Цацулин Иван К.. Атомная крепость (Книга 2)

   У выхода из помещения Можайцев столкнулся с Бодо Крюгером - тот стоял, широко расставив ноги, и мерил его торжествующим взглядом. Можайцев отлично понял значение этого взгляда - Крюгер уверен, что перехитрил, давно, конечно, придумал план, как можно скорее и безопаснее разделаться с ним; это Можайцев предвидел еще там, в Морсенсе, в хижине "бедняги Жака".
   Все произошло так, как и предполагал Можайцев... Предложение Курца немедленно приступить к работе он решительно отверг и в результате неуступчивости был помещен в карцер, с содержанием в условиях "строгого режима". По мокрым стенам ползали мокрицы, света почти не было, под потолком еле мерцала крошечная тусклая лампочка; кормили отвратительной похлебкой из муки. Через неделю появились Курц и Крюгер. Курц, ухмыляясь, сказал Можайцеву:
   - Как в санатории... Сами виноваты, я ведь предупреждал вас еще в Норвегии... Вздумали тягаться со мной, это же просто смешно! Теперь вы в ловушке. И не взыщите - я отдам вас Крюгеру, у него с вами старые счеты. Он злорадно рассмеялся.
   Можайцев упорно молчал.
   В тот же день в камере снова появился Бодо Крюгер, на этот раз один. Плотно прикрыв за собой дверь, вплотную приблизился к Можайцеву и, задыхаясь от ярости, прошипел:
   - Как вы думаете, сколько вам осталось жить?
   Можайцев холодно посмотрел на него, произнес спокойно:
   - Вы не над тем ломаете голову, Крюгер.
   Немец тихо рассмеялся:
   - Неужели думаете запугать меня? Вы оказались наивны, как ребенок, герр Можайцев, вы в моих руках, и я уничтожу вас раньше, чем вы сумеете что-нибудь придумать.
   Можайцев стоял перед ним напряженный, будто готовый к прыжку.
   - Вы опять увлекаетесь, Крюгер, - спокойно сказал он, - и это легко может стоить вам головы. - Он резко взмахнул рукой. - Я знал, что вы придете ко мне и произнесете именно эти слова, я знал это еще там, на берегу Бискайского залива, Крюгер. Ваше дело не грозить мне, а выполнять мои приказания, - к сожалению, вы, кажется, забыли об этом. Имейте терпение выслушать меня, если дорожите своей шкурой, Крюгер. Вы действительно спите и видите, как бы убить меня, но не посмеете ничего сделать мне.
   - Почему?
   - Потому, что я нужен Карлу Функу, и если бы вам удалось расправиться со мной, вас заподозрили бы в том, что вы так действовали по указке Прайса и Харвуда. Понимаете, что стало бы с вами самим? Вы отправились бы вслед за мной. Затем, вы почему-то забыли: моя смерть автоматически повлечет за собой и вашу, Крюгер, при всех обстоятельствах, - Можайцев с видимым удовольствием произнес "при всех обстоятельствах". - Мои друзья доставят Функу записанную на пленку вашу речь у трупа Шервуда, а как только Функ ее прослушает - у вас не будет шансов остаться в живых.
   Крюгер в бешенстве вскричал:
   - И все-таки сперва я уничтожу вас!
   Можайцев спокойно сказал:
   - Не будьте идиотом, Крюгер, вам ни к чему ссориться со мной. Я подарил вам жизнь при условии...
   - Чего вы хотите? Дать вам матрас и подушку?
   - Не обязательно. Когда меня схватили ваши люди, они забрали у меня небольшой аппарат, - доставьте этот аппарат сюда, мне скучно без дела.
   - Только и всего?
   - Да, пока что ничего невероятного я от вас и не требую.
   - Этот аппарат имеет отношение к вашим установкам?
   - Вот именно. Я хочу продолжить работу над ним.
   - Ладно, получите свою игрушку.
