Дал Роалд. Дорога в рай (Рассказы)

   - Да, тут никакого сомнения!
   - Его ранняя манера, не так ли?
   - Просто удивительно!
   - Смотрите-ка - она еще и подписана!
   - Ну-ка, наклонитесь вперед, друг мой, дайте картине расправиться.
   - Вроде старая, когда она была написана?
   - В тысяча девятьсот тринадцатом, - ответил Дриоли, не оборачиваясь. Осенью.
   - Кто научил Сутина татуировке?
   - Я.
   - А кто эта женщина?
   - Моя жена.
   Владелец галереи протискивался сквозь толпу к Дриоли. Теперь он был спокоен, совершенно серьезен и вместе с тем улыбался во весь рот.
   - Мсье, - сказал он. - Я ее покупаю.
   Дриоли увидел, как складки жира на лице хозяина заколыхались, когда тот задвигал челюстями.
   - Я говорю, покупаю ее.
   - Как же вы можете ее купить? - мягко спросил Дриоли.
   - Я дам вам за нее двести тысяч франков.
   Маленькие глазки торговца затуманились, а крылья широкого носа начали подрагивать.
   - Не соглашайтесь! - шепотом проговорил кто-то в толпе. - Она стоит в двадцать раз больше.
   Дриоли раскрыл было рот, собираясь что-то сказать. Но ему не удалось выдавить из себя ни слова, и он закрыл его. Потом снова раскрыл и медленно произнес:
   - Но как же я могу продать ее?
   В его голосе прозвучала безысходная печаль.
   - Вот именно! - заговорили в толпе. - Как он может продать ее? Это же часть его самого!
   - Послушайте, - сказал владелец галереи, подходя к нему ближе. - Я помогу вам. Я сделаю вас богатым. Мы ведь сможем договориться насчет этой картины, а?
   Дриоли глядел на него, предчувствуя недоброе.
   - Но как же вы можете купить ее, мсье? Что вы с ней станете делать, когда купите? Где будете ее хранить? Куда поместите ее сегодня? А завтра?
   - Ага, где я буду ее хранить? Да, где я буду ее хранить? Так, где же я буду ее хранить? Гм... так...
   Делец почесал свой нос жирным белым пальцем.
   - Мне так кажется, - сказал он, - что если я покупаю картину, то я покупаю и вас. В этом вся беда.
   Он помолчал и снова почесал свой нос.
   - Сама картина не представляет никакой ценности, пока вы живы. Сколько вам лет, друг мой?
   - Шестьдесят один.
   - Но здоровье у вас, кажется, не очень-то крепкое, так ведь?
   Делец отнял руку от своего носа и смерил Дриоли взглядом, точно фермер, оценивающий старую клячу.
   - Мне все это не нравится, - отходя бочком, сказал Дриоли. - Правда, мсье, мне это не нравится.
   Пятясь, он попал прямо в объятия высокого мужчины, который расставил руки и мягко обхватил его за плечи. Дриоли оглянулся и извинился. Мужчина улыбнулся ему и рукой, затянутой в перчатку канареечного цвета, ободряюще похлопал старика по голому плечу.
   - Послушайте, дружище, - сказал незнакомец, продолжая улыбаться. - Вы любите купаться и греться на солнышке?
   Дриоли испуганно взглянул на него.
   - Вы любите хорошую еду и знаменитое красное вино из Бордо?
   Мужчина все улыбался, обнажив крепкие белые зубы с проблеском золота. Он говорил мягким завораживающим голосом, не снимая при этом руки в перчатке с плеча Дриоли.
   - Вам все это нравится?
   - Ну... да, - недоумевая, ответил Дриоли. - Конечно.
   - А общество красивых женщин?
   - Почему бы и нет?
   - А гардероб, полный костюмов и рубашек, сшитых специально для вас? Кажется, вы испытываете некоторую нужду в одежде.
   Дриоли смотрел на этого щеголеватого господина, ожидая, когда тот изложит свое предложение до конца.
   - Вы когда-нибудь носили обувь, сделанную по вашей мерке?
   - Нет.
   - А хотели бы?
   - Видите ли...
