Бушков Александр Александрович. Бешеная

   – Еще короче.
   – Нету у них Роже Флиссака. Никто в издательстве не слышал о Роже Флиссаке. В жизни они не издавали Роже Флиссака. И «Двойной прыжок через бездну» и «Милая налетчица» выходили исключительно под этими заглавиями, под именами господ Летерье и Ампелена. Которые есть никакие не псевдонимы, а конкретные люди. Летерье, правда, издавал однажды книжку под псевдонимом, но – одну-единственную, да и псевдоним был – Жорж Солитюд... Вполне деловой и конкретный разговор получился, даже жалко было загонять косяка такому открытому и готовому к сотрудничеству мужику... Так-то, Рыжая. С тебя – безумная ночь, учти...

Глава двадцать третья.
Мне придется отползать...

   – В чем дело? – спросила Даша тихонько, пока секретарша генерала ходила в кабинет.
   – Да понятия не имею, – так же тихо ответил Воловиков. – Велел взять тебя и срочно предстать. Кажется, суров. Ты там ничего такого... а?
   – Да ничего, – сказала Даша.
   Секретарши всегда все знают – и Даше стало неуютно, когда Парамонова, прежде чем кивнуть на обитую кожей дверь, окинула обоих кисло-загадочным взглядом, поджала губы, вроде бы даже хотела фыркнуть, но передумала и, демонстративно отводя глаза, прошествовала к своему столу – невероятно правильная и морально непорочная дама пятидесяти лет, святее папы римского. Главный фонтан сплетен, циркулирующих среди женской части управления. Попахивало керосинчиком...
   Генерал Дронов на вид был вовсе не суров, Он выбрался из-за стола, грузноватый, с уверенным и сильным лицом, сделал несколько шагов навстречу, раскинув руки:
   – Какие люди! Гости дорогие! Прошу! Располагайтесь на стульчиках, придвигайте пепельничку и невозбранно травите никотином атмосферочку! Дашенька, у тебя сегодня чудесный цвет лица, а это платье невероятно тебе идет. Не из Парижа привезла? Нет? Смотри, как у нас наловчились шить... Ну что же вы стоите, борзые мои ищеечки? Мы не армия, навытяжку не обязательно, генерал приглашает вести себя непринужденненько...
   Они уселись так осторожно, словно стулья были хрустальные, замерли, не решаются перетянуться. «Совсем скверно», – подумала Даша, прекрасно врубившись, что Дронов (неформальная кличка Дрын) с ними играет, не особенно и маскируясь, и мина вот-вот рванет.
   Дронов тоже уселся во главе стола, постучал пальцами по газете. Под газетой что-то лежало, плосковатое, чересчур толстое для конверта с жалобой.
   – Выздоровела, Дашенька? – спросил генерал медоточиво. – Все в порядке? Даша осторожно кивнула.
   – Нервишки не шалят, волноваться и переживать не противопоказано?
   – Все нормально.
   – Как жизнь? Замуж не собираешься?
   – Не тянет что-то, – Она для разведки попробовала легонько улыбнуться.
   – А что так? Некогда, или подходящего мужика нет на примете?
   Она ответила универсальным жестом – пожатием плеч. Генерал набычился. Похоже, ему надоело играть и бездарно ломаться.
   – Проверим-ка ваше чутье, господа сыскари, – сказал он почти дружелюбным тоном. – Как по-вашему, зачем я вас вызвал?
   Даша вторично прозондировала почву мимолетной улыбкой:
   – Сообщить пренеприятнейшее известие?
   – Теплее. А какое?
   – Пожаловался кто-то, – сказала она уже увереннее. – Снова Казмина?
   – Холодно.
   – Кто тогда? Марзуков?
   – Ты анекдот про Суворова знаешь? Сказал он однажды одному трепливому офицерику, что жизнь тому осложняет один-единственный лютый недруг. Тот, дурачок, стал взахлеб разные фамилии называть, в точности, как ты сейчас, а Суворов ему говорит: «Враг твой – язык твой, милай...» Ну, в точности о тебе, звезда моя. Жалоб на тебя не было. Просто-напросто какой-то доброжелатель прислал анонимку. Анонимки же всегда доброжелатели шлют...
