Чекалов Денис. Гончие преисподней

   «При входе в магистрат необходимо сдавать оружие».
   Демонесса изучила этот призыв, который можно было счесть как провозглашением мира, так и приказом к мгновенной капитуляции. Было не похоже, что данное распоряжение касается королевских стражников.
   Девушка направилась вперед, даже не подумав отложить ни длинный обоюдоострый меч, ни кинжал, ни метательные звездочки.
   Энергетическая трость не может считаться оружием, поэтому я последовал за ней с приятным чувством законопослушания.
   Коридоры магистрата были такими широкими и гулкими, словно мы находились в музее, из которого вынесли все экспонаты. Здесь тоже не было видно ни одного человека. Все служащие сидели в своих кабинетах, вросши в них, словно вытесанные из камня статуи.
   – Почему те двое не пошли с нами? – спросила девушка.
   – Не думаю, что в этом стоит искать злой умысел, – сказал я. – Скорее они были уверены – если мы получили приказ из магистрата, значит, мы его выполним. Обрати внимание, что внизу нет никого, кто следил бы, сдают посетители оружие или нет.
   – Ему повезло, что его там не было, – ответила девушка.
 
   Кабинет, в котором Гай Пиктон проводил свои рабочие часы, выглядел столь же нарядным, сколь невзрачным был его обитатель. Голубой пол покрывали мозаичные узоры, выложенные редкими ярко-алыми плитками ромбовидной формы.
   Окна были на удивление большими, что делало комнату светлой – слишком просторной и светлой, чтобы она производила впечатление жилой. Широкие ветви жасмина и лаварзинового крокуса заглядывали в кабинет, и только замершие на них стрекозы могли сказать, нравится ли им то, что они видят внутри.
   Гай Пиктон сидел в высоком кресле – настолько высоком, что я задавал себе вопрос, болтаются ли его ноги в нескольких дюймах от пола или он подставляет под них табуретку.
   Могло показаться, что серый государственный служащий будет выглядеть лишним в этом светлом красивом кабинете, но он смотрелся как неотъемлемая его часть, как муха, сидящая на спелом взрезанном арбузе.
   В конечном счете, лишь такие невзрачные, недалекие люди в состоянии жить и работать в огромных, красивых музейных залах; их убогое воображение не может быть раздавлено и не требует помещения, более подходящего для сосредоточенного труда.
   Если быть совершенно точным, то признаков сосредоточенного труда Пиктон не выказывал, вряд ли он знал, что это такое.
   Франсуаз пнула ногой высокое кресло, и то покатилось по полу, скользя к столу Гая Пиктона. Обычно оно не предназначалось для посетителей, тем отводился стул орехового дерева – правда, высокий, красивый и прочный, но столь же удобный, как и положение бедного родственника.
   Френки уселась, заложив ногу за ногу, и уперла в Пиктона такой мрачный взгляд, что беднягу едва не стошнило.
   Косвенным путем, благодаря осторожным расспросам, я узнал, что такую привычку Франсуаз приобрела, только познакомившись со мной. Сама она никогда об этом не заговаривает, но раньше она в таких случаях всегда возвышалась над собеседником, сложив руки на груди.
   Френки нравится сидеть, когда я стою позади ее кресла, она любит важничать.
   Одного взгляда на королевского претора было достаточно, чтобы понять – он собирался громко выразить свое недовольство, однако единственного его взгляда на меня и Франсуаз хватило, чтобы отказаться от этой идеи.
   Гай Пиктон первые несколько мгновений провел в молчании, тем самым позволив Франсуаз забрать инициативу.
   – У нас мало времени, претор, – произнесла она. Резкий голос девушки ударил по Пиктону и раздавил его, как наполненный гноем нарыв. Претор заверещал. Сложно найти более жалкое зрелище, чем человек, привыкший говорить с окружающими свысока и приготовившийся излить с этого положения целую обвинительную речь, а вместо этого вынужденный оправдываться.
   – То, что произошло в городе, неслыханно, – запищал он. – Как вам такое в голову могло прийти! Это безобразие.
   Если бы к словам претора стоило подобрать эпитет, то им уж точно не было бы слово «внушительно». Человек за столом тоже осознал это и от этого стал ненавидеть нас еще больше.
   – Вы имеете в виду городской архив, – произнес я. – Да, теперь мы знаем о том, как вы проводили расследование.