   - А чтобы вас каждое утро брили и причесывали?
   Дриоли смотрел на него во все глаза и ничего не говорил.
   - А чтобы пухленькая симпатичная девушка ухаживала за вашими ногтями?
   Кто-то в толпе захихикал.
   - А чтобы возле вашей постели был колокольчик, с помощью которого вы утром вызывали бы служанку и велели ей принести вам завтрак? Хотели бы вы все это иметь, дружище? Вам это кажется заманчивым?
   Дриоли молча смотрел на него.
   - Видите ли, я владелец гостиницы "Бристоль" в Каннах. И я приглашаю вас поехать туда и жить там в качестве моего гостя до конца жизни в удобстве и комфорте.
   Человек помолчал, дав возможность своему слушателю сполна насладиться столь радостной перспективой.
   - Единственной вашей обязанностью - могу я сказать - удовольствием?.. будет... проводить время на берегу в плавках, расхаживая среди гостей, загорая, купаясь, попивая коктейли. Вы бы хотели этого?
   Ответа не последовало.
   - Ну как вы не поймете - все гости таким образом смогут рассматривать удивительную картину Сутина. Вы станете знаменитым, и о вас будут говорить: "Глядите-ка, вон тот человек с десятью миллионами франков на спине". Вам нравится эта идея, мсье? Вам это льстит?
   Дриоли взглянул на высокого мужчину в перчатках канареечного цвета, по-прежнему не понимая, шутит он или нет.
   - Идея забавная, - медленно произнес он. - Но вы серьезно об этом говорите?
   - Разумеется, серьезно.
   - Постойте, - вмешался делец. - Послушайте меня, старина. Вот как мы разрешим нашу проблему. Я куплю картину и договорюсь с хирургом, чтобы он снял кожу с вашей спины, а вы сможете идти на все четыре стороны и тратить в свое удовольствие те громадные деньги, которые я вам за нее дам.
   - Без кожи на спине?
   - Нет-нет, что вы! Вы меня неправильно поняли. Хирург заменит вам старую кожу на новую. Это просто.
   - А он сможет это сделать?
   - Здесь нет ничего сложного.
   - Это невозможно! - сказал человек в перчатках канареечного цвета. - Он слишком стар для такой серьезной операции по пересадке кожи. Его это погубит. Это погубит вас, дружище.
   - Погубит?
   - Естественно. Вы этого не перенесете. Только картине ничего не сделается.
   - О господи! - вскричал Дриоли.
   Ужас охватил его; он окинул взором лица людей, наблюдавших за ним, и в наступившей тишине из толпы послышался еще чей-то негромкий голос:
   - А если бы, скажем, предложить этому старику достаточно денег, он, может, согласится прямо на месте покончить с собой. Кто знает?
   Несколько человек хихикнули. Делец беспокойно переступил с ноги на ногу.
   Рука в перчатке канареечного цвета снова похлопала Дриоли по плечу.
   - Решайтесь, - говорил мужчина, широко улыбаясь белозубой улыбкой. Пойдемте закажем хороший обед и еще немного поговорим. Ну так как? Вы, верно, голодны?
   Нахмурившись, Дриоли смотрел на него. Ему не нравилась длинная шея этого человека и не нравилось, как он выгибал ее при разговоре, точно змея.
   - Как насчет жареной утки и бутылочки "Шамбертэна"? - говорил мужчина. Он сочно, с аппетитом выговаривал слова. - Или, допустим, каштанового суфле, легкого и воздушного?
   Дриоли обратил свой взор к потолку, его губы увлажнились и отвисли. Видно было, что бедняга буквально распустил слюни.
   - Какую вы предпочитаете утку? - продолжал мужчина. - Чтобы она была хорошо прожарена и покрыта хрустящей корочкой или...
   - Иду, - быстро проговорил Дриоли. Он схватил рубашку и лихорадочно натянул ее через голову. - Подождите меня, мсье. Я иду. - И через минуту он исчез из галереи вместе со своим новым хозяином.