   "Игрушка" была доставлена Можайцеву лично Крюгером через час. А на следующий день снова появился Гюнтер Курц, уговаривал, угрожал. Можайцев решительно отказался. Курц ушел от него в ярости. Что-то новое почувствовал Можайцев в его поведении, смятение и неуверенность сквозили во всех жестах и интонациях голоса эсэсовца.
   - Что случилось? - прямо спросил он Бодо Крюгера. Тот боязливо покосился, выглянул за дверь, убедился, что там никого нет, и лишь тогда объяснил причину тревоги, охватившей его шефа.
   Карл Функ сообщил, что, по полученным им сведениям, установки "М-1" пока не освоены.
   Можайцев слушал с трепетом... Перед его глазами встало лицо Ландышева... И вдруг он с ужасом подумал о том, что опоздал, что все его жертвы могут оказаться ни к чему, если он не сумеет завершить операцию с вольфшанце раньше, чем советские инженеры оторвут от пускового стола ракету с космическими кораблями, которых так испугался Функ.
   - Функ хотел бы пустить в ход мои установки? - спросил он, скрывая волнение.
   - Да, конечно, - признался Крюгер.
   - В таком случае я согласен попробовать... Доложите Курцу. Я не хочу терять времени в ожидании приезда сюда Функа. Однако если он не будет здесь через три дня - я ни к чему не притронусь, пусть Курц не обольщается, так и доложите ему.
   - Чего вы хотите от Функа?
   - Не ваше дело. Впрочем, скажу: я помогу ему в обмен на свободу.
   - И тогда вы уже не станете пытаться бороться с ним? - Крюгер не скрывал насмешки.
   Можайцев холодно ответил:
   - Тогда у меня уже не будет к этому ни необходимости, ни возможностей. - За стеклами очков мрачно сверкнули его глаза.
   - Хотите жить... - Крюгера это почему-то успокоило. - Хорошо, я доложу Курцу.
   Можайцева переселили в его прежнее помещение, с окном-щелью, через которое он видел безжизненно-серые скалы и аэродром на самом дне "Каньона смерти". В бункере, у пульта управления, его встретил Шольц.
   - Давно бы так... - произнес он с облегчением. - Я уверен, герр Функ выпустит вас из этой мышеловки, в которую вы так неудачно попали.
   Можайцев понимал: Шольц был абсолютно уверен в обратном - отдав Функу свои знания в решительный момент, он, Можайцев, перестанет быть нужным ему и будет ликвидирован.
   - Какое напряжение тока? - спросил Можайцев. - Мне потребуется очень высокое напряжение.
   - Да, да, понимаю... - засуетился Шольц.
   Можайцев не расставался со своим аппаратом, не подпуская к нему Шольца, Курц на это "чудачество" рассерженного инженера смотрел сквозь пальцы, в конце концов у того были основания не доверять своему бывшему помощнику. Крюгер убедил его в том, что странный аппарат Можайцева, с кнопками и рычажками, всего-навсего недостающая деталь к его установкам.
   Истекал срок, названный Можайцевым Курцу... Поздно вечером в окно-щель ударил сильный свет. Можайцев посмотрел вниз, там на летном поле аэродрома вспыхнули сигнальные огни, прожектора... Он взглянул вверх - гигантской маскировочной сети не было.
   Функ все-таки прилетел! Можайцев хорошо рассмотрел его даже отсюда, с значительной высоты. На аэродроме, рядом с самолетом, Функ казался совсем крошечным. Успокоенный Можайцев прилег, но отдохнуть не пришлось, через несколько минут за ним пришли, звал к себе Карл Функ.
   Он впервые очутился в апартаментах хозяина "волчьего логова". Можайцев вошел в просторный кабинет - Функ сидел за столом, напряженный, строгий, чем-то озлобленный. Курц и Крюгер стояли навытяжку перед ним.
   Не здороваясь, Функ хрипло произнес, обращаясь к Можайцеву:
   - Мне нужна ваша помощь... Вы поставили условием мой приезд сюда - я здесь. Чего вы от меня хотите?
