Страница:
По парому пробежала дрожь; он остановился, и я увидела, как опустили передние сходни. Вся толпа устремилась вниз, на берег.
Нам с трудом удалось остаться рядом друг с другом. Камни в доке были непривычно тверды, неровны и скользки от постоянной влажности.
Из открытых ворот какого-то общественного дома падал ослепительно яркий свет. Ортеанцы с шумом двинулись вперед мимо нас, и на мгновение между мной и Родион оказался холодный, лохматый бок мархаца.
— Когда пойдете на гору, будьте осторожны, — сказала я, когда снова оказалась рядом с ней. — Рано утром я пойду в Цитадель. Ведь вы будете там. Чем скорее мы разыщем Корону, тем лучше.
— Куда… — Она не договорила. — Ну хорошо, сделаем так.
Если у Блейза и были какие-то сомнения, то он держал их при себе. Он только сказал:
— Это не самый безопасный город для обитателей другого мира. Смотрите кому доверяете.
Было несколько обидно, что люди, которые стали мне такими близкими, называли меня обитательницей другого мира.
Мы расстались. Они пошли по дороге вдоль западного берега острова в сторону его гористой части. Я отправилась в центр города.
Было поздно, но на улицах еще царило большое оживление. Я видела открытые двери общественных домов, свет, падавший из дверей через незастроенные участки между домами телестре. Вся атмосфера каким-то образом напоминала карнавал. Но когда я пошла дальше, все выше поднимались стены домов телестре, и единственным, что я еще могла видеть, были звезды.
Море бледных огоньков мерцало между крышами и слабо освещало мой путь. В узких улочках стоял запах верховых животных и помоев.
Прозвучали полуночные колокола. Продрогшая и усталая, я стояла в темноте и слушала звон с горящими глазами. Таткаэр. В этом названии для меня звучало что-то родное. Разве не говорила Рурик, что Таткаэр — это сердце Южной земли?
«Я приезжаю домой и теряюсь в нем, — подумала я с горечью, удалившись на два или три зери от западного берега. — Как же это возможно, что пройдя весь мир, плутаешь, пытаясь пересечь город? Черт побери, неужели они здесь ничего не слыхали об уличном освещении?»
Наконец я увидела свет факелов и зашагала в его сторону. Я вышла на набережную, передо мной лежала гавань, а Восточный и Западный холмы поднимались, казалось, до самых звезд. Теперь я смогу найти Восточный порт и пошла по узким улочкам в направлении Салмет. Все эти белые стены и закрытые двери выглядели совершенно одинаково.
«Сколько же времени я уже спотыкаюсь по улицам совершенно темной ночью?» — спросила я себя и тут поняла, наконец, где находилась. Это был не тот дом-телестре, который я искала. Но мне уже все стало безразлично.
Я вынула из-за ремня джайанте и забарабанила ею по воротам восточного порта Кумиэл. Среди улочек гулко звучало эхо.
Постучав ару раз — мне стало очень холодно, — я заметила за воротами приближающийся свет фонаря.
Голос с сильно выраженным имирианским акцентом крикнул:
— Я тебе сказал, что не хочу, чтобы меня вызывали в ночное время! Ты вышибешь у меня дверь…
Я услышала, как отодвигались дверные задвижки, и попыталась хотя бы немного оттереть грязь и пыль с пальто и сапог, но безуспешно. Одна половина ворот открылась. «Можно ли меня еще узнать?» — со страхом спросила я себя.
— Доктор Адаир, — сказала я.
Он поднял фонарь и повесил его на крюк рядом с воротами. На его ночную пижаму было накинуто старое бекамиловое пальто. В течение нескольких бесконечных секунд он стоял передо мной, плотно сжав веки.
Боже праведный! — наконец вымолвил он. — Линн Кристи?
За окнами неопрятной комнаты Адаира начало светлеть небо. Конец вторых сумерек, и скоро начнут звонить ранние колокола. Я протерла себе глаза и подумала, что не мешало бы подольше поспать. Адаир настаивал на немедленном медицинском обследовании. Он — или, скорее, его ортеанская л'ри-ан — дал мне чистую одежду. Я помылась, поела и могла бы превосходно себя чувствовать. И все мне показалось неправильным: ездить, как это делала я, и прибыть домой, словно чужая.