   Франсуаз сочла, что столь тонкий намек недостаточен для нашего собеседника, поэтому сказала:
   – Вы указали маньяку, кого убивать. Во многом вы виноваты в смерти четырех девушек, так не пора ли сделать еще одно заявление для местной газеты?
   Гай Пиктон сверкнул очками. Уж он-то собирался поговорить совершенно о другом, и распределение ролей в этом разговоре тоже предполагалось иным.
   – Ну… – промямлил он. – Конечно, может быть. Я немного погорячился. Предвосхитил кое-какие результаты…
   Его голос вновь возвысился:
   – Но это не оправдывает ваше поведение. Как можно было напасть на магистратских дружинников?
   – Дружинников? – Губы Франсуаз сложились в презрительной усмешке.
   – Да, дружинников, – подтвердил Пиктон, словно его только что обвинили в скотоложестве, а он не до конца уверен, стоит ли это отрицать. – Виже Гайто и его помощники служат при магистрате. Они… они следят за порядком на улицах.
   – И секут женщин?
   Гай Пиктон отпрянул, словно только что высекли его самого.
   – Ну нет, – произнес он и виновато хихикнул. – Это только так говорится. Это…
   Франсуаз встала и вогнала Пиктона взглядом глубоко в пол.
   – У вас действительно большие проблемы в городе, – сказала она. – И источник их здесь, в магистрате.
   Демонесса развернулась, направляясь к двери. Высокие створки распахнулись, и шестеро стражников, закованных в латы, развернулись у порога в боевой порядок.
   Один из них, со страусиным пером на правом плече – отличительным знаком капрала, – громко произнес:
   – Аргедас, королевский наместник в Бармуте, хочет видеть вас.
   – Передайте ему, что мы не разделяем его желания, – сказал я. – Пожалуй, мы заглянем к… Аргедасу ближе к вечеру. Ладно, Френки, думаю, настало время поговорить с травницей Саути и ее суфражистками.
   Королевский капрал обнажил меч.
   – Вы не поняли приказа наместника, – произнес он. – Вы оба арестованы.

ГЛАВА 8

   Гай Пиктон мог бы радоваться тому, в какую сторону повернулись события. Однако случившееся привело претора в еще больший ужас.
   Его пальцы мелко задрожали, он попытался привстать с кресла и вновь упал в него – то ли ноги Пиктона подкосились, проявив гражданское неповиновение, то ли трусость властно потянула его за штаны, заставив сесть.
   Он снял с лица очки, и те запрыгали в его руках, грозя упасть и разбиться.
   – Я же говорил, – запричитал несчастный Пиктон, – нельзя было так поступать с дружинниками магистрата. Капрал! Я их предупреждал.
   Произнеся последние слова, Пиктон испугался – уж больно неубедительно они прозвучали. Претор жестоко клял себя за то, что при первом появлении стражи не рухнул на свой стол и не притворился мертвым.
   Пластинчатые латы королевских солдат зазвенели, как боевые литавры.
   – Я – ченселлор, – сказал я, – и не подчиняюсь королевскому наместнику. Если вы попытаетесь арестовать меня, сами нарушите закон. Эта девушка находится под моим покровительством.
   Глаза демонессы вспыхнули. Не знаю, что взбесило ее сильнее – попытка капрала арестовать нас или мои слова о покровительстве.
   – Лучше вам отойти от дверей, мальчонки, – процедила она.
   Королевский капрал взглянул на меня. Одеяние темно-зеленого цвета, с короткой пелериной, не могло оставить у него сомнений в моем сане, но имело ли это значение для стражника?
   – Я получил приказ наместника Аргедаса, – произнес он. – Вы пойдете с нами или умрете на месте.
   – Боже, боже! – воскликнул Гай Пиктон. – В моем кабинете. Что скажет моя жена.
   Все же его супружница относилась к числу домашних тиранов…
   Я сложил руки на груди.
   – Вы собираетесь нарушить закон, капрал, – сказал я.
   – Я собираюсь выполнить приказ, – был ответ.
   Я повернулся, чтобы посмотреть на королевского претора.
   – На ваших глазах, Пиктон, – произнес я, – совершается акт произвола. Вы были поставлены на этот пост для того, чтобы следить за соблюдением королевских законов. И что вы собираетесь предпринять?