   - Обязательства предоставить мне свободу после того, как я окажу вам помощь. Следует определить, в чем конкретно эта моя помощь вам будет выражена и в течение какого именно срока мое пребывание в вольфшанце необходимо. - Можайцев произнес это спокойным тоном, подошел к столу, сел.
   - Только и всего? - изумился Функ, начиная раздражаться. - Об этом вы могли бы условиться с Курцем, он имеет от меня полномочия.
   - Курц не решит без вас, - возразил Можайцев. Казалось, Функ силился что-то вспомнить.
   - Да, да... - забормотал он. - Гюнтер Курц рассказывал мне - вы поклялись уничтожить меня, - он с подозрением и откровенной злобой вперил глаза в сидящего, против него русского инженера; тот кивнул головой. Функ сказал: - Но условия здесь ставлю я. И перестаньте прикидываться идиотом, вы же понимаете: не захотите работать, вас ликвидируют... Так что все зависит от вас.
   - В таком случае нам не о чем разговаривать. - Можайцев поднялся на ноги, но Функ сухо приказал:
   - Садитесь. Сейчас вы поймете свое положение... Вы требуете предоставить вам свободу, это совершенно невозможно... - Он посмотрел на часы и повернулся к Курцу: - Включите.
   Курц приблизился к радиоприемнику и повернул рычаг настройки. Оборвалась тирольская песенка, захлебнулся какой-то джаз, забормотали дикторы на разных языках, Курц продолжал искать. В кабинет ворвалась английская речь, передавали последние известия. Можайцев в недоумении ждал, что будет дальше, он, кажется, задумался о чем-то своем и вдруг очнулся: произнесли его имя... Диктор сообщал о том, что в глуши Пиренеев обнаружили труп человека, сорвавшегося со скалы и разбившегося насмерть. По документам удалось установить личность погибшего - это русский эмигрант Можайцев. Говорят, он был талантливым инженером и одно время работал у Уильяма Прайса. Диктор говорил уже о чем-то другом, а Можайцев продолжал молча сидеть в кресле. Функ торжествующе рассмеялся:
   - Для всего мира вас нет в живых, герр Можайцев, вы в моих руках, и я не собираюсь с вами либеральничать, - он поднялся. - Если вы посмеете отказаться работать, вас подвергнут... специальному обращению.
   Можайцев величайшим усилием воли сдерживал душивший его гнев... Нет, нет, распускаться нельзя, одно неосторожное слово - и все пропало! Он встал, сказал растерянно:
   - Прошу оставить мне жизнь.
   - Приступайте к работе, - зло бросил Функ. - Утром я возвращусь в Германию, Курцу приказано систематически докладывать мне о вашем поведении. В случае... Саботаж - ваш смертный приговор, герр Можайцев.
   - Хорошо, буду работать, - сказал Можайцев, пожимая плечами. - Но когда я требовал, чтобы вы прибыли сюда, я имел в виду не только надежду получить свободу, мне хотелось в вашем присутствии произвести один очень важный эксперимент. Успех эксперимента решает судьбу моих установок, возможность использовать их в любое время по вашему указанию.
   - И вы хотите?...
   - Прошу вас задержаться в вольфшанце хотя бы на день, не пожалеете.
   - Хорошо, - подумав, согласился Функ, - буду смотреть ваш опыт с установками.
   Когда Можайцев вышел, он обернулся к Курцу:
   - Мне что-то не нравится тон, каким разговаривал этот русский. Не спускайте с него глаз.
   За один день Можайцев не управился. Прошли еще одни сутки, в течение которых он не покидал помещения бункера с пультом управления. Потом позвонил и пригласил Функа прибыть на эксперимент. Тот пришел в сопровождении Курца. У входа их встретил Генрих Шольц.
   - Можайцев что-то задумал, - предупредил дрожащим от волнения голосом. - Он закрылся в помещении, где находятся генераторы тока высокого напряжения и пульт управления, пристроил зачем-то к нашим приборам свой аппарат...
   Функ двинулся было вперед, но Шольц схватил его за рукав.
   - Ни шагу, - крикнул он в отчаянии. - Можайцев колдовал тут всю ночь и теперь спрятался от нас за электрический барьер.