   – И в чем там меня обвиняют?
   – Да ни в чем. Доброжелатель ведь. Все, что нужно, ты себя сама оборудовала. – Он сбросил газету, прикрывавшую, оказалось, большой нестандартный конверт из серой бумаги, запустил туда пальцы и вытащил цветную фотографию. Щелчком отправил ее через стол Даше. – Эту погляди для начала, у меня еще мною, самых разных.,.
   Даша осторожно взяла снимок. Воловиков придвинулся, тоже заглянул. На фоне пестрых книжных полок в раскованной позе стояла рыжеволосая девица, имевшая на себе из одежды лишь распахнутый милицейский китель. Какое-то тягостное мгновение до Даши не доходило, потом вдруг, рывком, осознала. И узнала свою собственную персону – с хмельной, невыносимо глупой улыбкой от уха до уха, растрепавшимися волосами. Даже если бы специально позировала, столь вульгарной и откровенной позы могло и не получиться.
   Рядом громко крякнул Воловиков. Даше казалось, что у нее тлеют и дымятся кончики ушей, и не щеки пылают, а вес тело. Она застыла в неловкой позе, не зная, что Предпринять – то ли положить снимок, то ли...
   – Нравится? – безжалостно спросил Дронов. – Я ж говорю, у меня всякое есть. Хочешь полюбоваться, проказница-озорница? Ну, ты у нас раскомплексованная...
   Вспомнив, что последовало вскоре после того, как ее в этой позе запечатлел неведомый фотограф, Даша зажмурилась от стыда и несусветного позора.
   – На меня смотри! – последовал генеральский рык. Она кое-как разлепила веки. Генерал медленно багровел лицом. Даша чувствовала, как застывший рядом Воловиков затаил дыхание.
   Дронов заговорил. Он изъяснялся недолго, но энергично и цветисто. В салонном переводе на литературный Русский это звучало бы примерно так: «Если вам, ветренная девушка, жизненно необходимо общаться накоротке с представителями противоположного пола и предаваться эротическим экспериментам, следует по крайней мере проявлять разумную осторожность в выборе места встречи, освещенности и костюма». Такой жалкой и униженной Даша себя еще не чувствовала – ни в этом кабинете, ни вообще в жизни. Лицо горело.
   Генерал выдохся быстро – он, вообще-то, был не из записных матерщинников. Но под его взглядом, красноречивым и яросгным, было невыносимо.
   Рядом раздался оглушительный кашель и растерянное ругательство – это Воловиков в волнении сунул сигарету в рот не тем концом, прикурил фильтр и ухитрился разок затянуться полной грудью. Стал неловко гасить в пепельнице чадящий горелой синтетикой «Опал».
   – Циркач! – рявкнул Дронов. – Ты кого тут дуриком считаешь? Отвлекающий маневр он мне лепит! Забыл, что я тебе про этот фокус и рассказывал? Вспоминая личный опыт? Затуши живо! И дай Дашке сигарету в зубы, у нее руки трясутся. Ну что, Дарья, мяукни чего-нибудь, мне интересно послушать...
   Она затянулась подсунутой сигаретой – пальцы н в самом деле подрагивали – опустила глаза:
   – В конце концов, мне не семьдесят лет, и нога у меня не деревянная. Чего уж там, иногда сплю с мужиками, бывает, и при свете. Настроение было хорошее, дела шли удачно, подурачиться хотелось...
   – Да уж... Тысячи баб спят с мужиками при свете, только вот их не подловили, а тебя подловили.
   – Но ведь шторы были задернуты...
   – Зато у тебя... многоточие... было отдернуто, как ворота в Кремле... Ты что, на усачевских шлюх насмотрелась?
   – Получается, что-то вроде того... – с вымученной улыбкой сказала Даша.
