Дал Роалд. Дорога в рай (Рассказы)

   - Покажите, как это делается, - сказал Лексингтон. - Разделайте свинью прямо сейчас, чтобы я научился.
   - Мы не разделываем свиней на кухне, - сказал повар. - То мясо, что вы сейчас ели, поступило с завода в Бронксе.
   - Так дайте же мне адрес!
   Повар дал ему адрес, и наш герой, многократно поблагодарив их обоих за любезность, выбежал на улицу, вскочил в такси и направился в Бронкс.
   8
   Вокруг четырехэтажного здания мясокомбината стоял сладкий и тяжелый запах, точно пахло мускусом. У главных ворот висело объявление: "Добро пожаловать в любое время", и воодушевленный Лексингтон прошел через ворота и оказался в мощенном булыжником дворе. Затем он двинулся дальше, придерживаясь указателя "Экскурсии с гидом", и наконец приблизился к сараю из рифленого железа, в стороне от главного здания, с вывеской "Комната ожидания посетителей". Вежливо постучав в дверь, он вошел внутрь.
   В комнате ожидания уже сидели шесть человек. Там была толстая мама с мальчиками лет девяти и одиннадцати, молодая пара с блестящими глазами, похоже, отмечающая медовый месяц, и еще бледная женщина в длинных белых перчатках. Она сидела в напряженной позе и, сложив руки на коленях, глядела прямо перед собой. Никто не произносил ни слова. Уж не пишут ли и они, подобно ему, поваренные книги, подумал Лексингтон, но, когда он громко спросил их об этом, ответа не получил. Взрослые лишь загадочно улыбнулись про себя и покачали головами, а двое детей уставились на него, точно увидели сумасшедшего.
   Вскоре дверь открылась. В комнату просунул голову какой-то человек с веселым розовым лицом и сказал:
   - Следующий, пожалуйста.
   Поднялась мать с мальчиками и вышла.
   Минут через десять тот же человек возвратился.
   - Следующий, пожалуйста, - снова произнес он.
   Вскочила пара, у которой был медовый месяц, и последовала за ним.
   Вошли новые посетители и сели - муж среднего возраста и среднего возраста жена. У жены была плетеная корзинка с продуктами.
   - Следующий, пожалуйста, - сказал гид.
   Поднялась женщина в длинных белых перчатках.
   Вошли еще несколько человек и расселись на стульях с жесткими спинками.
   Скоро гид вернулся в третий раз, и теперь наступил черед Лексингтона.
   - Следуйте за мной, пожалуйста, - сказал гид, ведя юношу через двор к главному зданию.
   - Как интересно! - вскричал Лексингтон, прыгая с ноги на ногу. - Как бы мне хотелось, чтобы сейчас со мной была моя дорогая бабушка Глосспан и посмотрела на то, что я собираюсь увидеть.
   - Я провожу лишь предварительную экскурсию, - сказал гид. - Потом я передам вас на руки кому-нибудь другому.
   - Как скажете, - восторженно проговорил юноша.
   Сначала они посетили просторную огороженную площадку, где бродило несколько сот свиней.
   - Вот здесь все начинается, - сказал гид. - Вон туда они входят.
   - Куда?
   - Да прямо туда. - Гид указал на длинный деревянный сарай у стены, окружавшей фабрику. - Мы его называем Домом, где заковывают в кандалы. Сюда, пожалуйста.
   Когда Лексингтон с гидом подошли к Дому, где заковывают в кандалы, трое мужчин в высоких резиновых сапогах как раз загоняли туда дюжину свиней, и они вошли вместе с ними.
   - Теперь, - сказал гид, - смотрите, как их будут заковывать в кандалы.
   Внутри сарай представлял собой голое помещение без крыши, однако вдоль одной стены, параллельно земле, футах в трех над ней, медленно двигался стальной кабель с крюками. В конце сарая кабель менял направление и через открытую крышу поднимался вертикально к верхнему этажу главного здания.
