Страница:
Показания Минервины Капы
В городе Вальядолиде двадцать восьмого числа месяца мая тысяча пятьсот пятьдесят девятого года в присутствии сеньоров инквизиторов дона Теодоро Ромо и дона Маурисио Лабрадора, во время их дневного заседания, они приказали предстать перед ними Минервине Капе, пятидесяти шести лет, уроженке Сантовении-де-Писуэрга и жительнице Туделы, которая поклялась, как положено, говорить правду.
Спрошенная касательно причины ее присутствия на сожжении в день 21 мая 1559 года и ее отношений с закоренелым грешником Сиприано Сальседо, свидетельница заявила, что казненный был ее «мальчиком» после смерти его матери в 1517 году, что она вскормила его своей грудью и ухаживала за ним в детстве. Заявила она также, что, когда кормление грудью закончилось, она осталась на службе у дона Бернардо Сальседо, вдовца и отца ребенка, пока он не решил поместить сына в Приют для подкидышей для его обучения, каковое решение доставило свидетельнице большое огорчение.
Спрошенная по поводу того, почему она вела осла вплоть до столба, свидетельница заявила, что у осужденного были больные глаза и ноги, и что мысль о том, чтобы она его сопровождала, исходила от дяди и опекуна казненного, дона Игнасио Сальседо, председателя Королевской Канцелярии, отдавшего распоряжение искать ее по всем селениям округи с помощью глашатаев, и ее в конце концов нашли в Туделе-де-Дуэро, где она проживала после брака с земледельцем Исабелино Ортега, которому родила двоих сыновей, ныне уже взрослых. И что упомянутый дон Игнасио Сальседо попросил ее проводить на костер его племянника, объяснив ей, что в противном случае осужденный будет чувствовать себя очень одиноким в столь печальный день, и свидетельница в тот же миг дала согласие его сопровождать, равно как согласилась бы – так она сказала – умереть вместо него, если бы этого от нее потребовали.
Спрошенная касательно особ, говоривших с осужденным, уже привязанным к столбу или же о том, не поручил ли он ей что-либо сделать после его смерти, или же не видела ли она или не слышала чего-либо, связанного с ересью, о чем должна была бы сообщить Святой Инквизиции, свидетельница принесла, как положено, клятву, что в день аутодафе не заметила и не увидела на месте сожжения ничего, кроме того, о чем в дальнейшем расскажет. А именно – что множество духовных особ и причетников церкви Санта Крус окружили самого толстого из осужденных, краснолицего монаха, которого называли фрай Доминго, и который, по их словам, долго упорствовал. Но только некий иезуит, которого звали падре Табларес, сумел его уговорить и убедить. И когда падре Табларес завершил свою помощь, он же подошел к столбу «ее мальчика» и сказал ему: «Брат Сиприано, еще есть время. Смирись и подтверди свою веру в Римскую Церковь», но «ее мальчик» чуть приоткрыл свои больные глаза и сказал ему: «Верую в Святую Церковь Христа и Апостолов». Свидетельница уверяет, что поименованный выше падре Табларес настаивал на том, чтобы осужденный произнес слово «Римская», на что осужденный ответил, что если бы Римская Церковь, как следовало бы, была Церковью Апостолов, он бы в нее уверовал. Свидетельница прибавила, что монах как будто сказал что-то еще «ее мальчику», поскольку лица их несколько минут почти соприкасались, однако она либо не сохранила этого в памяти, либо, быть может, недослышала, ибо на площади вокруг костров народ слишком шумно веселился и кричал.
Спрошенная, наконец, не видела ли она или не слышала еще чего-либо, о чем по той или иной причине, она, по ее мнению, считает нужным заявить Святой Инквизиции, свидетельница сказала, что больше всего ее в тот день волновало то, с каким мужеством скончался «ее мальчик», как он твердо и решительно держался в огне, бровью не повел, не издал ни единого стона, не пролил ни слезинки, и она, видя его стойкость, сказала себе, что Господь Наш в этот день соизволил оказать ему милость. Спрошенная о том, верит ли она искренне, что Господь Наш мог оказать милость еретику, свидетельница ответила, что глаз Господа Нашего устроен не так, как глаз человеческий, а проникает прямо в сердце человека, и по этой причине никогда не ошибается. Что ж до всего остального, заключила свидетельница, то она не заметила и не видела, и не слышала ничего такого, что сохранилось бы у нее в памяти, кроме вышеизложенного. Свидетельнице был дан наказ держать все в тайне, под страхом отлучения.