— Ну, так что же? — повторил Хакстон. Он сделал глубокий вдох и закричал:
— Что, черт побери, вы при всем этом думали?
— Вы получили мои отчеты.
— Отчеты? О, так вот это что, оказывается: отчеты.
Голос его был резок, ехиден. Снова переключиться на английский язык после столь долгого времени мне было уже довольно трудно. Оба они выглядели чужими: люди с суровыми глазами и резкими голосами, с плоскими руками и приглаженными шапками волос — высоченные гиганты.
— Вы все же хотя бы понимаете, что лишили группу всяких шансов когда-нибудь выбраться из этого гетто?
— Это еще спорный момент, — возразил ему Адаир.
— Спорный, к дьяволу! — Голос Хакстона не создавал впечатления, что он уже давно проснулся. — Как вы думаете, где мы находились весь этот последний год?
Я сказала:
— Т'Ан Сута-Телестре…
— Это ваша задача — общаться с местными власть имущими, — вяло сказал Хакстон. — Если вы этого не можете, то нужно было бы послать сюда кого-нибудь другого, кто может с этим справиться.
— Вы глупец! — сказала я. — Не рассказывайте мне ничего о туземцах, а пойдите лучше к ним и поговорите! И когда станете это делать, следите получше за тем, что происходит у вас за спиной, потому что очень вероятно, что вы обнаружите в ней нож!
Он неподвижно посмотрел на меня, потом вздохнул.
— Так вот, у нас есть два сообщения, в которых говорится, что вы мертвы…
— Им нелегко привыкнуть к нам, мистер Хакстон, — сказала я.
— Вот как? Но у вас-то, кажется, не было особых сложностей в том, чтобы привыкнуть к ним.
— Что вы этим хотите сказать?
Он молча посмотрел на меня.
— Я хочу этим сказать… На чьей, собственно, стороне вы, мисс Кристи?
— Ну хватит, Сэм! — Адаир хлопнул руками по столу.
Я улыбнулась.
— Сознаете ли вы, как в ваших словах сквозит паранойя? Думаю вы научитесь, вы еще научитесь понимать Орте!
Он пропустил мимо ушей вторую часть того, что я сказала, но первая заметно его охладила. Почти извиняющимся тоном он сказал:
— Вы изменились. Я едва вас узнаю.
«Хакстон успокоился, — подумала я, — возможно, он в будущем станет работать вместе со мной, но уже никогда не сможет считать меня заслуживающей доверие». Однако у меня не было ни времени, ни желания сожалеть об этом.
Утренние колокола вспугнули рашаку-базур, и они вспорхнули с крыш вблизи доков.
— Я должна идти, — сказала я.
— Вы не можете сейчас отдавать себя в руки местных властителей, — запротестовал Хакстон. — Это было бы чистейшим безумием! Оставайтесь с группой, мисс Кристи, и представьте свои свидетельские показания в письменном виде. Идти самой ко Двору было бы очень не обдуманно.
— Я предпочитаю идти, вместо того, чтоб меня забрали, — сказала я. Мысль о том, что Сэм Хакстон отказал бы стражникам Короны от моего лица, хотя и была привлекательной, на практике ничего не давала. — Кроме того, это докажет мою добрую волю.
— До срока отзыва остается уже не долго, — Добавил еще Хакстон. Его подбородок был покрыт щетиной, а на толстом теле валялся сильно поношенный комбинезон. Все его движения отличала резкость; он не обладал кошачьей ловкостью, которую ортеанцы приобретать в обращении с оружием. — Не рискуйте вашей свободой передвижения.
— Вы можете подтвердить, что видели меня, — сказала я. — Вы получили мой отчет и знаете, куда я иду, а если вскоре не услышите что-нибудь обо мне, пустите в ход все средства; тогда мне понадобиться любая помощь, какую я только смогу получить.
Шнурки с моими деньгами очень полегчали. Я обмотала их вокруг своей шеи и спрятала под туникой. Стоило ли взять с собой джайанте? Нет, хотя без нее я казалась себе лишенной чего-то очень нужного. Я подтянула пояс с ножом и надела пальто.
