Дал Роалд. Дорога в рай (Рассказы)

   - Да, - сказала она. - Почему бы и нет?
   - Но, Памела... Боже праведный... Нет... В конце концов...
   - Артур, я бы действительно хотела, чтобы ты не спорил со мной все время. Именно так мы и поступим. А теперь принеси-ка колоду карт, прямо сейчас и начнем.
   КОНЦЫ В ВОДУ
   На утро третьего дня море успокоилось. Из своих кают повылезали даже самые чувствительные натуры - из числа тех пассажиров, которых не было видно со времени отплытия. Они вышли на верхнюю палубу, стюард расставил для них шезлонги, подоткнул пледы им под ноги и удалился, а путешественники остались лежать рядами, с лицами, повернутыми к бледному, почти не излучавшему тепла январскому солнцу.
   Первые два дня на море было умеренное волнение, и это внезапное спокойствие и пришедшее вместе с ним чувство комфорта способствовали тому, что настроение у всех пассажиров стало более благожелательным. К вечеру, имея позади двенадцать часов хорошей погоды, они начали чувствовать себя уверенно, и к восьми часам кают-компания заполнилась людьми, которые держались как бывалые моряки.
   Где-то к середине ужина по тому, как под ними слегка закачались стулья, пассажиры поняли, что снова началась бортовая качка. Поначалу она была едва ощутимой - медленный, неспешный крен в одну сторону, потом в другую, но и этого было довольно, чтобы среди собравшихся произошла внезапная перемена настроения. Некоторые пассажиры оторвались от своих тарелок, словно ожидая, едва ли не прислушиваясь, когда судно будет снова крениться. При этом они нервно улыбались, а во взглядах была тревога. Другие оставались совершенно невозмутимыми, третьи открыто выражали уверенность - кое-кто из последних шутил по поводу ужина во время качки, издеваясь над теми, кто уже испытывал мучения. Затем корабль стал крениться из стороны в сторону быстро и резко. Прошло лишь пять-шесть минут после того, как произошел первый крен, а судно уже сильно раскачивалось, и сидевших на стульях пассажиров стало отбрасывать в сторону, как в автомобиле на крутом повороте.
   Наконец судно качнулось весьма основательно, и мистер Уильям Ботибол, сидевший за столом старшего интенданта, увидел, как из-под поднятой вилки его тарелка с отварным палтусом под голландским соусом неожиданно поехала в сторону. Начался переполох, все потянулись за своими тарелками и бокалами для вина. Миссис Реншо, сидевшая справа от старшего интенданта, вскрикнула и уцепилась за руку своего соседа.
   - Веселенькая нас ждет ночь, - сказал интендант, глядя на миссис Реншо. - Дует так, что нам, похоже, нелегко придется.
   Он произнес это едва ли не с удовольствием.
   Подбежал стюард и обрызгал водой скатерть между тарелками. {Скатерть смачивают во время качки, чтобы она не скользила вместе с посудой.} Волнение среди пассажиров улеглось. Большинство из них продолжили ужин. Остальные, включая миссис Реншо, осторожно поднялись и, стараясь не обнаруживать нетерпения, стали пробираться между столиками к выходу.
   - Ну вот, - сказал интендант, - началось.
   Он одобрительно оглядел оставшихся. Путешественники сидели тихо, внешне держались спокойно. На лицах некоторых была написана нескрываемая гордость; кому-то казалось, что их принимают за настоящих моряков.
   Когда ужин закончился и подали кофе, мистер Ботибол, который со времени начала качки был необычайно серьезен и задумчив, неожиданно поднялся и, взяв свою чашку кофе, сел на освободившийся стул миссис Реншо и тотчас зашептал в ухо интенданту:
   - Простите, не могли бы вы мне кое-что сказать, прошу вас.
   Интендант, человек небольшого роста, толстый, с красным лицом, наклонился к нему, выражая готовность слушать.
   - Что случилось, мистер Ботибол?
