Страница:
— Нет, ни единой медной монетки.
— У меня есть немного серебра. В следующий раз я попробую подкупить охранника, чтобы он вынес наружу сообщение от нас.
Дикарка что-то сказала одной короткой фразой. Халтерн замолчал с раскрытым ртом и уставился на нее.
— Кто вы? — Я подошла к решетке. — Как вы сюда попали?
Ее лицо было неподвижным, но говорила она вопросительным тоном.
— Имирианка? — Мне в это не верилось.
— Наверное, архаичная раса, — сказал Халтерн. — Вы правы.
Женщина указала на меня:
— Кто?
— Кристи, — ответила я и сказала это еще раз, когда она повторила слово. Она подошла ближе и обхватила своими костлявыми руками прутья решетки. Голос ее был грубым.
— Кто твой друг? — спросила она.
— Халтерн, — сказала я, — он с юга.
Я не могла бы сказать, насколько она поняла меня. Халтерн подошел ко мне поближе и стал задавать вопросы, но она не отвечала. Вскоре она вернулась в дальний угол своей камеры и больше не реагировала на нас.
— Как долго она здесь находится, хотела бы я знать?
— Понятия не имею. Я вам когда-нибудь… — продолжил он, явно стараясь отвлечь мое внимание, — рассказывал о моей телестре Бет'ру-элен?
Я откинулась назад на нарах, завернувшись в три одеяла и мех зилмеи.
— Нет, еще нет. Расскажите.
Я втянула голову в плечи при виде яркого белого света. Чужая рука крепко держала меня за плечо. У меня возникло инстинктивное желание опереться на нее, и в мои запястья врезались металлические манжеты. Рука охранника схватила меня крепче, и я сумела встать. На моих щиколотках была натянутая цепь полуметровой длины.
— Молчите в этом присутствии! Молчите в этом доме!
Гул голосов и шум смолкли.
Надо мной высился большой купол, через отверстие наверху внутрь светило полуденное солнце и слепило меня. Своды помещения поддерживали стройные колонны. Дальше, в глубине, находились купола поменьше, в нишах которых теснились люди.
Я стояла между двух охранников.
В тишине прозвонили полуденные колокола, их короткий звон отразился от купола. Охранники подтолкнули меня вперед. Я взошла на возвышение. Передо мной находилась круговая железная решетка, диаметр которой составлял около пяти метров. Я посмотрела вниз. В нескольких ярдах ниже солнце освещало каменное обрамление глубокой шахты колодца, все остальное было в полумраке.
По другую сторону колодца стоял Арад. Рядом находилось еще одно возвышение, остававшееся пустым. Арад стоял за столом, на котором лежали бумаги и свитки, и беседовал с молодым говорящим с землей.
Кроме нас я не увидела больше никого на просторном, украшенном мозаикой полу купола. Постепенно мои глаза привыкли к свету, и я заметила, что в состоявшем из естественной скальной породы амфитеатре были вырублены ступенчатые ряды скамей и что меньшие из них примыкали к главному куполу. Между колоннами я увидела большое число ортеанских лиц, окружавших меня со всех сторон.
— Я пригласил вас в дом-колодец, чтобы расследовать одно очень серьезное обстоятельство. — Голос Арада, хотя тот и не повышал его, был очень хорошо слышен под куполом. — Т'Ан Ремонде решил, что его речь идет о деле, относящемся к компетенции дома-колодца, а не двора. Я призвал вас сюда, чтобы судить и доказывать.
Среди собравшихся находились говорящие с землей и другие хранители колодца, которых я знала по официальным встречам, а также несколько с'анов близлежащих телестре. Я стояла в оковах в ярком свете полуденного солнца.
Я посмотрела мимо Арада и обнаружила лица членов телестре Талкул, а потом почти одновременно — самих Ховиса, Сетин и Колтина. Старик кивнул Араду и уставился на меня, очевидно не узнавая.
— Мы подтверждаем это, — сказал Ховис, а другие голоса повторили его слова. Обернувшись, я увидела Сулис н'ри н'сут СуБаннасен. Ее лицо было безучастным.
— Женщина, которую вы видите… — рука Арада указала на меня, — …заявляет, что прибыла сюда из другого мира. Есть некоторые обстоятельства, вроде бы подкрепляют данное утверждение. В Таткаэре ей поверили.
Но существуют и другие объяснения. Очевидно, что она является созданием — если даже не ребенком — той самой в высшей степени чуждой, кровожадной и высокомерной расы — Золотого Народа Колдунов.
Этого я ожидала, а теперь, когда такое было произнесено, я почувствовала некоторое облегчение. Я спросила стоявшего поближе ко мне охранника:
— Когда я могу говорить?
— Ты? — Он уставился на меня. — Ты здесь не для того, чтобы говорить.
— Что?
— Заткнись.
— Но если мне не разрешают защищаться…
Рукоятка его «харура» ударила меня под ребра. Я промолчала. Арад все еще говорил, а на нас никто не обращал внимания.
— …слышали, как она добровольно признавала свою причастность к подобным аппаратам и силам, используемым якобы в ее мире, — сказал Арад, — вы действительно все это слышали, ибо, когда она посещала ваши телестре, то не делала из этого тайны. А подобные вещи хорошо нам известны, нам, которые знают, как колдовской народ ездил между своими необъятными землями, паря в воздухе, нам, которые знают, какое оружие погубило пустынные земли, нам, которые знают, какие разрушения они оставили нам в наследство. Нам, которые после крушения Золотой Империи поклялись, что никогда более не допустят подобного уничтожения мира.
Он говорил так убедительно, что у меня возник перед ним страх. В том, что он говорил, не было ничего отсталого, а эти люди не являлись форумом для выслушивания моих столь отшлифованных выступлений перед судом в пользе наук. И если меня не захотят выслушать…
— Я думаю, нет сомнений в существовании иных миров. — Арад как бы случайно сел на край стола. — Ибо звезды являются дочерьми Великой Матери, и не было бы особенным чудом, если бы у них были дети, похожие на тех, какими являемся мы. Философы часто рассуждали о том, что такое могло бы быть, и, возможно, это так и есть, но я спрашиваю вас: что вероятнее? То, что эти существа нашли способ пересечь бесконечные моря и послали сюда эту женщину или то, что она прибыла из неисследованной части нашего собственного мира — возможно, даже из знакомой нам его части, — скажем, даже из Кель Харантиша?
Я была поражена изощренностью ума, скрывавшейся за этим аргументом, даже сейчас, когда все сильнее падала духом. Молчание слушавших приводило меня в озноб. Я думала, смогу ли, если дело дойдет до того, доказать, что я родом с Земли?