   - Где он сам? Я хочу говорить с ним, - ничего еще не понимая, рассердился Функ. - Хочу видеть его.
   - Вы увидите его, сейчас я устрою это, - заторопился Шольц. Он бросился к стене и с усилием оттянул в сторону броневую заслонку, за которой оказалось пуленепробиваемое стекло. - Смотрите, вон Можайцев.
   Помещение бункера было залито электрическим светом, детали механизмов сверкали металлом. Можайцев стоял, прислонившись к столу, с укрепленным на нем его аппаратом и смотрел в упор на Функа. Улыбался.
   - Послушайте, Функ, - он поднес к губам микрофон, - вас, безусловно, интересует, что я собираюсь делать, не так ли?
   - Да, да, конечно, ваш эксперимент...
   - Вздор, - Можайцев нахмурился. - Вам известно, какую клятву я дал в Норвегии? Курц ведь говорил вам - я уничтожу ваше вольфшанце вместе с моими установками. Вот сейчас я это сделаю, - он повернулся к столу и стал что-то делать. - Я подвергну вас и ваших людей "специальной обработке", Функ. - Он неожиданно рассмеялся. Функ в ужасе отшатнулся, к стеклу приник Гюнтер Курц, схватился за телефон.
   - Вы совсем спятили? - зарычал он. - Откройте, ну, я вам говорю? Какого черта вы там ковыряетесь?
   В телефонную трубку было слышно, как Можайцев шептал про себя: "Жерло вулкана... Сейчас вы увидите... Жерло вулкана..." И вдруг Гюнтер Курц все понял: и телекамеры и грот, в котором был схвачен Можайцев, - для отвода глаз, а аппарат Можайцева для подачи радиокоманд припрятанным им где-то гостинцам Прайса... В трубке продолжало шелестеть: "Разверзнется... из земных недр..."
   Курц глухо, по-звериному завыл и бросился к выходу... Но было поздно, Можайцев сделал свое: земля тяжко вздохнула и вспучилась, откуда-то из самых недр ударили фонтаны пламени, какие-то доли секунд они бежали навстречу друг другу, потом замкнулись кровавым частоколом, на острие которого повисли скалы, поднятые ввысь невиданной силой. Массы земли и камня рассыпались, плавились и точно в гигантскую воровку втягивались в невидимое жерло. И вдруг земля задрожала под ударами снизу, гигантское пламя стеной взметнулось на огромную высоту, ушло к звездам, будто чьей-то рукой стертым с небосклона. Не стало ни гор, ни "Каньона смерти", ровная, покрытая валунами долина, обугленная, безжизненная и зловещая, расстилалась теперь там, где еще несколько минут назад скрывалось "волчье логово".
   Глава третья
   Карл Функ был потрясен настолько, что слег в больницу. Вольфшанце, стоившее огромных денег, перестало существовать. Впустую ушло и время, которое потребовалось на его строительство, погиб двойник Функа, посланный на встречу с Можайцевым. Функ был в бешенстве. Он советовался со своими ближайшими помощниками: арестовать Гросса не имелось юридических оснований, да и шума в печати следовало всячески избегать, поскольку вольфшанце было величайшей тайной Функа; ликвидировать Гросса с помощью наемного убийцы не такое уж простое дело - он человек смелый, сильный, всегда имеет при себе оружие, безусловно, ожидает чего-нибудь подобного и потому начеку; но самое, пожалуй, главное - гнев Функа в этом случае не получал должной разрядки, - смерть Гросса была бы незаслуженно легкой. Функ решил разделаться с ним иначе. В газетах поднялась травля "красного" инженера, вспоминались различные эпизоды из его деятельности, ему ставилось в вину нежелание сотрудничать с властями в подготовке к взрыву - на случай военных осложнений - важнейших объектов на территории ФРГ. Положение Гросса осложнялось еще больше потому, что его сестра возбудила бракоразводный процесс, не хотела быть женой "воскресшего из мертвых" эсэсовского убийцы Шванке. Рассвирепевший Шванке, усматривая в "бунте" жены влияние ее "красного" брата, постарался подлить масла в огонь. В результате всего этого талантливый специалист-строитель, несмотря на все усилия, работы для себя получить теперь не смог. В нем все более зрела мысль о переходе в ГДР. Однако осуществить свое решение немедленно он не имел возможности - прежде всего следовало урегулировать семейные дела, помочь сестре. Затем - надо выждать подходящего случая, чтобы провести эту операцию наверняка. Гросс ничуть не сомневался - стоит ему споткнуться, и его уничтожат. Несколько раз он посетил Западный Берлин, но к Бранденбургским воротам и близко не подходил, формально - он искал работу. В это тяжелое время он с величайшей благодарностью чувствовал моральную поддержку Эрики, своего верного друга.
