Страница:
На ногах были мокасины с бахромой по бокам. Он как две капли воды походил на тех апачей, которые везли ее в Сан-Франциско.
Она спросила дрогнувшим голосом:
— Что тебе надо?
Индеец быстро спешился. Пристально разглядывая Морган и Адама, он шагнул вперед. Морган обернулась и, схватив на руки Адама, прижала его к груди. Он стал отбрыкиваться. Ему хотелось ходить, он вовсе не желал, чтобы его носили на руках. Морган прижала его к себе еще крепче.
— Уходи. Оставь нас.
Адам, насупившись, смотрел на мать, как будто хотел спросить: в чем дело?
— Я очень сожалею, что напугал вас. Позвольте представиться. Меня зовут Гордон Мэтьюз.
Морган вытаращила глаза. Голос у индейца был низкий и довольно мелодичный. Речь изысканная. Он тщательно произносил слова, особо подчеркивая окончания, что, как знала Морган, было несвойственно, например, жителям Кентукки.
Он внимательно за ней наблюдал, словно чего-то ожидал. Когда она еще крепче притиснула к себе Адама, Гордон пожал плечами и сел на берегу речушки.
— Да, — сказал он, — вы очень похожи на свои портреты. — При этом он улыбнулся, и она увидела ровные белые зубы. — Да, не надо мне было этого делать. Дядя Чарли всегда говорил, зачем я разыгрываю из себя индейца. Это можно рассматривать как хвастовство, правда?
— Хваст… — И Морган ослабила объятия, потому что Адам серьезно занялся отделкой ее костюма для верховой езды. И сконфузилась.
— Да, мне очень нравится эта роль, но я позволяю себе это очень редко. На ранчо люди не желают вспоминать, что я наполовину индеец. Поэтому я устраиваю маскарад изредка. Правда, очень много беспокойства доставляют волосы. Понимаете, у них есть склонность виться, поэтому приходиться их приглаживать с помощью лярда. Уверен, что мои предки отказались бы от меня за то, что я не употребляю жир буффало, но ведь мы — люди современные, не так ли?
Он помолчал.
— Морган, пожалуйста, сядьте рядом со мной. А то я вывихну себе шею, глядя на вас снизу вверх.
Морган отступила на шаг:
— Кто вы? И откуда знаете, как меня зовут?
Гордон вздохнул и встал.
— Нет, чтобы разыгрывать из себя индейца, надо быть в лучшей форме. — И он потер шею. А имя Гордона Мэтьюза ничего вам не говорит?
— Нет.
— Ваш отец никогда не упоминал обо мне в письмах?
— Мой отец? В письмах?
— Морган, ну пожалуйста. Ну не бойтесь вы меня. Я не причиню вам ни малейшего вреда. Позвольте мне взять Адама на руки, и мы спокойно погорим.
Морган вся изогнулась, только бы Адам был от него подальше.
— Вы не считаете этого нужным? Но смотрите, он испортит вам весь ваш костюм. Адам, смотри! — И он показал ему расшитый мешочек, и Адам потянулся к нему. Тогда Гордон, в свою очередь, протянул руки, и Адам шмыгнул к нему. Гордон подхватил решительного мальчишку.
— Еще год, и он вас перерастет, Морган. Ну давайте же сядем!
Гордон сел опять, снял с шеи мешочек и отдал его Адаму, который радостно заковылял прочь с долгожданным призом.
— Очень красивый молодой человек. Наверняка будет похож на своего отца. Сет — большой мужчина, не правда ли?
И Гордон обернулся, чтобы взглянуть на Морган.
— Знаете, а вы, когда хмуритесь, тоже очень похожи на отца. Ну хорошо, раз вы ничего не знаете, я вам расскажу. Дядя Чарли всегда говорил, что я часами хожу вокруг да около, прежде чем доберусь до сути дела. А мой отец все время повторял, что мое образование не в ладу с моим умом. И наверное, был прав. — Он грустно рассмеялся. — Я серьезно говорю, Морган. Пока вы не сядете, я не смогу вам объяснить, в чем дело. У меня действительно шея заболела.
Морган лихорадочно размышляла. Это все просто чушь какая-то. Выглядит, как индеец, один из тех грязных индейцев, что сопровождали Жака. Но говорит он, как образованный белый американец. И она села на берегу в нескольких шагах от него.
— Я — управляющий в «Трех коронах».
— «Трех коронах»?
— Значит, вы действительно ничего не знаете? Наши отцы были совладельцами ранчо к югу от Албукерка. Ранчо называлось «Три короны». Три года назад мой отец погиб, несчастный случай.
Морган увидела, что по лицу его скользнула печаль. К ним подошел Адам и схватился за серебряный браслет, украшавший предплечье Гордона. Гордон улыбнулся, снял браслет и подал его мальчику. Тот сразу же засунул его в рот попробовать, каков он на вкус, и опять заковылял прочь, в каждой руке держа украшения Гордона.
— Он очень энергичный мальчик. Уверен, что вы с ним не знаете ни минуты покоя.
— Продолжайте ваш рассказ, мистер Мэтьюз.
— Гордон. И не понимаю, как это вы ничего не знаете о своем отце, когда он знал о вас абсолютно все. У него есть ваши дагеротипы, ваши рисованные портреты, где вы изображены в различных уголках дома. Вы там представлены во всех возрастах. Много снимков, где вы на лошади, и есть такие, где вы смотрите на экипажи.
— Но никто меня никогда не рисовал. Откуда им быть? Я больше никогда не видела отца, после того как мы уехали из Нью-Мехико. И мать никогда не отвечала на мои расспросы об отце.
— Гм-м-м. Это настоящая загадка! Ведь вы, наверное, вряд лично помните о Нью-Мехико. В конце концов, вы были примерно в том же возрасте, как Адам, когда уехали.
— Нет, я помню, как мы ехали в фургоне и что очень хотелось пить.
— Наверное, на пути в Кентукки. Ваша мать была очень упрямой женщиной. Раз она решила уехать, значит, она должна была это сделать. Она даже отказалась подождать проводника, которого нанял вам отец.
Конечно, ранчо в те дни практически не существовало. Просто небольшой домишко, сложенный из необожженного кирпича. И ваша матушка должна была варить для двоих мужчин и мальчика и обстирывать их. Она ожидала вас и была такая неловкая. Она ненавидела грязь и сушь. Мы с па слышали, как она каждую ночь целыми часами жаловалась вашему отцу, что у нее загрубела кожа и как она устала, и как все ей здесь ненавистно.
Гордон потянулся и взял руку Морган:
— Гладкая, но у вас, как я знаю, много работы здесь на ранчо.
Она отняла руку:
— Откуда вам это знать?
— А я за вами слежу.
И Гордон рассмеялся — такое удивленное у нее стало лицо.