— Вы видели печать Короны на моем удостоверении! — Я почувствовала, как дернулись охранники, но Арад жестом дал им понять, что ничего не нужно делать.
Я не повышала голоса. Акустика была такова, что меня слышали всюду под куполом.
— Я являюсь законной посланницей моего мира.
— Не все рассказы из Таткаэра соответствуют истине, — сказал Арад, — и даже Т'Ан Сутаи-Телестре не застрахована от того, чтобы поверить лгунье. Молчите. Сейчас будут заслушаны свидетели.
По этой команде молодой говорящий с землей взял со стола бумагу и поднялся с нею на возвышение.
— Свидетельство Кетана н'ри н'сут Рену, врача, — прочел он, — «получив приказание осмотреть заболевшую Т'Ан командующую Рурик Орландис, я нашел ее страдающей лихорадкой, возникшей по неизвестной мне причине. В настоящее время она лежит больная здесь, в Черепной крепости. По моему мнению, эта болезнь была вызвана намеренно, хотя я и не могу сказать, кем и с какой целью».
Когда говорящий с землей отошел в сторону, Арад сказал:
— Т'Ан командующая армией Южной земли тяжело больна, и это после того — и только после того, — как она находилась в обществе мнимой посланницы по дороге в Ремонде.
Я не заметила какой-либо доказательности в показаниях двух или трех следующих свидетелей — это были большей частью с'аны горных телестре, — которые описывали, что я рассказывала им земных технологиях. «Но Рурик? — подумала я. — Они подозревают меня в том, что я повинна в ее болезни. Но ведь это сумасшествие!»
Кетан н'ри н'сут Рену был, как я вспомнила, врачом Ховиса.
Задавались вопросы, некоторые от с'анов, другие — слушавшими, а этот спокойный, бесстрастный голос продолжал перечислять обстоятельства, говорившие против меня. Я потянулась, разгибая спину, и очень была бы не прочь сесть.
Если весть об этих событиях достигла Таткаэра, и ксеногруппа…
Если весть дошла. «А если предположить, что она дошла бы, — подумала вдруг я, — если предположить, что до моих людей дошла бы пусть даже искаженная версия правды, что они смогли бы предпринять? Что они могли сделать достаточно своевременно, чтобы помочь мне?» Даже если эта история должна была бы закончиться казнью, то, в конце концов, и тогда бы мало что можно было сделать, а в торжестве справедливости после моей смерти я не была заинтересована.
— Может быть, здесь были высказаны лишь предположения, — сказал Арад, — но, во всяком случае, у меня есть еще последний свидетель — очевидец, мужчина, который видел, как эта посланница — эта мнимая посланница — воспользовалась запрещенными знаниями народа колдунов. Назовите ваше имя, т'ан.
— Алуиз Блейз н'ри н'сут Медуэнин, из гильдии наемников в Римоне, — сказал человек и поднялся на возвышение для свидетелей. Свет упал на него, я увидела изуродованную половину лица и узнала его. Это лицо преследовало меня с Теризона — лицо наемного убийцы, безымянного киллера.
— Я вижу, что вы его знаете, — заметил Арад, глядя на меня. Было слишком поздно, чтобы отрицать это еще и сейчас.
— Он покушался на мою жизнь. Я не могла бы его забыть.
— Точно так же и я не могу забыть вас, — сказал мужчина. Я подумала, что еще никогда не слышала, чтобы он говорил. У него был низкий голос, по-ремондски он говорил с сильным римонским акцентом. — Я все еще ношу на себе вашу отметину, колдовское отродье.
Он приподнял свою руку, которая была перебинтована и лежала на перевязи. Я заметила, что свой «харур-нилгри» он повесил на правый бок для удобства пользования им левой рукой.
— Я ехал на восток. Наши пути пересеклись в одном доме-колодце. — Он строптиво вздернул голову и окинул взглядом собравшихся. Ремондцы не питают симпатий к наемникам. — Мы подружились, а потом стали арикей.
Кровь зашумела у меня в ушах. Безликое сборище словно бы растворилось, и взгляд мой различал лишь одну-единственную деталь: улыбку на лице Ховиса Талкула. Оно было обращено ко мне, и в этой улыбке скрывался простой вызов: опровергни, если сможешь, попробуй.
— У нее имеется предмет примерно таких размеров… — Блейз немного развел руки в стороны, — …в форме моллюска хура, серого цвета и твердый. Когда я его увидел, то спросил, что это такое, и она сказала, что это оружие. Оружие — это по моей специальности, — он обратился к собравшимся, — и я захотел исследовать его, но она не захотела, чтобы я дотрагивался до него. Началась борьба. Она не носит с собой меча, не носил его и я с тех пор как мы встретились. Борьба шла только из-за ее оружия. Она применила его против меня — направила на меня на расстоянии — и произвела в воздухе яркую молнию. Моя правая рука перестала действовать, и мне пришлось спасаться бегством. Когда я узнал, куда она направлялась, то счел своим долгом предупредить вас.
Когда он спустился с возвышения, Арад взял со стола какой-то предмет.
— Это оружие?
— Да.
— Вы можете идти. — Арад немного выждал, затем снова взглянул на меня. — Вы не отрицаете, что этот предмет принадлежит вам?
— Я отрицаю, что он оказывает такое действие, как было сказано, а также то, что он рассказывал.
Они обыскивали мои вещи. Что бы они могли найти? Отчеты, сообщения — нет, они не смогли прослушать записанное на ленту, да и невелика была бы разница, если бы они даже сумели это сделать. Аптечка. Это их, наверное, поразило. А мне не хотелось бы ее терять.
Арад показал собравшимся якобы свидетельствующее против меня вещественное доказательство.
— Я требую права говорить! — Я подавила в себе чувство ущемленности. Говорить — это было единственное, что я могла делать, а сейчас мне отказывали даже в этом. — Утверждала ли я когда-нибудь, что Земля не является технологической цивилизацией? Разве я оспаривала, что мы пользуемся своими собственными научными познаниями? Скажите мне, почему это делает из меня принадлежащую к расе, которая вымерла на этой планете! Разве вы не видите, что я отличаюсь от вас? Откройте же ваши глаза!
— Вы отличаетесь от нас, — сказал Арад, — но подобные превращения всегда входили в возможности колдовского народа; это совершенно ничего не доказывает.
— Я нахожусь под защитой Закона Короны. Происходящее здесь — это несправедливость.
— Но вы находитесь в Ремонде, — сказал Арад и был награжден гулом одобрения со стороны ремондцев. — Это — дом-колодец, и вы находитесь под властью Закона Богини.
