Страница:
Но и в это спокойное время отставки генерала настигла дурная слава. 23 января 1982 года компания CBS (Columbia Broadcasting System) прокрутила полуторачасовой “документальный” ролик. В нем “разоблачался” бывший командующий Командованием по оказанию военной помощи Южному Вьетнаму (КОМКОВПЮВ) генерал Уильям Ч. Вестморленд, который якобы в 1967-м намеренно вводил в заблуждение свое начальство (включая президента), прессу, американский народ и парламент, занижая данные о численности вражеских войск во Вьетнаме. Вестморленд стал “звездой” документального экрана. Обложки журналов и передовицы газет запестрели его фотографиями. В конце концов Вестморленд подал на CBS иск за клевету. Дело так и не дошло до суда присяжных, поскольку перед последним слушанием между Вестморлендом и CBS конфликт был урегулирован. Однако не полностью. Обе стороны заявляли о своей победе. Обвинения, встречные обвинения и претензии эхом отдаются и по сей день. Немало статей и книг породила эта “битва” и, несомненно, еще породит.
Я не собираюсь обсуждать данную тему в этой книге, однако как лицо, которому, в силу занимаемой в 1967 году должности, было кое-что известно, в том числе и о “подковерной” борьбе между ЦРУ и КОВПЮВ, считаю необходимым высказать свое мнение. Первое, генерал Вестморленд не совершал тех преступлений, в которых обвиняли его авторы программы CBS, как не делал он ничего незаконного, несовместимого с моральным обликом и честью офицера. Второе, даже если бы Вестморленд и его начальство приняло бы “накачанные” ЦРУ данные о численности неприятельских войск, ничто – ни политика, ни стратегия, ни тактика – не изменилось бы. В военном отношении вся проблема не стоила и выеденного яйца. Вот уж недаром как-то Александр Поуп заметил, что “из-за банальной чепухи бывает много шума”.
И все же, если отбросить все пересуды, забыть о славе этого человека, то каким человеком был и является Уильям Ч. Вестморленд? Мне нелегко писать об уважаемом мною бывшем командире, о своем боевом товарище в трудные времена, которого я не один год считал другом. Объективность здесь практически невозможна. Прежде всего, я люблю и уважаю “Вести” Вестморленда. Вместе с тем надеюсь, что мои чувства не ослепят меня и не помешают мне видеть его недостатки, недочеты и ошибки в работе, которые он, как и любой человек, конечно же допускал.
Посмотрим на него сначала “с внешней стороны”. Прибыв во Вьетнам в 1964-м, он выглядел и вел себя как победитель. Шлейфом тянувшаяся за ним череда успешных дел убеждала его (и большинство высших офицеров в армии), что ему нипочем любые препятствия, по силам любая задача. Он лично признавался мне в 1984-м, что считает себя “счастливчиком”, а это – колоссальный фундамент для чувства уверенности в себе.
Вестморленд – симпатяга, наверное, один из самых приятных людей своего поколения. Он строен, хорошо сложен, ростом примерно метр восемьдесят, обладает мужественным лицом с мощным выступающим подбородком. У него прекрасная походка спортсмена и великолепная военная выправка. Взгляд его – взгляд властного человека, когда видишь его, чувствуешь: он знает, что делает. Вестморленд всегда искал новых путей для достижения целей в работе, относился взыскательно и к себе, и к другим. На протяжении всех лет службы в армии он всегда заботился о карьере и практически не упускал случая “продвинуть” себя. Он не одинок в подобных устремлениях, что ни в коем случае не заслуживает порицания.
Вестморленду не чуждо высокомерие, однако чванства и заносчивости в нем нет. Его словно бы окружает прочная скорлупа, пробиться через которую непросто. Можно, наверное, сказать: ему чуточку не хватает каких-то человеческих слабостей, причем проявляется это не только в отношениях с людьми, но и в свойствах организма. Даже в самые жаркие и душные дни во Вьетнаме, когда вода буквально висела в воздухе, он никогда не покрывался испариной. Все остальные обливались потом, Вестморленд же в свежей, словно только что принесенной от портного униформе выглядел так, будто находился в вакууме. Однако это лишь внешняя сторона, то, что видят все. И вновь встает тот же вопрос: а там, за фасадом, каков он, Уильям Вестморленд?
Пожалуй, наилучший способ для определения того, каким должен быть полководец, придумал в свое время Наполеон. Бонапарт считал, что генералу необходим баланс ума и духа. Находясь на Святой Елене, он диктовал одному из двух секретарей: “Военачальнику должно обладать в равной степени умом и характером. Человек, наделенный недюжинным интеллектом, но страдающий от недостатка силы духа… подобен кораблю со слишком высокими мачтами, но с пустым трюмом… Основа должна соответствовать высоте”‹4›.
Пользуясь категориями Наполеона, скажем, что в трюме корабля Уильяма Чайлдса Вестморленда всегда хватало груза, то есть от недостатка характера он не страдал. Вестморленду чужды внешние проявления религиозности. Я ни разу не видел, чтобы во Вьетнаме он ходил в церковь, не слышал, чтобы он обращался к Богу с просьбами помочь одолеть врага. В этом отношении Вестморленд ни в коей мере не походил на Джорджа Паттона, однажды приказавшего своему армейскому капеллану молить Всевышнего о хорошей погоде, “чтобы лучше драться с неприятелем” {20}. Вместе с тем внутренне Вестморленд – человек глубоко верный моральному кодексу христианина. Слова из девиза Вест-Пойнта – “Долг”, “Честь”, “Родина” – не были для него лишь пустым звуком. Выпивал Вестморленд очень умеренно и не курил. Он так редко пользовался крепкими словечками, что, когда вдруг произносил их, это производило сильное впечатление на присутствующих. Он вообще всегда владел собой; лишь раз я стал свидетелем крупного разноса, учиненного им одному офицеру.
Брак Вестморленда оказался на редкость удачным. Хотя война во Вьетнаме вынуждала его многие месяцы проводить вдали от своей возлюбленной Китси, о нем никогда не возникало каких-либо дурных слухов, ничего скандального, способного запятнать его личную репутацию. Пользуясь солдатским жаргоном вьетнамских ветеранов, Вестморленд являлся самой прямой из “прямых стрел”.
