Цацулин Иван К.. Атомная крепость (Книга 2)

   - Обратил. Вашу деликатность оценил.
   - Сегодня мне, к сожалению, придется отбросить деликатность. В интересах дела. В ваших персонально интересах, - деловито заговорил Шварц.
   - Вы знаете, где и кем я работаю? - удивился Нарежный.
   - Да, знаю. Я не собираюсь расспрашивать вас о ваших тайнах. - Шварц попытался улыбнуться. - У меня разговор с вами иного рода.
   - Слушаю, - произнес Нарежный.
   - Скажите, вы довольны своей жизнью?
   - Да, конечно, а почему бы мне не быть довольным? - насторожился инженер. - Я имею любимую работу, отличные условия, все, что мне нужно.
   - У вас скудное воображение, инженер Нарежный, - угрюмо усмехнулся Шварц. - Не будем говорить о том, что вы имеете. Лучше я скажу вам, чего у вас нет: денег... погодите, не перебивайте, я знаю - вы скажете, что получаете хорошую заработную плату... Но я имею в виду огромные суммы денег.
   Нарежный расхохотался.
   - Чудак!.. Да зачем мне миллионы? Я ведь не собираюсь открывать магазины на Кузнецком мосту!
   - На Кузнецком мосту - нет, а вообще... - Шварц холодно улыбнулся, глаза его зло сощурились. - Придет время, и вы уразумеете, что такое деньги.
   - Не пойму - как же вы собираетесь жить в Советском Союзе с такими дикими представлениями? - удивился инженер.
   Пропустив замечание Нарежного мимо ушей, Шварц продолжал:
   - Итак, вы не имеете того количества денег, которое вполне могли бы заработать. Деньги - значит богатство, влияние... Богатство - не просто текущий счет в банке, но и поместья, яхты, акции.
   - Но мне ничего этого не нужно - я же ученый, а не бизнесмен! вскричал Нарежный.
   - Нужно, нужно, поверьте мне, Семен Ефимович! - Шварц зло хихикнул. Меня вы можете не таиться, я вас прорабатывать не стану. Допустим на минутку, что по жизненной вашей неопытности вы не цените деньги...
   - Доллары? - неожиданно спросил Нарежный.
   - Да, - вызывающе подтвердил Мордехай Шварц. - Доллары. Но не будем говорить о деньгах. Мне известно: на службе вы занимаете солидное положение, вас ценят, вас знают как превосходного ученого. Не так ли?
   - Возможно, так.
   - Вам доверили работу исключительной секретности, - с неожиданным жаром продолжал Шварц. - Это же парадоксально - вы знаменитый ученый, а славы не имеете! Понимаете ли вы, что такое слава, подлинно мировая известность?
   - Не задумывался над этим.
   - Задумывались! А выхода не видите - в этом ваше несчастье.
   - А слава-то... какая же она? - тихо спросил Нарежный.
   - Ордена...
   - Есть у меня ордена.
   - Статьи в мировой прессе - ваши и о вас, выступления на пресс-конференциях, участие в международных конгрессах... Ваши портреты на обложках журналов...
   - Н-да... - вздохнул Нарежный, не поднимая глаз, усиленно пыхтя сигаретой.
   - Кроме денег и славы, имеется и еще одно важнейшее соображение, продолжал нажимать Шварц. Он немного выждал, но, так как инженер молчал, продолжал: - Вы умный человек и должны понимать истинное положение вещей: разразись, не дай бог, война - победа будет за ними. - Мордехай Шварц ткнул пальцем куда-то в сторону. - У них тех-ни-ка! Но я знаю: вы слишком осведомлены, и не хочу спорить с вами. Вы будете утверждать, что Советский Союз сильнее и, между нами, возможно, так оно и есть. Но ведь дело не только в военной технике, все решает тактика, стратегия.
   - Что именно вы имеете в виду? - с интересом перебил Нарежный.