   Двенадцать свиней сгрудились в дальнем конце сарая и стояли тихо, опасливо озираясь. Мужчина в резиновых сапогах снял со стены металлическую цепь и сзади приблизился к ближайшему животному. Нагнувшись, он быстро накинул петлю на его заднюю ногу. Другой конец прикрепил к крюку, двигавшемуся мимо него на кабеле. Цепь натянулась. Ногу свиньи потянуло вверх, и цепь потащила свинью за собой, но она не упала. Она оказалась ловкой, и ей каким-то образом удавалось сохранять равновесие на трех ногах. Свинья прыгала с ноги на ногу и сопротивлялась натяжению цепи, однако все же пятилась и пятилась, пока в конце сарая кабель не изменил направление и не ушел вертикально вверх. Там свинья дернулась, оторвалась от земли и повисла в воздухе. Пронзительный протестующий визг заполнил помещение.
   - Поистине захватывающий процесс, - сказал Лексингтон. - Но что это так смешно треснуло, когда она стала подниматься наверх?
   - Наверное, нога, - ответил гид. - А может, и что другое.
   - Но это имеет какое-нибудь значение?
   - Да никакого, - ответил гид. - Кости ведь не едят.
   Мужчины в резиновых сапогах меж тем занялись заковыванием в кандалы остальных свиней. Одну за другой они прицепляли их к крюкам на движущемся кабеле и поднимали выше крыши. Поднимаясь, свиньи громко выражали протест.
   - Этот рецепт будет посложнее, чем собирание трав, - сказал Лексингтон. - Бабушка Глосспан ни за что бы с ним не справилась.
   Пока Лексингтон глядел вверх на последнюю поднимавшуюся свинью, мужчина в резиновых сапогах тихо приблизился к нему сзади и, пропустив один конец цепи вокруг лодыжки юноши, закрепил петлю, прицепив другой ее конец к движущейся ленте. Не успев сообразить, что происходит, наш герой в следующий момент резко дернулся, потом упал, и его потащило ногами вперед по бетонному полу Дома, где заковывают в кандалы.
   - Остановитесь! - кричал он. - Стойте! Ногу защемило!
   Но его, казалось, никто не слышал, и пять секунд спустя несчастный молодой человек оторвался от пола и стал подниматься вертикально вверх сквозь открытую крышу сарая. Он висел вниз головой и дергался, как рыба, которую только что вытащили на берег.
   - Помогите! - кричал он. - Помогите! Произошла ужасная ошибка. Остановите моторы! Спустите меня вниз!
   Гид вынул сигару изо рта, невозмутимо взглянул на быстро поднимающегося юношу, но ничего не произнес. Мужчины в резиновых сапогах уже направились за следующей партией свиней.
   - Спасите меня! - кричал наш герой. - Дайте мне спуститься вниз! Пожалуйста, дайте мне спуститься вниз!
   Между тем, он уже приближался к верхнему этажу здания, где движущаяся лента изгибалась, как змея, и уходила в отверстие в стене, похожее на дверной проем без двери; а там, на пороге, точно святой Петр у райских врат, его поджидал мясник в желтом запятнанном резиновом фартуке.
   Лексингтон, хотя и висел вниз головой, все же увидел его, пусть и мельком, но выражение абсолютного покоя и добросердечия на лице этого человека заметить успел, равно как и веселые огоньки в глазах, легкую задумчивую улыбку, ямочки на щеках - и все это дало ему надежду.
   - Привет! - улыбаясь, сказал мясник.
   - Быстрее! Спасите меня! - кричал наш герой.
   - С удовольствием, - сказал мясник и, ласково взяв Лексингтона за ухо левой рукой, поднял правую руку и ловко вскрыл ножом яремную вену мальчика.
   Лента продолжала двигаться. Лексингтон по-прежнему висел вверх ногами, кровь лилась у него из горла и заливала глаза, но кое-что он все-таки мог разглядеть. У него возникло смутное впечатление, будто он оказался в необычайно длинной комнате, и в дальнем конце этой комнаты стоял огромный дымящийся котел с водой, а вокруг котла, едва видимые сквозь пар, плясали темные фигуры, размахивая длинными кольями. Конвейерная лента проходила прямо над котлом, и свиньи падали в кипящую воду одна за другой. У одной свиньи на передних ногах были длинные белые перчатки.