Вестморленда всегда отличали высокое чувство личной ответственности и преданности делу. Во время Новогоднего наступления 1968-го, когда пресса и политики сделали командующего мишенью для критики, обвинив в том, что он якобы оказался не готов к атаке неприятеля, генерал сносил упреки молча и никому не жаловался на несправедливость. Вестморленд не собирался перекладывать ответственность на кого-либо другого и, подобно Эйзенхауэру во время “сражения на Выступе”, обвинять свою штабную разведку в том, что-де “2-й отдел упустил лодку” {21}. Мне, начальнику второго отдела штаба Вестморленда, вообще не приходилось слышать от командующего несправедливых попреков.
Как-то раз он поручил артиллерийскому генералу командовать пехотной бригадой. В первом же бою этот бригадный командир совершил несколько ошибок, поскольку не имел опыта проведения пехотных операций. Вестморленд освободил его от должности, но всю вину принял на себя – признал, что он (Вестморленд), сделав подобное назначение, допустил самый главный просчет. Генерал впоследствии стал начальником артиллерийской службы главного командования и прекрасно зарекомендовал себя на этом посту.
Нет никаких оснований усомниться в личной храбрости Вестморленда. Во Вьетнаме он как-то прилетел на вертолете в осажденный противником населенный пункт (Кон-Тьен), несмотря на то что командир морских пехотинцев, державших там оборону, просил командующего воздержаться от поездки из-за сильного артиллерийского и минометного обстрела, которому подвергались американские позиции. Вестморленд поблагодарил офицера за предупреждение и спокойно заключил: “Ничего”. Как-то я вместе с ним летал на оперативную базу Ке-Сань, по которой противник также вел интенсивный огонь. Нас самих там чуть не накрыло, когда мы высаживались из С-130. Три снаряда легло рядом, и пилот пошел на взлет, едва мы покинули машину. Вестморленд вел себя так, словно вокруг было совершенно спокойно.
И наконец, среди качеств, присущих Вестморленду, прочное место занимает высокий, сильный, старомодный американский патриотизм. В своей книге и в нескольких журнальных статьях он цитирует слова из инаугурационной речи президента Кеннеди: “…не спрашивайте, что ваша страна может сделать для вас…” и повторяет высказанную им увереность, что этот народ “…вынесет любое бремя, выстоит перед любыми трудностями, поможет каждому другу и даст отпор любому врагу, с тем чтобы обеспечить торжество свободы”. Эти слова отражают собственное кредо Вестморленда – простую и искреннюю любовь к своей стране и к идеалам, за которые она сражается.
Может статься, у меня получился портрет какого-то “игл-скаута”. Что ж, пусть будет так. В конце концов он и был “игл-скаутом”, именно такое определение используют при описании его характера многие современники – человеком высокого духа и в чем-то очень наивным.
Несмотря ни на что, у Вестморленда имелись ненавистники, причем даже среди равных ему представителей генералитета. Что же им не нравилось? Вернемся опять к сравнениям Наполеона. Вопросов относительно “груза” на “корабле” Вестморленда как будто не возникало – с характером все обстояло нормально. Речь шла о “высоте мачт” и “ширине парусов” – то есть об уме и таланте. Вестморленд, безусловно, не китайский болванчик, он – умный человек. Однако в том положении, которое он занимал, быть просто умным недостаточно, надо быть едва ли не гением, по крайней мере, по мнению подчиненных, таких же генералов, у которых чуть меньше звезд на погонах. Старик “Уксусный Джо” Стилвелл {22}, бывало, говаривал в присущей ему непоэтичной манере: “Чем выше по флагштоку влезет обезьяна, тем больше видна ее задница”. Все верно. Любое действие четырехзвездного генерала подчиненные рассматривают словно бы в микроскоп, в котором даже малые ошибки принимают гигантские размеры. Вот и Вестморленд, с точки зрения некоторых коллег, не во всем отвечал поднебесным стандартам всеведущего и всемогущего военного гения.
Я, конечно, интересовался у них, почему они придерживаются такого мнения, и вот что мне удалось установить. Первое – Вестморленд чрезвычайно простодушен, он еще больший “мальчик не от мира сего”, чем даже сэр Галахад {23}. На просьбу высказываться конкретнее, мне отвечали, что на протяжении всего его периода командования во Вьетнаме он неизменно старался быть честным с американскими газетными репортерами и телевизионщиками. Вестморленд полагал, что, говоря представителям прессы правду, он сможет показать им положение дел таким, каким оно виделось ему. Он устраивал пресс-конференции, во время которых вся журналистская братия бросалась на него, точно свора голодных псов, а потом зарабатывала очки, цитируя удачно вырванные из общего контекста фрагменты произнесенных им фраз. Он отказывался понимать, что представители СМИ выступают против войны по идеологическим и конъюнктурным соображениям, а потому они никогда не захотят смотреть на происходящее во Вьетнаме глазами командующего действующих там американских войск. Он же с детским простодушием упорствовал в своем заблуждении.
Совсем не так давно несколько отставных офицеров с сожалением высказывались по поводу согласия Вестморленда отвечать на вопросы Майка Уоллиса на CBS, поскольку всем известна “кровожадность” Уоллиса – палача репутаций тех, кто имел глупость принимать участие в его ток-шоу. Он мастер извращать высказывания людей и выставлять их в дурном свете. В программе CBS Уоллис, по выражению одного строчкотвора, представил Вестморленда этаким деревенским олухом. Как заметил один из тех отставных офицеров: “Любой дурак знает, что Уоллис и CBS враги всему тому, за что стоит Вести, а потому были только рады возможности сожрать его”. Другим критикам кажется, что Вестморленду не хватает рассудительности. Так, во время осады базы Ке-Сань он пытался поставить части авиации МП США под оперативный контроль ВВС. Хотя с практической точки зрения подобное переподчинение выглядело вполне оправданным, оно вызывало панику у начальства корпуса морской пехоты, всегда опасавшегося “растаскивания” его служб по другим родам войск. В результате нарушалась хрупкая взаимосвязь, помогавшая всем войскам США действовать во Вьетнаме скоординированно. Тактический выигрыш, который приносило переподчинение, не стоил утраты единства. Между прочим, ОКНШ тянул с решением вопроса до тех пор, пока не кончилась осада и ничего менять стало уже не нужно.