   В одну из таких поездок Эрика сопровождала Гросса в Западный Берлин. Там, неожиданно для них, произошла встреча с Шванке-Дитцем.
   Под вечер Эрика Келлер перешла пограничную линию у Бранденбургских ворот, взяла такси и направилась по известному ей адресу. Через полчаса машина остановилась у подъезда большого нового дома. На площадке третьего этажа Эрика остановилась: на двери квартиры виднелась медная пластинка, на которой было выгравировано - доктор Ирма Эрлер. После некоторого колебания Эрика позвонила. Ей открыли: да, да, профессор Эрлер дома, она ожидает фрейлейн Келлер...
   Эрику проводили в кабинет. Из-за письменного стола ей навстречу поднялась Ирма Эрлер, хрупкая, женственно изящная. Пристально посмотрела на журналистку своими точно распахнутыми на весь мир огромными голубыми глазами, поправила локоны светлых волос и протянула руку:
   - Я давно слышала о вас, читала ваши книги...
   - Вам передали рекомендательные письма? - осведомилась Эрика.
   - Да, конечно, не беспокойтесь, я доверяю вам. - Эрлер жестом пригласила ее садиться.
   У Эрлер был странного тембра голос, неподражаемо волнующий, задушевный, выражающий своими нюансами, пожалуй, не меньше, чем словами. С нескрываемым любопытством рассматривая друг друга, женщины опустились на диван. Ни одна из них и не подозревала, что по ту сторону границы, в ФРГ Ирму Эрлер обрекли но смерть и что рука убийцы уже занесена над ней.
   Беседа длилась допоздна. Эрику интересовало буквально все - она хотела написать об Ирме подробный очерк для гамбургского журнала "Шпигель". Эрика была наслышана об этой женщине, считала ее совершенно исключительной и заранее радовалась тому, что в работе о профессоре Эрлер ей, собственно, почти ничего не придется домысливать, настолько необычен, интересен и красочен жизненный путь этой женщины. Однако Ирма Эрлер оказалась на редкость скромна, порой просто застенчива, рассказывала о себе неохотно. Отец - преподавал физику в университете Геттингена. В годы второй мировой войны принялся агитировать коллег против проведения работ по созданию атомной бомбы, был выдан гестапо и брошен в лагерь уничтожения Дахау, где и погиб. Дочь пошла по стопам отца - она примкнула к подпольному антигитлеровскому движению, в сорок четвертом году была схвачена агентами службы безопасности - СД и сослана в Освенцим. Наступление Советской Армии спасло ей жизнь, гитлеровцы не успели уничтожить всех узников. Потом упорные занятия физикой - ив этом она не изменила памяти отца. Она стала выдающимся ученым, специалистом по атомной физике, написала несколько крупных научных трудов. Совсем недавно работала в научно-исследовательском центре ядерной физики в Дубне, под Москвой, а также знакомились с работами советских специалистов-атомщиков и принимала участие в одном особом эксперименте. Ну, вот и все. Да, с нею проживает ее старушка-мать, которая в настоящее время находится в больнице - при словах о матери лицо Ирмы Эрлер исказилось, губы задрожали: болезнь мамы, по-видимому, неизлечима. У доктора Эрлер есть сын, названный в честь замученного гитлеровцами дедушки Гансом. Он офицер, служит в подразделении Народной армии на границе с ФРГ. Теперь, кажется, все.
