Бушков Александр Александрович. Бешеная

   – Вот уж что подстроить невозможно.
   – Конечно. Я и не держу в мыслях ничего такого. Просто качели напоминает до чрезвычайности. Вверх-вниз. И это покушение на тебя – лучше момента придумать невозможно. Не сама, часом, устроила?
   Даша тоже улыбнулась:
   – А что, еще одна анонимка пришла?
   – Не удивлюсь, если придет, именно такого содержания... – Он глянул на часы, слез с подоконника. – Пойду. Тебя подкинуть, или со своими поедешь?
   – Со своими.
   Она закурила новую сигарету, попыталась еще о чем-то думать, что-то прокрутить, но не получалось – голова болела, чертова бессонница все карты спутала. Сердито раздавила в пепельнице едва начатую сигарету и пошла одеваться.
   Коридор был уже тих и пуст, в тусклом свете немногочисленных лампочек выглядел еще унылее, чем днем. Шаги сегодня отдавались каким-то особенно противным эхом, и Даша пошла быстрее.
   Уловив краем глаза движение в «карманчике», остановилась и посмотрела в ту сторону.
   «Карманчиком» звали небольшой тупичок неподалеку от лестничной площадки. Высокое окно выходило во внутренний двор, у двух стен стояли два обтерханных дивана, и тут же помещалась чахлая пальма в кадке, умученная окурками.
   Из-за дивана, бесшумно ступая, вышла здоровенная овчарка и сделала несколько шагов к Даше. Остановилась, вытянув шею, шевеля черным носом. Рослая, чепрачная псина. В глазах отразился падавший из коридора свет, и они вспыхнули серебристым лунным блеском.
   – Ты чья? – спросила Даша. – Опять Пашков псину оставил без присмотра, а сам в дежурке торчит? Тебе ж спать пора...
   При звуках ее голоса овчарка придвинулась еще на шаг, молча, недобро ощерилась. Блеснули влажно-белые клыки.
   Даша собак не боялась никогда. Особенно к ним привыкла, когда майор то и дело затаскивал из питомника в гости очередного любимца – хоть раз покормить домашней жратвой. А щенки, было время, по несколько штук ползали, задерживаясь словно на полустанке, по пути к ветеринару, на прививки, – или наоборот. Но сейчас неизвестно почему возник безотчетный страх – вечер, пустынный коридор, по-казенному голый и обшарпанный, тишина, голова чуть кружится из-за недосыпа... В таком состоянии сами сббой рождаются необъяснимые тревоги, все как-то по-другому предстает – как в детстве, когда приходилось бежать в школу через темный пустырь.
   – Хорошая собачка, – сказала Даша, медленно шагнув к лестнице.
   Овчарка еще сильнее оскалилась, двигалась за ней, словно на невидимой привязи – бесшумной кошачьей поступью, не приближаясь, но и не отставая. Даше стало стыдно за себя, но страх не проходил. На лестнице она оглянулась – собачища дальше не пошла, стояла, зло таращась вслед, и глаза отливали тем же фосфорическим блеском.
   Открыв дверь дежурки, Даша поманила Федю и хотела было выйти на улицу – но передумала, вернулась:
   – Ребята, что-то я Пашкова не вижу...
   – Так он еще в семь уехал, – сказал капитан Житковец, обреченный сегодня на ночное дежурство.
   – А кто тогда собаку оставил? Здоровенная овчарища на втором этаже бродит, да еще и скалится. Не могла ж с улицы забрести? Гладкая такая псина, здоровенная, явно хозяйская...
   – Собаку никто не заводил? – громко осведомился Житковец, обернувшись к полудюжине скучавших в дежурке.
   Все покачали головами.
   – Пойдем посмотрим, – Житковец решительно направился к лестнице. – А то еще цапнет кого, будет номер. В Свердловском какой-то обормот хомяков из кармана повыпускал и тихонько смылся, ребята утром пришли, а они бегают, Ставер с похмелья был, так в первый момент решил, что глюки – белые, пять штук, так и шмыгают... Федя увязался следом. Они поднялись на второй этаж, зашли в «карманчик».