   – Экспериментаторша, мать твою... Давай сюда! – генерал, яростно сопя, забрал у нее фотографию и сунул в конверт. – Ты реветь не собираешься? Вот и слава богу... Я бы тебя еще разок оттаскал на матах, пылкая ты наша, только это все без толку. Не до эмоций. Нужно думать, как из этого говна выкарабкиваться с наименьшими потерями.
   – Откуда это взялось? – тихо спросил Воловиков.
   – Пацан принес дежурному. В запечатанном конверте. Сказал в окошечко, что это личный пакет генералу Дронову, бросил на пол – и был таков. Ты уж прости, Дашенька, я все это непотребство покажу Палычу, пусть оценит соколиным взором... Водички дать?
   – Не надо, – с сухими глазами сказала Даша. Воловиков, отворачиваясь от нее, старательно шуршал фотографиями. Генерал звонко барабанил костяшками пальцев по столу.
   – Ты в своем хахале уверена? – спросил он мрачно. – Не могли тебе его подставить?
   – Нет, – сказала Даша. – Времени было достаточно, прокачала...
   – Вряд ли это он, – не оборачиваясь, бросил Воловиков. – С высокой степенью вероятности не он. Будь это он, хватило бы смекалки расположить аппаратуру выгоднее. Постарался бы не заслонять объектив, а Дарью мягко и ненавязчиво располагать так, чтобы чаще попадала в фокус. Больше половины снимков совершенно испорчены – лиц не видно, заслоняют друг друга... Вы обратили внимание – все снимки сделаны с одной и той же точки. Аппарат был закреплен жестко.
   – Обратили мое внимание, – сварливо сказал Дронов. – Я, когда отплевался и первично прокачал ситуацию, вызвал Пашу Тимонина, он мне говорил примерно то же самое. Ну-ка, Дарья, скажи веское слово – куда могли засадить аппарат? Ты эту комнату лучше знаешь...
   – Снимали со стороны окна, – сказала Даша, не поднимая глаз. – Объектив направлен словно бы сверху вниз...
   – Широкоугольный объектив, обеспечивающий максимум захвата, – дополнил Дронов, заглянув в бумажку. – Размеры несомненно миниатюрны... устроен по принципу «рыбий глаз»... высокая разрешающая способность... предположительно спецтехника... характеристики фотобумаги... Половину снимков, конечно, можно выкинуть, но остается вполне достаточно. Может, есть и еще. А тут ты вообще как на сцене... Да ладно Тебе, глазеньки-то подними покаянные... Будет просто прекрасно, если все ограничится этим конвертиком. А если нет? Следующие ходы хорошо представляете? Соображаете, что начнется, если еще одна подборка пойдет на Черского? В прокуратуру? Дискредитация офицерского звания, стриптиз в мундире, да еще с посторонним элементом... А представьте, если наша «Секс-миссия» с самым невинным видом опубликует этот вот снимочек, пусть даже без упоминания анкетных данных? «Прекрасная морячка» у них уже была, подпишут: «Прекрасная гаишница»... Как нам в этом случае подстраховаться – установить в редакции пост, чтобы проверял всю поступающую почту? Ты хоть понимаешь, что подставилась, как я не знаю кто? Что тебя будут жрать, а ты и пискнуть не посмеешь?
   – Понимаю, – сказала Даша.
   – Понимяю... – передразнил генерал плаксивым тоном. – Отстаивать я тебя буду, пусть даже нам и в самом деле посадят на шею прокуратуру в связке с инспекцией по кадрам... именно так, давайте сразу предполагать самое худшее, здесь баловством не пахнет. Нужно постараться, чтобы не дошло до суда офицерской чести, нужно послать Пашу осмотреться на месте, а твой хахаль должен при нужде бить себя в грудь и кричать, что вы завтра подаете заявление в ЗАГС, и эти забавы – игры почти что уже семейные... А это идея! – он оживился. – Заявление сегодня же подадите, успеете.
   – Но...
