Страница:
В соответствии с этим, 31 января 1969 года ЦУЮВ издало директиву № 71 – приказ начать наступление 22 февраля 1969-го. В отличие от наступления годичной давности первостепенными целями атак должны были стать американские войска и военные объекты, во вторую очередь предстояло разрушать линии коммуникаций и действовать против набиравшей массу как снежный ком программы умиротворения. Южновьетнамские базы и войска были низкоприоритетными целями нападений. Чтобы достигнуть поставленных задач, нужно было ударить чувствительно, потому – хотя по характеру своему новое наступление носило не столь массированный характер, как Новогоднее, – оно все же превосходило по мощности бледные майские и августовские атаки 1968-го. Главные и Региональные силы Вьетконга, при значительном содействии АСВ, подвергли нападениям 125 объектов, в то время как по еще 400 наносились артиллерийские и минометные удары. Имели место два штурма силами полков и шестнадцать атак батальонного уровня, причем все их удалось довольно легко отразить. Разведка отслеживала акции на стадии подготовки и своевременно доводила все надлежащие детали до сведения командования. Не обошлось без потерь с американской стороны (за три недели наступления погибли 1140 военнослужащих), между тем программа умиротворения продолжала работать ритмично. В военном плане противник достиг очень немногого, если не считать, конечно, успехов на “внутреннем фронте” в самих Соединенных Штатах, где успешно реализовывалась программа дич ван.
Зиап и его товарищи по партии не предусмотрели одного – какой эффект окажет провал наступления на и без того изрядно поколебавшиеся волю к победе и моральный дух ВК. В первую же неделю американским войскам сдалась тысяча перебежчиков, а к 1 июля 1969-го их количество достигло 20 000 человек, что на 2000 больше, чем за весь 1968 год‹4›.
Политбюро ЦК НТВ не рассчитало и того, что своим наступлением 22 февраля оно разозлит Ричарда Никсона. Он решил наказать Ханой за нарушение туманных “соглашений” (официально так и не ратифицированных и даже не записанных), в соответствии с которыми коммунисты “обязывались” в обмен на приостановку бомбардировок воздерживаться от агрессивных действий, то есть как раз от таких наступлений, как в феврале 1969-го.
Сложность для Никсона заключалась не в том, карать или не карать, а в том, как карать. Проще всего было возобновить бомбардировки Северного Вьетнама. Но бомбардировки (как считалось в тот момент) плохо помогали в прошлом, кроме того, возобновление воздушных налетов грозило шквалом антивоенных протестов. К тому же авиарейды могли подкопать здание переговорного процесса в Париже со всеми вытекающими последствиями политического и дипломатического характера для Никсона.
На суше у американцев также не было особых возможностей наказать противника, если только тот не решился бы на крупномасштабную акцию и тем самым не подставился бы под удар американских войск. Если бы США развернули наступление в Лаосе, Камбодже или в ДМЗ, это выглядело бы в глазах полчищ пацифистов как неадекватная реакция на не отличавшиеся очень уж большим размахом вражеские атаки в феврале 1969 года. Кроме того, на подготовку подобного мероприятия понадобилось бы время, так что, когда США смогли бы нападать, их действия уже не походили бы на ответную меру. И вот тут, на фоне столь малоутешительной картины, появился вьетконговский перебежчик.
Многие годы второй отдел КОВПЮВ занимался сбором сведений о местоположении штаба ЦУЮВ и его операциях. Одни данные заслуживали доверия, другие нет, но так или иначе, с течением времени у американской военной разведки сложилось ясное представление об организационной и территориальной структуре ЦУЮВ, о его командной верхушке и методах боевой работы. С помощью электронной разведки, преимущественно благодаря радиопеленгу, в КОВПЮВ смогли определить основные места дислокации элементов ЦУЮВ в Камбодже, однако в КОВПЮВ никак не удавалось установить точное расположение основных подразделений штаба ЦУЮВ.
В конце января 1969 года один из перебежчиков Вьетконга среди прочего показал на допросе, что накануне ему довелось побывать в районе размещения ставки ЦУЮВ и он мог бы в деталях описать, где она находится. После этого заявления перебежчика отправили в Сайгон для допроса на более высоком уровне. Сказанное им подтверждалось уже имевшимися у КОВПЮВ сведениями. Вместе с тем я, как начальник второго отдела, встретил нежданно-негаданно свалившуюся удачу с изрядной долей скептицизма. Перебежчики часто преувеличивают степень собственной полезности, стремясь снискать расположение тех, в чьем распоряжении оказались. Всем разведывательным службам случалось напарываться, давая “убол-тать” себя говорливым, но в действительности не обладавшим ценными сведениями перебежчикам. Поскольку мы в Сайгоне находились в тесном контакте с офицерами ЦРУ, я отправил перебежчика для допроса к ним. В ЦРУ сложилось аналогичное мнение: возможно, перебежчик говорит правду, хотя его сведения о ЦУЮВ не выглядят заслуживающими доверия. Наконец, я попросил офицеров ЦРУ предложить перебежчику добровольно пройти тест на “полиграфе”. Тот согласился и успешно прошел проверку на детекторе лжи. Мне же пришлось признать источник информации заслуживающим доверия.
Второй отдел КОВПЮВ предоставил полученную о ЦУЮВ информацию и свои соображения по данному вопросу вниманию генерала Абрамса. 9 февраля он поручил мне приготовить сообщение для представления генералу Уилеру (председателю ОКНШ), так сказать, “с черного хода”. В сообщении говорилось о том, что у нас есть верные сведения относительно дислокации ставки ЦУЮВ, находившейся сразу за границей Камбоджи, и испрашивалось позволение Уилера нанести удар по штабу противника бомбардировщиками В-52.
Несколько дней ничего не происходило, затем вдруг из ОКНШ срочно потребовали прислать из КОВПЮВ в Вашингтон кого-нибудь для доклада об обстановке. 18 февраля два майора рапортовали перед ОКНШ, министром обороны Мелвином Лэйрдом и доктором Киссинджером. В результате было решено в качестве ответа на действия коммунистов нанести бомбовый удар по ЦУЮВ в Камбодже.
