Чекалов Денис. Гончие преисподней

   – Как я уже сказал, – продолжал я, – внутренние дела Бармута нас не интересуют. Но только до тех пор, пока хулиганы не начинают бесчинствовать на улицах с полного одобрения магистрата. Сегодня в пять часов дня вы соберете магистратское заседание. Там, в полном соответствии с обычаями волости, вы отмените «Закон о беретах» и распустите свои отряды дружинников. Надеюсь, вы успели все запомнить?
   Наместник осмотрел свиток, который держал в руках так, словно не был уверен, что такое ему только что дали.
   Как у любого маленького царька, его реакция на окружающее проходила три стадии.
   Прежде всего он попытался задавить силой то, что угрожало его положению полновластного правителя Бармута. Однако он не был готов к тому, чтобы вести длительную и бескомпромиссную борьбу. Поэтому при первой же неудаче, прогнулся и попытался сохранить свои привилегии, унижаясь перед заезжими.
   Аргедас знал, что рано или поздно мы уедем и жизнь в городе вновь вернется в прежнее русло.
   Когда и этот стиль поведения не дал результатов, он сделал то, что другой человек, не отвыкший от нормального общения с людьми, сделал бы с самого начала, – приготовился к настоящей борьбе.
   – Я не могу отвечать за поступки своих стражников, – сказал Аргедас, вращая в руках свиток. – Если у вас возникли проблемы с Редвигом или с дружинниками, то вам предстоит еще доказать, что в этом виноваты я или магистрат.
   – В пять часов, – повторил я. И собрался уходить.
   – Стойте! – внезапно воскликнул наместник. Какая-то мысль, казалось, пришла ему в голову.
   – Я знаю, откуда вы набрались таких идей, – сказал он. – Вы говорили с доктором Бакулой, верно? Я видел, как вы прогуливались с ним по бульвару, в нижнем городе.
   Доктор на самом деле сказал нам правду – все, что ни происходило в Бармуте, сразу же становилось достоянием провинциальных сплетников, даже если поблизости на первый взгляд никого не было.
   – Доктор Бакула наверняка наговорил вам про меня много чего, – произнес Аргедас.
   – Вы ошибаетесь, – сказал я. – Он не назвал даже вашего имени.
   – Это неважно, – отмахнулся наместник. – А сказал ли он, что магистрат подозревает его в убийствах?
   – Его? – спросил я.
   – Значит, не сказал! – Аргедас был очень этим доволен. – Бакула никогда не был одним из нас, он приехал издалека и не уважает наши законы. С тех пор, как его жена умерла, он стал словно сам не свой.
   Правый глаз Аргедаса прищурился, веко начало дергаться.
   – Мои стражники видели его несколько раз возле дома Карлиты Санчес. Он прятался. Не хотел, чтобы его увидели. Почему? Многие ходят к ней, скажем так, за микстурой от одиночества. Женатые. Никто этого не скрывает, да и не смогли бы – городок-то маленький. А ему, вдовцу, тем более нет резона скрывать свои похождения.
   Глаза наместника вспыхнули.
   – Я храню это в тайне, даже Гай Пиктон ничего об этом не знает. Этот крысиный хвост тут же разболтал бы все газетчикам.
   Аргедас поднял палец.
   – Стоит горожанам узнать, чем занимается по ночам доктор, – и его линчуют после следующего же убийства. Вам кажется, что я жирный глупый индюк, который только и умеет, что обкрадывать королевскую казну. Возможно, я таким выгляжу. Я знаю, что некрасив, и давно с этим смирился. Но на самом деле я забочусь о городе – так, как только можно заботиться об этих глупых людишках, каждый из которых думает только о себе. Я не допущу ни самосуда, ни беспорядков – вот зачем на улицах дружинники. Это красивый и богатый город, ченселлор, и люди здесь жили счастливо, пока не появился этот маньяк. И будут жить счастливо, когда его найдут. Вам может это не нравиться, но Бармут стал таким благодаря мне.