   - Простую вещь, Семен Ефимович. Вы, конечно, отлично понимаете значение внезапного термоядерного нападения. Так чего же ради вы, талантливый и нужный науке человек, заранее обрекаете себя на уничтожение?
   Нарежный молча курил, следил за сизыми колечками уплывающего в окно дыма.
   - И какой же выход? - спросил он наконец.
   - А если бы выход нашелся? - упрямо осведомился гость.
   - Я не увлекаюсь шарадами, - раздраженно произнес инженер.
   - Вы хотите вступить со мной в деловой разговор? - Шварц нагло ухмыльнулся.
   - Такой я считаю нашу беседу с самого начала, - уклончиво ответил Нарежный.
   - Хорошо, раз вы так настаиваете... - вызывающе сказал Шварц. - Когда я собирался ехать в Советский Союз, ко мне обратилась одна американская фирма. Меня просили встретиться с вами и передать вам деловое предложение. Это, безусловно, ваше дело, но я советовал бы вам внимательно отнестись к предложению фирмы. - Шварц умолк, испытующе разглядывая собеседника.
   - Да не тяните вы, черт вас возьми! - неожиданно вспылил Нарежный. Выкладывайте ваше предложение.
   - Не мое, а фирмы, - уточнил Мордехай Шварц. - Вам предлагается поступить на службу фирмы... Гарантируется огромный оклад, в долларах. Жалованье будет регулярно переводиться на ваш текущий счет в нью-йоркском банке, как только вы дадите свое согласие.
   - Мне обещают лаборатории, экспериментальный завод, не так ли?
   - Н-нет, - возразил Шварц. - Дело в том, что вам придется предварительно заслужить право на отъезд за океан.
   - Чего же, в таком случае, хочет от меня фирма? - удивился Нарежный. Если я соглашусь вступить в штат ее сотрудником, то мне придется уехать из Советского Союза...
   - Наоборот, вам пока необходимо остаться здесь, - бесстрастно пояснил Шварц. - Лаборатории в Штатах вы получите позднее, сначала надо выполнить задание фирмы непосредственно на территории Советского Союза. Согласны?
   - Трудно согласиться, не зная характера поручения. - Нарежный пожал плечами.
   - Первое распоряжение фирмы вам следует выполнить в срочном порядке. Накануне моего отъезда из Советского Союза мы встретимся в этой же комнате, и вы вручите мне материалы, которыми интересуется фирма: о работе группы инженера Ландышева. Понимаете?
   - Еще бы! Мне предлагают сделаться шпионом, изменником родины, - резко сказал Нарежный.
   - Оставьте красивые фразы! - сквозь зубы процедил Мордехай Шварц. Постарайтесь быть деловым человеком. О чем вы задумались?
   - Соображаю, не следует ли мне позвонить вот сейчас в органы государственной безопасности. - Нарежный в упор посмотрел на гостя.
   Тот спокойно ответил:
   - Этого не следует делать, инженер Нарежный. Арестовывать меня не за что. Оружия я при себе не имею, разведывательных данных не собираю, военные объекты не фотографирую. Я выполнил лишь просьбу фирмы, а примете вы ее или нет - это ваше дело.
   - Успокойтесь, я пошутил, - сказал Нарежный. - Надеюсь, вы сами понимаете необычность вашего обращения ко мне... Это так неожиданно... Чем вы можете подтвердить факт обращения фирмы ко мне с предложением стать ее сотрудником? Имеется ли при вас в письменном виде первое задание мне, о котором вы только что говорили?
   - Это деловой разговор, - удовлетворенно усмехнулся Шварц. Он вынул из бокового кармана и положил перед хозяином бумаги.
   - Читайте.
   Перед инженером лежали оба документа, о которых он спросил Шварца. Составлены они были на английском языке.
   - Теперь верите мне? - торжествующе произнес гость. - Вот авторучка подпишитесь.
   Инженер отрицательно покачал головой.
   - Нет, я на такое не пойду, - упавшим голосом произнес он.
   - Боитесь? - с презрительной ухмылкой спросил Мордехай Шварц.