Вариант выглядел весьма привлекательно. Прежде всего, бомбардировка могла действительно стать наказанием для противника, у которого имелось множество баз на территории Камбоджи. Акция не грозила повлечь за собой жертвы среди гражданского населения, так как северовьетнамцы давно выгнали камбоджийцев из приграничных районов. Кроме того, удар мог быть нанесен втайне от “голубятни”, поскольку северные вьетнамцы ни за что не признались бы открыто, что у них есть войска или военные объекты на территории Камбоджи. Правитель этой страны, принц Сианук, давно уже утратил фактическую возможность распоряжаться приграничными территориями своего государства, где господствовали северовьетнамцы, и говорил послу США Боузу, что не станет возражать, если американцы ударят по коммунистическим базам в Камбодже. И наконец, расширение зоны бомбометания за пределы Южного Вьетнама должно было послужить Ханою предупреждением, что новая администрация США не станет загонять себя в рамки, связывавшие по рукам правительство Линдона Джонсона.
Вместе с тем существовали и слабые стороны в этом плане. Авиарейды по базам коммунистов в Камбодже могли подорвать надежды на мирное урегулирование. Но более всего опасалось новое руководство реакции антивоенных групп в том случае, если бы сведения о бомбардировках просочились и стали достоянием общественности. Вместе с тем после событий 22 февраля президент уже 23-го числа отдал приказ о воздушном налете на район базирования № 353 в Камбодже (где, как полагали, находилось ЦУЮВ).
Затем начались традиционные “менуэты”, сопровождавшие все важнейшие решения Никсона. Киссинджер (и другие советники) уговорили президента аннулировать приказ о бомбардировках. Затем “танцы” продолжились, и 9 марта президент вновь отдал приказ о нанесении удара, но вскоре вновь отозвал свое распоряжение. Наконец 15 марта, после того как противник выпустил по Сайгону пять ракет – то есть опять нарушил “соглашения”, – Никсон потребовал немедленной бомбардировки Камбоджи, но все, как всегда, было непросто. В конечном итоге президенту 18 марта пришлось сказать свое решительное слово, и В-52 отправились к базовому району № 353. По оценкам, бомбометание вызвало вторичные взрывы. Зона вновь подверглась ударам в апреле, а в период с апреля по август также и другие районы базирования (все, как и № 353, расположенные не далее чем в десяти километрах от границы Камбоджи и Вьетнама). Тайные рейды продолжались до мая 1970-го, когда с них сняли покров секретности, поскольку бомбардировки стали проводиться в рамках оказания поддержки с воздуха действиям сухопутных сил США и ВСРВ в Камбодже.
Возникает вопрос: удалось ли в результате воздушной атаки на район базирования № 353 18 марта 1969-го причинить ущерб самому штабу ЦУЮВ? По некоторым данным, да. Генри Киссинджер в своей книге “Годы в Белом доме” утверждает, что “коммунистические руководители в Пномпене спустя восемь лет подтвердили, что информация перебежчика в данном случае оказалась верной”‹5›. Труонг Нгу Танг, одно время занимавший пост министра юстиции в НФОЮВ, в своей книге говорит, что ЦУЮВ находился в районе базирования № 353 и что “американская разведка вычислила местонахождение ЦУЮВ довольно точно”. Танг пишет, что личный состав ЦУЮВ передислоцировался из базового района № 353 на позиции дальше в глубь Камбоджи 19 марта, то есть на следующий день после первого налета В-52‹6›.
На основании своего профессионального опыта я склонен согласиться с заявлением Киссинджера. Частью работы по сбору разведданных является оценка результатов бомбардировок. Сразу после того, как самолеты сбросили последние бомбы, я отправил в район цели вертолетный патруль, надеясь, что ему удастся, может быть, захватить одного-двух пленных. Приблизившись к заданному району, патруль услышал вторичные взрывы и увидел поднимавшиеся к небу клубы пыли и дыма, но взять пленных не удалось. С земли по вертолету был открыт плотный огонь, в результате военнослужащие понесли потери, а машина получила повреждения. По словам командира патруля, все выглядело так, “будто кто-то растревожил осиное гнездо”. Именно так и должны реагировать бойцы отборных частей, которым обычно поручается охрана штабных комплексов.
После налета на район базирования № 353 Никсон и те из американцев в правительстве, кто знал о бомбардировках, ждали выражения недовольства со стороны Сианука или северных вьетнамцев, но никто не издал ни звука. У администрации же не было ни причин, ни желания распространяться о рейде. Для сокрытия сведений об атаках разработали систему двойной отчетности. Однако все усилия оказались тщетными, и в мае 1969-го просочившаяся в прессу информация вылилась на страницы “Нью-Йорк тайме”. Соответственно, последовали резкие осуждения акций со стороны пацифистов, которые не принимали в расчет тот факт, что в американцев стреляли и убивали их те самые солдаты противника, которые базировались в тех тыловых районах на территории Камбоджи.
Начиная с марта 1969-го обе стороны занимались разработкой стратегии и тактики. Политбюро ЦК ПТВ было проще. Видя, в каком состоянии пребывает боевой дух ВК, сознавая и “домашние” проблемы Никсона, коммунисты вернулись к ограниченным операциям. В выпущенной ЦУЮВ в апреле директиве № 55 говорилось: “Никогда и ни при каких обстоятельствах мы не станем подвергать риску все наши вооруженные силы ради одного наступления. Напротив, нам должно поберечь наш военный потенциал для будущих кампаний”‹7›. Благодаря такому подходу коммунисты получили возможность убить сразу несколько “зайцев”: сократить потери и поднять боевой дух, выиграть время, использовав его на воссоздание партизанских частей ВК и реставрации его политической инфраструктуры. Ну и наконец, передышка убедит президента Никсона и американских диссидентов в том, что такая “вялотекущая война” может продолжаться бесконечно.
Вместе с тем коммунистам не терпелось показать Никсону свою силу, поэтому 11 – 12 мая они внезапно активизировались в Южном Вьетнаме, обстреляв 212 различных пунктов на его территории. Ущерб от таких акций был незначителен, лишь некоторые из них сопровождались последующими атаками пехоты численностью не более батальона в каждом случае. К концу второго дня противник исчерпал свои усилия.
