Цацулин Иван К.. Атомная крепость (Книга 2)

   - Понятно. - Можайцев бросил на немца насмешливый взгляд. - Но вы не все предусмотрели, Бодо Крюгер, и сами попали в капкан. - Он немного подумал, сказал озабоченно: - Впрочем, я вовсе не заинтересован в том, чтоб Харвуд захватил вас здесь. Можете убираться отсюда вслед за мной.
   Вместе с Леграном и молодым Андерсеном Можайцев покинул жилище "бедняги Жака". Шли молча, спешили. Тропинка вилась среди невысоких, поросших вереском холмов возле самого берега Бискайского залива. В предрассветных сумерках свинцово-серые волны с шумом лизали песчаные дюны. Где-то там, в этих свинцовых водах, шла сюда подводная лодка, посланная Алленом Харвудом. Через несколько секунд машина мчала их по направлению к Морсенсу.
   Можайцев не сомневался: Крюгер не станет ждать появления американцев, сумеет ускользнуть от них. Сегодня этому мерзавцу все-таки повезло: в интересах дела Можайцев отказался от мысли пристрелить его; по тем же и даже более важным соображениям, Можайцев не мог и предать его в руки Аллена Харвуда.
   Уже рассвело, когда впереди показались домики Морсенса.
   - Мы как раз успели к поезду, - сказал Легран. - Ты поедешь ко мне, а там решим, что будем делать дальше.
   Можайцев с благодарностью пожал другу руку.
   Проклятые Горы, горный массив Маладетта, - Можайцеву раньше не приходилось даже слышать о них. Однако судьба бывает с причудами, и совершенно неожиданно Можайцеву пришлось очутиться в самом центре Проклятых Гор. Вот уже несколько дней он имел возможность любоваться дикими и неприветливыми хребтами, покрытыми вечными снегами. Под лучами солнца снежные поля сверкали миллиардами искр, ослепительно ярких, зеленых, фиолетовых. В предвечерние часы, когда дневное светило скрывалось за вершинами Пиренеев, там, в Испании, снежное покрывало становилось синим. Лишь с самых высоких пиков еще долго во все стороны било пламя уходящего на запад солнца и будто плавило тяжелый снежный покров гор.
   Обсерватория профессора Леграна приютилась на склоне Проклятых Гор, и с нее можно было не только успешно наблюдать за далекими звездными мирами, но и за значительным участком бассейна реки Гаронны, протекающей по юго-западу Франции.
   Итак, одна задача, которая до сих пор представлялась не только важнейшей, но и чуть ли не единственной - выяснить точное местонахождение Шольца с установками "М-1" - была решена, но оказалось, что главные заботы и трудности еще впереди. Теперь на первый план встала новая проблема: как лучше всего к нему можно подобраться, с какой стороны, каким путем? Ничего внятного не смог сказать об этом и Бодо Крюгер, следовательно, приходилось додумываться самим. Было известно, что предстоит преодолеть бдительность охраны, - а ее там несколько рот боевого состава. Местность горная, труднопроходимая, незнакомая и к тому же объявленная запретной зоной. В этих условиях вряд ли возможно незаметно подобраться к району стартовых площадок, к заводам, производящим химическое топливо для двигателей, к мастерским, в которых собираются установки "М-1". Проникнуть в вольфшанце почти невозможно. Шервуд выдвигал вариант воздушной операции, однако, судя по изъятым у него документам, и он таил в себе такого рода препятствия, преодолеть которые Можайцеву и его друзьям во всяком случае было не по плечу: вся зона прикрывалась сетью радаров и батарей противовоздушной обороны; зенитные пушки, пулеметы, ракеты установлены чуть ли не на каждой скале, у каждого горного прохода. По-видимому, Карл Функ отлично понимал, что ему следует опасаться нападения только с воздуха, и, соответственно, принял надлежащие меры предосторожности. В течение нескольких дней Можайцев, Франсуа Легран и их юный товарищ - Рангвальд Андерсен, так кстати оказавшийся во Франции, изучали материалы, доставшиеся им в наследство от Шервуда, и с каждым днем приходили ко все более безотрадным выводам.
