Бушков Александр Александрович. Бешеная

   – Вранье, – сказала Даша.
   – Снова заговорщики? И они тоже?
   – Я просто сказала, что пистолетом не угрожала никаким врачам. А что показал мой водитель, кстати? Я имею право это знать.
   Чегодаев недовольно поджал губы:
   – Вообще-то, ваш водитель начисто отрицает, что кто-либо из вас двоих доставал оружие. (Молоток, Федя, подумала Даша). Но у нас есть заявления врачей Хотулева и Савич, санитаров Зорина и Переслегина... Врут?
   – Врут, – сказала Даша.
   – А какая им корысть? – он подался вперед, с любопытством ожидая ответа.
   – Не знаю, – сказала Даша. Никаких доказательств у нее не было.
   – Просто врут, из любви к искусству. Почему-то из всех сотрудников шантарской милиции выбрали для глупой шутки вас... Теперь – о гражданке Казминой.
   – Я же извинилась, и она...
   – Видите ли, вскрылись дополнительные... странности. Мы получили оперативным путем крайне интересные данные. Утверждается, что частное сыскное агентство «Бармица», где работал ваш отец, получило задание от конкурентов банка «Шантарский кредит» на сбор компрматериалов о данном банке. И вы, желая по-родственному порадеть отцу, использовали для слежки за гражданкой Казминой и сбора информации о ее банке оперативников из приданной вам группы...
   – А это твердые доказательства? – прищурилась Даша.
   – Я бы не назвал их доказательствами, с которыми можно выступить в суде, но в комплекте со всем прочим они выглядят многозначительно... Вы не хотите вновь упомянуть о преследующих вас заговорщиках?
   – Нет, – сказала Даша.
   – Теперь перейдем к наркотикам. На сей раз мы располагаем достаточно убедительными доказательствами, Есть несколько ваших же коллег, сотрудников городского управления внутренних дел, ставших свидетелями того, как вас преследовали наркотические галлюцинации. Вы будете это отрицать?
   – Нет, – сказала Даша. – Но мне попросту это подсунули...
   – Кто?
   – Предположительно, Поляков.
   – Доказательства?
   – Его собственные слова.
   – Которых он уже не может подтвердить, а? Интересно у вас складывается, Дарья Андреевна... И убивают его как нельзя более кстати...
   – Послушайте!
   – Дарья Андреевна, вы мне тут глазками не сверкайте! – он с ненаигранной яростью хлопнул ладонью по столу. – У нас тут и генералы ваши сиживали, и быстренько спесь теряли... Или вы рассчитываете, что из-за вас, как в прошлом году, весь личный состав управления выйдет пикетировать прокуратуру? Не то сейчас время, не проходят такие штучки, есть, как вам известно, закон, запрещающий милиционерам такие акции. Тогда не было, а теперь есть... Вернемся к наркотикам. Неопровержимо доказано, что вы как минимум два дня выходили на работу в состоянии наркотического опьянения, в конце концов ваше состояние стало заметно окружающим невооруженным глазом... да вы и сами, похоже, понимали, что происходит. И оттого обратились не в медицинское учреждение, с которым связались ваши же обеспокоенные сослуживцы, – он опять кивнул в сторону Ивакина, – а предпочли отыскать частную лавочку, где приятель вашего любовника приватным образом сделал вам очистку организма и вытащил из «ломки»... Надеюсь, это-то вы не будете отрицать?
   – Не буду, – сказала Даша.
   – Весьма отрадно... Знаете, я на вашем месте не стал бы радоваться оттого, что с вас сняты все подозрения в наличии психического расстройства. Возможно, для вас и лучше было бы оказаться больной... – он помолчал. – Хотя объективности ради я не исключаю, что свою роль сыграли и пережитые вами стрессы, ведь до определенного момента вы считались одним из лучших оперативников уголовного розыска, и к вам не было ни малейших претензий... Перейдем к трагической гибели старшего лейтенанта Полякова. При каких обстоятельствах он оказался у вас в квартире в столь позднее время? Ваша версия?
   – До этого он подсовывал мне муляжи и дохлых кошек. Потом спрятал в квартире какую-то химическую дрянь. И пришел, чтобы забрать старую, изработавшуюся, прилепить новую...
   – Где муляжи? Где кошки? Где «химическая дрянь»? Даша молчала.
   – Агент заговорщиков?
   – Лично я в этом не сомневаюсь, – сказала Даша.
   – Вот как?
