Цветаева Марина. Письма. Часть 1

 
   ________
 
   И еще о другом: творчество и любовность несовместимы. Живешь или там или здесь. Я слишком вовлекаюсь. Для того, чтобы любить мне нужно забыть (всё, т. е. СЕБЯ!) Не видеть деревьев, не слышать листьев, оглохнуть, ослепнуть — иначе: урвусь! Болевой мир несовместим с любовным. (Это я уже о другой боли говорю, не от человека, о болевой разверстости, равняющейся творчеству.) Все часы без другого должны быть пусты, если не пусты — я живу: боль живет: другого нет.
 
   Жить в другом — уничтожиться. Мне не жаль, я только этого и жажду, но —
 
   ________
 
   Поймите, другой влечется к моему богатству, а я влекусь — через него — стать нищей. Он хочет во мне быть, я хочу в нем пропасть. Вообще, я слишком страдаю. (Все это не о текущем часе, — о всех протекших часах. Никаких выводов! Это я Вам ПУТЬ своей души рассказываю.) — «Будьте умницей, пишите!» («К?к, я хочу через тебя разучиться писать, а ты меня — опять у в тетрадь?!») И: — «Вы без меня пишете!» Человек между двух огней: моей невозможностью не-быть (уходом) и моим стремлением пропасть (небытием). В любви меня нету, есть исступленное, невменяемое, страдающее существо, душа без тела.
 
   ________
 
   В Ваших письмах так часто: «Или и это забыли?» Друг, забываю только бывшее, бывших. Небывшее во мне суще. Так я, забыв всех своих любовников, никогда не забуду Блока, руку которого никогда не держала в руке. («А если бы держали?» — Бог не привел!)
 
   Кстати, конец письма: «Холодно — знобит — мой путь через снега»… и эти две буквы А. Б. в конце, — я долго смотрела. У Вас страдальческая сущность.
 
   ________
 
   Ваше письмо, принесенное мне моей приятельницей, читала на кладбище. (Живу в предместье.) — Другого места не было, везде люди, там никто не бывает. Скамейки не было, села на дорожке, у какого-то камня. Я читала, ветер трепал листы, листья падали.
 
   ________
 
   Друг, просьба: пришлите мне книгу Ницше (по-немецки) — «Происхождение Трагедии». (Об Аполлоне и Дионисе). ^[1386]У меня никого нет в Б<ерлине>. Она мне сейчас очень нужна. Пришлите на Смиховский адр<ес>, на к<отор>ый иногда (в просветленные минуты) и пишите.
 
   До свидания. Жму Вашу руку. Не враждуйте со мной в сердце своем.
 
   МЦ.
 
   Прага, 4-го октября, 1923 г.
 
   Милый друг,
 
   У меня к Вам большая просьба — если Вы еще в Берлине — п. ч. если не в Берлине, то уже ничего не можете сделать.
 
   Дело в том, что необходимо перевести (перевезти!) Белого в Прагу, он не должен ехать в Россию, слава Богу, что его не пустили, ^[1387]он должен быть в Праге, здесь ему дадут иждивение (stride n?cessaire) ^[1388]и здесь, в конце концов, я, которая его нежно люблю и — что лучше — ему преданна.
 
   Говорила со Слонимом (знаете такого?) ^[1389]Он обещал сегодня же написать Белому, без его согласия нельзя начинать хлопот, а он вероломен. Нужно держать его в руках, жужжать ему в уши, — чтобы он не отвильнул, не передернул. Я знаю, что Прага для него — спасение. Во-первых: он обеспечен, во-вторых: чудный город, в-третьих: люди или одиночество на выбор, — как хочет, в-четвертых: я, т. е. моя готовность ему помогать и о нем заботиться: ЛЮБЯ, С РАДОСТЬЮ-и-НЕУСТАННО.
 
   Все это ему передайте. Получать он будет около 800 кр<он> в месяц, не меньше, жить можно (будет подрабатывать). И запретите ему всей моей волей — от иждивения отказываться. Пусть непременно примет. Без этого ехать бессмысленно.
 
   ________
 
   Друг, сделайте это для меня. Настойте! Будьте судьбой! Стойте над ним неустанно. И — главное — в нужный час — посадите в вагон! Я встречу. Умоляю Вас Христом Богом, сделайте это! Здесь он будет писать и дышать. В России — ему нечего делать, я знаю, как там любят!
 
