Дюма Александр. Женская война

   — О, дело совсем не о том. Но я желаю, чтобы мне заплатили за них, пока они не убиты.
   — Да разве вы не получили десяти тысяч ливров, как сами сознавались мне?
   — Да, в задаток. Спросите у господина Лене, он человек аккуратный и, верно, помнит наши условия.
   Герцог обернулся к Лене.
   — Все это правда, герцог, — сказал правдивый советник. — Мы дали капитану Ковиньяку десять тысяч ливров наличною монетою на первые издержки, но мы обещали ему еще по сто экю за каждого человека сверх этих десяти тысяч.
   — В таком случае, — сказал герцог, — мы должны капитану тридцать тысяч.
   — Точно так.
   — Вам отдадут их.
   — Нельзя ли теперь, ваша светлость?
   — Никак нельзя.
   — Почему же?
   — Потому что вы принадлежите к числу наших друзей, а прежде всего надо приманивать чужих. Вы понимаете, угождают только тем людям, которых боятся.
   — Превосходное правило, — сказал Ковиньяк, — однако же при всех сделках назначают какой-нибудь срок.
   — Хорошо, — отвечал герцог, — назначим неделю.
   — Извольте, неделю.
   — А если мы не заплатим и через неделю? — спросил Лене.
   — В таком случае, — отвечал Ковиньяк, — солдаты опять принадлежат мне.
   — Справедливо! — сказал герцог.
   — И я делаю с ними, что хочу.
   — Разумеется, ведь они ваши.
   — Однако же… — начал Лене.
   — Все равно, — сказал герцог советнику, — ведь они будут заперты в Вере.
   — Все-таки я не люблю таких покупок, — отвечал Лене, покачивая головою.
   — Однако же такие сделки очень обыкновенны в Нормандии, — заметил Ковиньяк, — они называются продажею с правом выкупа.
   — Так дело кончено? — спросил герцог.
   — Совершенно.
   — А когда отправятся ваши люди?
   — Сейчас, если прикажете.
   — Приказываю!
   Капитан вышел на улицу, сказал два слова на ухо Фергюзону, и рота в сопровождении любопытных, привлеченных ее странным видом, отправилась к порту, где ждали ее три барки, на которых ей следовало подняться по Дордони к Веру. Между тем начальник ее, верный своим мыслям о независимости, с любовью смотрел на удаление своих солдат.
   Виконтесса молилась и рыдала в своей комнате.
   «Боже мой, — думала она, — я не могла спасти его чести вполне, так спасу, сколько можно. Не надобно, чтоб он был побежден силою. Я его знаю: если сила победит его, он умрет защищаясь. Надобно победить его изменой. Тогда он узнает все, что я для него сделала и с какою целью сделала, и, верно, после поражения будет благодарить меня».
   Успокоенная этою надеждою, она написала записку, спрятала ее на груди и пошла к принцессе, которая прислала за ней, собираясь развозить пособия раненым и утешения и деньги вдовам и сиротам.
   Принцесса собрала всех, кто ходил в экспедицию, от своего имени и от имени герцога Энгиенского расхвалила их подвиги и доблести. Долго разговаривала с Равальи, который со своей перевязанной рукой клялся, что готов идти опять на приступ хоть завтра. Положила руку на плечо советника Эспанье, уверяя его, что он и храбрые жители Бордо — твердейшие опоры ее партии. Словом, так разгорячила воображение всех этих людей, что самые убитые поражением захотели мщения и решились идти на Сен-Жорж в ту же минуту.
   — Нет, не теперь, — сказала принцесса. — Отдохните эту ночь и этот день, и послезавтра вы будете в Сен-Жорже уже навсегда.
   Это обещание, произнесенное твердым голосом, было встречено восклицаниями воинственного пыла. Каждое восклицание глубоко ударяло в сердце виконтессы: они казались ей кинжалами, грозившими смертью ее возлюбленному.