Охранники вывели меня из дома-колодца, и мы прождали большую часть второй половины дня в расположенной в стороне комнате. Мои протесты не были услышаны. Я начала это понимать.
Когда меня ввели обратно, уже были зажжены факелы, и последний свет дня падал в темную шахту колодца. Я стояла на краю головокружительного глубокого жерла.
— Вы изложили ваши свидетельства, — сказал Арад, обращаясь к собранию, — а теперь выносите ваш приговор.
Наконец вышла женщина и обернулась к с'анам и священникам.
— Мы долго совещались, — сказала она, помедлив, — и подозреваем, что обстоятельства не говорят однозначно против нее, но мы не убеждены также и в том, что она невиновна. Она могла бы быть представительницей колдовского народа, но, может быть, она ею и не является — мы в этом не уверены.
Послышался одобрительный гомон. Я отыскала глазами лицо Ховиса. Он был явно недоволен таким оборотом дела.
Арад сказал, посовещавшись с несколькими говорящими с землей:
— Тогда вот мое решение. Она должна быть помещена обратно в камеру и находиться там под стражей. Мы же поищем новых свидетельств. О них мы еще услышим. Приемлемо ли это для вас?
Я уже почти не слышала гула с выражением согласия. Значит, я лишь выиграла немного времени. Однако это было лучше того, чего я опасалась.
Я взглянула через зал на изуродованного шрамами человека. «Он не видел акустического парализатора, — подумала я, — и он совершенно точно не видел, что я им пользовалась. Кто-то тщательно подготовил его на роль свидетеля. Кто-то, кто его уже ранее нанял и знал, что доставит его сюда…»
Снова ожили старые подозрения, но сейчас я не находила Сулис. Когда меня ввели в камеру, я мысленно разрабатывала планы и опять отбрасывала их. Если бы только можно было послать весть на свободу. Если бы поскорее выздоровела Рурик и вернулась сюда. Если бы Фалкир…
Я обратила внимание на то, что не видела на суде Фалкира.
— Пора, — заключила я, рассказав Халтерну о происшедшем. — Ведь мы наверняка можем что-нибудь предпринять?
— Мы можем проявлять осторожность. — Он был зол. — Они выслушали посланницу, и закон дома-колодца дает им право содержать вас в камере, пока они не решат еще раз заслушать вас. А разве не стало бы для них желанной случайностью, если бы вы заболели гнилью легких и умерли? Или от отравленной пищи? Или от меча подосланного убийцы?
Я проснулась, когда мне снился теплый сон, в котором сплелись с коротко подстриженной гривой.
Дикарка трясла решетку так сильно, что гудели стены. Ее лицо было поднято к вентиляционным отверстиям в потолке.
— Что случилось?
Она многократно повторяла одно и то же слово, но я поняла его, прежде чем взглянула вверх. Было утро, внутрь проникал бледный свет. Она пнула решетку в последний раз и отошла к своей куче соломы. У нее была завидная способность сохранять силы за счет долгого сна.
Наш разговор с нею никогда не шел дальше уровня «кто ты?». Она не понимала ни моей, ни Халтерна смеси имирианского с ремондским.
— Какой сегодня день?
— Четвертый день четвертой недели, я думаю. — Я была уверена, что слушание состоялось во второй день. — Как вы себя чувствуете?
— У нас почти нет топлива. — Однако, мой вопрос он пропустил мимо ушей. Я слышала, как он ночью кашлял.
— Я не могу в это поверить. — У меня не было возможности выразить свое раздражение. — Не могу поверить, что невозможно заявить протест. И не думаю, что эта пародия представляет собой предписанный законом ход процесса!
— Он неофициален, и речь идет об обычае домов-колодцев. — Халтерн натянул на свои плечи одеяло, как платок. — Если бы речь шла о Законе Короны, то вам было бы позволено высказываться и вызывать ваших собственных свидетелей. Это, как я предполагаю, и есть причина того, почему Т'Ан Ремонда предоставил вести все дело Араду.
Я наполнила чашу углем, предварительно вытряхнув на пол золу.
— Ховис. Не Колтин.
Он кивнул.
— Четвертый день четвертой недели… Если бы Т'Ан Рурик чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы смогла вернуться…
— «Если бы». Мысль об этом беспокоила меня. Я знала, что Халтерн ошибался, и что Ховис в данный момент еще не отдал приказа убить меня. Еще нет, потому что ему еще нужно было самому выйти из трудного положения, которое он создал, посадив в тюрьму принятую королевой посланницу. Но если бы ему удалось утаить от Рурик, где я нахожусь, а она уехала бы на юг, тогда бы он придумал что-нибудь новое. Он был, пожалуй слишком осторожен, чтобы устранить посланницу.
Он, должно быть, не мог сделать ничего, чтобы меня оскорбило.
Воздух был очень влажен. Тонкие струйки воды стекали вниз через вентиляционные щели и образовывали лужи на каменном полу. В чаше оставалась только теплая зола.
Дикарка схватилась за прутья двери своей камеры и стала трясти ее. Лицо ее по прежнему ничего не выражало.
— Прекрати этот проклятый шум! О, Богиня! — Халтерн добавил серию бранных слов из пейр-даденийского языка. Его руки дрожали. Он швырнул в нее пустую винную бутылку, разбившуюся о прутья решетки и усеянную осколками лужу на полу.
— Не кричите на нее, ведь ее вины нет в том, что мы здесь.
— Моей также нет, — сказал он с ядовитой резкостью.
— Проклятые, полуцивилизованные дикари, — сказала я. — Вы все тут заодно.
Дождь прекратился. Влага мельчайшими каплями осела на мехе моего халата. Холодные железные прутья пощипывали руки.
— Халтерн, простите меня. Мне очень жаль.
Наши руки прикоснулись сквозь решетку друг к другу.
— Мне тоже. Извините. Эти ремондцы… — Он пожал плечами. — Я думал, что был слишком хитер, чтобы меня схватили таким образом. В моем-то возрасте.
— Это неправда, что вы полуцивилизованные. — Я следовала за ходом своих мыслей. — Колдовские народы не являются только легендой. А я не подготовлена к встрече с обществом, пережившим катастрофу.
— Кристи, — крикнула дикарка. Она отошла от решетки и стала наблюдать за входной дверью.
— Что?..
Дверь отворилась. Я ждала, что принесут побольше пищи и вина, которые передавались нам анонимно, или стражников Т'Ана Ремонде. Вместо этого вошла женщина и прикрыла за собой дверь.
— Верек Сетин. — Халтерн подошел к решетке.