   ________
 
   От Вас давно ни слова, но не Ваша вина, наверное скоро получу.
 
   ________
 
   По моим просьбам Вы видите, какой Вы мне друг. Мне с Вами просторно. Я Вам верю. Это — отношение навсегда. Смело могу сказать. Я знаю, что в любой час Вы меня примете (у меня всегда — час Души!) В этом наша встреча, весь смысл ее. (Я не заговариваю зубы, чтобы Вы лучше переправили Белого, — честное слово! Просто с пера и из души рвется!)
 
   ________
 
   И еще просьба: найдите мне верную оказию к Борису Пастернаку: из рук в руки. Мне необходимо переслать ему стихи и письмо. В почту не верю и адреса нет. Сейчас многие уезжают в Москву, найдите мне такого надежного, который немножко любит мои стихи и потому не выкинет моего письма. Или — просто порядочного человека. Письмо и стихи высылаю следом. Зря не отдавайте. Я не писала ему полгода, после такого срока писать — гору поднять, второй раз не соберусь. О, как много мужества нужно — жить! Как много — лжи! И как еще больше — правды!
 
   Борис Пастернак для меня — святыня, это вся моя надежда, т? небо за краем земли, то, чего еще не было, то, что будет, доверяю Вам свою любовь (письмо) Борису Пастернаку, как свою душу, не отдавайте зря.
 
   И Лучше было бы в Берлине же найти адрес, Эренбург его знает, И можно как-нибудь через третье лицо (Вы в ссоре?) — и наверное еще другие знают. Геликон (Вишняк) например, или Гржебин, — если не уехали. Я пришлю Вам письмо в конверте, Вы надпишите адрес. Прежний адрес его: Волхонка, 14. В крайнем случае — пусть отъезжающий письмо берет так, и в Москве (в Союзе Писателей — или Поэтов — или в одной из книжных лавок) его разыщет.
 
   Сделайте это для меня!
 
   ________
 
   Итак, еще раз напоминаю о Белом. Если еще не уехал — пусть едет в Прагу. Но до этого пусть известит: да, и после этого — пусть не отказывается. Дело сделаем быстро, и визу и иждивение, — всё. Мне будет помогать Слоним. Так ему и скажите. И передайте ему от меня всю мою нежность и память. ЗАГОВОРИТЕ, ЗАВОРОЖИТЕ его, — иначе его не возьмешь! Будьте его ВОЛЕЙ, и возьмите на подмогу — мою.
 
   Обо всем этом немедленно же ответьте на Smichov: Praha, Smichov, ?vedska ulice ?. 1373.
 
   Хорошо бы экспрессом, но боюсь, что разоряю.
 
   Жму Вашу руку.
 
   МЦ.
 
   <Приписка на полях:>
 
   И — чтобы покончить с просьбами: вытащите у Гржебина еще 20 (или 15) Психей. Я получила только 5 (есть квитанция). Не верьте обещаниям, пусть это будет сделано при Вас!
 
   Прага, 10-го нов(ого) января 1924 г.
 
   Милый друг,
 
   Когда мне было 16 л<ет>, а Вам 6 или вроде, жила на свете женщина, во всем обратная мне: Тарновская. ^[1390]И жил на свете один человек, Прилуков — ее друг, один из несчетных ее любовников.
 
   Когда над Тарновской — в Ницце ли, в Париже, или еще где — собирались грозы — и грозы не шуточные, ибо она не шутила — она неизменно давала телеграмму Прилукову и неизменно получала все один и тот же ответ: J’y pense. ^[1391](С П<рилуковым> она давно рассталась. Он жил в Москве, она — везде.)
 
   Прилуков для меня наисовершеннейшее воплощение мужской любви, любви — вообще. Будь я мужчиной, я бы была Прилуковым. Прилуков мирит меня с землей, это уже небо.
 
   ________
 
   Итак, если Вы, мой друг, имеете в себе возможность дорасти до Прилукова, если на каждый мой вопль — J’y pense (всегда, везде), если поборота земная ревность, если Вы любите меня всю, со всем (всеми!) во мне, если Вы любите меня выше жизни — любите меня!
 