   – Вот из-за этого дивана вышла, – сказала Даша, растерянно оглядываясь. – Где ж она?
   Житковец добросовестно прошел в конец коридора, заглянул в тупичок, где располагался кабинет Воловикова. Вернулся, передернул плечами, посмотрел на Дашу, подумал и пошел вверх. Минуты через две вернулся:
   – Никаких тебе животных, ни диких, ни домашних. Даш, а ты меня не разыгрывала? За ту хохму?
   Недельки две назад веселый человек Жцтковец подсунул ей в стол купленную в столичном магазине розыгрышей безделушку – отрубленную кисть руки, синюю и окровавленную.
   – Да я и думать забыла, – сказала она сердито. – Нет, правда, была овчарка...
   – Нет никого. Даже болонки нема.
   На лестнице Даша вновь оглянулась – и вскрикнула:
   – Вот она!
   Овчарка стояла на прежнем месте не сводя с Даши тускло, как гнилушки, посверкивающих глаз.
   – Где? – резко обернулся капитан.
   – Нету...
   Собака и в самом деле исчезла неведомо куда – пока Даша оборачивалась к Житковцу.
   Капитан очень внимательно пригляделся к ней:
   – Что-то вид у тебя... не розыгрышный. Дарья, у тебя все нормально? Голосок-то...
   – Ничего не понимаю, – сказала Даша. – Была только что... Федя, ты не видел?
   – Да не было никого.
   Ее словно бы пробрал озноб, плечи самопроизвольно передернулись. Мотнула головой, отгоняя странную слабость:
   – Ладно, пошли, Федя, что-то я и в самом деле... того.
   Едва она ступила на крыльцо, навстречу двинулся высокий молодой человек в элегантном пальто нараспашку – то ли тот самый, давешний, то ли очень похожий. «Ангелы-хранители» стояли у машины, настороженно смотрели на него, совсем как в прошлый раз.
   – Дарья Андреевна, я – Ахмет Карлович, – сказал он негромко.
   Уж он-то был реальным – все его видели, не только Даша...
   – Принесли что-нибудь?
   – Может быть, пройдем на минутку в мою машину? Даша уселась с ним рядом в салоне темного БМВ, закурила.
   – Вот это – материалы по «Шартекс-банку». Это – по родителям и контактам Ольминской. Вы так запомните, или возьмете?
   – Так запомню, – сказала Даша.
   Четыре листка, отпечатанных на принтере. Составлено весьма хитро – ни фамилия Ольминской, ни название банка не упоминались ни разу, человеку постороннему и не понять, о чем и о ком идет речь. Все это Даше было совершенно неинтересно, но она сама это придумала, и роль пришлось доигрывать до конца. Бегло просмотрела материалы, притворяясь, что вдумчиво запоминает. Все, что касалось банка, тут же забыла. Родители Ольминской – ничего особенного. Из контактов, как и следовало ожидать, значился один Крокодил.
   – Запомнила, – сказала она, возвращая бумаги. – Как насчет остального?
   – Протечки в вашем ближайшем окружении не зафиксировано. Той, что соответствовала бы указанным вами... параметрам. За кого-либо другого, понятно, не ручаемся.
   – А по Усачеву?
   – Всеми менеджерскими делами у него ведали ребята из «Терминатора». Знаете такую фирмочку? Владелец и шеф – некто Агеев.
   – Слышала, – сказала Даша, притворяясь совершенно незаинтересованной. – У вас на него есть что-нибудь?
   – Ничего. Чистая контора. Пользуется покровительством Дария Москальца, они с Агеевым друзья детства и одноклассники. Сам Москалец, по нашим данным, усачевскими маскарадочками иногда пользуется. Вас это направление интересует?
   – Да нет, – на сей раз она сказала чистую правду. – Спасибо.
   – Что-нибудь еще?
   – Пока нет. Счастливо.