   – Пусть гроза пройдет, а там хоть удавите друг друга! Подумаешь, через месяц скажете, что передумали... Чтоб сегодня же подали, а если твой не захочет, Палыч с ним поговорит... Ну, Дарья, ты мне головную боль обеспечила надолго. И будь ты кадром хоть самую малость поникчемнее... Все равно, вывернешься из этого дерьма не особенно побитой – будешь долго ходить по струнке и на каждое траханье у меня лично резолюцию получать с завизированным перечнем поз и ужимок. Мать твою, еще ведь и департамент общественной безопасности, и большой дом...
   – Значит, я была права, – сказала Даша. – Зачепила болевую точку, сама того не заметив н не понявши... И забеспокоился кто-то. Они ж меня натуральнейшим образом выводят из игры...
   – Эти твои коварные заговорщики? Второй план «дела с шарфиками»?
   – Кто же еще? Больше я никому на мозоль не наступала.
   – Как рабочую версию, существование «второго плана» я допускаю, – сказал генерал. – Но не согласен, что на «втором плане» – непременно нечто грандиозное. Не придавай своей персоне такое уж значение... Средней руки криминал на одном из ответвлений – это гораздо реалистичнее. Меня не убеждают голословные заверения, будто Паленый был недостаточно ловок и изобретателен, чтобы совершить три убийства именно так, как они были совершены. Убийцы-маньяки народ как раз изобретательный и ловкий, способный на разработку железных сценариев... Чикатило не проходил никакой спецподготовки – но печальный итог известен. Наши газетные дурики его многолетнее гулянье на свободе сваливают на застой и всепроникающий диктат КПСС, но любой профессионал скажет, что это чушь собачья. Потому что помнит, как не раз утыкались в тупик со своими сексуальными маньяками западные сыскари. Сплошь и рядом ловили по чистой случайности, а не вычисляли. Англичане своего Джека-Потрошителя в свое время так и не смогли взять, хотя работать умели уже тогда... И насчет Мастера – Дарья, твоя сексуальная интуиция меня опять-таки не убеждает. Ты тогда ходила по лезвию, волновалась, восприятие неминуемо сдвинуто, возможны любые огрехи – независимо от пола внедренного опера. А если добавить и учесть, что ни единого фактика, ни клочка опровергающей информации нет...
   – И все же компромат на Дарью собирали старательно, – негромко сказал Воловиков. – Такие снимочки предполагают квалифицированное и долгое наружное наблюдение, неплохие возможности по части техники...
   – Это еще не означает, что она невзначай нащупала преступление века, – мгновенно отпарировал Дронов. – Не забыли историю с играми вокруг фирмы «Гексаюн»? Обида выеденного яйца не стоила, но у того, кого обидели, серванты лопались от баксов, и он из чистой мстительной амбиции израсходовал дикие суммы на технику и частных сыскарей. Ради совершенно пустяшного результата, если помните... Так и здесь. «Второй план» может оказаться пустяковиной, а Дарья получит по мозгам очень даже всерьез. Давайте-ка вернемся к снимкам. Перед нами классический «золотой вариант» – когда тому, кто хочет вывести из игры неудобного сыскаря, нет нужды в подлогах, провокациях, лжесвидетелях, подкупе должностных лиц и грозных телефонных звонках из высоких кабинетов. Достаточно подкинуть снимки, а дальше все само покатится... Дарье влепили плюху, от которой она долго не разогнется. В старые времена, когда еще резвились замполиты, я был бы вынужден если не выгнать ее моментально, то перевести помощником младшего дежурного в самый захолустный райотдел. В собачий питомник, как... Ну, ты поняла. Сейчас дышится полегче, но вместо старых хлопот, ибо свято место пусто не бывает, появились новые. Визгучая пресса в том числе, и это не самое серьезное. Ситуация вам известна. И областники, и прокуратура с визгом ухватятся за такой подарок судьбы... Бляха, я заранее просчитываю реплику Ганушкина: «Говорите, вы ее как отличного опера включили в делегацию к французам? Вот она там, вместо того чтобы должный опыт перенимать, парижских штучек и нахваталась...»
