Дал Роалд. Дорога в рай (Рассказы)

   А вот жара была совсем некстати. В машине термометр показывал по-прежнему что-то около 104°. На солнце было еще хуже. Я обильно потел. Боже мой, надо же застрять в таком месте! Да еще очутиться в такой компании!
   Минут через пятнадцать араб вышел из хибары. Все то время, что он шел до машины, я не спускал с него глаз.
   - Я позвонил в гараж в Каире, - сказал он, просунув голову в окно. Приводной ремень доставят завтра на почтовом грузовике. Все в порядке.
   - Ты попросил их, чтобы они прислали его немедленно?
   - Они говорят, что это невозможно.
   - Ты точно их об этом попросил?
   Он склонил голову набок и ухмыльнулся своей хитрой презрительной ухмылкой. Я отвернулся, ожидая, что уж теперь-то он уйдет. Он, однако, продолжал стоять на месте.
   - У нас есть дом для гостей, - сказал он. - Вы там сможете хорошо выспаться. Моя жена приготовит еду, но вам придется за это заплатить.
   - Кто здесь есть еще, кроме тебя и твоей жены?
   - Один человек, - ответил он, махнув рукой в направлении трех хижин по ту сторону дороги. Обернувшись, я увидел мужчину, стоявшего в дверном проеме средней хижины, - невысокого, плотного сложения мужчину в грязных штанах цвета хаки и такой же рубашке. Он стоял совершенно неподвижно, прячась в тени дома, и руки его висели по бокам. Он смотрел на меня.
   - Кто это? - спросил я.
   - Салех.
   - Что он здесь делает?
   - Мне помогает.
   - Я буду спать в машине, - сказал я. - Твоей жене не нужно готовить еду. У меня своя есть.
   Араб пожал плечами, повернулся и побрел назад к той хижине, где был телефон. Я остался в машине. Что мне еще было делать? Времени уже больше половины четвертого. Часа через три-четыре станет немного прохладнее. Тогда я смогу прогуляться и, быть может, поймать несколько скорпионов. А пока мне придется примириться со своим положением. Я протянул руку к заднему сиденью, где стоял ящик с книгами, и, не глядя, взял первый попавшийся том. В ящике находилось тридцать или сорок лучших в мире книг, все их можно перечитывать сотни раз, и с каждым разом они нравятся все больше. Мне было все равно, какая из них попадется под руку. Оказалось, я вытащил "Естественную историю Сельборна". {"Естественная история и древности Сельборна" (1789). Автор - Г. Уайт (1720 - 1793), английский натуралист и священнослужитель. Сельборн местечко в графстве Гемпшир, где родился Г. Уайт. Первая в Англии работа по естественной истории, признанная классической.} Я открыл ее наугад...
   "...Больше двадцати лет назад в нашей деревне жил один слабоумный юноша. Я хорошо его помню. Он с детства обнаруживал сильное влечение к пчелам; они служили ему пропитанием, развлечением, были его единственной страстью. А поскольку у таких людей редко бывает больше одного пристрастия, то и наш юноша направлял все свое усердие на это занятие. Зимой он почти все время спал под крышей отцовского дома, расположившись у открытого огня, погрузившись в состояние близкое к спячке. Он редко покидал уютный теплый уголок; но летом оживал, употребляя всю свою энергию на поиски добычи в полях и на залитых солнцем берегах. Поживой его становились медоносные пчелы, шмели, осы; укусов их он не страшился, хватая их nudis manibus {голыми руками (лат.)}, тотчас же обезоруживая и высасывая медовый желудок. Иногда он прятал их на груди, за воротом рубахи, иногда заточал в бутылки. Он был merops apiaster, или большой охотник до пчел, и представлял немалую опасность для людей, которые держали пчел, ибо тайком пробирался на их пасеки и, усевшись перед каким-нибудь ульем, принимался стучать по нему пальцами и таким образом ловил вылетавших насекомых. Бывали случаи, когда он опрокидывал ульи ради меда, который страстно любил. Если кто-то приправлял мед специями, он принимался ходить вокруг бочек и сосудов, выпрашивая глоток того, что называется пчелиным вином. Расхаживая по своим делам, он бормотал себе что-то под нос, издавая при этом звук, похожий на жужжание пчел..."