   Обращаюсь к Вашим 20-ти годам, будь Вы старше — я бы от Вас этого не ждала (жду). Я хочу Вам дать возможность стать ЛЮБЯЩИМ, дать Вам стать сам?й любовью — пусть через меня!
 
   Вы пишете о дружбе. Маленький мой мальчик, это самообман. Какой я друг? Я подруга, а не друг. Как подруга задумана. Вы пишете еще о любви к другой. Я — другого, Вы — другую. Зачем тогда?! Женитесь на другой, «живите» с другими, живите — другими, но любите — меня. Иначе ведь бессмысленно.
 
   Слушайте: я конечно хочу от Вас чуда, но Вам 21 год, а я поэт. Кроме того, это на свете было: не взаимная любовь на двух концах света, а любовь единоличная, одного. Человек всю любовь брал на себя, ничего для себя не хотел кроме как: любить. Он сам был Любовь.
 
   ________
 
   Я сама так любила 60-летнего кн<язя> Волконского, не выносившего женщин. Всей безответностью, всей беззаветностью любила и, наконец, добыл? его — в вечное владение! Одолела упорством любови. (Женщин любить не научился, научился любить любовь.) Я сама так любила (16-ти лет) Герцога Рейхштадтского, умершего в 1832 г., и — четырех лет — актрису в зеленом платье из «Виндзорских проказниц», ^[1392]своего первого театра за жизнь. И еще раньше, лет двух, должно быть, куклу в зеленом платье, в окне стеклянного пассажа, куклу, которую все ночи видала во сне, которой ни разу — двух лет! — вслух не пожелала, куклу, о которой может быть вспомню в смертный час.
 
   Я сама — ЛЮБЯЩИЙ. Говорю Вам с connaisance de cause (de coeur!) ^[1393]
 
   ________
 
   He каждый может. Могут: дети, старики, поэты. И я, как поэт, т. е. конечно дитя и старик! — придя в мир сразу избрала себе любить другого. Любимой быть — этого я по сей час не умела. (То, что так прекрасно и поверхностно умеют все!)
 
   Дайте мне на сей раз быть Любимым, будьте Любящим:
 
   УСТУПАЮ ВАМ БЛАГУЮ ДОЛЮ.
 
   ________
 
   Милый друг, я очень несчастна. Я рассталась с тем, любя и любимая, в полный разгар любви, не рассталась — оторвал?сь! В полный разгар любви, без надежды на встречу. ^[1394]Разбив и его и свою жизнь. Любить сама не могу, ибо люблю его, и не хочу, ибо люблю его. Ничего не хочу, кроме него, а его никогда не будет. Это такое первое расставание за жизнь, потому что, любя, захотел всего: жизни: простой совместной жизни, то, о чем никогда не «догадывался» никто из меня любивших. — Будь моей. — И мое: — увы! —
 
   В любви есть, мой друг, ЛЮБИМЫЕ и ЛЮБЯЩИЕ. И еще третье, редчайшее: ЛЮБОВНИКИ. Он был любовником любви. Начав любить с тех пор, как глаза открыла, говорю: Такого не встречала. С ним я была бы счастлива. (Никогда об этом не думала!) От него бы я хотела сына. (Никогда этого не будет!) Расстались НАВЕК, — не как в книжках! — потому что: дальше некуда! Есть: комната (любая!) и в ней: он и я, вместе, не на час, а на жизнь. И — сын.
 
   Этого сына я (боясь!) желала страстно, и, если Бог мне его не послал, то, очевидно, потому что лучше знает. Я желала этого до последнего часа. И ни одного ребенка с этого часа не вижу без дикой растравы. Каждой фабричной из предместья завидую. И КАК — всем тем, с которыми он, пытаясь забыть меня, будет коротать и длить (а может быть уже коротает и длит!) свои земные ночи! Потому что его дело — жизнь: т. е. забыть меня. Поэтому я и молиться не могу, как в детстве: «Дай Бог, чтобы он меня не забыл», — «забыл!» — должна.
 
   И любить его не могу (хотя бы заочно!) — потому что это и заочно не дает жить, превращается (любимому) в сны, в тоску.
 
   Я ничего для него не могу, я могу только одно для него: не быть.
 
   ________
 
   А жить — нужно. (С<ережа>, Аля.) А жить — нечем. Вся жизнь на до и после. До ^[1395]— все мое будущее! Мое будущее — это вчера, ясно? Я — без завтра.
 