   Гай Пиктон вытянул шею, чтобы посмотреть на капрала через мое плечо. Одновременно он старался поглубже спрятаться за столом, от чего его шея вытянулась еше больше и едва не порвалась.
   – Наместник Аргедас ведь только пригласил вас, – трусливо произнес он. – Он человек занятой, важный. У него, должно быть, есть серьезные основания. Наверное, вам лучше все-таки пойти с этими людьми. Вот увидите, все скоро выяснится.
   Он нечаянно встретился со мной взглядом и замолчал.
   – Вижу, он ничего не собирается делать, – с грустью констатировал я.
   – Королевские законы для них не существуют. – Франсуаз сверкнула глазами.
   – Увы, – произнес я. – Так часто бывает в таких городах, как Бармут. Достаточно больших, чтобы их наместник смог ощутить себя крупной рыбиной в луже. И достаточно отдаленных от столицы, чтобы уверовать, будто короля вовсе не существует… Представители монарха ведут себя так, словно эта волость полностью принадлежит им.
   – Хватит, – прервал меня стражник. – Сдайте оружие и следуйте за нами.
   – Ты хочешь получить мой меч? – спросила Франсуаз.
   Рубящее оружие можно носить либо за плечами, либо на поясе. Один гном, пользующийся глубоким уважением как наставник по фехтованию, как-то рассказывал мне какой из этих двух способов лучше.
   Вынимая меч из-за спины, говорил он, вы одновременно замахиваетесь и можете сразу нанести удар. Если клинок за поясом, то его сперва надо вытащить, потом распрямиться самому и поднять оружие. Только после этого воин оказывается готов к бою – а не каждый противник даст ему время на подготовку.
   Я никогда не ношу меча, поэтому слова гнома имели для меня скорее теоретическую ценность, капитан же королевской стражи смог прочувствовать их на собственной голове.
   Франсуаз выхватила клинок из ножен и, продолжая широкое движение, разрубила им голову капрала. Две половинки черепа раскрылись, как куски дыни.
   Не знаю, что подумал стражник в ту последнюю секунду, когда холодная сталь проводила грань между частями его мозга. Скорее всего, его мнения разделились.
   – Вот тебе мой клинок! – воскликнула красавица. – Но, кажется, для тебя это чересчур!
   Мертвое тело, пошатываясь, стояло перед ней; демонесса пнула капрала ногой в живот и завалила его на королевских стражников.
   Я встряхнул тростью, превратив ее в длинную изогнутую катану.
   – Нет! – в ужасе закричал Гай Пиктон. – Что вы делаете!
   И на этот раз он действительно залез под стол.
   – Она убила Редвига! – закричал кто-то из стражников. – Смерть им! Во славу наместника!
   Франсуаз тихо засмеялась.
   Демонесса могла зарубить двух или трех солдат, воспользовавшись их секундной растерянностью. Но она не стала атаковать, позволив своим противникам выхватить мечи из поясных ножен.
   – Давайте, мальчонки, – воскликнула она. – Покажите, на что вы способны здесь, в провинции!
   Два стражника бросились на меня, поднимая мечи. Возможно, они были неплохими парнями. Их беда состояла в том, что они согласились выполнять не те приказы, и их следовало остановить, пока они не причинили беду кому-нибудь другому.
   Я не пытался блокировать ни одного из ударов; сложно отбить два меча, если у тебя только один клинок. Вместо этого я сделал длинный выпад.
   Изогнутое лезвие катаны прошло по животам стражников, вспарывая доспехи. Они так и не успели обрушить свои мечи; жгущая боль во внутренностях подсказала им, что пора заканчивать с ремеслом военного.
   Трое солдат набросились на Франсуаз. Ни у одного из них не возникло угрызений совести из-за того, что они все вместе напали на одну женщину.
   Демонесса вогнала клинок в грудь того из них, что находился посередине. Голубоватая броня, выкованная из прочнейшего ливадиума, не раз спасала жизнь своему обладателю. Об этом говорили следы от глубоких вмятин, видные даже после искусной работы кузнеца. Но на сей раз стражнику предстояло умереть.
   Длинный клинок пронзил его, словно деревянная палочка бутерброд. Если слово «красноречие» происходит от названия цвета, то умирающий был очень красноречив, когда из его распахнутого рта хлынул фонтан крови.