   — Видишь, что я им обещала, — сказала принцесса Кларе, — ты должна расквитать меня с этими добрыми людьми.
   — Будьте спокойны, ваше высочество, — отвечала виконтесса, — я сдержу слово.
   В тот же вечер ее посланный поспешно отправился на остров Сен-Жорж.

VIII

   На другой день, когда Каноль обходил крепость утренним дозором, Вибрак подошел к нему и подал ему письмо и ключ, отданные каким-то неизвестным человеком во время ночи. Незнакомец оставил их у дежурного лейтенанта, сказав, что ответа не нужно.
   Каноль вздрогнул, увидав почерк виконтессы, и распечатал письмо с трепетом.
   Вот его содержание:
   «В последнем письме моем я извещала вас о нападении на Сен-Жорж, в этом извещаю вас, что завтра Сен-Жорж будет взят. Как человек, как офицер короля, вы рискуете только тем, что вас возьмут в плен. Но госпожа Лартиг совсем в другом положении, ее так сильно ненавидят, что я не отвечаю за ее жизнь, если она попадет в руки жителей Бордо. Уговорите же ее бежать, я доставлю вам к этому средства.
   За изголовьем вашей кровати, под занавескою с гербом фамилии Канб, которой прежде принадлежал остров Сен-Жорж, подаренный покойным мужем моим королю, вы найдете дверь: вот ключ от нее. Это подземный ход, он ведет к замку Канб. Нанона Лартиг может бежать через это подземелье и… если вы ее любите… спасайтесь с нею.
   За ее жизнь я отвечаю вам моею честью.
   Прощайте! Мы квиты. Виконтесса де Канб».
   Каноль прочел и потом еще раз перечитал письмо. Он дрожал и бледнел во время чтения: он чувствовал, сам непостигая этой тайны, что странная сила овладела и располагала им. Подземелье, предназначенное для спасения Наноны, не может ли предать остров Сен-Жорж в руки врагов, если известна тайна существования этого подземного хода?
   Вибрак следил за выражением лица коменданта.
   — Плохие вести, комендант? — сказал он.
   — Да, кажется, на нас опять нападут в следующую ночь.
   — Какие упрямцы! — воскликнул Вибрак. — Я думал, что они сочтут себя довольно побитыми и что мы избавимся от них по крайней мере на неделю.
   — Считаю бесполезным, — сказал Каноль, — рекомендовать вам строжайшую бдительность.
   — Будьте спокойны, господин комендант. Они, верно, постараются напасть на нас врасплох, как было в первый раз?
   — Не знаю, но приготовимся ко всему и примем те же меры осторожности, как и прежде. Обойдите и осмотрите крепость вместо меня, я ворочусь домой, мне нужно отправить несколько приказаний.
   Вибрак кивнул головою и пошел с тою военною беспечностью, с которою встречают опасность люди, попадающие в нее на каждом шагу.
   Каноль воротился в свою комнату, всячески стараясь, чтобы Нанона не видала его, и, убедившись, что он один в комнате, заперся на ключ.
   За изголовьем его кровати оказался герб фамилии де Канб, окруженный золотою лентою.
   Каноль оторвал ленту и под нею увидел разрез двери.
   Дверь эта отперлась ключом, который виконтесса прислала барону вместе со своим письмом: перед Канолем открылось отверстие подземелья, которое, очевидно, шло по направлению к замку Канб.
   Каноль с минуту оставался на одном месте, крупный пот выступил на лице его. Этот таинственный ход, может быть, не единственный в крепости, пугал барона!
   Он зажег свечу и хотел осмотреть его.
   Он сначала спустился по двадцати ступенькам, потом по легкому скату пошел под землею.
   Скоро он услыхал глухой гул, который сначала испугал его, потому что он не знал, откуда он происходит, но пройдя далее, барон догадался, что над его головою течет и шумит река.
   В нескольких местах свода были трещины, через которые, вероятно, текла вода, но их заметили вовремя и тотчас замазали цементом, который скоро стал тверже камня.