   Она вылезла из машины и, насвистывая, бодро направилась к новенькому Фединому «москвичонку». Даже голова болеть перестала, и глаза не так резало – наконец-то! Прорезался усачевский «метрдотель» – и оказался не просто заочно знакомым, а прочно, судя по всему, впутанным в дела текущие... Пожалуй, теперь можно разворачивать все силы в его сторону – и в борделе-то он заместо «мадам», и немец с ним контачит, и француз им интересуется, так что русским грех отставать...
   – Эт-то еще что? – спросила она. – Кино снимают?
   – Где?
   – Да вон, – сказала Даша. – Не видишь?
   Федя притормозил, посмотрел в том направлении:
   – Вы про киоск? Самый обыкновенный... Даша опустила глаза, подняла через пару секунд. Ничего. В самом деле, пустая площадь с одиноким киоском. Но там только что стоял броневик – старинного вида, времен зари автомобилизма, похожий на ленинский, с двумя башенками, весь в коричнево-зеленых пятнах маскировочной раскраски... «Пора лопать снотворное, – сердито подумала Даша. – Кажется, у майора завалялось что-то в столе. Еще ночку не поспишь – чертики забегают...»
   – Дарья Андреевна, у вас все... в порядке? – осторожно спросил Федя с редкой для него деликатностью. – Собака, теперь еще что-то помаячило, я ж понял...
   – Это у вас так в деревне говорят?
   – Ага. Маячинье...
   – А моя бабка говорила «блазнится», – усмехнулась Даша. – Ерунда, Федя. Попашешь с мое – после любого недосыпа не так задергаешься...
   Меры предосторожности, несмотря на четыре спокойных дня, соблюдались прежние – один из ребят поднялся с ней к ее двери, потом повыше, прислушался, мотнул головой:
   – Никого. Спокойной ночи, Дарья Андреевна.
   Она кивнула, чуть неуклюже возясь с новыми, незнакомыми замками. Внизу хлопнула дверь, зашумела отъезжающая машина.
   Даша толкнула дверь от себя.
   Отшатнулась – из-под ног рванулся поток густого, вонючего дыма, резанул горло, окутал. И начал быстро таять. Она застыла на пороге, не в силах ни выскочить, ни пройти дальше.
   Дым растаял совершенно. С дешевенькой люстры в коридоре свисал подвешенный за шею черный кот – неподвижный, здоровенный, желтые глаза вытаращены на нее, пасть оскалена, мех встопорщен. Это бы еще ничего, а вот дальше... Она же выключила свет, уходя утром!
   В самом конце ярко освещенной прихожей лежала отрубленная голова – в подсохшей уже луже крови. Вернее, не лежала, а стояла на очень аккуратно, должно быть, перерубленной шее. Женская голова, рыжеволосая, волосы растрепаны, глаза смотрят стеклянно, жутко, и в лице что-то очень знакомое, если собрать всю силу воли и присмотреться спокойно...
   И тут она поняла, что это ее собственная голова. Отрубленная. На полу. В луже крови.
   Кто-то гладил ее по спине под пуховиком, под свитером, под рубашкой – словно бы мохнатой, холоднющей лапкой. По телу прошла волна жара, показалось, волосы начинают шевелиться.
   Даша зажмурилась, крепко-крепко, ущипнула себя за левую ладонь, больнехонько, с вывертом. Открыла глаза.
   Все осталось по-прежнему: неподвижно висел на люстре черный кот, голова стояла на том же месте. Губы посиневшие, рот приоткрыт, из левого его уголка свисает что-то похожее на противного розового червячка, и это не язык...
   Даша так и стояла, едва пройдя за порог. Дверь оставалась распахнутой, на лестнице – тишина. Гробовая. Гробовая змея, шипя, между тем выползала... Страшно было шелохнуться, казалось: вот шевельнешься чуточку – и начнется... Она с отчаянной надеждой вслушивалась в окружающую тишину, густую, вязкую, рассчитывая, что зазвучат чьи-нибудь шаги, и видение от появления постороннего человека как-то само собой сгинет, рассосется, исчезнет...
