Бушков Александр Александрович. Бешеная

   – Что замолчал?
   – Ну, можно было подняться в квартиру в масочке, шокером вырубить – и все равно ничего бы ты не доказала. А если бы даже все это к постороннему в руки попало – не так уж страшно, в итоге. Концов нет.
   – Это что, специально для меня где-то по передовой европейской технологии муляж делали?
   – Я же говорю – люди серьезные, денежные... Не надо бы тебе ерепениться, Даша.
   – Наркотиком по сигаретам ты мазнул?
   – Ага. По фильтрам. Там и нужно-то было – чуть-чуть... Хватит, а? Мне что-то уже надоело сидеть, как кавказскому пленнику...
   Даша еще колебалась с минуту, но видела, что партия проиграна. Единственный ее успех заключался в том, что она избавлялась от «крота».
   – В машине есть кто-нибудь? – спросила она.
   – Нет. Моя машина... вот уже три дня, как на меня переписали.
   – «Мерседес», поди?
   – Зачем? «Девяносто девятая».
   – Ценют, видать... – Она решительно встала, прошла в прихожую, оделась и натянула сапожки.
   – Ты куда?
   – Провожу тебя, золотце, – сказала Даша. – Согласно кавказскому гостеприимству, – нагнулась и отперла наручники. – Ну, а пластырь сам снимешь...
   – Что еще за провожанья?
   – Да все просто, – сказала Даша равнодушно. – Вдруг и удастся подстрелить того, кто тебя будет мочить. Он меня интересует гораздо больше, чем ты – его-то будет на чем колоть...
   – Да брось ты. Кто это меня мочить будет?
   – Пошел вон, – сказала Даша, держа руку с пистолетом в кармане пуховика. – Куда? Корочки и пистолет у меня остаются, тебе все равно ни к чему... Ты ж заявление подаешь.
   – Слушай...
   – Пошел вон, козел!
   Она пропустила его на лестницу, захлопнула дверь – защелкнув ее на один замок из двух, – и спустилась следом, держась шагах в трех позади.
   – Топай, – распорядилась она. – Топай к своей машине ровным шагом и не спеша...
   Задувал противный ветерок, но на лавочке у соседнего подъезда кто-то сидел, чуть сгорбившись, не глядя вроде бы в их сторону... Этот? У подъезда стоят четыре разнокалиберных машины – светлая иномарка, «жигуль», «Волга», еще иномарка, темного цвета. Все машины кажутся стылыми кусками железа, не видно, чтобы внутри кто-то сидел... Колюче светил фонарь на подъемном кране, недостроенный дом казался жертвой бомбежки.
   Толик шутовски раскланялся с Дашей, поднял воротник куртки, сунул руки в карманы, шагнул направо... Слева, от лавочки, хлестнул резкий выстрел.
   Даша мгновенно пригнулась, отскочила к стене – второй выстрел, третий! – прицелилась туда, видя краем глаза, что Толик подламывается в коленках, опускается на асфальт...
   Она еще стояла, нащупав стволом пистолета высокую фигуру – отчего-то продолжавшую сидеть как ни в чем не бывало, – когда вспыхнули фары светлой иномарки, поймали сидящего в яркий луч дальнего света. И еще один сильный луч ударил от подъезда слева, кто-то бежал к скамейке, хлопнула дверца светлой машины, и крайне знакомый голос окликнул:
   – Даша, это я, не стреляй!
   Двое сдернули сидевшего со скамейки, заламывая руки. Он дергался, что-то протестующе вопил.
   – Кто? – окликнула Даша, держа под прицелом приближавшегося от машины человека.
   – Я, Ремезов.
   Даша опустила пистолет. Косильщик нагнулся над лежащим, посветил фонариком, выпрямился и зло протянул:
   – Тю-тю...
   Даша всмотрелась. Посередине лба чернело аккуратное, небольшое отверстие, а глаза были открыты, и лицо совершенно спокойное...