   – Можно выслушать Свечкина... – и подумала: «Интересно, куда Косильщик девался, то бишь, каким финтом назад вернулся?»
   – Свечкина заслушивали. Увы, ничего из его показаний нельзя использовать в поддержку вашей версии... Доказательств против покойного Полякова у вас нет никаких. И ничто ни в его биографии, ни в его службе не позволяет сделать тот позорный вывод, к которому вы нас стараетесь подтолкнуть. Капитан, я знаю, кем нас кое-кто считает... У вас, я имею в виду. Но могу вас заверить, что мы не считаем себя проводниками чисто карательных функций. Когда речь идет о незапятнанном имени честного милицейского офицера, мы не менее вас заинтересованы в том, чтобы очистить мертвого от подозрений и инсинуаций, которые сам он опровергнуть не в состоянии. Против Полякова вы ничего не можете представить. Только слова. Одни слова. Как и по всем предыдущим позициям...
   – Вообще-то, случается и такое, – нервно усмехнулась Даша. – Когда – слово против слова...
   – Извините, у меня есть веские причины не доверять как раз вашим словам... – Он с рассчитанной медлительностью покопался в папке и извлек три сколотых листочка, исписанных мелким почерком. – Потому что мы располагаем собственноручными показаниями старшего лейтенанта Полякова. По-видимому, он предполагал, что события могут развернуться в опасном для его жизни направлении. Как показало будущее – предугадал правильно...
   – Что там?
   – В рапорте на имя генерала Трофимова он пишет, что три месяца назад, во время обыска на Караганова вы присвоили один из пакетов с находившимся там наркотиком. Поляков поначалу решил, что ошибся, но осторожные наблюдения за вами лишь утвердили его в догадке, что вы начали принимать наркотик. Оперативник он опытный и ошибаться не мог. К сожалению, во имя ложно понятой «чести мундира» он довольно долго не предпринимал никаких шагов. Лишь два раза пытался деликатно с вами поговорить, но понимания не встретил. В дальнейшем он убедился, что ваше состояние резко ухудшилось, вы начали действовать в ложных направлениях, не принимать самых очевидных доказательств – одним словом, не в силах были полноценно работать. Вот тут он забеспокоился по-настоящему, решил поговорить с вами с должной серьезностью. Рапорт не закончен. Чем закончился ваш разговор, прекрасно известно...
   – Г-гандон... – прошипела Даша сквозь зубы.
   – Выражения выбирайте! Вы не с хахалем в интересной позиции!
   – Закурить можно?
   – Нельзя. Хотите прочитать рапорт Полякова?
   – Не хочу, – сказала Даша. – Не вижу необходимости. Кстати, а у вас есть доказательства того, что он пишет правду?
   – Рапорты ваших же коллег. И письменное заключение, выданное вам в Институте биофизики.
   – Это, простите, еще не доказательство, – – сказала Даша.
   – Вам не кажется, что чересчур много косвенных доказательств? Помните фразу одного из лучших юристов старой России? "Господа присяжные, перед вами лишь слабые штришки, но при ближайшем рассмотрении штришки сливаются в линии, линии – в буквы, а буквы образуют слово «поджог...» В вашем случае мы наблюдаем нечто похожее... – Он помолчал и вдруг резко спросил: – Где Флиссак?
   – Представления не имею, – сказала Даша. – Мы с ним расстались у гостиницы... А что, его тоже в чем-то страшном обвиняют?
   – Вы с ним познакомились в Париже?
   – Нет. У нас с ним был общий знакомый. Комиссар парижской полиции.
   – Зачем вас вообще понесло в гостиницу? Точнее, как вы ухитрились там оказаться столь кстати?
   – Ничего странного, – сказала Даша (с Воловиковым это было заранее обговорено, и расхождений в показаниях она не боялась). – От нашего информатора, работника гостиницы, мы получили сообщение, что возле номера француза отирается человек весьма подозрительного вида. Поскольку французский писатель – мужик чуточку не от мира сего, мы не на шутку встревожились и моментально поехали туда группой... И сигнал, кстати, оказался нисколько не ложным. А что там с этим субъектом?
   – Пришлось освободить, – нехотя бросил прокурор. – Нет никаких оснований...
   – Неужели вы не понимаете...
   – Допустим, понимаю. А доказательства? – Евстратов досадливо поморщился. – Все мы всс понимаем, но если нет доказательств... Очень напоминает наш случай, кстати. Значит, вы решительно не представляете, где может находиться Флиссак?