   Почти десять минут Каноль слышал над головою шум воды. Мало-помалу шум утих и казался шепотом. Наконец не стало слышно и шепота, и в безмолвии, пройдя шагов пятьдесят, Каноль дошел до лестницы, совершенно похожей на прежнюю. За последнею ступенькою находилась массивная дверь, которую не выломали бы и десять человек, на случай пожара она была плотно окована железом.
   — Теперь понимаю, — сказал Каноль. — Здесь у двери будут ждать Нанону и спасут ее.
   Каноль воротился, прошел под рекой, нашел лестницу, поднялся в свою комнату, прикрепил ленту на прежнее место и в задумчивости отправился к Наноне.

IX

   Нанона, как и всегда, сидела между ландкартами, письмами и книгами. Бедняжка по-своему вела междоусобную войну за короля. Увидав Каноля, она с восторгом подала ему руку.
   — Король едет, — сказала она, — и через неделю мы будем вне опасности.
   Каноль отвечал печально:
   — Он едет и, к несчастию, все еще не приезжает.
   — О, на этот раз я получила самые верные известия, милый барон, и через неделю он будет здесь.
   — Как бы ни спешил он, Нанона, он все-таки опоздает для нас.
   — Что вы говорите!
   — Я говорю, что бесполезно сидеть над этими картами и бумагами и гораздо лучше подумать о бегстве.
   — Бежать! Для чего?
   — Потому что я получил дурные вести. Против нас готовится экспедиция, в этот раз я могу погибнуть.
   — Что же, друг мой? Ведь решено: ваша участь — моя, как мои богатства — ваши.
   — Нет, это не должно быть так. Я буду трусить, если мне придется бояться за вас. Помните ли, в Ажане хотели сжечь вас, хотели бросить вас в реку! Нет, Нанона, из сострадания ко мне не упрямьтесь, не оставайтесь здесь, ваше присутствие может принудить меня к какой-нибудь подлости.
   — Боже мой! .. Каноль, вы пугаете меня!
   — Нанона, умоляю вас… Поклянитесь, что если меня атакуют, вы сделаете все, что я ни прикажу…
   — Но к чему такая клятва?
   — Она даст мне силу жить. Нанона, если вы не обещаете слепо повиноваться мне, клянусь, я буду искать смерти непременно.
   — Клянусь! .. Все, все, что вы хотите, Каноль! .. Клянусь вам нашею любовью.
   — Благодарю, Нанона! Теперь я спокоен. Соберите ваши драгоценности. Где ваше золото?
   — В бочонке.
   — Приготовьте все это, чтобы его можно было отнести вслед за вами.
   — Ах, вы знаете, Каноль, что настоящие мои драгоценности не золото и не бриллианты. Каноль, уж не хотите ли вы удалить меня?
   — Нанона, вы убеждены, что я честный человек, не так ли? Клянусь честью, что все эти меры внушены мне одним страхом за вас.
   — И вы думаете, что я в опасности?
   — Думаю, что завтра остров Сен-Жорж будет взят.
   — Каким образом?
   — Не знаю, но уверен.
   — А если я соглашусь бежать?..
   — Так я постараюсь остаться живым, клянусь вам.
   — Приказывайте, друг мой, я буду повиноваться, — сказала Нанона, протягивая Канолю руку, и, засмотревшись на него, забыла, что у нее по щекам текут слезы.
   Каноль пожал ей руку и вышел. Если бы он остался еще минуту, то поцеловал бы эти жемчужные слезы, но он положил руку на письмо виконтессы, и, как талисман, письмо это дало ему силу уйти.
   Он провел день в жестокой тоске. Эта решительная угроза «Завтра Сен-Жорж будет взят» беспрерывно жужжала в его ушах. Как, какими средствами возьмут остров? Почему виконтесса говорит об этом с такою уверенностью? Как нападут на него? С берега? Или с моря? С какой неизвестной точки налетит на него беда, еще невидимая, но уже неизбежная? Он сходил с ума.