   – Сергей! – окликнули от скамейки. Косильщик побежал туда, и Даша кинулась следом. Ослепленный светом фонаря, который держали у самого его лица, кругломордый парень, на километр вонявший водкой, отчаянно моргал и орал:
   – Ну чо такое, чо такое? В чем проблема, мужики? Салют хотел устроить, не выходит, стерва...
   Третий, стоявший рядом, подсунул под луч фонаря черный пистолет и вынутую из него обойму. Даша поначалу приняла ствол за «Марголин» или «Дрель», но тут же разглядела, что обойма набита желтыми газовыми патрончиками с зеленоватыми заглушками. Газовик на базе «Марголина».
   – Вон они, три гильзы, – сказал державший пистолет. – Шумовыми лупил.
   – А я чо говорю? – навязчиво бубнил пьяный. – Чо в натуре, мужики? Ну холостые, Нинка, стерва, не выходит, а я, может, на серьезную влюблен...
   Косильщик яростно, замысловато выругался. Даша перехватила его взгляд и уставилась в ту же сторону – на недостроенный дом, ярко освещенный холодным, колючим светом. Где-то далеко за стройкой слышался удалявшийся шум мотора.
   – Поздно, – сказала Даша, когда Косильщик повернулся к своим ребятам. – Времени хватило, нет там уже никого... Говорила, я идиоту... Даже если бросил ствол на стройке, смысла нет спешить, валяется себе...
   – Паспорт при нем, – сказал один из державших пьяного стрелка, левой рукой попутно обшаривавший его карманы.
   – Да все при мне, и паспорт, и прописка... – бухтел тот, уже не вырываясь. – Вы чо, менты? Руки ломаете... Нинка не выходит, а мне тут мерзнуть надоело...
   И Даша уже обостренным чутьем, вспышкой сыскарского озарения понимала: конечно же, этот нестерпимо пахнущий водкой, но по виду не особенно и пьяный тип попросту отвлек безобидной пальбой внимание от стройки, откуда выстрелил настоящий киллер – однако доказать это невозможно. Можно прозакладывать голову, выбран совершенно «чистый» статист, самое большее, что ему можно пришить – мелкое хулиганство и незарегистрированный газовик, наш замотанный суд отмерит ниже низкого...
   И по лицу Косилыцика, отрешенно-поскучневшему, Поняла: он мгновенно прокачал ситуацию и пришел к тем же выводам. Как нельзя кстати он тут оказался, значит, Воловиков не такой уж скупец, как представлялся... Воловиков?!
   Она узнала одного из державших «пьянчужку» – капитан Даев, из людей Бортко. И мгновенно сопоставила только что случившееся, эту машину и этих ребят, с кое-какими догадками и размышлениями последних дней. Два плюс два давало четыре... Присмиревшего стрелка потащили в машину.
   – Сейчас свяжутся, приедет группа... – сказал Косильщик. – Вот видишь, я как чуял, уговорил ребят подмигнуть по старой памяти...
   – Я что, дура? – сказала Даша.
   – Слушай...
   – Я к тебе, Сереженька, за это время немного пригляделась. И как-то незаметно, сам собой всплыл вопрос: почему это неглупый хваткий парень, хороший опер, как выяснилось, влип в глупейшую историю со скошенным безобидным маком? Такой, каким я тебя знаю, ты подобного идиотства никак не мог утворить...
   – Бывает, даже на самых лучших оперов этакое затмение находит. Вот и откалываешь глупости...
   – Сказала же, не держи меня за дуру, – отмахнулась Даша. – Ваш Ведмедь что, впервые такие штучки откалывает? Только не думала, что и мой черед настанет, а я ушами прохлопаю... Что вам известно? Что в РУОП знают такого, чего я не знаю?
   – Даша, я тебя решительно не понимаю, – сказал он спокойно, без улыбки.
   – Ну, ситуация, – покрутила она головой. – В один вечер обнаружила у себя в группе две внедренки, хоть и разного плана... Старею, что ли, на пенсию пора? Вот что, казачок засланный, – не знаю, как ты это устроишь, но чтобы завтра тебя и близко не было. Не нужны мне такие казачки, пусть из братских отделов.