— У меня мало времени. — Женщина открыла дверь его камеры, потом моей.
Я спросила:
— Где Фалкир?
— У моего брата Ховиса. Организуется выезд на охоту. Сегодня праздник пятого дня.
— Его здесь нет?
Она непонимающе смотрела на меня. Я вышла из камеры. Я не хотела задавать следующий вопрос.
— Он знает об этой истории?
Сетин покачала головой.
— Мой сын лоялен по отношению к телестре. Т'Ан, вам нужно побыстрее идти со мной.
Халтерн скатывал менее толстые одеяла. Я смотрела на него. Моя голова стала плохо соображать.
— Она должна пойти с нами, — сказала я, когда Сетин проходила мимо камеры дикарки.
Халтерн кивнул.
— Вы правы. Они вытянут из нее, что она видела, если она останется здесь.
Его разумность поразила меня.
Дикарка сначала отпрянула назад, но потом стояла спокойно, пока я обматывала ее тело под руками одним одеялом, а другое надела ей на голову, как капюшон и платок. Так она могла бы сойти за жительницу Ремонде. Я надеялась на это.
Она шла за Сетин и Халтерном, одеяло скрывало ее ноги. Я следовала за ними. У Сетин были две вещи из моего багажа, лежавшие в опустевшем караульном помещении. Мы поднялись наверх по длинным каменным коридорам и казавшимся бесконечными лестницам.
— Сетин. — Я прошла вперед мимо Халтерна, чтобы поговорить с ней. — Если он не… кто тогда позаботился, чтобы нас снабдили жизненно необходимыми вещами?
— Это произошло по желанию Фалкира. — Она продолжала идти, не сбавляя скорости. — Он желал сделать для арикей все, что только мог. Он действительно сделал многое. Это он говорил с Ховисом о том, что вас признала Богиня…
«Боже мой! Как я могла забыть об этом?» подумала я. Но это было так и данный факт совершенно вылетел у меня из головы. Я предполагала и считала это отчасти любопытной церемонией туземцев, а отчасти одним из добрых намерений Рурик, но так больше ни разу и не вспомнила о ритуале, даже в доме-колодце.
— Вам бы не поздоровилось, если бы вы об этом упомянули, — добавила Сетин. — Ховис знал об этом, Арад также знал, и как бы это прозвучало, если бы вы сказали, что вы признаны Богиней, а сопровождавшая вас в это самое время была тяжело больна?
— Но Фалкир…
— Он сделал, что смог, не нарушая законов телестре.
— А вы? — О чем я действительно хотела спросить, так это о том, почему здесь она, а не он?
— Я делаю то, что могу сделать, — сказала она, — и у меня уже нет ни сил, ни времени, чтобы высказывать мои пожелания телестре, а потому я действую на свой страх и риск.
Над нами высился отвесный берег. В лицо мне ударил теплый влажный воздух, поднимавшийся от земли. Солнце перешло зенит, дневные звезды белели над башнями Корбека. Мы стояли на дороге, обозначенной следами колес, смотрели на ясный свет, дышали свежим воздухом и молчали несколько долгих минут.
Прошло менее недели. Восемь дней. И все, однако, изменилось. Окраска деревьев в садах сменилась с желтой на серую. В воздухе ощущался пряный запах осени.
— Я больше ничего не могу сделать и ничего не знаю, — сказала Сетин. — Идите. Покиньте Корбек.
Она стояла в двери, свет безжалостно выделял резкие складки на ее лице. Ее глаза были мутными, под ними виднелись бурые пятна. Такого же цвета пятна были вокруг ее губ. Одежда свисала с ее худых плеч.
У нее был холодный и упрямый вид, такое же выражение я часто замечала на лице ее сына.
Фалкир. Он был прежде всего обитателем Ремонде и членом телестре Талкул. Как бы ни была мне приятна мысль о том, что моя свобода могла зависеть от чужих рук, я все еще доверяла ему и представляла себе, как он старался меня освободить. Теперь же я была предана. Не им, но мною самой, потому что я ожидала при всем этом, будто мы одинаково мыслили и чувствовали. Потому что я думала, будто поняла, что такое есть телестре.
— Я благодарю вас. — Я взяла в свои руки холодные руки Сетин. — Я не буду говорить об этом, что бы ни случилось.
— Когда пройдет некоторое время, для меня это не будет иметь никакого значения. — Она криво улыбнулась. — Мне передать что-нибудь от вас моему сыну, Кристи?
Мое благоразумие уступило место чувству горечи. Я молча покачала головой. Я не могла теперь доверять и себе самой.
— Мы благодарим вас, т'ан, — сказала Халтерн. — Корона узнает о вашем поступке, в частном порядке, если вы этого желаете. А если бы вы смогли что-нибудь сообщить Т'Ан Рурик о нашем местонахождении?
— Не за пределы Корбека. Если она приедет сюда, то да. Сетин внимательно смотрела на меня. — Не думайте о нас слишком плохо. Арад поступает в согласии со своей совестью, он верит, что вы из народа колдунов и представляете опасность. Даже Ховис в своих действиях руководствуется нашим общим благом. Он любит власть, это я признаю, и это играет во всем большую роль, но и он со всей искренностью верит, что может совершить для телестре то, что никому кроме него не под силу.
— Тогда ему следует подождать, — ответил Халтерн. — Когда умрет старик, люди, возможно, выберут его Т'Ан Ремонде.
— Но может быть и так, что они этого не сделают. А он так долго ждал. — Ее лицо снова стало замкнутым и холодным, как и прежде. — А теперь идите.
Дверь за нею закрылась. Я взяла дикарку за руку и пошла за Халтерном в город.
12. БЕГСТВО НА ЮГ
— У меня есть немного серебра. В следующий раз я попробую подкупить охранника, чтобы он вынес наружу сообщение от нас.
Дикарка что-то сказала одной короткой фразой. Халтерн замолчал с раскрытым ртом и уставился на нее.
— Кто вы? — Я подошла к решетке. — Как вы сюда попали?
Ее лицо было неподвижным, но говорила она вопросительным тоном.
— Имирианка? — Мне в это не верилось.
— Наверное, архаичная раса, — сказал Халтерн. — Вы правы.
Женщина указала на меня:
— Кто?
— Кристи, — ответила я и сказала это еще раз, когда она повторила слово. Она подошла ближе и обхватила своими костлявыми руками прутья решетки. Голос ее был грубым.
— Кто твой друг? — спросила она.
— Халтерн, — сказала я, — он с юга.
Я не могла бы сказать, насколько она поняла меня. Халтерн подошел ко мне поближе и стал задавать вопросы, но она не отвечала. Вскоре она вернулась в дальний угол своей камеры и больше не реагировала на нас.