   - Вот что мне хотелось бы знать...
   На его лице была написана тревога. Интендант внимательно смотрел на него.
   - Вот что мне хотелось бы знать. Капитан уже рассчитал расстояние, которое судно пройдет за сутки? То есть прежде чем на море стало так беспокойно. После ужина ведь будут принимать ставки.
   Интендант, собравшийся выслушать слова благодарности в свой адрес, улыбнулся и откинулся на стуле, как это делает человек с полным животом.
   - Думаю, что да, - ответил он.
   О том, чтобы произнести эти слова шепотом, он и не подумал, хотя голос автоматически понизил, как это делают в ответ на заданный шепотом вопрос.
   - И давно, по-вашему, он это сделал?
   - Да где-то днем. Обычно это происходит днем.
   - В котором часу?
   - Ну, этого я не знаю. Часов, думаю, около четырех.
   - Скажите мне еще вот что. Как капитан определяет расстояние? Это очень сложно?
   Интендант взглянул на озабоченное лицо продолжавшего хмуриться мистера Ботибола и улыбнулся, отлично понимая, к чему тот клонит.
   - Видите ли, капитан проводит небольшое совещание со штурманом, они изучают погодные условия и многое другое, а потом рассчитывают расстояние, которое судно должно пройти за определенное время.
   Мистер Ботибол кивнул, какое-то время обдумывая услышанное, а потом спросил:
   - Как вы полагаете, капитан знал, что сегодня испортится погода?
   - На этот счет ничего не могу сказать, - ответил интендант.
   Он глядел прямо в маленькие темные глазки собеседника и видел, как в его зрачках пляшут искорки.
   - Я правда ничего не могу сказать, мистер Ботибол. Не знаю.
   - Если погода вконец испортится, не стоит ли поставить на меньшую цифру? Как вы думаете?
   В его шепоте слышалось все больше настойчивости и тревоги.
   - Может, и стоило бы, - ответил интендант. - Скорее всего он не предполагал, что ночь предстоит беспокойная. Днем, когда он делал расчеты, было довольно тихо.
   За столом все притихли, внимательно прислушиваясь к разговору. Некоторые, склонив голову набок, слушали интенданта и искоса на него поглядывали. Человека в такой позе можно увидеть на скачках среди зрителей он пытается расслышать, что говорит тренер наезднику: у слушающего в такую минуту рот слегка приоткрыт, брови подняты, шея вытянута, а голова наклонена немного набок, он напряжен и как бы загипнотизирован. Такой вид бывает у всякого, кто хочет услышать что-то первым.
   - А допустим, вас попросили бы предположить, какое расстояние пройдет судно сегодня, что за число вы бы назвали? - шепотом спросил мистер Ботибол.
   - Еще не знаю, в каких пределах будут ставки, - терпеливо ответил интендант. - Об этом объявят после ужина, когда соберутся игроки. Да не очень-то хорошо я во всем этом разбираюсь. Я ведь всего лишь интендант.
   Тут мистер Ботибол поднялся.
   - Прошу у всех прощения, - произнес он и, стараясь сохранить равновесие, медленно пошел по качающемуся полу между столиками. Пару раз ему пришлось схватиться за спинку стула, чтобы удержаться на ногах.
   - На верхнюю палубу, пожалуйста, - сказал он лифтеру.
   Едва он вышел на открытую палубу, как ветер ударил ему в лицо. Он пошатнулся, крепко схватился за поручни двумя руками и стал всматриваться в темнеющее море. Вздымались огромные волны, и белые барашки бежали по гребням навстречу ветру, оставляя позади себя фонтаны брызг.
   - Там дела, наверное, совсем плохи, не так ли, сэр? - спросил лифтер, когда они спускались вниз.
   Мистер Ботибол достал маленькую красную расческу и принялся приводить в порядок растрепавшиеся волосы.
   - Как, по-твоему, мы очень замедлили ход из-за непогоды? - спросил он.
