Дюма Александр. Женская война

Александр Дюма
Женская война

Часть первая. Нанона де Лартиг

I

   Недалеко от Либурна, веселого города на быстрой Дордони, между Фронсаком и Сен-Мишелем, находилось прежде порядочное село; его домики с белыми и красными крышами скрывались под высокими липами и дубами. Дорога из Либурна в Кюбзак шла между домами, симметрически вытянутыми в линию; из них ничего нельзя было видеть кроме этой дороги. За линией домов, шагах в ста, извивалась река, ширина и быстрота ее в этом месте уже показывали, что море близко.
   Но по этим местам пронеслась междоусобная война; она погубила деревья, опустошила дома, которые, подвергаясь ее прихотливому бешенству, не могли бежать вместе с жителями и развалились, протестуя, как могли, по-своему, против варварства внутренних раздоров. Мало-помалу земля прикрыла трупы развалившихся домов, где прежде люди веселились и пировали; наконец, трава выросла на этой искусственной почве, и в наше время путешественник, проходя по уединенной дороге и видя на неровных холмах многочисленные стада, не думает, что пастух и овцы разгуливают по кладбищу, на котором спит целое селение.
   Но в то время, о котором мы говорим, то есть в мае 1650 года, это селение красовалось по обеим сторонам большой дороги и получало от нее свое богатство. Путешественник, проходя по селу, с удовольствием взглянул бы на поселян, запрягавших и отпрягавших лошадей, на рыбаков, вытягивавших на берег сети, в которых билась серебряная и золотая рыба Дордони, и на кузнецов, которые бойко ударяли молотами по наковальням: каждый их удар освещал кузницу блестящими искрами.
   Но если бы путь придал аппетит путешественнику, то ему всего более понравился бы дом, низенький и длинный, стоявший в пятистах шагах от села. Дом состоял из двух этажей, подвального и первого; распространявшийся из него запах лучше «Золотого Тельца», изображенного на красной железной вывеске, показывал, что путник достиг, наконец, одного из тех гостеприимных хозяев, которые за известное вознаграждение готовы подкрепить силы путешественников.
   Почему, спросят у меня, гостиница «Золотого Тельца» находилась в пятистах шагах от селения, а не в одной из линий домов, стоявших по обеим сторонам дороги?
   Во-первых, хозяин гостиницы был отличнейший мастер своего дела, хотя жил в этом пустынном уголке земли. Если б он занял место посередине или на конце одной из двух линий домов, составлявших селение, его легко могли бы смешать с деревенскими харчевниками, которых он поневоле считал своими товарищами, но не равными себе. Напротив, удаляясь от села, он привлекал на себя внимание знатоков; один раз попробовав его кухню, они говорили друг другу:
   — Когда вы поедете из Либурна в Кюбзак или из Кюбзака в Либурн, не забудьте остановиться для завтрака, обеда или ужина в гостинице «Золотого Тельца», в пятистах шагах от сельца Матифу.
   Знатоки останавливались в гостинице, уезжали довольные, присылали других знатоков; умный трактирщик мало-помалу ковал денежки, что не мешало ему, против принятого обычая, поддерживать гастрономическое достоинство своего заведения. Это доказывало, что господин Бискарро был действительно артист в своем роде, как мы уже и сказали.
   В один из прекрасных майских вечеров, когда природа, проснувшаяся на юге, начинает пробуждаться на севере, густой дым вылетал из труб, и приятный запах разливался из окон гостиницы «Золотого Тельца». Бискарро на пороге дома, весь в белом, по обычаю жертвоприносителей всех веков и народов, своими августейшими руками щипал куропаток и перепелов, назначенных для отличного обеда, для одного из тех обедов, которые он готовил так мастерски и отделывал в малейших подробностях из любви к своему искусству.
