких кораблях, что среди них нет штурмана, нет даже людей, которые умеют стрелятъ из таких орудий… Им было все равно. У них, мол, есть свой штурман, и не один, научиться палить из этих пушек смогут… да они готовы были потопить «Адмирал» вместе с собой — лишь бы отомстить убийцам. Я ничего сделать не смог. И, короче говоря, тридцать два офицера гидернийского флота прогулялись по доске. В каюте повисла тишина.
— Та-ак… — потрясение протянул Сварог. — Стало быть, мы остались без специалистов. Мило… А этот грам-капитан, как его, Рабан? Он что, тоже?..
— Единственный, кого мне удалось отстоять — это грам-капитан Рабан…
— Ну, слава Богу. Уж этот-то лис должен знать курс на угольную базу — если я хоть что-нибудь понимаю в местных порядках на флоте…
Рошаль сник ещё больше. Произнёс едва слышно, глядя куда-то в иллюминатор:
— Я тоже так подумал… Видите ли, мастер капитан, у него в каюте был сейф — очень похожий, — он кивнул на медную дверцу в переборке. — Мне казалось, я убедил Рабана сотрудничать. Мои доводы были неопровержимы. И он согласился отдать карты, кодовые таблицы, план минных полей вокруг точки дозаправки — в общем, всю секретную документацию…
Сварог тяжело вздохнул. Он уже все понял.
— И что это было? Магия?
— Да какая магия… — махнул рукой Рошаль. — Гидернийцы всегда относились к колдовству с пренебрежением, а уж военные-то моряки и подавно. Мол, всякие там заговоры, заклинания, обереги, серебро — все это только воевать мешает… Это был пороховой заряд в дверце сейфа. Голову Рабану снесло начисто… Видимо, была какая-то секретка…
— Да уж не без того. — Сварог помолчал. — И документация, разумеется, сгорела тоже?
— Разумеется.
— Действительно, чего это я спросил… — фыркнул Сварог.
Рошаль вдруг резко повернулся к нему, глаза старшего охранителя несуществующей короны горели решимостью. Он сказал громко и чётко:
— Мастер капитан, я полностью осознаю свою вину. Я человек чести, и если вы решите, что я недостоин…
— Ай, да бросьте вы, — скривился Сварог. — Ворон ворону глаз выклевал, только и делов-то. Взыскание получите, когда доплывём, и так людей не хватает… А позвольте в таком случае узнать, куда это мы так целенаправленно плывём?
— Ну, примерный курс известен — сто двадцать кабелотов на уздер от Гидернии, по словам некоторых низших офицеров и матросов.
— А что скажет секретный агент Гидернии?
— Доходили такие слухи, — подтвердила Клади, — что Гидернийцы давно свозят уголь в определённое место в океане. Но координаты этого места — общегосударственная тайна. Да я бы все равно и не знала их, рангом не вышла…
— В общем, движемся малым ходом, наблюдающие постоянно изучают горизонт… мы нашли несколько карт и штурманских прокладок, но, однако, база на них никак не отмечена… Продолжаем искать, — подытожил Рошаль. И задумчиво посмотрел на дверцу в стене. — Капитанскую каюту, кстати, пока не трогали…
Сварог проследил за его взглядом.
— Очень похожий на тот сейф, говорите… А к этому ключ есть?
— Ищем…
— А вроде у меня есть, — неожиданно подал голос молодой князь и потянул с шеи тонкую блестящую цепочку. — Во, с дохлого капитана снял — думал, может, от сундука с фамильными драгоценностями…
Сварог, прищурившись, поглядел на подавленного Рошаля, потряс изящным ключиком у него перед носом и сказал назидательно:
— Учитесь, монстр контрразведки. Молодёжь-то вам на пятки наступает…
Старший охранитель зло отвернулся.
— Э, э, граф, вы что это задумали? — забеспокоился Пэвер. — Хотите, чтоб и вам голову оторвало?