   Не прошло и нескольких недель, как картина Сутина, изображающая женскую голову, исполненная в необычной манере, вставленная в замечательную раму и густо покрытая лаком, была выставлена для продажи в Буэнос-Айресе. Это наводит на размышления, как и то, что в Каннах нет гостиницы под названием "Бристоль". Вместе с тем не остается ничего другого, как пожелать старику здоровья и искренне понадеяться на то, что, где бы он ни был в настоящее время, при нем состоят пухленькая симпатичная барышня, которая ухаживает за его ногтями, и служанка, приносящая ему по утрам завтрак в постель.
   ЗМЕЯ
   Было, должно быть, около полуночи, когда я возвращался домой. У самых ворот бунгало я выключил фары, чтобы свет не попал в окно спальни и не потревожил спящего Гарри Поупа. Однако беспокойство было напрасным. Подъехав к дому, я увидел, что у него горел свет - он наверняка еще не спал, если только не заснул с книгой в руках.
   Я поставил машину и поднялся по лестнице на веранду, внимательно пересчитывая в темноте каждую ступеньку - всего их было пять, - чтобы нечаянно не ступить лишний раз, потом открыл дверь с сеткой, вошел в дом и включил в холле свет. Подойдя к двери комнаты Гарри, я тихонько открыл ее и заглянул к нему.
   Он лежал на кровати и не спал. Однако он не пошевелился, даже не повернул голову в мою сторону, а только тихо произнес:
   - Тимбер, Тимбер, иди сюда.
   Я распахнул дверь и быстро вошел в комнату.
   - Остановись. Погоди минутку, Тимбер.
   Я с трудом разбирал, что он говорит. Казалось, каждое слово стоило ему огромных усилий.
   - Что случилось, Гарри?
   - Т-сс! - прошептал он. - Т-сс! Тише, умоляю тебя. Сними ботинки и подойди ближе. Прошу тебя, Тимбер, делай так, как я говорю.
   Я вспомнил Джорджа Барлинга, который, получив пулю в живот, прислонился к грузовику, перевозившему запасной двигатель самолета, схватился за живот обеими руками и при этом что-то говорил вслед немецкому летчику тем же хриплым шепотом, каким сейчас обращался ко мне Гарри.
   - Быстрее, Тимбер, но сначала сними ботинки.
   Я не мог понять, зачем нужно снимать их, но подумал, что если он болен - а судя по голосу, так оно и было, - то лучше выполнить его волю, поэтому нагнулся, снял ботинки и оставил их посреди комнаты. После этого я подошел к кровати.
   - Не притрагивайся к постели! Ради бога, не притрагивайся к постели!
   Он лежал на спине, накрытый лишь одной простыней, и продолжал говорить так, будто был ранен в живот. Пижама в голубую, коричневую и белую полоску вся взмокла, он обливался потом. Ночь была душная, я и сам вспотел, но не так, как Гарри. Лицо его было мокрым, подушка вокруг головы пропиталась потом. Я решил, что его сразила малярия.
   - Что с тобой, Гарри?
   - Крайт {Род змей. Наиболее известен ленточный крайт длиной до 180 сантиметров}, - ответил он.
   - Крайт? О господи! Он тебя укусил? Когда?
   - Помолчи, - прошептал он.
   - Послушай, Гарри, - сказал я и, наклонившись к нему, коснулся его плеча. - Нужно действовать быстро. Ну же, говори скорее, куда он тебя укусил.
   Он по-прежнему не двигался и был напряжен, точно крепился, дабы не закричать от острой боли.
   - Он не укусил меня, - прошептал он. - Пока не укусил. Он лежит у меня на животе. Лежит себе и спит.
   Я быстро отступил на шаг и невольно перевел взгляд на его живот, или, лучше сказать, на простыню, которая закрывала его. Простыня в нескольких местах смялась, и невозможно было понять, что под нею.
   - Ты правду говоришь, прямо сейчас на твоем животе лежит крайт?
   - Клянусь.
   - Как он там оказался?
   Глупый вопрос, потому что, конечно, Гарри не валял дурака. Лучше было попросить его помолчать.