   Никого не было. Время позднее. Даша понимала, что с ней происходит что-то нехорошее, болезненное, но никак не хотела верить, что сходит с ума. Но ведь была овчарка! А потом ее не стало...
   Еще одна попытка. Отступила на лестницу, заперла дверь на оба замка. Постояла, прислонившись спиной к стене рядом с дверью. В полдюжины затяжек прикончила «соверенину». Неумело перекрестилась, повернулась – и зазвенела ключами.
   Все осталось, как было. И кот, и голова. Нужно на что-то решаться, не торчать же здесь...
   Достала пистолет – уж с ним-то все было в порядке – вошла в прихожую. Медленно вытянула руку – отметив, что кот отбрасывает тень, и голова отбрасывает тень – коснулась черного меха. И почувствовала пальцами мех, а под ним – окоченелое тельце. Немного приободрившись, прошла к голове, присела на корточки. Потыкала стволом пистолета – плотное, чуть подается под нажимом. Примостившись так, чтобы не наступить на подсохшую кровь, протянула левую руку и коснулась пальцами век своего двойника. Пальцы ощутили нечто, крайне на ощупь напоминающее человеческую кожу – и щека словно бы казалась немножко теплой...
   И отдернула руку, вскочила, сообразив, что за это время ее могли пять раз огреть чем-нибудь тяжелым по голове, на цыпочках выйдя из любой комнаты. С пистолетом наизготовку зашла в отцовскую, протянула руку к выключателю. Показалось, будто что-то высокое, темное дернулось на фоне окна – шторы не задернуты, виднеется скупо освещенная стройка...
   Отчаянно, словно выдергивала чеку гранаты, нажала выключатель. Никого. Зажигая везде свет, обошла всю квартиру. Никого. Но поганенькое ощущение, словно кто-то невидимый ступает за спиной, шаг в шаг повторяя ее движения, никак не проходило.; Вышла из кухни, подняла телефонную трубку. Трубка молчала.
   – Ну конечно, в лучших традициях жанра, – произнесла она вслух, чтобы подбодрить себя. – Сейчас вампир появится...
   Не стоило так говорить. Вновь зашебуршили страхи. В комнате, из которой она только что вышла, чуялось злое. Кругом было зло. Да что же это такое, Господи?
   Но ведь не исчезли ни кот, ни голова! До них можно дотронуться, пощупать... Показалось, или мертвый глаз вдруг подмигнул? Да показалось, не может же он...
   Сердце колотилось, под горлом стоял комок. Стоило на миг отвести взгляд – и кот начинал чуточку раскачиваться, а голова, ее собственная голова – подмигивать и едва заметно шевелить губами. И в то же время она видела, что все остальное ничуть не изменилось, до всего можно дотронуться, вещи прежние, квартира прежняя... Шаги на лестнице? Показалось...
   Нет, ну что делать? Даша заметила, что все еще стискивает пистолет, положила его на кухонный стол, вышла в прихожую – и еще раз потрогала кота. Он был осязаем. Коснулась указательным пальцем синеватой щеки – осязаема...
   Решившись, спрятала пистолет в кобуру, выскочила на площадку, тщательно заперла дверь. В соседнем подъезде, в тридцать седьмой квартире, есть телефон...
   Телефон был. И, в отличие от ее собственного, работал. Даша дозвонилась до Житковца и попросила прислать наряд – ничего не объясняя, сказав лишь, что ей необходимы свидетели. Он ни о чем не спрашивал и пообещал отправить машину моментально, но голос был какой-то странный. Или показалось? Бредя в свой подъезд, она старалась не смотреть по сторонам – чтобы опять не помаячило. Ощущение чего-то неладного, происходившего с ней, крепло. Она чуяла в себе некую ненормальность, чуяла, как зверь...
   Они приехали минут через десять – незнакомый лейтенант и двое жизнерадостных сержантов, грохоча ботинками, взлетели к Дашиной двери. Один из сержантов держал автомат. Увидев Дашу, с маху затормозили:
   – Что здесь?