   – Что, никак не договоримся? – спросил он совершенно другим тоном. – Даже для пользы дела?
   – Для пользы дела, конечно, можно, – сказала Даша. – Если ты мне откровенно расскажешь, что у вас об этом деле знают, мне неизвестное. Тебя, конечно, запихнули ко мне с расчетом на длительное оседание, никто ведь не мог протелепатировать того, что начнется, – но это-то как раз и доказывает, что особа ты приближенная и доверенная.
   – Не могу я сам решать. Нужно посоветоваться с хозяином.
   – Вот и советуйся, – сказала она. – И если он решит со мной не откровенничать, можешь не появляться. Все. Подъедет группа – ты знаешь, где я живу.
   Повернулась и пошла к своему подъезду, даже не взглянув на неподвижное тело.
   Дверь в квартиру оказалась полуоткрыта. Даша ничуть не встрепенулась, с каким-то тупым равнодушием прошла в свою комнату и убедилась, что ленты с неизвестной отравой исчезли – и старые, отработавшие, и новые, вместе с сумкой Толика. Особенно ломать голову не было нужды, все ясно из рассказа Толика – когда она вышла, кто-то, с такой же точно отмычкой, прятавшийся на верхней площадке, спустился в квартиру и вынес улики проторенной дорожкой через чердак. И ничем уже не докажешь, что они были. Если незваный гость знал, что должно произойти на улице, мог действовать без малейшей спешки, у него было минут десять.
   На минутку ей стало страшно. На минутку готова была допустить самое жуткое: что против нее работает то самое существо, которое, по слухам и легендам, никогда не делает ошибок.
   Вздор. Хотя бы потому, что это существо могло бы ее, девку неверующую и в церковь заглядывавшую пару раз в жизни из чистого любопытства (да и некрещеную к тому же, лишенную определенной защиты) скрутить в бараний рог и погубить в три минуты. Значит, это человек. И его можно переиграть... если только придумать, как.
   Она сидела и дымила, как паровоз. Сигареты были куплены уже после приступа в случайном киоске, и опасаться их не следовало. Мозг работал на пределе, подстегнутый нешуточным унижением и поганым чувством бессилия.
   Еще до того, как опергруппа приехала, чтобы выполнить все необходимые формальности над холодеющим телом бывшего брата по оружию, Даша нашла неожиданный вариант. Размышляя с позиции какого-нибудь записного чистюли, это была чистейшей воды провокация. Вполне возможно. Но у провокации в то же время было одно неоспоримое достоинство: задуманный удар ни в малейшей степени не противоречил Уголовному кодексу и не нарушал ни одной из его статей. Она просто-напросто отыскала лазейку. С человеком здоровым это могло и не пройти, а вот с больным...

Глава тридцать третья.
Наше маленькое Бородино.

   Даша заперла дверь, спустилась этажом ниже – и увидела человека лет сорока, в милицейской форме с капитанскими погонами. Он привалился к стене в такой позе, словно ждал здесь долго и терпеливо, как давно привыкший к такому занятию профессионал. Увидев ее, не шевельнулся, но смотрел так, что ясно было: ждет именно ее.
   – Да? – резко спросила Даша, держа руку под расстегнутым пуховиком, на кобуре.
   Он показал ей два пальца, медленно-медленно опустил руку к карману и этими двумя пальцами, как пинцетом, выудил красное удостоверение, ловко раскрыл:
   – Капитан Ерохимов, ваш участковый.
   – А где Галайда? – спросила Даша, глянув в удостоверение, но не расслабляясь.
   – Сестру хоронит в Канске. Дарья Андреевна, тут такое дело... Райотдел получил с Черского предписание обеспечить вашу явку на медкомиссию, на Королева. Оказать всяческое содействие некоему заведующему отделением гражданину Хотулеву.
   – Ну и? – еще более резко спросила Даша, стоя в прежней позе.