   Вечерело. Дордонь, извивавшаяся довольно далеко, белела под густою зеленью деревьев, тишина и меланхолия спускались на деревню вместе с вечерним ветерком, земледельцы покоились возле распряженных лошадей, а рыбаки — у развешенных сетей. Сельский шум затихал, и за последним ударом молота, окончившим трудолюбивый день, раздалась в соседней роще первая песнь соловья.
   При первых трелях пернатого певца Бискарро тоже принялся петь; из-за этого музыкального соперничества и из-за внимания, с которым трактирщик доканчивал свою работу, вышло то, что он вовсе не заметил отряда из шести всадников, показавшегося на конце селения Матифу и направлявшегося к его гостинице.
   Но восклицание, вылетевшее из окна первого этажа гостиницы в ту минуту, как быстро и шумно закрыли это окно, заставило почтенного трактирщика поднять глаза; он увидел, что предводитель отряда ехал прямо к нему.
   То есть не совсем прямо, и мы спешим поправить нашу ошибку. Всадник часто останавливался, пристально смотрел направо и налево и, казалось, рылся взглядом в тропинках, деревьях и кустарниках; он держал на колене мушкетон, приготовляясь и к нападению и к защите, и подавал по временам товарищам своим, во всем ему подражавшим, знак двигаться вперед.
   Бискарро так внимательно следил за странною ездою всадника, что забыл оторвать от куропатки перья, которые держал между большим и указательным пальцами.
   — Этот вельможа ищет мое заведение, — подумал Бискарро. — Но достойный дворянин, верно, слеп; мой «Золотой Телец» недавно подновлен и вывеска довольно заметна. Выступим-ка и мы вперед.
   Бискарро вышел на середину дороги и продолжал ощипывать куропатку ловко и величественно.
   Движение трактирщика вполне соответствовало его цели; едва всадник заметил его, как пришпорил лошадь, подъехал к нему, учтиво поклонился и сказал:
   — Извините, господин Бискарро… Не видали ли вы здесь отряда всадников, моих друзей, которые, вероятно, ищут меня? Они не то, что военные люди, а так… Просто вооруженные… Да, вооруженные… Это слово вполне передает мою мысль. Не видали ли вы отряда вооруженных людей?
   Бискарро чрезвычайно понравилось, что его называют по имени: он отвечал самым ласковым поклоном. Трактирщик не заметил, что гость, бросив быстрый взгляд на вывеску, прочел на ней имя и звание хозяина гостиницы.
   — Милостивый государь, — отвечал Бискарро, подумав, — я видел только двух вооруженных людей, одного дворянина с конюхом, они остановились у меня с час тому назад.
   — Ага! — сказал незнакомец, гладя подбородок, на котором не было еще бороды. — Ага! У вас в гостинице остановились дворянин и его конюх? И оба они вооружены?
   — Точно так, сударь; прикажете, я доложу ему, что вам угодно переговорить с ним?
   — Но это, кажется, не очень прилично, — продолжал незнакомец. — Беспокоить неизвестного человека нехорошо, особенно если он вельможа. Нет, нет, господин Бискарро, лучше опишите мне его или, еще лучше, покажите мне его так, чтобы он не видал меня.
   — Трудно показать его, сударь, потому что он, кажется, прячется: он захлопнул окно в ту самую минуту, как вы и ваши товарищи показались на дороге. Гораздо легче описать его: он молод, белокур, тщедушен, ему лет шестнадцать; он, кажется, ничего не может носить, кроме маленькой модной шпаженки, которая висит у него на перевязи.
   По лицу незнакомца пробежала тень неприятного воспоминания.
   — Хорошо, — сказал он, — понимаю: молодой человек, белокурый, женоподобный, с лакеем неповоротливым, как пиковый валет… Я ищу не его…
   — А! Вы не его ищете! — повторил Бискарро.
   — Нет.
   — В ожидании того вельможи, которого вы ищете, и который непременно проедет здесь, потому что нет другой дороги, вы можете войти ко мне и подкрепить силы, это нужно и вам и вашим товарищам.