— Я уже сказал, что разыгрывать из себя индейца теперь мне приходится редко. Так что, когда появляется такая возможность, я ею пользуюсь. И мне эта роль идет, как, по-вашему?
Он показал на мокасины, в которые были обуты его стройные, мускулистые ноги.
Адам опять приковылял к Гордону и матери. Ему было трудно одновременно держать в руках оба свои сокровища, так что Гордон повесил ему на шею кожаный мешочек, а к нему прикрепил браслет. Адам тут же схватил цветок, но сорвал только венчик. Он уронил его матери на колени и тяжело шлепнулся на задок, однако быстро встал и убежал, спотыкаясь чуть не на каждом шагу.
— Вы так были похожи на Адама в его возрасте, но, конечно, были поменьше и у вас были такие смешные, даже тогда разноперые, светлые волосы, и они вились вокруг лица. Вы все время улыбались, и, как для Адама, для вас не было чужих и незнакомых. Мне кажется, я удочерил вас сразу же, как увидел, вам тогда было примерно минут двадцать. А в тот день, когда я пришел домой, а вас уже увезли, я так плакал, что едва не заболел. И почти неделю ничего не мог есть.
— Гордон… я… все это новость для меня. Мои впечатления о жизни в Нью-Мехико были совсем другие. Моя мать если и говорила о здешней жизни, то лишь затем, чтобы рассказать о трудностях и лишениях, которые ей приходилось терпеть.
— Я и о вашей матери много знаю. Нет, не надо, — и он удержал Морган за руку. — Адаму надо упасть сотни раз, прежде чем он научится ходить. Не мешайте ему… А мы всегда считали, что эти письма были от вас. Те, что приходили после смерти дяди Чарли, были от какого-то человека, посредника. Наверное, и остальные тоже.
— Какие письма?
— Через год после вашего отъезда стали приходить письма, очень регулярно, раз в месяц. Я их сам не читал, но дядя Чарли рассказывал их содержание очень подробно. Да, это забавно. Вы о нас ничего не знали, а мы так знали очень много о вашей жизни. Я вырос, слыша о маленькой Морган, каждый день. Помните, вы как-то упали с лошади, когда вам было восемь лет, и поранили ногу? И когда доктор зашивал рану, вы так громко кричали, что грум с трудом удерживал лошадей в стойлах.
— Да, помню, — тихо сказала Морган. В голове у нее все никак не укладывалось, что этот незнакомый человек так много о ней знает.
— Па, дядя Чарли и я всегда с нетерпением ожидали этих писем, и рисунков, и снимков. Мой любимый тот, где вы впервые берете барьер. Вам еще семи нет, и шляпа набок съехала и совсем почти закрыла вам лицо.
— Нет, это просто невероятно. Мать никогда не говорила со мной об отце, во всяком случае ничего хорошего. И я росла, почти не вспоминая о нем. Трагерн-Хауз и мать составляли для меня весь мир. А потом это завещание. Я просто возненавидела отца, прочитав его!
— Да, — и Гордон, отвел в сторону смущенный взгляд, — я пытался отговорить дядю Чарли, но он ответил: «Эта проклятая женщина внушила ей ненависть ко всем мужчинам. Если я чего-то не предприму, она просто сгниет в том большом доме и станет такой же сухой и жестокосердной, как ее мать». Тогда я предложил оставить условие насчет возвращения сюда, но не заставлять вас выходить замуж. Но он сказал, что как только узнают об этом условии завещания, так вас станут осаждать толпы молодых людей. Вот чего он хотел для своей хорошенькой юной дочери. Он знал, что ваша мать вселила в вас страх перед людьми, особенно перед мужчинами. Он просто хотел, чтобы мужчин было около вас много, а вы могли бы выбирать. Он вовсе не хотел причинять вам боль.
Глубоко задумавшись, Морган глядела на бегущие воды речушки. Она предполагала, что отец своим завещанием хотел ее почему-то наказать. А он лишь хотел помочь ей.
Да, она действительно боялась мужчин, всего боялась, и он об этом знал. Он помешал ей вести отшельническую жизнь. Он заботился о ней, он очень хотел ей помочь.
Вскочив, Гордон вовремя схватил Адама, который едва не упал в ледяную воду.
— Ну почему ты не можешь сидеть спокойно? Адам продолжал невозмутимо скакать по берегу, собирая цветы.
— И я очень, очень удивился, когда вы предложили Сету Колтеру жениться на себе. Морган вздернула голову:
— А как вы об этом узнали?
— Я пришел к этому выводу путем логических умозаключений. После смерти дяди Чарли некоторое время письма еще приходили. Я прямо-таки взбесился, прочитав, что замыслил ваш дядя Горэс. Я уже собирался ехать в Кентукки, когда пришло последнее письмо, извещавшее, что вы вышли за Колтера. Тогда я сам написал в Кентукки одному из старых друзей дяди Чарли и получил полнейшее изложение всех слухов и пересудов насчет того, какой завидный жених был Колтер и как он увез вас из дому буквально после первой же встречи. Я понимал, что девушка, получившая воспитание, подобное вашему, вряд ли может так увлечь за один вечер столь завидного жениха. А кроме того, мой корреспондент не скрывал, как и во что вас одевал дядя Горэс. Оставалось сложить два и два. Я в своих подозрениях оказался прав.
— Да, вы были правы. И некоторое время все шло удачно… Адам! — Морган быстро вскочила, но Гордон изловчился быстрее. Он ринулся за Адамом и вновь схватил его, едва не упавшего в воду. Гордон подбросил его в воздухе, и Адам громко рассмеялся.
— Меня зовут Гордон. Скажи «Гордон».
— Ор…
— Ну и хорошо. Пусть будет «Ор».
— Есть, есть, — захныкал Адам.
— Прекрасная мысль.
— Гордон, у меня просто в голове не укладывается то, что вы рассказывали. Вы опрокинули все мои прежние представления об отце и даже о матери.
Гордон улыбнулся:
— Тогда давайте последуем совету Адама и поедим. Хотелось бы отведать тех печений, которые вы научились делать под эгидой Жан-Поля. Он обошелся дяде Чарли в целое состояние.
— Мой отец платил Жан-Полю?
— Конечно. Неужели вы думаете, что ваша мать иначе позволила бы находиться мужчине у вас в доме? Ее и так потребовалось долго уговаривать.
Морган расстелила скатерть и поставила еду — все для ленча на лоне природы.
— Но есть одна вещь, которую я никак не пойму. Почему мой дед, отец матери, завещал Трагерн-Хауз зятю, а не дочери?
Гордон положил в рот крохотное печенье, другое протянул Адаму и засмеялся.