   – Может, и не дойдет до них... – без особой уверенности сказал Воловиков.
   – Давайте будем оптимистами и станем готовиться к самому худшему – чтобы в случае чего быть подготовленными... Так вот, наша слабость отнюдь не в том, что мы из-за Дарьи оказались под огнем на поражение. Мы слабы оттого, что никто, и Дарья в том числе, совершенно не представляет, где нам искать концы и нити, ведущие к шантажистам. Они Дарью видят, а она их – нет... Верно?
   – Верно, – сказала Даша. – Будь у меня возможность продолжать...
   – В каком направлении? Какие версии ты будешь отрабатывать? Какие ориентировки давать агентуре? Кого брать в разработку? Растаявшего в воздухе Шохина? Ты с ним можешь завтра на улице столкнуться, а предъявить не сможешь ничего. Контакты свихнувшегося Усачева? Телестудию, за которой не видно ни малейшего повода, ни мотива? Есть риск угодить в необозримое болото...
   Это были почти те же уничтожающие удары по слабым местам, что недавно мастерски провел Воловиков, и Даша молчала.
   – Отстаивать тебя будем, я уже сказал. Ты у нас не пришей-пристебай, поборемся... – произнес Дронов. – Лишь бы ты сама себя не загнала в пиковое положение, когда никто для тебя ничего не сможет сделать. Вроде того, как было с Синцовым. По-человечески он прав, помог хорошим знакомым и честным людям получить от жуликов их же собственные деньги, а формально – злоупотребление служебным положением и чуть ли не рэкет... Или ты сама хочешь на вольные хлеба?
   – Нет, – сказала Даша.
   Генерал тихонько похлопал кулаком по столу, веско, с расстановкой приговаривая в такт:
   – Не подставляться ни в малейшей степени. Улицу отныне переходить на зеленый свет даже там, где нет светофоров. Со всеми фигурантами обращаться, словно с хрустальной вазой – исключительно на «вы» и при свидетелях, чтобы головой об стенку не стукнулись и не заорали потом о рукоприкладстве... К Казминой съездишь как можно быстрее, извинишься и скажешь, что слежки и разработки никакой не было, а была деликатная охрана, из опасения, что ее жизни может угрожать маньяк. Охрана свидетеля, как в Штатах. Сыскари попались молодые и неопытные, плохо представляли разницу между охраной свидетеля на западный лад и оперативной разработкой, оттого и полезли с дурацкими вопросами к людям из ее ближайшего окружения. В таком ключе. Может, и не поверит, но ты обязана, смирив гордыню, рассыпаться перед ней мелким бесом. Чем меньше на тебя бумаг, тем лучше. Документацию по всем делам оформить в сжатые сроки и ювелирнейше. Все группы поддержки я у вас забираю. Больше они вам не нужны, а у остальных проблемы посерьезнее...
   – Хоть одну машину оставьте, – умоляюще протянула Даша. – И внедрснку в психушке.
   – Ладно. Как-никак еще нападение на тебя нужно расследовать. Это для нас опять-таки плюс – героическая Дарья, не дрогнувшая под пытками... Что еще? Загружать твою группу пока особо не будем, дам я тебе, Дарья, еще пару дней, и не столько из особого к тебе расположения, сколько затем, чтобы на Черского и Ленина не подумали, будто они могут кого-то из наших заглотать, как воробушка... Вдруг и наткнешься на что путное? А параллельно возьмешь дело в Солнечном. Где двойное убийство н раненый пацан. Этот их подозреваемый, спорый успел сознаться, меня не убеждает, и Палыча тоже.
   – Да и меня тоже, – сказала Даша. – Но как же...