   – Не представляю, – сказала Даша.
   – Куда вы поехали от гостиницы?
   – В больницу к отцу.
   Они переглянулись. Должно быть, не было возможности уличить ее во лжи – время примерно совпадало, она все проделала быстро...
   Что это за история с микрофонами, установленными французом в вашем кабинете? Впервые слышу, – сказала Даша. Вы это официально заявляете? Да, – сказала Даша. Она могла себе это позволить – микрофон давно уже покоился в мусоре, свидетелей нет. – Странно... – А кто вам рассказал эту байку о микрофонах?
   Оба молчали. Видимо, ухватили лишь кончик ниточки и не смогли размотать. Не исключено, что Толик постукивал и им – по сценарию Агеева, понятно. Но ведь нет осязаемых улик...
   – В чем все-таки подозревают француза? – спросила Даша.
   – Вопросы здесь задаем мы, Дарья Андреевна... Неужели посадят в предвариловку! А на каком основании, позвольте спросить? Нет, не решатся. Но положение – хуже некуда...
   – Какие же ко мне еще будут вопросы?
   – Я поражаюсь вашей самоуверенности... – сказал Евстратов. – Любопытно было бы знать мнение вашего же коллеги... Ивакин, сжав губы в ниточку, произнес многообещающе:
   – Выводы мы сделаем...
   – Давайте поговорим спокойно, – сказал Евстратов. – Мы все – взрослые люди, профессионалы. И когда вы, капитан, начинаете держаться, как неразумная первоклассница, впечатление складывается не в вашу пользу. У вас нет не только оправданий – ничего, мало-мальски отдаленно напоминающего оправдания. А это, как бы мы ни пытались согласно презумпции невиновности толковать сомнения в вашу пользу, поневоле нас заставляет насторожиться... Не считайте меня врагом, – сказал он уже вполне добродушным тоном. – Я готов, например, отмести те бумаги, где подследственные обвиняют вас черт-те в чем... Это и в самом деле напоминает сведение счетов. – Он театрально развел руками. – Но вот с остальным что прикажете делать? Если вас оклеветали, если против вас идет целенаправленная интрига, это следствие каких-то ваших действий, мешающих чьим-то преступным интересам. Вот и назовите нам, хотя бы приблизительно, людей и ситуации, очертите интересы, которые вы помешали реализовать. Оправдывайтесь, как пристало оперативнику. Вы меня понимаете?
   – Понимаю, – сказала Даша.
   – Что, по-вашему, осталось за пределами следствия?
   Даша молчала.
   – Кого вы подозреваете конкретно и в чем? Она молчала.
   – Ну, знаете... – нехорошо нахмурился Евстратов. – Я требую в таком случае ясного и конкретного ответа: здесь присутствующие входят в число злокозненных заговорщиков, плетущих против вас интриги и фальсифицирующих направленные против вас обвинения? Да? Нет?
   – Нет, – сказала Даша, глядя в стол.
   – Тогда чем же объяснить ваше молчание?
   – У меня нет четких доказательств, – сказала Даша.
   – А вам не кажется, что эту фразу можно произнести и по-другому: «У меня одни домыслы»? Молчите?
   Даша молчала. Все, что у нее было, добыто с нарушением законов, а следовательно, Агеев чист, как младенец.
   – Мне кажется, не следует делать козлом отпущения одного капитана Шевчук, – негромко сказал Чегодаев. – Лично у меня создалось впечатление, что городской уголовный розыск ведет какую-то непонятную игру, и в этой ситуации не стоило бы наваливаться на стрелочника...
   – Во-первых, козлов отпущения здесь никто не фабрикует, – ответил Евстратов. – Во-вторых, на капитане и без того хватает грязи... Вы понимаете свое положение, Дарья Андреевна? Да, против вас нет прямых доказательств. Но у вас нет и убедительных аргументов. На вас слишком мною грязи. Ее количество перешло некую критическую массу, если можно так выразиться...
   – Интересное юридическое определение, – сказала она тихо. – Критическая масса грязи...
   – Вот это я и имею в виду. Такие вот ваши пустые фразы. Человек, на которого льют грязь, всегда сделает хотя бы попытку оправдаться. Все, что вы здесь сказали, мне и не напоминает попытки... И давайте не будем толочь воду в ступе. Я вас в последний раз спрашиваю: вы намерены дать серьезные, исчерпывающие объяснения? С указанием конкретных виновников ваших бед?
   – Нет.