   Его товарищ высоко занес меч, и у демонессы уже не оставалось времени, чтобы освободить свой клинок и отбить удар. Тогда она развернула тело убитого ею солдата.
   Меч стражника отрубил голову умирающему; стуча пластинчатым шлемом, она покатилась по мозаичному полу, и алых ромбов на нем становилось все больше и больше.
   Солдат замер на месте, он не мог понять, как так случилось, что он только что добил своего раненого товарища. Мертвое тело навалилось на него, Франсуаз тихо засмеялась и всей тяжестью налегла на рукоятку своего клинка.
   Длинная дайкатана наполовину вошла в корпус первого стражника; теперь клинок пробил мертвеца насквозь, и жалящий кончик погрузился в живот второму солдату.
   Оба они оказались сколоты вместе. Франсуаз отбросила их прочь, позволяя бойцу барахтаться и захлебываться кровью.
   Последний солдат оказался у девушки за спиной.
   Не оборачиваясь, она пнула его ногой. Захлебнувшись от боли, воин попытался опустить свой меч на шею демонессы.
   Франсуаз плавно уклонилась и перехватила кисть стражника. Она вывернула мужчине руку в плечевом суставе. В тот момент, когда солдат рухнул перед ней на колени, раздался хруст выламываемых костей.
   Демонесса позволила воину упасть на пол и вышибла из него дух ударом ногой в висок. Потом подошла к двум стражникам, сколотым ее мечом, уперла сапог в живот верхнего из них и с силой выдернула лезвие.
   Нижний из солдат все еще был жив; он широко раскрывал рот и булькал кровью, как рыба.
   Демонесса отсекла несчастному голову и обратилась к Гаю Пиктону:
   – Вам стоит перечитать королевские законы, претор, пока голова у вас еще присоединена к телу.
 
   – Беднягу Гая Пиктона едва не хватил удар, – сказал я.
   Каменные улицы Бармута раскрывались перед нами нитями паутины.
   – Вот как, – ответила девушка. – А по-моему, он был даже рад, что так произошло. Мне кажется, он ненавидит наместника.
   – Я никогда не видел этого Аргедаса, – заметил я, – но теперь понимаю, отчего простая история с беретами смогла зайти так далеко. Я полагаю, нам стоит отложить визит к Саути и ее суфражисткам. Надо выяснить, отчего королевский наместник решил арестовать нас.

ГЛАВА 9

   Серая двуколка, покачиваясь, катила по городской мостовой. Дом наместника располагался чуть в отдалении от остальных зданий. Дорога изгибалась, словно праздничная лента, забытая здесь беспечной деревенской красавицей когда-то много веков назад и с тех пор обратившаяся в камень.
   Ни одного дома не стояло по пути к особняку Аргедаса, только зеленые волны травы обрамляли путь. Здание венчало собой поднимающийся край горного плато, словно сама природа возносила над городом жилище наместника.
   – Представители короля не имеют права жить в замках, – произнес я, указывая на особняк кончиком трости. – Но Аргедасу, очевидно, очень хотелось бы нарушить этот запрет.
   Высокое здание было возведено из того же камня, что и остальные городские постройки, но сделано это было, без сомнения, гораздо позже. Тяжелый особняк не носил в себе ни одного признака бьонинской архитектуры. Сам факт, что здание располагалось вне городской черты и над общей высотой Бармута, свидетельствовал о его чужеродности.
   Можно было себе представить, каких трудов стоило наместнику Аргедасу найти старую, давно заброшенную каменоломню, обеспечивавшую материалом градостроителей прошлого. Но не возникало сомнений, что вся работа была произведена за счет королевской казны.
   Сколько усилий, времени и денег было затрачено на то, чтобы удовлетворить прихоть наместника, в то время как множество насущных проблем оставались без должного внимания.
   Двое стражников в голубоватых ливадиумных латах стояли у входа в особняк; я протянул вознице сверкающий соверен, но Франсуаз выхватила монету из моей руки.
   – Получите две, когда дождетесь нас, – сказала она.
   Возница помешкал, ему очень не нравилось задерживаться возле особняка наместника Аргедаса, но и остаться без денег тоже не хотелось. Что ж, если он все же решит вернуться в Бармут, его будет сопровождать мысль об утраченном соверене.
   Человек развернул двуколку и отъехал подальше от входа, на зеленую лужайку.
   Я подошел к бронзовым дверям особняка, стражники сомкнули передо мной алебарды.