   – Что тут «ну»? Вы регламенты на этот счет знаете? Никто в райотделе не обязан устанавливать ваше подлинное, – он особо подчеркнул это слово – местопребывание. – Моя задача, как участкового – навестить вас по месту прописки, сопровождая медработников, а далее оказать помощь в препровождении, – он глянул на часы. – До начала рабочего дня еще двадцать три минуты, и я как раз следую к месту службы, то есть в РОВД. Когда начнется рабочий день, и с нами созвонятся медики, я понятно, буду их сопровождать... И откровенно ухмыльнулся.
   – Спасибо, – сказала Даша.
   – Не за что, – пожал он плечами. – Я, Дарья Андреевна, Вите Воловикову верю больше, чем посторонним медикам... Но вот предписание мы получили. Кстати, нам врачи еще и адрес вашего друга дали, предусмотрительный народ... Честь имею.
   Он козырнул и стал быстро спускаться по лестнице. Когда Даша вышла на улицу, капитан уже шагал метрах в сорока – прямой, как палка, подтянутый. Свой. Правильный мент. Рассеянно улыбнувшись вслед, Даша пошла к гаражу. Итак, Хотулев, а точнее, Агеев с тупым упрямством отрабатывали все тот же вариант – психиатры хреновы...
   Движение на улицах уже пошло утреннее, густое. Даша, перекатывая в губах первую утреннюю сигарету, насвистывала какую-то бессмыслицу. Азарт щекотал кончики пальцев.
   Минут через пятнадцать она остановила машину возле серой стандартной «хрущевки». Выйдя, глянула вверх – окно на втором этаже светилось. Пробудился Агеев. Что ж, кто рано встает, тому бог подает...
   Направилась к подъезду, бережно держа двумя пальцами большой конверт из желтоватой бумаги, в какую заворачивают посылки, – без всяких надписей. Тихо ступая, поднялась по двум лестничным маршам – к площадке, где висели почтовые ящики. Ага, из тех, что устроены на совесть, все заперты аккуратно, и агеевский тоже. Она бросила конверт в щель, потрогала дверцу и, посвистывая, вышла на улицу. Села в машину, проехала два квартала – к облюбованному автомату. Со вчерашнего дня его не успели раскурочить.
   – Слушаю, – послышался вскоре ровный голос. Мастер? Или нет? Не определить по одному-единственному слову... Девчачьим голосом Даша пропищала:
   – Виталик, письмецо возьми в ящике... Интересное.
   Бросила трубку, прыгнула в машину и вдарила по газам. В агеевском дворе загнала «Ниву» на опять-таки вчера присмотренное местечко, выключила мотор, все огни. Посмотрела назад.
   Прошло четыре минуты, и в окошках ярко освещенного подъезда показалась спускавшаяся к почтовым ящикам фигура. Он самый. Пошел назад в квартиру, там тщательно осмотрит, вскроет со всеми предосторожностями...
   В конверте лежал сделанный беднягой Веласкесом Рисунок – тот, где неизвестный стоит в обнимку с Ритой Шохиной. Риту можно узнать мгновенно, с ее кавалером гораздо хуже – то ли Агеев, то ли нет. Но если это все же он, себя просто обязан узнать, точнее, догадаться... На рисунке вопреки творческому замыслу мастера, ведать не ведавшего, что над его рукомеслом будут издеваться дилетанты, Даша, как умела, нарисовала черной пастой задорного петушка. А чтобы не оставалось недомолвок, вместо хвоста у петушка изобразила цветными фломастерами французский флаг. И рядом корявыми печатными буквами вывела: «ПОГОВОРИМ?»
   Чистейшей воды провокация, конечно. Но не нарушает ни единой статьи уголовною кодекса, даже административной ответственности не влечет. Где написано, что один честный гражданин не имеет права бросить в почтовый ящик другому не менее честному гражданину конверт с рисунком и совершенно пристойной надписью-вопросом?