   — Не нужно… Мне остается поблагодарить вас и спросить, который теперь час.
   — Бьет шесть часов на нашей колокольне… Извольте слышать колокол!
   — Хорошо. Еще одну услугу, господин Бискарро?
   — Все, что вам угодно.
   — Скажите, где могу я достать лодку и лодочника?
   — Хотите переехать через реку?
   — Нет, хочу прокатиться по реке.
   — Нет ничего легче; рыбак, который поставляет мне рыбу… Любите ли вы рыбу, сударь? — спросил Бискарро, возвращаясь к своему желанию заставить незнакомца ужинать.
   — Ну, рыба плохое кушанье, — отвечал незнакомец, — однако же, если она хорошо приготовлена, так я не совсем презираю ее.
   — У меня всегда удивительная рыба.
   — Поздравляю вас, господин Бискарро, но вернемся к тому, кто поставляет вам ее.
   — Извольте. Теперь он кончил работу и, вероятно, отдыхает. Вы отсюда можете видеть его лодку, она привязана там, у ив, недалеко от дуба. А вот здесь его дом. Вы, верно, застанете его за обедом.
   — Благодарю, господин Бискарро, — сказал незнакомец, — благодарю.
   — Он подал знак товарищам, поскакал к роще и постучался в дверь хижины. Жена рыбака отперла дверь.
   Согласно с предсказанием Бискарро, рыбак сидел за обедом.
   — Бери весла, — сказал ему всадник, — ступай за мною, получишь золотую монету.
   Рыбак встал с поспешностью, которая показывала, что хозяин «Золотого Тельца» был не очень щедр.
   — Вам угодно спуститься в Вер? — спросил он.
   — Нет, отвези меня на середину реки и побудь там со мною несколько минут.
   Рыбак изумился, услышав это странное желание; но имея в виду золотую монету и товарищей незнакомца, он подумал, что в случае сопротивления его принудят силою исполнить это странное желание, и он лишится обещанной награды.
   Поэтому он поспешил объявить незнакомцу, что весь к его услугам, с лодкой и с веслами.
   Тотчас весь отряд отправился к реке, незнакомец спустился на самый берег, а товарищи его остановились на возвышении и расположились так, что могли смотреть во все стороны: они чего-то опасались. С возвышения они могли видеть равнину, которая расстилалась за ними, и прикрывать высадку, которая производилась перед их глазами.
   Незнакомец, высокий молодой человек, белокурый, сильный, хотя и худой, с умным лицом, хотя темный круг обвивал его голубые глаза, и самый грубый цинизм выражался в его улыбке, — незнакомец, говорим мы, тщательно осмотрел свои пистолеты, повесил на плечо мушкетон, попробовал длинную шпагу и уставил глаза на противоположный берег, огромный луг, на котором тянулась тропинка, от берега прямо до селения Изон: черная колокольня и беловатый дым из домов Изона виднелись при золотистых лучах заходившего солнца.
   На другой стороне, не далее четверти мили, поднимался небольшой форт Вер.
   — Что же? — спросил незнакомец, начинавший сердиться от нетерпения, у товарищей, которые стояли на карауле. — Едет ли он? Видите ли вы его где-нибудь направо или налево, спереди или сзади?
   — Кажется, — сказал один из всадников, — я вижу отряд на Изонской дороге; но я в этом не уверен: солнце мешает мне смотреть. Позвольте… Да, точно… Один, два, три, четыре, пять человек. Впереди синий плащ, и он в шляпе с галунами. Его-то именно мы и ждем; он для большей верности взял конвой.
   — И имел полное право на это, — хладнокровно отвечал незнакомец. — Возьми мою лошадь, Фергюзон.
   Тот, кому было дано это приказание полуласковым, полуповелительным голосом, поспешно повиновался и спустился к самой реке; между тем незнакомец сошел с лошади, бросил поводья товарищу и приготовился сесть в лодку.