Нехваткой рассудительности недоброжелатели Вестморленда объясняют и его идею перехода к контрактной службе. А его решение позволить солдатам носить более длинные волосы, держать в казармах пиво, не вставать на утреннюю побудку, как и многие другие “поблажки”, неизменно попадали под огонь критиков. Все это, говорят они, дает неверную установку всем в армии. У новобранцев, чего доброго, возникнет мысль, что не они должны приспосабливаться к службе, а службу надо подгонять под них, точно форму одежды. Старые офицеры, сержанты и старшины-сверхсрочники воспринимали перемены как покушение на их власть и престиж. На какой-то период армия оказалась в тупике, из которого она выбралась главным образом путем возврата к прошлому. Однако вред был нанесен.
Критики обвиняют Вестморленда в неумении видеть всю картину в целом и в тенденции излишне сосредотачиваться на мелочах. Нечто подобное случалось замечать за ним и мне. Другие утверждают, что он не может быстро схватывать суть вещей, прежде ему незнакомых. И наконец – хотя это и может показаться странным, – некоторые считали, что Вестморленд туповат, поскольку не наделен чувством юмора. Это, конечно, чистой воды домыслы, поскольку наличие чувства юмора не гарантирует высокого ума и наоборот. Но возможно, в чем-то критики и правы. Чувство юмора свидетельствует о живости разума и его творческом потенциале. Авраам Линкольн часто подкреплял свои высказывания какими-нибудь забавными историями. Между тем чувство юмора у Вестморленда наличествовало, однако он не считал целесообразным проявлять его во время инструктажей и совещаний.
Вот, собственно, и все основные “противопоказания” для занятия Вестморлендом высокого поста. В чем-то, безусловно, недоброжелатели правы, однако доводы, кажущиеся им серьезными, таковыми не являются. Да, Вестморленд простоват. Он – жертва высоких принципов, которые делают его неспособным понять, как другие люди могут быть бессовестными, лживыми и подлыми. Это что, большой недостаток?
Разумеется, Вестморленд, как и другие высокопоставленные военные и гражданские чиновники, принимая сотни важных решений, допускал какие-то ошибки. Немало их можно вспомнить на протяжении многих лет его службы, собрать вместе и обратить к ним всеобщее внимание. Если же смотреть в целом, то становится очевидным: из всех тех, кто “делал погоду” во Вьетнаме, Вестморленд поступал наиболее разумно и лучше других понимал характер войны, которую вела Америка в регионе. Он быстро понял, что из всех стратегических составляющих главное во Вьетнаме – время, то есть уразумел то, что достигнуть решительных успехов необходимо прежде, чем народ Соединенных Штатов окончательно потеряет терпение. Вестморленд имел ясное видение того, как выиграть войну: путем перехода от стратегической обороны к стратегическому наступлению в Лаосе, Камбодже и на юге Северного Вьетнама.
Хотя над командующим и смеялись из-за якобы произнесенной им фразы по поводу “света в конце тоннеля”, теперь-то хорошо видно, насколько верен был сделанный им тогда прогноз. Вестморленд сознавал необходимость “вьетнамизации” задолго до того, как вообще возник этот термин. В 1967-м он предсказывал, что войска Соединенных Штатов будут постепенно выводиться из Вьетнама начиная с 1969-го. И снова в 1967-м он сказал президенту Джонсону, что, если в стране не произойдет значительного увеличения американского контингента, США придется воевать во Вьетнаме еще лет пять. Так ведь и вышло.
В общем, говорить о том, что у Вестморленда были “малы паруса и низковаты мачты”, значит, мягко говоря, привирать. Тем не менее подобное мнение существовало и существует.
Как и любой человек, Уильям Чайлдс Вестморленд имел свои сильные стороны и недостатки, я же просто попытался посмотреть на него с объективной точки зрения. Я убежден, что в будущем историки в отличие от сегодняшнего дня воздадут Вестморленду по заслугам.
Вне зависимости от истории, однако, он навсегда останется человеком чести. В 1969-м, будучи уже начальником штаба армии, он сделал письменное обращение к офицерам, озаглавив его всего одним словом “порядочность”. В последнем абзаце Вестморленд, уча тому, во что верил сам, написал: “В этом полном неопределенности мире наши лучшие помыслы могут привести к наихудшим результатам. Но существует лишь один путь – путь чести, непоколебимой порядочности и честности в словах и поступках”‹5›. Таков и Вестморленд.
1. Ernest B. Furguson, Westmorland: The Inevitable General (Boston MA: Little, Brown amp; Co., 1968).
2. Halberstam, Best and Brightest, p. 666.
3. Ibid., p. 678.
4. J. Christopher Herold, The Mind of Napoleon (New York: Columbia University Press, 1955), p. 220.
5. William C. Westmoreland, letter to the army, 20 November 1969.
Глава 16.
Я не собираюсь обсуждать данную тему в этой книге, однако как лицо, которому, в силу занимаемой в 1967 году должности, было кое-что известно, в том числе и о “подковерной” борьбе между ЦРУ и КОВПЮВ, считаю необходимым высказать свое мнение. Первое, генерал Вестморленд не совершал тех преступлений, в которых обвиняли его авторы программы CBS, как не делал он ничего незаконного, несовместимого с моральным обликом и честью офицера. Второе, даже если бы Вестморленд и его начальство приняло бы “накачанные” ЦРУ данные о численности неприятельских войск, ничто – ни политика, ни стратегия, ни тактика – не изменилось бы. В военном отношении вся проблема не стоила и выеденного яйца. Вот уж недаром как-то Александр Поуп заметил, что “из-за банальной чепухи бывает много шума”.
И все же, если отбросить все пересуды, забыть о славе этого человека, то каким человеком был и является Уильям Ч. Вестморленд? Мне нелегко писать об уважаемом мною бывшем командире, о своем боевом товарище в трудные времена, которого я не один год считал другом. Объективность здесь практически невозможна. Прежде всего, я люблю и уважаю “Вести” Вестморленда. Вместе с тем надеюсь, что мои чувства не ослепят меня и не помешают мне видеть его недостатки, недочеты и ошибки в работе, которые он, как и любой человек, конечно же допускал.