   Этого для очерка, конечно, было мало, и Эрике пришлось навестить ученую еще несколько раз. Следовало соблюдать такт, не касаться вопросов, которых Ирма явно избегала. К тому же она все это время была страшно взволнована - здоровье матери с каждым часом ухудшалось, теперь все надежды возлагались на лекарство, которое невозможно достать, и вообще точно неизвестно - существует ли уже такое лекарство, или над созданием его еще только работают в лаборатории... Во время одного из своих посещений Ирмы Эрлер журналистка встретила у нее офицера - сына. Стройный, со смелым взглядом, уверенными, сильными движениями спортсмена, он кого-то напоминал Эрике, хотя кого именно - она никак не могла припомнить. Эта встреча навела на разговор, которого ранее Ирма так избегала: о том, кто когда-то был любим ею, об отце Ганса Эрлера.
   Из-за зеленого абажура лампы Эрика видела прекрасное лицо Ирмы, ее полные печали глаза. Говорила она тихо, еле слышно и как бы не для Эрики, а просто так, перебирала в памяти события прошлого, - так дошла до того, что, естественно, сильно интересовало Эрику Келлер как журналистку... Он уехал утром в свою часть и не вернулся. Она ждала его еще несколько дней, потом к ней явился посыльный из штаба, она хорошо помнит его фамилию - Гюнтер Курц, и вручил ей послание от полкового начальства ее возлюбленного, в котором ее извещали, что волей фюрера предстоят исторические события, в которых ее любимый, во имя величия Германии, примет участие. Из этого послания следовало: человека, которого она беззаветно полюбила, уже нет в пределах третьего рейха. Тогда она уехала, условившись с хозяином гостиницы о том, что он передаст ее письма человеку, ставшему ее мужем, когда тот явится, она почему-то не сомневалась, что он будет разыскивать ее. Вскоре началась война, танковые корпуса Гитлера ворвались во Францию... Затем - "Восточный поход"... Много раз обращалась к хозяину гостиницы, но тот неизменно отвечал, что ее муж больше у него не появлялся, и возвращал ей ее письма. Что же могло произойти? Она много думала над этим: или он отказался от нее потому, что происходил из знатной семьи и родные восстали против их брака, или погиб на фронте. Против первого предположения говорило то обстоятельство, что он, собственно, понятия не имел о ее происхождении, семье, убеждениях, ни о чем ее не расспрашивал, - им как-то было не до того; а в гибель на войне ей упорно не верилось, сердцем она все это время всегда чувствовала его живым, рядом с собой. Ирма Эрлер мечтательно сказала:
   - Мы были так безрассудны... Он даже не знал моего настоящего имени. Он звал меня Лоттой... - женщина счастливо засмеялась: видимо, она действительно всегда чувствовала любимого рядом с собой, хотя не видела его много лет.
   - Как его имя? - машинально спросила Эрика.
   - Рихард, - Ирма Эрлер произнесла это как эхо.
   - Что? - Эрику Келлер точно ударило электрическим током: - так вот кого напоминал ей Ганс Эрлер! Неужели мелькнувшая в ее мозгу догадка правильна? Нет, нет, не может быть...
   - Почему он называл вас Лоттой? - спросила она, уже зная, какой услышит ответ.
   - Мы встретились в гостинице "Великая Шарлотта"...
   Эрика вспомнила, как совсем недавно она танцевала там с генерал-полковником графом Рихардом фон Шулленбургом... Неужели это все-таки так и есть? Но в ее представлении никак не увязывались суровый и замкнутый Шулленбург и Ирма.
   - Вы что-нибудь знаете? - Ирма впилась в нее глазами.
   Эрика долго молчала.
   - Возможно, - сказала она наконец. - Мне почему-то кажется, что я его знаю, но боюсь утверждать это сколько-нибудь решительно, разочарование бывает значительно хуже долгого ожидания.