   Я оторвался от книги и огляделся. Человек, неподвижно стоявший по ту сторону дороги, исчез. Тихо было - до жути. Полное безмолвие и дикость этого места производили глубоко тягостное впечатление. Я знал, что за мной наблюдают. Знал, что кто-то внимательно следит за каждым моим самым незначительным движением, за каждым глотком виски, который я делал, за каждой затяжкой. Я ненавижу насилие и никогда не ношу оружия, но сейчас оно бы мне не помешало. Какое-то время я размышлял над тем, не завести ли мне машину и не проехать ли хоть немного, пока не перегреется мотор. Но куда я смогу уехать? Не очень-то далеко при такой жаре и без приводного ремня. Может, одну милю, самое большое две...
   Нет, это ни к черту не годится. Останусь-ка лучше на месте и почитаю.
   Спустя, должно быть, час я увидел, как по дороге со стороны Иерусалима движется в моем направлении маленькая черная точка. Я отложил книгу, не отрывая глаз от точки. Она становилась все больше и больше. Двигалась она с огромной, просто с удивительной скоростью. Я вышел из "лагонды" и поспешил встать у обочины, чтобы вовремя дать знак водителю остановиться. Машина подъезжала все ближе и ближе и на расстоянии примерно в четверть мили начала замедлять ход. И тут я обратил внимание на форму радиатора. "Роллс-ройс"! Я поднял руку и так и застыл с вытянутой рукой, пока большой зеленый автомобиль, за рулем которого сидел мужчина, не съехал с дороги и не остановился возле моей "лагонды".
   Я был вне себя от радости. Будь это "форд" или "моррис", я бы уже был доволен, но не радовался бы так сильно. То обстоятельство, что это "роллс-ройс", - а на его месте вполне мог бы быть и "бентли", и "изотта" {"Изотта-Фраскини", дорогой итальянский спортивный автомобиль} или же еще одна "лагонда" - служило достаточной гарантией того, что мне будет оказана необходимая помощь, ибо - не знаю, известно вам это или нет, - людей, владеющих очень дорогими автомобилями, связывает могучее братство. Они автоматически уважают друг друга, а уважают они друг друга просто-напросто потому, что богатство уважает богатство. По сути дела, очень богатый человек никого так не уважает на всем белом свете, как другого очень богатого человека, и поэтому, куда бы ни лежал их путь, естественно, они всюду ищут друг друга, а при встрече используют многообразные опознавательные знаки. У женщин, пожалуй, наиболее распространено ношение массивных драгоценных камней, однако известное предпочтение отдается и дорогим автомобилям, чем пользуются представители обоего пола. Состоятельный человек - своего рода передвижная афиша, публичная декларация богатства, и, будучи таковой, служит удостоверением, дающим право на членство в этом изысканном неофициальном обществе - Союзе Очень Богатых Людей. Сам я уже давно состою его членом и весьма этому рад. Когда я встречаюсь с другим членом, как это должно было произойти сейчас, мною тотчас же овладевает чувство единения. Я проникаюсь к этому человеку уважением. Мы говорим на одном языке. Он один из нас. Поэтому я имел самые веские причины быть вне себя от радости.
   Водитель "роллс-ройса" вышел из машины и приблизился ко мне. Это был темноволосый человечек небольшого роста с кожей оливкового цвета, одетый в безупречный белый льняной костюм. Вероятно, сириец, подумал я. А может, и грек. Несмотря на зной, он чувствовал себя великолепно.
   - Добрый день, - сказал он. - У вас неприятности?
   Я поприветствовал его и затем во всех подробностях рассказал, что произошло.