Посмотрим на него сначала “с внешней стороны”. Прибыв во Вьетнам в 1964-м, он выглядел и вел себя как победитель. Шлейфом тянувшаяся за ним череда успешных дел убеждала его (и большинство высших офицеров в армии), что ему нипочем любые препятствия, по силам любая задача. Он лично признавался мне в 1984-м, что считает себя “счастливчиком”, а это – колоссальный фундамент для чувства уверенности в себе.
Вестморленд – симпатяга, наверное, один из самых приятных людей своего поколения. Он строен, хорошо сложен, ростом примерно метр восемьдесят, обладает мужественным лицом с мощным выступающим подбородком. У него прекрасная походка спортсмена и великолепная военная выправка. Взгляд его – взгляд властного человека, когда видишь его, чувствуешь: он знает, что делает. Вестморленд всегда искал новых путей для достижения целей в работе, относился взыскательно и к себе, и к другим. На протяжении всех лет службы в армии он всегда заботился о карьере и практически не упускал случая “продвинуть” себя. Он не одинок в подобных устремлениях, что ни в коем случае не заслуживает порицания.
Вестморленду не чуждо высокомерие, однако чванства и заносчивости в нем нет. Его словно бы окружает прочная скорлупа, пробиться через которую непросто. Можно, наверное, сказать: ему чуточку не хватает каких-то человеческих слабостей, причем проявляется это не только в отношениях с людьми, но и в свойствах организма. Даже в самые жаркие и душные дни во Вьетнаме, когда вода буквально висела в воздухе, он никогда не покрывался испариной. Все остальные обливались потом, Вестморленд же в свежей, словно только что принесенной от портного униформе выглядел так, будто находился в вакууме. Однако это лишь внешняя сторона, то, что видят все. И вновь встает тот же вопрос: а там, за фасадом, каков он, Уильям Вестморленд?
Пожалуй, наилучший способ для определения того, каким должен быть полководец, придумал в свое время Наполеон. Бонапарт считал, что генералу необходим баланс ума и духа. Находясь на Святой Елене, он диктовал одному из двух секретарей: “Военачальнику должно обладать в равной степени умом и характером. Человек, наделенный недюжинным интеллектом, но страдающий от недостатка силы духа… подобен кораблю со слишком высокими мачтами, но с пустым трюмом… Основа должна соответствовать высоте”‹4›.
Пользуясь категориями Наполеона, скажем, что в трюме корабля Уильяма Чайлдса Вестморленда всегда хватало груза, то есть от недостатка характера он не страдал. Вестморленду чужды внешние проявления религиозности. Я ни разу не видел, чтобы во Вьетнаме он ходил в церковь, не слышал, чтобы он обращался к Богу с просьбами помочь одолеть врага. В этом отношении Вестморленд ни в коей мере не походил на Джорджа Паттона, однажды приказавшего своему армейскому капеллану молить Всевышнего о хорошей погоде, “чтобы лучше драться с неприятелем” {20}. Вместе с тем внутренне Вестморленд – человек глубоко верный моральному кодексу христианина. Слова из девиза Вест-Пойнта – “Долг”, “Честь”, “Родина” – не были для него лишь пустым звуком. Выпивал Вестморленд очень умеренно и не курил. Он так редко пользовался крепкими словечками, что, когда вдруг произносил их, это производило сильное впечатление на присутствующих. Он вообще всегда владел собой; лишь раз я стал свидетелем крупного разноса, учиненного им одному офицеру.
Брак Вестморленда оказался на редкость удачным. Хотя война во Вьетнаме вынуждала его многие месяцы проводить вдали от своей возлюбленной Китси, о нем никогда не возникало каких-либо дурных слухов, ничего скандального, способного запятнать его личную репутацию. Пользуясь солдатским жаргоном вьетнамских ветеранов, Вестморленд являлся самой прямой из “прямых стрел”.
Вестморленда всегда отличали высокое чувство личной ответственности и преданности делу. Во время Новогоднего наступления 1968-го, когда пресса и политики сделали командующего мишенью для критики, обвинив в том, что он якобы оказался не готов к атаке неприятеля, генерал сносил упреки молча и никому не жаловался на несправедливость. Вестморленд не собирался перекладывать ответственность на кого-либо другого и, подобно Эйзенхауэру во время “сражения на Выступе”, обвинять свою штабную разведку в том, что-де “2-й отдел упустил лодку” {21}. Мне, начальнику второго отдела штаба Вестморленда, вообще не приходилось слышать от командующего несправедливых попреков.
Как-то раз он поручил артиллерийскому генералу командовать пехотной бригадой. В первом же бою этот бригадный командир совершил несколько ошибок, поскольку не имел опыта проведения пехотных операций. Вестморленд освободил его от должности, но всю вину принял на себя – признал, что он (Вестморленд), сделав подобное назначение, допустил самый главный просчет. Генерал впоследствии стал начальником артиллерийской службы главного командования и прекрасно зарекомендовал себя на этом посту.
Нет никаких оснований усомниться в личной храбрости Вестморленда. Во Вьетнаме он как-то прилетел на вертолете в осажденный противником населенный пункт (Кон-Тьен), несмотря на то что командир морских пехотинцев, державших там оборону, просил командующего воздержаться от поездки из-за сильного артиллерийского и минометного обстрела, которому подвергались американские позиции. Вестморленд поблагодарил офицера за предупреждение и спокойно заключил: “Ничего”. Как-то я вместе с ним летал на оперативную базу Ке-Сань, по которой противник также вел интенсивный огонь. Нас самих там чуть не накрыло, когда мы высаживались из С-130. Три снаряда легло рядом, и пилот пошел на взлет, едва мы покинули машину. Вестморленд вел себя так, словно вокруг было совершенно спокойно.
И наконец, среди качеств, присущих Вестморленду, прочное место занимает высокий, сильный, старомодный американский патриотизм. В своей книге и в нескольких журнальных статьях он цитирует слова из инаугурационной речи президента Кеннеди: “…не спрашивайте, что ваша страна может сделать для вас…” и повторяет высказанную им увереность, что этот народ “…вынесет любое бремя, выстоит перед любыми трудностями, поможет каждому другу и даст отпор любому врагу, с тем чтобы обеспечить торжество свободы”. Эти слова отражают собственное кредо Вестморленда – простую и искреннюю любовь к своей стране и к идеалам, за которые она сражается.