— Ну, если это не магия, то не оторвёт, — скромно заметил Сварог. — Я, видите ли, граф, трудноуязвимый… Короче, делаем так, орлы. Сейчас быстренько перекусим — есть охота, сил нет, — кратенько отпразднуем победу над красотой и гордостью гидернийского флота, а потом я вас всех выгоню, к лешему, из каюты и самолично пошарю в капитанских закромах. Задача ясна? Мастер Пэвер, не ухмыляйтесь столь радостно. Клади, помоги Чубе мясо и сыр нарезать. Олес, где бокалы?
…К счастью, в капитанском сейфе никаких секреток не было — что лишний раз наводило на мысль о том, что простому особисту на борту даже военного корабля известно больше какого-то там капитана.
Содержимое же сейфа, вываленное на реставрированный стол в каюте, оказалось полезным и познавательным (по крайней мере, для Сварога, который был не бельмеса в морском деле), однако, против ожидания, никаких совсем уж поразительных открытий и сюрпризов не принесло. Содержимое было именно таким, каким и положено быть открытым судовым документам — пресным и сухим. Лист принятых на борт грузов, состав вооружения броненосца, скорость хода, дальность действия, состав гидернийского конвоя — сто шестнадцать гражданских судов под прикрытием дивизиона парусных клиперов и дивизиона спецсил (читай — одиннадцати броненосцев… Одиннадцати — ого!), названия кораблей и судов, краткие характеристики, такие-то рекомендации действий экипажа при таком-то развитии событий, при другом — такие-то. При третьем. И четвёртом. И так далее, и тому подобное…
Люди бились со Зверем как могли. Но могли они, как сразу стало ясно, немногое. Пули и стрелы его не брали, каменные ядра, пущенные из катапульт, не причиняли Зверю никакого вреда. Впустую пропадали выстрелы из баллист, метающих пятикаймовые копья. Копья застревали в туловище или лапах Зверя, он обламывал древки о камни и бульдозером пер вперёд как ни в чем не бывало. Предания утверждают, что и магия (а люди, плюнув на запреты Пресветлого не заниматься колдовством и не якшаться с колдунами, призывали на помощь магов) оказалась бессильной перед Зверем.
Некоторые в панике грузились на корабли и покидали Атар, но, кроме как в Гидернию, плыть было некуда, а Гидерния к своему острову никого не подпускала, тех же, кто подбирался и тайком высаживался, уничтожали карательные отряды гидернийской армии.
Когда улеглась истерика, посеянная Зверем в первую неделю своих кровавых блужданий по Атару, то паника постепенно перешла в злость, а злость заставила людей как-то организовываться и думать. После чего они принялись вести на Зверя расчётливую охоту.
Однажды удалось со всех сторон поджечь лес, в который вошёл Зверь, но тот выбрался из огня.
Шерсть его сгорела, Зверь превратился в обугленное чёрное страшилище, но страшилище живое и лютое. Люди стали заманивать Зверя в ямы, предварительно врывая в её земляное дно затесанные колья. Заманивали так: один доброволец показывался Зверю, тварь начинала преследование, ступала вслед за дичью на прутья, прикрывающие отверстие в земле. Человек, разумеется, погибал в той же яме, в которую проваливался Зверь. Тварь из ловушек выбиралась, впиваясь в стены своими невероятно длинными и сумасшедше цепкими когтями, но, напарываясь на колья, все же пропарывала себе шкуру и внутренности. Люди устраивали камнепады, когда Зверь оказывался в горах. Тут-то и стало выясняться, что Зверь, кем бы он ни был на самом деле, истребим. Уже не так он был проворен в беге, часто останавливался, замирал и бывало подолгу выстаивал этакой статуей посреди равнины или леса.
И однажды не смог выбраться из очередной ямы.
Яму забросали землёй и камнями. Но чёртова тварюга сумела как-то подобраться к краю и высунуть наружу голову. На голову обрушилось все, что принесли с собой и держали в руках люди. Когда Зверь перестал шевелиться, его полностью откопали и разодрали в клочья.