   - Мой дорогой, - произнес он на превосходном английском, - дорогой мой, как это ужасно. Вам очень не повезло. Застрять в таком месте!
   - Увы!
   - И вы говорите, что новый приводной ремень для вас точно заказан?
   - Да, - ответил я, - если можно положиться на хозяина этого заведения.
   Тут к нам подковылял араб, который вышел из своей хижины, еще когда "роллс-ройс" только собирался остановиться, и незнакомец принялся быстро расспрашивать его по-арабски относительно предпринятых им на мой счет шагов. Мне показалось, они хорошо знакомы, и было ясно, что араб испытывал большое почтение к новоприбывшему. Он буквально расстилался перед ним.
   - Что ж, похоже, все в порядке, - произнес наконец незнакомец, обернувшись ко мне. - Но совершенно очевидно, что до утра вам отсюда не выбраться. Куда вы держите путь?
   - В Иерусалим, - ответил я. - Но меня не очень-то радует, что ночь придется провести в этом проклятом месте.
   - Я вас понимаю, мой дорогой. Это было бы весьма неудобно.
   Он улыбнулся мне, обнажив великолепные белые зубы. Потом достал портсигар и предложил сигарету. Портсигар был золотой, инкрустированный по диагонали тонкой линией зеленого нефрита. Замечательная вещица. Я взял сигарету. Он дал мне прикурить, потом прикурил сам.
   Незнакомец глубоко затянулся. Затем запрокинул голову и выпустил дым в сторону солнца.
   - Да нас солнечный удар хватит, если мы будем здесь стоять, - сказал он. - Вы позволите мне предложить вам кое-что?
   - Разумеется.
   - Очень надеюсь, что вы не сочтете мое предложение бесцеремонным, поскольку оно исходит от совершенно незнакомого вам человека...
   - Прошу вас...
   - Здесь вам никак нельзя оставаться, поэтому я предлагаю вам переночевать в моем доме, но для этого нам нужно немного вернуться.
   Ну вот, что я говорил! "Роллс-ройс" улыбался "лагонде", как никогда бы не улыбнулся "форду" или "моррису"!
   - Вы имеете в виду Исмаилию? - спросил я.
   - Нет-нет, - рассмеявшись, ответил он. - Я живу тут неподалеку, вон там.
   Он махнул рукой в ту сторону, откуда приехал.
   - Но ведь вы ехали в Исмаилию? Мне бы не хотелось, чтоб вы из-за меня меняли свои планы.
   - Вовсе не в Исмаилию, - сказал он. - Я приехал сюда за корреспонденцией. Мой дом - возможно, это удивит вас - находится совсем недалеко отсюда. Видите вон ту гору? Это Магхара. Я живу как раз за ней.
   Я посмотрел на гору. Она находилась милях в десяти к северу - желтая скалистая глыба, тысячи, наверное, две футов высотой.
   - Не хотите ли вы сказать, что у вас действительно дом в этом... безлюдье? - удивился я.
   - Вы мне не верите? - улыбаясь, спросил он.
   - Разумеется, я вам верю, - ответил я. - Меня, впрочем, ничто не удивляет. Кроме, пожалуй, того, - и я улыбнулся ему в ответ, - кроме того, что здесь, посреди пустыни, можно повстречать незнакомого человека, который будет обращаться с тобой как с братом. Я чрезвычайно тронут вашим предложением.
   - Чепуха, мой дорогой. Мотивы, которые я преследую, исключительно эгоистичны. В этих краях нелегко найти цивилизованное общество. Я необычайно рад тому обстоятельству, что за ужином у меня будет гость. Позвольте представиться - Абдул Азиз.
   Он слегка поклонился.
   - Освальд Корнелиус, - сказал я. - Весьма рад.
   Мы пожали друг другу руки.
   - Отчасти я живу в Бейруте, - сказал он.
   - А я в Париже.
   - Превосходно. Так что ж, едем? Вы готовы?