Может статься, у меня получился портрет какого-то “игл-скаута”. Что ж, пусть будет так. В конце концов он и был “игл-скаутом”, именно такое определение используют при описании его характера многие современники – человеком высокого духа и в чем-то очень наивным.
Несмотря ни на что, у Вестморленда имелись ненавистники, причем даже среди равных ему представителей генералитета. Что же им не нравилось? Вернемся опять к сравнениям Наполеона. Вопросов относительно “груза” на “корабле” Вестморленда как будто не возникало – с характером все обстояло нормально. Речь шла о “высоте мачт” и “ширине парусов” – то есть об уме и таланте. Вестморленд, безусловно, не китайский болванчик, он – умный человек. Однако в том положении, которое он занимал, быть просто умным недостаточно, надо быть едва ли не гением, по крайней мере, по мнению подчиненных, таких же генералов, у которых чуть меньше звезд на погонах. Старик “Уксусный Джо” Стилвелл {22}, бывало, говаривал в присущей ему непоэтичной манере: “Чем выше по флагштоку влезет обезьяна, тем больше видна ее задница”. Все верно. Любое действие четырехзвездного генерала подчиненные рассматривают словно бы в микроскоп, в котором даже малые ошибки принимают гигантские размеры. Вот и Вестморленд, с точки зрения некоторых коллег, не во всем отвечал поднебесным стандартам всеведущего и всемогущего военного гения.
Я, конечно, интересовался у них, почему они придерживаются такого мнения, и вот что мне удалось установить. Первое – Вестморленд чрезвычайно простодушен, он еще больший “мальчик не от мира сего”, чем даже сэр Галахад {23}. На просьбу высказываться конкретнее, мне отвечали, что на протяжении всего его периода командования во Вьетнаме он неизменно старался быть честным с американскими газетными репортерами и телевизионщиками. Вестморленд полагал, что, говоря представителям прессы правду, он сможет показать им положение дел таким, каким оно виделось ему. Он устраивал пресс-конференции, во время которых вся журналистская братия бросалась на него, точно свора голодных псов, а потом зарабатывала очки, цитируя удачно вырванные из общего контекста фрагменты произнесенных им фраз. Он отказывался понимать, что представители СМИ выступают против войны по идеологическим и конъюнктурным соображениям, а потому они никогда не захотят смотреть на происходящее во Вьетнаме глазами командующего действующих там американских войск. Он же с детским простодушием упорствовал в своем заблуждении.
Совсем не так давно несколько отставных офицеров с сожалением высказывались по поводу согласия Вестморленда отвечать на вопросы Майка Уоллиса на CBS, поскольку всем известна “кровожадность” Уоллиса – палача репутаций тех, кто имел глупость принимать участие в его ток-шоу. Он мастер извращать высказывания людей и выставлять их в дурном свете. В программе CBS Уоллис, по выражению одного строчкотвора, представил Вестморленда этаким деревенским олухом. Как заметил один из тех отставных офицеров: “Любой дурак знает, что Уоллис и CBS враги всему тому, за что стоит Вести, а потому были только рады возможности сожрать его”. Другим критикам кажется, что Вестморленду не хватает рассудительности. Так, во время осады базы Ке-Сань он пытался поставить части авиации МП США под оперативный контроль ВВС. Хотя с практической точки зрения подобное переподчинение выглядело вполне оправданным, оно вызывало панику у начальства корпуса морской пехоты, всегда опасавшегося “растаскивания” его служб по другим родам войск. В результате нарушалась хрупкая взаимосвязь, помогавшая всем войскам США действовать во Вьетнаме скоординированно. Тактический выигрыш, который приносило переподчинение, не стоил утраты единства. Между прочим, ОКНШ тянул с решением вопроса до тех пор, пока не кончилась осада и ничего менять стало уже не нужно.
Нехваткой рассудительности недоброжелатели Вестморленда объясняют и его идею перехода к контрактной службе. А его решение позволить солдатам носить более длинные волосы, держать в казармах пиво, не вставать на утреннюю побудку, как и многие другие “поблажки”, неизменно попадали под огонь критиков. Все это, говорят они, дает неверную установку всем в армии. У новобранцев, чего доброго, возникнет мысль, что не они должны приспосабливаться к службе, а службу надо подгонять под них, точно форму одежды. Старые офицеры, сержанты и старшины-сверхсрочники воспринимали перемены как покушение на их власть и престиж. На какой-то период армия оказалась в тупике, из которого она выбралась главным образом путем возврата к прошлому. Однако вред был нанесен.
Критики обвиняют Вестморленда в неумении видеть всю картину в целом и в тенденции излишне сосредотачиваться на мелочах. Нечто подобное случалось замечать за ним и мне. Другие утверждают, что он не может быстро схватывать суть вещей, прежде ему незнакомых. И наконец – хотя это и может показаться странным, – некоторые считали, что Вестморленд туповат, поскольку не наделен чувством юмора. Это, конечно, чистой воды домыслы, поскольку наличие чувства юмора не гарантирует высокого ума и наоборот. Но возможно, в чем-то критики и правы. Чувство юмора свидетельствует о живости разума и его творческом потенциале. Авраам Линкольн часто подкреплял свои высказывания какими-нибудь забавными историями. Между тем чувство юмора у Вестморленда наличествовало, однако он не считал целесообразным проявлять его во время инструктажей и совещаний.
Вот, собственно, и все основные “противопоказания” для занятия Вестморлендом высокого поста. В чем-то, безусловно, недоброжелатели правы, однако доводы, кажущиеся им серьезными, таковыми не являются. Да, Вестморленд простоват. Он – жертва высоких принципов, которые делают его неспособным понять, как другие люди могут быть бессовестными, лживыми и подлыми. Это что, большой недостаток?
Разумеется, Вестморленд, как и другие высокопоставленные военные и гражданские чиновники, принимая сотни важных решений, допускал какие-то ошибки. Немало их можно вспомнить на протяжении многих лет его службы, собрать вместе и обратить к ним всеобщее внимание. Если же смотреть в целом, то становится очевидным: из всех тех, кто “делал погоду” во Вьетнаме, Вестморленд поступал наиболее разумно и лучше других понимал характер войны, которую вела Америка в регионе. Он быстро понял, что из всех стратегических составляющих главное во Вьетнаме – время, то есть уразумел то, что достигнуть решительных успехов необходимо прежде, чем народ Соединенных Штатов окончательно потеряет терпение. Вестморленд имел ясное видение того, как выиграть войну: путем перехода от стратегической обороны к стратегическому наступлению в Лаосе, Камбодже и на юге Северного Вьетнама.
