Дал Роалд. Дорога в рай (Рассказы)

   Принц Освальд только что поклялся, что похитит королеву - и к черту принцессу. Но теперь, когда он увидел принцессу во плоти, он не знает, кого из них предпочесть. Обе - и каждая по-своему - сулили неисчислимые наслаждения, притом одна была невинна и нетерпелива, другая - опытна и ненасытна. Правда заключалась в том, что ему хотелось их обеих: принцессу на закуску, а королеву в качестве основного блюда.
   - В раздевалке вы найдете плавки, мистер Корнелиус, - говорила между тем миссис Азиз.
   Я вошел в пристройку, где и переоделся, а когда вышел из нее. все трое уже плескались в воде. Я прыгнул в бассейн и присоединился к ним. Вода была такая холодная, что у меня перехватило дыхание.
   - Я так и знал, что вы удивитесь, - рассмеявшись, сказал мистер Азиз. Вода охлаждена. Я велел поддерживать температуру в шестьдесят пять градусов {примерно 18° по Цельсию}. В таком климате холодная вода освежает лучше.
   Потом, когда солнце начало садиться, мы сели друг против друга в мокрых купальных костюмах, и слуга принес нам бледное ледяное мартини; именно с этого момента я начал очень медленно, очень осторожно, в присущей только мне манере соблазнять двух дам. Обычно, когда мне дают волю, труда для меня это особого не составляет. Небольшой оригинальный талант, которым мне случилось обладать - то есть умение гипнотизировать женщину словами - весьма редко меня подводит. В ход, разумеется, идут не только слова. Сами слова, безобидные, ничего не значащие слова произносятся ртом, тогда как главный посыл, интимное и волнующее обещание, исходит от всех членов и органов тела, а передается через глаза. Как это делается, я, честное слово, сказать не могу. Главное - что это действует безотказно. Как шпанские мушки. Я уверен, что если бы у Папы Римского была жена и она сидела бы напротив меня, то не прошло бы и пятнадцати минут, как она, стоило бы мне лишь сильно постараться, потянулась бы ко мне через стол с раскрытыми губами и сверкающими от желания глазами. Это не большой талант, во всяком случае не великий, но я тем не менее благодарен судьбе за то, что она меня им наградила, и всегда тщательно следил за тем, чтобы он не растрачивался попусту.
   Итак, мы все четверо - две дивные женщины, маленький человечек и я сидели тесным полукругом возле плавательного бассейна, удобно устроившись в шезлонгах, потягивая напитки и кожей ощущая лучи заходящего солнца. Я был в хорошей форме и все делал для того, чтобы они вволю посмеялись. Рассказ о жадной графине из Глазго, которая сунула руку в коробку с шоколадными конфетами и была укушена скорпионом, кончился тем, что девушка от смеха сползла с шезлонга, а когда я подробнейшим образом описал внутреннее устройство своего питомника для разведения пауков в саду под Парижем, обе дамы стали буквально корчиться от отвращения и удовольствия.
   Именно в этот момент я обратил внимание на то, что мистер Абдул Азиз добродушно и как бы игриво посматривает на меня. "Так-так, - казалось, говорили его глаза, - нам радостно узнать, что вы не так уж и равнодушны к женщинам, как пытались уверить нас в машине... Или, быть может, все дело в том, что благоприятная обстановка помогла вам наконец-то забыть ваше горе... " Мистер Азиз улыбнулся мне, обнажив свои чистые белые зубы. Улыбка вышла дружеской. Я в свою очередь дружески улыбнулся ему в ответ. До чего же он радушный малый! Искренне счастлив тому, что я оказываю дамам столько внимания. Что ж, посмотрим, что будет дальше.
   Несколько последовавших за тем часов я пропущу, потому что только после полуночи со мной произошло нечто действительно значительное. Достаточно нескольких коротких фраз для описания предшествовавшего этому времени периода.
   В семь часов мы покинули бассейн и возвратились в дом, чтобы переодеться к ужину.