   — Послушайте, Ковиньяк, — сказал Фергюзон, положив руку на его плечо, — не нужно здесь бесполезной отваги! Если вы увидите малейшее подозрительное движение, тотчас влепите пулю в лоб приятелю. Видите, хитрец привел с собою целый отряд.
   — Да, но не больше нашего. Кроме преимущества храбрости, на нашей стороне и превосходство силы: стало быть, нечего бояться. Ага! Вот показываются их головы.
   — Но что они будут делать? — спросил Фергюзон. — Они нигде не найдут лодки… Ах, нет! Вот там стоит лодка.
   — Она принадлежит моему двоюродному брату, изонскому перевозчику,
   — сказал рыбак.
   Все эти приготовления сильно заинтересовали рыбака: он боялся только, чтобы не завязалось морское сражение на его лодке и на лодке его двоюродного брата.
   — Хорошо, вот синий плащ садится в лодку, — сказал Фергюзон, — садится один… Браво! Именно так было сказано в условии.
   — Так не заставим его ждать, — прибавил незнакомец.
   Он соскочил в лодку и подал рыбаку знак.
   — Смотрите, Ролан, будьте осторожны, — продолжал Фергюзон, — река широка, не подходите к тому берегу, чтобы в вас не направили залпа выстрелов, на которые мы не можем отвечать отсюда; держитесь, если можно, поближе к нашей стороне.
   Тот, кого Фергюзон называл то Ковиньяком, то Роланом, то есть по имени его и по фамилии, кивнул головой в знак согласия.
   — Не бойся, — сказал он, — я и сам об этом думал: неосторожны могут быть те, которые ничем не рискуют, но дело наше так хорошо, что я не решусь глупо потерять его. Если кто-нибудь поступит неосторожно в этом случае, так уж верно не я. Ну, лодочник, пошел!
   Рыбак отвязал веревку, уставил длинный багор на траву, и лодка начала удаляться от берега в ту самую минуту, как на противоположной стороне отчаливала лодка изонского перевозчика.
   Посередине реки находился маяк с белым флагом, он показывал судам, спускавшимся до Дордони, что в этом месте есть опасные подводные камни. Во время мелководья даже можно было видеть сквозь воду черные и гладкие верхушки этих камней, но теперь, при полной воде, только флаг и плеск воды показывали, что это место опасно.
   Оба лодочника, вероятно, поняли, что на этом месте могут встретиться незнакомцы, и подъехали к нему. Прежде причалил изонский перевозчик и по приказанию своего пассажира привязал лодку к кольцу маяка.
   В эту минуту другой рыбак повернулся к своему путешественнику и хотел просить его приказаний, но чрезвычайно удивился, увидев в лодке своей замаскированного человека, закутанного в плащ.
   Страх рыбака усилился, с трепетом просил он приказаний у странного своего пассажира.
   — Причаливай сюда, — отвечал Ковиньяк, указывая на флаг, — как можно ближе к той лодке.
   И рука его с флага указала на господина, привезенного изонским перевозчиком.
   Лодочник повиновался, и обе лодки, соединенные сильным течением реки, дали возможность незнакомцам открыть следующие переговоры.

II

   — Как! Вы замаскированы, милостивый государь? — спросил с удивлением и досадой новый гость, толстяк лет пятидесяти пяти, с глазами строгими и неподвижными, какие бывают у хищных птиц, с седыми усами и бородкою. Он не надел маски, но прятал, сколько мог, волосы и лицо под широкой шляпой с галунами, а стан и платье свое под широким синим плащом.
   Ковиньяк, попристальнее всмотревшись в этого человека, не мог скрыть удивления и невольно изменил себе быстрым движением.
   — Что с вами? — спросил синий плащ.
   — Так, ничего… Я чуть-чуть не потерял равновесия. Но, кажется, вы изволили предложить мне вопрос? Что угодно вам знать?