Хотя над командующим и смеялись из-за якобы произнесенной им фразы по поводу “света в конце тоннеля”, теперь-то хорошо видно, насколько верен был сделанный им тогда прогноз. Вестморленд сознавал необходимость “вьетнамизации” задолго до того, как вообще возник этот термин. В 1967-м он предсказывал, что войска Соединенных Штатов будут постепенно выводиться из Вьетнама начиная с 1969-го. И снова в 1967-м он сказал президенту Джонсону, что, если в стране не произойдет значительного увеличения американского контингента, США придется воевать во Вьетнаме еще лет пять. Так ведь и вышло.
В общем, говорить о том, что у Вестморленда были “малы паруса и низковаты мачты”, значит, мягко говоря, привирать. Тем не менее подобное мнение существовало и существует.
Как и любой человек, Уильям Чайлдс Вестморленд имел свои сильные стороны и недостатки, я же просто попытался посмотреть на него с объективной точки зрения. Я убежден, что в будущем историки в отличие от сегодняшнего дня воздадут Вестморленду по заслугам.
Вне зависимости от истории, однако, он навсегда останется человеком чести. В 1969-м, будучи уже начальником штаба армии, он сделал письменное обращение к офицерам, озаглавив его всего одним словом “порядочность”. В последнем абзаце Вестморленд, уча тому, во что верил сам, написал: “В этом полном неопределенности мире наши лучшие помыслы могут привести к наихудшим результатам. Но существует лишь один путь – путь чести, непоколебимой порядочности и честности в словах и поступках”‹5›. Таков и Вестморленд.
1. Ernest B. Furguson, Westmorland: The Inevitable General (Boston MA: Little, Brown amp; Co., 1968).
2. Halberstam, Best and Brightest, p. 666.
3. Ibid., p. 678.
4. J. Christopher Herold, The Mind of Napoleon (New York: Columbia University Press, 1955), p. 220.
5. William C. Westmoreland, letter to the army, 20 November 1969.
Глава 16.
“Война Оли”, “война Вести” и “ничья война”.
1966 г.
В январе 1966 года генералу Вестморленду не слишком часто приходилось вспоминать о том, что в 1965-м его признали “человеком года”. Война становилась все более многоаспектной, а отсутствие явных подвижек беспокоило как Вестморленда, так и других высокопоставленных американских чиновников. К началу 1966-го сложилась четкая “четырехколейная” стратегия ведения войны. Первой составляющей являлась программа “ROLLING THUNDER”, которую в штабах в Сайгоне, Гонолулу и Пентагоне прозвали “войной Оли”, в честь командующего вооруженными силами США в районе Тихого океана адмирала “Оли” Шарпа. Официально он отдавал приказы о бомбардировках Северного Вьетнама, хотя президент Джонсон и министр обороны Макнамара держали процесс под полным контролем.
К 1966-му стало очевидным, что целей своих “ROLLING THUNDER” не достигла. Север продолжал поддерживать товарищей на Юге, причем активнее, чем прежде. “ROLLING THUNDER” была ужесточена, хотя и не без “скрипа” в верхах. К середине 1965-го верхнюю черту, ограничивавшую зону нанесения ударов, отодвинули с 19-й параллели до 20°33". Список целей также расширился и включал в себя теперь не только военные лагеря, склады, радиолокационные станции, но и мосты, аэродромы и электростанции. Количество боевых вылетов возросло с 200 в неделю в начале 1965-го до 900. И все равно кампания бомбардировок не помогла достигнуть желаемых целей. Виной тому во многом оставалась концепция градуализма, к тому же самые жизненно важные для Ханоя объекты находились на севере, вне зоны нанесения ударов. В конце 1965-го и в начале 1966-го Джонсон и Макнамара продолжали постепенное расширение программы, несмотря на все попытки адмирала Шарпа и Объединенного комитета начальников штабов значительно активизировать проведение операций. Хотя к концу 1965 года список целей возрос с 94 до 236, выбор их по-прежнему диктовался из Вашингтона.
В этой мало ободряющей ситуации Макнамара со своими гражданскими помощниками, в особенности с помощником по делам международной безопасности Джоном Макнотоном, в ноябре 1965 года предложили приостановить бомбардировки. В докладной на имя президента министр Макнамара приводил в пользу такого решения три соображения. 1) У Ханоя появится шанс отказаться от войны или же снизить свою активность на юге, 2) создастся впечатление искренней заинтересованности Соединенных Штатов в переговорном процессе и, наконец, 3) отсутствие встречных шагов со стороны Ханоя послужит не просто оправданием возобновления, но и ужесточения бомбардировок. Президент Джонсон принял предложение и приказал прекратить налеты с 24 декабря 1965 года.
Президент Джонсон действовал крайне нерешительно и в обстановке чрезвычайной секретности. Объединенный комитет, а также Вестморленд и Шарп думали поначалу, что пауза продлится всего несколько дней, но скоро стало известно, что она будет более продолжительной, чем в мае 1965-го. 27 декабря, через три дня после приостановления воздушных операций, Вестморленд телеграфировал в Объединенный комитет начальников штабов, требуя немедленного возобновления бомбардировок и говоря о том, что “…нам необходимо умножить наши усилия”‹1›. Генри Кэбот Лодж, сменивший Максвелла Тейлора на посту посла в Сайгоне, поддерживал мнение Вестморленда, ГЛАВКОМТИХ адмирал Шарп также отправил несколько сообщений в ОКНШ с рекомендацией продолжить налеты‹2›.
С высоты двух десятилетий, прошедших с того момента, пауза декабря 1965 – января 1966 гг. выглядит так, как и определил ее тогда адмирал Шарп, “…отступлением от реальности”‹3›. По мнению гражданских мыслителей в Пентагоне, особенно Макнамары и Макнотона, разработчиков оригинального способа надавить на Ханой путем прекращения давления, “меньшее” иногда становится “большим”. В чем состояла идея? В том, чтобы послать Хо “закодированное” послание: смотрите же, мы можем ужесточить нашу “ROLLING THUNDER”. В Ханое все поняли наоборот. Прошло уже какое-то время, и администрация решила попытать счастья и “намекнуть” коммунистам, что пора бы договариваться. Но ничего не вышло.