   В восемь часов мы собрались в большой гостиной, чтобы выпить еще один коктейль. Обе дамы были разодеты в пух и прах и сверкали жемчугами. На обеих были вечерние платья с глубоким вырезом и без рукавов, доставленные, вне всякого сомнения, из какого-нибудь известного парижского дома мод. Хозяйка была в черном, ее дочь - в бледно-голубом, и опять от них исходил этот пьянящий аромат! Великолепная пара! Старшая женщина чуть заметно сутулилась, что отличает только самых страстных и опытных дам, ибо, так же как у наездницы ноги делаются кривыми оттого, что она постоянно сидит на лошади, так и у страстной женщины некоторым образом округляются плечи, потому что она беспрестанно обнимает мужчин. Это профессиональный изъян, к тому же из всех самый благородный.
   Дочь была еще не настолько стара, чтобы приобрести этот необычайный знак профессионального отличия, но, дабы составить о ней мнение, мне достаточно было со стороны окинуть взором ее фигуру и отметить изумительное скользящее движение бедер под плотно облегающим шелковым платьем, когда она проходила по комнате. Вдоль обнаженной части ее позвоночника тянулись ниточкой крошечные мягкие волнистые волоски, и, когда я стоял за ее спиной, мне трудно было удержаться от искушения провести костяшками пальцев по этим чудесным позвонкам.
   В восемь тридцать мы направились в столовую. Последовавший ужин явился поистине великолепным мероприятием, но я не стану здесь тратить время на описание яств и вин. Призвав на помощь свой талант, я на протяжении всего ужина продолжал тонко и коварно играть на чувствах женщин, и к тому времени, когда подали десерт, они таяли у меня на глазах, как масло на солнце.
   После ужина мы вернулись в гостиную, где нас ждали кофе и бренди, а затем, по предложению хозяина, мы сыграли пару робберов в бридж.
   К концу вечера я был уверен в том, что хорошо сделал свое дело. Испытанные приемы меня не подвели. Коли позволят обстоятельства, любая из двух женщин будет моей - стоит только об этом попросить. На сей счет я не заблуждался. Факт очевидный. Неоспоримый. Лицо хозяйки горело от возбуждения, и всякий раз, когда она смотрела на меня через карточный стол, ее огромные темные глаза становились все больше и больше, ноздри расширялись, а рот слегка приоткрывался и обнажался кончик влажного розового языка, протискивавшегося сквозь зубы. Зрелище было удивительно сладострастное, и я не раз бил козырем собственную взятку. Дочь была менее смела, хотя столь же откровенна. Всякий раз, когда мы встречались с ней глазами, а это происходило довольно часто, она на какую-то долю сантиметра приподнимала брови, будто спрашивала о чем-то, потом лукаво, едва заметно улыбалась, тем самым как бы давая ответ.
   - Пожалуй, пора спать, - сказал мистер Азиз, сверившись со своими часами. - Уже двенадцатый час. Пойдемте, мои дорогие.
   И тут случилось нечто странное. Тотчас же, не задумываясь ни на секунду и даже не бросив взгляда в мою сторону, обе дамы поднялись и направились к двери! Удивительно! Меня это ошеломило. Я не знал, что и думать. Все произошло так быстро. Однако мистер Азиз, кажется, не выказывал недовольства. Голос его - во всяком случае, мне так показалось - звучал, как всегда, приятно. Но он уже выключал свет, ясно давая понять, что ему хотелось бы, чтобы и я шел отдыхать. Какой удар! Я надеялся, что, прежде чем расстаться, либо его жена, либо дочь хотя бы шепнут мне что-нибудь, каких-нибудь три-четыре слова, чтобы я знал, куда мне идти и когда, но вместо этого я стоял дурак дураком возле карточного стола, тогда как две дамы бесшумно выскальзывали из комнаты.
   Мы с хозяином последовали за ними по лестнице. На площадке второго этажа мать с дочерью остановились, дожидаясь меня.
   - Доброй ночи, мистер Корнелиус, - сказала хозяйка.