   Остается одно: стихи. Но: вне меня (живой!) они ему не нужны (любит Гумилева, я — не его поэт!) Стало быть: и эта дорога отпадает. Остается одно: стихии: моря, снега, ветра. Но все это — опять в любовь. А любовь — только в него!
 
   ________
 
   Друг, Вы теперь понимаете, почему мне необходимо, чтобы Вы меня любили. (Называйте дружбой, все равно.) Ведь меня нет, только через любовь ко мне я пойму, что существую. Раз Вы все время будете говорить: «ты… твое… тебя», я наконец, пойму, что это «ты» — есть. Раньше: «люблю, стало быть существую», теперь: «Любима, стало быть…»
 
   Ваша любовь ко мне будет добрым делом, почти что воскрешением из мертвых. И от Вашей любви ко мне я когда-нибудь, в свой час, попрошу еще б?льшего. Но речь об этом — в свой час.
 
   ________
 
   Есть стихи, — мало. Читали ли мое «Приключение»? (В «Воле России»). ^[1396]Пришлю. И, кажется, еще из моих «Земных Примет» скоро будет напечатано. Тоже пришлю. В феврале или марте выйдет моя сказка «М?лодец», здесь, в Праге. ^[1397]Одна из любимых моих вещей.
 
   Получив Ваш ответ, обращусь к Вам с одним предложением (советом, требованием, просьбой), касающимся в равной мере и Вас и меня. Вещь, которой Вы увлечетесь. Но до оглашения ее мне нужен Ваш ответ.
 
   ________
 
   Rue Bonaparte, 52 bis. Между площадями St. Sulpice и St. Gennain des Pr?s. Часто, в задумчивости, входила в противоположную дверь, и привратница, с усмешкой: «M<ademois>elle se trompe souvent de porte». ^[1398](Так я, м.б., случайно вместо ада попаду в рай!) Любовь к Наполеону II и — одновременно — к некоему Monsieur Maurice, 18-ти лет, кончающему coll?gien. ^[1399]И еще — к M<ademoise>lle James, professeur de langue fran?aise, ^[1400]30-летней женщине, с бешеными глазами.
 
   — «Aimez-Vous Edmond Rostand, Madame?» ^[1401](Я, из восхищения… и здравого смысла не могла ей говорить M<ademoise>lle.)
 
   И она, обеспокоенная:
 
   — «Est-ce que j’ai une t?te ? aimer Rostand?» ^[1402]Нет, t?te ^[1403]у нее была не ростановская, скорее бестиальная: головка змеи с низким лбом: Кармен!
 
   Когда же я — 16-ти лет, из хорошего дома и в полной невинности — не удержавшись, целовала ей руки:
 
   — «Quelle dr?le de chose que ces jeunes filles russes! Etes-vous peut-?tre po?te en votre landue?» ^[1404]
 
   ________
 
   Итак, до письма.
 
   Знаете ли Вы, что последняя строчка моя к Вам (так и осталась без предыдущих!) была:
 
   «ДО СВИДАНЬЯ, ТО ЕСТЬ: ДО СТРАДАНЬЯ!»
 
   МЦ.
 
   Париж, 6-го ноября 1925 г., пятница
 
   Милый Александр Васильевич,
 
   Если свободны завтра в субботу вечером, очень рада буду Вас повидать.
 
   Познакомитесь с моей дочерью Алей и может быть увидите моего спящего сына Георгия.
 
   Марина Цветаева
 
   6-го мая 1928 г.
 
   Meudon (S. et O.)
 
   2, Avenue Jeanne d'Arc
 
   Милый Александр Васильевич,
 
   Обращаюсь к Вам с большой просьбой: помогите мне распространить билеты на мой вечер, имеющий быть 17-го. Посылаю 10, распространите что сможете. Цена билета не менее 25 фр<анков>, больше — лучше, (NB! Думаю, что у меня будет полный зал и пустая касса!)
 
   Посылаю книгу. ^[1405]
 
   Всего лучшего, простите за просьбу.
 
   МЦветаева.
 
   29-го июня 1928 г.
 
   Meudon (S. et O.)
 