Макнамара и Макнотон, умные люди и патриоты, вероятно, имели какие-то основания считать себя правыми, “продавая” президенту концепцию приостановления налетов. Оба относились к “ROLLING THUNDER” отрицательно, полагая, что за нее приходится платить слишком высокую политическую цену. В США все активнее раскручивался маховик антивоенной пропаганды. За границей американцев выставляли агрессорами. Более того, оба “Мака” неоправданно страшились возможности китайского вторжения во Вьетнам в случае, если бомбардировки заденут жизненно важные объекты на севере страны. Эти двое не стремились к модернизации “ROLLING THUNDER” или тем более к интенсификации, они хотели похоронить ее.
Макнамара имел и другие причины косо смотреть на “ROLLING THUNDER”. Его системные аналитики, его “вундеркинды”, уверяли министра в нерентабельности программы. Ничто не могло так быстро остудить энтузиазм Макнамары, как “нерентабельность” предприятия. Оценка с точки зрения рентабельности применения тех или иных стратегических вооружений и войск являлась сердцем концепции планирования национальной обороны по Макнамаре, а в конце 1965-го и в 1966-м системные аналитики говорили ему, что “ROLLING THUNDER” экономически себя не оправдывает. Они указывали, что в 1965-м, по их оценкам, Северному Вьетнаму был нанесен ущерб в размере 70 миллионов долларов, что обошлось США в 460 миллионов. В 1966-м расходы на нанесение противнику ущерба в размере 94 млн. долларов возрастали до 1 247 млн. Разумеется, дисбаланс объяснялся, прежде всего, выбором объектов, чем занимались Макнамара и Джонсон.
Такой упрощенный подход типичен для системных аналитиков. В войне нельзя все измерить деньгами. Разве можно выразить в долларах и центах политический выигрыш, воздействие на моральное состояние северных вьетнамцев, необходимость задействовать части АСВ для починки дорог и подъем духа южных вьетнамцев, понимающих, какую поддержку оказывают им союзники, уничтожая врага? Макнамара, однако, прислушивался к системным аналитикам, а потому его отношение к “ROLLING THUNDER” становилось все более негативным.
Вместе с тем за фасадом в виде нападок “вундеркиндов” на “ROLLING THUNDER” скрывалась жесткая борьба внутри самого Пентагона. Генералы, адмиралы, Объединенный комитет начальников штабов и прочие сторонники “жесткой линии” и усиления бомбардировок, такие, как “Оли” Шарп и Вестморленд, находились по одну сторону “баррикад”, а Макнамара, Макнотон и гражданские из МО – по другую. Обе партии сражались за контроль над проведением боевых операций. Военные во всем не доверяли гражданским чиновникам и наоборот. И по сей день наблюдатели не могут прийти к единому мнению: где же все-таки шла более ожесточенная война, в джунглях и в небе над Вьетнамом или в стенах Пентагона.
В свете этой внутриведомственной борьбы приостановка бомбардировок означала победу Макнамары, Макнотона и остальных “вундеркиндов”. Лидеры в военной форме могли наглядно убедиться, что президент не поддерживает стратегию, рекомендованную ему генералами и адмиралами, сторонниками решительной и болезненной для противника бомбовой кампании. Пауза символизировала переход права формулировать военную стратегию Соединенных Штатов от генералитета к гражданским чиновникам. Борьба за верховенство в этом вопросе будет продолжаться несколько лет, и методы претворения в жизнь “ROLLING THUNDER” -то, какой она должна быть, – станут главным призом и одновременно жертвой противоборствующих “фракций”.
Пока в Пентагоне полыхали жаркие баталии, Ханой продолжал оставаться индифферентным как к “прянику”, так и к угрозам применения “кнута”. В общем, главные игроки со стороны Соединенных Штатов, кто неохотно, а кто и с воодушевлением, стали приходить к мысли о неизбежности возобновления налетов. Спорили теперь не о том, ужесточать или не ужесточать программу, а о том как – постепенно или сразу. Адмирал Шарп и генерал Уилер стояли на немедленном варианте, гражданские из МО во главе с Мак-нотоном, понятно, настаивали на взвешенном подходе.
В январе 1966 года генералу Вестморленду не слишком часто приходилось вспоминать о том, что в 1965-м его признали “человеком года”. Война становилась все более многоаспектной, а отсутствие явных подвижек беспокоило как Вестморленда, так и других высокопоставленных американских чиновников. К началу 1966-го сложилась четкая “четырехколейная” стратегия ведения войны. Первой составляющей являлась программа “ROLLING THUNDER”, которую в штабах в Сайгоне, Гонолулу и Пентагоне прозвали “войной Оли”, в честь командующего вооруженными силами США в районе Тихого океана адмирала “Оли” Шарпа. Официально он отдавал приказы о бомбардировках Северного Вьетнама, хотя президент Джонсон и министр обороны Макнамара держали процесс под полным контролем.
К 1966-му стало очевидным, что целей своих “ROLLING THUNDER” не достигла. Север продолжал поддерживать товарищей на Юге, причем активнее, чем прежде. “ROLLING THUNDER” была ужесточена, хотя и не без “скрипа” в верхах. К середине 1965-го верхнюю черту, ограничивавшую зону нанесения ударов, отодвинули с 19-й параллели до 20°33". Список целей также расширился и включал в себя теперь не только военные лагеря, склады, радиолокационные станции, но и мосты, аэродромы и электростанции. Количество боевых вылетов возросло с 200 в неделю в начале 1965-го до 900. И все равно кампания бомбардировок не помогла достигнуть желаемых целей. Виной тому во многом оставалась концепция градуализма, к тому же самые жизненно важные для Ханоя объекты находились на севере, вне зоны нанесения ударов. В конце 1965-го и в начале 1966-го Джонсон и Макнамара продолжали постепенное расширение программы, несмотря на все попытки адмирала Шарпа и Объединенного комитета начальников штабов значительно активизировать проведение операций. Хотя к концу 1965 года список целей возрос с 94 до 236, выбор их по-прежнему диктовался из Вашингтона.