   Неожиданно нашего героя страшно потянуло в сон. Но лишь когда его здоровое, сильное сердце откачало из тела последнюю каплю крови, только тогда он перешел из этого, лучшего из всех миров, в другой мир.
   ЧЕМПИОН МИРА
   Целый день, в перерывах между обслуживанием клиентов, мы ползали в конторе заправочной станции по столу и готовили изюм. Ягоды от пребывания в воде размякли и набухли, и, когда мы надрезали их бритвой, кожица лопалась, и содержимое легко выдавливалось наружу.
   Между тем, всего изюмин у нас было сто девяносто шесть, и, когда мы закончили, был уже почти вечер.
   - Ну чем не хороши! - воскликнул Клод, яростно потирая руки. - Который час, Гордон?
   - Шестой.
   В окно мы увидели, как к колонке подъехал фургон с женщиной за рулем и, наверное, восемью ребятишками, которые сидели сзади и ели мороженое.
   - Надо двигаться, - сказал Клод. - Сам понимаешь, не явимся туда до заката, все пойдет насмарку.
   Он уже начинал дергаться. Его лицо было таким же красным, а глаза так же вылезли из орбит, как и тогда - перед собачьими бегами или перед вечерним свиданием с Кларис.
   Мы оба вышли из конторы, и Клод отпустил женщине столько галлонов бензина, сколько она просила. Когда она отъехала, он остался стоять посреди дороги и, щурясь, с беспокойством глядел на солнце, - оно висело в дальнем конце долины чуть выше ширины ладони над линией деревьев, на гребне холма.
   - Ладно, - сказал он. - Закрывай лавочку.
   Гордон быстро обошел все колонки, закрыв их на замок.
   - Ты бы лучше снял этот свой желтый свитер, - сказал Клод.
   - Это еще зачем?
   - При лунном свете ты будешь сверкать в нем, как маяк.
   - Все будет в порядке.
   - Нет, - сказал Клод. - Сними его, Гордон, прошу тебя. Вернусь через три минуты.
   Он исчез в своем автоприцепе за заправочной станцией, а я вернулся в контору и поменял желтый свитер на синий.
   Когда мы снова встретились, на Клоде были черные брюки и темно-зеленый свитер с высоким завернутым воротником. На голове коричневая кепка, низко надвинутая на глаза. Он был похож на артиста, играющего в ночном клубе бандита.
   - А это что у тебя там? - спросил я, увидев, что на поясе у него что-то топорщится.
   Клод задрал свитер и показал мне два тонких белых хлопчатобумажных мешка, аккуратно и прочно привязанных к животу.
   - Чтобы потом в них складывать, - загадочно ответил он.
   - Понятно.
   - Пошли, - сказал он.
   - Не лучше ли нам взять машину?
   - Слишком рискованно. Ее могут увидеть, когда мы ее оставим.
   - Но ведь до леса больше трех миль.
   - Да, - сказал Клод. - И думаю, ты сам понимаешь, что мы можем получить шесть месяцев тюрьмы, если нас схватят.
   - Этого ты мне раньше не говорил.
   - Разве?
   - Я не пойду, - сказал я. - Не стоит того.
   - Тебе полезно прогуляться, Гордон. Идем.
   Был тихий солнечный вечер, яркие белые облачка неподвижно висели в небе, и в долине было прохладно и очень тихо. Мы пошли по траве вдоль дороги, которая тянулась между холмами в сторону Оксфорда.
   - Изюм у тебя? - спросил Клод.
   - В кармане.
   - Хорошо, - сказал он. - Отлично.
   Через десять минут мы свернули с главной дороги на узкую тропинку с высокой изгородью по обеим сторонам. Дальше нам предстояло взбираться вверх.
   - Сколько там сторожей? - спросил я.
   - Трое.
   Клод выбросил выкуренную наполовину сигарету. Спустя минуту он закурил другую.