   – Ченселлор Майкл, – произнес я, – и демонесса Франсуаза к наместнику Аргедасу.
   Солдаты переглянулись.
   – А где капрал Редвиг? – спросил один из них. – И его отряд. Им было приказано привести нас.
   – Привести, – сказал Франсуаз. – Как мило.
   – Капрал в городской мертвецкой, – сообщил я. – И отряд от него не отстал.
   – Да? – удивился стражник. – А что он там делает?
   – То же, что и остальные покойники, – ответил я. – Если вы не освободите дорогу, то сами сможете узнать, что именно.
   Солдаты снова переглянулись. Они не знали, на что решиться.
   – Доложите о нас наместнику, – приказала Франсуаз. Слова девушки вывели солдат из оцепенения.
   – Господин Аргедас сказал, что Редвиг получит награду за них двоих, – произнес один из воинов. – Я тоже хочу награду.
   – Если Редвиг мертв, мы сами получим деньги, – воскликнул его товарищ.
   Он ткнул в нашу сторону лезвием алебарды.
   – Шевелитесь! – воскликнул он.
   – Перед тобой, Френки, – произнес я, – образец неверного умозаключения. Редвиг должен был получить деньги, но Редвиг погиб. Теперь наш новый друг хочет повторить его судьбу и думает, что если это и произошло с Редвигом, то с ним не произойдет.
   – Давайте! – приказал другой солдат.
   Франсуаз коротко размахнулась и с силой ударила одного из солдат кулаком в грудь.
   Барды и менестрели рассказывают о героях, которые могут пробивать рукой самый прочный доспех. Это неправда.
   В человеке может таиться сколько угодно силы – полученной от природы или черпаемой из темных бездн мироздания. Ментальная тренировка и медитации способны научить в тысячи раз усиливать обычный удар и наносить тысячи необычных.
   Но ливадиумный доспех, склепанный из шести слоев, не может прошибить даже рог священного единорога.
   Франсуаза – демонесса пламени; огненная аура на миг родилась вокруг ее пальцев и проделала отверстие в доспехе стражника – столь широкое, что самого солдата можно было, пожалуй, вытащить сквозь нее из лат.
   Красавица ударила воина в левую сторону груди.
   Жестокий удар парализовал движение сердца. Пальцы стражника разжались, и алебарда рухнула на каменны плиты.
   Тонкая струйка крови появилась на губах солдата. Его глаза остекленели, он упал на колени, потом его голова коснулась древка оброненной алебарды.
   Франсуаз наблюдала за тем, как он умирает.
   – Теперь, – спросила она, обращаясь к оставшемуся солдату, – ты нас пропустишь?
   Он шагнул в сторону и отсалютовал.
 
   Бронзовые двери особняка сошлись, издав глухой звук. Он напоминал рокот гонга, возвещающего о прибытии новых гостей. Главный зал дома, в котором мы оказались, поднимался вверх на высоту трех этажей, белые колонны высились четырьмя рядами, по два справа и слева.
   Пол здесь тоже был выложен плиткой, как и в большинстве знатных домов Бармута, но, стремясь подражать величию древних, новомодный архитектор оказался не в состоянии уловить их дух. Вместо скупого, чарующего в своей простоте узора на полу разрастался богатый орнамент.
   Он был красив, я смог бы даже назвать его гармоничным, несмотря на строгость своей опенки в такого рода предметах. Но в старинном Бармуте, гордом городе бьонинов, эта красота выглядела излишней и вызывающе дешевой, словно павлин среди совершенных голубей.
   Человек шел нам навстречу, слишком безобразный, чтобы вызывать симпатию, и слишком самоуверенный, чтобы скрывать недостатки своей внешности.
   Был он толст. Толстые люди обычно выглядят симпатичными, даже если не являются такими на самом деле, но наш встречный был не из их числа.
   Я бы сказал, что полнота его нездорова, но это было бы не совсем верно. Его тело покрывал не просто слой жира, поверх него морщинились безобразные складки, выросты кожи, напоминавшие струпья. Волосы торчали на его голове, и крупные их пучки высовывались из широких ушей.
   Лицо незнакомца было обрюзгшим, на нем навсегда застыло смешанное выражение. Самодовольная улыбка человека, который, как ему кажется, познал все удовольствия жизни, сливалась здесь с гримасой постоянного раздражения; два этих чувства, столь разные на первый взгляд, в действительности всегда идут рядом, ибо пустые развлечения не в силах принести человеку истинного удовлетворения, заканчиваясь лопнувшим пузырем пресыщения.