   Во весь день Каноль под лучами солнца искал врагов в отдалении. Вечером Каноль мучил свои глаза, рассматривая рощи, отдаленную равнину и извилистое течение реки, но бесполезно: нигде он ничего не видал.
   Когда совершенно стемнело, осветился флигель в замке Канб. Каноль видел тут свет в первый раз с тех пор, как приехал в крепость.
   — Ага, — сказал он, — вот явились избавители Наноны!
   И он тяжело вздохнул.
   Какая странная и таинственная загадка заключается в в сердце человеческом! Каноль уже не любил Нанону, он обожал виконтессу де Канб. Однако же, когда ему пришлось расставаться с тою, которой он не любил, сердце его разрывалось на части. Только далеко от нее или расставаясь с нею, чувствовал он всю силу странной привязанности своей к этой очаровательной женщине.
   Весь гарнизон не спал и находился у крепостной стены. Каноль, устав смотреть, начал прислушиваться. Никогда темнота не казалась такою немою и уединенною. Никто не нарушал тишины, истинно пустынной.
   Вдруг Канолю пришла мысль, что враги явятся к нему через подземелье, которое он осматривал. Это было довольно невероятно, потому что в таком случае его, верно, не предупредили бы. Однако же он решился стеречь подземелье. Он велел приготовить бочонок с порохом и фитиль, выбрал лучшего из своих сержантов, приказал прикатить бочонок к последней ступеньке подземелья, зажег факел и отдал его в руки сержанта. Возле него стояли еще два человека.
   — Если в этом подземелье вы увидите больше шести человек, — сказал он сержанту, — то сначала велите им сдаться. Если они не согласятся, подожгите фитиль и толкните бочонок — подземелье покато, он взорвется среди врагов.
   Сержант взял факел. За ним молча стояли два солдата, освещенные красноватым огнем факела, у ног их лежал бочонок с порохом.
   Каноль воротился наверх спокойный за эту сторону дела, но, войдя в свою комнату, он увидел Нанону. Она в испуге следила за ним и с ужасом смотрела на черное отверстие подземелья, ей незнакомое.
   — Боже мой, что это за дверь? — спросила она.
   — Для твоего бегства, милая Нанона.
   — Ты обещал, что я расстанусь с тобою только в то время, когда на тебя нападут.
   — И повторяю обещание.
   — Все, кажется, очень спокойно около острова, друг мой.
   — И в крепости тоже все, кажется, очень спокойно. Однако же в двадцати шагах от нас лежит бочонок пороху, и возле него стоит человек с факелом. Если этот человек поднесет факел к бочонку, через минуту все здесь взлетит на воздух. Вот как все спокойно, Нанона!
   — О, вы заставляете меня трепетать! — вскричала она — Нанона, позовите ваших женщин, пусть они принесут ваши бриллианты, пусть ваш камердинер принесет ваши деньги. Может быть, я ошибся, может быть, в эту ночь ничего не случится, но все равно: будьте готовы.
   — Кто идет? — закричал солдат в подземелье.
   Ему отвечал какой-то голос очень ласково.
   — Вот уже за вами идут, — сказал Каноль.
   — Да ведь еще нет нападения, друг мой, все спокойно, позвольте мне остаться при вас, может быть, враги не придут сегодня.
   Нанона не успела еще договорить, как на внутреннем дворе крепости три раза закричали:
   — Кто идет?
   За третьим разом последовал выстрел.
   Каноль бросился к окну и отворил его.
   — Неприятель! — кричал часовой.
   Каноль увидел в углу черную движущуюся массу: то были неприятельские солдаты, выходившие из низенькой двери, ведшей в погреб, где лежали дрова. В этом погребе, как и в комнате, находился потайной ход.
   — Вот они! — вскричал Каноль. — Спешите, вот они!
   В ту же секунду залп из двадцати мушкетов отвечал на выстрел часового. Несколько пуль попало в окно, которое запирал Каноль.
