Чекалов Денис. Гончие преисподней

   Его рот распахнулся, и огонь вырвался оттуда, умывая лицо ожогами. Голова Артемиуса содрогнулась и опала, утонув в костре из горящей плоти.
 
   – Ну что же, – сказала Френки, хмуро оглядывая лежавшие на полу останки. – Надо чаше ходить на кладбище.
   Обугленные куски плоти пришли в движение.
   Артемиус Маггот медленно поднимался на ноги. Разрубленные кости погружались в распахнутую плоть, глубокие раны закрывались, кровь, растекшаяся по гранитным плитам, с вязким хлюпанием втягивалась в тело.
   – Меня нельзя убить, – произнес чародей.
   Он понял это только сейчас. Колдовская сила, пропитавшая его тело, была столь огромна, что не позволила чародею переступить порог, отделяющий жизнь от смерти.
   Чародей подошел к гробу своей жены и поднял младенца.
 
   Я сложил руки на груди.
   – Почему ты думаешь, что ребенок будет служить тебе? – спросил я. – Ты нарушил ход событий, описанный в легенде. Убил его родителей.
   Маггот остановился.
   – О чем ты говоришь? – спросил он. – Я его отец. Я покачал головой.
   – Только не делай вид, будто не знал, что у Амалии был роман с шофером. Тем самым, который погиб вместе с ней в автокатастрофе. Это удалось скрыть от прессы, чтобы не позорить ее после смерти. Но ты должен был знать.
   На лице Маггота замерло недоумение, словно печать, выжженная раскаленным металлом.
   – Как же ты сможешь любить этого ребенка? – спросил я. – Ведь он – память о твоем позоре. Ты используешь его, а потом погубишь – так же, как его родителей.
   – Нет! – воскликнул Артемиус, но было поздно. Маленькая головка младенца стала подниматься все выше и выше на гибкой змеиной шее. Его зеленые глаза вспыхнули, и тысячи крошечных зубов впились в шею убийцы.
   Я отступил назад. Маггот пытался бороться, но он был бессилен против адского порождения. Длинный червь с детским лицом пожирал его, разбрасывая вокруг куски горячей плоти.
   Потом все кончилось. Артемиус не ошибся – от него не осталось даже костей. Демонический ребенок взглянул на меня, его глаза снова вспыхнули, и он исчез, провалившись в мраморный пол.
   Франсуаз медленно выдохнула.
   – Я не знала про ее связь с шофером, – сказала она.
   – Никто не знал, – ответил я. – Я это выдумал. Как говорил Артемиус, мнение важнее фактов.

ГЛАВА 9

   – Не знаю, как вас благодарить, – говорил Хаммелсдор, снова и снова порываясь пожать мне руку.
   Я вежливо уворачивался.
   – Деньгами, – предложил я, когда наметился просвет в его рыскающих движениях.
   Напоминание о деньгах – лучший способ придушить человеческую благодарность, и Хаммелсдор печально сник.
   – Конечно, – сказал он, в душе наверняка жалея, что не умер вовремя.
   Его лицо утратило мертвенную бледность, однако оно еще не скоро станет излучать былое самодовольство, если когда-нибудь это чувство вообще вернется к финансисту.
   Религия учит, что смирение полезно для всех нас. Я в это не верю. Будь это так, смирению должен был учить нас сам Господь, но он трусливо послал на смерть собственного сына, вместо того чтобы страдать самому.
   Рождать детей, чтобы они платили за наши ошибки, – да, в этом мы похожи на христианского бога.
   У меня нет детей.
   Саргон Хаммелсдор уныло скрипел пером и делал это так долго, словно переписывал на кантонском диалекте «Войну и мир». Но расставаться с деньгами нелегко, а с большой суммой – тем более.
   – Поедем обедать? – спросила Франсуаз.
   Саргон Хаммелсдор стоял возле своего роскошного дома и махал нам вслед. Не знаю, возможно, он считал своим долгом проводить нас. Или хотел убедиться, что мы не выкопаем по дороге пару кустов сирени.
   Он взмахивал рукой, удаляясь в зеркале заднего вида – такой маленький и ничтожный рядом с огромным, богатым особняком.
   Кто кому принадлежал? Скорее Хаммелсдор был рабом дома, работы и своего богатства, которым вовсю наслаждались его жена и дети, но не он сам.
   Стоило ли спасать его – его жизнь и его бессмертную душу только для того, чтобы он сразу же возложил их на алтарь нового Молоха?
   Артемиус Маггот не мог обрести свою силу сам. Нечто иное – мощное и полное зла – питало его, превратив из модного шарлатана в чудовище.
   И я знал, что рано или поздно мне придется встретиться с ним – не потому, что так велели судьба и зодиакальный круг.
   Пословица говорит – это тесный мир, но она лжет. Наш мир велик и прекрасен, но каждый из нас живет в своем крохотном, замкнутом мирке. Здесь все рано или поздно сталкиваются со всеми.
   Однако сейчас мне не хотелось об этом думать.
   Франсуаз вела машину. Я медленно закрыл глаза.
   Я устал.