— Старик Морган Трагерн был человек сообразительный. Он знал, как ваша мать избалована, и поэтому оставил все зятю. Она была упряма и несговорчива, и он знал, что она не сможет разумно управлять таким большим имением. Он хотел также помешать ей бросить вашего отца. Но дядя Чарли был слишком мягкосердечен. Он мог заставить ее остаться в Нью-Мехико. Он пытался уговорить ее, чтобы она вас оставила, но… — Гордон опять набил рот печеньем и пожал плечами. — Дядя Чарли никогда никого ничего не заставлял делать. Глаза Морган сверкнули.
— За исключением меня. Он использовал завещание как средство, чтобы заставить меня исполнить его желание.
Гордон улыбнулся. В глазах сверкнули искорки.
— Все еще сердитесь, а? А на взгляд со стороны все в конечном счете оказалось к лучшему, — и он потерся щекой о головку Адама.
Они быстро покончили с ленчем.
— Отлично, Морган. Жан-Поль стоил затраченных на него денег.
— Mersi beaucoup, monsieur[12].
— Ну а теперь домой.
— Гордон, подождите.
— Да, да. Я знаю, что вы собираетесь сказать. Или, например, что скажет Джейк: «Я и ломаного гроша не дам за дюжину этих раскрашенных индейцев».
Морган рассмеялась, потому что Гордон почти в точности воспроизвел интонацию Джейка и его способ изъясняться.
— Так смотрите.
Гордон быстро подошел к лошади и вынул из седельного мешка кусок мыла. В несколько минут он вымыл голову в речушке и затем вернулся за одеждой. Затем скрылся за деревьями и вскоре вышел оттуда в светло-синей рубашке и темно-синих брюках для верховой езды. От облика индейца не осталось и следа.
Он улыбнулся в ответ на изумленный взгляд Морган:
— Небесные Глаза, храбрый воин из племени команчей, превратился в Гордона Мэтьюза, обычного, но довольно привлекательного белого человека.
— Небесные глаза?
Гордон свирепо взглянул на нее:
— Да, глаза синие, как сапфиры. Они покоряют женщин в четырех штатах, а вы их даже не заметили.
Морган рассмеялась от души, и это был первый громкий и веселый смех за долгое время.
— Вот это лучше. Так вы больше похожи на маленькую девочку, которую я катал на своем пони.
— Op, Op, — это Адам дергал Гордона за брюки, просясь на руки.
Они втроем медленно поехали к дому. Адам сидел впереди Гордона.
Морган была слишком занята своими мыслями, чтобы болтать, так что разговор был исключительно мужской.
Джейк ждал их у дома с ружьем. Морган почувствовала сразу, как не нравится ему присутствие рядом с Адамом другого мужчины.
— Это Гордон Мэтьюз. Мы с ним вместе владеем ранчо «Три короны». Это…
— «Три короны»! Рад познакомиться, мистер Мэтьюз. Я услышал о вашем ранчо в первый же день, как только приехал в Нью-Мехико. Вы, значит, компаньон Морган?
И Джейк тепло пожал ему руку. Когда они пошли с Джейком к дому, Гордон обернулся и поймал взгляд Морган. Он приставил два пальца к голове, помахал ими, словно перьями, и подмигнул, прежде чем опять заговорил с Джейком.
Морган рассмеялась. У нее давно не было такого хорошего настроения. И она поспешила за Адамом, который пытался нагнать мужчин.
Ужин в тот день был очень веселым. Адам потребовал, чтобы его посадили рядом с Гордоном. Он уже научился говорить «Гор».
Морган опять задумалась, прислушиваясь к разговору мужчин.
— Сколько же у вас голов скота на таком большом ранчо? — спрашивал Джейк. — А как насчет индейцев? Не беспокоят вас?
Морган чувствовала, что Гордону почти смешно отвечать на такие вопросы.
После ужина Морган и Гордон вышли из дому, а за ними потопал Адам.
— Да, есть разница между местоположением Санта-Фе и Албукерка.
Адам пошел медленнее, и Гордон взял его на руки, а малыш прижался к его плечу.
— Поедем со мной, Морган, вы будете жить у себя на ранчо!
Она остановилась, смотря вдаль.
— Я чувствую, что здесь у вас что-то не так. Никто не упоминает о Сете, но ведь он жив, не так ли?
— Да, жив, — прошептала Морган.
— Что с вами было прежде, меня не касается. Мне этого не нужно знать, но я твердо знаю, чего хотел ваш отец: он желал, чтобы вы вернулись на ранчо. И знаю про себя, я очень бы хотел вашего возвращения. Я холостяк. Родные отца живут на востоке. Родственники матери — индейцы-команчи, и хотя я в них иногда играю, я мало с ними знаком. А здесь у вас слишком много воспоминаний, Морган. Поедем со мной. Я создам домашний очаг для вас и Адама.
И он погладил по головке спящего ребенка.
— Гордон, я ведь вас совершенно не знаю. Но все ваши воспоминания — это правда. Дайте мне подумать. Я скоро вам дам ответ. А сейчас мне надо уложить сына спать.
И она повернула к дому, а за ней шел Гордон со спящим Адамом.
— Малыш, ты знаешь, что я влюбился в твою маму, когда ей было всего двадцать минут от роду? Мне все равно, где твой отец, потому что я намерен своротить небо и землю, чтобы стать твоим новым папой. Ты одобряешь, сынок? — И он поцеловал мальчика в его щечку с ямочкой. — Мы уедем к себе на ранчо. И еще в этом году я стану твоим отцом.
Два дня Гордон убеждал Морган поехать с ним на ранчо «Три короны». Особенно возражал Джейк. Он не мог примириться с мыслью, что расстанется с Адамом.
— Но я должна ехать, Джейк. Что, если Сет вернется? Я тогда не смогу здесь оставаться. Я не хочу его видеть.
Гордон едва сдерживался, чтобы открыто не ликовать, когда грузил в фургон одежду Морган и Адама.
— Я пришлю фургон обратно с поденщиком и дам, таким образом, знать, что мы благополучно добрались до места.
Прощались со слезами.
— Пишите нам. И все-все описывайте, как живете и как мальчик. Без вас в доме будет пусто, — говорила, плача, Люпита.
Пол подарил Адаму новых деревянных лошадок для его игрушечного ранчо. А Джейк так расстроился, что чуть не отказался их провожать.
Адам долго им махал, наслаждаясь еще неизведанным удовольствием — путешествием в фургоне. Но когда они прибыли в Санта-Фе, он уже хныкал от усталости и капризничал, и Морган была рада остановке. Она захотела купить ткани, чтобы сшить новую одежду. Дни становились длиннее, а время после полудня жарче. Гордон сказал, что по мере того, как они будут спускаться все ниже из гористой местности к Албукерку, станет еще теплее.
Гордон взял с собой Адама и обещал через час встретиться с Морган у фургона.
Морган уже закончила покупки, когда увидела новый магазин, где прежде не бывала. В нем продавались иностранные шелка и бархат, ручное кружево, а также прочные ткани из хлопка, которые ей нужны были для Адама. Она не слышала шагов за спиной.