   Он повернулся: Нанона стояла на коленях.
   Прибежали ее служанки, камердинер.
   — Нельзя терять ни минуты, Нанона! — сказал Каноль. — Ступайте, ступайте!
   Он поднял Нанону и побежал с нею в подземелье, люди ее пошли за ним.
   Сержант стоял на прежнем месте с факелом в руках. Солдаты, товарищи его, готовились стрелять по группе людей, между которыми стоял старинный знакомец наш, Помпей, бледный и расточавший всевозможные уверения в дружбе.
   — Ах, барон, — вскричал он, — скажите вашим солдатам, что мы именно те люди, которых вы ждали. Черт возьми! Нельзя так шутить с друзьями.
   — Помпей, — сказал Каноль, — поручаю тебе госпожу Лартиг. Ты знаешь, кто отвечает мне за нее своею честью, ты же будешь отвечать головою.
   — Отвечаю, отвечаю!
   — Каноль! Каноль! Я с вами не расстанусь! — кричала Нанона, обнимая барона. — Каноль! Вы обещали мне идти за мною.
   — Я обещал защищать крепость Сен-Жорж, пока в ней будет хоть один камень, и сдержу слово.
   Несмотря на крики, слезы, мольбы Наноны, Каноль передал ее Помпею, который увел ее при помощи нескольких лакеев виконтессы де Канб и собственных ее служанок.
   Каноль следил глазами за этим милым белым привидением, которое, удаляясь, простирало к нему руки. Но вдруг он вспомнил, что его ждут в другом месте, и бросился вверх по лестнице, приказав сержанту и солдатам идти за собою.
   Вибрак стоял в его комнате, бледный, без шляпы, со шпагою в руках.
   — Господин комендант! — закричал он, увидав Каноля. — Неприятель в крепости!
   — Знаю.
   — Что же делать?
   — Что за вопрос? Умирать!
   Каноль бросился на внутренний двор. На дороге он увидел топор и схватил его.
   Двор был наполнен врагами. Человек шестьдесят крепостных солдат старались защищать вход в комнаты Каноля. Со всех сторон слышались крики и выстрелы: это показывало, что везде дерутся.
   — Комендант! Комендант! — закричали солдаты, увидав Каноля.
   — Да, да, — отвечал он, — комендант ваш пришел умереть с вами! Мужайтесь, друзья мои! Вас взяли изменой, не надеясь победить.
   — На войне все хорошо, — сказал Равальи насмешливым голосом, Равальи, у которого рука была подвязана, но который дрался отчаянно и поджигал солдат своих схватить Каноля.
   — Сдавайся, Каноль, сдавайся! — кричал он. — Тебе предложат выгодные условия.
   — А, это ты, Равальи! — вскричал Каноль. — Я думал, что уже заплатил тебе долг дружбы! Но ты еще недоволен, так погоди же…
   Каноль, прыгнув шагов на пять вперед, бросился с топором на Равальи с такою силою, что топор раздробил шлем офицера, стоявшего возле Равальи. Несчастный офицер упал мертвый.
   — А, так вот каким образом ты отвечаешь на мою учтивость? — сказал Равальи. — Пора бы мне привыкнуть к твоей манере! Друзья мои, он с ума сошел. Стреляйте в него, стреляйте!
   Тотчас из неприятельских рядов раздался залп. Пять или шесть человек упало около Каноля.
   — Пали! — закричал он своим.
   По его приказанию выстрелили только три или четыре человека. Захваченные врасплох в ту самую минуту, как они спали спокойно, солдаты Каноля потеряли присутствие духа.
   Каноль понял, что нечего делать.
   — Вернемся в крепость, Вибрак, — сказал он, — возьмем с собой и солдат. Запрем двери и сдадимся только тогда, когда они возьмут нас приступом.
   — Стреляй! — закричали два голоса — герцога де Ларошфуко и господина Эспанье. — Вспомните об убитых товарищах, они требуют мщения! Стреляйте!