   - Я не знаю, как мы можем проникнуть туда и уничтожить это "логово", первым высказал свои опасения Рангвальд.
   Легран молчал. Ему тоже эта задача представлялась почти невыполнимой, но он не спешил с окончательным решением, тем более что отлично знал: Можайцев не отступит.
   Рангвальд продолжал мечтательно:
   - "Волчье логово" Карла Функа - в центре гор... Вот если бы оно находилось где-нибудь поблизости от моря, другое дело. - Он, должно быть, вспоминал при этом родные норвежские фиорды и затаенно улыбался. - Мы подошли бы с моря... - Рангвальд говорил что-то еще, но Франсуа Легран уже не слушал его - у него появилась идея, над которой следовало основательно подумать. Черт возьми, как это не пришло ему в голову сразу: если нет подступов по морю и трудны подходы по суше и с воздуха, то по крайней мере теоретически остается еще одна возможность - пробраться к Шольцу под землей. После обстоятельного обсуждения именно этот вариант был признан наиболее перспективным. Отсюда, от обсерватории, во главе которой уже много лет стоял профессор-астроном Легран, отец инженера Франсуа Леграна, и следовало начать поиски путей-дорог, ведущих к запретной зоне на той стороне границы, к району стартовых площадок с установками "М-1". В варианте, который предложил Франсуа, не было ничего нереального, фантастического. Каждому геологу хорошо известно, что предгорье по обеим сторонам Пиренейского хребта изобилует провалами в земной коре, пещерами и пропастями, многие из которых приобрели большую славу - в одних открыты настенные рисунки, сделанные рукой древнейшего человека, в других обнаружены подземные сады сталактитов и сталагмитов, свисающих с потолка или высоко поднимающихся с неровного пола. В местности от Средиземного моря на юге до Бискайского залива на севере открыто великое множество глубочайших пропастей, таких как Пьерр-Сон-Мартен, Хен-Морт, Гуфр-Мартель, обширных пещер: Гаргас, Лябастид, Кажир, Сигалер, Эспаррос... Но еще большее количество их, наверное, пока что никому не ведомо. Детство Франсуа Леграна прошло в этих краях, много дней и ночей провел он под землей, удивляясь, восхищаясь, мужая в опасностях. Вот почему мысль о "подземном варианте" показалась ему ценной.
   Глава двенадцатая
   В доме Марины Нарежной Тимура Рахитова встречали неплохо. Дед Марины, Ефим Саулыч, увидев Тимура еще издали, кричал сильным басом:
   - Эмилия! Готовься, молодой человек идет.
   Ефим Саулыч начинал выводить рулады из какой-нибудь оперы, у него поднималось настроение: намечалась компания, хоть и не ахти какая, но все же, - долгую жизнь он провел на сцене, выступая в ряде театров, и к людям привык, и к шуму привык, и когда пришлось уйти на покой, ему иногда бывало не по себе от вынужденного одиночества. Многие прежние дружки забыли к нему пути-дорожки. Но была и другая причина одиночества: сын бывшего оперного артиста, инженер Нарежный Семен оказался подлинным виртуозом в математике и инженером в искусстве высокого класса. Он что-то такое не то конструировал, не то строил - Ефим Саулыч определенно не знал и точной информации от сына не добивался; если уж работа у него секретная, то и незачем о ней выспрашивать. Ефим Саулыч вынужден был примириться и с желанием сына ограничить визиты в их дом людей посторонних, он понимал, что так надо и тут уж ничего не поделаешь: особый характер работы инженера Нарежного неизбежно был связан с некоторыми вполне объяснимыми неудобствами. Но от сознания необходимости вести замкнутый образ жизни старому артисту легче не было. Вот почему он всегда оживлялся при виде Тимура Рахитова: "Эмилия, готовься, молодой человек идет!" Это была команда жене-старушке накрывать на стол.