   Она терпеливо ждала, съехав на переднем сиденье так низко, чтобы голова не высовывалась над спинкой, глядя в зеркальце заднего вида, тщательно подогнанное так, чтобы видеть агеевский подъезд.
   Через восемнадцать минут терпение было вознаграждено – из подъезда показался Агеев, прошел к гаражам, недолго возился с замками. Выехал на темно-красной «Мазде» с левым рулем.
   Даша и не подумала пускаться в погоню – он мог знать номер майоровой машины. К тому же свернул он на Гоголя, а значит, в центр заведомо не направлялся. Конечно, не стоило и думать, что Агеев, как пацан, кинется прямиком к гостинице – если это он стоит за всем, вряд ли способен на такие глупости...
   Она поехала к гостинице «Шантарск», серой громаде, с недавних пор украшенной по торцам шикарной светящейся рекламой парочки банков. Едва распахнула дверцу и вышла, подбежал Слава:
   – Лягушатник еще дрыхнет. Ребята на позиции.
   – Блестяще, – сказала Даша, неприкрыто зевнув. – Пошли?
   – Мне-то ты, надеюсь, веришь?
   – Тебе-то я верю, – сказала она рассеянно. – Но если и ты в одночасье окажешься полковником ФСБ, не знаю, что с тобой сделаю... Не сверкай на меня столь трагическим взглядом, ладно? Ты на моем месте точно так действовал бы...
   – Пожалуй... – сказал он, не глядя на Дашу.
   – Сколько дал шеф?
   – Двоих. Стыврина с Альбертом. Ну, это еще хорошо...
   Оба воловиковских кадра ждали на отличной наблюдательной позиции – за огромным папоротником (или как там его) в квадратной деревянной кадке. Неизвестно, с каких дрожжей так разнесло ярко-зеленое растение, но укрытие получилось просто отличное, что твои джунгли. Уместились все четверо.
   Ждали долго, то и дело бдительно делая стойку на всех, кто появлялся в коридоре – без различия возраста и пола. На курок может нажать и пацан, до этой светлой рационализаторской идеи додумались не одни лишь сицилийские мафиози...
   Наконец минут через тридцать пять вышедший из лифта парень, здоровый, как лось, в кожанке с вязаными вставками на рукавах и нахлобученной на глаза норковой шапке, уверенно направился прямо к номеру Флиссака. Зыркнув по сторонам, деликатненько постучал. Был большой соблазн подождать еще и посмотреть, о чем они станут договариваться, но чутье подсказывало Даше: не будет разговора, Икс всем переговорам определенно предпочитает летальные исходы...
   – Вперед! – сказала Даша.
   Молниеносный бросок по коридору... В ухо «лосю» уткнулся ствол пистолета:
   – Стоять! Уголовный розыск!
   Он рванулся столь резко и мгновенно, что не осталось никаких неясностей. Но его уже припечатали к стене и тщательно обыскали. Как только он понял, что влип надежно, дергаться перестал.
   – Ага, – сказал Славка, демонстрируя «Макаров». – За поясом был, спереди...
   «Вряд ли он собирался пользоваться пистолетом без глушака, – подумала Даша, энергичным жестом руки отгоняя остановившихся поглазеть парней, вышедших из номера в конце коридора. – Такой битюг может и голыми руками придавить в два счета...»
   – Паспорт, – сказал Слава. – Предусмотрительно. А то в облаву еще попадешь без документов, задержат до выяснения личности... Паспорт твой?
   – А то, – хрипло отозвался «лось». – Мужики, какие проблемы? Я к Леночке...
   – К какой?
   – Тут живет. В пятьсот шестом. Вчера в «Шантаре-матушке» познакомились, дала этот адресок и звала в гости...
   – А где цветы с шампанским? – хмыкнула Даша.
   – Потом хотел в буфет сходить...
   – А пушка откуда?
   – Нашел. У перехода. Хотел к вам отнести, у меня уже бумага написана, там, в паспорте... Да решил, сначала навещу Лену... За обложкой, на последней странице...