— О, миссис Колтер, какой сюрприз — вы опять здесь.
— Мисс Уилсон…
Если Морган кого не хотела встретить, то это Мэрилин Уилсон.
— Как поживаете? Это ваш магазин?
— Я поживаю очень хорошо. Да, мой папа полгода назад купил этот магазин для меня. А я слышала, что вы возвратились из Сан-Франциско одна.
Морган сжала кулаки.
— Скажите, а как поживает Джоакин Монтойя? Не правда ли, это очень странно, что они с сестрой быстро собрались и уехали в Испанию всего через несколько дней после того званого вечера?
Но прежде чем Морган успела ответить, Мэрилин добавила:
— Мы в Санта-Фе очень удивлялись, как вы в разгаре вечеринки отправились с Джоакином на верховую прогулку. Конечно, я уже тогда говорила Сету, что вы так много времени проводили вместе.
— Вы…
Женщины не слышали, как дверь магазина отворилась.
— И тогда все уже, конечно, знали и понимали, почему Сет провел всю зиму на ранчо в одиночестве.
— Гм…
Женщины обернулись и увидела Гордона с Адамом. Адам отпустил руку Гордона и подбежал к матери, чтобы показать маленькие деревянные деревца, которые ему купил Гордон.
Морган подняла сына на руки.
— Правда, хорошенькие. Они очень подойдут для твоего игрушечного ранчо. О! Мисс Уилсон, — Морган сказала это так, словно совсем позабыла о присутствии женщины. — Позвольте мне представить вам моего сына. Адам, это мисс Уилсон.
Адам без интереса взглянул на мисс Уилсон и начал что-то лепетать насчет деревьев. Он улыбался, и на щечках у него играли ямочки, точь-в-точь как у Сета.
Гордон взял Адама.
— Наверное, нам уже пора ехать. — Ему не нравилась эта встреча в магазине.
Они подошли к двери, и тут Морган обернулась:
— Наверное, в Санта-Фе никто не знает, что у меня есть сын. Полагаю, вы согласитесь, что не может быть никаких сомнений насчет того, кто его отец. Прощайте, мисс Уилсон.
В фургоне Морган сначала сдерживалась. Но когда они отъехали от Санта-Фе уже на несколько миль, слезы полились рекой.
Гордон остановил фургон около купы больших тополей. Не говоря ни слова, он поставил Адама на землю и вынес Морган на руках из фургона. Он обнимал ее и не мешал плакать, а сидя под деревом, слегка покачивал, как ребенка. Адам услышал, что мать плачет, и подошел узнать, что происходит. А Гордон одной рукой обнимал одну, другой — другого, но чем громче рыдала Морган, тем пуще заливался Адам.
Прошло несколько минут, прежде чем Гордон понял, что Морган уже смеется, а не плачет.
— А что такого, черт возьми смешного? — спросил он.
— Да ты смешной. Выражение твоего лица. Двое плачут в твоих объятиях, и ты сразу двоих хочешь утешить. Еще ни разу я не видела, чтобы человек так отчаянно старался.
Гордон усмехнулся:
— Надо вообразить себе это выражение, чтобы в следующий раз, когда ты заплачешь, я бы тебя рассмешил. Но все равно это стоит того, чтобы подержать тебя на руках.
Гордон говорил серьезно, и Морган осознала свое положение. Она быстро сошла с его колен и взяла на руки Адама. Он уже развеселился, увидев, что мать улыбается, и побежал узнать, что это за звук раздался неподалеку.
— Ты не хочешь рассказать, что случилось? Морган покачала головой.
— А кто, кстати, эта женщина? Вы как будто хорошо знакомы.
— Знакомы! Я видела эту змею всего несколько раз в жизни. И каждый раз она мне причиняла какую-нибудь неприятность. Своим ядовитым злоречием она помогла разрушить мой брак!
— Нет. Трещина между вами образовалась из-за ревности Сета, его неумения сдерживать себя. Морган удивленно на него взглянула.
— Мне обо всем рассказал Джейк.
— Рассказал Джейк! Но он не имел права так поступать. Неужели он рассказывает это каждому встречному, всем, кто останется заночевать на ранчо?
— Успокойся, Морган. Он считал, что я об этом должен знать. И он был прав. Он сказал, что виноват во всем Сет и ты имеешь все основания сердиться.
— Сердиться! Нет, как мне кажется, я чувствую нечто посильнее! Я больше не хочу его видеть после того, как он так обошелся со мной. Как только мы приедем на ранчо, я попрошу адвоката отца начать дело о разводе.
Гордону при этом сообщении захотелось издать свой самый воинственный индейский клич.
— Морган, — он взял ее за подбородок и улыбнулся, но она по-прежнему очень хмурилась. — Нет, ты подумай только!
— В чем дело?
— Я улыбнулся тебе самой обворожительной улыбкой, а ты все так же хмуришься. Нет, я, наверное, теряю свое умение растоплять женские сердца.
— Гордон, — улыбнулась и Морган, — ну что бы я без тебя делала?
— Надеюсь, тебе не придется узнать это на практике.
Опять он говорил очень серьезно, и Морган в смущении отвернулась.
Они ночевали под открытым небом. Для Морган это было впервые после того, как Жак доставил ее в Сан-Франциско.
— Тебе тепло, Морган?
— Да, Гордон, и спасибо тебе, что увез нас с Адамом обратно на ранчо. Мне была необходима перемена в жизни, и ты явился как раз вовремя.
Гордон устроился поудобнее в своем спальном мешке.
— Исключительно из эгоистических соображений, Морган, — прошептал он.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Она спросила дрогнувшим голосом:
— Что тебе надо?
Индеец быстро спешился. Пристально разглядывая Морган и Адама, он шагнул вперед. Морган обернулась и, схватив на руки Адама, прижала его к груди. Он стал отбрыкиваться. Ему хотелось ходить, он вовсе не желал, чтобы его носили на руках. Морган прижала его к себе еще крепче.
— Уходи. Оставь нас.
Адам, насупившись, смотрел на мать, как будто хотел спросить: в чем дело?
— Я очень сожалею, что напугал вас. Позвольте представиться. Меня зовут Гордон Мэтьюз.
Морган вытаращила глаза. Голос у индейца был низкий и довольно мелодичный. Речь изысканная. Он тщательно произносил слова, особо подчеркивая окончания, что, как знала Морган, было несвойственно, например, жителям Кентукки.
Он внимательно за ней наблюдал, словно чего-то ожидал. Когда она еще крепче притиснула к себе Адама, Гордон пожал плечами и сел на берегу речушки.
— Да, — сказал он, — вы очень похожи на свои портреты. — При этом он улыбнулся, и она увидела ровные белые зубы. — Да, не надо мне было этого делать. Дядя Чарли всегда говорил, зачем я разыгрываю из себя индейца. Это можно рассматривать как хвастовство, правда?