   - О да, сэр. Мы стали плыть гораздо медленнее. В такую погоду надо обязательно сбавлять ход, иначе пассажиры полетят за борт.
   В курительной комнате возле столиков уже собирались участники игры. Мужчины были во фраках и держались несколько церемонно. Они только что тщательно побрились, и у них были розовые лица. Женщины были в длинных белых перчатках. Они держались холодно и, казалось, были безразличны к тому, что происходит. Мистер Ботибол занял место возле столика аукциониста. Он закинул ногу на ногу, сложил на груди руки и устроился на стуле с видом человека, который принял чрезвычайно смелое решение, и испугать его не удастся.
   Сумма выигрыша, размышлял он про себя, составит, вероятно, тысяч семь долларов. Почти такой же она была последние два дня. Чтобы заключить пари на расстояние, которое пройдет судно, нужно выложить сотни три-четыре, в зависимости от того, на какое число ставишь. Поскольку судно было английское, здесь имели дело с фунтами стерлингов, но он предпочитал вести счет в родной валюте. Семь тысяч долларов - хорошие деньги. Да просто огромные! Вот что он сделает: попросит, чтобы они расплатились с ним стодолларовыми купюрами, а деньги, прежде чем сойти на берег, положит во внутренний карман пиджака. С этим проблем не будет. И немедленно, да-да, немедленно купит "линкольн" с откидывающимся верхом. Он купит машину, как только сойдет с судна, и поедет на ней домой - и какое же удовольствие доставит ему выражение лица Этель, когда она выйдет из дома и увидит его. Картина еще та - он подкатывает к самым дверям в новеньком светло-зеленом "линкольне" с откидывающимся верхом, и тут выходит Этель! "Привет, Этель, дорогая", - бросит он как бы между прочим. "Вот, хотел сделать тебе небольшой подарок. Проходил мимо, заглянул в витрину, вспомнил о тебе и о том, как ты всегда мечтала о такой машине. Она ведь тебе нравится, моя милая?" - спросит он. "Как тебе цвет?" А потом будет следить за выражением ее лица.
   Аукционист поднялся из-за столика.
   - Дамы и господа! - громко произнес он. - Капитан считает, что до полудня завтрашнего дня судно преодолеет расстояние в пятьсот пятнадцать морских миль. Отступим, как обычно, на десять позиций в ту и другую сторону от названного капитаном числа и обозначим пределы - от пятисот пяти до пятисот двадцати пяти. Те же, кто полагает, что истинное число все-таки находится вне этих пределов, будут иметь возможность делать другие ставки на числа больше или меньше пятисот двадцати пяти и пятисот пяти. Теперь достаем первые числа из этой шляпы - так, пятьсот двенадцать!
   Наступила тишина. Все сидели не шелохнувшись и не сводили глаз с аукциониста. Чувствовалось некоторое напряжение, и едва ставки начали повышаться, напряжение стало нарастать. Тут собрались не забавы ради; достаточно было посмотреть на мужчину, который бросил взгляд на того, кто назвал большее число; возможно, он и улыбался, но только краешками губ, взгляд же был совершенно холодным.
   Число пятьсот двенадцать ушло за сто десять фунтов, следующие три или четыре числа - примерно за такую же сумму.
   Судно сильно раскачивалось, и каждый раз, когда оно кренилось, деревянная обшивка на стенах скрипела, точно собиралась расколоться. Пассажиры сидели, ухватившись за подлокотники своих кресел, и внимательно следили за ходом аукциона.
   - Кто меньше? - выкрикнул аукционист. - Следующий номер - за пределами десятки.
   Мистер Ботибол выпрямился. Напряжение сковало его. Он решил, что будет ждать, пока другие перестанут делать ставки, после чего вскочит и сделает последнюю ставку. Дома на его банковском счету было, насколько он помнил, не меньше пятисот долларов, может, шестьсот - около двухсот фунтов, чуть больше двухсот.