   - Доброй ночи, мистер Корнелиус, - сказала дочь.
   - Доброй ночи, мой дорогой друг, - сказал мистер Азиз. - Надеюсь, у вас есть все, что вам может понадобиться.
   Они отвернулись, и мне не оставалось ничего другого, как медленно, неохотно подняться на третий этаж в свою комнату. Я вошел и закрыл за собой дверь. Слуга уже задернул тяжелые парчовые портьеры, однако я раздвинул их, выглянул в окно и вгляделся в ночь. Воздух был теплый и неподвижный, а над пустыней светила блестящая луна. Бассейн при лунном свете казался чем-то вроде огромного зеркала, лежавшего на лужайке, а рядом с ним я увидел четыре шезлонга, в которых мы сидели вчетвером.
   Так-так, думал я. Что-то сейчас будет?
   Я знал, что единственное, чего я не должен делать в этом доме, - это пытаться выйти из комнаты и отправиться рыскать по коридорам. Это равносильно самоубийству. Много лет назад я узнал, что есть три сорта мужей, с которыми лучше не связываться, - болгары, греки и сирийцы. Ни один из них почему-то не препятствует тому, чтобы вы открыто флиртовали с его женой, но он тотчас же вас убьет, если поймает в момент, когда вы забираетесь к ней в постель. Мистер Азиз был сириец. Поэтому необходима была известная предусмотрительность, и если и намечался какой-то шаг, то он должен был быть сделан не мною, а одной из двух женщин, ибо она (или они) знает наверняка, что безопасно, а что чревато риском. Однако должен признаться, что, явившись четыре минуты назад свидетелем того, как хозяин заставил их обеих беспрекословно подчиниться его приказанию, я имел мало надежды на то, что что-то произойдет в ближайшем будущем. Беда еще и в том, что я так чертовски распалился.
   Я разделся и долго стоял под холодным душем. Это помогло. Затем, поскольку мне никогда не удается заснуть при луне, я плотно задернул портьеры, забрался в постель и в течение примерно часа читал "Естественную историю Сельборна" Гилберта Уайта. Это тоже помогло, и наконец, где-то между полуночью и часом ночи, наступило время, когда я смог выключить свет и приготовиться ко сну без излишних сожалений.
   Я уже начал засыпать, когда услышал едва различимые звуки. Я их тотчас же узнал. Мне много раз в жизни приходилось слышать эти звуки, но для меня они всегда оставались самыми волнующими на свете и воскрешали в памяти много приятных минут. Они представляли собою железный скрежет, когда металл едва слышно трется о металл, и их производил, их всегда производил тот, кто очень медленно, очень осторожно поворачивал ручку двери снаружи. Я медленно очнулся ото сна. Однако я не двигался, а просто открыл глаза и стал смотреть в сторону двери; помню, что в ту минуту мне так хотелось, чтобы портьеры были хотя бы немного раздвинуты, и тоненький луч лунного света проник в комнату, и я смог разглядеть очертания прекрасной фигуры той, которая должна была вот-вот войти ко мне. Однако в комнате было темно, как в застенке.
   Я не слышал, как открылась дверь. Ни одна петля не скрипнула. Но по комнате вдруг пронеслось дуновение воздуха, зашуршали портьеры, и мгновение спустя я услышал, как дерево глухо стукнуло о дерево, когда дверь снова осторожно закрылась. Затем, когда ручку отпустили, звякнула щеколда.
   В следующее мгновение я услышал, как кто-то на цыпочках крадется ко мне по ковру.
   Меня на какую-то секунду охватил ужас при мысли о том, что это вполне может быть мистер Абдул Азиз, приближающийся ко мне с длинным ножом в руке, но тут надо мной склонилось теплое гибкое тело, и женщина прошептала мне на ухо:
   - Тише!
   - Любовь моя, - заговорил я, думая о том, кто же это из них двоих мог быть. - Я знал, что ты...
   Она быстро закрыла мне рот ладонью.