— Хваст… — И Морган ослабила объятия, потому что Адам серьезно занялся отделкой ее костюма для верховой езды. И сконфузилась.
— Да, мне очень нравится эта роль, но я позволяю себе это очень редко. На ранчо люди не желают вспоминать, что я наполовину индеец. Поэтому я устраиваю маскарад изредка. Правда, очень много беспокойства доставляют волосы. Понимаете, у них есть склонность виться, поэтому приходиться их приглаживать с помощью лярда. Уверен, что мои предки отказались бы от меня за то, что я не употребляю жир буффало, но ведь мы — люди современные, не так ли?
Он помолчал.
— Морган, пожалуйста, сядьте рядом со мной. А то я вывихну себе шею, глядя на вас снизу вверх.
Морган отступила на шаг:
— Кто вы? И откуда знаете, как меня зовут?
Гордон вздохнул и встал.
— Нет, чтобы разыгрывать из себя индейца, надо быть в лучшей форме. — И он потер шею. А имя Гордона Мэтьюза ничего вам не говорит?
— Нет.
— Ваш отец никогда не упоминал обо мне в письмах?
— Мой отец? В письмах?
— Морган, ну пожалуйста. Ну не бойтесь вы меня. Я не причиню вам ни малейшего вреда. Позвольте мне взять Адама на руки, и мы спокойно погорим.
Морган вся изогнулась, только бы Адам был от него подальше.
— Вы не считаете этого нужным? Но смотрите, он испортит вам весь ваш костюм. Адам, смотри! — И он показал ему расшитый мешочек, и Адам потянулся к нему. Тогда Гордон, в свою очередь, протянул руки, и Адам шмыгнул к нему. Гордон подхватил решительного мальчишку.
— Еще год, и он вас перерастет, Морган. Ну давайте же сядем!
Гордон сел опять, снял с шеи мешочек и отдал его Адаму, который радостно заковылял прочь с долгожданным призом.
— Очень красивый молодой человек. Наверняка будет похож на своего отца. Сет — большой мужчина, не правда ли?
И Гордон обернулся, чтобы взглянуть на Морган.
— Знаете, а вы, когда хмуритесь, тоже очень похожи на отца. Ну хорошо, раз вы ничего не знаете, я вам расскажу. Дядя Чарли всегда говорил, что я часами хожу вокруг да около, прежде чем доберусь до сути дела. А мой отец все время повторял, что мое образование не в ладу с моим умом. И наверное, был прав. — Он грустно рассмеялся. — Я серьезно говорю, Морган. Пока вы не сядете, я не смогу вам объяснить, в чем дело. У меня действительно шея заболела.
Морган лихорадочно размышляла. Это все просто чушь какая-то. Выглядит, как индеец, один из тех грязных индейцев, что сопровождали Жака. Но говорит он, как образованный белый американец. И она села на берегу в нескольких шагах от него.
— Я — управляющий в «Трех коронах».
— «Трех коронах»?
— Значит, вы действительно ничего не знаете? Наши отцы были совладельцами ранчо к югу от Албукерка. Ранчо называлось «Три короны». Три года назад мой отец погиб, несчастный случай.
Морган увидела, что по лицу его скользнула печаль. К ним подошел Адам и схватился за серебряный браслет, украшавший предплечье Гордона. Гордон улыбнулся, снял браслет и подал его мальчику. Тот сразу же засунул его в рот попробовать, каков он на вкус, и опять заковылял прочь, в каждой руке держа украшения Гордона.
— Он очень энергичный мальчик. Уверен, что вы с ним не знаете ни минуты покоя.
— Продолжайте ваш рассказ, мистер Мэтьюз.
— Гордон. И не понимаю, как это вы ничего не знаете о своем отце, когда он знал о вас абсолютно все. У него есть ваши дагеротипы, ваши рисованные портреты, где вы изображены в различных уголках дома. Вы там представлены во всех возрастах. Много снимков, где вы на лошади, и есть такие, где вы смотрите на экипажи.
— Но никто меня никогда не рисовал. Откуда им быть? Я больше никогда не видела отца, после того как мы уехали из Нью-Мехико. И мать никогда не отвечала на мои расспросы об отце.
— Гм-м-м. Это настоящая загадка! Ведь вы, наверное, вряд лично помните о Нью-Мехико. В конце концов, вы были примерно в том же возрасте, как Адам, когда уехали.
— Нет, я помню, как мы ехали в фургоне и что очень хотелось пить.
— Наверное, на пути в Кентукки. Ваша мать была очень упрямой женщиной. Раз она решила уехать, значит, она должна была это сделать. Она даже отказалась подождать проводника, которого нанял вам отец.
Конечно, ранчо в те дни практически не существовало. Просто небольшой домишко, сложенный из необожженного кирпича. И ваша матушка должна была варить для двоих мужчин и мальчика и обстирывать их. Она ожидала вас и была такая неловкая. Она ненавидела грязь и сушь. Мы с па слышали, как она каждую ночь целыми часами жаловалась вашему отцу, что у нее загрубела кожа и как она устала, и как все ей здесь ненавистно.
Гордон потянулся и взял руку Морган:
— Гладкая, но у вас, как я знаю, много работы здесь на ранчо.
Она отняла руку:
— Откуда вам это знать?
— А я за вами слежу.
И Гордон рассмеялся — такое удивленное у нее стало лицо.
— Я уже сказал, что разыгрывать из себя индейца теперь мне приходится редко. Так что, когда появляется такая возможность, я ею пользуюсь. И мне эта роль идет, как, по-вашему?
Он показал на мокасины, в которые были обуты его стройные, мускулистые ноги.
Адам опять приковылял к Гордону и матери. Ему было трудно одновременно держать в руках оба свои сокровища, так что Гордон повесил ему на шею кожаный мешочек, а к нему прикрепил браслет. Адам тут же схватил цветок, но сорвал только венчик. Он уронил его матери на колени и тяжело шлепнулся на задок, однако быстро встал и убежал, спотыкаясь чуть не на каждом шагу.
— Вы так были похожи на Адама в его возрасте, но, конечно, были поменьше и у вас были такие смешные, даже тогда разноперые, светлые волосы, и они вились вокруг лица. Вы все время улыбались, и, как для Адама, для вас не было чужих и незнакомых. Мне кажется, я удочерил вас сразу же, как увидел, вам тогда было примерно минут двадцать. А в тот день, когда я пришел домой, а вас уже увезли, я так плакал, что едва не заболел. И почти неделю ничего не мог есть.
— Гордон… я… все это новость для меня. Мои впечатления о жизни в Нью-Мехико были совсем другие. Моя мать если и говорила о здешней жизни, то лишь затем, чтобы рассказать о трудностях и лишениях, которые ей приходилось терпеть.