   Речь наместника не произвела никакого впечатления на Франсуаз, скорее, девушка даже ее не слышала. Я видел, что известия о докторе Бакуле заставили ее сильно переживать. Демонесса не хотела расставаться с тем образом, который сложился у нее после первой их встречи.
   – Если вы так заботитесь о Бармуте, – сказал я, – то отмените «Закон о беретах». И не станете бояться, что кто-нибудь увидит в этом победу травницы Саути.
   Аргедас посмотрел на меня исподлобья. Его взгляд стал хмурым и сосредоточенным.
   – И у вас есть власть заставить меня сделать это? – спросил он.
   – Нет, – сказал я. – Но вряд ли вам понравилось бы, если б я ее приобрел.

ГЛАВА 10

   – Трудно представить, что в Бармуте есть публичный дом, – произнесла Франсуаз.
   Отпустив извозчика, мы шли по городским улицам к гнездышку Карлиты Санчес.
   – Почему? – спросил я.
   – Не знаю. Эти стены, эти дома… Люди, которые здесь живут. Все выглядит настолько благопристойным…
   Девушка пожала плечами.
   – Именно поэтому здесь и должен быть публичный дом, – ответил я. – Это как место, в котором собираются человеческие пороки. Не мне тебе объяснять, насколько сильны в людях те побуждения, которые там назвали бы греховными.
   Я указал рукой на силуэт кафедрального собора, поднимающийся над улицами Бармута.
   – Их нельзя уничтожить и оставаться при этом людьми. Их можно загнать куда-нибудь в глубину, но тогда жизнь человека начинает перекашиваться, словно картонная коробка, на один из углов которой положили слишком большую тяжесть.
   В лучшем случае это делает человека несчастным. В худшем – он сам делает несчастным других. Мы недавно говорили о том, что типичный серийный насильник обычно выглядит как хороший семьянин и прилежный работник. Загнать порочные помыслы глубоко в душу – значит рисковать тем, что там, в полной темноте, они вырастут и превратятся в неконтролируемые чудовища.
   Такие заведения, как у Карлиты Санчес, помогают справиться с ними.
   По-твоему, благопристойность города основывается на городских шлюхах?
   – Точно так же как в доме не может быть чисто, если не собирать весь мусор в предназначенный для этого бак… Нельзя выкинуть бак и делать вид, что мусор от этого больше не будет появляться.
   Нет, Френки, в большом городе порок выплескивается на улицы. В таком тихом местечке, как Бармут, он собран в один патриархальный публичный дом. Уверен, здесь не встретишь девиц, которые подпирали бы стены или слонялись по тавернам в поисках клиентов.
   – У тебя странная философия, – заметила девушка. – Но стоит ли идти в бордель днем? Мне казалось, жизнь там начинает кипеть ближе к вечеру.
   – Тебе казалось! – воскликнул я. – Такое впечатление, будто ты никогда не бывала в подобных местах.
   – Никогда, – скромно ответила девушка. – Я имею в виду – никогда с той целью, с какой туда обычно ходят.
   – Охотно верю, – согласился я. – Однако не расстраивайся. Вечером мы бы не смогли узнать ничего для нас ценного – бордель будет полон посетителей, этих благопристойных жителей благопристойного города. Ни у кого бы не хватило времени поговорить с нами.
   Я задумался.
   – Вопрос в том, захотят ли они разговаривать, даже имея время.
 
   – Что ты чувствовал, когда первый раз заходил в бордель? – спросила девушка.
   Вопрос показался мне настолько возмутительным, что я в первый момент решил не отвечать.
   – Я вел достойную жизнь, – произнес я. – По крайней мере, пока не повстречался с тобой. Конечно, мне иногда приходилось заглядывать в места, подобные этому. Я не хотел бы говорить громких слов, но человек моего сана должен иногда спускаться на самое дно общества, чтобы протянуть руку помощи нуждающимся.