   - Обычно я не одобряю новые методы, - сказал он. - Особенно в такого рода делах.
   - Понимаю.
   - Но, честное слово, Гордон, думаю, на сей раз нас ждет грандиозный успех.
   - Точно?
   - Не сомневаюсь.
   - Надеюсь, ты прав.
   - Это будет вехой в истории браконьерства, - сказал он. - И смотри, ни единой живой душе потом не проговорись, как мы это сделали, понял? Потому что если это просочится, каждый болван в округе будет делать то же самое, и тогда ни одного фазана не останется.
   - Ни слова никому не скажу.
   - Ты должен гордиться собой, - продолжал он. - Умные люди уже сотни лет бьются над этой проблемой, но никто ничего похожего не придумал. Почему ты мне об этом раньше не рассказывал?
   - А ты никогда и не интересовался моим мнением, - ответил я.
   И это было правдой. Буквально до позавчерашнего дня Клоду и в голову не приходило обсуждать со мной святую тему браконьерства. Летними вечерами, после работы, я частенько видел, как он незаметно выскальзывает в своей кепке из автоприцепа и исчезает на дороге в лес. Иногда, глядя на него в окно, я ловил себя на том, что задумываюсь - что же он все-таки собирается предпринять один-одинешенек среди ночи, какие хитрости замышляет? Он редко возвращался рано и никогда, абсолютно никогда сам добычу не приносил. Однако на следующий день (я и представить себе не мог, как он этого достигал) в сарае за заправочной станцией висел фазан, или заяц, или пара куропаток, которых мы потом съедали.
   Летом он был особенно активен, а в последние два месяца задал такой темп, что уходил в лес четыре, а то и пять раз в неделю. Но и это еще не все. Мне казалось, что его отношение к браконьерству изменилось самым загадочным и неуловимым образом. Теперь он действовал более решительно, более хладнокровно и целеустремленно, чем прежде, и у меня было такое впечатление, что теперь это была уже не столько охота, сколько рискованное предприятие, что-то вроде тайной войны, которую Клод вел в одиночку против невидимого и ненавидимого врага.
   Но кто же был этим врагом?
   Точно не могу сказать, у меня возникло подозрение, что им был не кто иной, как сам знаменитый мистер Виктор Хейзел, владелец земли и фазанов. Мистер Хейзел был местным пивоваром и держался невероятно надменно. Он был так богат, что невозможно выразить словами, и его собственность простиралась на мили по всей долине. Он выбился из низов, был напрочь лишен обаяния и обладал весьма скудным числом добродетелей. Он презирал всех людей, занимавших низкое общественное положение, поскольку сам был когда-то одним из них, и отчаянно стремился общаться только с теми, с кем, по его мнению, и нужно общаться. Он охотился верхом с собаками, любил пригласить гостей, носил модные жилетки и каждый день проезжал на огромном черном "роллс-ройсе" мимо заправочной станции к своей пивоварне. Когда он проносился мимо, мы иногда успевали разглядеть за рулем сияющее лицо пивовара, розовое, как ветчина, дряблое и воспаленное от чрезмерного употребления пива.
   Ну да ладно. Вчера днем Клод ни с того ни с сего вдруг сказал мне:
   - Сегодня вечером я опять пойду в лес Хейзела. Хочешь пойти со мной?
   - Кто - я?
   - На фазанов. В этом году, может, последний шанс, - сказал он. - В субботу открывается охотничий сезон, и потом все птицы разлетятся. Если будет кому разлетаться.
   - А почему ты вдруг меня приглашаешь? - с подозрением спросил я.
   - Особой причины у меня нет, Гордон. Просто так.
   - А это рискованно?
   Он не ответил.
   - У тебя, наверное, и ружье припасено?
   - Ружье! - с отвращением воскликнул Клод. - В фазанов не стреляют, ты что, не знаешь? В лесах Хейзела достаточно пистону хлопнуть, чтобы тебя сторожа тут же схватили.
   - Тогда как же ты охотишься?
   - Ага, - произнес он и загадочно прикрыл веком один глаз.