— Как долго она здесь находится, хотела бы я знать?
— Понятия не имею. Я вам когда-нибудь… — продолжил он, явно стараясь отвлечь мое внимание, — рассказывал о моей телестре Бет'ру-элен?
Я откинулась назад на нарах, завернувшись в три одеяла и мех зилмеи.
— Нет, еще нет. Расскажите.
Я втянула голову в плечи при виде яркого белого света. Чужая рука крепко держала меня за плечо. У меня возникло инстинктивное желание опереться на нее, и в мои запястья врезались металлические манжеты. Рука охранника схватила меня крепче, и я сумела встать. На моих щиколотках была натянутая цепь полуметровой длины.
— Молчите в этом присутствии! Молчите в этом доме!
Гул голосов и шум смолкли.
Надо мной высился большой купол, через отверстие наверху внутрь светило полуденное солнце и слепило меня. Своды помещения поддерживали стройные колонны. Дальше, в глубине, находились купола поменьше, в нишах которых теснились люди.
Я стояла между двух охранников.
В тишине прозвонили полуденные колокола, их короткий звон отразился от купола. Охранники подтолкнули меня вперед. Я взошла на возвышение. Передо мной находилась круговая железная решетка, диаметр которой составлял около пяти метров. Я посмотрела вниз. В нескольких ярдах ниже солнце освещало каменное обрамление глубокой шахты колодца, все остальное было в полумраке.
По другую сторону колодца стоял Арад. Рядом находилось еще одно возвышение, остававшееся пустым. Арад стоял за столом, на котором лежали бумаги и свитки, и беседовал с молодым говорящим с землей.
Кроме нас я не увидела больше никого на просторном, украшенном мозаикой полу купола. Постепенно мои глаза привыкли к свету, и я заметила, что в состоявшем из естественной скальной породы амфитеатре были вырублены ступенчатые ряды скамей и что меньшие из них примыкали к главному куполу. Между колоннами я увидела большое число ортеанских лиц, окружавших меня со всех сторон.
— Я пригласил вас в дом-колодец, чтобы расследовать одно очень серьезное обстоятельство. — Голос Арада, хотя тот и не повышал его, был очень хорошо слышен под куполом. — Т'Ан Ремонде решил, что его речь идет о деле, относящемся к компетенции дома-колодца, а не двора. Я призвал вас сюда, чтобы судить и доказывать.
Среди собравшихся находились говорящие с землей и другие хранители колодца, которых я знала по официальным встречам, а также несколько с'анов близлежащих телестре. Я стояла в оковах в ярком свете полуденного солнца.
Я посмотрела мимо Арада и обнаружила лица членов телестре Талкул, а потом почти одновременно — самих Ховиса, Сетин и Колтина. Старик кивнул Араду и уставился на меня, очевидно не узнавая.
— Мы подтверждаем это, — сказал Ховис, а другие голоса повторили его слова. Обернувшись, я увидела Сулис н'ри н'сут СуБаннасен. Ее лицо было безучастным.
— Женщина, которую вы видите… — рука Арада указала на меня, — …заявляет, что прибыла сюда из другого мира. Есть некоторые обстоятельства, вроде бы подкрепляют данное утверждение. В Таткаэре ей поверили.
Но существуют и другие объяснения. Очевидно, что она является созданием — если даже не ребенком — той самой в высшей степени чуждой, кровожадной и высокомерной расы — Золотого Народа Колдунов.
Этого я ожидала, а теперь, когда такое было произнесено, я почувствовала некоторое облегчение. Я спросила стоявшего поближе ко мне охранника:
— Когда я могу говорить?
— Ты? — Он уставился на меня. — Ты здесь не для того, чтобы говорить.
— Что?
— Заткнись.
— Но если мне не разрешают защищаться…
Рукоятка его «харура» ударила меня под ребра. Я промолчала. Арад все еще говорил, а на нас никто не обращал внимания.
— …слышали, как она добровольно признавала свою причастность к подобным аппаратам и силам, используемым якобы в ее мире, — сказал Арад, — вы действительно все это слышали, ибо, когда она посещала ваши телестре, то не делала из этого тайны. А подобные вещи хорошо нам известны, нам, которые знают, как колдовской народ ездил между своими необъятными землями, паря в воздухе, нам, которые знают, какое оружие погубило пустынные земли, нам, которые знают, какие разрушения они оставили нам в наследство. Нам, которые после крушения Золотой Империи поклялись, что никогда более не допустят подобного уничтожения мира.
Он говорил так убедительно, что у меня возник перед ним страх. В том, что он говорил, не было ничего отсталого, а эти люди не являлись форумом для выслушивания моих столь отшлифованных выступлений перед судом в пользе наук. И если меня не захотят выслушать…
— Я думаю, нет сомнений в существовании иных миров. — Арад как бы случайно сел на край стола. — Ибо звезды являются дочерьми Великой Матери, и не было бы особенным чудом, если бы у них были дети, похожие на тех, какими являемся мы. Философы часто рассуждали о том, что такое могло бы быть, и, возможно, это так и есть, но я спрашиваю вас: что вероятнее? То, что эти существа нашли способ пересечь бесконечные моря и послали сюда эту женщину или то, что она прибыла из неисследованной части нашего собственного мира — возможно, даже из знакомой нам его части, — скажем, даже из Кель Харантиша?
Я была поражена изощренностью ума, скрывавшейся за этим аргументом, даже сейчас, когда все сильнее падала духом. Молчание слушавших приводило меня в озноб. Я думала, смогу ли, если дело дойдет до того, доказать, что я родом с Земли?
— Вы видели печать Короны на моем удостоверении! — Я почувствовала, как дернулись охранники, но Арад жестом дал им понять, что ничего не нужно делать.
Я не повышала голоса. Акустика была такова, что меня слышали всюду под куполом.
— Я являюсь законной посланницей моего мира.
— Не все рассказы из Таткаэра соответствуют истине, — сказал Арад, — и даже Т'Ан Сутаи-Телестре не застрахована от того, чтобы поверить лгунье. Молчите. Сейчас будут заслушаны свидетели.
По этой команде молодой говорящий с землей взял со стола бумагу и поднялся с нею на возвышение.
— Свидетельство Кетана н'ри н'сут Рену, врача, — прочел он, — «получив приказание осмотреть заболевшую Т'Ан командующую Рурик Орландис, я нашел ее страдающей лихорадкой, возникшей по неизвестной мне причине. В настоящее время она лежит больная здесь, в Черепной крепости. По моему мнению, эта болезнь была вызвана намеренно, хотя я и не могу сказать, кем и с какой целью».