   Франсуаз взглянула на меня так, словно я только что безуспешно попытался скрыть от нее чрезвычайно похабную историю из моего прошлого.
   Дом, в котором жила Карлита Санчес и в котором работали ее девочки, внешне ничем не отличался от сотен других, которые мы видели на бармутских улицах.
   Над деревянными дверями не висел четырехгранный фонарь с ввинченным в него светящимся кристаллом красного цвета, пестрые оборки не украшали изнутри глубокие окна, около дверей не было никакой вывески, которая говорила бы, что за услуги предоставляются здесь прохожим.
   По всей видимости, ни в чем подобном не было необходимости, все жители Бармута хорошо знали заведение Карлиты.
   Дверной молоток имел форму человеческой руки; холодная манжета бронзового камзола охватывала тускло сверкающую кисть. Я поднял его, чтобы постучать в дверь, Франсуаз перехватила мою руку.
   – Что ты собираешься там делать? – спросила она.
   – Не знаю, – ответил я. – Посмотрим, сумеет ли пара соверенов раскрутить госпожу Карлиту на разговор. Если нет – возможно, я найду иной способ убедить ее, чтобы она развязала тесемочки свитка со своими секретами.
   Франсуаз смерила меня взглядом с головы до ног, словно я был рабом на рынке невольников и она оценивала – достаточно ли я хорош, чтобы меня покупать.
   – Ты слишком много думаешь, Майкл, – сказала она. – Поэтому пытаешься решить даже те проблемы, которых нет.
   Я хмуро посмотрел на нее:
   – Собираешься выломать дверь и бить Карлиту головой об пол? Разве это хорошо, Френки? В конце концов, Карлита – работающая женщина. Если о движении бармутских суфражисток напишут книгу, то первая ее глава будет посвящена Карлите как их предтече.
   – Бить? – Франсуаз провела пальцам по моему камзолу. – Это неплохая идея, беби! Только не Карлиту, конечно… Одним словом, закрой рот и смотри.
   Франсуаз, собирающаяся решить задачу с помощью сообразительности, а не удара мечом по чьей-либо шее, – это все равно что порнографическая звезда, сохраняющая девственность, – contradictio in adjecto ^[2]. На это стоило посмотреть, хотя я и понимал, насколько жалки могут быть потуги моей партнерши.
   Франсуаз взяла у меня дверной молоток и постучала сама. Стук этот был совершенно особым, в нем звучали нотки нетерпеливые и ждущие и в то же время полные предвкушения.
   Дверь отворилась. Это была маленькая калитка, в рост человека, довольно маленького человека. По всей видимости, основные двери распахивались только к началу вечера, а остальное время держались на запоре.
   Женщина, которая открыла нам, могла бы быть красивой, если бы этого захотела.
   Ее лицо покрывала косметика – на один мазок больше, чем следовало бы; черные волосы, вымытые совсем недавно, были уложены под сетку цвета бордо.
   Плечи и грудь незнакомки закрывал голубоватый пеньюар с белыми пушистыми оборками. Он мог служить и ночной рубашкой, и рабочей одеждой ночной бабочки. В данный момент его назначили банным халатом.
   Глаза женщины были немного сонными, и я понял, что она покинула кровать лишь час-полтора назад и еще не успела проснуться полностью. Пик ее делового дня наступал после заката.
   Без сомнения, перед нами была Карлита Санчес. Я узнал ее даже не по черным волосам толедианки. Лет тридцати двух, она выглядела властно и в то же время устало – такой может быть только деловая женщина, которая управляет своим заведением и должна много трудиться, чтобы сохранить его. Только владелица борделя могла быть накрашена в середине дня; все ее девочки еще отдыхали, наслаждаясь мимолетной свободой от проданных ласк.