   Наступила долгая пауза. Потом Клод сказал:
   - Как тебе кажется, ты сможешь держать рот на замке, если я тебе кое-что расскажу?
   - Вполне.
   - Я этого еще никому в жизни не рассказывал, Гордон.
   - Весьма польщен, - сказал я. - Мне ты можешь полностью довериться.
   Он повернул голову, устремив на меня свои бледные глаза. Глаза у него были большие и влажные, как у быка, и они были так близко от меня, что я увидел, как отражаюсь в них вверх ногами.
   - Сейчас я раскрою тебе три лучших на свете способа охоты на фазана, сказал Клод. - А поскольку ты в нашем походе будешь моим гостем, я дам тебе возможность выбрать тот способ, который мы используем сегодня ночью. Как тебе все это?
   - По-моему, тут какой-то подвох.
   - Да нет тут никакого подвоха, Гордон, клянусь тебе.
   - Ладно, тогда продолжай.
   - Значит, так, - сказал он. - Вот первый большой секрет.
   Он умолк и сделал длинную затяжку.
   - Фазаны, - мягко прошептал он, - без ума от изюма.
   - От изюма?
   - От самого обыкновенного изюма. У них это самая большая слабость. Мой папа открыл это сорок лет назад, так же как открыл и все три эти способа, о которых я тебе собираюсь сейчас рассказать.
   - Ты, кажется, говорил, что твой папа был пьяницей.
   - Может, и был. Но еще он был замечательным браконьером, Гордон. Может, самым замечательным за всю историю Англии. Мой папа изучал браконьерство, как ученый.
   - Ты правду говоришь?
   - Я не шучу. Правда, не шучу.
   - Я тебе верю.
   - Чтоб ты знал, - сказал он, - мой папа держал на заднем дворе целый выводок первоклассных петушков исключительно с научными целями.
   - Петушков?
   - Ну да. И когда он придумывал какой-нибудь новый хитроумный способ ловли фазана, он сначала испытывал его на петушке. Так он узнал насчет изюма. И он изобрел также способ с конским волосом.
   Клод умолк и оглянулся, чтобы убедиться, что его никто не подслушивает.
   - Вот как это делается, - сказал он. - Для начала нужно взять несколько изюминок, замочить их на ночь в воде, чтобы они стали красивые, круглые и сочные. Затем берешь прочный конский волос и разрезаешь на части длиной по полдюйма. Потом просовываешь каждую из этих частей через каждую изюминку, чтобы примерно восьмая часть дюйма высовывалась с каждого конца. Пока все понятно?
   - Да.
   - Дальше. Подходит старина фазан и съедает одну из этих изюминок. Так? А ты следишь за ним из-за дерева. И что происходит потом?
   - Думаю, она застрянет у него в горле.
   - Точно, Гордон. Но вот что удивительно. Вот что открыл мой папа. Птица после этого не может пошевелить лапами. Она просто-напросто пригвождена к земле и двигает своей глупой шеей вверх-вниз, будто поршнем, а тебе лишь остается спокойно выйти из-за дерева и взять ее в руки.
   - В это я не верю.
   - Клянусь, - сказал Клод. - Как только фазан схватит конский волос, ты можешь стрелять у него над ухом из ружья, он даже не вздрогнет. Это необъяснимо. Но нужно быть гением, чтобы открыть такое.
   Он умолк и минуту-другую вспоминал своего отца, великого изобретателя. В глазах Клода светилась гордость.
   - Итак, это способ номер один, - сказал он. - Способ номер два еще проще. Нужно взять удочку. На крючок насаживаешь изюминку и ловишь фазана, как если бы ты ловил рыбу. Забрасываешь удочку ярдов на пятьдесят, лежишь себе на животе в кустах и ждешь, когда клюнет. Потом вытаскиваешь его.
   - Не думаю, что это твой отец изобрел.
   - Этот способ очень популярен у рыболовов, - сказал Клод, предпочтя не расслышать меня. - У страстных рыболовов, которым не так часто, как хотелось бы, удается выбраться к морю. Беда только в том, что этот способ довольно шумный. Когда фазана вытаскивают, он кричит как ненормальный, и сбегаются все сторожа, какие только есть в лесу.