Нутро Зверя повергло людей в суеверный ужас. О подобном им доселе даже слышать не доводилось. Шкура тварюги по прочности оказалась несравнимой ни с одной кожей. Кости Зверя были сделаны из сплава, неизвестного на Агаре, лишь похожего видом и некоторыми свойствами на сталь, но все же сталью не являвшимся. С металлических костей содрали обыкновенное мясо, красно-белое кровоточащее мясо животного. А вот жилы, опять же немыслимо прочные, привели людей того времени в полное замешательство — их описания предельно туманны, тут тебе и «серебро в оболочке», и «сверкающие нити в смоле». Ещё из Зверя извлекали («выковыривая из мяса, вытряхивая из ливера, отделяя от костей») простые камни, драгоценные и совсем неясно какие, которые фольклор сохранил как «смешные капли» или «смешные камни».
В яме над останками Зверя развели гигантский костёр, и поддерживали его, по некоторым легендам, аж до годовщины победы над Зверем.
Конечно, каждый народ окончательную победу над Зверем приписывал своим предкам. И Тарос его ведает, чей народ в самом деле заслуживает называться народом-победителем. Зато место, ставшее могилой Зверя, было известно всем — в Запретных землях, недалеко от границы Вадры. Страх перед Зверем сохранило лишь поколение, видевшее его воочию. Следующее поколение атарцев к останкам Зверя относилось уже без прежнего священного трепета. Начиная с этого времени и задолго до того, как странной тварью всерьёз заинтересовались конторы, могильник не раз разрывали, не раз вновь закапывали (взвалить на себя обязанности могильщиков пришлось бадрагцам). Что не сгорело в огне, разворовали и растащили по разным странам. Кстати, послухам, конторам уже мало что досталось.
С тех пор останки Зверя всплывали то там, то сям. Их пристраивали не только в коллекции, но и пускали в дело — ну кому в хозяйстве не сгодится сверхпрочная кожа или полосы нержавеющего металла? Не говоря уж про драгоценные камни…
И жил в Фагоре такой малость чудаковатый кузнец по прозвищу Лано-Безумец. К нему, как до того ко многим кузнецам, попали кости Зверя. И Лано-Безумец додумался… Или кто свыше фагорца надоумил, или, что называется, осенило, или, как часто происходило в истории, случай помог (случайно уронил в молоко, случайно облил кипятком, случайно помочился на заготовку — глядь, и получилось) — но вот додумался, как перековывать Звериные кости, как придавать им свою форму. Лано стал единственным, кому за пятьсот лет удалось укротить неподатливый металл.
Раскрытым секретом кузнец, понятное дело, ни с кем не делился, даже подмастерьев тут же из кузницы всех повыгонял, чтоб ничего не пронюхали. И, как это часто случается с единоличными обладателями тайн, счастливая звезда его быстро закатилась. Неустановленными личностями Лано был похищен и запытан до смерти. Фагорский кузнец успел выковать из Звериного металла лишь браслет и шпагу.
Личное клеймо Лано-Безумца и обнаружил суб-генерал на клинке. Конечно, кузнец выковал массу шпаг из обыкновенной стали. Но Пэвер выявил, по крайней мере, три серьёзные причины, позволяющие считать, что к нему попало легендарное изделие легендарного кузнеца.
Во-первых, обыкновенную шпагу Фрасту не поднесли бы. А поднесли её адмиралу в числе прочих даров жители прибрежного фагорского города Конверума, когда эскадра адмирала дымила под окнами конверумских домов на набережной, наводя фагорцев на невесёлые думы о прямой наводке. Провинились же фагорцы перед гидернийцами тем, что ограбили торговый пароход, шедший по Руане из Гидернии в Бадру. Когда выяснилось, чьих рук работа, король Фагора быстренько открестился от щекотливого дельца, официально заявив, что гнусный и подлый грабёж — наглое самоуправство властей города Конверум, которые, дескать, давно разглагольствуют об отделении их провинции от Фагора и давно столичным приказам не подчиняются. Вот и был отправлен адмирал Фраст с эскадрой в придачу в Конверум — разбираться со сложной проблемой репараций и контрибуций.
Поскольку шпага златом-серебром и каменьями-алмазами не украшена, то ценность её в ином. В чем именно, косвенно указывает надпись, выгравированная на эфесе: «Достойнейшему адмиралу Фрасту от Конверума, да обогатишься храбростью людей Начала».