   - Но... моя машина, - сказал я. - Я могу ее здесь оставить?
   - Об этом не беспокойтесь. Омар - мой друг. Вид у него не ахти какой бедный малый! - но он вас не подведет, раз вы со мной. А второй, Салех, хороший механик. Он приладит вам завтра приводной ремень, когда его привезут. Сейчас дам указания.
   Салех, мужчина, стоявший прежде по ту сторону дороги, подошел к нам, пока мы разговаривали. Мистер Азиз отдал ему распоряжения. Потом он поговорил с обоими мужчинами насчет охраны автомобиля. Омар и Салех слушали его, неловко кланяясь. Я направился к "лагонде", чтобы взять чемодан. Мне нужно было скорее переодеться.
   - Кстати, - крикнул мне вдогонку Азиз, - к ужину я обычно надеваю вечерний костюм.
   - Разумеется, - пробормотал я, быстро запихивая назад чемодан, который уже держал в руках, и беря другой.
   - В основном я делаю это ради женщин. Это они любят переодеваться к ужину.
   Я резко обернулся и посмотрел в его сторону, но он уже садился в машину.
   - Готовы? - спросил он.
   Чемодан я положил на заднее сиденье "роллс-ройса", а сам сел на переднее, и мы тронулись в путь.
   Во время поездки мы неторопливо беседовали о том о сем. Он рассказал мне, что занимается торговлей коврами. У него были конторы в Бейруте и Дамаске. Его предки, по его словам, занимались торговлей сотни лет.
   Я упомянул о том, что на полу спальни моей парижской квартиры лежит дамасский ковер семнадцатого века.
   - Быть этого не может! - с восторгом воскликнул он, едва не съехав с дороги. - Из шелка и шерсти, но больше из шелка? А основа соткана из золотых и серебряных нитей?
   - Да, - ответил я. - Именно так.
   - Но, дорогой мой! Такая вещь не должна лежать на полу!
   - По нему ходят только босыми ногами, - заметил я.
   Это его успокоило. Похоже, он так же любил ковры, как я люблю голубые вазы цзинь-яо.
   Скоро мы свернули с гудронной дороги влево, на твердую каменистую грунтовку, и поехали прямо по пустыне по направлению к горе.
   - Это моя собственная дорога, - сказал мистер Азиз. - Она тянется на пять миль.
   - У вас и телефон есть? - спросил я, увидев, что столбы, стоящие вдоль главной дороги, тянутся и вдоль этой частной.
   И тут меня вдруг поразила странная мысль.
   Этот араб на заправочной станции... У него тоже есть телефон...
   Не этим ли объясняется случайный приезд мистера Азиза?
   Быть может, этот скучающий здесь человек изобрел хитроумный способ увозить путешественников с главной дороги, с тем чтобы доставлять себе на ужин то, что он называет "цивилизованным обществом"? Не он ли дал арабу указание выводить из строя один за другим автомобили людей подходящей наружности, проезжающих мимо? "Просто отрежь приводной ремень, Омар, и сразу звони мне. Но смотри, чтобы с виду человек был приличный, в хорошем автомобиле. Я тут же подскочу и посмотрю, стоит ли приглашать его в дом..."
   Что за глупости приходят мне в голову!
   - Мне кажется, - говорил мой спутник, - что вам любопытно узнать, зачем это мне взбрело в голову поселиться в таком месте.
   - По правде говоря, да.
   - Этим все интересуются, - сказал он.
   - Все? - переспросил я.
   Так-так, подумал я. Значит, все.
   - Я живу здесь, - продолжал он, - потому, что ощущаю духовную связь с пустыней. Меня к ней тянет так же, как моряка к морю. Вам это кажется очень странным?
   - Нет, - ответил я, - мне это вовсе не кажется странным.
   Он умолк, затянувшись сигаретой. Потом снова заговорил:
   - Это одна причина. Но есть и другая. Вы семейный человек, мистер Корнелиус?