Часть третья
ОРДЕН КОРАТОЛЛЫ

   – Вы пытались узнать, что за тварь наделила Маггота необычной силой? – спросил демон.
   – Да, – отвечал я. – Но мне это не удалось. Артемиус погиб. Даже его тела не осталось. Нам оставалось только ждать…
   – И вы дождались?
   – К несчастью…

ГЛАВА 1

   – Я собирался закончить работу над хеттским манускриптом, – заметил я, наливая себе еще чая. – Лондорианский музей ждет от меня перевод к концу недели.
   Франсуаз кивнула.
   Нежный утренний свет ласковым гребнем скользил по каштановым волосам девушки. Ее серо-стальные глаза были прикованы к большому персику, зажатому в длинных изящных пальцах.
   Заскрипел гравий, и на дорожке появилась Гарда, наша секретарша.
   – К вам Николас Алеганд, – произнесла она. – Говорит, что срочно.
   Я бросил взгляд на стол, где еще оставалось достаточно завтрака, однако внезапный визит уже лишил меня аппетита. Высокий старик в строгом сером пальто неторопливо выплыл из-за поворота дорожки, усиленно делая вид, будто не пихал секретаршу в спину.
   – Надеюсь, я вас не потревожил, – улыбнулся он, хотя было очевидно, что да. – Как вы можете есть на таком холоде? Ведь уже октябрь.
   Несмотря на свои жалобы, старик живо устроился возле стола и потянулся за булочкой.
   – Надеюсь, сейчас вы не очень заняты? – спросил он.
   Франсуаз мрачно посмотрела на него:
   – У нас много важных дел, гроссмейстер.
   – Это хорошо, – воодушевленно согласился Алеганд, делая вид, что не расслышал отказа. – У молодежи всегда должно быть занятие. Вот в мое время…
   Он принялся жевать булку с такой важностью, словно ему за это платили очень большие деньги.
   – Что же, мадемуазель Дюпон, – произнес посетитель. – Был рад с вами повидаться.
   Его взгляд, словно лазерная указка, ткнулся в связку ключей, которую Франсуаз вертела в руках.
   – Как я понял, вы куда-то едете? Будьте осторожней! С этим листопадом… А мы пока посекретничаем с ченселлором Майклом.
   Вот уж чего я не хотел, так это общих с Алегандом секретов.
   – Срочная работа как раз у меня, – пояснил я. – А о своих проблемах вы вполне сможете поговорить с Френки.
   Его перекосило.
   Франсуаз – демон огня.
   В городе Темных Эльфов кого только не встретишь. Здесь есть обычные люди, обретшие магические способности. Оборотни и берендеи в строгих деловых костюмах ходят на службу в банк, и лишь немногие знают об их истинной сущности. Вампиры предпочитают мир искусства – богемный образ жизни позволяет им не показываться на улице днем.
   На десять астрологов-шарлатанов всегда находится один настоящий, который предскажет вашу судьбу с точностью до пары секунд. Правда, клиентов у них немного – люди любят тешить себя иллюзией, будто сами строят свою судьбу.