За окном стало светлее.
— Уж с этим мы справимся, — сказал Хакстон. — Не беспокойтесь.
Он находился в большом напряжении, поскольку все время нес ответственность за группу, и выглядел очень утомленным. Год назад по его виду этого нельзя было бы сказать.
— Тут вас ждет скурраи-джасин, — сказал Адаир, стоял в открытой двери. — Хотя не могу понять, где ее взяла в этот ранний безлюдный час моя л'ри-ан. Кстати я для вас что-то подготовил: лекарства. Принимайте эти пилюли перед едой, они уменьшают аллергические реакции и помогают предотвратить состояние усталости.
— Благодарю. — Я взяла кожаную сумочку, которую он мне предложил. — Думаю, что скоро, наверное, увижу вас снова.
Идя по двору, я подумала: «Тебе следовало бы сказать что-нибудь, чтобы успокоить их. Их работа достаточно трудна и без того, чтобы еще посланница доставляла им дополнительные хлопоты».
Облегчение, которое я ощутила, оставшись без общества, испугало меня. Они были приличными людьми, но я не доставила им никакой радости. Другие миры оставляют на нас свои отметины, но не все шрамы видны.
Несмотря на ранний час, было непросто выбраться скурраи-джасин из — за оживленного движения на Путь Короны. Высоко в воздухе издавали пронзительные крики рашаку-базур. Над зданиями висела голубая дымка, казавшаяся золотистой с солнечной стороны. Дул свежий ветер.
Цитадель возвышалась на вершине скалы над речным туманом, она казалась обложенной ватой. В располагавшихся повыше окнах отражался свет всходившего солнца.
На широкой площади ниже скалы шевелился, перекатывался волнами туман, освещаемый солнечными лучами.
Вдруг мною овладел внезапный страх. «Сейчас должно что-то сорваться, — подумала я, — сейчас, когда столь многое было позади и после того как мне так долго везло».
Я расплатилась за скурраи-джасин и стала пересекать площадь. Вокруг меня неистовствовал утренний шум: фыркали мархацы, визжали рашаку-базур, слышались крики от находившихся поблизости бараков. Людей здесь стало поменьше, чем в городе. Ворота большого дома-колодца были открыты а в располагавшихся за ними дворах журчали фонтаны.
Я шла мимо всего этого к охранным воротам вначале извилистой тропы. Мне вспомнилось: здесь все и началось, во время общественной аудиенции. Видеть, что происходит кругом, и знать, что видят тебя…
В тени ворот стояли три или четыре стражника Короны, один из них поднял голову, когда я подошла поближе. Это была женщина с командирскими знаками отличия на поясе. Она что-то крикнула назад через плечо, и из караульного помещения вышел Блейз н'ри н'сут Медуэнин.
— Это она, — сказал он. — Привет, Кристи. Родион только что ушла на верх, я сказал ей, что подожду вас.
— Хорошо, идемте.
Старшая караула выделила четверых стражников, которые должны были сопровождать нас. «Это охрана или арест?» — спросила я себя. Мы пошли по извилистой тропе вверх по склону и вышли из тумана на солнечный свет.
— Каковы были вчера ваши успехи? — спросила я.
— Мы нашли резиденцию Т'Ан Мелкати на горе. Т'Ан Рурик там не было — не знаю, где она находиться в настоящее время, — но мы остались там на ночь, а потом пришли сюда.
Под нами лежали город и устье реки, а море сверкало от утреннего солнца. Наши тени падали на запад. Стражники провели нас в Цитадель через другие ворота, не через те, в которые я входила сюда в первый раз.
«А эти ортеанцы…», — подумала я. Непосредственно после встречи с Адаиром и Хакстоном они показались мне невысокими и гибкими, такими, какими я видела их вначале: подстриженные гривы, когтеобразные когти на руках и звериные глаза без белков. Теперь они казались мне более близкими существами, и лишь где-то в глубине сознания гнездилось слабое воспоминание о том, что мы принадлежали к разным биологическим видам.