   - К несчастью, нет, - осторожно ответил я.
   - А я семейный, - сказал он. - У меня есть жена и дочь. Обе, во всяком случае на мой взгляд, очень красивы. Дочери только что исполнилось восемнадцать. Она закончила прекрасную школу в Англии, а теперь, - он пожал плечами, - теперь просто сидит дома и ждет, когда можно будет выйти замуж. А чем можно занять красивую молодую девушку в этот период ожидания? Одну я ее отпустить никуда не могу. С нее глаз не сводят. Когда я беру ее с собой в Бейрут, мужчины так и вьются вокруг нее, точно волки, дожидаясь момента, чтобы сцапать. Меня это с ума сводит. Я все про мужчин знаю, мистер Корнелиус. Мне известно, на что они способны. Не я один сталкиваюсь с этой проблемой. Но другие умудряются каким-то образом принимать ее как должное. Они отпускают своих дочерей на волю. Просто выпроваживают их из дома и занимаются своими делами. Я так не могу. Просто не могу себя заставить так поступить! Не могу позволить, чтобы ею помыкал какой-нибудь там Ахмед, Али и Хамил, или кто там еще попадется ей на пути. И это и есть, как вы понимаете, вторая причина, почему я живу в пустыне, - я хочу еще несколько лет защищать мое дорогое дитя от диких зверей. Вы, кажется, сказали, что у вас совсем нет семьи, мистер Корнелиус?
   - Боюсь, что это действительно так.
   - О! - Он, похоже, был разочарован. - То есть вы хотите сказать, что никогда и не были женаты?
   - Н-нет, - сказал я. - Нет, никогда.
   Я ждал, что сейчас последует еще один неизбежный вопрос. И минуту спустя он был задан.
   - А вам никогда не хотелось жениться и иметь детей?
   Все задают этот вопрос. Это все равно что спросить: "Так, значит, вы гомосексуалист?"
   - Один раз хотелось, - сказал я. - Только один раз.
   - И что же произошло?
   - В моей жизни, мистер Азиз, была только одна женщина... а после того, как ее не стало...
   Я вздохнул.
   - Вы хотите сказать, что она умерла?
   Я кивнул, не в силах произнести что-нибудь еще.
   - Мой дорогой, - сказал он. - О, мне так жаль. Простите мое чрезмерное любопытство.
   Какое-то время мы ехали молча.
   - Удивительно, - пробормотал я, - но человек теряет всякий интерес к вопросам пола после того, как с ним случается такое. Я, пожалуй, испытал самое настоящее потрясение. Забыть это невозможно.
   Он сочувственно кивнул, принимая все за чистую монету.
   - Вот я и путешествую, чтобы забыться. И уже много лет...
   Мы подъехали к подножию Магхары и последовали по дороге, которая огибала гору и шла к ее невидимой - северной - стороне.
   - За следующим поворотом вы увидите дом, - сказал мистер Азиз.
   Мы свернули за поворот - и дом вырос перед нами! Я замигал, уставившись на него, и скажу вам, что в первые несколько мгновений буквально не мог поверить своим глазам. Передо мной стоял белый замок - именно замок высокий, с башенками, башнями и шпилями, возникший как по волшебству среди яркой зелени у подножия раскаленной солнцем голой желтой горы! Зрелище было фантастическое! Казалось, я очутился в сказке Ганса Христиана Андерсена или братьев Гримм. В свое время я видел множество романтической наружности замков в долинах Рейна и Луары, но никогда прежде мне не приходилось лицезреть ничего более изящного, грациозного и сказочного! Когда мы подъехали ближе, я увидел сад с подстриженной травой и финиковыми пальмами; высокая белая стена отделяла его от пустыни.
   - Вам нравится? - улыбаясь, спросил меня хозяин.
   - Потрясающе! - воскликнул я. - Словно все волшебные замки собрались со всего света в одном месте.
