Чаковский Александр Борисович. Блокада. Книга 5

   – Тут рядом наш ПМП имеется. Разрешите?
   Федюнинский лукаво посмотрел на Духанова:
   – Не возражаешь? Или боишься, что украдем твоего подполковника? – И приказал сообщившему о ПМП майору: – Действуй!
   – Пошли, товарищ подполковник, – сказал майор Звягинцеву, – тут рядом… Или сделаем иначе… Сержант! – крикнул он стоявшему у машины шоферу. – Быстро в ПМП, скажи, чтобы Веру сюда послали. Ну, фельдшерицу Веру, понял? Мы идем навстречу.
   Но Звягинцев стоял как оглушенный. «Вера, Вера, Вера, – стучало в его мозгу, – она здесь, здесь!..» Значит, все свершилось, все, о чем он только мог мечтать, – и блокада прорвана, и с Верой он сейчас встретится!.. Совпадение… счастье!..
   Он не замечал, не чувствовал, что майор тянет его за рукав полушубка, потом пошел, механически передвигая ноги.
   – Вам что, товарищ подполковник, нехорошо? – встревоженно спросил майор.
   – Нет, – не слыша собственного голоса, ответил Звягинцев, – мне хорошо… в порядке!.. Пошли!
   Через несколько минут Звягинцев увидел, что навстречу им из рощи бежит девушка в полушубке, с санитарной сумкой в руках.
   Полная, широколицая, невысокая, она, казалось, не бежала, а катилась по снегу, точно мячик.
   – Вера! – крикнул ей майор. – Быстро перевязку подполковнику!
   Девушка подбежала к ним… Но Звягинцев уже знал, понял, что это не Вера, не его Вера…
   – Да наклоните же голову, товарищ подполковник! – говорила медсестра. – Я же так не дотянусь!
   Звягинцев не чувствовал боли, когда она снимала повязку, промывала рану спиртом и мазала ее йодом, он вообще ничего не чувствовал.
   – Все! – сказала девушка, осторожно надевая ушанку на перебинтованную голову Звягинцева. – Ничего страшного. Кусок кожи со лба осколком содрало. До свадьбы заживет.
   – Что?..
   – До свадьбы, говорю, заживет, поговорка такая.
   – До свадьбы… – повторил Звягинцев. Потом сказал: – Спасибо… Вера.
   – Я могу идти, товарищ подполковник? – спросила девушка, застегивая свою сумку, и, получив разрешение, побежала обратно к роще.
   Звягинцев попрощался и с майором. Надо было срочно возвращаться на КП 16-го УРа.
   Но не прошел он и десятка метров, как у него за спиной раздался чей-то голос:
   – А меня не признаете, товарищ майор?
   Звягинцев обернулся и увидел шофера, бегавшего за фельдшерицей.
   – Молчанов же я, товарищ майор, – сказал шофер. – Неужели забыли?
   И только сейчас Звягинцев понял, что перед ним тот самый Молчанов, который когда-то вез его на КП дивизии Замировского, а потом в Ленинград через Ладогу…
   Звягинцев широко раскинул руки, шагнул навстречу Молчанову, и они обнялись.
   – Здравствуй, друг, здравствуй! – взволнованно восклицал Звягинцев. – Где теперь служишь?
   – Где за этот год служил, и не упомнишь, – ответил Молчанов. – И в строю был, и шоферил. А теперь поднимай выше – самого Федюнинского привез! Вон, на броневичке!
   – Ну пойдем, пойдем, поговорим, – сказал Звягинцев, – ведь столько не виделись…
   – Да больше года, считай, товарищ майор! И надо ведь, в какой момент встретились и в каком месте! В историческом, можно сказать! Хотя теперь исторических-то мест два! В Пятом поселке тоже наши соединились. А вы, товарищ майор…
   И тут Молчанов осекся, видимо только сейчас разглядев под расстегнутым полушубком Звягинцева петлицы. Подчеркнуто вытянувшись, он проговорил:
   – Виноват… товарищ подполковник!
   – Да перестань ты со своими чинами, – махнул рукой Звягинцев. – А ты, значит, на Волховском?
   – На Волховском. Но ленинградцем быть не перестал. Медаль «За оборону Ленинграда» и волховчанам причитается. Я уж и место приготовил. Вот здесь. – И он, распахнув полушубок, шутливо ткнул себя в грудь.
   И Звягинцев увидел, что одна медаль – «За отвагу» – у Молчанова уже есть.
   – Значит, получил?! – радостно воскликнул он.