   Несмотря на радушие хлебосольного старика, Тимур чувствовал, что в этом доме, в этой семье ему как-то не по себе. Сначала его приводили в недоумение никому, на его взгляд, не нужные, витиевато выполненные на бронзовой пластинке фамилия, имя и отчество старика: Пищик-Нарежный Е. С. Эта начищенная до блеска визитная карточка неизвестно зачем красовалась не только на входной двери городской квартиры Нарежных, но и на столбике в глубине двора на подмосковной даче. Тимуру это проявление старческого тщеславия было непонятно, ведь он отлично знал - и там и там подлинным хозяином был Семен Нарежный - таинственная личность, отец Марины, о котором она почему-то не любила говорить. И гости - и в квартире и на даче - бывали под стать хозяину, личности знаменитые и таинственные - непосредственный руководитель Семена Нарежного инженер Ландышев, профессор Ясный, физик-атомник и некоторые другие люди. Если не считать злосчастной бронзовой пластинки, то на первых порах Тимура ничего не смущало, у Нарежных он был своим человеком как друг Марины. Он хорошо видел, что в доме Нарежных к нему относятся с открытой душой. Однако с некоторого времени он чувствовал себя неважно всякий раз, как только приходил к Нарежным: ему казалось - и с каждым днем все сильнее - что их доверия он не заслуживает, что если быть до конца честным, - то следует признаться: он обманывает их для того, чтобы они не закрыли перед ним дверь и, самое главное, - чтобы не потерять Марину. Он искренне и давно любил эту девушку. Между ними все было договорено: через год, как только она окончит университет, они поженятся. Тимур пытался ускорить события, но Марина умела быть твердой. Он мог сколько угодно ругать себя за то, что слабовольно согласился на отсрочку женитьбы на Марине, - сейчас это нисколько не помогало ему, наоборот, лишь усложняло его положение у Нарежных и увеличивало охватившее Тимура смятение. Он чувствовал, что с каждым днем запутывается все больше, и ничего не мог с собой поделать.
   Это началось с того дня, когда они с Мариной видели, как в квартиру Рахитова приезжала Ирина Петровна, и установили, что она знакома с инженером Егоровым. Тимур отчетливо понял: именно Ирина Петровна сумела каким-то образом заставить отца поселить у себя Егорова. Кто они, что за люди? Почему отец пошел на этот необычный для него шаг? Уж одно это было подозрительно и инстинктивно настораживало Тимура. Сам не зная почему, он постарался не вести на эту тему разговоров с Мариной. Марина, должно быть, забыла и об Ирине Петровне и о встрече тогда, на улице. Егоров куда-то переехал, снял комнату, можно было с облегчением вздохнуть. Но успокоения не приходило: возможно, отец в чем-то замешан, и в таком случае не играло никакой роли, где проживал Егоров. Тимур пытался уверить себя в излишней мнительности, в том, что, по сути, нет никаких оснований для тревог и беспокойства, но жизнь упорно не давала ему возможности обрести утерянное спокойствие. Почему все-таки ни Рахитов, ни Егоров не говорили, кто такая Ирина Петровна? Почему Егоров скрывал свое знакомство с этой женщиной? Откуда она знает Егорова? Зачем втерлась в семью Рахитова? По какой причине внезапно прекратила свои визиты? Почему она приходила для встречи с Егоровым тайком? Чего или кого она боялась? Эти вопросы не давали покоя Тимуру. Он раздумывал - не стоит ли поговорить об этом откровенно с отцом, но неизменно приходил к отрицательному выводу: если и в самом деле тот что-то скрывает и от него и от жены, то конечно же, правды от него ждать трудно. Было и другое, что останавливало Тимура: в нем неожиданно возникало ощущение смертельного ужаса - а вдруг он окажется виновником чего-то страшного, что разобьет и семью, и жизнь отца, и его, Тимура, судьбу... Нет, нет, все, что угодно, только не это! Так разговора с отцом и не получилось. А к старым вопросам прибавлялись новые...