   - Боюсь, - подтвердил хозяин.
   - Ну, хватит дурака валять! - резко сказал гость. - Или вы сию минуту подпишете контракт и будете выполнять любое задание фирмы, или вы погибли.
   - Как, то есть, погиб?
   - Очень просто, - Шварц снова полез в свои бездонные карманы, на стол легла целая пачка фотоснимков. - Смотрите, вот мы с вами - во всех местах, где мы побывали в течение прошлой недели. Мы буквально не расставались.
   - Ну и что же? - еще не понимая, допытывался хозяин.
   - Прежде чем я покину эту страну, органам госбезопасности будет известно, что я, старый друг вашего отца, агент иностранной разведки. А как только я пересеку границу, в зарубежной печати будут помещены интервью со мной корреспондентов различных агентств. Я поведаю всему миру, как меня великолепно принимал знаменитый советский ученый Нарежный и какие мы с ним единомышленники. А в подтверждение правильности интервью я опубликую в газетах вот эти снимки. Ну, сделаем кое-что еще... Одним словом, на вашей карьере после этого можно поставить крест, вам перестанут доверять, на пушечный выстрел не подпустят к секретной работе, и я вам не позавидую: скорее всего, вас посадят. - Шварц старательно запрятал дерматиновую папку обратно в боковой карман. - У вас нет выхода, инженер Нарежный, - с раздражением сказал он.
   - Тут какая-то ошибка, мистер Шварц, - неожиданно спокойно возразил его собеседник. - Вам, по-видимому, был нужен инженер Нарежный?
   - Что вы хотите этим сказать? - Шварц настороженно воззрился на инженера.
   - Очевидно, по старости вы перепутали и приняли меня за моего друга Семена Нарежного.
   - Кто же вы? - Шварц вскочил на ноги.
   - Моя фамилия Черток... Инженер Черток, с машиностроительного завода. К работе Ландышева не имею ни малейшего отношения.
   - Вы... Но... - Мордехай Шварц схватился за голову. - Вы хотите погубить меня? Я убью вас!
   - Легко может случиться наоборот, - спокойно сказал Черток. - Я значительно моложе вас, сильнее и к тому же вооружен. - Он сидел заложив руки в карманы брюк и спокойно жевал сигарету.
   - Как же это называется? - в отчаянии вырвалось у Шварца.
   Черток слегка передернул плечами.
   - Я в подобных делах плохо разбираюсь, мистер Шварц, - со спокойной брезгливостью сказал он. - Но по-моему, это борьба нашей контрразведки с иностранной разведкой, которую конкретно здесь представляете вы, и на этот раз и вы, и ваша разведка провалились. Я в данном случае лишь помогал, правда, помогал с удовольствием нашим чекистам. Ведь - я друг Нарежного.
   - Вы ничего не сумеете доказать, мы были здесь одни, - задыхаясь, заметил Шварц.
   - Во-первых, у вас в кармане лежат улики, которые я не позволю вам уничтожить, - бесстрастно произнес Черток. - Во-вторых, в ожидании нашей с вами беседы, а мы не сомневались, что рано или поздно она должна состояться, мы приняли меры к тому, чтобы каждое наше слово было слышно в другой комнате, внизу.
   - Там чекисты? - со страхом вырвалось у Мордехая Шварца.
   - Да, мистер, и они - слышите? - поднимаются сюда. Боюсь, что вместо прекрасной Одессы вам придется на время поехать в другое место. Спокойно, мистер, спокойно! - в голосе инженера послышались угроза, негодование и гнев.
   В комнату быстро вошли полковник Соколов и майор Русаков.