   Однако других демонов, кроме Франсуаз, в стране Эльфов нет. В Верхнем мире их вообще очень мало. Обычно дети Мрака предпочитают иные измерения.
   Николас Алеганд, потомственный маг, не доверял моей партнерше и в глубине души очень ее боялся. Он знал, что ни один колдун не может сравниться силами с дьяволицей. Несколько его коллег, впрочем, пытались, и этого оказалось достаточно, чтобы никто больше не решился повторить их подвиг.
   Наш посетитель немного похрюкал. Он явно надеялся, что Франсуаз уйдет поболтать с подругой, отправится выбивать ковры или провалится в преисподнюю.
   Поскольку этого не произошло, он начал:
   – Вы слышали об ордене Коратоллы? Я пожал плечами.
   – Древнейшая в стране гильдия магов. Согласно легенде, ее основал Боягорд – волхв, служивший при дворе князя Владимира. Они живут очень замкнуто. Даже не участвуют в празднике на день Корочуна. Некоторые считают их просто шарлатанами.
   – Я тоже долгое время подозревал их в этом, – подтвердил Алеганд.
   Если быть точным, он подозревал всех, всегда и во всем – с тех пор, как его жена сбежала с тренером по фитнесу. Большего позора для потомственного колдуна быть не может, если не считать того случая, когда киевский архимаг спьяну превратил себя в лягушку.
   – Сегодня утром исчез Джулиан Сарнмир, верховный магистр Ордена. Статуя Боягорда, которой в их семье поклоняются две тысячи лет, разбита и осквернена. Тело не найдено, однако Оракул сказал, что его уже нет в живых.
   Оракул был лучшим гадателем в столице, и даже оборотни не считали для себя зазорным обращаться к его услугам.
   – Маргарита Сарнмир, вдова магистра, обратилась ко мне за помощью. Я был другом ее покойного отца. Не скажу, что она для меня как дочь, но…
   Он развел руками – хороший жест, когда нечего сказать.
   – Я гроссмейстер, хранитель печати магов, и должен следить за тем, чтобы ничто не нарушало спокойной жизни моих собратьев.
   – И вы предложили обратиться к нам?
   – У вас хорошая репутация, ченселлор.
   Глаза Франсуаз вспыхнули. Эти слова она расценила как намек, что у нее самой репутация крайне скверная.
   – Смерть Джулиана Сарнмира – сильный удар не только для ордена Коратоллы.
   Будь так, нашему гостю было бы абсолютно наплевать на судьбу магистра.
   – Никто не знает, какие силы убили его и почему. Сегодня мне звонил архимаг льда, так он даже не скрывал своей озабоченности.
   – Не знала, что архимаг озабоченный, – живо встряла Франсуаз. – Я могу познакомить его с парой русалок. С ними он тут же решит свои сексуальные проблемы.
   Алеганд хотел было ответить, но потом решил, что это ниже его достоинства.
   – Волшебники столицы встревожены, – продолжал гроссмейстер. – Никто не говорит этого вслух, но каждый опасается, что именно он станет следующей жертвой.