   - Как вам известно, - говорил аукционист, - когда я перехожу к меньшим числам, это означает, что они находятся за пределами самого меньшего числа десятки, в данном случае это будут числа меньше пятисот пяти. Поэтому если кто-то из вас полагает, что судно покроет расстояние меньше, чем пятьсот пять миль за сутки, считая до полудня завтрашнего дня, то вы можете подключиться к игре и сделать свою ставку. Итак, с чего начнем?
   Ставка составила почти сто тридцать фунтов. Похоже, не только мистер Ботибол не забывал о том, что погода никуда не годится. Сто сорок... пятьдесят... Наступила пауза. Аукционист поднял молоток.
   - Сто пятьдесят - раз!
   - Шестьдесят! - крикнул мистер Ботибол, и все повернулись в его сторону.
   - Семьдесят!
   - Восемьдесят! - крикнул мистер Ботибол.
   - Девяносто!
   - Двести! - крикнул мистер Ботибол.
   Теперь его было не остановить.
   Наступила пауза.
   - Кто-то может предложить больше двухсот фунтов?
   "Сиди тихо, - сказал мистер Ботибол себе. - Сиди как можно тише и не смотри по сторонам. Не дыши. Не будешь дышать, никто не перебьет твою ставку".
   - Двести фунтов - раз...
   У аукциониста был розовый лысый череп, макушка которого покрылась капельками пота.
   - Двести фунтов - два...
   Мистер Ботибол не дышал.
   - Двести фунтов - три... Продано!
   Он стукнул молотком по столу. Мистер Ботибол выписал чек и протянул его помощнику аукциониста, после чего откинулся в кресле, намереваясь дождаться, чем все кончится. Он не собирался ложиться спать, пока не узнает, сколько денег в банке.
   После того как была сделана последняя ставка, деньги сложили, и получилось две тысячи сто с чем-то фунтов - около шести тысяч долларов. Девяносто процентов предназначалось для победителя, десять - в пользу нуждающихся матросов. Девяносто процентов от шести тысяч долларов - пять тысяч четыреста. Что ж, этого хватит. Он купит "линкольн" с откидывающимся верхом, и еще кое-что останется. С этими приятными мыслями он, счастливый и довольный, удалился в свою каюту.
   Проснувшись на следующее утро, мистер Ботибол несколько минут лежал с закрытыми глазами. Он прислушался, нет ли бури и не дает ли судно крен. Но бури, похоже, не было, как и крена. Он вскочил и выглянул в иллюминатор. Море - о боже милостивый! - было гладким, как стекло. Огромное судно быстро двигалось вперед, явно наверстывая время, потерянное за ночь. Мистер Ботибол отвернулся и медленно опустился на краешек койки. Он почувствовал что-то похожее на страх. Теперь нет никакой надежды. Выиграет наверняка кто-нибудь из тех, кто поставил на большее число.
   - О господи, - громко произнес он. - Что же делать?
   Что, к примеру, скажет Этель? Как он ей объяснит, что почти все их двухлетние сбережения он спустил на судне? Да и не скроешь ничего. Ему придется сказать ей, чтобы она перестала снимать деньги со счета. А как быть с ежемесячными отчислениями на телевизор и "Британскую энциклопедию"? Он уже видел гнев и презрение в ее глазах; вот ее голубые глаза становятся серыми, а вот прищуриваются - верный признак того, что она гневается.
   - О господи. Да что же мне делать?