В этой мало ободряющей ситуации Макнамара со своими гражданскими помощниками, в особенности с помощником по делам международной безопасности Джоном Макнотоном, в ноябре 1965 года предложили приостановить бомбардировки. В докладной на имя президента министр Макнамара приводил в пользу такого решения три соображения. 1) У Ханоя появится шанс отказаться от войны или же снизить свою активность на юге, 2) создастся впечатление искренней заинтересованности Соединенных Штатов в переговорном процессе и, наконец, 3) отсутствие встречных шагов со стороны Ханоя послужит не просто оправданием возобновления, но и ужесточения бомбардировок. Президент Джонсон принял предложение и приказал прекратить налеты с 24 декабря 1965 года.
Президент Джонсон действовал крайне нерешительно и в обстановке чрезвычайной секретности. Объединенный комитет, а также Вестморленд и Шарп думали поначалу, что пауза продлится всего несколько дней, но скоро стало известно, что она будет более продолжительной, чем в мае 1965-го. 27 декабря, через три дня после приостановления воздушных операций, Вестморленд телеграфировал в Объединенный комитет начальников штабов, требуя немедленного возобновления бомбардировок и говоря о том, что “…нам необходимо умножить наши усилия”‹1›. Генри Кэбот Лодж, сменивший Максвелла Тейлора на посту посла в Сайгоне, поддерживал мнение Вестморленда, ГЛАВКОМТИХ адмирал Шарп также отправил несколько сообщений в ОКНШ с рекомендацией продолжить налеты‹2›.
С высоты двух десятилетий, прошедших с того момента, пауза декабря 1965 – января 1966 гг. выглядит так, как и определил ее тогда адмирал Шарп, “…отступлением от реальности”‹3›. По мнению гражданских мыслителей в Пентагоне, особенно Макнамары и Макнотона, разработчиков оригинального способа надавить на Ханой путем прекращения давления, “меньшее” иногда становится “большим”. В чем состояла идея? В том, чтобы послать Хо “закодированное” послание: смотрите же, мы можем ужесточить нашу “ROLLING THUNDER”. В Ханое все поняли наоборот. Прошло уже какое-то время, и администрация решила попытать счастья и “намекнуть” коммунистам, что пора бы договариваться. Но ничего не вышло.
Макнамара и Макнотон, умные люди и патриоты, вероятно, имели какие-то основания считать себя правыми, “продавая” президенту концепцию приостановления налетов. Оба относились к “ROLLING THUNDER” отрицательно, полагая, что за нее приходится платить слишком высокую политическую цену. В США все активнее раскручивался маховик антивоенной пропаганды. За границей американцев выставляли агрессорами. Более того, оба “Мака” неоправданно страшились возможности китайского вторжения во Вьетнам в случае, если бомбардировки заденут жизненно важные объекты на севере страны. Эти двое не стремились к модернизации “ROLLING THUNDER” или тем более к интенсификации, они хотели похоронить ее.
Макнамара имел и другие причины косо смотреть на “ROLLING THUNDER”. Его системные аналитики, его “вундеркинды”, уверяли министра в нерентабельности программы. Ничто не могло так быстро остудить энтузиазм Макнамары, как “нерентабельность” предприятия. Оценка с точки зрения рентабельности применения тех или иных стратегических вооружений и войск являлась сердцем концепции планирования национальной обороны по Макнамаре, а в конце 1965-го и в 1966-м системные аналитики говорили ему, что “ROLLING THUNDER” экономически себя не оправдывает. Они указывали, что в 1965-м, по их оценкам, Северному Вьетнаму был нанесен ущерб в размере 70 миллионов долларов, что обошлось США в 460 миллионов. В 1966-м расходы на нанесение противнику ущерба в размере 94 млн. долларов возрастали до 1 247 млн. Разумеется, дисбаланс объяснялся, прежде всего, выбором объектов, чем занимались Макнамара и Джонсон.
Такой упрощенный подход типичен для системных аналитиков. В войне нельзя все измерить деньгами. Разве можно выразить в долларах и центах политический выигрыш, воздействие на моральное состояние северных вьетнамцев, необходимость задействовать части АСВ для починки дорог и подъем духа южных вьетнамцев, понимающих, какую поддержку оказывают им союзники, уничтожая врага? Макнамара, однако, прислушивался к системным аналитикам, а потому его отношение к “ROLLING THUNDER” становилось все более негативным.
Вместе с тем за фасадом в виде нападок “вундеркиндов” на “ROLLING THUNDER” скрывалась жесткая борьба внутри самого Пентагона. Генералы, адмиралы, Объединенный комитет начальников штабов и прочие сторонники “жесткой линии” и усиления бомбардировок, такие, как “Оли” Шарп и Вестморленд, находились по одну сторону “баррикад”, а Макнамара, Макнотон и гражданские из МО – по другую. Обе партии сражались за контроль над проведением боевых операций. Военные во всем не доверяли гражданским чиновникам и наоборот. И по сей день наблюдатели не могут прийти к единому мнению: где же все-таки шла более ожесточенная война, в джунглях и в небе над Вьетнамом или в стенах Пентагона.
В свете этой внутриведомственной борьбы приостановка бомбардировок означала победу Макнамары, Макнотона и остальных “вундеркиндов”. Лидеры в военной форме могли наглядно убедиться, что президент не поддерживает стратегию, рекомендованную ему генералами и адмиралами, сторонниками решительной и болезненной для противника бомбовой кампании. Пауза символизировала переход права формулировать военную стратегию Соединенных Штатов от генералитета к гражданским чиновникам. Борьба за верховенство в этом вопросе будет продолжаться несколько лет, и методы претворения в жизнь “ROLLING THUNDER” -то, какой она должна быть, – станут главным призом и одновременно жертвой противоборствующих “фракций”.
Пока в Пентагоне полыхали жаркие баталии, Ханой продолжал оставаться индифферентным как к “прянику”, так и к угрозам применения “кнута”. В общем, главные игроки со стороны Соединенных Штатов, кто неохотно, а кто и с воодушевлением, стали приходить к мысли о неизбежности возобновления налетов. Спорили теперь не о том, ужесточать или не ужесточать программу, а о том как – постепенно или сразу. Адмирал Шарп и генерал Уилер стояли на немедленном варианте, гражданские из МО во главе с Мак-нотоном, понятно, настаивали на взвешенном подходе.