   2, Avenue Jeanne d'Arc
 
   Милый друг,
 
   Две радости, начнем с меньшей: деньги за билеты, которых я вовсе не ждала (думала, что Вам дала только пять, которые Вы и вернули), вторая — наличность твердых знаков в Вашей приписке, знаков явно приставленных, т. е. идущих от адресата. Спасибо за долгую память, за такую долгую память, твердый знак в конце слова, обращенного ко мне, для меня больше, чем слово, каким бы оно ни было. Т?к: «я всегда помнил Вас», с радостью отдам за «совсемь забыль Васъ». (Ъ — значит помните, т. е. рука помнит, сущность помнит!)
 
   Я перед Вами виновата, знаю, — знаете в чем? В неуместной веселости нашей встречи. Хотите другую — ПЕРВУЮ — всерьез?
 
   Я скоро уезжаю — в конце следующей недели.
 
   <Приписка на полях>.
 
   Нам нужно познакомиться! Мне много вздору говорили о Вас, Вам — еще больше обо мне: СМЕТЕМ!
 
   Серьезно, хочу снять с себя — угрызение-не угрызение, что-то вроде. (А Вы еще читаете мой почерк?)
 
   А у Вас сейчас — я-переписка и я-встреча — в глазах двоюсь, хочу восстановить единство.
 
   Хотите — приезжайте ко мне, хотите встретимся где-нибудь в городе, остановка электрического поезда Champ de Mars, например, выход один. Хорошо бы часов в 6, вместе пообедаем, побеседуем, потом погуляем, обожаю летний Париж. Итак, назначайте день (можно и к 7 ч.). Только узнавайте меня Вы, я очень робкая и боюсь глядеть.
 
   Дружочек, м. б. Вы очень заняты или особенной охоты видеться со мной не имеете, — не стесняйтесь, не обижусь.
 
   Но если хотите — торопитесь, скоро еду. (Если не смогу, извещу телеграммой, молчание — согласие.)
 
   МЦ.
 
   Других мест не предлагаю, п. ч. Париж не знаю. Лучше ответьте телеграммой, к нам pneu ^[1406]не ходят.
 
   Милый друг,
 
   Письмо пришло слишком поздно: вчера вечером, т. е. как раз когда Вы меня ждали и когда меня не было: ни на Champ de Mars, ни дома, — провожала С<ергея> Я<ковлевича> в Ройян, куда с детьми на самых днях еду вслед. Я ведь недаром говорила Вам о телеграмме: знаю з?город: его неторопливость, за которую и люблю. Загород никуда не торопится, потому что он уже всюду. Ну а мы — увы!
 
   Итак, до осени, до встречи.
 
   МЦ.
 
   К 5-го июля 1928 г., четверг
 
   Еду послезавтра, в воскресенье. Повидаться не успеем.
 
   ________
 
   Телеграммы не получала.
 
   7-го ноября 1928 г.
 
   Meudon (S. et O.)
 
   2, Avenue Jeanne d'Arc
 
   Милый Александр Васильевич,
 
   Давайте повидаемся. У меня на этой неделе свободна только суббота — хотите? Станция электр<ической> ж<елезной> д<ороги> Pont-Mirabeau, в 81/2 ч. веч<ера>, выход один. Погуляем или посидим — как захочется.
 
   Если не можете — известите.
 
   Всего лучшего.
 
   МЦветаева.
 
   Я очень близорука, — вся надежда, что Вы меня узнаете.
 
   10-го декабря 1928 г., понедельник.
 
   Meudon (S. et O.)
 
   2, Avenue Jeunne d'Arc
 
   Милый Александр Васильевич,
 
   Я не только ответила В?м, но назначила Вам и ждала Вас. — В который раз — диву даюсь!
 
   Это было недели две тому назад. Не дождавшись, естественно не написала, считая объяснения лишними. Но вот Вы опять пишете, и я опять отвечаю. Вся эта неделя у меня занята. Хотите — в следующий вторник, 18-го, Вы заедете за мной в 71/2 ч. и мы вместе куда-нибудь отправимся, лучше всего в к<инематогра>ф, где можно и говорить и не говорить. — Интересно, дойдет ли это письмо? До свидания!
 
   МЦ.
 
   Р. S. «Тряпичный лоскут» ^[1407]даже в кавычках к моим письмам неотносим!
 