   Что толку теперь делать вид, будто есть еще хоть малейший шанс - разве только чертов корабль не попятится назад. Чтобы у него теперь появился хоть какой-то шанс выиграть, нужно, чтобы судно дало полный ход назад. А не попросить ли капитана так и сделать? Предложить ему десять процентов от выигрыша, а захочет - и больше. Мистер Ботибол захихикал. Потом вдруг умолк. Его глаза и рот широко раскрылись от изумления, ибо именно в эту самую минуту ему пришла в голову идея. Она явилась как гром среди ясного неба. В невероятном возбуждении он вскочил с койки, подбежал к иллюминатору и снова выглянул в него. А почему бы и нет, подумал он. Почему бы, черт возьми, и нет? Море спокойное, и он запросто удержится на плаву, пока его не подберут. Им овладело странное чувство, будто кто-то это уже проделывал, но что мешает ему сделать это еще раз? Корабль вынужден будет остановиться, с него спустят лодку, чтобы его подобрать, и лодке придется преодолеть, может, с полмили, после чего она должна будет вернуться к судну, а это тоже время. Час - это миль тридцать. С дневного рейса можно будет скинуть тридцать миль. Этого должно хватить, чтобы выигрышным оказалось меньшее число. Главное позаботиться о том, чтобы кто-то увидел, как он падает за борт; а это устроить нетрудно. И одеться надо полегче - в чем можно легко плавать. Спортивный костюм - это то, что надо. Он оденется так, будто собрался поиграть в теннис на палубе - майка, шорты и легкие туфли. А вот часы надо оставить. Кстати, который час? Пятнадцать минут десятого. Решено. Чем скорее, тем лучше. Сделать и забыть. Да, надо бы поторопиться, чтобы успеть до полудня.
   Когда мистер Ботибол вышел на верхнюю палубу в спортивном костюме, им владели страх и возбуждение. Он был небольшого роста, с широкими бедрами и чрезвычайно узкими покатыми плечами, так что его тело - силуэтом во всяком случае - напоминало швартовую тумбу. Его белые худые ноги были покрыты черными волосами. Он осторожно вышел на палубу, мягко ступая в своих теннисных туфлях, и нервно огляделся. На палубе был еще только один человек - пожилая женщина с очень толстыми лодыжками и огромными ягодицами. Перегнувшись через перила, она смотрела на море. На ней была каракулевая шуба. Воротник был поднят, так что лица ее мистер Ботибол не видел.
   Он стоял не двигаясь, внимательно наблюдая за ней со стороны. "Ну что ж, - сказал он про себя, - эта, пожалуй, подойдет. Наверное, сразу тревогу поднимет. Но погоди минутку, не торопись, Уильям Ботибол, не торопись. Помнишь, что ты говорил себе несколько минут назад в каюте, когда переодевался? Помнишь ли ты это?"
   Затея спрыгнуть с корабля в океан в тысяче миль от ближайшей земли сделала мистера Ботибола - человека вообще-то осторожного - чрезвычайно осмотрительным. Он еще не успел удостовериться в том, что эта женщина, которую он перед собой видел, совершенно точно поднимет тревогу, когда он прыгнет. На его взгляд, не отреагировать на происшествие она могла по двум причинам. Во-первых, она, может, ничего не слышит и не видит. Это едва ли так, но, с другой стороны, такое ведь вероятно, тогда зачем рисковать? Для начала надо бы побеседовать с ней. Во-вторых - и это говорит о том, каким подозрительным может стать человек, когда им движут чувство самосохранения и страх, - во-вторых, ему пришло в голову, что эта женщина поставила на большее число, и, если это так, у нее будет веская финансовая причина не хотеть, чтобы судно остановилось. Мистер Ботибол вспомнил, что бывали случаи, когда люди убивали себе подобных за гораздо меньшую сумму, чем шесть тысяч долларов, - газеты об этом каждый день пишут. Да и стоит ли рисковать? Сначала нужно все проверить. Убедиться, что действуешь правильно. Завести вежливый разговор. А потом, если окажется, что женщина - особа приятная, добродушная, значит, дело верное и можно с легким сердцем прыгать за борт.
   Мистер Ботибол осторожно подошел к женщине и встал рядом с ней, перегнувшись через перила.
   - Здравствуйте, - любезно произнес он.
   Она повернулась и улыбнулась ему. Улыбка вышла на удивление милой, почти прекрасной, хотя лицо у нее было весьма некрасивое.