Когда говорящий с землей отошел в сторону, Арад сказал:
— Т'Ан командующая армией Южной земли тяжело больна, и это после того — и только после того, — как она находилась в обществе мнимой посланницы по дороге в Ремонде.
Я не заметила какой-либо доказательности в показаниях двух или трех следующих свидетелей — это были большей частью с'аны горных телестре, — которые описывали, что я рассказывала им земных технологиях. «Но Рурик? — подумала я. — Они подозревают меня в том, что я повинна в ее болезни. Но ведь это сумасшествие!»
Кетан н'ри н'сут Рену был, как я вспомнила, врачом Ховиса.
Задавались вопросы, некоторые от с'анов, другие — слушавшими, а этот спокойный, бесстрастный голос продолжал перечислять обстоятельства, говорившие против меня. Я потянулась, разгибая спину, и очень была бы не прочь сесть.
Если весть об этих событиях достигла Таткаэра, и ксеногруппа…
Если весть дошла. «А если предположить, что она дошла бы, — подумала вдруг я, — если предположить, что до моих людей дошла бы пусть даже искаженная версия правды, что они смогли бы предпринять? Что они могли сделать достаточно своевременно, чтобы помочь мне?» Даже если эта история должна была бы закончиться казнью, то, в конце концов, и тогда бы мало что можно было сделать, а в торжестве справедливости после моей смерти я не была заинтересована.
— Может быть, здесь были высказаны лишь предположения, — сказал Арад, — но, во всяком случае, у меня есть еще последний свидетель — очевидец, мужчина, который видел, как эта посланница — эта мнимая посланница — воспользовалась запрещенными знаниями народа колдунов. Назовите ваше имя, т'ан.
— Алуиз Блейз н'ри н'сут Медуэнин, из гильдии наемников в Римоне, — сказал человек и поднялся на возвышение для свидетелей. Свет упал на него, я увидела изуродованную половину лица и узнала его. Это лицо преследовало меня с Теризона — лицо наемного убийцы, безымянного киллера.
— Я вижу, что вы его знаете, — заметил Арад, глядя на меня. Было слишком поздно, чтобы отрицать это еще и сейчас.
— Он покушался на мою жизнь. Я не могла бы его забыть.
— Точно так же и я не могу забыть вас, — сказал мужчина. Я подумала, что еще никогда не слышала, чтобы он говорил. У него был низкий голос, по-ремондски он говорил с сильным римонским акцентом. — Я все еще ношу на себе вашу отметину, колдовское отродье.
Он приподнял свою руку, которая была перебинтована и лежала на перевязи. Я заметила, что свой «харур-нилгри» он повесил на правый бок для удобства пользования им левой рукой.
— Я ехал на восток. Наши пути пересеклись в одном доме-колодце. — Он строптиво вздернул голову и окинул взглядом собравшихся. Ремондцы не питают симпатий к наемникам. — Мы подружились, а потом стали арикей.
Кровь зашумела у меня в ушах. Безликое сборище словно бы растворилось, и взгляд мой различал лишь одну-единственную деталь: улыбку на лице Ховиса Талкула. Оно было обращено ко мне, и в этой улыбке скрывался простой вызов: опровергни, если сможешь, попробуй.
— У нее имеется предмет примерно таких размеров… — Блейз немного развел руки в стороны, — …в форме моллюска хура, серого цвета и твердый. Когда я его увидел, то спросил, что это такое, и она сказала, что это оружие. Оружие — это по моей специальности, — он обратился к собравшимся, — и я захотел исследовать его, но она не захотела, чтобы я дотрагивался до него. Началась борьба. Она не носит с собой меча, не носил его и я с тех пор как мы встретились. Борьба шла только из-за ее оружия. Она применила его против меня — направила на меня на расстоянии — и произвела в воздухе яркую молнию. Моя правая рука перестала действовать, и мне пришлось спасаться бегством. Когда я узнал, куда она направлялась, то счел своим долгом предупредить вас.
Когда он спустился с возвышения, Арад взял со стола какой-то предмет.
— Это оружие?
— Да.
— Вы можете идти. — Арад немного выждал, затем снова взглянул на меня. — Вы не отрицаете, что этот предмет принадлежит вам?
— Я отрицаю, что он оказывает такое действие, как было сказано, а также то, что он рассказывал.
Они обыскивали мои вещи. Что бы они могли найти? Отчеты, сообщения — нет, они не смогли прослушать записанное на ленту, да и невелика была бы разница, если бы они даже сумели это сделать. Аптечка. Это их, наверное, поразило. А мне не хотелось бы ее терять.
Арад показал собравшимся якобы свидетельствующее против меня вещественное доказательство.
— Я требую права говорить! — Я подавила в себе чувство ущемленности. Говорить — это было единственное, что я могла делать, а сейчас мне отказывали даже в этом. — Утверждала ли я когда-нибудь, что Земля не является технологической цивилизацией? Разве я оспаривала, что мы пользуемся своими собственными научными познаниями? Скажите мне, почему это делает из меня принадлежащую к расе, которая вымерла на этой планете! Разве вы не видите, что я отличаюсь от вас? Откройте же ваши глаза!
— Вы отличаетесь от нас, — сказал Арад, — но подобные превращения всегда входили в возможности колдовского народа; это совершенно ничего не доказывает.
— Я нахожусь под защитой Закона Короны. Происходящее здесь — это несправедливость.
— Но вы находитесь в Ремонде, — сказал Арад и был награжден гулом одобрения со стороны ремондцев. — Это — дом-колодец, и вы находитесь под властью Закона Богини.
Охранники вывели меня из дома-колодца, и мы прождали большую часть второй половины дня в расположенной в стороне комнате. Мои протесты не были услышаны. Я начала это понимать.
Когда меня ввели обратно, уже были зажжены факелы, и последний свет дня падал в темную шахту колодца. Я стояла на краю головокружительного глубокого жерла.
— Вы изложили ваши свидетельства, — сказал Арад, обращаясь к собранию, — а теперь выносите ваш приговор.
Наконец вышла женщина и обернулась к с'анам и священникам.
— Мы долго совещались, — сказала она, помедлив, — и подозреваем, что обстоятельства не говорят однозначно против нее, но мы не убеждены также и в том, что она невиновна. Она могла бы быть представительницей колдовского народа, но, может быть, она ею и не является — мы в этом не уверены.
Послышался одобрительный гомон. Я отыскала глазами лицо Ховиса. Он был явно недоволен таким оборотом дела.