   – Ну, в таком случае... Бог свидетель, я сделал все, что мог, изо всех сил пытался быть объективным и беспристрастным...
   – Вы против меня выдвигаете обвинения? – спросила Даша. – Возбуждаете дело?
   – Пока нет, – сказал Евстратов. – Чтобы нас не обвиняли в излишних зверствах, предоставим решать вашей же инспекции по кадрам... Все свободны.
   Лицемерие выдающееся.
   Они ни при чем, а уж инспекция совершенно объективно и беспристрастно сделает из нее котлету, пользуясь той же пухлой папкой... В приемной Ивакин приблизился к ней на два шага и, глядя в сторону, сказал:
   – Завтра, в девять утра, извольте прибыть на Черского. А пока имейте в виду – до окончания служебного расследования вы отстранены от исполнения всех и всяческих обязанностей. В связи с утратой доверия. Это не мое мнение, как вы понимаете.
   Едва заметно кивнул и пошел прочь. Даша понимала, что ей следует опечалиться, но как-то не могла заставить себя грустить. Некогда.
   Воловиков, Слава и Федя ждали ее у крыльца. Последний тут же кинулся к ней:
   – Дарья Андреевна, я им ни хрена не сказал...
   – Молодец, – кивнула Даша, нашаривая в кармане ключи от машины.
   – Ты куда? – взял ее за локоть Воловиков. – Нужно сейчас же сесть и обмозговать все на завтра... И где, в самом деле, Флиссак? Ты понимаешь, что влипла по уши?
   – А то, – сказала Даша. – Не знаете, отменили уже ориентировку на мою тачку? Отменили? Вот и прекрасно...
   – Слушай... – сквозь зубы процедил Воловиков.
   – Некогда, – сказала она серьезно. – Все я понимаю, но мне ужасно некогда. Боюсь опоздать. У меня остался один-единственный шанс. Я вам верю, но вы уже ничем помочь не можете. Ладно. Как пела Янка – медведь выходит на охоту, душить собак...

Глава тридцать пятая.
Стол заказов по-шантарски.

   Это был крохотный магазинчик с оптимистическим названием «Надежда». Внутри обнаружился стандартный ассортимент – немного импортных консервов и шоколадок, бог знает по каким цыганским подвалам сотворенное спиртное с убедительными этикетками, вовсе уж неведомого происхождения косметика, заводные китайские игрушки.
   За стеклянной витринкой скучал юноша студенческого облика, а клиенты были представлены двумя пацанчиками, ожесточенно спорившими: «Марса» набрать, или «Сникерса»?
   Даша легонько взяла одного за шиворот и продекламировала назидательный стишок:
   – Как увидишь «Сникерс» – ты не жри его, он с Анджелой Дэвис цвета одного...
   Но юмор пропал втуне – юный шантарец, судя по его удивленной мордашке, представления не имел, счастливец, кто такая Анджела Дэвис. Однако подал голос все же за «Марс», и оба выкатились из лавчонки. Тот, кого Даша пыталась просветить, оглянулся в дверях и громко сообщил другу:
   – Ширнулась рыжая, стишки погнала – точь-в-точь, как наш Колян...
   – А вы, молодой человек, знаете, кто такая Анджела Дэвис? – спросила Даша продавца. Ее переполнял азарт – правда, чуть-чуть невеселый.
   – Не-а, – ответил он равнодушно. – – Она рэп поет, или ее на хлеб мажут?
   – А где мне, в таком случае, Семен Семеныча найти? У него мгновенно изменилось лицо, став вполне вежливым, указал на дверь у себя за спиной:
   – Вон туда и направо, пожалуйста.
   Искомый Семен Семеныч сидел в крохотной комнатушке под ярким календарем с Майклом Джексоном, который уже давно был разного со «Сникерсом» цвета, и читал толстенький томик Рона Хаббарда на английском языке. Мирный и благодушный на вид пенсионер лет шестидесяти, в простеньком, шантарского пошива костюмчике – вот только на его обшарпанном фанерном столе сверкал черным лаком и никелем роскошный японский агрегат, накрывавший радиотелефонной связью пространство в сотню километров радиусом.
   – Господи, Дарья Андреевна! – расцвел он, хотя Даша еще не успела произнести ни слова. – Какими судьбами? Неужто я вам понадобился, старичок забытый? Да вы садитесь, смахните эту басурманскую жратву прямо на пол, все равно крыса ночью вылезет и слопает...