   Опять град пуль засвистал около Каноля, но не нанес ему вреда, однако же значительно уменьшил его отряд.
   — Назад! — закричал Вибрак.
   — Вперед! Вперед! — кричал Равальи. — За ними, скорей!
   Враги бросились вперед. Каноль не более как с дюжиною солдат выдержал их натиск, он поднял ружье убитого солдата и действовал им, как палицей.
   Все его товарищи вошли в дом, он вошел туда после всех с Вибраком.
   Оба они с неимоверными усилиями притворили дверь, несмотря на сопротивление осаждавших, и заперли ее огромным железным засовом.
   Окна были с железными решетками.
   — Топоров! Если нужно, пушек сюда! — кричал герцог де Ларошфуко. — Мы должны взять их живыми или мертвыми.
   Страшный залп последовал за этими словами: две или три пули пробили дверь. Одна из этих пуль раздробила ногу Вибраку.
   — Ну, комендант, — сказал он, — мое дело кончено, устраивайте теперь ваше.
   И он опустился вдоль стены, потому что не мог уже стоять на ногах.
   Каноль осмотрелся кругом. Человек двенадцать могли еще защищаться. В числе их находился и сержант, которому поручено было смотреть за бочонком.
   — Где факел? — спросил он. — Куда ты девал факел?
   — Я бросил его там, у бочонка.
   — Он еще горит?
   — Может быть.
   — Хорошо. Выведи всех этих людей заднею дверью. Постарайся выхлопотать для себя и для них самые выгодные условия. Остальное — уже мое дело.
   — Но…
   — Повиноваться!
   Сержант опустил голову и подал солдатам знак идти за ним. Все они скоро исчезли во внутренних апартаментах: они поняли намерение Каноля и вовсе не желали взлететь с ним на воздух.
   Каноль начал прислушиваться: дверь рубили топорами, что однако же не мешало перестрелке продолжаться. Стреляли наудачу в окна, полагая, что за окнами спрятались осажденные.
   Вдруг страшный грохот показал, что дверь развалилась, и Каноль слышал, как толпа бросилась в замок с радостными криками.
   — Хорошо, хорошо, — прошептал он, — через пять минут эти радостные крики превратятся в стоны отчаяния.
   И он бросился в подземелье.
   Там, на бочонке с порохом, сидел молодой человек, у ног его дымился факел. Он закрыл лицо обеими руками.
   Услышав шум, юноша поднял голову.
   Каноль узнал виконтессу.
   — А, вот и он наконец! — вскричала она.
   — Клара! — прошептал Каноль. — Зачем вы здесь?
   — Умереть с вами, если вы хотите умереть.
   — Я обесславлен! Я погиб! Мне остается только умереть.
   — Вы спасены и со славой, вы спасены мною!
   — Вы погубили меня! Слышите ли их? Вот они идут! Бегите, Клара, бегите через это подземелье! Остается еще минут пять, более вам не нужно…
   — Я не уйду.
   — Но знаете ли, зачем я сошел сюда? Знаете ли, что я хочу сделать?
   Виконтесса подняла факел, поднесла его к бочонку и сказала:
   — Догадываюсь!
   — Клара! — вскричал испуганный Каноль.
   — Скажите еще раз, что хотите умереть вместе со мною.
   Бледное лицо Клары показывало такую решимость, что Каноль убедился, она исполнит обещание. Он остановился.
   — Но чего же вы хотите? — спросил он.
   — Сдайтесь!
   — Никогда!
   — Время драгоценно, — продолжала виконтесса, — сдавайтесь! Предлагаю вам жизнь, предлагаю вам славу, потому что доставляю вам превосходное извинение: измену!
   — Так позвольте мне бежать… Я брошусь к ногам короля и выпрошу у него позволение отмстить за себя.
   — Нет, вы не убежите.
   — Почему же?
   — Потому что я не могу жить так… Не могу жить без вас… Потому, что я вас люблю.