— Я и о вашей матери много знаю. Нет, не надо, — и он удержал Морган за руку. — Адаму надо упасть сотни раз, прежде чем он научится ходить. Не мешайте ему… А мы всегда считали, что эти письма были от вас. Те, что приходили после смерти дяди Чарли, были от какого-то человека, посредника. Наверное, и остальные тоже.
— Какие письма?
— Через год после вашего отъезда стали приходить письма, очень регулярно, раз в месяц. Я их сам не читал, но дядя Чарли рассказывал их содержание очень подробно. Да, это забавно. Вы о нас ничего не знали, а мы так знали очень много о вашей жизни. Я вырос, слыша о маленькой Морган, каждый день. Помните, вы как-то упали с лошади, когда вам было восемь лет, и поранили ногу? И когда доктор зашивал рану, вы так громко кричали, что грум с трудом удерживал лошадей в стойлах.
— Да, помню, — тихо сказала Морган. В голове у нее все никак не укладывалось, что этот незнакомый человек так много о ней знает.
— Па, дядя Чарли и я всегда с нетерпением ожидали этих писем, и рисунков, и снимков. Мой любимый тот, где вы впервые берете барьер. Вам еще семи нет, и шляпа набок съехала и совсем почти закрыла вам лицо.
— Нет, это просто невероятно. Мать никогда не говорила со мной об отце, во всяком случае ничего хорошего. И я росла, почти не вспоминая о нем. Трагерн-Хауз и мать составляли для меня весь мир. А потом это завещание. Я просто возненавидела отца, прочитав его!
— Да, — и Гордон, отвел в сторону смущенный взгляд, — я пытался отговорить дядю Чарли, но он ответил: «Эта проклятая женщина внушила ей ненависть ко всем мужчинам. Если я чего-то не предприму, она просто сгниет в том большом доме и станет такой же сухой и жестокосердной, как ее мать». Тогда я предложил оставить условие насчет возвращения сюда, но не заставлять вас выходить замуж. Но он сказал, что как только узнают об этом условии завещания, так вас станут осаждать толпы молодых людей. Вот чего он хотел для своей хорошенькой юной дочери. Он знал, что ваша мать вселила в вас страх перед людьми, особенно перед мужчинами. Он просто хотел, чтобы мужчин было около вас много, а вы могли бы выбирать. Он вовсе не хотел причинять вам боль.
Глубоко задумавшись, Морган глядела на бегущие воды речушки. Она предполагала, что отец своим завещанием хотел ее почему-то наказать. А он лишь хотел помочь ей.
Да, она действительно боялась мужчин, всего боялась, и он об этом знал. Он помешал ей вести отшельническую жизнь. Он заботился о ней, он очень хотел ей помочь.
Вскочив, Гордон вовремя схватил Адама, который едва не упал в ледяную воду.
— Ну почему ты не можешь сидеть спокойно? Адам продолжал невозмутимо скакать по берегу, собирая цветы.
— И я очень, очень удивился, когда вы предложили Сету Колтеру жениться на себе. Морган вздернула голову:
— А как вы об этом узнали?
— Я пришел к этому выводу путем логических умозаключений. После смерти дяди Чарли некоторое время письма еще приходили. Я прямо-таки взбесился, прочитав, что замыслил ваш дядя Горэс. Я уже собирался ехать в Кентукки, когда пришло последнее письмо, извещавшее, что вы вышли за Колтера. Тогда я сам написал в Кентукки одному из старых друзей дяди Чарли и получил полнейшее изложение всех слухов и пересудов насчет того, какой завидный жених был Колтер и как он увез вас из дому буквально после первой же встречи. Я понимал, что девушка, получившая воспитание, подобное вашему, вряд ли может так увлечь за один вечер столь завидного жениха. А кроме того, мой корреспондент не скрывал, как и во что вас одевал дядя Горэс. Оставалось сложить два и два. Я в своих подозрениях оказался прав.
— Да, вы были правы. И некоторое время все шло удачно… Адам! — Морган быстро вскочила, но Гордон изловчился быстрее. Он ринулся за Адамом и вновь схватил его, едва не упавшего в воду. Гордон подбросил его в воздухе, и Адам громко рассмеялся.
— Меня зовут Гордон. Скажи «Гордон».
— Ор…
— Ну и хорошо. Пусть будет «Ор».
— Есть, есть, — захныкал Адам.
— Прекрасная мысль.
— Гордон, у меня просто в голове не укладывается то, что вы рассказывали. Вы опрокинули все мои прежние представления об отце и даже о матери.
Гордон улыбнулся:
— Тогда давайте последуем совету Адама и поедим. Хотелось бы отведать тех печений, которые вы научились делать под эгидой Жан-Поля. Он обошелся дяде Чарли в целое состояние.
— Мой отец платил Жан-Полю?
— Конечно. Неужели вы думаете, что ваша мать иначе позволила бы находиться мужчине у вас в доме? Ее и так потребовалось долго уговаривать.
Морган расстелила скатерть и поставила еду — все для ленча на лоне природы.
— Но есть одна вещь, которую я никак не пойму. Почему мой дед, отец матери, завещал Трагерн-Хауз зятю, а не дочери?
Гордон положил в рот крохотное печенье, другое протянул Адаму и засмеялся.
— Старик Морган Трагерн был человек сообразительный. Он знал, как ваша мать избалована, и поэтому оставил все зятю. Она была упряма и несговорчива, и он знал, что она не сможет разумно управлять таким большим имением. Он хотел также помешать ей бросить вашего отца. Но дядя Чарли был слишком мягкосердечен. Он мог заставить ее остаться в Нью-Мехико. Он пытался уговорить ее, чтобы она вас оставила, но… — Гордон опять набил рот печеньем и пожал плечами. — Дядя Чарли никогда никого ничего не заставлял делать. Глаза Морган сверкнули.
— За исключением меня. Он использовал завещание как средство, чтобы заставить меня исполнить его желание.
Гордон улыбнулся. В глазах сверкнули искорки.
— Все еще сердитесь, а? А на взгляд со стороны все в конечном счете оказалось к лучшему, — и он потерся щекой о головку Адама.
Они быстро покончили с ленчем.
— Отлично, Морган. Жан-Поль стоил затраченных на него денег.
— Mersi beaucoup, monsieur[12].
— Ну а теперь домой.
— Гордон, подождите.
— Да, да. Я знаю, что вы собираетесь сказать. Или, например, что скажет Джейк: «Я и ломаного гроша не дам за дюжину этих раскрашенных индейцев».
Морган рассмеялась, потому что Гордон почти в точности воспроизвел интонацию Джейка и его способ изъясняться.
— Так смотрите.
Гордон быстро подошел к лошади и вынул из седельного мешка кусок мыла. В несколько минут он вымыл голову в речушке и затем вернулся за одеждой. Затем скрылся за деревьями и вскоре вышел оттуда в светло-синей рубашке и темно-синих брюках для верховой езды. От облика индейца не осталось и следа.