С марта Никсон и Киссинджер продолжали свой собственный поиск национальной политики в решении вьетнамского вопроса. В том же месяце Никсон впервые заявил о критериях одностороннего вывода американских войск из Вьетнама. В число условий входили: возможность ЮВ защитить себя, достижение прогресса на переговорах и снижение уровня активности противника. В большой речи 14 мая президент отказался от требования вывода войск АСВ из Южного Вьетнама за полгода до аналогичного шага США и принял вариант Киссинджера, предусматривавший одновременный выход частей АСВ и Соединенных Штатов, создание международного органа по надзору за соблюдением договоренностей и проведением выборов, что намекало на политическое разрешение ситуации. Северные вьетнамцы проигнорировали предложения Никсона, а Тхиеу активно возражал против отдельных пунктов, настаивая на личной встрече с Никсоном.
Между тем, пока оставаясь невидимым, продолжал выдвигаться на передний план еще один фактор новой американской политики – вьетнамизация. Коль скоро Никсон решился на односторонний вывод американских войск, возникала острая необходимость значительно повысить боеспособность южновьетнамских ВС, чтобы они смогли защитить страну и правительство. В противном случае вывод войск Соединенных Штатов выглядел бы как неприкрытое бегство слабого и нерешительного союзника. Первым подтверждением серьезности намерений новой администрации проводить новую политику стала встреча Никсона и Тхиеу на острове Мидуэй 8 июня 1969 года. Была сформирована политическая концепция из четырех составляющих: вывод американский войск, вьетнамизация, умиротворение и переговоры. Теоретически вывод войск США, возможность которого должны были обеспечить вьетнамизация, пацификация, повышение работоспособности ПЮВ и боеспособности ВСРВ, увязывался с переговорным процессом, призванным служить механизмом ухода Соединенных Штатов из Южного Вьетнама. Никсон сделал первый шаг в направлении претворения своей политики в жизнь прямо на Мидуэе, объявив, что с согласия Тхиеу и Абрамса отдает приказ о выводе 25 000 американских военнослужащих. Фактически, как признает сам Никсон, заявление его “содержало некоторые дипломатические преувеличения”, так как и Тхиеу и генерал Абрамс возражали против вывода войск.
В результате в начале июля Белый дом через посредство Пентагона поставил перед КОМКОВПЮВ новую задачу взамен старой, выполнением которой занимался генерал Вестморленд с 1966-го. Гордые слова о победе в войне и изматывании неприятеля уступили место другим. Абрамсу предписывалось дать зеленую улицу вьет-намизации, всецело поддержать программу умиротворения и сократить количество снабженческих грузов, получаемых неприятелем. Эта директива, вступавшая в силу с 15 августа, увязывала задачи Абрамса с общим курсом национальной политики. Как замечает Генри Киссинджер: “Мы встали на путь выхода из Вьетнама, если будет возможно, через переговоры, если будет необходимо – путем одностороннего вывода войск”‹8›. Прямота заявления поражает.
В июне и июле противник затаился, и Никсон с Киссинджером, весьма оптимистично настроенные в те времена, старались усмотреть какое-то тайное значение в этой бездеятельности. 15 июля Никсон направил Хо Ши Мину послание, призванное оживить переговоры, которые тогда находились ниже точки замерзания. Больше месяца ничего не происходило.
Тем временем президент Никсон полетел на Гуам, чтобы поздравить с возвращением с лунной поверхности экипаж космического корабля “Аполло XI”. Здесь, на неофициальной пресс-конференции, он походя сформулировал то, что стало называться доктриной Никсона. Вкратце суть ее заключалась в том, что в будущем США будут предоставлять странам, вынужденным отражать агрессию, военную и экономическую помощь, но не станут направлять в эти государства американских солдат. Как и всегда, нашлись те, кто с готовностью истолковал слова президента как намерение вывести войска из Азии и из всех прочих регионов мира. Во всяком случае, так показалось лидеру сенатского большинства Майку Мэнсфилду. Похоже, и Хо Ши Мину тоже.
Пока Никсон и Киссинджер формулировали национальную политику в отношении войны во Вьетнаме, Политбюро ЦК ПТВ записало на бумаге свою стратегию. В июле 1969-го ЦУЮВ выпустило резолюцию № 9, являвшуюся, по сути, копией документа Политбюро ЦК ПТВ. В ней Вьетконгу предписывалось перейти к партизанской войне – ограниченным атакам силами подразделений отлично подготовленных и преданных делу “саперов-подрывников”. В соответствии с директивой, в июле и августе “саперами” было осуществлено несколько нападений на различные объекты в Южном Вьетнаме. В ходе этих атак было убито незначительное число людей, преимущественно из числа гражданского населения, но ранено намного больше. На военную ситуацию эти акции особого влияния не оказывали, однако отозвались серией броских заголовков в газетах и вспышками активности американских пацифистов.
Настоящий ответ на мирное послание Никсона от 15 июля Хо дал 12 августа, когда коммунисты атаковали 100 населенных пунктов в Южном Вьетнаме. Официальный же, датированный 25 августа ответ Хо Ши Мина – наглый и бесцеремонный – пришел позднее. В свете недавних нападений все выглядело так, как если бы Хо взял предложенную ему Никсоном трубку мира, дал ею ему по голове, а потом еще высыпал в ладонь горячий табак. Вместе с тем на момент завершения августа 1969-го обе стороны – участницы конфликта выработали твердую стратегию ведения военных действий. К мирному урегулированию дело от этого не приблизилось, а, как виделось Никсону и его администрации, только отдалилось. Нападения на города Южного Вьетнама и оскорбительный ответ Хо вновь разозлили Никсона, который решил проучить северных вьетнамцев.