   - Я читал, - Гарри заговорил медленно, с расстановкой, выдавливая из себя слова и стараясь не двигать мышцами живота. - Лежал на спине и читал и вдруг почувствовал что-то на груди, за книгой. Будто меня кто-то щекочет. Потом краем глаза увидел крайта, ползущего по пижаме. Небольшого, дюймов десять. Я понял, что лучше мне не шевелиться. Да и не мог я этого сделать. Просто лежал и смотрел на него. Думал, что он проползет по простыне.
   Гарри умолк и несколько минут не произносил ни слова. Взгляд его скользнул по простыне к тому месту, где она прикрывала живот, и я понял, что он хотел убедиться, не потревожил ли его шепот того, кто там лежал.
   - Там была складка, - проговорил он еще медленнее и так тихо, что я вынужден был наклониться. - Видишь, вот она. В нее он и забрался. Я чувствовал, как он ползет по пижаме к животу. Потом он перестал ползти и теперь лежит там в тепле. Наверное, спит. Я тебя уже давно жду.
   Он поднял глаза и посмотрел на меня.
   - Как давно?
   - Уже несколько часов, - прошептал он. - Уже несколько, черт побери, часов. Я не могу больше не шевелиться. Мне хочется откашляться.
   В том, что Гарри говорит правду, не приходилось сомневаться. Вообще-то на крайтов это похоже. Они ползают вокруг человеческих жилищ и любят тепло. Странно только то, что змея до сих пор не укусила Гарри, а укус у нее смертельный. Ежегодно в Бенгалии, главным образом в деревнях, крайты убивают довольно много людей.
   - Хорошо, Гарри, - заговорил я тоже шепотом. - Не двигайся и ничего больше не говори без надобности. Ты же знаешь - если его не пугать, он не укусит. Сейчас мы что-нибудь придумаем.
   Неслышно ступая, я вышел из комнаты, взял на кухне маленький острый нож и положил его в карман брюк на случай, если что-то произойдет, пока мы обдумываем план действий. Вдруг Гарри кашлянет, пошевелится или сделает что-нибудь такое, что испугает змею, и она его укусит, тогда я надрежу место укуса и высосу яд. Я вернулся в спальню. Гарри по-прежнему был недвижим, и пот струился по его лицу. Он следил за тем, как я иду по комнате к кровати, ему не терпелось узнать, что я затеял. Я остановился возле него в раздумье.
   - Гарри, - зашептал я, почти касаясь губами его уха, - лучшее, что я могу сделать, - это очень осторожно стянуть с тебя простыню. А там посмотрим. Мне кажется, я смогу это сделать, не потревожив змею.
   - Не будь идиотом.
   Голос его прозвучал бесстрастно. Каждое слово он произносил медленно и осторожно и фраза не прозвучала грубо.
   - Но почему?
   - Она испугается света.
   - Тогда, может быть, быстро сдернуть простыню и сбросить змею, прежде чем она успеет укусить тебя?
   - Почему бы тебе не пригласить врача? - спросил Гарри.
   Его взгляд выражал то, о чем я бы и сам мог догадаться.
   - Врача? Ну конечно. Вот именно. Сейчас вызову Гандербая.
   Я на цыпочках вышел в холл, разыскал в телефонной книге номер Гандербая и попросил телефонистку побыстрее соединить меня с ним.
   - Доктор Гандербай? - сказал я. - Это Тимбер Вудс.
   - Хэлло, мистер Вудс. Вы еще не спите?
   - Послушайте, не могли бы вы немедленно приехать? И захватите сыворотку от укуса змеи.
   - Кто укушен?
   Вопрос был задан так резко, будто у меня выстрелили над самым ухом.
   - Никто. Пока никто. Гарри Поуп в постели, а на животе у него лежит змея и спит - прямо под простыней.
   Секунды три в трубке молчали. Потом медленно и отчетливо Гандербай произнес:
   - Передайте ему, чтобы он не шевелился. Он не должен ни двигаться, ни разговаривать. Вы понимаете?
   - Разумеется.
   - Сейчас буду!
   Он положил трубку, и я отправился назад, в спальню. Гарри следил за тем, как я приближаюсь к нему.
   - Гандербай сейчас приедет. Он сказал, чтобы ты не шевелился.
   - А что он, черт побери, думает, я тут делаю?