ГЛАВА 2

   Каменный рыцарь стоял, высоко воздевая меч, и на его лице читалась твердая решимость до последнего биться во имя Добра и Света.
   Воин выглядел бы еще внушительней, не будь его голова отломана и не валяйся она на полу.
   – Джулиан Сарнмир поднялся в свой кабинет в одиннадцать часов вечера, – произнес Алеганд. – Служанка принесла ему травяной отвар и слышала, как он запер дверь изнутри.
   – Зачем? – спросил я. Гроссмейстер помедлил.
   – Такова традиция Ордена. Раз в месяц верховный магистр обращается к духу Боягорда, который живет в этой статуе. Никто не должен присутствовать при этом.
   – Что было дальше? – спросил я.
   – Утром жена увидела, что Сарнмир не ложился. Он не спустился к завтраку. За ним послали горничную – дверь была заперта. Позвали садовника. Он высадил дверь, и…
   Алеганд медленно обвел комнату рукой.
   Богатство и респектабельность – вот два слова, которые пыхтел про себя дизайнер, обставляя кабинет Джулиана Сарнмира. Стены, обшитые дубовыми панелями. Огромный письменный стол, при виде которого вспоминались слова из вестерна «Стрелок» с Грегори Пеком – сидеть за таким столом даже лучше, чем держать в руке револьвер. Длинные полки с книгами, в которых плескалась мудрость финансового и банковского дела – именно этим занимался хозяин кабинета, когда снимал черную мантию верховного магистра ордена Коратоллы.
   На стене висели три средневековых щита. На каждом был изображен зверь – дракон, грифон и минотавр. Два находились в отличном состоянии, в третьем зияла глубокая неровная вмятина. Сарнмиру много раз предлагали выправить ее, но он отказывался. Считалось, что этот удар палицей нанес Святополк, когда сошелся в бою с Рагмаром, и след от его оружия привносит в комнату ауру успеха и власти.
   Однако центром и гордостью кабинета был Боягорд – высокая каменная статуя, казавшаяся огромной даже здесь. Но занесенный меч не спас древнего героя – кто-то снес ему голову.
   Черный обгоревший силуэт вырисовывался на полу. Казалось, он принадлежал твари с четырьмя крыльями и длинным хвостом. Впрочем, разобрать очертания было сложно.
   – Ченселлор Майкл?
   В комнату неслышно вошла женщина, и я не сразу понял, что передо мной хозяйка дома.
   Я знал, что Джулиану Сарнмиру исполнилось шестьдесят и он недавно женился во второй раз. Отчего-то я был уверен, что новая супруга гораздо моложе его. Я ожидал увидеть юную соблазнительную особу – дорогую игрушку, которую банкир подарил сам себе на день ангела.
   Маргарита была изящной, стройной и очень красивой для своего возраста, но годами вполне подходила мужу. Сперва мне показалось, что ее косметика наложена немного неровно. Потом я понял, что виной тому были слегка искаженные черты лица.
   Возможно, банкирша очень любила мужа и теперь пыталась тщетно уцепиться за мысль, что он все еще жив. Или же ее мучили другие чувства, гораздо менее подходящие для безутешной вдовы.
   – Я очень благодарна вам за то, что вы смогли приехать так быстро, – произнесла она, подавая мне руку. – Николас рассказывал о вас много хорошего.
   Алеганд кратко кивнул.
   Я не знал, уместно ли приносить соболезнования. У меня не было никаких оснований сомневаться в словах Оракула, но если Маргарита все еще сохраняла надежду, имел ли я право ее отнимать? Поэтому я промолчал.
   Хозяйка дома поздоровалась с Франсуаз – сдержанно, как стареющая жена стареющего мужа. Во всех молодых и красивых девушках она неизбежно видела соперниц.
   – Мне надо знать, что произошло, – сказал я. – Все подробности.
   – Конечно, ченселлор Майкл.
   Алеганд не вмешивался. Он предпочитал оставаться на заднем плане.
   – Однако давайте сначала отпустим Оракула? – продолжила Маргарита. – Я и так вызвала его ни свет ни заря. Теперь он ждет внизу. Знаю, он не скажет ни слова, сама тактичность. Но неудобно его задерживать.
   Мне хотелось понять – то ли она даже в горе остается мудрой хозяйкой дома, то ли ей нужно время, чтобы сочинить правдоподобную ложь и отшлифовать ее.
   Алеганд смотрел на обугленный силуэт.