В начале сентября под водительством Киссинджера генерал Александр Хэйг (на тот момент помощник Киссинджера) приступил к планированию нового карательного удара – операции под названием “DUCK HOOK” (“Крючок для уток”). На сей раз намерения у Вашингтона были куда серьезнее и уже не походили на адекватный ответ. В рамках “DUCK HOOK” предполагалось заминировать подходы к Хайфону, начать морскую блокаду и возобновить бомбардировки Северного Вьетнама (сделав упор на удары по густонаселенным центрам, военным объектам, а также основным мостам и дорогам). Кроме того, Киссинджер был готов решиться “прирезать священную корову” – бомбить дамбы на Красной реке обычными бомбами и рассмотреть “ядерный вариант”‹9›. В сентябре Киссинджер представил план Никсону, Лэйрду и нескольким другим ключевым советникам. Как и следовало ожидать, Лэйрд и прочие запротестовали, упирая на реакцию общественности. Под впечатлением аргументов Лэйрда Никсон предпочел проглотить оскорбление и приказал положить план “под сукно”, принеся его в жертву набиравшей мощь силе – антивоенному движению.
В 1969-м президент принимал все решения, глядя одним глазом на Вьетнам, а вторым на пацифистов в США. Анализ ситуации во Вьетнаме и в мире в целом определял, что Соединенные Штаты должны были делать, диссиденты же в США диктовали, что Америка могла делать. Никсон приказал бомбить Камбоджу отчасти потому, что имелся шанс сохранить все в тайне, и отказался от “DUCK HOOK” главным образом из страха перед выступлениями пацифистов. Основные пункты вьетнамской политики Никсона – вьетнамизация, вывод войск и переговоры – диктовались не ситуацией в регионе, а стремлением умаслить протестующих против войны. Между тем уступки, на которые шла администрация, и реверансы, которые она делала в адрес пацифистов, только разжигали аппетит последних и вызывали с их стороны новые требования. Антивоенные диссиденты не искали сколько-нибудь приемлемого и почетного мира, а хотели трусливого бегства своей страны из Вьетнама, добивались, чтобы американское руководство предало правительство Тхиеу и откровенно вручило власть во Вьетнаме коммунистам.
С окончанием лета и началом учебного года студенты вернулись в аудитории, и протест против войны зазвучал громче. 14 октября Фам Ван Донг направил послание диссидентам, подначивая их и воздавая хвалу тем, кто собирался принять участие в первой крупной антивоенной демонстрации на следующий день, 15 октября. В Вашингтон пришло 250 000 человек, но пацифисты планировали новый “мораторий”, как они это называли, на 15 ноября, и Никсон понимал, что нужно отреагировать. В большинстве своем его советники, такие, как Роджерс, Лэйрд и даже Киссинджер, настаивали на том, чтобы президент выразил миролюбие и попытался настолько, насколько возможно, избежать конфронтации с “писниками” (“peaceniks”){52}. Никсон отклонил предложение. В большой речи 3 ноября он заявил, что Соединенные Штаты останутся во Вьетнаме и что на его политику никому не удастся повлиять с помощью уличных демонстраций. В первый раз он провозгласил свою стратегию – вьетнамизация, вывод войск и переговоры, – указав на то, что вьетнамизация – это выход США из войны, не зависящий как от Северного, так и от Южного Вьетнама. И наконец, президент обратился через головы горластых пацифистов за поддержкой к “молчаливому подавляющему большинству” американского народа.
“Молчаливое большинство” заговорило. В тысячах телефонных звонков, писем и телеграмм народ выражал поддержку президенту и его вьетнамской политике. Все оценивали результаты речи президента 3 ноября по-разному. По большей части считается, что впервые за все время пребывания у власти администрация получила глоток свежего воздуха. Другие полагают, что Никсон записал себе в актив большую победу, но с точки зрения политики битва за сердца и умы американского народа между администрацией и пацифистами закончилась с ничейным результатом. Итак, несмотря на нулевой итог, или, вернее, из-за него, США наконец получили продуманную и ясно сформулированную политику завершения войны во Вьетнаме.
В то время как нападения диверсантов-“саперов” и обстрелы населенных пунктов 12 августа разозлили Никсона, результаты акции – “кульминации”, как они называли ее – не удовлетворили коммунистов, которые сочли операцию провалившейся. 30 октября 1969-го ЦУЮВ отзывалось об августовском предприятии так: “В целом осенняя кампания не привела к запланированным результатам… наши победы носили ограниченный характер, врагу же… удалось добиться выполнения своих задач”‹10›.
По всей видимости, обескураживающие результаты августовского наступления побудили ЦУЮВ издать 30 октября 1969-го, в тот же день, что и процитированный выше документ, еще одну ориентировку – резолюцию № 14. Она не подменяла собой резолюцию № 9, а дополняла ее, вновь подчеркивая разумность ведения боевых действий небольшими частями и подразделениями. В резолюции № 14 честно признавалось, что августовская кампания провалилась, что увеличить численность партизанских отрядов не удалось и что проводимая США и ПЮВ программа умиротворения успешно претворялась в жизнь. В резолюции № 14 ЦУЮВ, как и всегда, перекладывала вину на непосредственных исполнителей. Там, в частности, говорилось: “…главная причина нашего неуспеха… в том, что мы не… составили четкого представления о стратегической значимости партизанских методов ведения войны в ходе Великого наступления и восстания…”‹11› Далее составители ориентировки заявляли прямо, что “есть только один способ бороться с численно превосходящим и технически лучше обеспеченным врагом – вести партизанскую войну…”. В документе говорилось, что вследствие такого подхода можно измотать противника, истощить его силы, поколебать его боевой дух, дезорганизовать его и подготовить почву для крупномасштабного наступления.
В резолюции ЦУЮВ приводились и другие причины провала акции. Дело в том, что коммунисты слишком полагались на “консолидированные” войска (вероятно, имеются в виду соединения Главных и Региональных сил) и не наладили должной координации между ними и партизанами. Решение проблемы виделось составителям ориентировки в улучшении взаимодействия между партизанами и регулярными силами, вплоть до того, что предлагалось разделить соединения и части Главных и Региональных сил на отряды “саперов-подрывников”, по численности равные ротам, и направить их в помощь партизанам. Наконец, партийному руководству надлежало уяснить себе всю важность партизанской войны и освоить методы ее ведения‹12›.