   Славка вытащил сложенную вчетверо бумажку, подал Даше. Она бегло просмотрела. Скороходов Евгений Федорович, сиречь Лось, с грамматическими ошибками сообщал начальнику Шантарского ГУВД, что нашел у пешеходного перехода близ отеля «Шантара» пистолет системы Макарова, каковой и несет сдавать соответствующим органам, блюдя свой гражданский и моральный долг. Датировано сегодняшним числом.
   Фокус был старый, но, что греха таить, безотказный, Если за гражданином Скороходовым не числится уголовно наказуемых художеств и он не проходит по розыску, придется отпустить, хотя все всс понимают... А доказать, что он шел к Флиссаку, тем более невозможно. Ветреная девочка обманула доверчивого парня, подсунула фальшивый адрес, и поди докажи, что нет в миллионном Шантарске такой Леночки...
   Впрочем, Даша и не ждала от пленного каких-то сенсаций. Главное, появились основания уже крепко подозревать, что Агеев участвует в игре. А остальное приложится...
   – Ладно, – сказала Даша. – Везите его, куда следует. Постучала в дверь француза, далеко не столь деликатно, как это только что делал Лось. Вскоре изнутри заспанным голосом спросили:
   – Кто-у там есть?
   – Там есть капитан Шевчук, – сказала Даша. – Откройте, пожалуйста.
   – О, момент, я не есть вполне совсем одет... Даша оглянулась – Славка не спустился следом за Лосем и его сопровождающими, стоял у лифта. Самому ему любопытно глянуть на двурушника-француза, или получил от шефа четкие инструкции? Воловиков давно ее знает, мог и кое-что угадать... Щелкнул замок. Флиссак широко распахнул дверь:
   – О, мадемуазель Дария! Я есть не доверять столь гран счастье... Прошу вам!
   – На вам муха сидит, – сказала Даша. – Не на вам, а на вас. На мну?
   Вот тут он глянул по-настоящему недоумевающе.
   – Анекдот, – сказала Даша. – О тех, кто скверно знает русский язык... Войти можно?
   – О, естественно...
   Даша вошла, прикрыла за собой дверь и протянула ему заранее заготовленный листок из блокнота, где было четко, разборчиво выведено: «Немец и его друг уже знают, кто вы. Возможно, в номере вас слушают. Возьмите документы, деньги, все необходимые вещи и уходите со мной. Это крайне серьезно».
   Француз прочитал это и на миг стал другим человеком – откуда-то из неведомых глубин выглянул второй, настоящий, жесткий и собранный. И тут же исчез:
   – Мадемуазель Дария, это есть милый шутик?
   – Это суровая реальность – сказала Даша. – Слышали шум?
   – Я так крепко спать...
   – Это приходил... – она припомнила, как по-французски. – Ассасин^[4]. За вами. Я не шучу. Давайте... В темпе.
   Они какое-то время смотрели друг другу в глаза, потом француз, так и не изменив маске, воскликнул:
   – Тут какой-то недоразумений, но француз всегда вообще выполнять желание дамы...
   Он огляделся, поднял за ремешок небольшую сумку, повесил на плечо, похлопал себя по карманам. В номере еще оставалась куча всяких мелочей, а из распахнутого шкафа выглядывали попугайские одежки, в которых мнимый писатель появился в Шантарске, – но француз, не обращая ни на что внимания, резво направился к выходу.
   – Ничего не забыли? – спросила Даша.
   – О нет, все, что оставить – пустяк... Вполне возможно, в какой-то из десятка машин, выстроившихся перед гостиницей, сидел сейчас напарник Лося, но вычислить его с ходу не удалось бы. Даша держала руку на пистолете, ожидая поганого сюрприза. Обошлось.
   Распахнула правую дверцу «Нивы»:
   – Прошу, мсье... Он живо залез. Славка растерянно переступил с ноги на ногу:
   – Я что, с ребятами?
   – Ага, – сказала Даша. – И не забудь, что ты не видел, как я с французом отъехала и куда направилась... Усек?