   В Центральном парке культуры и отдыха имени Горького была устроена выставка, на которой демонстрировался очередной космический корабль, возвратившийся из полета на Луну. Почти случайно, вместе с товарищами по аспирантуре, Тимур очутился на этой выставке. Народу было полно. Неожиданно Тимур заметил Ирину Петровну: вооружившись блокнотом, широко раскрывая застывшие в изумлении красивые глаза, она пробиралась поближе к стендам. Ирина Петровна что-то чиркала в блокнотике, переходила с места на место, Тимур незаметно следовал за ней, - вот она, тайна, в двух шагах от него.
   Они продирались сквозь толпу, когда Тимур неожиданно заметил инженера Егорова с его большим, рыхлым лицом, с аккуратно подстриженной рыжей бородой, с очками в золотой оправе. Егоров и Ирина Петровна столкнулись нос к носу и разошлись, не сказав друг другу ни слова, - они сделали вид, что незнакомы. Что же это значит? И ведь с ними, этими подозрительными людьми как-то, чем-то, какими-то узами связан его, Тимура, отец!
   Откуда только взялась в нем изобретательность! По-видимому, иногда помогает отчаяние. Во всяком случае, Тимур сумел уговорить работника милиции, не на выставке, а у выхода с территории парка, под надуманным предлогом остановить молодую женщину, которую он знал под именем Ирины Петровны, и проверить ее документы. Так он получил первый ответ на свои многочисленные вопросы: Ирэн Грант, иностранка.
   Тимур боязливо догадывался об этом и раньше, теперь его опасения подтвердились. Он знал, что следует сделать, чтобы положить конец своим сомнениям, - надо было пойти в Комитет госбезопасности и рассказать обо всем, что его мучило. Но он не пошел в КГБ, у него не хватило смелости, гражданского мужества - по-прежнему боялся погубить жизнь отца и свою судьбу, свою любовь. У Тимура, совершенно для него неожиданно, возникло непроходящее ощущение, что он трус и подлец, что, оправдывая свою слабость любовью, он нарушил человеческий свой долг; самому себе он теперь казался ничтожеством. Тимур не находил себе места. Он метался и не видел выхода, а разрубить узел одним ударом у него не хватало силы воли.
   И все же настал час, когда побывать в Комитете госбезопасности пришлось. Этому предшествовало одно событие.
   Узнав, кто такая на самом деле Ирина Петровна, Тимур пришел в состояние того внутреннего замешательства, при котором иногда теряется возможность следить за своими поступками. Отнюдь не оставив намерения поговорить с отцом, он теперь размышлял и о другом: надо "поймать" эту золотоволосую гадину - Ирэн Грант и заставить ее рассказать, что связывало ее с Рахитовым-старшим, и уж после этой беседы решать, как быть дальше. Возможно, и на этот раз Тимур занимался самообманом, но, как бы то ни было, он стал следить за Ирэн Грант в надежде заполучить тот самый "подходящий момент", на который так рассчитывал. Так однажды он незаметно проследовал за ней до подмосковной дачи.
   Тимур протолкался в окрестностях до самого вечера. Лежал среди зарослей орешника и бузины и пытался представить себе, как будет выглядеть его предстоящее свидание со шпионкой - он почему-то ничуть не сомневался, что она, конечно, орудует у нас по поручению иностранной разведки. Когда пали светлые сумерки, он направился к даче. Затаив дыхание, осторожно продвигался к калитке. На веранде скрипнула дверь, кто-то спускался по ступенькам в сад. Тимур замер на месте: она тут не одна, эта мысль почему-то не приходила ему раньше в голову. Тимур вовремя притаился за деревом - покинувший дачу человек не заметил его. Это был высокий мужчина в форме полковника Советской Армии. Он прошел совсем рядом с Тимуром.