   Даша смахнула на пол несколько пакетов с китайскими крабовыми чипсами и села. Вид у Семен Семеныча был столь безобидный и простецкий, что она, все прекрасно понимая, замешкалась с просьбой.
   – Вы в сайентологию верите, голубушка? – спросил он совсем непринужденно. – В этого Хаббарда?
   – У меня к нему профессиональное недоверие, – сказала Даша. – В Англии ею по суду признали шарлатаном, еще в парочке стран...
   – То-то я и смотрю – чушь несет... И бог с ним. У вас появились проблемы?
   – Пистолет мне нужен, – сказала Даша. – Боевой.
   – А конкретнее? – как ни в чем не бывало спросил он.
   – Что-нибудь простое, то, что в Шантарске можно приобрести на любом толчке. «Макаров» или китайский «ТТ».
   – Сколько патронов?
   – Две обоймы.
   – Заказ принят, – сказал он словно бы даже равнодушно. – Что-нибудь еще? Кстати, может быть, вам взять револьвер? Удобно, гильзы в барабане остаются...
   – Нет, нужен пистолет. Непаленый, расконсервированный.
   – Хозяин, барин... Что еще?
   Даша кратенько объяснила, что ей еще требуется.
   – Пойдемте, выпьете кофейку и подождете минут десять...
   Кроткий пенсионер провел ее по коридору в комнатушку столь же микроскопических размеров, куда едва вошел диван и столик, на котором булькала прозрачная кофеварка. Налил ей кофе, достал из висевшего на стене шкафчика коробку конфет, печенье, пепельницу, аккуратно разложил все и исчез.
   Даша, из-за всех сегодняшних перипетий не успевшая пообедать, без всякого стеснения принялась за угощение, мельком подумав, что ситуация, конечно же, сюрреалистическая. В жизни бы не подумала, что будет преспокойно лопать австрийские конфеты в подобном заведении, да еще дожидаясь, когда ей принесут нелегальный ствол. Но ее вины тут не было. Она честно хотела оставаться в рамках. Это раз. И ничего она Фролу не обещала, это два.
   Семен Семеныч вернулся через одиннадцать минут, кивнул с порога:
   – Объект – на телефоне, все остальное – на подходе. Она вернулась в кабинет, осененный Майклом Джексоном, взяла прямоугольную трубку. Семен Семеныч вежливо уточнил:
   – Можете не представляться. И задавайте любые потребные вам вопросы. Мне вас оставить?
   Даша мотнула головой, прижала трубку к уху и спросила:
   – Алексей Егорович?
   – Да, я слушаю, – послышался чуть настороженный голос папеньки беспутной Инги.
   – Мне у вас нужно кое-что уточнить. Ваша дочь в городе?,
   – Нет. После всех этих историй я ее отправил... подальше.
   Видимо, потому-то от Инги и не поступило заявления типа Светочкиного – не добрался до нее больше Агеев...
   – У вас есть акции Кангарского молибденового?
   – Да.
   – И последний вопрос, возможно, вам он покажется дурацким, но мне нужен максимально обстоятельный ответ. Вы, телевизор часто смотрите?
   – Я его вообще не смотрю. Сводку новостей по газетам готовит референт. Если есть настроение и время, смотрю по видео два-три фильма в неделю.
   – А где кассеты берете?
   – Секретарь привозит с Домбровского. Снова все сходится. Идеально. Студия проката на Домбровского – контора мощная, заложена, когда Марзуков еще не занялся делом, никак он не мог на Домбровского влезть. Слишком сложно было бы все устроить...
   – Спасибо, – сказала Даша и положила трубку.
   На пороге вырос мрачный парень в свитере и без шапки – значит, на машине прикатил, автоматически, по привычке отметила Даша, – протянул Семен Семенычу самый обычный пластиковый пакет, с картинкой в темных тонах, не позволявшей увидеть со стороны содержимое. Подождал немножко и, не получив никаких приказаний, улетучился, словно призрак.
   – Ваш заказ, – тоном привычного ко всему пожилого официанта сообщил Семен Семеныч, передав пакет Даше. – Если вам нужно опробовать со стрельбой, есть подвал...
   Даша рассовала мелочи по карманам, отвела затвор, пару раз спустила курок тяжелого «ТТ». Смазан он был отлично. Все же она для проверки вставила полную обойму и, орудуя затвором, звонко выщелкнула патрон за патроном. Ни одного перекоса.