   Глава пятнадцатая
   Поездка в Ленинград насторожила Грина. Что-то случилось, он это чувствовал, но что именно, понять не мог. Ночное происшествие на острове Декабристов заставило его задуматься - не причастна ли к нему Тамара Лихова? Однако, тщательно взвесив "за" и "против", Грин пришел к выводу, что она тут ни при чем, что ей вполне можно доверять. Молодящаяся старушка, суеверная и религиозная, даже не подозревала, каких людей ей приходится принимать по приказу отца Геронтия. Невежественная и корыстолюбивая ханжа Лихова в приобщении к религии искала ощущения своей исключительности, непохожести на окружающих ее нормальных советских людей, а редкие тайные посещения незнакомых от "отца Геронтия" воспринимала как оказанное ей особое доверие. Нет-нет, Лихова понятия не имеет о том парне, которого ему пришлось оглушить неподалеку от дома, в котором она проживает. Грин успел ознакомиться с документами молодого человека - он оказался из Москвы, аспирант одного из институтов. Что же ему было нужно, кого и зачем он выслеживал? На кой черт ему понадобился Мордехай Шварц - он не мог даже знать заранее о его существовании? А если он интересовался не Шварцем? А если он из самой Москвы увязался за ним, за Грином? Отбросить эту мысль Грин не мог. Как и с какой целью тот парень стал на его след - в данном случае имело второстепенное значение, важен был факт. Из создавшегося положения Грин немедленно сделал соответствующие выводы. На явке у Лиховой на какое-то время следовало поставить крест, иначе работники советских органов государственной безопасности могут превратить ее в ловушку. Задерживаться в Ленинграде нельзя, возвращаться в Москву - тоже. Если предположить, что молодой человек следил не за Шварцем, а именно за ним, то можно ожидать, что чекисты так или иначе узнают от него, что Грин разгуливает в форме советского полковника.
   Все это Грин сообразил через несколько часов после нападения на Тимура Рахитова, а сообразив, остро пожалел, что не убил его: теперь оказалось необходимым срочно менять шкуру. В тот же день "полковник Сырцов" перестал существовать, - Грин переоделся в штатское; пиджак "под деревню", кепка, брезентовый плащ, кирзовые сапоги, положил в карман новый комплект документов. Отныне он бухгалтер одного из леспромхозов Корней Авдеев. Документы были не липой, человек такой действительно на Печоре работал. В паспорте лежали заблаговременно заготовленная справка о том, что бухгалтер Авдеев находится в отпуску еще за прошлый год.
   Грин поспешно покинул Ленинград, однако не доезжая до столицы, ночью незаметно сошел с поезда на одной из маленьких станций, осторожно огляделся и углубился в лес.
   Хорошо, что он всегда был предусмотрителен - заранее изучил местность, дорогу и теперь, даже в темноте, продвигался уверенно. Лес густел, становился труднопроходимым, за неширокой и мелкой речкой началось болото. Грин шел, тщательно сверяясь с известными ему приметами, перелезал через сгнившие стволы деревьев, продирался сквозь заросли кустарника. От станции надо было пройти не менее десяти километров.
   К рассвету Грин забрался в дикую чащобу... Больше ему деваться сейчас некуда. Грин это хорошо понимал.
   Час за часом Грин размышлял, анализировал, строил планы... Снова и снова возвращался к тому, что произошло в Ленинграде. Человек Харвуда, призванный оказывать ему всемерную помощь, чего-то недоглядел, и в решительный момент, когда настало время идти на связь с прибывшим в Советский Союз по вызову Грина Мордехаем Шварцем, нити оказались порваны. Так, неожиданно и вопреки всем правилам конспирации, Грину пришлось тогда уехать на дачу Ирэн Грант, для свидания с этой энергичной особой. Он ехал к ней с неспокойным сердцем, будто предчувствуя грядущие беды. И предчувствие не обмануло его! А что, если тот парень увязался за ним как раз тогда, когда он навестил Грант? Не значит ли это, что она провалилась? Но ведь мальчишка аспирант института, а не чекист с площади Дзержинского, в чем же дело?