Он улыбнулся в ответ на изумленный взгляд Морган:
— Небесные Глаза, храбрый воин из племени команчей, превратился в Гордона Мэтьюза, обычного, но довольно привлекательного белого человека.
— Небесные глаза?
Гордон свирепо взглянул на нее:
— Да, глаза синие, как сапфиры. Они покоряют женщин в четырех штатах, а вы их даже не заметили.
Морган рассмеялась от души, и это был первый громкий и веселый смех за долгое время.
— Вот это лучше. Так вы больше похожи на маленькую девочку, которую я катал на своем пони.
— Op, Op, — это Адам дергал Гордона за брюки, просясь на руки.
Они втроем медленно поехали к дому. Адам сидел впереди Гордона.
Морган была слишком занята своими мыслями, чтобы болтать, так что разговор был исключительно мужской.
Джейк ждал их у дома с ружьем. Морган почувствовала сразу, как не нравится ему присутствие рядом с Адамом другого мужчины.
— Это Гордон Мэтьюз. Мы с ним вместе владеем ранчо «Три короны». Это…
— «Три короны»! Рад познакомиться, мистер Мэтьюз. Я услышал о вашем ранчо в первый же день, как только приехал в Нью-Мехико. Вы, значит, компаньон Морган?
И Джейк тепло пожал ему руку. Когда они пошли с Джейком к дому, Гордон обернулся и поймал взгляд Морган. Он приставил два пальца к голове, помахал ими, словно перьями, и подмигнул, прежде чем опять заговорил с Джейком.
Морган рассмеялась. У нее давно не было такого хорошего настроения. И она поспешила за Адамом, который пытался нагнать мужчин.
Ужин в тот день был очень веселым. Адам потребовал, чтобы его посадили рядом с Гордоном. Он уже научился говорить «Гор».
Морган опять задумалась, прислушиваясь к разговору мужчин.
— Сколько же у вас голов скота на таком большом ранчо? — спрашивал Джейк. — А как насчет индейцев? Не беспокоят вас?
Морган чувствовала, что Гордону почти смешно отвечать на такие вопросы.
После ужина Морган и Гордон вышли из дому, а за ними потопал Адам.
— Да, есть разница между местоположением Санта-Фе и Албукерка.
Адам пошел медленнее, и Гордон взял его на руки, а малыш прижался к его плечу.
— Поедем со мной, Морган, вы будете жить у себя на ранчо!
Она остановилась, смотря вдаль.
— Я чувствую, что здесь у вас что-то не так. Никто не упоминает о Сете, но ведь он жив, не так ли?
— Да, жив, — прошептала Морган.
— Что с вами было прежде, меня не касается. Мне этого не нужно знать, но я твердо знаю, чего хотел ваш отец: он желал, чтобы вы вернулись на ранчо. И знаю про себя, я очень бы хотел вашего возвращения. Я холостяк. Родные отца живут на востоке. Родственники матери — индейцы-команчи, и хотя я в них иногда играю, я мало с ними знаком. А здесь у вас слишком много воспоминаний, Морган. Поедем со мной. Я создам домашний очаг для вас и Адама.
И он погладил по головке спящего ребенка.
— Гордон, я ведь вас совершенно не знаю. Но все ваши воспоминания — это правда. Дайте мне подумать. Я скоро вам дам ответ. А сейчас мне надо уложить сына спать.
И она повернула к дому, а за ней шел Гордон со спящим Адамом.
— Малыш, ты знаешь, что я влюбился в твою маму, когда ей было всего двадцать минут от роду? Мне все равно, где твой отец, потому что я намерен своротить небо и землю, чтобы стать твоим новым папой. Ты одобряешь, сынок? — И он поцеловал мальчика в его щечку с ямочкой. — Мы уедем к себе на ранчо. И еще в этом году я стану твоим отцом.
Два дня Гордон убеждал Морган поехать с ним на ранчо «Три короны». Особенно возражал Джейк. Он не мог примириться с мыслью, что расстанется с Адамом.
— Но я должна ехать, Джейк. Что, если Сет вернется? Я тогда не смогу здесь оставаться. Я не хочу его видеть.
Гордон едва сдерживался, чтобы открыто не ликовать, когда грузил в фургон одежду Морган и Адама.
— Я пришлю фургон обратно с поденщиком и дам, таким образом, знать, что мы благополучно добрались до места.
Прощались со слезами.
— Пишите нам. И все-все описывайте, как живете и как мальчик. Без вас в доме будет пусто, — говорила, плача, Люпита.
Пол подарил Адаму новых деревянных лошадок для его игрушечного ранчо. А Джейк так расстроился, что чуть не отказался их провожать.
Адам долго им махал, наслаждаясь еще неизведанным удовольствием — путешествием в фургоне. Но когда они прибыли в Санта-Фе, он уже хныкал от усталости и капризничал, и Морган была рада остановке. Она захотела купить ткани, чтобы сшить новую одежду. Дни становились длиннее, а время после полудня жарче. Гордон сказал, что по мере того, как они будут спускаться все ниже из гористой местности к Албукерку, станет еще теплее.
Гордон взял с собой Адама и обещал через час встретиться с Морган у фургона.
Морган уже закончила покупки, когда увидела новый магазин, где прежде не бывала. В нем продавались иностранные шелка и бархат, ручное кружево, а также прочные ткани из хлопка, которые ей нужны были для Адама. Она не слышала шагов за спиной.
— О, миссис Колтер, какой сюрприз — вы опять здесь.
— Мисс Уилсон…
Если Морган кого не хотела встретить, то это Мэрилин Уилсон.
— Как поживаете? Это ваш магазин?
— Я поживаю очень хорошо. Да, мой папа полгода назад купил этот магазин для меня. А я слышала, что вы возвратились из Сан-Франциско одна.
Морган сжала кулаки.
— Скажите, а как поживает Джоакин Монтойя? Не правда ли, это очень странно, что они с сестрой быстро собрались и уехали в Испанию всего через несколько дней после того званого вечера?
Но прежде чем Морган успела ответить, Мэрилин добавила:
— Мы в Санта-Фе очень удивлялись, как вы в разгаре вечеринки отправились с Джоакином на верховую прогулку. Конечно, я уже тогда говорила Сету, что вы так много времени проводили вместе.
— Вы…
Женщины не слышали, как дверь магазина отворилась.
— И тогда все уже, конечно, знали и понимали, почему Сет провел всю зиму на ранчо в одиночестве.
— Гм…
Женщины обернулись и увидела Гордона с Адамом. Адам отпустил руку Гордона и подбежал к матери, чтобы показать маленькие деревянные деревца, которые ему купил Гордон.
Морган подняла сына на руки.
— Правда, хорошенькие. Они очень подойдут для твоего игрушечного ранчо. О! Мисс Уилсон, — Морган сказала это так, словно совсем позабыла о присутствии женщины. — Позвольте мне представить вам моего сына. Адам, это мисс Уилсон.