При сем допросе присутствовал я, писец Хулиан Асевес.
(Заявление Минервины Капы из Сантовении-де-Писуэрга при опросе лиц, присутствовавших на казнях 21 числа месяца мая 1559 года.)
Спрошенная касательно причины ее присутствия на сожжении в день 21 мая 1559 года и ее отношений с закоренелым грешником Сиприано Сальседо, свидетельница заявила, что казненный был ее «мальчиком» после смерти его матери в 1517 году, что она вскормила его своей грудью и ухаживала за ним в детстве. Заявила она также, что, когда кормление грудью закончилось, она осталась на службе у дона Бернардо Сальседо, вдовца и отца ребенка, пока он не решил поместить сына в Приют для подкидышей для его обучения, каковое решение доставило свидетельнице большое огорчение.
Спрошенная по поводу того, почему она вела осла вплоть до столба, свидетельница заявила, что у осужденного были больные глаза и ноги, и что мысль о том, чтобы она его сопровождала, исходила от дяди и опекуна казненного, дона Игнасио Сальседо, председателя Королевской Канцелярии, отдавшего распоряжение искать ее по всем селениям округи с помощью глашатаев, и ее в конце концов нашли в Туделе-де-Дуэро, где она проживала после брака с земледельцем Исабелино Ортега, которому родила двоих сыновей, ныне уже взрослых. И что упомянутый дон Игнасио Сальседо попросил ее проводить на костер его племянника, объяснив ей, что в противном случае осужденный будет чувствовать себя очень одиноким в столь печальный день, и свидетельница в тот же миг дала согласие его сопровождать, равно как согласилась бы – так она сказала – умереть вместо него, если бы этого от нее потребовали.
Спрошенная касательно особ, говоривших с осужденным, уже привязанным к столбу или же о том, не поручил ли он ей что-либо сделать после его смерти, или же не видела ли она или не слышала чего-либо, связанного с ересью, о чем должна была бы сообщить Святой Инквизиции, свидетельница принесла, как положено, клятву, что в день аутодафе не заметила и не увидела на месте сожжения ничего, кроме того, о чем в дальнейшем расскажет. А именно – что множество духовных особ и причетников церкви Санта Крус окружили самого толстого из осужденных, краснолицего монаха, которого называли фрай Доминго, и который, по их словам, долго упорствовал. Но только некий иезуит, которого звали падре Табларес, сумел его уговорить и убедить. И когда падре Табларес завершил свою помощь, он же подошел к столбу «ее мальчика» и сказал ему: «Брат Сиприано, еще есть время. Смирись и подтверди свою веру в Римскую Церковь», но «ее мальчик» чуть приоткрыл свои больные глаза и сказал ему: «Верую в Святую Церковь Христа и Апостолов». Свидетельница уверяет, что поименованный выше падре Табларес настаивал на том, чтобы осужденный произнес слово «Римская», на что осужденный ответил, что если бы Римская Церковь, как следовало бы, была Церковью Апостолов, он бы в нее уверовал. Свидетельница прибавила, что монах как будто сказал что-то еще «ее мальчику», поскольку лица их несколько минут почти соприкасались, однако она либо не сохранила этого в памяти, либо, быть может, недослышала, ибо на площади вокруг костров народ слишком шумно веселился и кричал.
Спрошенная, наконец, не видела ли она или не слышала еще чего-либо, о чем по той или иной причине, она, по ее мнению, считает нужным заявить Святой Инквизиции, свидетельница сказала, что больше всего ее в тот день волновало то, с каким мужеством скончался «ее мальчик», как он твердо и решительно держался в огне, бровью не повел, не издал ни единого стона, не пролил ни слезинки, и она, видя его стойкость, сказала себе, что Господь Наш в этот день соизволил оказать ему милость. Спрошенная о том, верит ли она искренне, что Господь Наш мог оказать милость еретику, свидетельница ответила, что глаз Господа Нашего устроен не так, как глаз человеческий, а проникает прямо в сердце человека, и по этой причине никогда не ошибается. Что ж до всего остального, заключила свидетельница, то она не заметила и не видела, и не слышала ничего такого, что сохранилось бы у нее в памяти, кроме вышеизложенного. Свидетельнице был дан наказ держать все в тайне, под страхом отлучения.
При сем допросе присутствовал я, писец Хулиан Асевес.
(Заявление Минервины Капы из Сантовении-де-Писуэрга при опросе лиц, присутствовавших на казнях 21 числа месяца мая 1559 года.)