   - Прошу тебя, - прошептала она. - Ни слова больше!
   Я не стал спорить. Мои губы ждало более интересное занятие, чем произносить слова. Да и ее тоже.
   Здесь я должен прервать свой рассказ. Знаю, на меня это не похоже. Но мне бы хотелось, чтобы меня хотя бы на этот раз избавили от необходимости подробных описаний великолепной сцены, которая вслед за тем последовала. У меня на то есть свои причины, и я прошу вас отнестись к ним с уважением. В любом случае, вам не помешает разнообразия ради напрячь собственное воображение, и, если хотите, я помогу вам немного, просто и откровенно сказав, что из многих тысяч женщин, которых я знал в своей жизни, ни одна не доводила меня до таких высот исступленного восторга, как эта дама из Синайской пустыни. Ее ловкость была изумительна, страсть - необычайна, радиус действий - невероятен... Она во всякую минуту была готова к новому и сложному маневру. И сверх всего, мне никогда дотоле не приходилось сталкиваться со столь изысканным и тонким стилем. Она была большой искусницей. Она была гением.
   Все это, вы можете сказать, явно указывает на то, что моей ночной гостьей скорее всего была старшая женщина. И будете не правы. Это ни на что не указывает. Истинная гениальность дается от рождения. С возрастом она не связана почти никак, и должен вас заверить, что в темной комнате у меня не имелось ни малейшего шанса распознать с определенностью, кто из них двоих это был. Ни на одну, ни на другую я не решился бы держать пари. В какую-то минуту, после особенно бурной каденции {виртуозный сольный эпизод в инструментальном концерте}, я приходил к убеждению, что это мать. Ну конечно, мать! Затем темп вдруг начинал меняться, и мелодия становилась такой детской и невинной, что я ловил себя на мысли: готов поклясться - это дочь. Ну конечно, дочь!
   Всего досаднее, что истинной правды я не знал. Для меня это было мучительно. И потом, я чувствовал себя посрамленным, ибо знаток, настоящий знаток, всегда угадает сорт вина, не глядя на этикетку. Однако на сей раз я определенно попал впросак. В какой-то момент я потянулся за сигаретами, намереваясь раскрыть тайну при свете спички, но она живо схватила меня за руку, и сигареты и спички полетели в другой конец комнаты. Я не раз пытался было задать ей шепотом и сам вопрос, но не успевал произнести и трех слов, как вновь взлетала рука и со звонким шлепком опускалась на мой рот. Весьма притом немилосердно.
   Очень хорошо, подумал я. Пока пусть все будет так. Завтра утром, когда мы увидимся внизу при дневном свете, я наверняка узнаю, кто из вас это был. Я узнаю это по румянцу на щеках, по тому, как твои глаза будут смотреть в мои, и по сотне других маленьких предательских примет. Я также узнаю это по следам, которые оставили мои зубы на левой стороне шеи, выше того места, которое прикрывает платье. Довольно коварный прием, подумал я, и так блестяще рассчитанный по времени - этот злонамеренный укус был нанесен мною в момент наивысшего взлета страсти, - что она так и не догадалась о значении этой акции.
   В целом это была поистине незабываемая ночь, и прошло, должно быть, по меньшей мере четыре часа, прежде чем она в последний раз обняла меня и выскользнула из комнаты так же быстро, как и вошла.
   На следующее утро я проснулся лишь в одиннадцатом часу. Я поднялся с кровати и раздвинул портьеры. Опять ослепительно светило солнце и было жарко. Так всегда начинается день в пустыне. Я понежился в ванне, затем, как всегда, тщательно оделся. Я чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Мысль о том, что я могу привлечь женщину в свою комнату с помощью одних лишь глаз, даже в своем среднем возрасте, делала меня очень счастливым. И какую женщину! Было бы интересно узнать, кто из них это был. Скоро я это узнаю.
   Я неспешно спустился по лестнице в гостиную.