ГЛАВА 3

   Оракул стоял возле открытого окна и курил.
   Это был мужчина лет сорока, но выглядел лет на десять моложе. Носил он кричащий свитер, какие были в моде разве что лет тридцать назад, и немыслимой расцветки брюки. Маленькая эспаньолка без усов, длинные баки делали бы смешным любого другого человека, но только не Оракула.
   Его отличали мягкость, плавность в движениях и легкая, почти неуловимая манерность гомосексуалиста. Я знал, что он не гей.
   – Они вызвали и тебя тоже, верно? – спросил гадатель.
   Он счастливо разделял мое отвращение к рукопожатиям, и это придавало нашим отношениям странную интимность. Мы всегда пожимали друг другу руки на людях и никогда – один на один.
   Франсуаз не считалась.
   – Жуткое ощущение… Он глубоко затянулся.
   – У меня с самого вечера мороз по коже. Все чувства обострены. Я готовился к спиритическому сеансу – хотел вызвать дух Хордой-хана и спросить, был ли царь Пермион его реинкарнацией.
   Оракул старательно стряхнул сигарету за окно.
   – Ты ведь знаешь, что мать Пермиона Елена была наполовину гноллом. Поэтому враги называли его «говорящей собакой», а сатирик Терций даже сложил о нем эпиграмму…
   Я не прерывал его.
   Таких людей вообще нельзя перебивать. Будет только хуже. А главное – если у тебя есть такие способности, как у Оракула, ты можешь позволить себе быть немного занудой.
   – Маргарита позвонила мне рано утром. Только я коснулся трубки, как сразу понял: меня ждет что-то очень страшное.
   Он поспешно начертил перед собой шестиугольник – волшебный охранительный знак. Потом наклонился и добавил вполголоса:
   – Признаюсь, я боялся, что меня стошнит от волнения. Я ведь уже чувствовал вибрации Хордой-хана. Гроссмейстер просил, чтобы я поднялся наверх.
   Оракул взмахнул сигаретой.
   – Но мне нечего там делать. Я уже отсюда чувствую зло. То, какой смертью погиб Сарнмир…
   Его передернуло. Впрочем, мне показалось, что это было наигранно.
   – Я до сих пор слышу его крики. Они носятся по этому дому, как летучие мыши. Думаете, я случайно встал у окна? Мне надо было совсем уйти, но ведь я такой добрый.
   Он сказал это без малейшей иронии – Оракулу нравится любоваться собой.
   – У меня не хватило сил отказать Маргарите. Но я знал, что заставить себя снова переступить этот порог…
   Его тело вновь сотрясла дрожь, и я понял, что на сей раз это всерьез.
   – Тогда пойдем в сад, – предложил я. – Его убил человек или существо из другого мира?
   Оракул с видимым облегчением вышел через французское окно.
   – Сложно сказать. – Он раздавил сигарету в ладони, словно в пепельнице, и аккуратно выкинул ее в вазу.
   Я сомневался, что та служила в качестве урны, но делать замечание Оракулу – все равно что просить голубей не гадить на тротуар.
   – Я знаю немного. То, что смог увидеть отсюда. Сарнмир и еще двое собрались в его кабинете, чтобы провести ритуал. Неправильный. Они не подготовились как следует, нарушили какую-то его часть. Вызвали силы, с которыми не смогли совладать. Магистр…
   Гадатель попытался снова затянуться, забыв, что уже выбросил сигарету.
   – Скажу так – в момент своей смерти Джулиан был рад, что все наконец закончится.
   Он обернулся и взглянул на дом.
   – Больше никогда сюда не вернусь.