Во-вторых. На самом клинке Пэвер разглядел не только клеймо Лано-Безумца, но и строку из «Прощания Рогнега» — фагорского эпоса, посвящённого борьбе со Зверем: «Храбрых повёл, а трусливых погнал».
«Надпись сделана самим Лано, разорви меня кабан, — уверенно заявил Пэвер. — Обратите внимание на написание апострофа после литеры „эс-пато»: его отменили в начале второго века, то есть задолго до рождения придурковатого Фраста".
В-третьих. Пэвер провёл ногтем по тёмному металлу, и на клинке отчётливо проступила полоса синеватого отлива. Это совпадало с описаниями свойства таинственного металла, из которого сотворены были кости Зверя.
Все предметы, сохранившиеся от Зверя, будь то обрывки шкуры или камни из утробы, или что угодно ещё, — обладали неведомой природы силой. Если два предмета соединятся вместе — любые предметы, из того, что составляло некогда единое целое по прозвищу Зверь, — то эта сила всегда, неизменно проявляла себя. Достаточно произойти соприкосновению останков, чтобы сила вырвалась наружу и… И одним лишь Таросу с Кайкатами и Наваками ведомо, что могло произойти потом. Выброс силы проходил каждый раз по-разному.
Некий Торний из Локузора написал книгу, в которой собрал случаи воссоединений частей Зверя. Конечно, трудно сказать, насколько Торний был скрупулёзен в перепроверке историй, от кого-то слышанных, где-то прочитанных, но что точно — чтение получилось захватывающим благодаря детективной непредсказуемости каждого случая соединения частей. Пэвер и Рошаль привели несколько эпизодов из книги Торния. Например, браслет, выкованный Лано-Безумцем, достался в наследство брату Лано, а тот продал его некоему коллекционеру. А у последнего в собрании занятных вещиц уже хранился кусок шкуры Зверя размером с ладонь. И коллекционер как-то придумал обернуть кожей запястье, а поверх неё надеть браслет. В результате чего новый владелец браслета получил для своей руки силу Зверя. Этой рукой он мог раскалывать камни, заваливать вековые деревья, крушить стены, однажды стянул с мели корабль. Довольно скоро коллекционер (разумеется, нечаянно) перепутал желудочный отвар с крысиным ядом, браслет с его руки пропал, дома его не нашли, и след ещё одного изделия фагорского кузнеца Лано-Безумца потерялся. Торний осторожно намекает в конце главы, что к несчастью с коллекционером приложила руку одна из служб, каковым предписано печься о том, чтобы новейшее оружие пополняло родные военные склады, а вовсе не склады потенциального противника.
Или вот ещё: некий крестьянин, наслушавшись историй о чудесах, связанных с останками Зверя, и зная, что дома у него служит вешалкой Звериная кость, купил на ярмарке камень якобы со следами Звериной крови. Отдал за него половину денег, вырученных от продажи двух возов пшеницы. Вернулся домой. Жена успела лишь провыть: «Горе мне, горе», успела схватиться за ухват, но выволочку устроить не успела... Был муж, держал в руках булыжник и железку, сверкнуло, как во время Порохового праздника — и нету мужа. Да и крышу дома снесло. А незадачливый крестьянин только что видел перед собой лицо дражайшей супруги, как вдруг видит совсем другое: под ним проносятся, сливаясь в зелено-сине-серо-белые полосы, леса, реки, озера, дороги, города-деревеньки. Потом внизу пошла одна синь, в которую его и ввергло, как копьё в болото. Выплыл как-то мужик, утопив взрывоопасные драгоценности, огляделся и обмер. Вокруг одна океанская вода и берегов не видать. Горемыку на его счастье заметили с проплывавшей мимо рыбацкой шхуны.
Сомнительной достоверности историй, подобной последней, набиралось в книге подавляющее большинство. О шпаге же Торний написал всего лишь, что, вроде бы как, выковав, Лано-Безумец тут же продал её некоему вельможе то ли из Фагора, то ли из Бадры.