Адам без интереса взглянул на мисс Уилсон и начал что-то лепетать насчет деревьев. Он улыбался, и на щечках у него играли ямочки, точь-в-точь как у Сета.
Гордон взял Адама.
— Наверное, нам уже пора ехать. — Ему не нравилась эта встреча в магазине.
Они подошли к двери, и тут Морган обернулась:
— Наверное, в Санта-Фе никто не знает, что у меня есть сын. Полагаю, вы согласитесь, что не может быть никаких сомнений насчет того, кто его отец. Прощайте, мисс Уилсон.
В фургоне Морган сначала сдерживалась. Но когда они отъехали от Санта-Фе уже на несколько миль, слезы полились рекой.
Гордон остановил фургон около купы больших тополей. Не говоря ни слова, он поставил Адама на землю и вынес Морган на руках из фургона. Он обнимал ее и не мешал плакать, а сидя под деревом, слегка покачивал, как ребенка. Адам услышал, что мать плачет, и подошел узнать, что происходит. А Гордон одной рукой обнимал одну, другой — другого, но чем громче рыдала Морган, тем пуще заливался Адам.
Прошло несколько минут, прежде чем Гордон понял, что Морган уже смеется, а не плачет.
— А что такого, черт возьми смешного? — спросил он.
— Да ты смешной. Выражение твоего лица. Двое плачут в твоих объятиях, и ты сразу двоих хочешь утешить. Еще ни разу я не видела, чтобы человек так отчаянно старался.
Гордон усмехнулся:
— Надо вообразить себе это выражение, чтобы в следующий раз, когда ты заплачешь, я бы тебя рассмешил. Но все равно это стоит того, чтобы подержать тебя на руках.
Гордон говорил серьезно, и Морган осознала свое положение. Она быстро сошла с его колен и взяла на руки Адама. Он уже развеселился, увидев, что мать улыбается, и побежал узнать, что это за звук раздался неподалеку.
— Ты не хочешь рассказать, что случилось? Морган покачала головой.
— А кто, кстати, эта женщина? Вы как будто хорошо знакомы.
— Знакомы! Я видела эту змею всего несколько раз в жизни. И каждый раз она мне причиняла какую-нибудь неприятность. Своим ядовитым злоречием она помогла разрушить мой брак!
— Нет. Трещина между вами образовалась из-за ревности Сета, его неумения сдерживать себя. Морган удивленно на него взглянула.
— Мне обо всем рассказал Джейк.
— Рассказал Джейк! Но он не имел права так поступать. Неужели он рассказывает это каждому встречному, всем, кто останется заночевать на ранчо?
— Успокойся, Морган. Он считал, что я об этом должен знать. И он был прав. Он сказал, что виноват во всем Сет и ты имеешь все основания сердиться.
— Сердиться! Нет, как мне кажется, я чувствую нечто посильнее! Я больше не хочу его видеть после того, как он так обошелся со мной. Как только мы приедем на ранчо, я попрошу адвоката отца начать дело о разводе.
Гордону при этом сообщении захотелось издать свой самый воинственный индейский клич.
— Морган, — он взял ее за подбородок и улыбнулся, но она по-прежнему очень хмурилась. — Нет, ты подумай только!
— В чем дело?
— Я улыбнулся тебе самой обворожительной улыбкой, а ты все так же хмуришься. Нет, я, наверное, теряю свое умение растоплять женские сердца.
— Гордон, — улыбнулась и Морган, — ну что бы я без тебя делала?
— Надеюсь, тебе не придется узнать это на практике.
Опять он говорил очень серьезно, и Морган в смущении отвернулась.
Они ночевали под открытым небом. Для Морган это было впервые после того, как Жак доставил ее в Сан-Франциско.
— Тебе тепло, Морган?
— Да, Гордон, и спасибо тебе, что увез нас с Адамом обратно на ранчо. Мне была необходима перемена в жизни, и ты явился как раз вовремя.
Гордон устроился поудобнее в своем спальном мешке.
— Исключительно из эгоистических соображений, Морган, — прошептал он.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
— Эй, мистер, смотри куда идешь, — человек искоса взглянул на Сета. Глаз у человека нервно подергивался. — Ты что, больной или не в себе?
Сет уставился на него невидящим взглядом:
— Что?
— Слышал, что нашли золото в Кипарисовой долине? Вроде бы такой богатой жилы еще не было. Ты едешь? — Он оглядел Сета с ног до головы. — Ты правда не болен?
— Нет, я здоров. А где эта Кипарисовая долина?
— Да чего спрашивать, вали следом вон за теми людьми, — грязным пальцем он ткнул в сторону уличной толпы.
Сет оглянулся. Он только сейчас заметил народ на улице. Работа. Вот что ему сейчас нужно, работать.
— Все эти люди отправляются рыть золото?
— Парень, или мистер, ты где был-то все это время? Конечно, они едут туда. Вся страна знает про это золото, а ты, можно сказать, стоишь на нем и… Слушай, приятель, иди прямо вон в тот большой магазин и покупай снаряжение. Продавец знает, что надо. Эти твои модные дудочки не для золотых приисков.
Сет направился в магазин. «Морган, Морган, — стучало у него в висках. — Я вернусь к ней. Я не смогу все это вынести». Его словно лихорадило, он снова и снова слышал ее слова: «Я люблю тебя, Сет». Но после того что он сделал, она никогда не примет его обратно. А что же Монтойя? И как быть с этим Шоу, с которым она сейчас живет?
Сет уставился на него невидящим взглядом:
— Что?
— Слышал, что нашли золото в Кипарисовой долине? Вроде бы такой богатой жилы еще не было. Ты едешь? — Он оглядел Сета с ног до головы. — Ты правда не болен?
— Нет, я здоров. А где эта Кипарисовая долина?
— Да чего спрашивать, вали следом вон за теми людьми, — грязным пальцем он ткнул в сторону уличной толпы.
Сет оглянулся. Он только сейчас заметил народ на улице. Работа. Вот что ему сейчас нужно, работать.
— Все эти люди отправляются рыть золото?
— Парень, или мистер, ты где был-то все это время? Конечно, они едут туда. Вся страна знает про это золото, а ты, можно сказать, стоишь на нем и… Слушай, приятель, иди прямо вон в тот большой магазин и покупай снаряжение. Продавец знает, что надо. Эти твои модные дудочки не для золотых приисков.
Сет направился в магазин. «Морган, Морган, — стучало у него в висках. — Я вернусь к ней. Я не смогу все это вынести». Его словно лихорадило, он снова и снова слышал ее слова: «Я люблю тебя, Сет». Но после того что он сделал, она никогда не примет его обратно. А что же Монтойя? И как быть с этим Шоу, с которым она сейчас живет?