ГЛАВА 4

   Тускло сверкал металл.
   Молодой парень лет двадцати лежал на спине и выжимал штангу. Мускулы ходили под загорелой кожей, словно сами были частью тренажера, отлитые из стали.
   Я предположил, что это Джереми, сын банкира. Он тоже нарушал правила, как и его отец. Нельзя работать со штангой, если тебя никто не страхует, – она может упасть и придавить шею. Но, наверное, склонность к напрасному риску была у них семейной чертой.
   Он явно собирался послать меня к черту, сославшись на траур. Но когда увидел, что следом за мной зашла Франсуаз, быстро переменил решение. Подниматься не стал – видно, снизу было гораздо удобнее заглядывать ей под юбку.
   – Ищете отца? – спросил он, старательно напрягая мускулы и пытаясь понять, увидела ли это моя спутница.
   Джереми, видимо, привык охотиться за каждой юбкой. И чем короче она была, тем больший интерес вызывала.
   – В моей комнате вы вряд ли его найдете. Сомневаюсь, что он вообще помнил, живу ли я еще в одном доме с ними.
   Как-то неуместно смотрелись здесь полки с книгами – лишь немногим меньше, чем у отца. Сложно было представить Джереми Сарнмира за учебниками – высокого, загорелого атлета, по которому наверняка сохли все девицы города.
   Я пробежался взглядом по корешкам. Финансы, банковское дело – я понял, что заставляло парня сидеть за книгами. Он хотел доказать отцу – что? Вряд ли он и сам знал.
   – Я приехал домой поздно утром, – продолжал он, выжимая штангу. – Все уже были на ушах. Сам знаю не больше вашего.
   Я не хотел, чтобы он надорвал легкие, качая металл и разговаривая одновременно. Поэтому зашагал к двери.
   – Вы не задали главного вопроса. – бросил он мне вслед.
   Я остановился.
   – Какого?
   Джереми сел и теперь обтирался полотенцем.
   – Вы должны были спросить, почему смерть отца совсем меня не потрясла.
   – Люди по-разному справляются с горем, – заметил я. – Но хорошо, я спрашиваю.
   – Мой отец не умер. – Джереми встал и принялся разминаться. – Уверен, вам уже все уши прожужжали про Боягорда и какой-то таинственный ритуал.
   Слова захватили его и понесли. Мысли, которые давно копились в душе, вырвались наружу, хлопая крыльями.
   Теперь он даже не пытался выглядеть эффектно, чтобы произвести впечатление на Франсуаз.
   – Раз в месяц, когда луна входит в какую-то там чертову фазу, отец запирался в своем кабинете и разговаривал с Боягордом. Задавал вопросы, рассказывал, как идут дела в Ордене. Никому не разрешалось входить…
   Его лицо исказилось детской обидой, и из мужчины он на мгновение превратился в маленького мальчика.
   – Когда мне было четырнадцать, я залез на дерево – вон то, большое, что растет у самых окон. Мне хотелось посмотреть, как отец беседует с Боягордом.
   Джереми взмахнул рукой.
   – Статуя ему не отвечала? – спросил я.
   – Он даже не пытался заговорить с ней. Запер дверь и просто сидел в кресле, читая книгу. А потом вышел и на следующий день вешал, что сказал ему Боягорд.
   Лицо парня вновь исказилось. Окажись в этот момент рядом отец – сын бы его ударил.
   – Все это было ложью, ченселлор Майкл. Вся наша чертова жизнь – ложь. Папочка просто банкир, лысый денежный мешок, и никакого колдовства в этом доме не было никогда.
   – А как же слова Оракула?
   – Он милейший гомик и действительно умеет ворожить. Не то что мой отец. Но он боготворит Маргариту и скажет все, что она попросит.
   – Вижу, вы не в восторге от своей мачехи? Он пожал плечами. – Мачеху нельзя любить. Такова добрая старая традиция, все мы знаем о ней с детства, из волшебных сказок. Поймите, мой отец – живой человек, и он имеет право на новое счастье. Но…
   Джереми пощелкал пальцами.
   – За каким чертом он женился на старой кошелке? Я думал, он подберет себе молодую красотку, и даже боялся, как бы та не принялась меня соблазнять. Но Маргарита… Я этого не понимаю.
   – Тогда почему он исчез?
   Парень недоуменно взглянул на меня.
   – Он? – переспросил Джереми. – Вам не сказали? Мило.
   О чем?
   – Они исчезли вдвоем. Мой отец и Марьяна. Все к этому шло. Правда, я был уверен, что он просто выставит Маргариту из дома.
   Говорят, что лучший кладезь сплетен – обиженные слуги. Не верьте. Обиженные дети гораздо опасней. Кто такая Марьяна? – спросил я. Теперь парень по-настоящему заинтересовался.
   – Значит, они вообще вам ничего не сказали. Ладно. Несколько месяцев назад отец взял себе новую секретаршу. Маленькая, изящная, словно китайская статуэтка. Было ясно, что он уложит ее в постель. Или она его – как хотите. У старика текли слюни, когда он смотрел на Марьяну. Что же касается бойкой девицы, та не хотела всю жизнь ходить с диктофоном. Дальше думайте сами.
   Он почесал лоб.
   – Видно, Маргарита крепко держала его в руках, раз пришлось отгрохать такой спектакль. Может, чем-то шантажировала? Не знаю, фортель отца меня удивил.
   Снаружи прогудела машина, и парень выглянул в окно.
   – Тиндол приперся, – пробормотал Джереми. – С соболезнованиями. Он был вторым человеком в банке и в Ордене, после отца, и теперь наверняка станет первым. Вот только с кем он станет шептаться, если статую грохнули?
   Он понизил голос:
   – Скажите, что я ушел, а? Нет сил говорить с этим слизняком.