   - Здравствуйте, - произнесла она в ответ.
   "Сначала, - сказал про себя мистер Ботибол, - убедись, что она не слепая и не глухая". В этом он уже убедился.
   - Скажите, - заговорил он без предисловий, - что вы думаете о вчерашнем аукционе?
   - Аукционе? - нахмурившись, переспросила она. - Каком еще аукционе?
   - Ну, эта глупая игра, которую обычно затевают в кают-компании после ужина, - пытаться отгадать, сколько миль пройдет судно за определенное время. Просто мне интересно, что вы об этом думаете.
   Она покачала головой и еще раз улыбнулась - мягкая приятная улыбка, немного, пожалуй, извиняющаяся.
   - Я очень ленива, - ответила она, - и рано ложусь спать. Да и ужинаю лежа. Это не так утомительно - ужинать лежа.
   Мистер Ботибол улыбнулся ей в ответ и сделал шаг в сторону.
   - Что ж, пора размяться, - сказал он. - Никогда не упускаю случая размяться утром. Было приятно познакомиться. Очень приятно.
   Он отступил от нее шагов на десять. Женщина даже не обернулась.
   Теперь все в порядке. Море спокойно, он легко одет для плавания, в этой части Атлантики почти наверняка нет акул-людоедов, а тут еще и эта приятная пожилая женщина, которая поднимет тревогу. Вопрос теперь в том, задержится ли судно достаточно надолго для того, чтобы аукцион разрешился в его пользу. Скорее всего, так и будет. В любом случае он хотя бы немного себе поможет. Можно создать кое-какие трудности, когда его будут поднимать в лодку, поплескаться в воде, незаметно отплыть в сторону. Каждая выигранная минута, каждая секунда пойдут ему на пользу. Он снова направился к поручням, но вдруг его охватил новый страх. А что, если он под винт попадет? Он слышал, что такое происходит с теми, кто падает за борт больших кораблей. Но ведь он и не собирается падать, он будет прыгать, а это совсем другое дело. Если подальше прыгнуть, то никакой винт не страшен.
   Мистер Ботибол медленно подошел к поручням ярдах в двадцати от женщины. Она не смотрела на него. Что ж, тем лучше. Ему не хотелось, чтобы она видела, как он будет прыгать. Раз его никто не видит, потом он скажет, что поскользнулся и упал нечаянно. Он заглянул за борт. Лететь придется долго, очень долго. Вообще-то о воду можно сильно удариться. Кажется, кто-то однажды прыгнул с такой высоты, плюхнулся о воду животом и разорвал его. Надо прыгать так, чтобы в воду войти ногами. Войти в нее как нож. Именно так. Вода казалась холодной, глубокой и серой и, глядя на нее, он содрогнулся. Но либо сейчас, либо никогда. Будь мужчиной, Уильям Ботибол, будь же мужчиной. Итак... вперед.
   Он взобрался на широкий деревянный поручень, постоял на нем, балансируя, секунды три, показавшиеся мучительно страшными, а потом прыгнул - немного вверх и как можно дальше от борта - и тут же закричал:
   - Помогите! Помогите!
   Потом он ударился о воду и скрылся из виду.
   Когда послышался первый крик о помощи, женщина, стоявшая возле поручня, вздрогнула от удивления. Она быстро огляделась и увидела, как мимо нее по воздуху, разбросав руки и ноги, с криками летит тот самый человек небольшого роста в белых шортах и теннисных туфлях. Поначалу казалось, она не знает, что делать: бросить ли спасательный круг, бежать за помощью или просто стоять на месте и кричать. Она отступила на шаг от поручня, резко обернулась в сторону капитанского мостика и застыла в напряжении, не зная, что предпринять. Но почти тотчас ею овладело равнодушие - так могло показаться со стороны. Перегнувшись через поручни, она стала смотреть на воду, в кильватер за судном. Вскоре в морской пене появилась крошечная круглая черная голова, рядом с ней поднялась рука - один раз, другой. Рука отчаянно махала, и откуда-то издалека доносился голос, но слов было не разобрать. Женщина наклонилась еще дальше, стараясь не упускать из виду маленькое качающееся на волнах черное пятнышко, но скоро, очень скоро, оно уже оказалось так далеко, что она не могла поручиться, было ли оно на самом деле или нет.