   - Доброе утро, мой дорогой, доброе утро! - проговорил мистер Азиз, поднимаясь из-за небольшого письменного стола, за которым он что-то писал. Хорошо провели ночь?
   - Великолепно, благодарю вас, - ответил я, стараясь не выдать голосом самодовольства.
   Он близко подошел ко мне, обнажая свои очень белые зубы. Его проницательные глазки медленно передвигались по моему лицу, точно что-то искали.
   - У меня для вас хорошие новости, - сказал он. - Пять минут назад звонили из Бир-Рауд-Селима и сообщили, что с почтовым грузовиком прибыл ваш приводной ремень. Салех сейчас его прилаживает, через час все будет готово. Поэтому после завтрака я отвезу вас туда, и вы сможете продолжить путь.
   Я выразил ему свою благодарность.
   - Нам жаль, что вы нас покинете, - сказал он. - То, что вы у нас побывали, доставило нам всем огромное удовольствие, огромное удовольствие.
   Я позавтракал в столовой в одиночестве. Потом вернулся в гостиную, чтобы выкурить сигарету. Хозяин по-прежнему что-то писал.
   - Прошу простить меня, - сказал он. - Я должен закончить кое-какие дела. У меня это не займет много времени. Я распорядился, чтобы ваш чемодан упаковали и отнесли в машину, поэтому вам не о чем беспокоиться. Присаживайтесь и закуривайте. Дамы вот-вот спустятся.
   Первой явилась его жена. Она прошествовала в комнату, будучи более, чем когда-либо, похожа на ослепительную царицу Семирамиду, и первое, на что я обратил внимание, был бледно-зеленый шифоновый шарфик, небрежно повязанный вокруг шеи! Небрежно, но тщательно! Так тщательно, что шеи совсем не было видно. Женщина направилась прямо к мужу и поцеловала его в щеку.
   - Доброе утро, мой дорогой, - сказала она.
   Какая хитрая красивая стерва, подумал я.
   - Доброе утро, мистер Корнелиус, - весело произнесла она, подходя ко мне и опускаясь в кресло напротив. - Хорошо провели ночь? Надеюсь, у вас было все, что нужно?
   Никогда в жизни не видел я такой искорки в женских глазах, какую увидел в то утро в глазах этой женщины, и никогда не видел, чтобы женское лицо так светилось от удовольствия.
   - Я провел очень хорошую ночь, благодарю вас, - ответил я, давая ей понять, что узнал ее.
   Она улыбнулась и закурила. Я взглянул на мистера Азиза, который по-прежнему торопливо что-то писал за столом, повернувшись к нам спиной. Он не обращал ни малейшего внимания ни на свою жену, ни на меня. Да он, подумал я, точно такой же рогоносец, как и все другие, которых я наградил рогами. Ни один из них не мог поверить, что это может с ним случиться, да еще под самым носом.
   - Всем доброе утро! - громко сказала дочь, вбегая в комнату. - Доброе утро, папа! Доброе утро, мама! - Она поцеловала их обоих. - Доброе утро, мистер Корнелиус!
   На ней были розовые брюки и блузка цвета ржавчины, и разрази меня гром, если и вокруг ее шеи не был небрежно, но тщательно повязан шарфик! Шифоновый шарфик!
   - Хорошо ли вы провели ночь? - спросила она и уселась на подлокотник моего кресла, точно моя невеста, устроившись таким образом, что ее бедро касалось моей руки.
   Я откинулся и внимательно посмотрел на нее. Она ответила мне взглядом и при этом подмигнула. Она действительно подмигнула! Лицо ее пылало, и в глазах бегали в точности такие же искорки, как в глазах ее матери, и, если уж на то пошло, она казалась еще более довольной собой, чем ее мать.