Через различные помещения мы попали в зал с высоким потолком, через узкие, похожие на бойницы окна которого внутрь проникал свет со стороны внутреннего двора. Здесь собралась группа людей, говоривших так взволнованно и громко, что наше прибытие оказалось незамеченным.
— Вот она! — сказала Родион, положив руку на плечо темнокожей женщины. Та повернулась в нашу сторону и убрала своей единственной рукой упавшую ей на лоб гриву.
— О, Мать-солнце! — воскликнула Рурик. — В следующий раз я лишь тогда поверю в то, что вы мертвы, когда увижу ваш сожженный труп! Кристи, что же это была за история в Пейр-Дадени?
— И с кораблем, — гремел мужчина. Его спина была пряма, как если бы он проглотил аршин, а на голове торчал белый гребень подстриженной гривы. Я узнала старого Хеллеле Ханатру, Первого Министра Эмира. — и что случилось с группой т'ан Эвален?
— Разве она еще не прибыла сюда?
— У нас произошла задержка в пути, — сказала Родион, — может, с ним случилось то же самое.
— С вашего позволения, — вскользь сказала Рурик Хеллелу.
— Очистите зал ромаре, доложите новость Т'Ан Сутаи-Телестре. Начальница охраны, прикажите ограничить доступ в этот зал, усильте стражу.
Она вернулась к столу и закатала вверх пустой рукав своей сорочки, опустившийся вниз.
— Мы с Сутафиори всю ночь напролет были здесь. Неблагодарное занятие эти выборы. Вы только посмотрите! Это просто сногсшибательно. — Ее взгляд упал на Родион, которая разговаривала с Блейзом. Выкрашенная в каштановый цвет грива дочери у самого основания волос имела серебристый оттенок. — Я едва ее узнала, Кристи.
Хеллел Ханатра остался, но остальные лица из такширие покинули зал. Стражники Короны стояли в дверях, обнажив мечи.
В этот момент вошла женщина. Родион и Блейз официально поклонились, то же вслед за ними сделала и я.
Она выглядела постаревшей, в ее гриве было больше серебра, чем золота, морщины глубже врезались в лицо, а просвечивающая, с ромбовидным рисунком кожа плотнее обтягивала кости тела. Но ее голубые глаза без белков смотрели, как всегда, зорко, во взгляде ощущалась легкая веселость.
— Великая Мать вернула вас нам? — спросила Сутафиори. — Или есть более простое объяснение?
— Объяснение есть, Т'Ан, но оно не простое.
Она рассмеялась и села в большое резное кресло с одного конца стола.
Рурик сказала:
— Есть кое-что, что вам следовало услышать, Далзиэлле. О Пейр-Дадени.
Мы с Родион докладывали ей поочередно. Однако, что в Касабаарде казалось разумным, здесь, в Таткаэре, звучало как нечто раздутое, самодовольное. Я ощущала вокруг себя нараставшее напряженное молчание. Но когда я кончила говорить, я знала, что не смотря на всю внешнюю невесомость доводов оставался один бесспорный факт: Бродин говорил с Родион Орландис вне Хрустального зала. Это нуждалось в объяснении.
Сутафиори спросила:
— Это был Бродин н'ри н'сут Хараин, который сейчас является первым министром у Тури Андрете?
— Так вот, мы подозреваем ее агентов. — Сутафиори сцепила друг с другом пальцы рук и откинулась назад. — Хотя и без доказательств… и главным образом из-за предполагаемой вины посланницы… Я должна подвергнуть вас аресту Короны, Кристи, но, полагаю, вам это известно.
Я кивнула. Она продолжала:
— Это дело должно быть расследовано. Это и прочие обстоятельства в Кель Харантише, но для этого мы должны дождаться прибытия «Дитя Метемны». Т'ан Хеллел, будьте так любезны, пройдите со стражей в покои Андрете в этой цитадели и приведите сюда, ко мне, Борона н'ри н'сут Хараина.
Хеллел поклонился и вышел. Никто не сказал ни слова.
У меня все сжалось внутри. Родион положила руку на плечо Блейза. Она сидела между ним и своей матерью и никому не смотрела в глаза.
Узкое, смуглое лицо Рурик ничего не выражало; вероятно, она размышляла о расследуемом деле.