   Теперь открыть калитку и по посыпанной песочком тропинке отправиться к мисс Грант? Но что здесь делал полковник? У него было тут свидание с представителем иностранной разведки - следовательно, он тоже шпион, чужеземный лазутчик? За полковником надо проследить, - кто он и куда направляется.
   Они сели в один и тот же вагон электрички. Тимур размышлял над тем, что он должен сделать, чтобы не упустить в Москве этого подозрительного человека. Поезд остановился, незнакомец вышел из вагона и, совершенно неожиданно для Тимура, прошел к доске расписания движения дальних поездов, затем отошел к сторонке и, найдя место на скамейке, уселся с газетой. Время шло, уходили и приходили поезда, толпы людей текли во всех направлениях, однако полковник оставался на месте. Что же предпринять? Прибегнуть к помощи милиции, чтобы установить личность незнакомца? Но на этот раз такая операция скорее всего не удастся - предстояло потребовать документы не у раскрашенной дамочки, а у полковника. Да и чем мог бы мотивировать свою странную просьбу Тимур работникам милиции? Подозрительной историей об Ирэн Грант, в которой тотчас запутался бы и сам? Нет, так действовать нельзя.
   Пока Тимур думал да гадал, стрелки часов на башне вокзала подошли к полночи. И тогда случилось то, чего Тимур больше всего боялся, неожиданность, к которой он абсолютно не был готов. Незнакомец стремительно ринулся на перрон и в самый последний момент вскочил на подножку поезда дальнего следования. Тимур видел, как он, оглядываясь, протянул проводнику железнодорожный билет. Поезд ушел в Ленинград. Тимур остался на платформе. Его провели как мальчишку. Злой и растерянный, дотащился он до своей квартиры на Кутузовском проспекте - она встретила его на этот раз не тишиной и покоем, а какой-то угнетающей тревожной пустотой. Родители находились на даче.
   Он опустился в кресло у письменного стола, уронил голову на руки. Думать было не о чем - все давно передумано. Мрачное отчаяние овладело им. Что же теперь делать? Где-то там, с каждой минутой удаляясь от Москвы, мчится скорый поезд, увозя подозрительного пассажира. А Тимур за это время лишь переместился с вокзала домой, только и всего! В эти минуты он презирал себя.
   Трудно сказать, сколько времени просидел он так. Потом подошел к телефону и вызвал такси.
   Автомобиль стремительно мчался к аэропорту Шереметьево - Тимур решил не отступать. Реактивному "ТУ-104", для того чтобы достичь Ленинграда, потребуется всего один час лёта. Только бы удалось достать билет на самолет. Билет Тимур приобрел, на его счастье несколько свободных мест имелось.
   Он первым ринулся к трапу, когда "ТУ-104" наконец замер перед зданием аэропорта в Ленинграде: Тимур поспешил на Московский вокзал, чтобы успеть встретить поезд и убедиться, что его полковник не сошел где-нибудь в пути.
   Все оказалось в порядке - он увидел его выходящим из вагона, на груди сверкали планки орденских ленточек - целый набор.
   Гражданин неспешно отправился в ресторан, часа два проторчал там, потом шатался по городу, отдыхал в сквериках, а после обеда пошел в Эрмитаж. Тимур как тень следовал за ним, он отлично понимал - одно из двух: или этот человек ищет с кем-то свидания вот так, как бы ненароком, или тянет до вечера. Последнее предположение оказалось правильным. С наступлением сумерек незнакомец пересек Дворцовый мост, повернул налево и углубился в лабиринт улиц Васильевского острова. Шел степенно, медленно, как бы прогуливаясь. Так он, а за ним и Тимур, добрались наконец до места, которое когда-то называлось "остров Голодай". Было уже совершенно томно.