   — Я спрашивал, зачем вы надели маску.
   — Вопрос откровенен, — сказал Ковиньяк, — и я отвечу на него также откровенно. Я надел маску, чтобы вы не могли видеть моего лица.
   — Так я вас знаю?
   — Не думаю; но если вы увидите мое лицо, то можете узнать его впоследствии, что, по моему мнению, совершенно бесполезно.
   — Вы очень откровенны!
   — Да, когда моя откровенность не может повредить мне.
   — И откровенность ваша открывает даже чужие тайны?
   — Да, когда подобные открытия могут доставить мне выгоду.
   — Странным ремеслом занимаетесь вы!
   — Делаешь, что можешь, милостивый государь. Я был адвокатом, лекарем, солдатом и партизаном; видите, что я все перепробовал.
   — А что вы теперь?
   — Ваш покорнейший слуга, — отвечал юноша, кланяясь с натянутым уважением.
   — У вас ли известное письмо?
   — У вас ли обещанный бланк?
   — Вот он.
   — Извольте, обменяемся.
   — Позвольте еще минуту, милостивый государь, — сказал синий плащ.
   — Наш разговор нравится мне, и я не хочу терять удовольствия беседовать с вами.
   — Помилуйте! И разговор мой, и сам я, оба мы — ваши. Будем говорить, если вам приятно.
   — Не угодно ли перейти в мою лодку, или я перейду в вашу? Таким образом, в другую лодку мы высадим лодочников и прикажем им удалиться.
   — Это бесполезно. Вы, верно, знаете какой-нибудь иностранный язык?
   — Говорю по-испански.
   — И я тоже. Будем говорить по-испански, если вам угодно.
   — Извольте!
   Синий плащ спросил по-испански:
   — Какая причина заставила вас открыть герцогу д'Эпернону, что ему изменяет известная дама?
   — Я хотел оказать услугу достойному вельможе и попасть к нему в милость.
   — Вы сердиты на госпожу Лартиг?
   — Я сердит? Напротив, я должен сознаться, что многим обязан ей, и был бы в отчаянии, если б с нею случилось несчастье.
   — Так вы враг барону Канолю?
   — Я никогда не видал его и знаю его только понаслышке. И признаюсь, я всегда слышал, что он славный малый и храбрый вельможа.
   — Так вы действуете не по ненависти?
   — Помилуйте! Если б я сердился на барона Каноля, то пригласил бы его стреляться или резаться, а он такой добрый малый, что никогда не отказывается от подобных предложений.
   — Значит, я должен верить той причине, которую вы мне сказали?
   — По моему мнению, лучше вы ничего не можете сделать.
   — Хорошо! У вас письмо, которым доказывается неверность госпожи Лартиг?
   — Вот оно. Позвольте без упрека заметить, что я показываю его вам во второй раз.
   Старый дворянин издалека бросил печальный взгляд на тонкую бумагу, сквозь которую можно было видеть черные буквы.
   Юноша медленно развернул письмо.
   — Вы узнаете почерк?
   — Да.
   — Так пожалуйте мне бланк, я отдам письмо.
   — Сейчас. Еще один вопрос.
   — Говорите.
   Юноша спокойно сложил письмо и положил в карман.
   — Как вы достали эту записку?
   — Извольте, скажу.
   — Я слушаю.
   — Вы, вероятно, знаете, что расточительное управление герцога д'Эпернона наделало ему много хлопот в Гиенне!
   — Знаю. Дальше.
   — Вы также знаете, что страшно скаредное управление кардинала Мазарини наделало ему много хлопот в столице, в Париже!
   — Но какое нам дело до кардинала Мазарини и до герцога д'Эпернона?