Резолюция № 14 еще более усугубила наиболее серьезную проблему, на разрешение которой была направлена, – падение морального духа. “Старые солдаты” в частях коммунистов, особенно вьетконговцы, не приняли курса, провозглашенного Политбюро ЦК и отраженного ЦУЮВ в резолюциях № 9 и № 14. Они осознавали реальное положение вещей, понимали, с каким громким треском провалились наступления 1968 и 1969 гг., и считали, что новая концепция не приведет к разрешению ситуации. Более того, они видели, что провал наступлений вынудил коммунистическое руководство откатываться назад и переходить от правильной войны к партизанской. Кадровые военные среднего звена жадно слушали южновьетнамские и американские передачи, надеясь, что переговоры в Париже, о которых там рассказывалось, помогут положить конец войне. Все сильнее проникаясь пораженческими настроениями, сомневающиеся теряли выдержку. Боевой дух упал еще больше, а количество перебежчиков возросло.
Зиап и его товарищи по партии не предусмотрели одного – какой эффект окажет провал наступления на и без того изрядно поколебавшиеся волю к победе и моральный дух ВК. В первую же неделю американским войскам сдалась тысяча перебежчиков, а к 1 июля 1969-го их количество достигло 20 000 человек, что на 2000 больше, чем за весь 1968 год‹4›.
Политбюро ЦК НТВ не рассчитало и того, что своим наступлением 22 февраля оно разозлит Ричарда Никсона. Он решил наказать Ханой за нарушение туманных “соглашений” (официально так и не ратифицированных и даже не записанных), в соответствии с которыми коммунисты “обязывались” в обмен на приостановку бомбардировок воздерживаться от агрессивных действий, то есть как раз от таких наступлений, как в феврале 1969-го.
Сложность для Никсона заключалась не в том, карать или не карать, а в том, как карать. Проще всего было возобновить бомбардировки Северного Вьетнама. Но бомбардировки (как считалось в тот момент) плохо помогали в прошлом, кроме того, возобновление воздушных налетов грозило шквалом антивоенных протестов. К тому же авиарейды могли подкопать здание переговорного процесса в Париже со всеми вытекающими последствиями политического и дипломатического характера для Никсона.
На суше у американцев также не было особых возможностей наказать противника, если только тот не решился бы на крупномасштабную акцию и тем самым не подставился бы под удар американских войск. Если бы США развернули наступление в Лаосе, Камбодже или в ДМЗ, это выглядело бы в глазах полчищ пацифистов как неадекватная реакция на не отличавшиеся очень уж большим размахом вражеские атаки в феврале 1969 года. Кроме того, на подготовку подобного мероприятия понадобилось бы время, так что, когда США смогли бы нападать, их действия уже не походили бы на ответную меру. И вот тут, на фоне столь малоутешительной картины, появился вьетконговский перебежчик.
Многие годы второй отдел КОВПЮВ занимался сбором сведений о местоположении штаба ЦУЮВ и его операциях. Одни данные заслуживали доверия, другие нет, но так или иначе, с течением времени у американской военной разведки сложилось ясное представление об организационной и территориальной структуре ЦУЮВ, о его командной верхушке и методах боевой работы. С помощью электронной разведки, преимущественно благодаря радиопеленгу, в КОВПЮВ смогли определить основные места дислокации элементов ЦУЮВ в Камбодже, однако в КОВПЮВ никак не удавалось установить точное расположение основных подразделений штаба ЦУЮВ.
В конце января 1969 года один из перебежчиков Вьетконга среди прочего показал на допросе, что накануне ему довелось побывать в районе размещения ставки ЦУЮВ и он мог бы в деталях описать, где она находится. После этого заявления перебежчика отправили в Сайгон для допроса на более высоком уровне. Сказанное им подтверждалось уже имевшимися у КОВПЮВ сведениями. Вместе с тем я, как начальник второго отдела, встретил нежданно-негаданно свалившуюся удачу с изрядной долей скептицизма. Перебежчики часто преувеличивают степень собственной полезности, стремясь снискать расположение тех, в чьем распоряжении оказались. Всем разведывательным службам случалось напарываться, давая “убол-тать” себя говорливым, но в действительности не обладавшим ценными сведениями перебежчикам. Поскольку мы в Сайгоне находились в тесном контакте с офицерами ЦРУ, я отправил перебежчика для допроса к ним. В ЦРУ сложилось аналогичное мнение: возможно, перебежчик говорит правду, хотя его сведения о ЦУЮВ не выглядят заслуживающими доверия. Наконец, я попросил офицеров ЦРУ предложить перебежчику добровольно пройти тест на “полиграфе”. Тот согласился и успешно прошел проверку на детекторе лжи. Мне же пришлось признать источник информации заслуживающим доверия.
Второй отдел КОВПЮВ предоставил полученную о ЦУЮВ информацию и свои соображения по данному вопросу вниманию генерала Абрамса. 9 февраля он поручил мне приготовить сообщение для представления генералу Уилеру (председателю ОКНШ), так сказать, “с черного хода”. В сообщении говорилось о том, что у нас есть верные сведения относительно дислокации ставки ЦУЮВ, находившейся сразу за границей Камбоджи, и испрашивалось позволение Уилера нанести удар по штабу противника бомбардировщиками В-52.
Несколько дней ничего не происходило, затем вдруг из ОКНШ срочно потребовали прислать из КОВПЮВ в Вашингтон кого-нибудь для доклада об обстановке. 18 февраля два майора рапортовали перед ОКНШ, министром обороны Мелвином Лэйрдом и доктором Киссинджером. В результате было решено в качестве ответа на действия коммунистов нанести бомбовый удар по ЦУЮВ в Камбодже.
Вариант выглядел весьма привлекательно. Прежде всего, бомбардировка могла действительно стать наказанием для противника, у которого имелось множество баз на территории Камбоджи. Акция не грозила повлечь за собой жертвы среди гражданского населения, так как северовьетнамцы давно выгнали камбоджийцев из приграничных районов. Кроме того, удар мог быть нанесен втайне от “голубятни”, поскольку северные вьетнамцы ни за что не признались бы открыто, что у них есть войска или военные объекты на территории Камбоджи. Правитель этой страны, принц Сианук, давно уже утратил фактическую возможность распоряжаться приграничными территориями своего государства, где господствовали северовьетнамцы, и говорил послу США Боузу, что не станет возражать, если американцы ударят по коммунистическим базам в Камбодже. И наконец, расширение зоны бомбометания за пределы Южного Вьетнама должно было послужить Ханою предупреждением, что новая администрация США не станет загонять себя в рамки, связывавшие по рукам правительство Линдона Джонсона.