   – Я бы вам посоветовал сесть и написать заявленьице, – сказал Семен Семеныч. – Вот бумага и авторучка. Мною, капитаном Шевчук, данная игрушка была три часа назад отобрана у неизвестного лица ярко выраженной кавказской национальности, сумевшего скрыться благодаря дождю, снегу и туману... Право же, такая бюрократия упрощает жизнь. Как говорил один мой друг – жить надо так, чтобы вам доказывали... Пожалуй, он был прав. Даша старательно написала заявку на имя Дрына.
   – Может быть, вам нужно, чтобы в определенное время вас видели где-нибудь в другом месте три-четыре вполне благонадежных гражданина?
   – Нет, это лишнее, – сказала Даша.
   – Если понадобится, заходите без церемонии. Я могу доложить, что у вас наметились успехи?
   – Скажите пока, что наметились следы, – сказала Даша. – Я человек суеверный...
   – Сам такой. Хочу вам еще раз напомнить: вещественные улики не обязательны. Достаточно твердой уверенности и вашего слова. Потребуется помощь – звоните немедленно.
   – Хорошо, – сказала Даша. – До свиданья.
   – До свиданья. Звоните, заходите запросто... За ней не следили.
   Машину она оставила в квартале отсюда – кто их знает, прилепят «маячок» и сядут на хвост. В конце концов, Фрол ей тоже ничего не обещал... Для надежности еще покружила по окрестным улицам, подсмеиваясь над собой, – надо же, шантарская Рыжая Соня... И, окончательно убедившись в отсутствии всех и всяческих «хвостов», поехала к дому, где прятала Флиссака.

Глава тридцать шестая.
Долгожданная душевная беседа.

   – Самое главное – не вздумайте мне мешать, – сказала Даша. – Что бы я ни делала. Вернее, как бы себя ни вела.
   Флиссак нервно усмехнулся:
   – Мадемуазель Дария, я работаю не в архиве министерства сельского хозяйства.
   – Все равно, кто там знает вашу нежную европейскую душу...
   – Я боюсь одного: провалиться прочно. У ваших властей, в конце концов, нет причин относиться ко мне с отеческой нежностью.
   – Не бойтесь, – сказала Даша. – Мне самой не нужны неприятности. У вас хоть посольство за спиной...
   – Вы полагаете, посольство станет поднимать шум из-за изобличенного промышленного шпиона? У вас чересчур романтические представления о Европе, простите...
   – Ну, нельзя же без романтики... – пожала плечами Даша. – Нам лет десять вбивали в голову, что западнее ГДР начинается сущий Эдем. Я, понятно, не верю – везде одно и то же, а в Лондоне вдобавок и туманы, но это крайне жестоко, мсье, – лишать женщину романтических грез...
   – Вы удивительная женщина, – сказал Флиссак. – Не знаю, смог бы я в вашем положении держаться столь же уверенно...
   – Когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой, – засмеялась Даша. – Была такая песенка... Пошли?
   Она заперла машину и первой направилась к двери телестудии «Алмаз-ТВ». Дверь осталась прежней, какой ее Даша помнила.
   «Неаккуратно, – подумала она. – Психологически недостоверно. Я бы на их месте после столь жуткого налета поставила бы железную, телекамеры посередине бы всобачила – для пущего нагнетания страстей, чтобы уверить всех, будто отныне боишься каждого куста...»
   После ее прошлого визита в коридоре кое-что изменилось – ящики с аппаратурой исчезли, отчего коридор стал вдвое просторнее, и примерно посередине стоял дешевенький письменный стол производства местного ДОКа. За ним восседал охранник, безуспешно гадая, чем бы таким ему заняться, чтобы не помереть со скуки. Даша махнула у него под носом нераскрытым удостоверением, но он и не потребовал более детальных объяснений, окинув ее чисто мужским взглядом, без тени профессионального рефлекса.
   Кабинет у Марзукова был крохотный, но отделанный с большим тщанием, в синих и темно-красных тонах, напичканный всевозможными электронными игрушками – телефакс, компьютер со множеством сопутствующих агрегатов, всех, наверное, какие только можно к нему подключить: видеодвойка, ксерокс, еще какие-то штуки, абсолютно Даше неизвестные, но крайне авантажно выглядевшие, с кучей лампочек, клавишей, окошечек, эмблем известных фирм и загадочных надписей на иностранных языках (и даже иероглифических). Вряд ли половина этого была необходима в офисе директора дышавшей на ладан частной телестудии – Марзуков тщился выглядеть.