   Я хорошо знаю, как следует разговаривать с подобными женщинами. У меня не оставалось ни малейших сомнений, что я смогу заставить ее рассказать все о докторе Бакуле и подтвердить или опровергнуть возведенные на него обвинения.
   Но Франсуаз попросила меня дать ей шанс, и я не собирался обижать малютку.
   Демонесса посмотрела на черноволосую женщину.
   – Вы Карлита Санчес? – спросила она.
   Томный взгляд толедианки скользнул по сильной фигуре демонессы. Карлита наслаждалась каждым изгибом тела Франсуаз, а контраст между черной кожей доспеха и роскошной, цвета меда, кожей красавицы заставлял сеньориту Санчес трепетать от сексуального возбуждения.
   – Если ты пришла наниматься на работу, милочка, – протянула Карлита, – то ты принята. Можешь начать прямо сейчас…
   Она положила пальцы на плечо Франсуаз, пробуя ее мускулы.
   – Со мной…
   В голосе сеньориты Санчес послышались хрипловатые нотки. Она была готова втянуть Франсуаз внутрь и отдаться ей прямо у порога.
   Я, еще когда только познакомился с демонессой, понимал, что все мужчины вокруг станут смотреть на нее с вожделением. Но я как-то не принимал в расчет, что большинство девочек при виде нее тоже начинают раздвигать ножки.
   Это возлагает на меня двойную ответственность.
   – Прости, детка, – сказала Франсуаз.
   Она убрала пальцы Карлиты со своего плеча. Когда руки девушек встретились, сеньорита Санчес глубоко вздохнула. Только теперь она увидела меня, близоруко моргнула и сощурила глаза. Она не привыкла к яркому свету, тем более после сна и полутьмы купальни.
   Карлита рассмотрела мою одежду и узнала во мне ченселлора.
   – Простите, святой отец, – смущенно сказала она.
   Потупившись, сеньорита Санчес начала кутаться в пеньюар с белыми оборками. Ей хотелось выглядеть поприличнее.
   – Я вас не увидела. Какая же я дура. Что вы хотели?
   Вот это был великолепный момент, чтобы задавать вопросы. Без сомнения, я так бы и поступил, если бы великодушно не предоставил Франсуаз инициативу.
   Демонесса проворковала:
   – Ну что ты, милочка. Он же ченселлор, а не монах и не священник. Ты когда-нибудь была в постели с ченселлором?
   Говоря это, Френки вошла в низкую дверь публичного дома. Маневр этот оказался тем более удивительным, что дверь была на две головы ниже, чем требовалось для Франсуаз, а на пороге во весь рост стояла Карлита Санчес.
   Но Френки вошла так непринужденно, словно перед ней раскрывались парадные ворота. Я последовал за девушкой.
   Карлита Санчес уже поняла, что Франсуаз – не та ягода, что согласится расти на ее бордельной опушке. Тем не менее хозяйка дома с первого взгляда узнала в демонессе ту, что постигла глубины чувственных удовольствий.
   – Нет, – медленно протянула она.
   Толедианка не имела ничего против того, чтобы мы вошли, напротив, как будто обрадовалась возможности поболтать.
   – Но я была любовницей одного мага… Признаюсь честно, милочка, он меня разочаровал, у него все слишком быстро заканчивалось… Ну, ты понимаешь. Я – Карлита Санчес. Если вы пришли сюда, то знаете, кто я такая.
   – Я – Франсуаза, демонесса пламени, – произнесла Френки. – Этого красавчика зовут Майкл.
   Франсуаз прошла несколько шагов по холлу борделя. Полуоткрыв рот, она восхищенно рассматривала обстановку.
   – Круто, – протянула Франсуаз.
   Просторное помещение было погружено во мрак, лишь неярко светились три алых кристалла, ввернутые под потолком.
   Ни одно окно не открывалось на городскую улицу; здесь не было места внешнему миру. Прорези в каменных стенах, предназначенные некогда служить окнами, были прикрыты тяжелыми шторами.