   Накануне отъезда в Ленинград Грин предварительно условился с Ирэн Грант: в случае какой-либо неожиданности, если ему нельзя будет вернуться в Москву, он спрячется в свое запасное убежище, - оно имело то бесспорное преимущество, что связь с ним можно установить без особых затруднений. Сегодня помощники Грина убедятся, что он не вернулся, следовательно, завтра кто-то из них явится в условленное место, чтобы взять из тайника шифровку от него.
   Шифровку составил обстоятельную: информировал о событии в Ленинграде, дал указание не спускать глаз с Мордехая Шварца в течение всего времени пребывания того в Москве, приказал срочно выяснить, кто такой Тимур Рахитов и с какой целью он посетил Ленинград... Не имеет ли он отношения к агенту Серому? Если это предположение подтвердится - можно быть уверенными, что Тимур действовал по заданию чекистов... Ирэн Грант предписывалась строжайшая осторожность. Грин требовал немедленно сообщить ему сведения о Василии Прокудине.
   С наступлением ночи Грин с ружьем за спиной и патронташем у пояса отправился к шоссе на Загорск, до которого от его убежища по прямой было километров шесть. И этот путь он заблаговременно изучил, шел быстро. Вышел точно к условленному месту. Вот и большой, покрытый зелеными лишаями камень, в углубление под который он осторожно положил металлическую коробочку с шифровкой. Убедившись, что за ним никто не следит, Грин быстро покинул шоссе и опять ушел в лес.
   Секретарша заглянула в дверь.
   - Михаил Борисович, возьмите трубочку.
   Рахитов потянулся к телефону, не отрывая глаз от лежавших перед ним бумаг, буркнул:
   - Слушаю.
   Если бы секретарше взбрела в голову мысль снова взглянуть на своего шефа, она была бы поражена переменой, мгновенно происшедшей с ним. Услышав в телефонной трубке знакомый голос, он весь как-то съежился, побледнел говорил Годдарт. Ему нужен был пропуск, срочно.
   Рахитов послушно позвонил в бюро пропусков, дал указание пропустить к нему гражданина Егорова. Потом осторожно опустил трубку на рычажок и платком вытер холодный пот, проступивший на его физиономии. Итак, им опять что-то нужно! Чего еще потребует от него этот страшный человек с рыжей бородой и спрятанными за большими очками в золотой оправе жестокими глазами?
   Как только за Годдартом закрылась дверь в приемную, выражение спокойной солидности точно стерли с его рыхлой физиономии, и Рахитов остро почувствовал какую-то беду.
   Годдарт был немногословен.
   - Сегодня, сейчас же, повидайте вашего сына и выясните у него, зачем он ездил в Ленинград?
   - В Ленинград? - вскинул брови Рахитов в искреннем удивлении.
   - Да, вы же слышали - в Ленинград, - с холодной угрозой подтвердил Годдарт. - Две недели назад. Вы должны добиться того, чтобы ваш сын сказал вам правду: что ему там понадобилось, за кем он следил и почему... Годдарт говорил сухо, враждебно и, очевидно желая подчеркнуть, насколько срочно следует выполнить его поручение, даже не сел.
   - Это имеет для вас значение? - спросил Рахитов, желая выиграть время и осмыслить услышанное от "Егорова".
   Годдарт посмотрел на него с невероятным презрением.
   - Очень большое значение, - подтвердил он, - и в первую очередь для вас лично... Выясните, не вызывали ли вашего сына в КГБ, о чем его там расспрашивали, какие он дал показания.
   - КГБ... - в страхе произнес Рахитов.
   - Дошло наконец? - Годдарт удовлетворенно хмыкнул: казалось, переживания Рахитова доставляли ему удовольствие. - Ваш прыткий сынок, если его вовремя не остановить, может подвести вас... понимаете?
   - Да, да. Конечно... - Рахитов вскочил, засуетился. - Я сейчас же поеду домой, повидаю Тимура.
   Годдарт бросил взгляд на наручные часы.
   - Ровно в семнадцать тридцать мы встретимся на Гоголевском бульваре, у памятника, я буду вас ждать, - взял отмеченный Рахитовым пропуск и ушел.