   Нетрудно было догадаться, что перед нами находится сам Аргедас, королевский наместник в Бармуте. Его облик в точности соответствовал сложившемуся у меня портрету, и, что более важно, в особняке Аргедаса никто не мог чувствовать себя полным хозяином, кроме как сам Аргедас.
   – Ченселлор Майкл, – произнес он. – Демонесса.
   Он носил длинную тогу, блестящую, темного изумрудного цвета, и, шагая, подбирал ее правой рукой. Казалось, уродливые складки на его липе и шее перетекали и на его одежду.
   – Где же мой капрал Редвиг? – спросил Аргедас – Он должен был вас сопровождать.
   – Он там же, – произнесла Франсуаз, – куда попадает каждый солдат, который слишком рьяно исполняет приказы и слишком мало при этом думает. Он в гробу.
   Наместник Аргедас соединил пальцы, образовав у живота подобие разлапистой морской звезды. Он засмеялся – гаденьким, покровительственным смехом монарха, который обильно обделался на парадном пиру, но не видит необходимости прерывать из-за этого трапезу.
   – Редвиг был слишком горяч, – произнес он.
   – Зато теперь быстро остывает, – процедила Франсуаз.
   В водянистых глазах Аргедаса мелькнуло недоумение. Он привык, что все вокруг только поддакивают ему, говорят то, что он хочет услышать, да повторяют его слова, следить же за мыслью собеседника он не умел.
   Лицо наместника сжалось, словно он попытался свернуть в трубочку всю кожу и жир, которые обрамляли его череп. Он мог показаться глупым, этот уродливый человек, выстроивший себе безвкусный дворец на деньги королевской казны. Однако глупость бывает разных сортов, и в некоторых отношениях Аргедас был очень сообразительным человеком.
   Он олицетворял собой странный сплав тупой ограниченности, которая не позволяет оценить себя со стороны, и примитивной хитрости, что прокладывает черни дорогу в правительственные залы и сословие нуворишей. Наместник выслал за нами отряд из шестерых стражников. Судя по тому, с какой неохотой те отдавали свою жизнь, я мог заключить – отряд капрала Редвига никогда не отступал перед опасностью, если речь шла о выполнении приказа.
   Два солдата, охранявшие двери, также не сопровождали нас. Все это заставило Аргедаса понять, что с нами придется разговаривать.
   Умение говорить и решать все проблемы мирным путем – величайшее достижение цивилизации. К сожалению, для успешного ведения переговоров перед их началом приходится выбить кому-нибудь зубы.
   Иначе никто не захочет вести дела по-хорошему.
   – Я много слышал о вас, – произнес Аргедас.
   Обычно в таких случаях говорят, что человек «растаял»; бармутский наместник почти полностью состоял из жира, и видеть его таюшим стало преотвратительным зрелищем.
   Он попытался протянуть Франсуаз руку, но девушка подчеркнуто игнорировала его знак внимания.
   – Позвольте мне пригласить вас внутрь! – сказал Аргедас – Мой виноградарь привез мне несколько бутылок молодого вина. За хорошим барашком мы…
   – Наместник, – негромко произнес я.
   До того он не смотрел на меня; он не привык смотреть на тех, кто не отводил при этом взгляда.
   – Мы приехали в Бармут, – продолжал я, – для того, чтобы расследовать случаи серийных убийств, которые здесь происходят.
   – Да, да, конечно, – поспешно закивал головой Аргедас – Это ужасные…
   – Заткнитесь, – приказала Френки.
   – То, чем занимаетесь вы, – сказал я, – нас не касалось. Мы собирались найти преступника и уехать. Но в первый же час нашего пребывания в Бармуте на нас напала шайка хулиганов, которых вы называете дружинниками. Спустя совсем немного времени нас попытались убить королевские стражники. Поэтому теперь ваши дела нас касаются.
   Я вынул из внутреннего кармана короткий свиток.
   – Это фрагмент магистратского Уложения, – произнес я. – Руна триста одиннадцатая, раздел шестой. То, что в последнее время стало известно как «Закон о беретах».
   Я протянул Аргедасу свиток, и он не посмел не взять.