   – Вам сказали, кто я? – спросила Даша, стараясь говорить как можно более рассудительно. – Отлично... Задача простая, ребята, – я сейчас открою дверь, а вы посмотрите, что там... – увидела, как лейтенант трогает кобуру. – Нет, не надо...
   Повозившись с замками, распахнула дверь. В горле у нее что-то пискнуло. Ничего не было – ни кота, ни головы, ни малейших следов на полу, везде горит свет, как она и оставляла... Милиционеры, протиснувшись мимо нее в прихожую, встали, вертя головами.
   – А теперь что? – спросил лейтенант.
   – Ничего, – сказала Даша. – Извините, чертовщина какая-то. Когда я пришла, оно тут было, а теперь ничего...
   – Что?
   – Кот висел, – сказала она, уже не думая, что будет выглядеть в их глазах полной шизофреничкой. – Голова отрубленная лежала вот здесь...
   – Чья? – выпучив от любопытства глаза, спросил сержант с автоматом.
   – Моя, – убито сказала Даша. – И ничего теперь нет... Может, спрятали куда?
   Неизвестно, что им сказал Житковец, но они, не выказав нежелания, помогли ей бегло обыскать всю квартиру, заглянули в шкаф, под диван, хлопали на кухне дверями шкафчиков. В конце концов собрались в прихожей, все четверо. Лейтенант прятал глаза, зато те двое пялились на Дашу с любопытным ужасом – как здоровые люди смотрят на выкомаривающего нечто несуразное психа...
   – Извините, – сказала Даша. – Померещилось...
   – Да я понимаю, – сказал лейтенант, по-прежнему ухитряясь не встречаться с ней взглядом. – Дарья Андреевна, все про вас слышали. После таких переживаний... Может, врача вызвать?
   – Нет, ребята, спасибо, – она попыталась улыбнуться, однако выходило плохо. – Извините уж...
   – А то давайте в управление отвезем. В комнату отдыха. Переночуете...
   – Нет, спасибо, – повторила она. – Перетерплю...
   Лейтенант уходил последним, пару раз оглянулся на нее, явно хотел настоять, но не решился. Захлопнув за ними дверь, закрыв ее на все замки, наложив цепочку, Даша скинула пуховик и тупо рухнула в кресло в своей комнате. На душе, странно, царил уже покой – но глаза болели, ныл затылок.
   Она приняла ванну – лежала долго, часа полтора. В ванной с ней не произошло ничего необычайного. Отыскала-таки в столе у майора димедрол и, проглотив пару таблеток, завалилась в постель.
   Эта ночь выдалась еще более кошмарной. Димедрол все не действовал, она валялась в бессонном оцепенении, зажмуривала глаза до боли, считала овец – не помогало. Неуловимые запахи падали, гнили, разложения щекотали горло. Раз даже зажгла свет и обошла спальню, принюхиваясь, – нет, непонятно, откуда запах исходит, скорее всего, он маячит...
   Приняла еще таблетку. Погодя – четвертую. Потом испугалась, что в этом ни-сне-ни-яви проглотит все и отравится. Вышвырнула оставшиеся в мусорное ведро. И легла маяться дальше. Даше, если и засыпала ненадолго, потом казалось, что не спала ни минутки – а то и призраки лезли из-под дивана, проступали на фоне смутно видимой мебели зыбкими контурами. Она снова зажигала свет, курила.
 

* * *

 
   ...Когда она утром шла к «Москвичу», явственно пошатнулась. От доброго литра утреннего кофе поташнивало.
   – Там для вас ранехонько какое-то письмо принесли, – сказал Федя, глядя на нее определенно жалостливо. – Я с собой прихватил...

Глава тридцатая.
Танцы с эскулапами.

   У белой двери под номером «16» никто не ждал, все три стула были пустыми. Даша осторожненько приоткрыла дверь и заглянула. Женщина лет сорока с полноватым красивым лицом и толстой косой вокруг головы подняла голову от бумаг:
   – Простите?