   Электр<ическим> поездом, станция Meudon Val-Fleury, от вокзала налево в гору, никуда не сворачивая, упретесь прямо в мой дом. 1-й эт<аж>, стучите.

СТРУВЕ Г. П

   30-го июня 1923 г.
 
   Милый Глеб,
 
   Ваше гаданье правильно: мало люблю «Евгения Онегина» ^[1408]и очень люблю Державина. ^[1409]А из Пушкина больше всего, вечнее всего люблю «К морю», — с десяти лет по нынешние тридцать. И «версты полосаты», и там, где про кибитку: Пушкина в просторах. Там он счастливее всего, там он не должен быть злым. Эренбурга из призраков галереи вычеркиваю, ^[1410]я его мало читала, со стихами его, по-настоящему, познакомилась только в Берлине. (Не потому вычеркиваю, что поссорилась, — честное слово!)
 
   Ах, у Вас во втором столбце (4-ая строчка до первой цитаты) гениальная опечатка: «в цветаевской ЛАГГЕРЕЕ», — от лагерь, — чудесно!
 
   Любопытно было бы узнать, какие стихи в «Ремесле» Вы считаете плохими, спрашиваю вне самолюбия (самолюбие ведь сродно вкусу, и из-за безмерности моей во мне тоже отсутствует!) ^[1411]Любопытно, чтобы понять чужое мерило, допытаться, почему не дошло.
 
   Согласна, что «Психея» для читателя приемлемее и приятнее «Ремесла». Это — мой откуп читателю, ею я покупаю право на «Ремесло», а «Ремеслом» — на дальнейшее. Следующую книгу будете зубами грызть. Но это еще не скоро. ^[1412]
 
   Шлю Вам привет и благодарность.
 
   МЦ.
 
   29-го ноября 1925 г.
 
   Милый Глеб,
 
   Посылаю сборник. ^[1413]К сожалению, «Поэмы Конца» прочесть не успела, — м. б. есть опечатки.
 
   Когда едет Петр Бернгардович? ^[1414]И не взял ли бы он ма-аленькой посылочки для Сережи? Все сторожу оказию. ^[1415]
 
   Привет Вам, Юлии, сонной девочке и бессонному мальчику. ^[1416]Будет время, напишите и приходите.
 
   МЦ.
 
   Рильке необычаен. Уже нездешние слова!

СТРУВЕ Ю. Ю

   Мокропсы, 30-го июня 1923 г.
 
   Милая Юлия,
 
   Я Вас не забыла, а просто выбилась из колеи писанья писем. — Тронута, что окликнули.
 
   Живу все там же, все так же, созерцаю дожди, изредка размышляю о влиянии на Чехию (!!!) — извергающейся Этны и продвигающихся полярных льдов.
 
   Огонь + лед дает дождь, т. е. слезы. Но я не плачу, меня после Сов<етской> России ничем не возьмешь, даже безысходной скукой Чехии.
 
   Закончила переписку своих московских записей (1917 г. — 1919 г.), получилась основательная книга. ^[1417]Пишу стихи, читаю Диккенса, собираю — до потери сознания! — чернику, мечтаю о новом платье, но глубже вдумавшись, понимаю, что оно бессмысленно, потому что тоже станет старым.
 
   Бываю в Праге редко, на каждом собрании журналисты сбрасывают старого председателя и голосуют нового. ^[1418]Я неизменно сажусь около Маковского и обезьяню с него все жесты. Он подымет руку — и я подымаю, он забудет — а я в глупом положении. Он мил, я его люблю. Он глубоко-искренен в своих слабостях, в его устах — они очарование. Кроме того, он по-настоящему глубоко-культурен. С ним не попадаешь каждоминутно в безвоздушные пространства неведения, младенческого изумления. Это пристало Вашей Марине, да и то — до году, правда? Сколько ей сейчас месяцев? Обозначилось ли уже сходство со мной? ^[1419]
 
   Если будет дикая, — знайте, что в меня. А я пошла в кормилицу. А кормилица была цыганка. У Вашей дочери сомнительная родословная! А родина ее (исходя из меня и цыганки) не то Индия, не то Египет. (Цыган в старину звали «египтяне», у Мольера, напр<имер>).
 