   – Безо всяких! Я же сказал – ходить будешь по струнке. Мы обязаны тебя подать, как звезду сыска: раскрутила налет на обменный пункт, блестяще закончила дело маньяка-убийцы, а теперь энергично вгрызаешься в расследование нового зверства, взбудоражившего весь город, уже вроде бы взяла след, и грех тебя сейчас дергать на ковры из-за дурацких эротических забав с Мнихом, без пяти минут мужем... И чтобы никакой бутафории с Солнечным. Берешься всерьез. Палыч созвонится, перекинут материалы, поговоришь с тамошними розыскниками – и вперед с песнями.
   – Это же у меня займет двадцать часов в сутки...
   – А ты бухайся в постель только затем, чтобы спать, – нехорошо нахмурился генерал. – Дарья, ты мое терпение не испытывай. Тебе сейчас выступать не положено.
   – Есть, – уныло сказала Даша.
   – Вот и шагайте... Нет, погоди. С чего бы это вдруг к тебе чека отнеслась столь любезно? Сами позвали на стадии первичного расследования, разоткровенничались, кофеем поили... Они давно уже набирают по шажочку былую борзоту, в свете последних назначении особенно, куратор наш зашевелился, давеча опять по зданию шмыгал...
   – Представления не имею, – пожала плечами Даша.
   – Ну-ну. – в голосе генерала определенно чуялось сомнение. – Точно? Никого они так не ублажают, а тебя вот вдруг..
   Даше эти нотки категорически не понравились.
   – Да бог ты мой, сама теряюсь...
   Ей показалось, что собственный голос зазвучал фальшиво. Скверно, когда тебя, как нашкодившего котенка, тычут носом в дерьмо за реальный проступок, но еще хуже, когда заподозрят в грехах, к которым ты ни сном ни духом не причастна... И, отбиваясь от насквозь надуманного обвинения, всегда отчего-то теряешься, суетишься не по делу...
   – Если бы я им стучала, они ни за что не стали бы меня столь неумно засвечивать...
   – Да успокойся, я и в мыслях не держал... Идите уж, пашите. И смотрите у меня...
   Уже возле двери она бросила мимолетный взгляд через плечо. Показалось ей, или генеральский взгляд на секунду стал колючим, словно Дронов смотрел поверх невидимого ствола... Вот так, должно быть, и начинается мания преследования...
   Но Парамонова-то определенно проводила ее злорадным взглядом, тут никакой манией и не пахнет.
   – Можно, я съезжу с Пашей? – спросила она шефа.
   – Ну, съезди. Заодно перечирикай с твоим. – Только потом моментально берись за Солнечный, и чтоб никакого жеманства.
   – Интересно, Парамониха не разболтает? – спросила она, когда они удалились от генеральского кабинета на приличное расстояние.
   – Не должна. Четко вызубрила, когда можно звонить языком, а когда с Дрыном шутки плохи. – Воловиков все еще отводил глаза. – Ну ты даешь, Дарья, такая подстава...
   – Что уж теперь? – вздохнула она. – Всякий развлекается, как хочет, и капитаны, и майоры, и даже подполковники... Воловиков приостановился:
   – Это не в мой огород?
   – Да ну... С чего вдруг?
   – Дура ты все-таки, Дарья, – тихо сказал Воловиков. – Я тебя и так буду вытаскивать, без тоненьких намеков на толстые обстоятельства...
   – Ну, извините, – покаянно сказала Даша. – Нервишки чего-то разболтались, чушь всякая с языка сыпется...
   Они остановились у окна. Не так уж и далеко виднелась над крышами верхушка серого здания, девятиэтжнои громады, увенчанной сложными антеннами, – областное управление на Черского, почти по-братски поделившее домину с областным управлением ФСБ. Даша зябковато поежилась. Ну, в конце-то концов, всегда открыта дорожка в частные сыскари...
   – Все наставления усвоила? – спросил Воловиков.
   – Конечно, – сказала Даша. – Как пела Янка, мне придется отползать... ничего, смирю гордыню. Отползаю на коленках.
   – И чтоб тебя близко не было возле «Алмаза». Если и они пожалуются...
   – Им-то с чего жаловаться? Никому пальцы не ломала...