   Заведение Карлиты Санчес, эта неотъемлемая часть Бармута, находилось в то же время вне его. Днем солнечным лучам был заказан вход в обиталище ночных бабочек, спящих в это время суток. Вечером яркие огни и свет веселящихся гостей не должны были пробуждать горожан от их благопристойной дремы.
   Широкие окна имелись на верхних этажах, в комнатах девочек, но здесь, в главном холле, царили светящиеся кристаллы.
   Все здесь походило на театральную сцену, подготовленную для сюрреалистической буффонады. Маски смерти висели на стенах, мешаясь с порнографическими изображениями.
   Рядом с этими картинами само слово «разврат» бледнело, словно взятое из лексикона десятилетней школьницы. Столы и стулья приглашали посетителя заказать бутылку вина – а пьяный гость щедрее платил и быстрее засыпал.
   Редко какая из бабочек сеньориты Карлиты мечтала о долгой ночи любви. Разве что с кем-нибудь из той страны, где грезы строят радужные замки и куда нет входа реальной жизни.
   Несколько минут Франсуаз болтала с Карлитой, потом собралась уходить.
   – Кстати говоря, – заметила демонесса, открыв маленькую калитку, – я видела тут одного мальчонку… Милый такой сладкий красавчик. Он еще ходит с такой уродливой псиной – бульдогом, кажется. Он – как? Любит девочек?
   Демонесса сладко потянулась.
   – Мне бы хотелось…
   – Это доктор Бакула, – ответила Карлита. – Прости, милашка, он здесь не бывает.

ГЛАВА 11

   – «Он здесь не бывает»! – воскликнул я. – Вот все, чего ты добилась своими методами. В следующий раз я буду разговаривать.
   Франсуаз задумчиво шла по улице, почти не слушая меня.
   – Бакула не ходит к девочкам Карлиты, – сказала Френки. – Он ходит к ней.
   – Что?
   – Доктор Бакула – любовник Карлиты Санчес, и это все очень серьезно – по крайней мере, для нее.
   – Постой-ка.
   Я придержал девушку за руку.
   – Ты все это поняла по одной ее фразе?
   – При чем тут фраза? Я же сказала, ты не знаешь таких людей, как Карлита. Мне достаточно было ей в глаза посмотреть, когда она услышала про Бакулу.
   – Городская мадам и уважаемый доктор… Френки, это, мягко говоря, мезальянс.
   – Ченселлор и демонесса – тоже не пара из рождественской сказки. Пойми. Карлита содержит дом со шлюхами. Она сама была шлюхой, ей и осталась. Но сама она не считает себя такой.
   – И кем же она себя считает? Владелицей пансиона для благородных девиц?
   – Женщиной, Майкл. Женщиной, которая много страдала; ты сам знаешь, что быть профессиональной шлюхой – не сахар.
   – Что это значит – сам знаешь?!
   – И вот она встречает доктора. Его жена умерла. Он очень ее любил – ты сам видел, как он о ней рассказывал. Вряд ли притворялся. И тут появляется Карлита. Два одиноких сердца. Романтическая любовь. Она закроет заведение, и они уедут вместе – далеко, далеко.
   – Романтическая любовь? После смерти жены доктор пошел по шлюхам – вот и все.
   Франсуаз с упреком посмотрела на меня.
   – Может быть, для него это так. Но не для нее. Доктор Бакула для Карлиты – принц из сказки, который увезет ее на белом коне.
   – Скорее уж на бульдоге.
 
   Франсуаз пружинисто шагала по горной дороге. Приятно вырваться из серых стен Бармута и снова ощутить на коже дыхание свежего ветра.
   Цель путешествия не очень радовала. И все же гораздо лучше навестить заброшенную могилу Боягорда и попытаться узнать, где прячется дух сейчас, чем глотать пыль в городских архивах.