   - Слушай, Гарри, и еще он сказал, чтобы ты не разговаривал. Вообще не разговаривал. Да и я тоже.
   - Почему бы тебе тогда не заткнуться?
   Пока он говорил, уголок его рта быстро дергался, и продолжалось это, даже когда он замолчал. Я достал платок и очень осторожно вытер пот на его лице и шее, чувствуя, как под моими пальцами подергивается та мышца, которая служит для выражения улыбки.
   Я выскользнул на кухню, достал лед из морозилки, завернул его в салфетку и принялся разбивать на мелкие кусочки. Мне не нравилось, что у него дергается уголок рта. Да и то, как он разговаривал, мне тоже не нравилось. Я вернулся в спальню и положил на лоб Гарри мешочек со льдом.
   - Так тебе будет лучше.
   Он сощурил глаза и, не раскрывая рта, резко втянул в себя воздух.
   - Убери, - прошептал он. - У меня от этого начинается кашель. - Мышца снова задергалась.
   По комнате скользнул луч света. Это Гандербай повернул свою машину к бунгало. Я вышел встретить его с мешочком льда в руках.
   - Как дела? - спросил Гандербай и, не дожидаясь ответа, прошествовал мимо меня; он прошел через веранду, толкнул дверь с сеткой и ступил в холл. - Где он? В какой комнате?
   Оставив свой чемоданчик на стуле, он последовал за мной в комнату Гарри. На нем были мягкие тапочки, и передвигался он бесшумно и мягко, как осторожный кот. Скосив глаза, Гарри наблюдал за ним. Дойдя до кровати, Гандербай посмотрел на него сверху и улыбнулся со спокойной уверенностью, кивком головы дав Гарри понять, что дело тут простое и не о чем беспокоиться, а нужно лишь положиться на доктора Гандербая. Затем он повернулся и вышел в холл, а я последовал за ним.
   - Прежде всего попытаемся ввести ему сыворотку, - сказал он и, раскрыв свой чемоданчик, занялся необходимыми приготовлениями. - Внутривенно. Но мне нужно быть осторожным. Он не должен дрогнуть.
   Мы прошли на кухню, и он прокипятил иглу. Взяв в одну руку шприц, а в другую - небольшой пузырек, он проткнул резиновую пробку пузырька и начал набирать бледно-желтую жидкость. Потом протянул шприц мне:
   - Держите его, пока он мне не понадобится.
   Он взял чемоданчик, и мы вернулись в спальню. Глаза Гарри были широко раскрыты и блестели. Гандербай склонился над Гарри и очень осторожно, будто имел дело с кружевом работы шестнадцатого века, закатал ему до локтя рукав пижамы, не пошевелив руку. Он проделал все это, не касаясь кровати.
   - Я сделаю вам укол, - прошептал он. - Это сыворотка. Вы почувствуете слабую боль, но постарайтесь не двигаться. Не напрягайте мышцы живота.
   Гарри взглянул на шприц.
   Гандербай достал из чемоданчика красную резиновую трубку и обмотал ею его руку выше локтя, затем крепко завязал трубку узлом. Протерев небольшой участок кожи спиртом, он протянул мне тампон и взял у меня шприц. Поднеся его к свету, он, сощурившись, выпустил вверх тоненькой струйкой какую-то часть желтой жидкости. Я стоял возле него и наблюдал. Гарри тоже не спускал с него глаз; лицо его блестело от пота, точно было намазано толстым слоем крема, который таял на коже и стекал на подушку.
   Я видел, как на сгибе руки Гарри, стянутой жгутом, вздулась голубая вена, а потом увидел над веной иглу, причем Гандербай держал шприц почти параллельно руке, втыкая иглу через кожу в вену, втыкая медленно, но так уверенно, что она входила мягко, словно в сыр. Гарри закатил глаза, закрыл их, потом снова открыл, но не шелохнулся.
   Когда все кончилось, Гандербай склонился над ним и приставил губы к уху Гарри.
   - Даже если теперь она вас и укусит, все будет в порядке. Но только не двигайтесь. Прошу вас, не двигайтесь. Я сейчас вернусь.
