Деверо Джуд. Волшебная страна

   А затем потерся отросшей щетиной о ее живот, и она невольно рассмеялась.
   — А, ты понемногу смягчаешься, да? Я выну кляп, если ты обещаешь не кричать. Не то, чтобы тебя кто-нибудь здесь услышал, но я жалею собственные уши.
   И он снял повязку с ее рта.
   — Сет Колтер! Ты самый ужасный… Но он закрыл ей рот поцелуем, и это был сладкий поцелуй.
   — Ты не сможешь отсюда убежать, так что успокойся.
   Он опять ее поцеловал, на этот раз в поцелуе было больше страсти. И все еще касался ее губ своими губами, когда заговорил:
   — Морган, милая, тебе… кто-нибудь… когда-нибудь говорил, что от тебя… ужасно пахнет?
   — Ах ты! — И она изо всей силы запустила ему в плечо ногти.
   Он удивленно посмотрел туда, где показалась капелька крови, и засмеялся.
   — Значит, ты отплатила за порез на своем собственном плече. Но я бы тебя не поранил, если бы ты не металась, как обезумевший кролик.
   — Сет, я нужна Адаму.
   — Нет, любимая, ты ошибаешься. Адаму ты не нужна. По крайней мере, некоторое время. Представляю, как при твоем к нему отношении он и в тридцать два года будет мочиться в пеленки, в которые ею будет заворачивать его старушка мама, а она так никогда и не удосужится помыться.
   Морган запротестовала было, но не смогла сдержать смешок. «Господи, какую смешную картину он нарисовал. Неужели я произвожу такое впечатление?»
   — Еще неделя, и он разучится ходить. Ведь он уже разучился говорить.
   — Но зачем ты меня привез сюда? — И она обвела взглядом стены домика.
   — А что бы ты ответила, если бы я сказал: «Морган, давай проведем вместе две недели в горах?»
   — Ну, я бы…
   — Да ты бы нашла двести причин, почему мы не можем уехать.
   — Но зачем ты мне заткнул рот, и завязал руки, и сорвал платье?
   — Рот завязать было необходимо, иначе бы ты кричала всю дорогу, а мне не хотелось, чтобы ты сорвала голос, — и он улыбнулся, и на щеках у него показались глубокие ямочки. — А снял я с тебя платье потому, что очень хочу тебя. Я ведь в душе пират, похититель и развратитель юных девиц вроде тебя. — И он снова пощекотал ее своей бородой.
   — Сет, — она смеялась, — но теперь ты развяжешь мне руки?
   — Нет.
   — Нет?
   — Нет, пока тебя не вымою. От тебя пахнет хуже, чем от работников в амбаре.
   — Сет!
   — Я действительно так думаю. Если бы сюда заявился медведь, он принял бы тебя за медведицу.
   — Эй ты! — И она попыталась связанными руками ударить его. — Ну почему ты не романтический влюбленный, какие описываются в литературе?
   — А какого бы ты предпочла? С бурным темпераментом, который бы швырнул тебя на землю и немедленно взял, или коленопреклонного, целующего ручки?
   — Ну, не знаю…
   — Ну, признайся, моя Джиневра, ведь я твой Ланселот.
   И она опять хихикнула:
   — Но, сэр, правила благородного, романтического поведения запрещают рыцарю говорить прекрасной даме, что от нее скверно пахнет.
   — Милая моя, но, может быть, «милая» не то слово… Любовь моя, хочешь верь, хочешь нет, но я все еще тебя люблю… хотя от прекрасных, царственных дам так не пахнет, они регулярно моются.
   — Ну что ж, мой прекрасный рыцарь, может быть, вы отведете меня в туалетную комнату с ванной, где я могла бы помыться?
   Сет бесцеремонно столкнул ее с колен, подошел к двери и распахнул ее настежь.
   — Ванна вас ожидает.
   — Но снаружи холодно. Давай нагреем здесь воды.
   — Я захватил большой кусок душистого мыла и весь его истрачу на твое прекрасное тело.
   — Это замечательно! Но я взрослый человек и сама сумею вымыться.
   Его глаза просто пожирали ее.
   — Да, я вижу, что ты взрослая, и именно поэтому сам хочу тебя помыть. И если ты не хочешь, чтобы я сию минуту набросился на тебя, быстро выбирайся наружу, чтобы я немного поостыл.
   Она заколебалась.
   — Хотя нет, нет, не беспокойся. Если ты не вымоешься, то будешь в совершенной безопасности.
   И она поспешила выйти на холодный горный воздух, бросив на него сокрушительный взгляд.
   У края горного потока она взглянула на него.
   — Как насчет этого? — и протянула связанные руки.
   Он достал было нож.
   — Нет, — сказал он, подумав, и опять его спрятал.
   — Сет, руки болят.
   Взгляд его смягчился, но только на секунду.
   — Нет, я тебе не верю. Вспомни, что ты моя пленница. А многие мужья и кляп бы оставили во рту.