Вместе с тем существовали и слабые стороны в этом плане. Авиарейды по базам коммунистов в Камбодже могли подорвать надежды на мирное урегулирование. Но более всего опасалось новое руководство реакции антивоенных групп в том случае, если бы сведения о бомбардировках просочились и стали достоянием общественности. Вместе с тем после событий 22 февраля президент уже 23-го числа отдал приказ о воздушном налете на район базирования № 353 в Камбодже (где, как полагали, находилось ЦУЮВ).
Затем начались традиционные “менуэты”, сопровождавшие все важнейшие решения Никсона. Киссинджер (и другие советники) уговорили президента аннулировать приказ о бомбардировках. Затем “танцы” продолжились, и 9 марта президент вновь отдал приказ о нанесении удара, но вскоре вновь отозвал свое распоряжение. Наконец 15 марта, после того как противник выпустил по Сайгону пять ракет – то есть опять нарушил “соглашения”, – Никсон потребовал немедленной бомбардировки Камбоджи, но все, как всегда, было непросто. В конечном итоге президенту 18 марта пришлось сказать свое решительное слово, и В-52 отправились к базовому району № 353. По оценкам, бомбометание вызвало вторичные взрывы. Зона вновь подверглась ударам в апреле, а в период с апреля по август также и другие районы базирования (все, как и № 353, расположенные не далее чем в десяти километрах от границы Камбоджи и Вьетнама). Тайные рейды продолжались до мая 1970-го, когда с них сняли покров секретности, поскольку бомбардировки стали проводиться в рамках оказания поддержки с воздуха действиям сухопутных сил США и ВСРВ в Камбодже.
Возникает вопрос: удалось ли в результате воздушной атаки на район базирования № 353 18 марта 1969-го причинить ущерб самому штабу ЦУЮВ? По некоторым данным, да. Генри Киссинджер в своей книге “Годы в Белом доме” утверждает, что “коммунистические руководители в Пномпене спустя восемь лет подтвердили, что информация перебежчика в данном случае оказалась верной”‹5›. Труонг Нгу Танг, одно время занимавший пост министра юстиции в НФОЮВ, в своей книге говорит, что ЦУЮВ находился в районе базирования № 353 и что “американская разведка вычислила местонахождение ЦУЮВ довольно точно”. Танг пишет, что личный состав ЦУЮВ передислоцировался из базового района № 353 на позиции дальше в глубь Камбоджи 19 марта, то есть на следующий день после первого налета В-52‹6›.
На основании своего профессионального опыта я склонен согласиться с заявлением Киссинджера. Частью работы по сбору разведданных является оценка результатов бомбардировок. Сразу после того, как самолеты сбросили последние бомбы, я отправил в район цели вертолетный патруль, надеясь, что ему удастся, может быть, захватить одного-двух пленных. Приблизившись к заданному району, патруль услышал вторичные взрывы и увидел поднимавшиеся к небу клубы пыли и дыма, но взять пленных не удалось. С земли по вертолету был открыт плотный огонь, в результате военнослужащие понесли потери, а машина получила повреждения. По словам командира патруля, все выглядело так, “будто кто-то растревожил осиное гнездо”. Именно так и должны реагировать бойцы отборных частей, которым обычно поручается охрана штабных комплексов.
После налета на район базирования № 353 Никсон и те из американцев в правительстве, кто знал о бомбардировках, ждали выражения недовольства со стороны Сианука или северных вьетнамцев, но никто не издал ни звука. У администрации же не было ни причин, ни желания распространяться о рейде. Для сокрытия сведений об атаках разработали систему двойной отчетности. Однако все усилия оказались тщетными, и в мае 1969-го просочившаяся в прессу информация вылилась на страницы “Нью-Йорк тайме”. Соответственно, последовали резкие осуждения акций со стороны пацифистов, которые не принимали в расчет тот факт, что в американцев стреляли и убивали их те самые солдаты противника, которые базировались в тех тыловых районах на территории Камбоджи.
Начиная с марта 1969-го обе стороны занимались разработкой стратегии и тактики. Политбюро ЦК ПТВ было проще. Видя, в каком состоянии пребывает боевой дух ВК, сознавая и “домашние” проблемы Никсона, коммунисты вернулись к ограниченным операциям. В выпущенной ЦУЮВ в апреле директиве № 55 говорилось: “Никогда и ни при каких обстоятельствах мы не станем подвергать риску все наши вооруженные силы ради одного наступления. Напротив, нам должно поберечь наш военный потенциал для будущих кампаний”‹7›. Благодаря такому подходу коммунисты получили возможность убить сразу несколько “зайцев”: сократить потери и поднять боевой дух, выиграть время, использовав его на воссоздание партизанских частей ВК и реставрации его политической инфраструктуры. Ну и наконец, передышка убедит президента Никсона и американских диссидентов в том, что такая “вялотекущая война” может продолжаться бесконечно.
Вместе с тем коммунистам не терпелось показать Никсону свою силу, поэтому 11 – 12 мая они внезапно активизировались в Южном Вьетнаме, обстреляв 212 различных пунктов на его территории. Ущерб от таких акций был незначителен, лишь некоторые из них сопровождались последующими атаками пехоты численностью не более батальона в каждом случае. К концу второго дня противник исчерпал свои усилия.
С марта Никсон и Киссинджер продолжали свой собственный поиск национальной политики в решении вьетнамского вопроса. В том же месяце Никсон впервые заявил о критериях одностороннего вывода американских войск из Вьетнама. В число условий входили: возможность ЮВ защитить себя, достижение прогресса на переговорах и снижение уровня активности противника. В большой речи 14 мая президент отказался от требования вывода войск АСВ из Южного Вьетнама за полгода до аналогичного шага США и принял вариант Киссинджера, предусматривавший одновременный выход частей АСВ и Соединенных Штатов, создание международного органа по надзору за соблюдением договоренностей и проведением выборов, что намекало на политическое разрешение ситуации. Северные вьетнамцы проигнорировали предложения Никсона, а Тхиеу активно возражал против отдельных пунктов, настаивая на личной встрече с Никсоном.