   - А в чем заключается способ номер три? - спросил я.
   - Ага, - произнес он, - номер три просто красавчик. Последнее изобретение моего папы перед кончиной.
   - Его последнее великое дело?
   - Именно, Гордон. И я даже помню тот самый день. Было воскресное утро, и вдруг мой папа входит на кухню с крупным белым петушком в руках и говорит: "Кажется, у меня получилось!" На лице улыбочка, а в глазах светится гордость. Он преспокойно кладет птицу прямо посреди стола и говорит: "Честное слово, думаю, на этот раз мне попался хороший петушок!" - "Кто хороший? - спрашивает моя мама, отрываясь от раковины. - Гораций, убери эту грязную птицу со стола". На петушке смешная бумажная шапочка, как перевернутый стаканчик из-под мороженого, и мой папа с гордостью на петушка показывает. "Погладь-ка его, - говорит он. - Он и с места не сдвинется". Петушок начинает скрести лапой по бумажной шапочке, но та, похоже, приклеена и не сползает. "Никакая птица не убежит, если закрыть ей глаза", - говорит мой папа и тычет в петушка пальцем, и толкает его по столу, но петушок не обращает на это никакого внимания. "Можешь его взять, - говорит он маме. Можешь убить его и приготовить на обед, чтобы отпраздновать то, что я только что изобрел". И тут он берет меня за руку, быстро выводит за дверь, и мы идем в поле, а потом в тот лес по другую сторону Хедденхэма, который когда-то принадлежал герцогу Букингемскому, и часа за два мы отлавливаем пять отличных жирных фазанов с меньшими усилиями, чем если бы купили их в лавке.
   Клод остановился, чтобы перевести дыхание. Вспоминая замечательные дни своей молодости, он преобразился - его глаза еще больше увеличились, повлажнели и стали мечтательными.
   - Я не совсем понимаю, - сказал я. - Как ему удавалось надеть бумажные колпачки на головы фазанам в лесу?
   - Ни за что не догадаешься.
   - Конечно нет.
   - Тогда слушай. Прежде всего в земле выкапываешь маленькую лунку. Потом скручиваешь кусок бумаги, чтобы получился конус, который помещался бы в эту лунку широким концом кверху. Потом всю внутренность этой бумажной чашки смазываешь птичьим клеем и бросаешь туда несколько изюминок. Одновременно нужно набросать изюминок вокруг лунки. Дальше. Идет старина фазан и клюет и, когда подходит к лунке, засовывает туда свою голову, чтобы съесть изюминки, и - на голове у него оказывается колпак, и он ничего не видит. Ну разве не замечательно, до чего некоторые додумываются, а, Гордон? Ты не согласен?
   - Твой папа был гением, - сказал я.
   - Тогда делай свой выбор. Какой из трех способов тебе нравится, тот мы и используем сегодня ночью.
   - Тебе не кажется, что все они немного жестокие?
   - Жестокие! - с возмущением вскричал Клод. - О господи! А кто это последние полгода почти каждый день ел жареного фазана и не заплатил за это ни гроша?
   Он повернулся и направился к двери мастерской. Видно было, что мое замечание глубоко его огорчило.
   - Погоди минуту, - сказал я. - Не уходи.
   - Так ты хочешь пойти со мной или нет?
   - Да, но сперва разреши мне кое-что у тебя спросить. У меня тут возникла одна мысль.
   - Держи ее при себе, - сказал Клод. - Ты говоришь о предмете, в котором ничего не смыслишь.
   - Помнишь тот пузырек со снотворными таблетками, которые врач выписал мне в прошлом месяце, когда у меня болела спина?
   - Ну и что?
   - А на фазанов они не могут подействовать?
   Клод прикрыл глаза и сочувственно покачал головой.
   - Погоди, - сказал я.
   - Тут и обсуждать нечего, - сказал он. - Да ни один фазан на свете не станет глотать эти паршивые красные капсулы. Ничего лучше не мог придумать?