   Спустя какое-то время на палубу вышла другая женщина - сухопарая, угловатая, в очках в роговой оправе. Заметив первую женщину, она подошла к ней, ступая по палубе решительной, марширующей походкой старой девы.
   - Так вот ты где, - сказала она.
   Женщина с толстыми лодыжками обернулась и взглянула на нее, но промолчала.
   - Я давно тебя ищу, - продолжала сухопарая женщина. - Везде искала.
   - Очень странно, - сказала женщина с толстыми лодыжками. - Какой-то мужчина только что прыгнул за борт в одежде.
   - Ерунда!
   - Да нет же. Он говорил, что хочет размяться, и прыгнул в воду, но даже не удосужился раздеться.
   - Пойдем-ка лучше вниз, - сказала сухопарая женщина.
   Неожиданно она заговорила твердым голосом, черты лица ее приняли суровое выражение, любезный тон исчез.
   - И никогда больше не гуляй одна по палубе. Ты же прекрасно знаешь, что без меня тебе - никуда.
   - Да, Мэгги, - ответила женщина с толстыми лодыжками и еще раз улыбнулась ласково и доверчиво. Она взяла руку другой женщины и позволила ей увести себя с палубы.
   - Такой приятный мужчина, - произнесла она. - Он еще и рукой мне помахал.
   ФОКСЛИ-СКАКУН
   Вот уже тридцать шесть лет пять раз в неделю я езжу в Сити поездом, который отправляется в восемь двенадцать. Он никогда не бывает чересчур переполнен и к тому же доставляет меня прямо на станцию Кэннон-стрит, а оттуда всего одиннадцать с половиной минут ходьбы до дверей моей конторы в Остин-Фрайерз.
   Мне всегда нравилось ездить ежедневно на работу из пригорода в город и обратно: каждая часть этого небольшого путешествия доставляет мне удовольствие. В нем есть какая-то размеренность, успокаивающая человека, любящего постоянство, и в придачу оно служит своего рода артерией, которая неспешно, ко уверенно выносит меня в водоворот повседневных деловых забот.
   Всего лишь девятнадцать-двадцать человек собираются на нашей небольшой пригородной станции, чтобы сесть на поезд, отправляющийся в восемь двенадцать. Состав нашей группы редко меняется, и когда на платформе появляется новое лицо, то это всякий раз вызывает недовольство, как это бывает, когда в клетку к канарейкам сажают новую птицу.
   По утрам, когда я приезжаю на станцию за четыре минуты до отхода поезда, они обыкновенно уже все там - добропорядочные, солидные, степенные люди, стоящие на своих обычных местах с неизменными зонтиками, в шляпах, при галстуках, с одним и тем же выражением лиц и с газетами под мышкой, не меняющиеся с годами, как не меняется мебель в моей гостиной. Мне это нравится.
   Мне также нравится сидеть в своем углу у окна и читать "Таймс" под стук колес. Эта часть путешествия длится тридцать две минуты, и, подобно хорошему продолжительному массажу, она действует успокоительно на мою душу и старое больное тело. Поверьте мне, чтобы сохранить спокойствие духа, нет ничего лучше размеренности и постоянства. В общей сложности я уже почти десять тысяч раз проделал это утреннее путешествие и с каждым днем наслаждаюсь им все больше и больше. Я и сам (это отношения к делу не имеет, но любопытно) стал чем-то вроде часов. Я могу без труда сказать, опаздываем ли мы на две, три или четыре минуты, и мне не нужно смотреть в окно, чтобы сказать, на какой станции мы остановились.