   Я пришел в некоторое замешательство. Только у одной из них были следы от укуса, которые нужно было скрыть, однако обе прикрыли шею шарфиками. Я заключил, что это, быть может, и совпадение, однако больше это было похоже на заговор против меня. Судя по всему, они тесно сотрудничали, чтобы помешать мне узнать правду. Все это чрезвычайно подозрительно! И какая тут преследуется цель? И что еще, позвольте спросить, замышляют они? Не тянули ли они накануне жребий? Или же они проделывали такое с гостями по очереди? Мне нужно как можно скорее снова приехать сюда, сказал я самому себе, и только лишь затем, чтобы узнать, что произойдет в следующий раз. Да я могу специально заехать к ним через пару дней на пути из Иерусалима. Я рассчитывал на то, что приглашение будет получить нетрудно.
   - Вы готовы, мистер Корнелиус? - спросил мистер Азиз, поднимаясь из-за письменного стола.
   - Вполне, - ответил я.
   Дамы, довольные и улыбающиеся, проводили нас до поджидающего меня большого зеленого "роллс-ройса". Я поцеловал им руки и пробормотал миллион благодарностей каждой. Затем сел рядом с хозяином, и мы тронулись. Мать с дочерью помахали мне на прощание. Я опустил стекло и тоже помахал им. Затем мы выехали из сада и покатили по пустыне, следуя каменистой желтой дорогой, огибавшей подножие Магхары, а впереди нас вдоль дороги шагали телеграфные столбы.
   Во время поездки мы с хозяином премило беседовали о том о сем. Я вовсю старался быть как можно более любезным, поскольку поставил перед собой цель еще раз побывать в его доме в качестве гостя. Если мне не удастся сделать так, чтобы он меня попросил об этом, то тогда придется напрашиваться самому. Я решил оставить это на последнюю минуту. "Прощайте, мой дорогой друг, скажу я, нежно беря его за горло. - Могу я иметь удовольствие еще раз побывать у вас на обратном пути?" Конечно же, он скажет "да".
   - Я ведь не преувеличивал, когда говорил вам, что у меня красивая дочь? - спросил он.
   - Вы преуменьшили ее достоинства, - ответил я. - Она просто красавица. Поздравляю вас. Но и жена ваша не менее красива. По правде, они обе меня с ума свели, - прибавил я, рассмеявшись.
   - Я это заметил, - сказал он, рассмеявшись вместе со мной. - Такие гадкие девчонки. Ужасно любят флиртовать. Но я ничего не имею против. Что дурного во флирте?
   - Ничего, - сказал я.
   - Думаю, это просто забава.
   - Да, это очень мило, - сказал я.
   Не прошло и получаса, как мы достигли шоссе Исмаилия - Иерусалим. Мистер Азиз направил "роллс-ройс" на гудронную дорогу и помчался к заправочной станции со скоростью семьдесят миль в час. Через несколько минут мы будем на месте. Поэтому я попытался завести речь об очередном визите, ненавязчиво напрашиваясь на приглашение.
   - Не могу забыть ваш дом, - сказал я. - По-моему, он просто великолепен.
   - Отличный дом, не правда ли?
   - А вам там не скучно втроем?
   - Не скучнее, чем если бы мы жили в каком-нибудь другом месте, ответил он. - Людям везде скучно. В пустыне ли, в городе - по правде, большой разницы нет. Но у нас, знаете ли, бывают гости. Вы бы удивились, если бы я назвал вам число людей, посещающих нас время от времени. Вот вы, например. Нам было очень приятно принять вас у себя, мой дорогой.
   - Я никогда этого не забуду, - сказал я. - В наши дни редко встретишь такое радушие и гостеприимство.
   Я ждал, что он пригласит меня снова их посетить, но он ничего не сказал. Наступило молчание, несколько неловкое. Чтобы не затягивать его, я произнес:
   - Мне кажется, вы самый заботливый отец, которого мне приходилось встречать в своей жизни.
   - Вот как?
   - Да. Надо же - построить дом неведомо где и жить в нем ради дочери, чтобы уберечь ее. По-моему, это замечательно.
   Я увидел, что он улыбнулся, но не оторвал глаз от дороги и промолчал. На расстоянии мили от нас показалась заправочная станция и несколько хибар. Солнце стояло высоко, и в машине становилось жарко.