   Он взял свой чемоданчик и вышел в холл. Я последовал за ним.
   - Теперь ему ничто не угрожает? - спросил я.
   - Не совсем так.
   - Но как же все-таки помочь ему?
   Маленький врач-индиец молча покусывал нижнюю губу.
   - Укол ведь должен ему хоть как-то помочь? - спросил я.
   Он отвернулся и направился к дверям, выходившим на веранду. Я подумал было, что он собирается выйти из дома, но он остановился перед дверьми с сеткой и уставился в темноту.
   - Сыворотка ему совсем не поможет? - спросил я.
   - К сожалению, нет, - не оборачиваясь, ответил он. - Скорее всего нет. Я пытаюсь придумать что-нибудь другое.
   - А что если мы быстро сдернем простыню и сбросим змею на пол, прежде чем она успеет укусить его?
   - Ни в коем случае! Мы не имеем права рисковать.
   Голос его прозвучал резче обычного.
   - Но ведь нельзя же ничего не делать, - сказал я. - Он начинает психовать.
   - Пожалуйста! Прошу вас! - проговорил он, обернувшись и воздев руки. Ради бога, потерпите. В таких случаях не действуют очертя голову.
   Он вытер лоб платком и задумался, покусывая губу.
   - Впрочем, - произнес он наконец, - есть один выход. Вот что мы сделаем - дадим этой твари наркоз.
   Мысль показалась мне замечательной.
   - Это небезопасно, - продолжал он, - потому что змея относится к холоднокровным существам, и наркоз не действует на них ни хорошо, ни быстро, но это лучшее, что можно сделать. Мы можем использовать эфир... хлороформ...
   Он говорил медленно, вслух обдумывая свой замысел.
   - Так на чем же мы остановимся?
   - Хлороформ, - наконец произнес он. - Обычный хлороформ. Это лучше всего. А теперь - быстро за дело!
   Он схватил меня за руку и потянул за собой на балкон.
   - Поезжайте ко мне домой. Пока вы едете, я разбужу по телефону моего помощника, и он вам покажет шкафчик с ядами. Вот ключ от шкафчика. Возьмите бутыль с хлороформом. На ней оранжевая этикетка. Я останусь здесь на тот случай, если что-то произойдет. Поторапливайтесь же! Нет, нет, ботинки не надевайте!
   Я быстро поехал к нему и минут через пятнадцать вернулся с хлороформом. Гандербай вышел из комнаты Гарри и встретил меня в холле.
   - Привезли? - спросил он. - Отлично, отлично. Я ему только что рассказал, что мы собираемся сделать. Но теперь нам нужно спешить. Он уже порядком измучился. Боюсь, как бы он не пошевелился.
   Он возвратился в спальню, и я последовал за ним, бережно неся бутыль. Гарри лежал на кровати все в той же позе, что и прежде, и пот ручьем стекал по его щекам. Лицо было бледным и мокрым. Он скосил глаза в мою сторону, и я улыбнулся и кивнул ему в знак поддержки. Он продолжал смотреть на меня. Я поднял вверх большой палец, давая понять, что все будет в порядке. Гарри закрыл глаза. Гандербай присел на корточки возле кровати; рядом с ним на полу лежала полая резиновая трубка, которую он ранее использовал как жгут; к одному концу этой трубки он приделал небольшую бумажную воронку.
   Потихоньку он начал вытаскивать край простыни из-под матраса. Гандербай находился прямо против живота Гарри, примерно в восемнадцати дюймах от него, и я следил за его пальцами, осторожно тянувшими край простыни. Он действовал так медленно, что почти невозможно было различить ни движения пальцев, ни того, как тянется простыня.
   Наконец ему удалось немного приподнять простыню, и он просунул под нее резиновую трубку, так чтобы можно было протолкнуть ее по матрасу к телу Гарри. Не знаю, сколько ушло времени на то, чтобы просунуть трубку на несколько дюймов. Может, двадцать минут, а может, и сорок. Я так и не увидел, чтобы трубка двигалась, однако видимая ее часть становилась короче. Теперь и Гандербай вспотел, на лбу его и над верхней губой выступили большие капли пота. Однако руки его не дрожали, и я обратил внимание на то, что он следил не за трубкой, а за складками простыни на животе Гарри.