Между тем, пока оставаясь невидимым, продолжал выдвигаться на передний план еще один фактор новой американской политики – вьетнамизация. Коль скоро Никсон решился на односторонний вывод американских войск, возникала острая необходимость значительно повысить боеспособность южновьетнамских ВС, чтобы они смогли защитить страну и правительство. В противном случае вывод войск Соединенных Штатов выглядел бы как неприкрытое бегство слабого и нерешительного союзника. Первым подтверждением серьезности намерений новой администрации проводить новую политику стала встреча Никсона и Тхиеу на острове Мидуэй 8 июня 1969 года. Была сформирована политическая концепция из четырех составляющих: вывод американский войск, вьетнамизация, умиротворение и переговоры. Теоретически вывод войск США, возможность которого должны были обеспечить вьетнамизация, пацификация, повышение работоспособности ПЮВ и боеспособности ВСРВ, увязывался с переговорным процессом, призванным служить механизмом ухода Соединенных Штатов из Южного Вьетнама. Никсон сделал первый шаг в направлении претворения своей политики в жизнь прямо на Мидуэе, объявив, что с согласия Тхиеу и Абрамса отдает приказ о выводе 25 000 американских военнослужащих. Фактически, как признает сам Никсон, заявление его “содержало некоторые дипломатические преувеличения”, так как и Тхиеу и генерал Абрамс возражали против вывода войск.
В результате в начале июля Белый дом через посредство Пентагона поставил перед КОМКОВПЮВ новую задачу взамен старой, выполнением которой занимался генерал Вестморленд с 1966-го. Гордые слова о победе в войне и изматывании неприятеля уступили место другим. Абрамсу предписывалось дать зеленую улицу вьет-намизации, всецело поддержать программу умиротворения и сократить количество снабженческих грузов, получаемых неприятелем. Эта директива, вступавшая в силу с 15 августа, увязывала задачи Абрамса с общим курсом национальной политики. Как замечает Генри Киссинджер: “Мы встали на путь выхода из Вьетнама, если будет возможно, через переговоры, если будет необходимо – путем одностороннего вывода войск”‹8›. Прямота заявления поражает.
В июне и июле противник затаился, и Никсон с Киссинджером, весьма оптимистично настроенные в те времена, старались усмотреть какое-то тайное значение в этой бездеятельности. 15 июля Никсон направил Хо Ши Мину послание, призванное оживить переговоры, которые тогда находились ниже точки замерзания. Больше месяца ничего не происходило.
Тем временем президент Никсон полетел на Гуам, чтобы поздравить с возвращением с лунной поверхности экипаж космического корабля “Аполло XI”. Здесь, на неофициальной пресс-конференции, он походя сформулировал то, что стало называться доктриной Никсона. Вкратце суть ее заключалась в том, что в будущем США будут предоставлять странам, вынужденным отражать агрессию, военную и экономическую помощь, но не станут направлять в эти государства американских солдат. Как и всегда, нашлись те, кто с готовностью истолковал слова президента как намерение вывести войска из Азии и из всех прочих регионов мира. Во всяком случае, так показалось лидеру сенатского большинства Майку Мэнсфилду. Похоже, и Хо Ши Мину тоже.
Пока Никсон и Киссинджер формулировали национальную политику в отношении войны во Вьетнаме, Политбюро ЦК ПТВ записало на бумаге свою стратегию. В июле 1969-го ЦУЮВ выпустило резолюцию № 9, являвшуюся, по сути, копией документа Политбюро ЦК ПТВ. В ней Вьетконгу предписывалось перейти к партизанской войне – ограниченным атакам силами подразделений отлично подготовленных и преданных делу “саперов-подрывников”. В соответствии с директивой, в июле и августе “саперами” было осуществлено несколько нападений на различные объекты в Южном Вьетнаме. В ходе этих атак было убито незначительное число людей, преимущественно из числа гражданского населения, но ранено намного больше. На военную ситуацию эти акции особого влияния не оказывали, однако отозвались серией броских заголовков в газетах и вспышками активности американских пацифистов.
Настоящий ответ на мирное послание Никсона от 15 июля Хо дал 12 августа, когда коммунисты атаковали 100 населенных пунктов в Южном Вьетнаме. Официальный же, датированный 25 августа ответ Хо Ши Мина – наглый и бесцеремонный – пришел позднее. В свете недавних нападений все выглядело так, как если бы Хо взял предложенную ему Никсоном трубку мира, дал ею ему по голове, а потом еще высыпал в ладонь горячий табак. Вместе с тем на момент завершения августа 1969-го обе стороны – участницы конфликта выработали твердую стратегию ведения военных действий. К мирному урегулированию дело от этого не приблизилось, а, как виделось Никсону и его администрации, только отдалилось. Нападения на города Южного Вьетнама и оскорбительный ответ Хо вновь разозлили Никсона, который решил проучить северных вьетнамцев.
В начале сентября под водительством Киссинджера генерал Александр Хэйг (на тот момент помощник Киссинджера) приступил к планированию нового карательного удара – операции под названием “DUCK HOOK” (“Крючок для уток”). На сей раз намерения у Вашингтона были куда серьезнее и уже не походили на адекватный ответ. В рамках “DUCK HOOK” предполагалось заминировать подходы к Хайфону, начать морскую блокаду и возобновить бомбардировки Северного Вьетнама (сделав упор на удары по густонаселенным центрам, военным объектам, а также основным мостам и дорогам). Кроме того, Киссинджер был готов решиться “прирезать священную корову” – бомбить дамбы на Красной реке обычными бомбами и рассмотреть “ядерный вариант”‹9›. В сентябре Киссинджер представил план Никсону, Лэйрду и нескольким другим ключевым советникам. Как и следовало ожидать, Лэйрд и прочие запротестовали, упирая на реакцию общественности. Под впечатлением аргументов Лэйрда Никсон предпочел проглотить оскорбление и приказал положить план “под сукно”, принеся его в жертву набиравшей мощь силе – антивоенному движению.