— Если бы вы все-таки приехали пораньше. — задумчиво произнесла Сутафиори. — Восьмой день седьмой недели… и солнцестояние с выборами еще только через 12 дней. Конечно, это могло бы оказаться и благоприятным моментом. Если будет процесс, весть об этом не должна распространяться за пределы острова; все т'ан Ста Тысяч находятся сейчас здесь.
— Вы отдадите его под суд?
— Обоих, — ответила Сутафиори. — Пусть даже результатом будет лишь то, что можно станет доказать невиновность посланницы. Слово Коричневой Башни имеет вес. Если виновен, тогда все станет ясно, если же нет — нужно будет искать действительного убийцу. Но для того и другого у нас остается мало времени.
Снаружи послышались шаги. Двухстворчатая дверь открылась. Вошел первый министр Пейр-Дадени, сопровождаемый четырьмя стражниками Короны. Позади них шагал Хеллел Ханатра. На поясе Бродина не было харуров, ничего кроме богато вышитого одеяния из хирит-гойена. Его лицо с острыми чертами еще хранило на себе следы сна.
— Т'Ан, — начал он, а потом его взгляд остановился на Родион и на мне, и он замолчал.
Я видела его худое лицо и знала, что права, что Родион тоже была права и что Коричневая Башня нашла правду. Его глаза лихорадочно блестели, когда он смотрел на Сутафиори. Руки с такой силой обхватили спинку стула, что побелели суставы пальцев. Никогда прежде я не видела лица, так искаженного страхом и виной.
Когда до него дошло, что случилось, все напряжение, в котором он находился, исчезло. Казалось, он почувствовал облегчение от того, что наконец напали на его след.
Я подумала: «Да, ты хотел, чтобы тебя поймали. Ты убил ее. И ты не можешь с этим жить».
— Вы арестованы, — сказала Сутафиори, гнев которой, видимо, был смягчен его явными страданиями. — Вы подозреваетесь в убийстве Канты Андрете, что вы на это скажите?
— Да. — Он был обескуражен. — Она… моя арикей, я…
— Вы признаете это? — резко спросила Рурик.
— Я сделал это из личного честолюбия, — пробормотал он, глубоко задышал и поднял голову, чтобы посмотреть на Сутафиори. — Я убил ее и испытываю печаль от этого… больше, чем вы могли бы когда-либо это себе представить. Вместе с ней я убил себя самого.
— Вы напали также и на Орландис? — Рурик вскочила на ноги, сжимая рукой плечо Родион.
— Спокойствие, Т'Ан Мелкати. Об этом позже. — Когда Рурик села на место, Корона продолжила: — Бродин н'ри н'сут Хараин, вы можете претендовать на любую помощь адвоката или дома-колодца. Вы будете содержаться в Цитадели до первого дня восьмой недели дуресты, до дня начала процесса.
— Отведите его обратно, — сказала Сутафиори, а когда стражники вывели его, она добавила, обращаясь к Рурик: — Это будет полный процесс в присутствии всех Т'Анов провинций, и пусть тогда говорят, что хотят; у них больше не будет оснований насмехаться над моими обитателями другого мира.
— А если он работал не один, если за этим стоят золото Кель Харантиша и еще другие, как, к примеру, СуБаннасен? — захотела знать Рурик.
— Мы еще услышим, в чем он сознается, — сказала Сутафиори, после чего повернулась в сторону, чтобы выслушать только что вошедшего мужчину. Напряженное выражение с ее лица исчезло.
— Есть хорошие новости, — сказала она. — Ромаре принес весть о том, что у островов Сестер замеченно «Дитя Метемны».
31. БРОДИН Н'РИ Н'СУТ ХАРАИН
Нам с трудом удалось остаться рядом друг с другом. Камни в доке были непривычно тверды, неровны и скользки от постоянной влажности.
Из открытых ворот какого-то общественного дома падал ослепительно яркий свет. Ортеанцы с шумом двинулись вперед мимо нас, и на мгновение между мной и Родион оказался холодный, лохматый бок мархаца.
— Когда пойдете на гору, будьте осторожны, — сказала я, когда снова оказалась рядом с ней. — Рано утром я пойду в Цитадель. Ведь вы будете там. Чем скорее мы разыщем Корону, тем лучше.