   — Сдаюсь! Сдаюсь! — вскричал Каноль, падая на колени перед виконтессой и отбрасывая факел, который она держала в руках.
   — О, — прошептала виконтесса, — теперь он мой, и никто не отнимет его у меня.
   Тут была одна странность, которую, однако же, можно объяснить: любовь различно подействовала на этих двух женщин.
   Виконтесса де Канб, осторожная, ласковая и скромная, стала решительною, смелою и твердою.
   Нанона, капризная, своевольная, вспыльчивая, стала скромною, ласковою и осторожною.
   Виконтесса чувствовала, что Каноль все более и более любит ее.
   Нанона чувствовала, что любовь Каноля ежеминутно уменьшается.

X

   Второе возвращение армии принцев в Бордо вовсе не походило на первое. На этот раз достало лавровых венков для всех, даже для побежденных. Нежное чувство виконтессы де Канб предоставило большую часть их барону Канолю. Едва въехал он в заставу возле друга своего Равальи, которого два раза едва не убил, как его окружила толпа, удивлялась ему, как великому полководцу и храброму воину.
   Горожане, разбитые третьего дня, и особенно раненые, несколько сердились на своего победителя. Но Каноль казался таким добрым, таким прекрасным и простым, он сносил новое свое положение с такою веселостью и с таким достоинством, его окружила такая свита искренних друзей, офицеры и солдаты Навайльского полка так хвалили его, что жители Бордо скоро забыли свою первую неудачу.
   Притом же другие мысли занимали их. Герцог Бульонский должен был приехать на другой или на третий день, а по самым верным известиям знали, что король будет в Либурне через неделю.
   Принцесса Конде нетерпеливо желала видеть Каноля. Спрятавшись за занавески окна, она смотрела, как барон проходил мимо. Вид его показался ей торжествующим и вполне соответствующим той блестящей репутации, которую создали ему друзья и враги. Маркиза де Турвиль, не соглашаясь в этом случае с принцессой, уверяла, что в Каноле нет ничего особенного. Лене говорил, что считает его достойнейшим человеком, а герцог де Ларошфуко сказал только:
   — А, так вот герой-то!
   Канолю назначили квартиру в главной городской крепости, в замке Тромпет. Ему позволили днем прогуливаться в городе, заниматься своими делами или удовольствиями. По пробитии зари он должен был возвращаться в крепость. Все это основывалось на его честном слове — не искать случая бежать и ни с кем не переписываться вне города.
   Прежде этой последней клятвы Каноль попросил позволения написать несколько строк. Получив позволение, он отправил Наноне следующее письмо:
   «Я в плену, но свободен, в Бордо. Дал только слово ни с кем не переписываться, и пишу вам эти строки, Нанона, чтобы уверить вас в моей дружбе, в которой вы могли бы сомневаться, видя мое молчание. Прошу вас защитить мою честь перед королем и королевой.
   Барон де Каноль».
   В этих условиях плена, столь снисходительного, нельзя было не узнать влияния виконтессы де Канб.
   Дней пять или шесть Каноль был занят обедами и праздниками, которые ему давали друзья. Его беспрестанно видели вместе с Равальи, который водил его здоровою рукою, а раненую носил на повязке. Когда били барабаны и жители Бордо отправлялись в экспедицию, на сборном месте являлся Каноль с Равальи или один, и, сложив за спиной руки, с любопытством смотрел на толпу и улыбался.
   Впрочем, поселившись в Бордо, он редко видал виконтессу де Канб и едва говорил с нею. Казалось, Кларе достаточно того, что Каноль не с Наноной, казалось, она счастлива тем, что держит его при себе. Каноль написал ей письмо и горько жаловался. Она ввела его в несколько домов тою невидимою протекциею, которую оказывает женщина, когда она любит, но не желает, чтобы угадывали ее чувства.
   Она сделала еще более. Каноль по просьбе Лене был представлен принцессе Конде, красавец-пленник показывался иногда в ее гостиной и ухаживал за придворными дамами.