   Демонессу вполне устраивало, как выпал жребий.
   Дорога превратилась в тропинку, а та и вовсе исчезла – так мелеет река в степи. Единственный, кто встретился девушке по пути, был гоблин-торговец, продававший пирожки. Когда Френки подошла ближе, он скорчил рожу и на ее просьбу ответил:
   – Только для троллей.
   Франсуаз так и не смогла понять почему, но тролли еще те проныры, умеют нажиться там, где проигрывают другие.
   Поэтому она настаивать не стала, лишь дала гоблину по уху, чтоб не задавался.
   Могила появилась перед Франсуаз внезапно, словно и не было над ней каменных сводов, мрачной покосившейся ограды, чугунной калитки. По обычаю бьонинов, волхва закопали в землю и установили над ним два креста – один пятиконечный, второй анкх Святого Пейрана. Вокруг насыпали белый речной песок.
   Рядом стояла небольшая часовенка.
   Франсуаз помедлила – демоны ненавидят смерть, как и эльфы. Потом вошла. Сгорбленный человек стоял у могилы, время от времени протягивая к ней руку, словно пытаясь коснуться души того, кто был здесь похоронен.
   – Здравствуй, дьяволица, – произнес он.
   Френки достала меч – не то чтобы она не доверяла ему, просто в пустынном месте девушка должна быть осторожней.
   – Кто ты? – спросила демонесса. – И почему эти загадочные незнакомцы не носят на груди карточек с именем?
   – Я Черный рыцарь, – ответил он, обернувшись. – Я тот, кто убил волхва Боягорда.
   – Очень мило, – сказала Франсуаз. – Не хочешь повторить? Он тут как раз не вовремя воскрес.
   – О Христе говорили то же самое, – согласился рыцарь. – Но я всего лишь призрак и не могу убить его снова. Зато я могу покарать тех, кто вернул его к жизни.
   Девушка наморщила нос.
   – Это кого? – спросила она.
   – Тех, кто принес дыхание Боягорда в его родной город, – отвечал рыцарь. – Тебя и твоего друга.
   Лицо рыцаря покрывали толстые, длинные шипы, и было невозможно увидеть, что под ними скрывается.
   Один гоблин-кабатчик уверял Френки, что у Черных витязей есть и глаза, и рот, но их не видно за острыми лезвиями щетины. Впрочем, этот трактирщик никогда не покидал свой городок и вряд ли видел вивверну иначе, чем в виде чучела в главной зале магистрата.
   На голове витязя сверкал шлем, полностью закрывавший ее сзади и с боков. На нем круглились три рога, два по бокам, как у викингов, и один на затылке.
   Черный доспех состоял из мифриловых полукружий, словно чешуя дракона, но на груди и спине крепились круглые пластины, похожие на щиты.
   В правой руке рыцарь держал булаву. Массивное навершие имело форму драконьей лапы, сомкнутой в кулак.
   Палица взметнулась в воздух, словно голова рассерженного дракона.
   Франсуаз вскинула меч. Тяжелое навершие булавы раскрылось, превратившись из кулака в распростертые пальцы. Они сомкнулись на лезвии и крепко сжали его, вырывая из руки девушки.
   Френки давно научилась мастерски фехтовать. Даже опытный воин-сильф не смог бы выбить меч из ее ладони. Но теперь, когда на конце дайкатаны внезапно налился груз в несколько, пудов, удержать клинок было невозможно.
   Тяжелая, темная боль прокатилась по руке девушки. Ее пальцы словно наполнились свинцом, смыкаясь на рукоятке, потом медленно разогнулись. Меч, верное оружие, ставший продолжением ее самой, выпал на белый песок и наполовину зарылся в него.
   Франсуаз метнулась вправо, плавно перекатившись через плечо, и пружинисто встала. Она рассчитывала, что сможет обмануть своего противника, заставит отступить в сторону, отойти от упавшего меча, а потом поднимет клинок.