   – Я – капитан Шевчук, – сказала Даша. – Сегодня утром от вас повестку принесли, прямо мне на работу.
   – Ах, Дарья Андреевна? – женщина одарила Дашу ласковой профессиональной улыбкой. – Ну конечно, заходите, пожалуйста. Это я вас и приглашала. Снимайте пальто, разговор будет долгий. Вы не особенно торопитесь?
   – Да нет, – сказала Даша с нарастающей тревогой. – Что с отцом?
   – Ничего. Все прекрасно. Идет самое интенсивное лечение, скоро дадим вам свидание, поговорите... Садитесь. Курите, если курите. Савич – это я и есть, Галина Семеновна Савич. Вы думали – мужчина? О вас, наверное, так же думают, когда увидят подпись «Шевчук»...
   – Бывает, – сказала Даша, усаживаясь и вытягивая из кармана сигареты. – Значит, вы не из-за отца...
   – Нет, ваше начальство просило с вами поговорить... Шевчук. У вас не украинские корни? Я сама – хохлушка из-под Харькова, дедушка приехал в Сибирь при Столыпине, тогда здесь давали землю...
   – Честно говоря, даже не знаю, – сказала Даша. – Вроде бы жил в незапамятные времена кто-то под Полтавой. Я не особенно интересовалась, времени нет на такие раскопки.
   – Я представляю, каково вам работается... Она доброжелательно взирала на Дашу, отложив авторучку и переплетя пальцы. Глаза были добрые-добрые – как в известном анекдоте. И в ровном, певучем голосе не звучало ни малейшей фальши. Вот только Даша, «ментовня позорная», по определению иных особо сердитых клиентов, прекрасно знала, что может таиться за ласковым голосом и мирной физиономией вежливого допросчика. И эти, здесь, понаторели в допросах не хуже сыскарей, если вдуматься, в работе много общего – нужно вытащить на свет божий потаенную истину, ломая сопротивление клиента... или пришить дело!
   – А кто просил вас со мной поговорить? – спросила Даша. – И о чем?
   – Вы знаете, ваше начальство немного беспокоится, – уклончиво ответила Савич, придвинула разграфленную карточку. – Вы за каких-то пару недель столько пережили... У вас, как мне рассказали, совсем недавно была стрессовая ситуация, пришлось кого-то арестовывать и для этого лезть к ним в пасть, притворяясь проституткой?
   – Ох, таких ситуаций у каждого опера бывает немерено...
   – Я понимаю, – кивнула докторша. – Изрядная нервотрепка, правда?
   – Да уж, – сказала Даша.
   – А потом, буквально через несколько дней, вам вновь пришлось участвовать в серьезной операции? Вас там разоблачили, хотели убить...
   – Ну, меня подстраховывали, – сказала Даша. – Это не так уж и опасно, если подумать.
   – Но на нервах отражается... – она сделала пару пометок на чистом листе бумаги и занялась карточкой. – Шевчук Дарья Андреевна... тридцать – это полных лет?
   – Да.
   – Не замужем? И никогда не были?
   – Не сложилось как-то. Могу вас заверить, у меня на этом фронте все нормально. Несколько дней назад подали заявление.
   – Вот как? Поздравляю, – сказала Савич совершенно искренне. – Дарья Андреевна, у вас когда-нибудь были серьезные травмы головы? В детстве? Или потом?
   – Не припомню.
   И посыпались мелкие, совершенно ненужные, по мнению Даши, вопросики. Сначала она не врубалась. Но понемногу стала присматриваться – потому что это и в самом деле больше всего походило на здешний допрос, – и разглядела кое-какие надписи на карточке, выполненные типографским шрифтом...
   – Подождите, – сказала она вместо ответа на очередной вопрос. – Вы это что же... историю болезни заполняете?
   – Ну что вы. Это всего-навсего учетная карточка. Такой у нас порядок...
   – Я не больная, – сказала Даша не без резкости.
   – Дарья Андреевна! – с ласковой укоризной провела Савич. – Ну конечно, никто и не утверждает, что вы больная... «Болезнь» – скажу вам по секрету, чересчур страшное слово.