   – Ты что? Мы ж должны были его к шефу...
   – А что ему делать у шефа? – тихо спросила Даша. – И какая от того будет выгода? Любой на его месте будет хохотать в лицо.
   – А микрофон?
   – А ты сможешь доказать, что это он подсунул? Нет уж. Я с этой провокацией добилась, чего хотела, а теперь попробую продвинуться дальше, – она печально усмехнулась. – Частным порядком.
   – Даша...
   – Попробуешь меня остановить? – непринужденно спросила Даша, глядя ему в глаза. – Отойди, некогда... Они недолго мерились взглядами. Славка отступил, бормоча:
   – Сдурела...
   Даша медленно обогнула гостиницу, прибавила газу и поехала на мост. Она считала, что поступает единственно правильным образом. Если француз не захочет в официальные свидетели (а самому ему предъявить без улик нечего) – будет молчать и требовать консула. В чем окажется совершенно прав. Ближайший французский консул – в Новосибирске, Флиссак выиграет время. Другое дело, что его вполне могут ухлопать, пока консул сюда доберется...
   – Это, надеюсь, не есть арест? – спросил француз.
   – А если предположить? – спросила Даша.
   – Мой – иностранный подданный, имею все права требовать консул ля Франс. И кроме кстати того, положено предъявлять обвинений или ордер, у вас нынче не есть сталинизм...
   – Ох, при Сталине я бы с вами, мон ами, поговорила... – мечтательно сказала Даша. – Хотя при Сталине вас бы сюда и не пустили, да и при Брежневе тоже. И история вроде нашей была бы невозможной...
   – Мадемуазель Дария, неужели вы есть быть сталинистка?
   – А неужели вы есть быть писатель? – усмехнулась Даша. – Не валяйте дурака, надоело. По-русски вы не хуже меня говорите, сама слышала, так что не будем придуриваться. Времени нет. Я не думаю, что этот доморощенный апач шел приглашать вас на переговоры. Агеев предпочитает более рационалистические методы. Вас пример Зыбина не убеждает?
   – Кто это есть?
   – Хватит, а? – сказала Даша. – Если вас непременно нужно припирать к стенке, поедемте ко мне и послушаем запись. Ту, где вы на чистейшем русском воркуете с Зыбиным...
   – Вы его арестовали? – спросил вдруг Флиссак.
   – А вы что, не знаете? – Даша удивленно покосилась на него. – Похоже, и в самом деле не знаете... Вашего Зыбина убили аж четыре дня назад. Верю, что для вас это полная неожиданность. Должно быть, он сам должен был вам звонить ради пущей конспирации, вот вы и не беспокоились... а? Ну, говорите, мой парижский друг. Иначе и в самом деле придется отвезти к нам в контору. Но вам это совершенно ни к чему. Конечно, против вас ничего нет, но ведь засветитесь. И потом, Агеев отчего-то решил, что вы сели ему на хвост, недвусмысленно бросили вызов, оттого и послал киллера...
   – Но почему он так решил?
   – Каюсь, – сказала Даша чуточку пристыженно. – Я сегодня, не далее как час назад кинула ему в ящик письмишко, которое он принял за ваш картель^[5]... Не было у него другого объяснения.
   – Мадемуазель Дария, это...
   – Грязная игра, – кивнула Даша. – А крутить в моем городе непонятные интриги – это честная игра? Прикидываться писателем и подсовывать чужие романы – честная игра? Притворяться другом Дюруа, о котором у меня самые лучшие воспоминания... Наконец, микрофончик мне подсовывать? Кстати, вы мне должны энную сумму за шапку, которую пришлось распотрошить на кусочки, чтобы извлечь вашего «клопика». Я серьезно. Лезьте в карман, метр, и выкладывайте четыреста штук, я женщина небогатая, зарплату и так задерживают. Интересно, что бы у вас в Париже сделали с нашим частным сыскарем, подсунь он Дюруа «клопа» в шапку?