   — Погодите. Из этих противоположных управлений вышло что-то, очень похожее на общую войну, в которой каждый принимает участие. Теперь Мазарини воюет за королеву, герцог д'Эпернон за короля, коадъютор за Бофора, Бофор за госпожу Монбазон, Ларошфуко за герцогиню де Лонгвиль, герцог Орлеанский за девицу Сойон, Парламент за народ, наконец, принца Конде, воевавшего за Францию, посадили в тюрьму. А я ничего не выиграл бы, если б сражался за королеву, короля, коадъютора, Бофора, или за госпожу Монбазон, Лонгвиль и Сойон, или за народ и за Францию, поэтому мне пришло в голову не примыкать ни к одной из этих партий, а следовать за той, к которой почувствую минутное влечение. Стало быть, моя задача все делать кстати. Что скажете вы об этой моей идее?
   — Она замысловата.
   — Поэтому я собрал армию. Извольте взглянуть, она стоит на берегах Дордони.
   — Пять человек! .. Не худо!
   — У меня одним человеком больше, чем у вас, стало быть, вам неприлично презирать мою армию.
   — Уж очень плохо одета она, — сказал синий плащ, бывший в дурном расположении духа и потому готовый все бранить.
   — Правда, — продолжал юноша, — они очень похожи на товарищей Фальстафа… Фальстаф, английский джентльмен, мой приятель… Но сегодня вечером я одену их в новое платье, и если вы встретите их завтра, то увидите, что они действительно красавцы.
   — Мне нет дела до ваших людей, вернемся к вам.
   — Извольте. Ведя войну собственно для себя, мы встретили сборщика податей, который переезжал из села в село для наполнения кошелька его королевского величества; пока ему следовало еще собирать деньги, мы верно охраняли его; и признаюсь, видя его толстейший кошель, я хотел пристать к партии короля. Но события чертовски запутали дело: общая ненависть к кардиналу Мазарини, жалобы со всех сторон на герцога д'Эпернона заставили нас одуматься. Мы подумали, что много, очень много хорошего в партии принцев и прилепились к ней всей душой. Сборщик кончал поручение, ему данное, в этом маленьком уединенном домике, который вы видите вон там между тополями и дубами.
   — В доме Наноны! — прошептал синий плащ. — Да, вижу.
   — Мы дождались его выхода, пошли за ним, как в первые пять дней, переправились вместе с ним через Дордонь недалеко от Сен-Мишели, и когда мы выехали на середину реки, я сообщил о перемене наших политических мнений и просил его, с возможною учтивостью, отдать нам собранные им деньги. Поверите ли, милостивый государь, он отказал нам. Товарищи мои принялись обыскивать его, он кричал, как сумасшедший. Помощник мой, человек чрезвычайно находчивый, — вот он там, в красном плаще, держит мою лошадь, — заметил, что вода, не пропуская воздуха, не пропускает также и звуков. Эту физическую аксиому я понял, потому что я медик, и похвалил ее. Тогда тот, кто подал нам благой совет, опустил голову сборщика в воду не более как на один фут. Действительно, сборщик перестал кричать, или, лучше сказать, мы уже не слыхали его криков. Мы могли именем принцев взять у него все деньги и всю его переписку. Я отдал деньги моим солдатам, которые, как вы справедливо заметили, крайне нуждались в новых мундирах, а себе оставил письма, между прочими и это. Кажется, почтенный сборщик служил любовным послом у госпожи Лартиг.
   — Правда, — прошептал синий плащ, — если не ошибаюсь, он был предан Наноне. А что же случилось с подлецом?
   — Вы увидите, что мы прекрасно сделали, погрузив его в воду, этого подлеца, как вы его называете. Иначе он поднял бы на нас весь мир. Представьте себе, когда мы вытащили его из реки, он уже умер от злости, хотя лежал в воде не более четверти часа.
   — И вы опять опустили его туда же?
   — Именно так.
   — Но если вы его утопили, то…
   — Я не говорил, что мы его утопили.
   — Не станем спорить о словах… Если посол умер…
   — Это другое дело: он точно умер…
   — Значит, Каноль ничего не знает и, само собою разумеется, не придет на свидание.