   А «незнакомка», занесшая ей «Ремесло» — некто Катерина Исааковна Еленева, дочка известного врача Альтшулера, — существо милое, красивое и обаятельное. Она жена одного из здешних студентов.
 
   ________
 
   Спасибо Глебу за прекрасный отзыв о «Ремесле» и «Психее». Но напишу ему об этом отдельно. Как здоровье Льва Струве? ^[1420]Как Нина Александровна? ^[1421]П<етра> Б<ернгардовича> вижу редко и бегло, мне кажется, что он меня не любит, а это не располагает. («Не любит» здесь, как: не дохожу.)
 
   Целую нежно Вас и Марину. Аля увлекается сокольской гимнастикой ^[1422]и окончательно перестала отзываться на арифметику. И она и Сережа шлют привет.
 
   МЦ.

БОГЕНГАРДТАМ А. К., В. А. и О. Н

   Мокропсы, 21-го августа 1923 г.
 
   Милый Всеволод,
 
   Сережа на самых днях выезжает, все это время прошло в поисках комнаты и перевоза вещей. Если бы Вы знали, какой у нас хлам и как все нужно!
 
   Будем жить в Праге на горе, вроде как на чердаке (под крышей), но зато без хозяев.
 
   До 1-го наш адрес прежний, — к этому времени, я думаю, Алю уже можно будет привезти? ^[1423]
 
   Прошение в Министерство подано, обещали не задерживать.
 
   Сережа привезет Вам мои книги, он очень рвется к Вам и на днях — дорвется.
 
   Шлю Вам всем сердечный привет и благодарность.
 
   МЦ.
 
   Прага, 21-го сент<ября> 1923 г.
 
   Дорогие
 
   Антонина Константиновна, и Ольга Николаевна, и Всеволод Александрович,
 
   (а Всеволод после всех! Но это не оттого, что я его меньше всех люблю!)
 
   Я люблю вас всех одинаково: всех по-разному и всех одинаково: Антонину Константиновну за вечную молодость сердца, Ольгу Николаевну за веселое мужество жизни, а Всеволода — просто как милого брата, совсем не смущаясь, хочет ли он такой сестры.
 
   ________
 
   Во время дороги не разжала зубов: весь вагон уже говорил по-чешски. Стояла у окна, курила и ела чудные сливы и груши из рыжего мешка, не решаясь никого угостить, хотя и противоестественно есть одной. (В этом я — не дикарь!)
 
   Пересела благополучно, на вокзале меня встретили. Но на следующий день уже замотала ключи (очевидно, провалились сквозь дыру в Сережином портфеле, который я, за отсутствием владельца, торжественно таскала с собой всюду, в надежде быть принятой за студента).
 
   Других бед пока не было (тьфу, тьфу, не сглазить!)
 
   ________
 
   А вот странный сон, который мне нынче приснился, господа, подумайте и напишите, кт? к?к толкует:
 
   Иду с несколькими людьми по улице, вдоль белой стены. Навстречу — не то кривляка, не то убогий: волосы, как пакля, гримасное лицо, ужимки. Протягивает огромную красную розу и называет какую-то весьма скромную цену (лиру). Беру ее — и — мгновенно роза истлевает, скрючивается, желтеет и тоже гримасничает, как то лицо.
 
   И я, почему-то по-итальянски: «Ма questo non ? pi? una rosa!» (Но это уже не роза) и еще что-то. Но его уже нет, не взяв лиры, исчез. Цветок у меня в руке и я в ужасе: куд? с ним? (Бросить почему-то не решаюсь.) И вижу: над стеной — Распятие, Голгофа, Христос и разбойники. Хочу было Христу, но… ведь это же не роза! Это явная мерзость. Тогда — разбойнику. Но разбойник Христом прощен! Тогда, отчаявшись, кладу ее к подножью креста, верней — у самой стены, — и голос:
 
   «Будет беда на двенадцать Евангелий».
 
   Смотрю: в стену вделана икона, — должно быть икона 12-ти Евангелий. (Есть такая?) И просыпаюсь.
 
   ________
 
   Господа, непременно подумайте, мне такие явные сны редко снятся, неприятное чувство.
 
   ________
 
   От Али получила длинное хорошее письмо, она знает, как мне надо писать. Если бы она так же писала в тетрадку, я была бы очень довольна. С восторгом сообщает о карманной чернильнице. — Спасибо! —