   Не поднимая глаз, он протянул руку за хлороформом. Я отвернул плотно притертую стеклянную пробку и вложил бутыль в его руку, не отпуская ее до тех пор, пока не убедился, что он крепко держит ее. Затем он кивнул мне головой, чтобы я наклонился, и прошептал:
   - Скажите ему, что матрас под ним сейчас станет мокрым и очень холодным. Он должен быть готов к этому и не должен двигаться. Скажите ему об этом сейчас же.
   Я склонился над Гарри и передал ему это послание.
   - Почему же он не начинает? - спросил Гарри.
   - Сейчас он приступит, Гарри. Тебе будет очень холодно, так что приготовься.
   - О господи, да начинайте же! - Он впервые возвысил голос, и Гандербай бросил на него недовольный взгляд, несколько секунд глядел на него, после чего продолжил свою работу.
   Гандербай капнул немного хлороформа в бумажную воронку и подождал, пока он побежит по трубке. Затем он капнул еще немного, чуть-чуть выждал, и по комнате распространился тяжелый, тошнотворный запах хлороформа, неся с собой смутные воспоминания о сестрах в белых халатах, о хирургах, стоящих в выбеленной комнате вокруг длинного белого стола. Гандербай теперь лил жидкость непрерывной струей, и я видел, как тяжелые пары хлороформа медленно клубились над бумажной воронкой. Сделав паузу, он поднес пузырек к свету, налил еще одну полную воронку и протянул пузырек мне. Осторожно вытащив резиновую трубку из-под простыни, он поднялся.
   Должно быть, вставить трубку и налить в нее хлороформ оказалось для него делом трудным, и я помню, что, когда Гандербай обернулся ко мне и шепотом заговорил, голос у него был слабый и усталый.
   - Подождем пятнадцать минут. На всякий случай.
   Я склонился над Гарри.
   - На всякий случай мы подождем минут пятнадцать. Но ей, наверное, уже конец.
   - Тогда почему, черт побери, вы не посмотрите и не убедитесь в этом?
   Он снова заговорил громким голосом, и Гандербай резко повернулся, при этом на его маленьком смуглом лице появилось очень сердитое выражение. Глаза у него были почти совсем черные, и он уставился на Гарри; мышца на лице Гарри начала подергиваться. Я достал платок, вытер его мокрое лицо и, чтобы немного успокоить его, несколько раз провел рукой по лбу.
   Потом мы стояли возле кровати и ждали, Гандербай пристально вглядывался в лицо Гарри. Маленький индиец более всего беспокоился о том, чтобы Гарри не пошевелился. Он не отрывал глаз от пациента и, хотя не издал ни звука, казалось, все время кричал на него: "Послушайте, ну неужели вы все испортите?" А у Гарри между тем подергивался рот, он потел, закрывал глаза, открывал их, смотрел на меня, на простыню, на потолок, снова на меня, но только не на Гандербая. И все же Гандербаю удавалось каким-то образом удерживать его от движений. Запах хлороформа действовал угнетающе и вызывал тошноту, но я не мог выйти из комнаты. У меня было такое чувство, будто кто-то надувает огромный шар, который должен вот-вот лопнуть, но глаз я отвести не мог.
   Наконец Гандербай повернулся ко мне, кивнул, и я понял, что он готов действовать дальше.
   - Подойдите к той стороне кровати, - сказал он. - Мы возьмемся за края простыни и потянем ее, но, прошу вас, очень медленно и очень осторожно.
   - Потерпи еще немного, Гарри, - сказал я и, обойдя вокруг кровати, взялся за простыню.
   Гандербай стоял напротив меня, и, приподняв простыню над Гарри, мы принялись очень медленно стаскивать ее, при этом мы немного отступили от кровати, но одновременно пытались заглянуть под простыню. Хлороформ распространял ужасное зловоние. Помню, что я пытался не дышать, а когда более не мог сдерживать дыхание, попытался дышать неглубоко, чтобы эта дрянь не попадала в легкие.