   — Сет!
   — Если ты не поторопишься в ванну, ты замерзнешь насмерть. Вот только не знаю, как мне-то быть? Не хочется портить такие замечательные сапоги. Ага! Прекрасная мысль!
   Он молниеносно скинул одежду и сапоги, и она успела лишь мельком взглянуть на его великолепное тело, потому что он схватился за веревку, которой были связаны руки, и потащил ее в воду.
   — Пойдем, пленница.
   У нее дух захватило, такая студеная была вода.
   — Ой как холодно!
   — Ничего, все будет хорошо, скоро согреешься.
   И он начал растирать ее мылом и мелким песком, предусмотрительно захваченным с собой. Он тер изо всех сил, всю сверху донизу, и ей казалось, что сейчас он сдерет с нее кожу. Она умоляла тереть потише, но он не слушал. Потом он омыл ее водой и снова стал намыливать, на этот раз бережнее и нежнее. Но вдруг перестал и начал намыливаться сам.
   — Ты не смоешь с меня мыло?
   Ни слова не говоря, он привлек ее к себе. Мыло не мешало и даже доставляло приятное ощущение Они потерлись друг о друга, губы их сомкнулись Морган связанными руками дотронулась до него там, внизу, и у него перехватило дыхание. Поцелуи становились все жарче.
   Сет быстро отстранился, подбежал к одежде, вынул нож и перерезал веревку, стягивавшую ей руки. Он нежно опустил ее на зеленую траву у потока.
   Неистовство овладело обоими, так долго они сдерживали свои желания. Когда первый порыв был утолен, они прильнули друг к другу. Их сердца стучали вместе, громкое дыхание заглушило все остальные звуки.
   Морган вдруг почувствовала себя свободно и легко, она даже не подозревала, какое напряжение тяготило и сковывало ее все это время.
   Они лежали бок о бок, не дотрагиваясь друг до друга, и молчали. Сгущались сумерки, и в небе загорались звезды.
   — Знаешь, когда нас через много веков найдут здесь замерзшими, ученые будут недоумевать, что это за белая штука покрывает наши тела. Давай смоем пену. И я умираю с голода. А когда поем, хочу все начать сначала.
   — То есть опять завязать мне глаза и заткнуть рот? — поддразнила она его. — А что это было такое тяжелое, что ты тогда на меня набросил? Я думала, что у меня шея переломится.
   — Тяжелое? — удивился он и рассмеялся. — Да это был просто-напросто плед.
   — Нет, это был не плед. Мне показалось, что я сейчас задохнусь до смерти.
   — А сейчас тебе угрожает другая смерть — ты замерзнешь, если мы сейчас не бросимся в воду.
   И они быстро смыли с себя мыльную пену. И потом вместе вытерли ее роскошные волосы.
   Потом Сет схватил ее в охапку и потащил в дом.
   — То тебя не заставишь мыться, а то не вытащишь из воды.
   Они вошли в дом, и он прижал ее к себе:
   — Я тебе когда-нибудь признавался в любви?
   — Никогда.
   — Ни разу?
   — Ни одного-единственного раза.
   — Ну и хорошо, потому что я тебя не люблю. Я тебя боготворю. Ты… моя… жена… Да, моя жена, Морган, — сказал он серьезно. — А ты ко мне что-нибудь чувствуешь?
   — Так, преходящее влечение. — И увидела, что ее слова его уязвили. — Сет, я полюбила тебя с самой первой минуты, когда увидела на балу у Синтии Фергюсон. И думаю, все время любила, несмотря ни на что.
   Она смотрела, как он подошел к двери. Его обнаженное тело блестело в свете огня, пылающего в очаге, и казалось бронзовым. Широкая спина постепенно переходила в тонкую талию и стройные бедра. Морган смотрела на этот мускулистый торс, который когда-то сразу привлек ее внимание.
   — Куда ты?
   — За одеждой и дровами. В шкафу есть провизия.
   — Провизия?
   — Ну конечно. Ты не разучилась готовить?
   Она вздернула подбородок.
   — Я очень ценная пленница и не должна заниматься ручным трудом. Он сощурился.
   — Если, когда я вернусь, ты не займешься готовкой, будут большие неприятности. — Его взгляд обласкал ее. — Сегодня ночью мне предстоит большая работа, и, если я хорошо знаю моего «трудового партнера», мне понадобится очень много сил.
   Он вышел и закрыл дверь.
   Морган оперлась на спинку стула и глубоко вдохнула вечерний прохладный воздух.
   Как многое изменилось за столь короткое время. Ее старая мечта об одинокой жизни в Трагерн-Хаузе теперь совсем потеряла смысл и привлекательность. И больше она не нуждается в грезах. Ей больше не о чем мечтать. У нее есть все, что она могла бы хотеть: дом, сын и ее Сет.
   И она подошла к шкафу. Пора готовить еду. И сколько еще раз в жизни ей придется этим заниматься!