Арад сказал, посовещавшись с несколькими говорящими с землей:
— Тогда вот мое решение. Она должна быть помещена обратно в камеру и находиться там под стражей. Мы же поищем новых свидетельств. О них мы еще услышим. Приемлемо ли это для вас?
Я уже почти не слышала гула с выражением согласия. Значит, я лишь выиграла немного времени. Однако это было лучше того, чего я опасалась.
Я взглянула через зал на изуродованного шрамами человека. «Он не видел акустического парализатора, — подумала я, — и он совершенно точно не видел, что я им пользовалась. Кто-то тщательно подготовил его на роль свидетеля. Кто-то, кто его уже ранее нанял и знал, что доставит его сюда…»
Снова ожили старые подозрения, но сейчас я не находила Сулис. Когда меня ввели в камеру, я мысленно разрабатывала планы и опять отбрасывала их. Если бы только можно было послать весть на свободу. Если бы поскорее выздоровела Рурик и вернулась сюда. Если бы Фалкир…
Я обратила внимание на то, что не видела на суде Фалкира.
— Пора, — заключила я, рассказав Халтерну о происшедшем. — Ведь мы наверняка можем что-нибудь предпринять?
— Мы можем проявлять осторожность. — Он был зол. — Они выслушали посланницу, и закон дома-колодца дает им право содержать вас в камере, пока они не решат еще раз заслушать вас. А разве не стало бы для них желанной случайностью, если бы вы заболели гнилью легких и умерли? Или от отравленной пищи? Или от меча подосланного убийцы?
Я проснулась, когда мне снился теплый сон, в котором сплелись с коротко подстриженной гривой.
Дикарка трясла решетку так сильно, что гудели стены. Ее лицо было поднято к вентиляционным отверстиям в потолке.
— Что случилось?
Она многократно повторяла одно и то же слово, но я поняла его, прежде чем взглянула вверх. Было утро, внутрь проникал бледный свет. Она пнула решетку в последний раз и отошла к своей куче соломы. У нее была завидная способность сохранять силы за счет долгого сна.
Наш разговор с нею никогда не шел дальше уровня «кто ты?». Она не понимала ни моей, ни Халтерна смеси имирианского с ремондским.
— Какой сегодня день?
— Четвертый день четвертой недели, я думаю. — Я была уверена, что слушание состоялось во второй день. — Как вы себя чувствуете?
— У нас почти нет топлива. — Однако, мой вопрос он пропустил мимо ушей. Я слышала, как он ночью кашлял.
— Я не могу в это поверить. — У меня не было возможности выразить свое раздражение. — Не могу поверить, что невозможно заявить протест. И не думаю, что эта пародия представляет собой предписанный законом ход процесса!
— Он неофициален, и речь идет об обычае домов-колодцев. — Халтерн натянул на свои плечи одеяло, как платок. — Если бы речь шла о Законе Короны, то вам было бы позволено высказываться и вызывать ваших собственных свидетелей. Это, как я предполагаю, и есть причина того, почему Т'Ан Ремонда предоставил вести все дело Араду.
Я наполнила чашу углем, предварительно вытряхнув на пол золу.
— Ховис. Не Колтин.
Он кивнул.
— Четвертый день четвертой недели… Если бы Т'Ан Рурик чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы смогла вернуться…
— «Если бы». Мысль об этом беспокоила меня. Я знала, что Халтерн ошибался, и что Ховис в данный момент еще не отдал приказа убить меня. Еще нет, потому что ему еще нужно было самому выйти из трудного положения, которое он создал, посадив в тюрьму принятую королевой посланницу. Но если бы ему удалось утаить от Рурик, где я нахожусь, а она уехала бы на юг, тогда бы он придумал что-нибудь новое. Он был, пожалуй слишком осторожен, чтобы устранить посланницу.
Он, должно быть, не мог сделать ничего, чтобы меня оскорбило.
Воздух был очень влажен. Тонкие струйки воды стекали вниз через вентиляционные щели и образовывали лужи на каменном полу. В чаше оставалась только теплая зола.
Дикарка схватилась за прутья двери своей камеры и стала трясти ее. Лицо ее по прежнему ничего не выражало.
— Прекрати этот проклятый шум! О, Богиня! — Халтерн добавил серию бранных слов из пейр-даденийского языка. Его руки дрожали. Он швырнул в нее пустую винную бутылку, разбившуюся о прутья решетки и усеянную осколками лужу на полу.
— Не кричите на нее, ведь ее вины нет в том, что мы здесь.
— Моей также нет, — сказал он с ядовитой резкостью.
— Проклятые, полуцивилизованные дикари, — сказала я. — Вы все тут заодно.
Дождь прекратился. Влага мельчайшими каплями осела на мехе моего халата. Холодные железные прутья пощипывали руки.
— Халтерн, простите меня. Мне очень жаль.
Наши руки прикоснулись сквозь решетку друг к другу.
— Мне тоже. Извините. Эти ремондцы… — Он пожал плечами. — Я думал, что был слишком хитер, чтобы меня схватили таким образом. В моем-то возрасте.
— Это неправда, что вы полуцивилизованные. — Я следовала за ходом своих мыслей. — Колдовские народы не являются только легендой. А я не подготовлена к встрече с обществом, пережившим катастрофу.
— Кристи, — крикнула дикарка. Она отошла от решетки и стала наблюдать за входной дверью.
— Что?..
Дверь отворилась. Я ждала, что принесут побольше пищи и вина, которые передавались нам анонимно, или стражников Т'Ана Ремонде. Вместо этого вошла женщина и прикрыла за собой дверь.
— Верек Сетин. — Халтерн подошел к решетке.
— У меня мало времени. — Женщина открыла дверь его камеры, потом моей.
Я спросила:
— Где Фалкир?
— У моего брата Ховиса. Организуется выезд на охоту. Сегодня праздник пятого дня.
— Его здесь нет?
Она непонимающе смотрела на меня. Я вышла из камеры. Я не хотела задавать следующий вопрос.
— Он знает об этой истории?
Сетин покачала головой.
— Мой сын лоялен по отношению к телестре. Т'Ан, вам нужно побыстрее идти со мной.
Халтерн скатывал менее толстые одеяла. Я смотрела на него. Моя голова стала плохо соображать.
— Она должна пойти с нами, — сказала я, когда Сетин проходила мимо камеры дикарки.
Халтерн кивнул.
— Вы правы. Они вытянут из нее, что она видела, если она останется здесь.
Его разумность поразила меня.
Дикарка сначала отпрянула назад, но потом стояла спокойно, пока я обматывала ее тело под руками одним одеялом, а другое надела ей на голову, как капюшон и платок. Так она могла бы сойти за жительницу Ремонде. Я надеялась на это.