   - Ты забываешь об изюме, - сказал я. - Послушай, что я тебе скажу. Берем изюм. Вымачиваем его, пока он не разбухнет. Потом делаем лезвием надрез. Потом немного его опустошаем. Потом открываем одну из моих красных капсул и высыпаем весь порошок в изюминку. Потом берем иглу и очень тщательно зашиваем надрез. Дальше...
   Краешком глаза я увидел, как рот Клода медленно приоткрывается.
   - Дальше, - продолжил я, - у нас получается красивая, чистая на вид изюминка с двумя с половиной гранами снотворного внутри, и позволь сказать тебе еще кое-что. Этого хватит, чтобы свалить с ног среднего мужчину, не то что птицу!
   Я выждал десяток секунд, чтобы сказанное мной попало по адресу.
   - Кроме того, используя такой способ, мы могли бы действовать масштабно. Захотим - и приготовим двадцать изюминок, а потом, на закате, нам останется только разбросать их на поляне, где их подкармливают, и уйти. Через полчаса таблетки начнут действовать. Когда мы возвращаемся, фазаны уже расселись по деревьям и покачиваются, ощущая некоторую слабость, притом стараются сохранить равновесие. Но скоро каждый фазан, который съел хотя бы одну изюминку, обязательно свалится без сознания на землю. Дорогой ты мой, да они будут падать с деревьев, как яблоки, и мы будем ходить и собирать их!
   Клод в восхищении смотрел на меня.
   - О господи, - неслышно произнес он.
   - И нас ни за что не поймают. Мы просто пройдем по лесу, разбрасывая по дороге изюминки, и даже если бы за нами наблюдали, все равно ничего бы не заметили.
   - Гордон, - сказал он, кладя руку мне на колено и глядя на меня большими и сверкающими, точно звезды, глазами. - Если эта штука сработает, она произведет настоящую революцию в браконьерстве.
   - Рад слышать.
   - Сколько у тебя осталось таблеток? - спросил он.
   - Сорок девять. В пузырьке было пятьдесят, я съел только одну.
   - Сорока девяти мало. Нам нужно не меньше двухсот.
   - Ты с ума сошел! - вскричал я.
   Он медленно отошел и встал у двери спиной ко мне, уставившись в небо.
   - Двести - крайний минимум, - тихо произнес он. - Особого смысла нет все это затевать, пока у нас не будет двухсот штук.
   "Что же он, черт побери, замыслил?" - подумал я.
   - До открытия сезона для нас это последняя возможность, - сказал Клод.
   - Больше никак не могу достать.
   - Ты ведь не хочешь, чтобы мы вернулись с пустыми руками?
   - Но зачем так много?
   Клод повернул голову и посмотрел на меня невинными глазами.
   - А почему бы и нет? - мягко произнес он. - У тебя что, есть какие-то возражения?
   О боже, неожиданно подумал я, да этот сумасшедший вздумал испортить мистеру Виктору Хейзелу церемонию открытия охотничьего сезона.
   - Достаешь две сотни таблеток, - сказал он, - и тогда мы этим займемся.
   - Не могу.
   - Но попробовать-то ты можешь?
   По случаю открытия охотничьего сезона мистер Хейзел принимал гостей каждый год первого октября, что было великим событием. Немощные джентльмены в твидовых костюмах - некоторые с титулами, а некоторые просто богатые съезжались отовсюду на автомобилях со своими носильщиками ружей, собаками и женами, и целый день в долине звучали раскаты ружейных залпов. Фазанов там всегда было предостаточно, поскольку каждое лето леса методично заселялись сотнями дюжин молодых птиц, что влетало в копеечку. Я слышал, будто разведение и содержание каждого фазана, до того как его застрелят, обходится дороже пяти фунтов (приблизительно цена двухсот буханок хлеба). Но мистер Хейзел с затратами не считался. Пусть и на несколько часов, но он становился большим человеком в маленьком мире, и даже глава судебной власти графства, прощаясь с ним, похлопывал его по спине и пытался вспомнить, как его зовут.