   – Эту-то? Получил. А теперь еще и ленинградская будет.
   На дороге появились машины: три броневика и два «виллиса» с автоматчиками.
   – Начальство едет! – понижая голос, произнес Молчанов. – Мы-то с Федюнинским раньше выехали…
   – Кто, какое начальство?
   – Я слыхал, как Федюнинский говорил, что Жуков и Мерецков должны прибыть. Ну и ваши, надо думать, приедут. Такое ведь событие!
   Проехав мимо Звягинцева и Молчанова, передний броневик замедлил ход, снизили скорость и остальные машины. Один из броневиков остановился в нескольких шагах от Звягинцева, дверца с лязгом открылась, и прямо в глубокий сугроб спрыгнул какой-то военный.
   Звягинцев тут же узнал его – это был Васнецов.
   – Звягинцев?! – воскликнул Васнецов. – Значит, тоже участвовали в прорыве?
   – Только косвенно, товарищ дивизионный комиссар, – вытягиваясь, проговорил Звягинцев. – Служу в отделе УР штаба фронта.
   – А как оказались здесь?
   – Явился к генералу Духанову за дальнейшими указаниями.
   – Ну… и получили?
   – Так точно.
   – Что ж, Звягинцев, поздравляю тебя, – взволнованно произнес Васнецов. – Поздравляю с великой нашей победой. Как ленинградец – ленинградца. Как коммунист – коммуниста! – И он крепко пожал Звягинцеву руку. – А теперь прости, должен идти, – сказал он и направился к вышедшим из других броневиков командирам. Но вдруг остановился и, обернувшись, спросил: – Слушай… а как та девушка… ну, твоя? Нашел ее?
   – Знаю, что жива, что медсестрой на Волховском, но свидеться не пришлось… – внезапно дрогнувшим голосом произнес Звягинцев. – Почему-то надеялся, здесь встречу… но ошибся. Не повезло…
   Несколько мгновений Васнецов молчал. Потом так же тихо, как и Звягинцев, сказал:
   – Разве война кончилась, Звягинцев? Разве миллионы наших людей еще не страдают? В этой войне горе народное в тугой узел завязано – и общее и личное… И только одно этот узел разрубить может: победа. Тогда и счастливы будем.
   Повернулся и быстро зашагал вперед.
   К Звягинцеву подбежал отошедший было в сторону Молчанов.
   – Разгон какой-нибудь дал? – спросил он.
   – Нет, Молчанов, разгона не было.
   – Ну, значит, повезло. А то как начальству на глаза попадешься, обязательно какой-нибудь непорядок по службе найдет. Это уж факт. Обращаю, мол, ваше внимание, ну и так далее.
   Звягинцев молчал, задумавшись, и вдруг ему показалось, что он слышит привычный звук ленинградского метронома. Быстрый и тревожный, как во время артобстрела или воздушного налета.
   – Что это? – удивленно спросил Звягинцев. – Метроном?
   – Какой еще метроном? – удивленно переспросил Молчанов.
   – Вот… этот стук…
   Молчанов прислушался, а потом широко улыбнулся и сказал:
   – Дак это же дятел, товарищ подполковник, – артиллерия бить здесь перестала, вот он и прилетел в рощу! Пичуга махонькая, а стук дает, что твой дровосек. Упорная птица.
   – Быстро стучит. Как метроном во время тревоги…
   – Быстро? Что ж, товарищ подполковник, тревога-то еще не отменена. Вот когда всесоюзный отбой дадут, тогда соловьиное время настанет. А пока и дятел хорош. Все же птица живая прилетела. Добрый знак.
   Звягинцев внимательно посмотрел в лицо улыбающемуся Молчанову и подумал о том, что слова этого рядового бойца по смыслу, заключенному в них, перекликаются с тем, что только что сказал Васнецов.
   Он вспомнил в эти минуты и другие слова, те, что когда-то произнес Пастухов в ответ на его, Звягинцева, вопрос: «Как ты себе представляешь нашу победу?» – «Победа, – ответил тогда Пастухов, – это полный разгром фашизма. Осиновый кол в его змеиное гнездо».
   – Ты прав, Молчанов, – тихо произнес Звягинцев. – Победа и всесоюзный отбой. Только тогда… Ну, мне пора. Прощай.
   Он обнял Молчанова, потом слегка оттолкнул, точно с болью отрывая его от груди, и быстро, не оглядываясь, пошел…
   Навстречу своей новой военной судьбе.
 
    1968—1975