— Куда… — Она не договорила. — Ну хорошо, сделаем так.
Если у Блейза и были какие-то сомнения, то он держал их при себе. Он только сказал:
— Это не самый безопасный город для обитателей другого мира. Смотрите кому доверяете.
Было несколько обидно, что люди, которые стали мне такими близкими, называли меня обитательницей другого мира.
Мы расстались. Они пошли по дороге вдоль западного берега острова в сторону его гористой части. Я отправилась в центр города.
Было поздно, но на улицах еще царило большое оживление. Я видела открытые двери общественных домов, свет, падавший из дверей через незастроенные участки между домами телестре. Вся атмосфера каким-то образом напоминала карнавал. Но когда я пошла дальше, все выше поднимались стены домов телестре, и единственным, что я еще могла видеть, были звезды.
Море бледных огоньков мерцало между крышами и слабо освещало мой путь. В узких улочках стоял запах верховых животных и помоев.
Прозвучали полуночные колокола. Продрогшая и усталая, я стояла в темноте и слушала звон с горящими глазами. Таткаэр. В этом названии для меня звучало что-то родное. Разве не говорила Рурик, что Таткаэр — это сердце Южной земли?
«Я приезжаю домой и теряюсь в нем, — подумала я с горечью, удалившись на два или три зери от западного берега. — Как же это возможно, что пройдя весь мир, плутаешь, пытаясь пересечь город? Черт побери, неужели они здесь ничего не слыхали об уличном освещении?»
Наконец я увидела свет факелов и зашагала в его сторону. Я вышла на набережную, передо мной лежала гавань, а Восточный и Западный холмы поднимались, казалось, до самых звезд. Теперь я смогу найти Восточный порт и пошла по узким улочкам в направлении Салмет. Все эти белые стены и закрытые двери выглядели совершенно одинаково.
«Сколько же времени я уже спотыкаюсь по улицам совершенно темной ночью?» — спросила я себя и тут поняла, наконец, где находилась. Это был не тот дом-телестре, который я искала. Но мне уже все стало безразлично.
Я вынула из-за ремня джайанте и забарабанила ею по воротам восточного порта Кумиэл. Среди улочек гулко звучало эхо.
Постучав ару раз — мне стало очень холодно, — я заметила за воротами приближающийся свет фонаря.
Голос с сильно выраженным имирианским акцентом крикнул:
— Я тебе сказал, что не хочу, чтобы меня вызывали в ночное время! Ты вышибешь у меня дверь…
Я услышала, как отодвигались дверные задвижки, и попыталась хотя бы немного оттереть грязь и пыль с пальто и сапог, но безуспешно. Одна половина ворот открылась. «Можно ли меня еще узнать?» — со страхом спросила я себя.
— Доктор Адаир, — сказала я.
Он поднял фонарь и повесил его на крюк рядом с воротами. На его ночную пижаму было накинуто старое бекамиловое пальто. В течение нескольких бесконечных секунд он стоял передо мной, плотно сжав веки.
Боже праведный! — наконец вымолвил он. — Линн Кристи?
За окнами неопрятной комнаты Адаира начало светлеть небо. Конец вторых сумерек, и скоро начнут звонить ранние колокола. Я протерла себе глаза и подумала, что не мешало бы подольше поспать. Адаир настаивал на немедленном медицинском обследовании. Он — или, скорее, его ортеанская л'ри-ан — дал мне чистую одежду. Я помылась, поела и могла бы превосходно себя чувствовать. И все мне показалось неправильным: ездить, как это делала я, и прибыть домой, словно чужая.
— Ну, так что же? — повторил Хакстон. Он сделал глубокий вдох и закричал:
— Что, черт побери, вы при всем этом думали?
— Вы получили мои отчеты.
— Отчеты? О, так вот это что, оказывается: отчеты.
Голос его был резок, ехиден. Снова переключиться на английский язык после столь долгого времени мне было уже довольно трудно. Оба они выглядели чужими: люди с суровыми глазами и резкими голосами, с плоскими руками и приглаженными шапками волос — высоченные гиганты.