   – Но вы же тут пишете...
   – Пишу, – сказала докторша, словно успокаивая ребенка. – Я же вам объясняю, таков порядок... Нашу беседу положено отразить в документе.
   – Вы же ставите меня на учет! Думаете, я не понимаю?
   – Дарья Андреевна, в этом еще нет ничего страшного. Главное, не волнуйтесь.
   – Я не волнуюсь. Просто не понимаю, какие у вас основания. У меня юридическое образование, не забывайте.
   – В таком случае вам должен быть известен Закон о психиатрической помощи...
   – В общих чертах, – чуть смущенно сказала Даша. – Не хватает времени следить...
   – Понимаю. Прекрасно понимаю, у нас та же история – некогда за рутиной даже полистать специальные журналы. Вы не поверите, прямо-таки анекдот, но недавно я от больного узнала, что в психиатрию официально введен так называемый «синдром Ротенберга-Альтова», «депрессия достижения». Оказалось, он прав, все так и обстоит, а я и не подозревала... Смешно?
   – Смешно, – сухо согласилась Даша.
   – Так вот, Закон о психиатрической помощи вам бы тоже следовало прочитать вдумчиво...
   – Я прекрасно помню, что помещение в психиатрическую клинику можно обжаловать у судьи...
   – Разумеется, – кивнула Савич. – И это строго соблюдается. Но, позвольте, при чем же тут вы? Вы же не больны. Какой здоровый человек будет бояться, что его вдруг поместят в клинику?
   «Опаньки, подловила, стерва, – подумала Даша. – Приемчики, в общем, те же, что и у нас, но нужно держать ухо востро...»
   – Вы что же, решили, что вас собираются положить в клинику?
   – Да нет, – сказала Даша. – Просто говорю, что я помню из этого закона.
   Докторша посмотрела на нее так, как сама Даша смотрела бы на допрашиваемого, вдруг подыскавшего убедительную, на его взгляд, отговорку. Взгляд этот означает: люди по обе стороны стола прекрасно понимают, что произошло, одна знает, что это не ответ, а отговорка, и знает, что другая поняла...
   – Вас никто и не собирается класть на лечение, – мягчайшим тоном обнадежила докторша. – Но мы просто обязаны вам немного помочь... Вы считаете, что не нуждаетесь в нашей помощи?
   – Простите, считаю, – сказала Даша, тщательнейшим образом подбирая слова. Невольно прислушалась: не слышны ли у двери тяжелые шаги санитаров.
   Савич перехватила ее взгляд и едва заметно улыбнулась:
   – Дарья Андреевна, все это выглядит совсем не так, как вы решили. Не врываются злые санитары...
   – Да я вовсе...
   – Ну, простите, мне показалось... – Докторша улыбнулась той же понимающей улыбкой, говорившей: «Милая, я же знаю, и ты знаешь, что я знаю...» – Так вот, никто вас не считает больным человеком, и никто соответственно не собирается применять к вам какие бы то ни было... как это у вас называется – меры пресечения? Просто ваши же собственные начальники немного встревожены вашим состоянием. Вот сейчас мы с вами и попробуем найти какой-то приемлемый для обеих выход. То, что вы не больны, еще не означает, что вы не нуждаетесь в медицинской помощи. Самой легкой, самой щадящей, ничуть не связанной со стационарным лечением... Я имею в виду таблеточки, пару уколов, будете приходить к нам, скажем, раз в неделю, и надолго это не затянется, все зависит только от вас. Лично я глубоко убеждена, что это – переутомление. Никакая не болезнь. Случается. И здесь нет ничего стыдного. Давайте откровенно? Вы же взрослый человек, умный, должны понимать, что здесь нет ваших врагов...
   Те же штампы, вновь констатировала Даша. «Кривой, мы ж тебе не враги, добра желаем, колись, дурашка, раньше сядешь – раньше выйдешь...» Раньше сядешь?
   – Но у меня все нормально... – сказала Даша.