   - Именно! - сказал он. - Это самый настоящий волшебный замок! Я построил его специально для моей дочери, для моей прекрасной принцессы.
   А прекрасная принцесса заточена в его стенах строгим и ревнивым отцом, королем Абдулом Азизом, который отказывает ей в удовольствии мужского общества. Однако берегитесь, ибо на выручку ей спешит принц Освальд Корнелиус! Тайком от короля он собирается похитить прекрасную принцессу, чтобы сделать ее очень счастливой.
   - Вы должны признать, что он отличается от прочих замков, - сказал мистер Азиз.
   - Совершенно согласен.
   - И в нем уютно и покойно. Я очень хорошо здесь сплю. И принцесса хорошо спит. А в эти окна ночью не проникнет ни один молодой человек с дурными намерениями.
   - Разумеется, - произнес я.
   - Когда-то здесь был небольшой оазис, - продолжал он. - Я купил его у правительства. Воды нам хватает, у нас есть бассейн и три акра земли.
   Мы въехали в главные ворота, и, должен сказать, я испытал удивительное чувство, неожиданно оказавшись в миниатюрном раю с зелеными газонами, клумбами и пальмами. Кругом царил образцовый порядок, а на лужайках играли фонтаны. Едва мы остановились перед входом, как нам навстречу выбежали двое слуг в безупречных балахонах и алых фесках, чтобы открыть дверцы.
   Но почему их двое? Разве они появились бы оба, если бы не ожидали двоих людей? Я задумался. Оправдывались мои предположения насчет того, что меня заманили на ужин. Все это очень забавно.
   Я последовал за хозяином через главный вход, и меня тотчас же охватило то приятное трепетное чувство, которое возникает, когда в знойный день неожиданно оказываешься в комнате с кондиционером. Я очутился в холле, пол которого был из зеленого мрамора. Справа от меня широкий сводчатый проход вел в большую комнату, и я на секунду мысленно представил себе холодные белые стены, прекрасные картины и изысканную мебель в стиле Людовика XV. Надо же оказаться в таком месте, да еще посреди Синайской пустыни!
   Между тем по лестнице медленно спускалась женщина. Хозяин в тот момент отвернулся, давая указания слугам, и не сразу ее увидел, поэтому, дойдя до нижней ступени, женщина остановилась и, положив на перила обнаженную руку, напомнившую мне белую анаконду, принялась рассматривать меня, точно она была царицей Семирамидой, стоящей на ступенях Вавилона, а я - предполагаемым фаворитом, который может прийтись ей по вкусу, а может и нет. У нее были черные как смоль волосы, а фигура такая, что я облизнулся.
   Мистер Азиз обернулся и, увидев ее, сказал:
   - А, это ты, дорогая. Я привел тебе гостя. У него сломалась машина на заправочной станции - вот незадача! - и я попросил его переночевать у нас. Мистер Корнелиус... моя жена.
   - Очень приятно, - тихо произнесла она, подходя ко мне.
   Я взял ее руку и поднес к губам.
   - Пленен вашим гостеприимством, мадам, - пробормотал я.
   От ее руки исходил какой-то дьявольский аромат. В нем было что-то животное. Он точно вобрал в себя неуловимые половые секреции кашалота, мускусного оленя-самца и бобра - секреции невыразимо острые и бесстыдные; в смеси запахов они властвовали безраздельно, давая возможность слабо проявить себя только чистым растительным маслам разных экзотических растений. Потрясающе! И вот что еще я успел заметить в то первое мгновение: когда я взял ее руку, она, в отличие от прочих женщин, не позволила той вяло лежать в моей ладони, подобно филе сырой рыбы. Напротив, положив четыре пальца сверху, большой палец она пропустила снизу, что дало ей возможность клянусь, так оно и было! - легонько, но многозначительно пожать мне руку, когда я наносил приличествующий ситуации поцелуй.
   - А где же Дайана? - спросил мистер Азиз.