— Ваш клык, мастер Сварог, можете не прикладывать. Он, конечно, тоже от зверя, но от зверя размером с собаку, — съехидничала Клади.
Церковь толковала приход Зверя как ещё одно проявление Тьмы, ниспосланной за грехи людские и все такое прочее, и призывала держаться подальше как от самого могильника, так и от вещей, из могильника добытых и грех впитавших. На кого-то, как всегда, вразумления церковников действовали.
Для атарцев та Битва Начала, предания о которой каждый слышал с колыбели, стала не просто частью героического прошлого. Почти каждая семья в каждой стране потеряла кого-то в те сорок дней. О Битве Начала не давали забыть могилы предков. Ни одна война не наносила такого урона. Гидернийцев же беда обошла стороной, вот для них-то, всегда с пренебрежением смотревших на Атар, Зверь и связанное с ним представлялось мифами отсталых народов. Как считал Пэвер, гидернийцы так и не раскумекали, что свалилось им в руки. А уж после того, как помер Фраст, шпага превратилась не более того чем в личную вещь «великого, по их мнению, адмирала, только тем и ценную, а по моему мнению, кстати, адмиралишка этот — напыщенный и крикливый болван, флот которого разгромила бы и флотилия плоскодонок, если такую кто-то бы удосужился собрать».
Страсти по шпаге улеглись. Завершая историю, Пэвер сказал:
— А не попробуете ли гикорат, мастер Сварог? Тут кто-то очень образованный, — Пэвер, иронически вскинув бровь, покосился на Олеса, — высказал предположение, что шпага состоит в родстве с древними предметами.
Сварог пожал плечами, дескать, отчего же не убедиться, достал из кармана рубин, поднёс его к тёмному клинку. Гикорат, иными словами — детектор предметов, созданных до первого наступления Тьмы, должен был вблизи тех самых предметов запульсировать багровым светом. Но на сей раз рубин никак не прореагировал на шпагу. Возвращая камень в карман, Сварог наткнулся пальцами на подаренный смятенным клык.
— Ну, чтобы уж снять подозрения баронетты и избавить себя от её насмешливого язычка… — Сварог выудил из кармана подарок юродивого. Действительно, клык величиной в полмизинца на украшение пасти знаменитой зверюги никак не тянул. — Интересное занятие, с лихвой заменяющее собирание марок и рыбалку, — ходить со шпагой и прикладывать её ко всему, что ни…
Вспышка света ослепила, словно в каюте рванула шоковая граната.
Двумя пальцами поднося клык к тёмной стали клинка, Сварог почувствовал изменения. Сначала в подушках пальцев началось жжение, потом в них впились невидимые иглы, и тут же включилось что-то вроде магнитного поля: кость и металл потащило друг к другу.
Если б только один клык попал под неведомое притяжение, Сварог бы успел, но и шпагу непреодолимо повело навстречу. Все произошло слишком неожиданно. Клинок и зуб на мгновение соприкоснулись. Тут-то и шарахнуло светом.
И в тот момент Сварог ощутил наплыв колоссальной мощи извне, словно могучие волны взвились на дыбы и нависли над маленьким мирком каюты, и именно эта мощь помогла ему разнять касающиеся друг друга предметы. И стойло Сварогу разомкнуть цепь, как мощь, не успев захлестнуть, откатилась, как откатывается волна от пирса.
Люди в каюте проморгались, утёрли слезы и принялись озираться. Шпагу изнутри озаряло синеватое ледяное свечение, быстро тускнеющее.