   - Немногие отцы пойдут на такое, - продолжал я.
   Он снова улыбнулся, но на этот раз несколько застенчиво. А потом сказал:
   - Таких похвал, которые вы мне расточаете, я недостоин, право, недостоин. Если уж быть до конца откровенным с вами, эта моя красавица дочь - не единственная причина, чтобы жить в такой великолепной изоляции.
   - Я это знаю.
   - Знаете?
   - Вы же мне говорили. Вы сказали, что другая причина - это пустыня. Вы сказали, что любите ее так же, как моряк любит море.
   - Да, это так. И это правда. Но есть и третья причина.
   - И в чем же она заключается?
   Он не ответил. Он сидел, положив руки на руль, и неподвижно смотрел на дорогу.
   - Простите меня, - сказал я. - Мне не нужно было спрашивать. Это не мое дело.
   - Нет-нет, все нормально, - проговорил он. - Не извиняйтесь.
   Я посмотрел в окно на расстилавшуюся перед нами пустыню.
   - Похоже, сегодня еще более жаркий день, чем вчера, - сказал я. Наверное, уже перевалило за сотню градусов.
   - Да.
   Я увидел, что он заерзал на месте, как бы желая поудобнее усесться, а потом сказал:
   - Не пойму, почему бы мне не рассказать вам правду об этом доме. Вы мне не кажетесь болтуном.
   - Такое за мной не водится, - заметил я.
   Мы уже подъехали к заправочной станции, и он замедлил ход почти до скорости пешехода, чтобы успеть сказать то, что хотел сказать. Я увидел двух арабов, стоявших возле моей "лагонды". Они смотрели в нашу сторону.
   - Эта дочь, - произнес он наконец, - та, с которой вы познакомились, не единственная моя дочь.
   - Вот как?
   - У меня есть еще одна дочь, которая на пять лет ее старше.
   - И, несомненно, такая же красивая, - сказал я. - И где же она живет? В Бейруте?
   - Нет, в доме.
   - В каком доме? Не в том ли, который мы только что покинули?
   - Да.
   - Но я так и не увидел ее!
   - Что ж, - сказал он и неожиданно повернулся ко мне, чтобы увидеть, как я прореагирую на его слова, - может, это и к лучшему.
   - Но почему?
   - У нее проказа.
   Я так и подпрыгнул.
   - Да, знаю, - сказал он, - это страшная вещь. У бедной девочки к тому же самая тяжелая форма - лепрозная. Очень стойкая и практически неизлечимая. Будь это узелковая форма, было бы намного легче. Но у нее лепрозная, вот вам и результат. Вот почему, когда у нас гости, она не выходит из своей комнаты на третьем этаже...
   Должно быть, машина в этот момент уже остановилась возле заправочной станции, ибо следующее, что я помню, - это то, что мистер Азиз смотрит на меня своими маленькими умными глазками и при этом говорит:
   - Но, дорогой мой, вам нет нужды так тревожиться. Успокойтесь, мистер Корнелиус, успокойтесь! Вам решительно не о чем беспокоиться. Это не очень заразная болезнь. Чтобы заболеть ею, нужно вступить в очень интимный контакт с больным...
   Очень медленно я вышел из машины и так и застыл под палящим солнцем. Араб с обезображенным лицом ухмылялся мне и говорил:
   - Приводной ремень на месте. Все в порядке.
   Я полез в карман за сигаретами, но у меня так дрожали руки, что я выронил пачку на землю. Я наклонился и поднял ее. Затем достал сигарету и умудрился прикурить. Когда я поднял глаза, зеленый "роллс-ройс" находился уже в полумиле от меня".
   СДЕЛКА
   В тот вечер у Джерри и Саманты нас собралось человек сорок. Обычное сборище. Как всегда, было тесно и ужасно шумно. Чтобы быть услышанным, приходилось жаться друг к другу и кричать. Многие широко улыбались, обнажая белые вставные зубы. У большинства в левой руке была сигарета, а в правой бокал.