   Тимур оказался дома. Неестественно бледный, расстроенный, Рахитов плюхнулся в кресло и скверно выругался. Он заявил Тимуру, что сегодня его вызывали в Комитет государственной безопасности и там он имел крайне неприятный разговор. Это были общие слова, однако ничего иного Рахитов сказать и не мог, - ведь он пока что не располагал сведениями, касающимися этой странной поездки Тимура в Ленинград. Он был обязан заставить Тимура сказать правду, вызвать его на откровенный разговор и в то же время инстинктивно боялся и этого разговора и откровенности, чувствовал - юноша неспроста скрыл от него свою поездку. Подсознательно Рахитов опасался услышать от сына о возникших у того подозрениях. С ужасом понял: сейчас с этим пареньком он говорит не как отец, а как агент иностранной разведки "Серый", иначе нельзя.
   Так настал тот момент, о котором Тимур мечтал и которого страшно боялся, - беседа с отцом, предельно откровенная, наконец-то состоялась. Тимур не имел оснований что-либо скрывать, на этот раз он без обиняков выложил свои сомнения, подозрения, с болью и еле сдерживаемыми слезами поведал о своих страданиях, рассказал о встрече с "Ириной Петровной", Ирэн Грант, в Центральном парке культуры и отдыха имени Горького и высказал полную уверенность: Егоров, с которым она поддерживает тайком контакт предатель, как и тот "полковник". Тимур не ограничился исповедью и пересказом того, что было в КГБ, он задал Рахитову ряд вопросов и потребовал объяснений.
   Рахитов сидел молча, чувствуя, что еще немного - и он потеряет сознание или сойдет с ума от страха.
   Надо было что-то говорить. Но что? Тимур ждет от него откровенности. Вот сейчас он решит, насколько правильны были возникшие у него подозрения, и начнет действовать. Любопытно, что стал бы он делать, узнав правду? Но Рахитов не мог, физически не мог пойти на риск, да и к чему Тимуру истина? Что, собственно, он хочет, почему сует нос не в свое дело? Рахитов почувствовал, как злоба снова овладевает им, и постарался взять себя в руки - Тимур ни в коем случае не должен был ничего заметить. Он сделал вид, что весьма огорчен, с наигранной искренностью заверил сына, что понятия не имеет, что за люди Ирина Петровна и Егоров и зачем им понадобилось втираться в его окружение. Он так и сказал "окружение". Рахитов поблагодарил Тимура за откровенность, основательно выговорил ему за то, что тот не нашел в себе мужества "прямо и чистосердечно" поделиться с ним, своим отцом, возникшими у него мыслями, и обещал не откладывая в долгий ящик разобраться в сложившейся ситуации. В заключение Рахитов взял с Тимура честное слово, что этот тяжелый и неожиданный разговор останется между ними, обещая в свою очередь вернуться к нему - не сегодня, так завтра.
   Весь этот день Рахитов пытался определить свое поведение при новой встрече с "Егоровым", решить - в какой мере он должен быть с ним откровенным, но ни к какому выводу не пришел: он-то, в отличие от Тимура, знал, с какими страшными людьми связал свою судьбу, знал, что в случае чего пощады от них ждать не следует. Он так ничего и не надумал, придя в условленное время к памятнику Гоголю. Егоров не заставил себя ждать, - они как бы случайно пошли по бульвару вместе.
   - Ну? - спросил Годдарт.
   Рахитов рассказал все, как было. Дошли до метро "Кропоткинская". Годдарт небрежно кивнул и быстро начал спускаться по ступенькам: он спешил сообщить Грину ответ на его запрос и получить от него указание, что делать дальше.
   Приказание от Грина он вскоре получил.
   Прогулку к Загорскому шоссе пришлось повторить через неделю. В условленный день Грин пришел к заветному камню и взял из тайника под ним металлическую коробочку, точно такую же, как та, которую оставил он. Удалившись на значительное расстояние от шоссе, вынул из коробки шифровку: в ней сообщалось об аресте Мордехая Шварца. Это был удар, от которого Грин пошатнулся. Неужели неудачи не перестанут преследовать его в этой стране? Итак, придется все начинать сначала.