Она шла за Сетин и Халтерном, одеяло скрывало ее ноги. Я следовала за ними. У Сетин были две вещи из моего багажа, лежавшие в опустевшем караульном помещении. Мы поднялись наверх по длинным каменным коридорам и казавшимся бесконечными лестницам.
— Сетин. — Я прошла вперед мимо Халтерна, чтобы поговорить с ней. — Если он не… кто тогда позаботился, чтобы нас снабдили жизненно необходимыми вещами?
— Это произошло по желанию Фалкира. — Она продолжала идти, не сбавляя скорости. — Он желал сделать для арикей все, что только мог. Он действительно сделал многое. Это он говорил с Ховисом о том, что вас признала Богиня…
«Боже мой! Как я могла забыть об этом?» подумала я. Но это было так и данный факт совершенно вылетел у меня из головы. Я предполагала и считала это отчасти любопытной церемонией туземцев, а отчасти одним из добрых намерений Рурик, но так больше ни разу и не вспомнила о ритуале, даже в доме-колодце.
— Вам бы не поздоровилось, если бы вы об этом упомянули, — добавила Сетин. — Ховис знал об этом, Арад также знал, и как бы это прозвучало, если бы вы сказали, что вы признаны Богиней, а сопровождавшая вас в это самое время была тяжело больна?
— Но Фалкир…
— Он сделал, что смог, не нарушая законов телестре.
— А вы? — О чем я действительно хотела спросить, так это о том, почему здесь она, а не он?
— Я делаю то, что могу сделать, — сказала она, — и у меня уже нет ни сил, ни времени, чтобы высказывать мои пожелания телестре, а потому я действую на свой страх и риск.
Над нами высился отвесный берег. В лицо мне ударил теплый влажный воздух, поднимавшийся от земли. Солнце перешло зенит, дневные звезды белели над башнями Корбека. Мы стояли на дороге, обозначенной следами колес, смотрели на ясный свет, дышали свежим воздухом и молчали несколько долгих минут.
Прошло менее недели. Восемь дней. И все, однако, изменилось. Окраска деревьев в садах сменилась с желтой на серую. В воздухе ощущался пряный запах осени.
— Я больше ничего не могу сделать и ничего не знаю, — сказала Сетин. — Идите. Покиньте Корбек.
Она стояла в двери, свет безжалостно выделял резкие складки на ее лице. Ее глаза были мутными, под ними виднелись бурые пятна. Такого же цвета пятна были вокруг ее губ. Одежда свисала с ее худых плеч.
У нее был холодный и упрямый вид, такое же выражение я часто замечала на лице ее сына.
Фалкир. Он был прежде всего обитателем Ремонде и членом телестре Талкул. Как бы ни была мне приятна мысль о том, что моя свобода могла зависеть от чужих рук, я все еще доверяла ему и представляла себе, как он старался меня освободить. Теперь же я была предана. Не им, но мною самой, потому что я ожидала при всем этом, будто мы одинаково мыслили и чувствовали. Потому что я думала, будто поняла, что такое есть телестре.
— Я благодарю вас. — Я взяла в свои руки холодные руки Сетин. — Я не буду говорить об этом, что бы ни случилось.
— Когда пройдет некоторое время, для меня это не будет иметь никакого значения. — Она криво улыбнулась. — Мне передать что-нибудь от вас моему сыну, Кристи?
Мое благоразумие уступило место чувству горечи. Я молча покачала головой. Я не могла теперь доверять и себе самой.
— Мы благодарим вас, т'ан, — сказала Халтерн. — Корона узнает о вашем поступке, в частном порядке, если вы этого желаете. А если бы вы смогли что-нибудь сообщить Т'Ан Рурик о нашем местонахождении?
— Не за пределы Корбека. Если она приедет сюда, то да. Сетин внимательно смотрела на меня. — Не думайте о нас слишком плохо. Арад поступает в согласии со своей совестью, он верит, что вы из народа колдунов и представляете опасность. Даже Ховис в своих действиях руководствуется нашим общим благом. Он любит власть, это я признаю, и это играет во всем большую роль, но и он со всей искренностью верит, что может совершить для телестре то, что никому кроме него не под силу.
— Тогда ему следует подождать, — ответил Халтерн. — Когда умрет старик, люди, возможно, выберут его Т'Ан Ремонде.
— Но может быть и так, что они этого не сделают. А он так долго ждал. — Ее лицо снова стало замкнутым и холодным, как и прежде. — А теперь идите.
Дверь за нею закрылась. Я взяла дикарку за руку и пошла за Халтерном в город.
12. БЕГСТВО НА ЮГ
— Куда же мы идем? Нам нужно побыстрее отсюда исчезнуть!
— Будьте же разумны, — ответил Халтерн. — Будет объявлена тревога, когда вернется Ховис, скажем, при заходе солнца или, самое позднее, ранним утром. Он вышлет во все стороны быстрых всадников, чтобы предупредить телестре. Если вам придет в голову, как нам в темноте миновать ремондские телестре…
— Хорошо. Согласна, но что мы еще можем сделать? Мы не можем здесь оставаться.
— Именно это мы и можем. — Он был разгорячен и взволнован; свобода наполнила его свежей энергией. — Во всяком случае, на некоторое время.
Белые стены домов телестре во внутреннем городе были для нас исключены. Дорога была скользкой, грязи было по щиколотку, а следы колес заполнены дождевой водой.
Я все еще держала дикарку за руку, потому что не надеялась, что она останется с нами. Я несла свои вещи, перекинув их через плечо; это было нетрудно, и я спрашивала себя, сколько же осталось в узелке от моего добра.
— Будьте же разумны, — ответил Халтерн. — Будет объявлена тревога, когда вернется Ховис, скажем, при заходе солнца или, самое позднее, ранним утром. Он вышлет во все стороны быстрых всадников, чтобы предупредить телестре. Если вам придет в голову, как нам в темноте миновать ремондские телестре…
— Хорошо. Согласна, но что мы еще можем сделать? Мы не можем здесь оставаться.
— Именно это мы и можем. — Он был разгорячен и взволнован; свобода наполнила его свежей энергией. — Во всяком случае, на некоторое время.
Белые стены домов телестре во внутреннем городе были для нас исключены. Дорога была скользкой, грязи было по щиколотку, а следы колес заполнены дождевой водой.
Я все еще держала дикарку за руку, потому что не надеялась, что она останется с нами. Я несла свои вещи, перекинув их через плечо; это было нетрудно, и я спрашивала себя, сколько же осталось в узелке от моего добра.