   — Позвольте, я веду войну с державами, а не с частными людьми. Каноль получил копию записки, которая к нему следовала. Я только подумал, что автограф может иметь цену, и потому приберег его.
   — Что подумает он, когда увидит незнакомую руку?
   — Что особа, приглашающая его на свидание, для предосторожности поручила кому-нибудь другому написать эту записку.
   Незнакомец с удивлением взглянул на Ковиньяка. Он удивлялся его бесстыдству и находчивости.
   Он пытался напугать бесстрашного рыцаря:
   — Стало быть, вы никогда не думаете о местном правительстве, о следствии?
   — О следствии? — повторил юноша с хохотом. — О! Герцогу д'Эпернону некогда заниматься следствиями, притом, я уже сказал вам, что сделал все это с намерением угодить ему. Он был бы очень неблагодарен, если бы вздумал идти против меня.
   — Тут не все для меня ясно, — сказал синий плащ с иронией. — Как! Вы сами сознаетесь, что перешли на сторону принцев, а вам пришла в голову странная мысль угождать герцогу д'Эпернону.
   — Это, однако ж, очень просто: бумаги, захваченные мною у сборщика податей, показали мне всю чистоту намерений королевской партии, король совершенно оправдан в глазах моих, и герцог д'Эпернон тысячу раз правее всех своих подчиненных. На стороне королевской партии справедливость. Я тотчас перешел на правую сторону.
   — Вот разбойник! Я велю повесить его, если он попадется в мои руки! — прошептал старик, крутя седые усы.
   — Что вы говорите? — спросил Ковиньяк, мигая под маскою.
   — Ничего… Еще один вопрос. Что вы сделаете из бланка, который требуете?
   — Я и сам еще не знаю. Я прошу бланк потому, что это вещь самая удобная, самая поместительная, самая эластичная; может быть, сберегу его для важнейшего случая; может быть, истрачу его для какой-нибудь прихоти. Может быть, я сам представлю вам его в конце этой недели. Может быть, он дойдет до вас через три или четыре месяца с дюжиною передаточных надписей, как вексель, пущенный в оборот. Во всяком случае, будьте спокойны, я не употреблю его на дела, от которых мы, вы или я, могли бы покраснеть. Ведь я все-таки дворянин.
   — Вы дворянин?
   — Да, сударь, и даже из старинных.
   — Так я велю колесовать его, — прошептал синий плащ, — вот к чему послужит его бланк.
   — Что же? Угодно ли вам дать мне бланк? — спросил Ковиньяк.
   — Надобно дать.
   — Я вас не принуждаю, извольте понять хорошенько. Я только предлагаю вам обмен. Оставьте, если угодно, вашу бумагу у себя, так я не отдам вам письма.
   — Где письмо?
   — А где же бланк?
   Одною рукою он подал письмо, а другою взвел курок у пистолета.
   — Оставьте пистолет, — сказал незнакомец, раскрывая плащ, — видите, у меня тоже пистолеты наготове. Будем вести дело начистоту: вот бланк.
   — Вот вам письмо.
   Они честно поменялись бумагами. Молча и внимательно каждый рассмотрел полученный документ.
   — Куда вы теперь поедете? — спросил Ковиньяк.
   — Мне нужно на правый берег.
   — А мне на левый, — отвечал Ковиньяк.
   — Как же нам быть? Мои люди на том берегу, куда вы едете, а ваши на том, куда я отправляюсь.
   — Что ж? Дело очень просто: пришлите мне моих людей в вашей лодке, а я пришлю вам ваших людей в моей.
   — У вас быстрый и изобретательный ум.
   — Я родился полководцем, — сказал Ковиньяк.
   — Вы уже полководец.
   — Да, правда, я и забыл о своей армии.
   Незнакомец приказал изонскому перевозчику направляться к противоположному берегу, к рощице, которая тянулась до самой дороги.