   - Она у бассейна, - ответила женщина.
   И, обернувшись ко мне, спросила:
   - А вы не хотели бы искупаться, мистер Корнелиус? Вы, должно быть, изнываете от жары, проведя столько времени на этой ужасной заправочной станции?
   У нее были большие темные глаза, казавшиеся почти совсем черными, и, когда она улыбнулась мне, кончик ее носа приподнялся и ноздри расширились.
   Принц Освальд Корнелиус передумал. Ему совершенно безразлична прекрасная принцесса, которую ревнивый король держит в замке пленницей. Пожалуй, он похитит королеву.
   - М-м-м... - произнес я.
   - А я искупаюсь, - сказал мистер Азиз.
   - Давайте все искупаемся, - сказала его жена. - Плавки мы для вас найдем.
   Я спросил, нельзя ли сначала подняться в отведенную мне комнату, чтобы после купания я мог надеть чистую рубашку и чистые брюки, на что хозяйка ответила:
   - Разумеется, - и велела одному из слуг проводить меня.
   Мы поднялись на третий этаж и вошли в большую белую спальню, в которой стояла двуспальная кровать невероятных размеров. Рядом была ванная комната, оборудованная всем необходимым, с бледно-голубой ванной и биде ей в пару. Все было безупречно чисто и в полной мере отвечало моему вкусу. Пока слуга распаковывал мой чемодан, я подошел к окну и, выглянув в него, увидел огромную пылающую пустыню, простирающуюся желтым морем от самого горизонта до белой садовой стены, которая тянулась как раз под моими окнами. А по эту сторону стены я увидел бассейн, рядом с которым, в тени большого розового зонта, лежала на спине девушка. На ней был белый купальник; она читала книгу. У нее были длинные стройные ноги и черные волосы. Принцесса.
   Ну и дела, подумал я. Белый замок, комфорт, чистота, кондиционированный воздух, две ослепительно прекрасные женщины, внимательно следящий за ними муж и отец и целый вечер впереди! Все так замечательно для меня складывалось, что лучшего нельзя было и желать. Меня весьма прельщало то, что передо мной стояли проблемы. Откровенное обольщение меня уже не увлекало. Это ведь не требует артистизма. Смею вас уверить, мне бы вовсе не хотелось, чтобы мистер Абдул Азиз, этот бдительный сторожевой пес, исчез на ночь по мановению волшебной палочки. Мне не нужны пирровы победы.
   Я вышел из комнаты, и слуга направился вслед за мной. Мы спустились по лестнице, и, остановившись на площадке между этажами, я небрежно спросил:
   - А что, вся семья спит на этом этаже?
   - О да, - ответил слуга. - Вон там комната хозяина, - он указал на дверь, - а рядом - спальня миссис Азиз. Комната мисс Дайаны напротив.
   Три отдельные комнаты. Все очень близко друг от друга. Практически недоступны. Я решил приберечь эту информацию на будущее и спустился к бассейну. Хозяин с хозяйкой были уже там.
   - Моя дочь Дайана, - сказал хозяин.
   Девушка в белом купальнике поднялась, и я поцеловал ей руку.
   - Здравствуйте, мистер Корнелиус, - произнесла она.
   От нее исходил тот же тяжелый животный запах, что и от матери, - серая амбра, мускус и касторка! Ну и запах - дух самки, бесстыдный и манящий! Я принюхивался как пес. Мне показалось, что она красивее своей родительницы, если это вообще возможно. Такие же большие темные глаза, такие же черные волосы и такой же овал лица, но ноги бесспорно длиннее, и было в ее фигуре что-то такое, что давало ей некоторое преимущество в сравнении с формами старшей женщины; она была более волнообразна, более подвижна и почти наверняка гораздо более гибка. Между тем у старшей женщины, которой было лет, наверное, тридцать семь, хотя выглядела она не более чем на двадцать пять, светились искорки в глазах, которым ее дочери нечего было противопоставить.