ГЛАВА 5

   Тиндол Пелатар был маленького роста. Не сотвори его таким природа, он наверняка стал бы невысок сам путем долгих, настойчивых упражнений.
   Он был из тех, кто всю жизнь проводит в полупоклоне. Его глаза никогда не поднимались настолько, чтобы упереться в собеседника. Пелатар привык жить, споро семеня по глубокой колее, которую проложил для него другой – тот, кто шел впереди.
   В банке он был послушной, молчаливой тенью Джулиана Сарнмира. Все поручения шефа исполнял точно, аккуратно и в срок и никогда не мечтал о большем. По крайней мере, вслух.
   В школе его наверняка дразнили, спрашивая, сколько старушек он зарубил топором на этой неделе.
   Сейчас он целовал руку Маргариты Сарнмир – чисто символически, держа губы в нескольких сантиметрах от ее пальцев. То ли был настолько хорошо воспитан, то ли просто брезглив.
   – Лев пал, – пробормотал я. – И стервятники слетелись принести соболезнования.
   У меня возникло неясное ощущение, что этих двоих объединяет нечто большее, чем смерть близкого человека. Я мог бы даже решить, что Пелатар влюблен в нее, если бы не знал, что подобные люди не способны на это чувство.
   – Ужасное событие, – бормотал он и при этом так старательно глядел в гравий, словно старался его пересчитать. – До сих пор не могу поверить.
   Он не просто верил, но уже наверняка заказал новые визитки, в которых значился президентом банка.
   Сарнмир был ему больше не нужен. Дела шли хорошо, отлаженный механизм вертелся сам по себе. Оставалось лишь смазывать его да вовремя подставлять ладошки под звенящий денежный дождь.
   – Ченселлор Майкл, – представила меня Маргарита.
   Я кратко кивнул. Не потому, что Пелатар мог заподозрить хозяйку дома во лжи, – просто так принято.
   – А это Франси, его помощница.
   Так Маргарита обрела себе врага на всю жизнь. Мало того что не назвала Франсуаз полным именем, так еще окрестила моей ассистенткой.
   – Пелатар Тиндол, – произнес банкир, упорно глядя куда-то вбок.
   Сперва я не мог понять, отчего он косит глаза. Потом сообразил: это была устоявшаяся привычка, которая, словно мансарда, надстраивалась над манерой смотреть в пол.
   Если перед ним стояла девушка в короткой юбке, приходилось отводить взор – иначе выйдет, что он пялится ей на ножки.