В 1969-м президент принимал все решения, глядя одним глазом на Вьетнам, а вторым на пацифистов в США. Анализ ситуации во Вьетнаме и в мире в целом определял, что Соединенные Штаты должны были делать, диссиденты же в США диктовали, что Америка могла делать. Никсон приказал бомбить Камбоджу отчасти потому, что имелся шанс сохранить все в тайне, и отказался от “DUCK HOOK” главным образом из страха перед выступлениями пацифистов. Основные пункты вьетнамской политики Никсона – вьетнамизация, вывод войск и переговоры – диктовались не ситуацией в регионе, а стремлением умаслить протестующих против войны. Между тем уступки, на которые шла администрация, и реверансы, которые она делала в адрес пацифистов, только разжигали аппетит последних и вызывали с их стороны новые требования. Антивоенные диссиденты не искали сколько-нибудь приемлемого и почетного мира, а хотели трусливого бегства своей страны из Вьетнама, добивались, чтобы американское руководство предало правительство Тхиеу и откровенно вручило власть во Вьетнаме коммунистам.
С окончанием лета и началом учебного года студенты вернулись в аудитории, и протест против войны зазвучал громче. 14 октября Фам Ван Донг направил послание диссидентам, подначивая их и воздавая хвалу тем, кто собирался принять участие в первой крупной антивоенной демонстрации на следующий день, 15 октября. В Вашингтон пришло 250 000 человек, но пацифисты планировали новый “мораторий”, как они это называли, на 15 ноября, и Никсон понимал, что нужно отреагировать. В большинстве своем его советники, такие, как Роджерс, Лэйрд и даже Киссинджер, настаивали на том, чтобы президент выразил миролюбие и попытался настолько, насколько возможно, избежать конфронтации с “писниками” (“peaceniks”){52}. Никсон отклонил предложение. В большой речи 3 ноября он заявил, что Соединенные Штаты останутся во Вьетнаме и что на его политику никому не удастся повлиять с помощью уличных демонстраций. В первый раз он провозгласил свою стратегию – вьетнамизация, вывод войск и переговоры, – указав на то, что вьетнамизация – это выход США из войны, не зависящий как от Северного, так и от Южного Вьетнама. И наконец, президент обратился через головы горластых пацифистов за поддержкой к “молчаливому подавляющему большинству” американского народа.
“Молчаливое большинство” заговорило. В тысячах телефонных звонков, писем и телеграмм народ выражал поддержку президенту и его вьетнамской политике. Все оценивали результаты речи президента 3 ноября по-разному. По большей части считается, что впервые за все время пребывания у власти администрация получила глоток свежего воздуха. Другие полагают, что Никсон записал себе в актив большую победу, но с точки зрения политики битва за сердца и умы американского народа между администрацией и пацифистами закончилась с ничейным результатом. Итак, несмотря на нулевой итог, или, вернее, из-за него, США наконец получили продуманную и ясно сформулированную политику завершения войны во Вьетнаме.
В то время как нападения диверсантов-“саперов” и обстрелы населенных пунктов 12 августа разозлили Никсона, результаты акции – “кульминации”, как они называли ее – не удовлетворили коммунистов, которые сочли операцию провалившейся. 30 октября 1969-го ЦУЮВ отзывалось об августовском предприятии так: “В целом осенняя кампания не привела к запланированным результатам… наши победы носили ограниченный характер, врагу же… удалось добиться выполнения своих задач”‹10›.
По всей видимости, обескураживающие результаты августовского наступления побудили ЦУЮВ издать 30 октября 1969-го, в тот же день, что и процитированный выше документ, еще одну ориентировку – резолюцию № 14. Она не подменяла собой резолюцию № 9, а дополняла ее, вновь подчеркивая разумность ведения боевых действий небольшими частями и подразделениями. В резолюции № 14 честно признавалось, что августовская кампания провалилась, что увеличить численность партизанских отрядов не удалось и что проводимая США и ПЮВ программа умиротворения успешно претворялась в жизнь. В резолюции № 14 ЦУЮВ, как и всегда, перекладывала вину на непосредственных исполнителей. Там, в частности, говорилось: “…главная причина нашего неуспеха… в том, что мы не… составили четкого представления о стратегической значимости партизанских методов ведения войны в ходе Великого наступления и восстания…”‹11› Далее составители ориентировки заявляли прямо, что “есть только один способ бороться с численно превосходящим и технически лучше обеспеченным врагом – вести партизанскую войну…”. В документе говорилось, что вследствие такого подхода можно измотать противника, истощить его силы, поколебать его боевой дух, дезорганизовать его и подготовить почву для крупномасштабного наступления.
В резолюции ЦУЮВ приводились и другие причины провала акции. Дело в том, что коммунисты слишком полагались на “консолидированные” войска (вероятно, имеются в виду соединения Главных и Региональных сил) и не наладили должной координации между ними и партизанами. Решение проблемы виделось составителям ориентировки в улучшении взаимодействия между партизанами и регулярными силами, вплоть до того, что предлагалось разделить соединения и части Главных и Региональных сил на отряды “саперов-подрывников”, по численности равные ротам, и направить их в помощь партизанам. Наконец, партийному руководству надлежало уяснить себе всю важность партизанской войны и освоить методы ее ведения‹12›.
Резолюция № 14 еще более усугубила наиболее серьезную проблему, на разрешение которой была направлена, – падение морального духа. “Старые солдаты” в частях коммунистов, особенно вьетконговцы, не приняли курса, провозглашенного Политбюро ЦК и отраженного ЦУЮВ в резолюциях № 9 и № 14. Они осознавали реальное положение вещей, понимали, с каким громким треском провалились наступления 1968 и 1969 гг., и считали, что новая концепция не приведет к разрешению ситуации. Более того, они видели, что провал наступлений вынудил коммунистическое руководство откатываться назад и переходить от правильной войны к партизанской. Кадровые военные среднего звена жадно слушали южновьетнамские и американские передачи, надеясь, что переговоры в Париже, о которых там рассказывалось, помогут положить конец войне. Все сильнее проникаясь пораженческими настроениями, сомневающиеся теряли выдержку. Боевой дух упал еще больше, а количество перебежчиков возросло.