   Прошло не менее часа, прежде чем Грин оказался в состоянии снова приняться за шифровку: Тимур Рахитов - сын агента Серого, завербованного Ирэн Грант и помощь Годдарту-Егорову. Серый имел беседу со своим сыном, и тот сообщил ему следующее: заподозрив отца в связях с иностранцами, начал следить за Грант, хотел выдать органам КГБ подозрительного "полковника", приходившего к Лиховой, но, к сожалению, потерял его. Был вызван на площадь Дзержинского - боясь запутать отца, правды там не сказал.
   Грин, не сходя с места, принялся составлять очередное указание своим помощникам. О мерах, которые следует принять после провала Мордехая Шварца, придется еще подумать там, в бункере, но относительно Тимура Рахитова дело не терпело отлагательств - чего доброго, он или начнет исповедоваться своей возлюбленной Марине Нарежной, чтобы вернуть ее любовь, или пойдет в КГБ и там разнюнится. А тогда чекисты схватят Серого, Годдарта-Егорова и Ирэн Грант. Такого провала следовало избежать любой ценой. Грин написал шифрованный приказ, спрятал его в тайник и побрел в свое убежище под дубом. Он знал: его приказ будет в надежных руках.
   Что-то в жизни надломилось. Тимуру казалось - запираясь и болтая вздор, он ведет себя умно и житейски правильно, а на деле получилось не так. Чего-то он все-таки не знал, в чем-то допустил ошибку. Тимур верил: скоро все само собой образуется, ведь теперь это дело в надежных руках отца, которому он привык доверять. Однако шли дни, а ничего не менялось. Можно было подумать, будто отец умышленно избегает его. У Нарежных встречали его с ощутимым холодком, кончилось тем, что Марина как-то позвонила ему и сообщила, что на неделю уезжает к тетке в Тамбов, просила писать: Яшин переулок, двадцать один... Но Тимур хорошо понимал: ей стало невмоготу с ним, и не уезжает она, а бежит от него, от фальши и лжи. Конечно, он не будет писать ей, подождет. А может, она вовсе и не уехала в этот Яшин переулок, а прячется от него? На сердце стало пусто, тоскливо. Бродил по городу, не находя себе места.
   Раза два повстречал здоровенного парня, неуклюжего, со злыми, будто оловянными глазами под взбухшими и точно от бессонницы красными веками. А однажды заметил этого парня в двух шагах от своего дома на Кутузовском проспекте. На этот раз Тимур не на шутку встревожился: что бы ото могло значить? Пойти в КГБ к полковнику Соколову? После незавершенного разговора с отцом это было абсолютно исключено. Опять объясняться с отцом? Однако внутреннее чувство подсказывало Тимуру: ничего определенного он от отца не услышит, и в его поведении разобраться не сумеет, В конце концов неясным оставалось главное - можно ли ему теперь верить и доверять? А если он просто маневрирует и морочит Тимуру голову? Если действуют силы, против которых он ничего поделать не может? Что же в таком случае изменится, если он узнает о тревогах сына?
   Тимур часами был погружен в тягостные размышления и наконец отчетливо понял: необходимо посоветоваться с человеком опытным, попросить у него помощи и совета. Василий Прокудин - вот к кому следовало идти. Тимур не разделял ненависти отца к Прокудину и никогда не сомневался: всячески пороча этого человека, отец никогда не верил ни одному своему слову о нем. Тимур хорошо знал о том, насколько подло поступил его отец в отношении своего бывшего сотрудника, но не осмеливался вмешаться в эта дело, такого вмешательства Рахитов не потерпел бы, поведение сына расценил бы как предательство. Однако сейчас Тимуру было все равно, Прокудину он никогда не переставал доверять. Итак, решение было принято. К сожалению, Тимур не знал, что слишком поздно спохватился...