Вспышка и нутряной свет шпаги оказались далеко не единственными и вовсе уж простенькими последствиями шального эксперимента. На лакированном дереве стен, на двери и потолке появились полосы, словно пьяный шизофреник прошёлся по ним газовой горелкой и оставил на память о себе выверты мутного сознания: бесноватое переплетение спиралей, кругов, молний, линий разной кривизны, поляны точек, дорожки штрихов. Обе капитанские картины валялись на полу, краска на них по краям вздулась пузырями. (За парусником, кстати, обнаружилась медная дверца с весьма причудливой формы замочной скважиной.) Крепёж откидного столика выдрало из переборки, и весь завтрак рассыпался по полу, из горлышек откупоренных бутылок на ковёр вытекала «Звезда Граматара». Заклёпки лампового крюка вылезли из гнёзд наполовину, но крюк удержали. Створки раздвижного шкафа завалились внутрь, а их ручки словно посшибали добрыми ударами молотков… И что самое то ли неприятное, то ли настораживающее — дневничек Ксэнга превратился в горстку пепла… В общем и целом, эксперимент удался.
— Водяная смерть! — пробормотал Пэвер, достал из-за пояса пистоль и принялся зачем-то внимательно его осматривать.
Слова, вырвавшиеся у графа Гэйра, присутствующим были неизвестны, однако переводить их с русского для господ, а тем более для баронетты он посчитал излишним.
— Это другое, не так… не знаю… — потрясение проговорила Чуба-Ху, но осеклась и задумчиво замолчала.
Да, это несомненно была магия — но совершенно не та, которую знал Сварог. Совершенно другая, чужая форма колдовства…
— Ну что, подруга, — нервно рассмеялся Олес, подмигивая на Клади, — как тебе собачка с маленькими зубками? Не хочешь с такой поиграться?
— Сам-то в штаны не наложил, князёк? — Баронетта, фыркнув, отвернулась от наследника гаэдарского трона, подошла к развалившейся на части тумбочке, носком сапожка принялась ворошить обломки.
Рошаль поднял карту, упавшую со стены, стряхнул с неё осколки стекла — краски на ней тоже не избежали воздействия, и старинная карта превратилась в абстрактную картину. Потом задумчиво воззрился на медную дверцу.
Былого беззаботного, шалопутного настроения экипажа как не бывало.
Сварог взглянул на зуб, с которым видимых изменений не произошло, и спрятал его в карман. Клык и шпага получались детонатором и взрывчаткой, держать их следует порознь. А чувство опасности, что характерно, промолчало… Или накат неведомой мощи вреда людям не несёт? А состоявшиеся и едва не состоявшиеся разрушения можно уподобить неуклюжести рабочего слона, который нечаянно обрушивает дерево на любимого хозяина и кормильца?.. Короче, если и возобновлять эксперименты, то делать это следует не на корабле, а на суше и когда поблизости не будут толпиться зеваки. Лучше всего и самому укрыться в бункере, как на испытаниях атомной бомбы. Черт, если шпага и клык вместе образуют оружие, то не мешало бы, конечно, научиться им пользоваться…
— Значит, так, гуси-лебеди, — сказал Сварог, обводя взглядом свой бедовый экипаж, — хватит весёлых экспериментов. Повеселились, и будя. Если вы мне сейчас же не доложите, куда мы плывём, то я разнесу к чертям ваше общество обожателей Зверей, а сам, аки тот Зверь, выйду невредимым из огня.
— Мы плывём за углём, — думая о чем-то своём, произнёс Пэвер. Был он бледен и подавлен — видимо, и ему на ум приходили картинки несчастий, коих им удалось избежать.
— Я был прав, — добавил Рошаль и, прикрыв глаза, помассировал пальцами переносицу. — Угля действительно в обрез. Хватит от силы на полторы земли перехода — по крайней мере, так кочегары говорят… Разумно, ничего не скажешь. С неполной загрузкой топлива кораблик сможет выжать большую скорость и максимально быстро покинуть опасную зону вблизи Атара…
— Тут остались целёхоньки две бутылки, и бокалы не разбились, — привлёк к себе внимание Олес, к которому быстрее всех присутствующих вернулся легкодумный настрой. — Давайте, что ли, отметим, как положено, а потом и о делах поговорим…
Внимания на него не обратили ровным счётом никакого.