   Этот прием не раз удавался ей. Сильное, гибкое тело демонессы двигалось так стремительно, что враг часто не успевал разгадать ее план, пока холодный клинок не входил глубоко между его лопаток.
   Однако краткого взгляда оказалось Френки достаточно, чтобы понять: Черного витязя убить не так просто.
   Он сам выпустил из рук темную булаву, его когтистые пальцы по-прежнему сжимали алый стебель меча. Под тяжестью палицы дайкатана все глубже уходила в белые волны песка.
   Темная броня лязгнула.
   Рыцарь шагнул к Франсуаз. Из его латных манжет вырастали два обсидиановых клинка.
   Черные мечи были частью доспеха. Пальцы витязя в кованых перчатках сжимали узкие рукояти только для того, чтобы вернее направлять удар.
   Первый выпад заставил Френки упасть на колени. Только так она могла уклониться от обсидиановой стали. Второй клинок прошелестел над ее головой, срезав густую прядь волос.
   Девушка откатилась назад, словно тугая капля ртути, чувствуя, как на нее накатывает бешенство. Она не привыкла отступать и прятаться, не в силах нанести ответный удар.
   Теперь их вновь разделяло несколько шагов. Демонесса тяжело дышала – ей приходилось использовать всю силу, всю ловкость своего гибкого прекрасного тела, чтобы уйти от ударов рыцаря.
   Черный витязь оставался спокоен. Сражение даже начинало наскучивать ему – так легко доставалась победа.
   – Жаль, что ты пришла одна, – сказал он. – Но я уверен, твой друг скоро станет тебя искать… Что показать ему? Твою голову? Или просто скальп?
   Франсуаз коснулась пряжки ремня. Мифриловый череп минотавра пробуждал магические сюрикены, прикрепленные к поясу и казавшиеся со стороны простым украшением.
   Двенадцать небесных звезд устремились к Черному рыцарю. Демонесса видела однажды, как они вонзились в брюхо сапфирового дракона и, пропоров летающее чудовище насквозь, превратили его в кровавое решето. Только волшебство смерти, подвластное некромантам, могло спасти от жалящих снарядов девушки.
   Лазоревые сюрикены отскочили от черного доспеха, не оставив на нем даже тонкой росписи царапин. Мертвыми птицами они посыпались на белый песок. Френки поняла, что скоро может последовать за ними.
   Витязь поднял руку. В ней он сжимал одну из небесных звезд, пойманную им на лету. Ладонь рыцаря медленно сжалась в кулак, давя и скручивая острый мифрил, словно то были нежные лепестки цветка.
   – Здесь царит смерть, – произнес рыцарь. – Ее магия делает меня неуязвимым.
   Франсуаз выбросила вперед обе руки.
   Гудящая волна пламени прокатилась по ним и ударила в рыцаря. Он сделал шаг, потом другой и только тут понял, что доспех на нем начал плавиться.
   Черный металл, благословленный светом луны, стал нагреваться, и крохотные капли появились на нем.
   Сильное тело девушки напряглось, выгнулось дугой, словно тетива лука, и огненный поток начал крепнуть. Витязь упал на одно колено. Второе подогнулось само, не в силах удерживать на себе ставший вдруг мягким и таким тяжелым доспех.
   – Нет, – прохрипел витязь. – Магия склепа защитит меня…
   Доспех на его плечах начал плавиться и стекать вниз, увлекая за собой кожу и горящую плоть. Пару мгновений, отчаянным усилием воли, рыцарь держал голову прямо, глядя в глаза своей победительнице.
   Потом он рухнул, смятый волной жидкого металла.
   Френки подошла ближе.
   На песке, дымясь, застывал огромный валун оплавленной стали. Он походил на камень, вырвавшийся из жерла вулкана. Снизу из-под него высовывалась человеческая рука в латной перчатке, чудом уцелевшая от океана огня.