   – Все равно. У них сейчас нервы вибрируют еще посильнее, чем у тебя. А Москалец – все еще Москалец. Что до меня, я и вправду не пойму, чего ты к ним прицепилась.
   – А интересно получается, правда? Эти злые чечены, которые террористы, хоть бы стакан рублевый разбили... Все цело, и аппаратура целехонька...
   – Слушай, Дарья... – досадливо поморщился шеф. – Ты, конечно, извини... Но тебя сатанисты головой оземь не стукали? Так, немножечко?
   – Да нет вроде.
   – А такое впечатление, что стукали... Внятно можешь объяснить, что ты к ним присосалась, как энцефалитный клещ?
   – Я сама-то себе объяснить не могу...
   – Тогда потухни. А то мне даже кажется, будто ты все это сама устроила, чтобы непринужденнее смыться на вольные хлеба.
   – Ну конечно, – сказала Даша. – Очень мне было интересно, чтобы вы с Дрыном на меня голую во всех ракурсах пялились... Всю жизнь мечтала, А знаете, мы же буквально на пару минут разминулись с этими самыми террористами, гнал бы Федя чуток побыстрее – и попали бы, как кур в ощип... или во щи?
   – Везет вам. Как утопленникам. И вот что... – он понизил голос. – Генерал не зря заикнулся... Насчет чека...
   – Что? – насторожилась Даша.
   Воловиков мялся. Закусил нижнюю губу, пошевеливая усами. И сказал почти равнодушным тоном:
   – Понимаешь ли, Дарья, вот уже несколько дней ползет слушок, что ты, как бы это, в ФСБ постукиваешь...
   – Я?
   – Да ты глазами не сверкай. Умные не верят, да ведь и дураков хватает...
   – Кто воняет?
   – Не знаю. Сама представляешь, как бывает, – концов уже не найти, а слушок ползет и циркулирует. Так что учти... – Он потоптался, неловко кивнул и зашагал прочь, бросив уже издали: – Паша поедет, за тобой зайдет...
   Она так н осталась стоять у окна. На душе было так пакостно, что новая плюха, свист насчет ФСБ, как бы и не ощущалась вовсе.
   Но Солнечный – это, и точно, трясина... Убиты отец и четырнадцатилетняя дочь, десятилетнего мальчишку преступник то ли пожалел, то ли посчитал мертвым, пацана пока что нельзя допрашивать. Местные сыскари зацапали кавалера девчонки, как на беду, алиби у него не оказалось, а какие-то хулиганские подвиги на нем давно висели, как на каждом почти вьюноше из Солнечного, донельзя криминального райончика. И он, изволите видеть, быстренько признался, что очень многих профессионалов не убеждает...
   Она дошла до своего кабинета, распахнула дверь. Там царили благодушие и полная идиллия. Мсье Флиссак что-то весело рассказывал, восседая за Дашиным столом, Славка с Толей и скромно примостившийся в угол сержант Федя хохотали, дым стоял коромыслом, – Праздник жизни? – хмуро спросила Даша.
   Мсье вскочил, освобождая ей стул.
   – Сидите, – сказала Даша, прошла по комнате и уселась на свой излюбленный подоконник, уставилась на унылый внутренний дворик, где стояли две машины ППС и радостно носилась выпущенная погулять чепрачная овчарка. – Что примолкли?
   – Чего-то вид у тебя... – сказал проницательный Славка.
   – Нормальный у меня вид, – отрезала Даша, чем себя только выдала. – Нормальнее не бывает.
   Она задумчиво смотрела на Флиссака – непринужденного, естественного, веселого и обаятельного. Сияющего, как новенький рублик. Ну для чего она французской разведке? Или хотят выяснить жуткую тайну – зарплату шантарских сыскарей?
   – Положительно, мадемуазель Дария есть некрепко весела, – сказал француз с плутовской миной. – Быть возможно, это тут дела кер... сердечный?
   – Угадали, – сказала Даша без улыбки. – Ну прямо как в воду смотрит. – Как это по-французски будет «разбитое сердце» – сакре кер?