— Все объясняется несколько проще, мастер охранитель, — с непонятной улыбкой возразила Клади, помогая Чубе собирать с пола бутылки и остатки завтрака и сваливать, за отсутствием стола, прямиком на командирскую постель. — Гидернийцы друг другу не слишком-то доверяют, вот и перестраховываются на случай всяких «вдруг». Вдруг капитан работает на другое государство и попытается присоединить свой корабль к флоту какого-нибудь Шадгага или Крона? Вдруг капитан под влиянием катастрофы подвинется умом, в нем проснётся мания величия и, кого-то заразив своим безумием, кого-то заставив, он направит свой корабль прямо на Граматар, чтобы оказаться первым человеком на новом материке, занять там лучшее место, объявить себя королём, подготовиться к встрече с остальными? Безумие тоже исключать нельзя… Или — наиболее популярный в Адмиралтействе довод к тому, чтобы недозагружатъ броненосцы углём — вдруг капитан есть давно внедрённый или завербованный агент Блуждающих Островов и ему приказано отвести броненосец на Острова…
— Как бы то ни было, — холодно продолжал Рошаль, — угля боевым кораблям, рассредоточенным вокруг Атара, выдано ровно столько, чтобы хватило добраться до точки дозаправки.
— Ага, значит, такая точка существует. И, как я понимаю, к ней-то мы и держим путь… Где она находится?
— Вот тут полной ясности нет, поморщился Гор Рошаль. — К великому моему сожалению, мне не удалось повторно допросить высший и средний офицерский состав.
— Это почему? — насторожился Сварог.
— Мертвецов, знаете ли, допрашивать затруднительно, мастер капитан… Это всецело моя вина, остановить их мне не удалось…
— В смысле — тоурантцев остановить, — пояснил Пэвер, угрюмо разглядывая бутылки на кровати.
— Клаустонцев, — поправил Рошаль.
— Да ну вас к Наваке в зад, — отмахнулся суб-генерал. И вновь повернулся к Сварогу. — Когда, граф, стало ясно, что корабль уже бесповоротно наш и мы со всех ног улепётываем в открытый океан, к нам с Рошалем заявились целая делегация этих ребят — все серьёзные, черти, как на приёме у короля. С петицией то есть пришли. Дескать, они до конца своих дней благодарны нам за то, что мы их спасли, и впредь готовы беспрекословно выполнять любые наши приказы, однако у них есть свои законы и устои, кои надлежит чтить и выполнять, иначе гордый домен погибнет, как и остальные домены. И в соответствии с оными устоями и законами возьми да и выдай-ка им офицеров, ответственных за расстрел флота и гибель сородичей, — дабы предать убийц справедливому суду через утопление…
Сварог нахмурился.
— Их было больше, мастер Сварог, — с тоской сказал Рошаль. — Их было очень много. А нас — сами знаете… Я не сумел переубедить их. Они ничего слушать не хотели — ни того, что никто из них отродясь не ходил на таких кораблях, что среди них нет штурмана, нет даже людей, которые умеют стрелятъ из таких орудий… Им было все равно. У них, мол, есть свой штурман, и не один, научиться палить из этих пушек смогут… да они готовы были потопить «Адмирал» вместе с собой — лишь бы отомстить убийцам. Я ничего сделать не смог. И, короче говоря, тридцать два офицера гидернийского флота прогулялись по доске. В каюте повисла тишина.
— Та-ак… — потрясение протянул Сварог. — Стало быть, мы остались без специалистов. Мило… А этот грам-капитан, как его, Рабан? Он что, тоже?..
— Единственный, кого мне удалось отстоять — это грам-капитан Рабан…
— Ну, слава Богу. Уж этот-то лис должен знать курс на угольную базу — если я хоть что-нибудь понимаю в местных порядках на флоте…
Рошаль сник ещё больше. Произнёс едва слышно, глядя куда-то в иллюминатор:
— Я тоже так подумал… Видите ли, мастер капитан, у него в каюте был сейф — очень похожий, — он кивнул на медную дверцу в переборке. — Мне казалось, я убедил Рабана сотрудничать. Мои доводы были неопровержимы. И он согласился отдать карты, кодовые таблицы, план минных полей вокруг точки дозаправки — в общем, всю секретную документацию…
Сварог тяжело вздохнул. Он уже все понял.
— И что это было? Магия?