   Незнакомец вдруг свернул в обширный двор какого-то дома, проскользнул вдоль стены и юркнул в одно из парадных. Подобравшийся вслед за ним к открытой двери Тимур остановился и прислушался, но нет, опасаться было нечего - поспешные шаги слышались выше - человек быстро поднимался по темной лестнице.
   Тимур осторожно, стараясь оставаться не замеченным "полковником", медленно поднимался по лестнице - шел, когда шел тот, замирал на месте, как только останавливался тот. На одной из площадок незнакомец затих, позвонил. Послышался тихий женский голос, о чем-то спросили, но дверь не открывали. Незнакомец ответил. Тимур уловил фразу: "Я от отца Геронтия".
   Убедившись, что преследуемый им человек скрылся в квартире, запомнив номер квартиры, Тимур спустился этажом ниже и уселся на подоконнике.
   Так он просидел, ожидая, ровно тридцать минут. Ночь стояла безлунная, покой не нарушался ничем. Но вот в ночной тиши прошумел мотор автомашины и замер за углом, совсем рядом. И одновременно наверху, в той квартире открылась дверь, послышались шаги - человек спускался. Тимур соскользнул с подоконника, опрометью бросился вниз, выскочил во двор. Теперь надо было куда-то спрятаться, пропустить "полковника" вперед и идти вслед за ним. Тимур так и сделал, - притаившись за клумбой, подождал, пока интересовавший его гражданин вышел из подъезда и направился к автомобилю. Тимур крался почти рядом, маскируясь зарослями акаций. Но, однако, что за дьявол! Это же совсем другой человек! При свете электрических лампочек, горевших у подъездов, он хорошо рассмотрел шедшего впереди человека - тонкогубый, костлявый старик с аскетически худой вытянутой физиономией. Старик дошел до угла, и там сразу зашумел мотор автомашины. Тимур хотел уже повернуть обратно, но в эту самую минуту старик неожиданно повернулся и метнул на него ненавидящий взгляд. И в тот же миг страшная тяжесть обрушилась сзади на Тимура, он почувствовал удар в голову и потерял сознание.
   Глава тринадцатая
   Очнулся Тимур в небольшой комнате. В открытое окно било солнце, у окна стоял какой-то человек в белом халате. Тимур пытался догадаться, где он, впрочем, это он понял довольно скоро, как только обнаружил, что голова его основательно забинтована, и вспомнил шаг за шагом все, что случилось с ним по приезде в Ленинград. Что же произошло с ним, какую еще мальчишескую оплошность он допустил? Постепенно он, кажется, понял в чем дело, понял, как всегда, слишком поздно.
   Его подвело отсутствие осторожности. Увлекшись наблюдением, Тимур ни разу не оглянулся и не видел настигавшего его второго человека, того, за кем он последовал сюда, в Ленинград. Но старик-то отлично знал, как обстоит дело, и не хотел вести за собой Тимура и дальше: там, на углу, он неожиданно остановился и подал знак следовавшему за Тимуром своему сообщнику. Тогда Тимур не имел времени ни для того, чтобы удивиться странному жесту старика, ни чтобы осмыслить его - он упал без чувств от нанесенного ему удара. Скорее всего, они отнюдь не были уверены в том, что Тимур не какой-нибудь обыкновенный грабитель, задумавший разделаться со стариком ночью, в безлюдье отдаленного района большого города. Тимур был почему-то уверен, что все обстояло именно так, но сейчас его беспокоило другое: человек в белом халате, видимо - и это вполне естественно, захочет выяснить, что же случилось с ним той ночью, как отвечать на его вопросы? Сказать правду - значило бы начать с Ирэн Грант, с Егорова - при одной мысли об этом Тимуру становилось страшно; сказать, что встретился случайно на вокзале с человеком, показавшимся подозрительным, решил проследить за ним и вот... Но, во-первых, Тимур уже вышел из возраста, в котором играют в шпионов, во-вторых, такой рассказ выглядел бы весьма неубедительным и привлек бы к нему, к Тимуру, внимание соответствующих органов, чего следовало избегать любой ценой. Надо придумать что-нибудь другое.