   - Нет, нет, вы должны сказать... - взмолилась женщина.
   Не скрывая своих сомнений, Эрика высказала мелькнувшую у нее догадку сходство Ганса с генерал-полковником Шулленбургом было просто поразительно.
   - Я должна видеть этого человека, - загорелась Ирма Эрлер. - Я поеду с вами в Западную Германию.
   Эрика Келлер постаралась отговорить ее от такого шага: ведь может быть сходство чисто случайное - и тогда она не только испытает разочарование, но и окажется в весьма неудобном положении. К тому же не следует забывать: доктор Эрлер не просто женщина, но и ученый, да еще в области атомной физики, поездка на Запад может причинить ей огорчения и неприятности. Ирма слушала Эрику, но по ее отсутствующему взгляду та видела, что она думает о другом. Ирму волновала не только возможность разыскать любимого, но и крайне тяжелое состояние больной матери.
   Чтобы как-то успокоить ее, Эрика сказала:
   - Завтра я возвращаюсь домой... Постараюсь встретиться с фон Шулленбургом и... Если это тот человек, которого вы ждете все эти годы, он сам устремится к вам; если нет... я сообщу вам.
   На этом и расстались. А на следующий день, проходя с Гроссом по одной из улиц Западного Берлина, Эрика увидела в такси доктора Эрлер. Зачем она здесь, почему рискнула перейти сюда из восточного сектора, неужели она все-таки решила съездить в ФГР? Надо во что бы то ни стало задержать ее, убедить, возвратить домой!
   Такси, в котором ехали Эрика и Герман Гросс, неотступно следовало за Ирмой Эрлер. Вот ее машина остановилась у подъезда особняка. Эрлер ступила на тротуар, двери открылись прежде, чем она успела нажать на кнопку звонка: ее здесь ожидали. Эрика и Герман в недоумении посмотрели друг на друга, нет, тут что-то не то, - если бы Ирма покинула территорию ГДР для поездки в ФРГ, ей незачем было бы забираться на окраину Западного Берлина, вот в этот особняк. Решили оставить такси и подежурить на улице, - авось что-нибудь и прояснится, однако выполнить это свое намерение не успели - у подъезда круто затормозил черный лимузин, из которого поспешно выскочил и бросился к дверям мужчина, при виде которого Гросс не мог удержаться от тревожного восклицания:
   - Оскар Шванке!...
   Теперь времени терять нельзя, одним им все равно тут ничего не сделать, - очевидно, профессора атомной физики Ирму Эрлер под каким-то предлогом все-таки сумели заманить сюда. Эрика дала шоферу новый адрес, и их машина быстро скрылась за поворотом.
   Утром раздался телефонный звонок. В трубке шелестел старческий голос коллеги покойного отца еще по Геттингену. Ирма знала старика со времен своего детства, привыкла относиться к нему с безграничным доверием. Старый друг семьи поинтересовался научной деятельностью Ирмы, пожурил за то, что она совсем забыла о нем, трогательно расстроился, услышав от нее о том, что мать ее лежит в больнице в почти безнадежном состоянии. Долго кашлял в трубку, сморкался, вздыхал, жаловался на возраст, недуги, а затем вдруг вспомнил: для излечения матери Ирмы теперь имеется эффективный препарат. Верно - достать очень трудно, но при желании... У кого же достать этот чудесный препарат? Дай подумать, он что-то слышал... опять в трубке раздавались всхлипы, вздохи. Старик в конце концов вспомнил: да, конечно, такое лекарство есть у его давнишнего приятеля, который проживает в Западном Берлине. Препарат он приобрел у американцев, - у этих всегда все достать можно... Приятель - человек дряхлый, богатый, но страшный скряга: за препарат он, наверное, заломит большую сумму. Ирма заранее соглашалась уплатить любые деньги, умоляла помочь. Через час старый друг снова позвонил и сказал, что с большим трудом ему удалось-таки упросить приятеля уступить Ирме часть имеющегося у него американского снадобья. Эрлер немедленно отправилась по указанному ей адресу в Западный Берлин.