— Да какая магия… — махнул рукой Рошаль. — Гидернийцы всегда относились к колдовству с пренебрежением, а уж военные-то моряки и подавно. Мол, всякие там заговоры, заклинания, обереги, серебро — все это только воевать мешает… Это был пороховой заряд в дверце сейфа. Голову Рабану снесло начисто… Видимо, была какая-то секретка…
— Да уж не без того. — Сварог помолчал. — И документация, разумеется, сгорела тоже?
— Разумеется.
— Действительно, чего это я спросил… — фыркнул Сварог.
Рошаль вдруг резко повернулся к нему, глаза старшего охранителя несуществующей короны горели решимостью. Он сказал громко и чётко:
— Мастер капитан, я полностью осознаю свою вину. Я человек чести, и если вы решите, что я недостоин…
— Ай, да бросьте вы, — скривился Сварог. — Ворон ворону глаз выклевал, только и делов-то. Взыскание получите, когда доплывём, и так людей не хватает… А позвольте в таком случае узнать, куда это мы так целенаправленно плывём?
— Ну, примерный курс известен — сто двадцать кабелотов на уздер от Гидернии, по словам некоторых низших офицеров и матросов.
— А что скажет секретный агент Гидернии?
— Доходили такие слухи, — подтвердила Клади, — что Гидернийцы давно свозят уголь в определённое место в океане. Но координаты этого места — общегосударственная тайна. Да я бы все равно и не знала их, рангом не вышла…
— В общем, движемся малым ходом, наблюдающие постоянно изучают горизонт… мы нашли несколько карт и штурманских прокладок, но, однако, база на них никак не отмечена… Продолжаем искать, — подытожил Рошаль. И задумчиво посмотрел на дверцу в стене. — Капитанскую каюту, кстати, пока не трогали…
Сварог проследил за его взглядом.
— Очень похожий на тот сейф, говорите… А к этому ключ есть?
— Ищем…
— А вроде у меня есть, — неожиданно подал голос молодой князь и потянул с шеи тонкую блестящую цепочку. — Во, с дохлого капитана снял — думал, может, от сундука с фамильными драгоценностями…
Сварог, прищурившись, поглядел на подавленного Рошаля, потряс изящным ключиком у него перед носом и сказал назидательно:
— Учитесь, монстр контрразведки. Молодёжь-то вам на пятки наступает…
Старший охранитель зло отвернулся.
— Э, э, граф, вы что это задумали? — забеспокоился Пэвер. — Хотите, чтоб и вам голову оторвало?
— Ну, если это не магия, то не оторвёт, — скромно заметил Сварог. — Я, видите ли, граф, трудноуязвимый… Короче, делаем так, орлы. Сейчас быстренько перекусим — есть охота, сил нет, — кратенько отпразднуем победу над красотой и гордостью гидернийского флота, а потом я вас всех выгоню, к лешему, из каюты и самолично пошарю в капитанских закромах. Задача ясна? Мастер Пэвер, не ухмыляйтесь столь радостно. Клади, помоги Чубе мясо и сыр нарезать. Олес, где бокалы?
…К счастью, в капитанском сейфе никаких секреток не было — что лишний раз наводило на мысль о том, что простому особисту на борту даже военного корабля известно больше какого-то там капитана.
Содержимое же сейфа, вываленное на реставрированный стол в каюте, оказалось полезным и познавательным (по крайней мере, для Сварога, который был не бельмеса в морском деле), однако, против ожидания, никаких совсем уж поразительных открытий и сюрпризов не принесло. Содержимое было именно таким, каким и положено быть открытым судовым документам — пресным и сухим. Лист принятых на борт грузов, состав вооружения броненосца, скорость хода, дальность действия, состав гидернийского конвоя — сто шестнадцать гражданских судов под прикрытием дивизиона парусных клиперов и дивизиона спецсил (читай — одиннадцати броненосцев… Одиннадцати — ого!), названия кораблей и судов, краткие характеристики, такие-то рекомендации действий экипажа при таком-то развитии событий, при другом — такие-то. При третьем. И четвёртом. И так далее, и тому подобное…