   Человек в белом халате время от времени бросал на Тимура взгляды, по-видимому ожидая, когда тот придет в себя. Потом подошел к койке, на которой лежал юноша, сказал полушутливо:
   - Ну, ну, открывайте глаза, я же вижу - очнулись.
   - Где я? - спросил Тимур.
   - В больнице.
   Посетитель оказался представителем милиции. Он объяснил, что Тимура рано утром нашли дворники, вышедшие убирать улицы. Представитель милиции поинтересовался обстоятельствами происшествия. Тимур ответил, что ему, собственно, ничего не известно, он не видел, кто его ударил, чем ударил, и понятия не имеет, зачем или за что с ним разделались таким образом. Следователь с явным недоверием посмотрел на пострадавшего.
   - Попытки ограбления не установлено - и деньги, и документы остались при вас, - сказал он неодобрительно. - Случаев хулиганства в ту ночь там не зарегистрировано.
   Тимур молчал.
   - С какой целью вы прибыли в Ленинград? - допытывался следователь.
   - У меня выдался свободный день, захотел посмотреть....
   - Почему вы поздно ночью очутились в столь отдаленном районе? Вы знаете кого-нибудь из проживающих там?
   - Я ходил, осматривал...
   - Но в том районе, где вас обнаружили, нет никаких исторических памятников.
   - При чем здесь исторические памятники? Скажите, товарищ из милиции, я подвергся нападению хулиганов, или, может быть, это я на кого-то напал? Тимур рассердился, оснований к подобному допросу он не видел: как-никак, жертва-то он!
   - Хулиганов?.. - следователь с сомнением покачал головой. - В этом происшествии с вами много непонятного, - признался он, - а вы не хотите помочь нам.
   - Я хочу уехать в Москву, сегодня же, - сказал Тимур вместо ответа.
   - Вам необходимо полежать в больнице. Врачи не выпишут вас в таком состоянии.
   - Буду лежать дома, - решительно, с некоторым озлоблением произнес Тимур. - Там меня по крайней мере не будут в чем-то подозревать.
   Расстались недружелюбно. "Черт возьми, он не поверил ни одному моему слову", - с тревогой размышлял Тимур. В тот же день он возвратился домой. О поездке в Ленинград он не сказал никому ни слова, а повязку на голове объяснил столкновением с группой хулиганов. Он с облегчением надеялся, что о случившемся с ним в Ленинграде можно забыть, но жестоко ошибся, - не прошло и двух недель, как он в этом убедился.
   При очередном визите Тимура Ефим Саулыч Пищик-Нарежный не взывал к Эмилии и не сообщил ей заблаговременно, что "молодой человек идет", - он занимался с гостем. Тимур этому обстоятельству обрадовался, - можно без помех побыть с Мариной. Девушка встретила его на веранде, предложила пройти в сад и сесть за стол, но Тимур не спешил, наедине с ней было куда приятнее. Он снова осторожно завел речь о необходимости соединить их судьбы, и как можно скорее. Марина схватила Тимура за руки и, счастливая, оживленная, потянула его за собой. Однако на последней ступеньке веранды он инстинктивно остановился и посмотрел вдоль дорожки, уходящей в глубь сада: из-за поворота показались чем-то взволнованный Ефим Саулыч и человек, при виде которого Тимур отшатнулся назад, - это был тот самый старик, встреча с которым в Ленинграде чуть не стоила ему жизни. Тимур повернулся и почти бегом достиг калитки, - он уходил. Марина с тревогой бежала за ним, пытаясь догадаться, почему он так внезапно всполошился.