— Вы все же хотя бы понимаете, что лишили группу всяких шансов когда-нибудь выбраться из этого гетто?
— Это еще спорный момент, — возразил ему Адаир.
— Спорный, к дьяволу! — Голос Хакстона не создавал впечатления, что он уже давно проснулся. — Как вы думаете, где мы находились весь этот последний год?
Я сказала:
— Т'Ан Сута-Телестре…
— Это ваша задача — общаться с местными власть имущими, — вяло сказал Хакстон. — Если вы этого не можете, то нужно было бы послать сюда кого-нибудь другого, кто может с этим справиться.
— Вы глупец! — сказала я. — Не рассказывайте мне ничего о туземцах, а пойдите лучше к ним и поговорите! И когда станете это делать, следите получше за тем, что происходит у вас за спиной, потому что очень вероятно, что вы обнаружите в ней нож!
Он неподвижно посмотрел на меня, потом вздохнул.
— Так вот, у нас есть два сообщения, в которых говорится, что вы мертвы…
— Им нелегко привыкнуть к нам, мистер Хакстон, — сказала я.
— Вот как? Но у вас-то, кажется, не было особых сложностей в том, чтобы привыкнуть к ним.
— Что вы этим хотите сказать?
Он молча посмотрел на меня.
— Я хочу этим сказать… На чьей, собственно, стороне вы, мисс Кристи?
— Ну хватит, Сэм! — Адаир хлопнул руками по столу.
Я улыбнулась.
— Сознаете ли вы, как в ваших словах сквозит паранойя? Думаю вы научитесь, вы еще научитесь понимать Орте!
Он пропустил мимо ушей вторую часть того, что я сказала, но первая заметно его охладила. Почти извиняющимся тоном он сказал:
— Вы изменились. Я едва вас узнаю.
«Хакстон успокоился, — подумала я, — возможно, он в будущем станет работать вместе со мной, но уже никогда не сможет считать меня заслуживающей доверие». Однако у меня не было ни времени, ни желания сожалеть об этом.
Утренние колокола вспугнули рашаку-базур, и они вспорхнули с крыш вблизи доков.
— Я должна идти, — сказала я.
— Вы не можете сейчас отдавать себя в руки местных властителей, — запротестовал Хакстон. — Это было бы чистейшим безумием! Оставайтесь с группой, мисс Кристи, и представьте свои свидетельские показания в письменном виде. Идти самой ко Двору было бы очень не обдуманно.
— Я предпочитаю идти, вместо того, чтоб меня забрали, — сказала я. Мысль о том, что Сэм Хакстон отказал бы стражникам Короны от моего лица, хотя и была привлекательной, на практике ничего не давала. — Кроме того, это докажет мою добрую волю.
— До срока отзыва остается уже не долго, — Добавил еще Хакстон. Его подбородок был покрыт щетиной, а на толстом теле валялся сильно поношенный комбинезон. Все его движения отличала резкость; он не обладал кошачьей ловкостью, которую ортеанцы приобретать в обращении с оружием. — Не рискуйте вашей свободой передвижения.
— Вы можете подтвердить, что видели меня, — сказала я. — Вы получили мой отчет и знаете, куда я иду, а если вскоре не услышите что-нибудь обо мне, пустите в ход все средства; тогда мне понадобиться любая помощь, какую я только смогу получить.
Шнурки с моими деньгами очень полегчали. Я обмотала их вокруг своей шеи и спрятала под туникой. Стоило ли взять с собой джайанте? Нет, хотя без нее я казалась себе лишенной чего-то очень нужного. Я подтянула пояс с ножом и надела пальто.
За окном стало светлее.
— Уж с этим мы справимся, — сказал Хакстон. — Не беспокойтесь.
Он находился в большом напряжении, поскольку все время нес ответственность за группу, и выглядел очень утомленным. Год назад по его виду этого нельзя было бы сказать.
— Тут вас ждет скурраи-джасин, — сказал Адаир, стоял в открытой двери. — Хотя не могу понять, где ее взяла в этот ранний безлюдный час моя л'ри-ан. Кстати я для вас что-то подготовил: лекарства. Принимайте эти пилюли перед едой, они уменьшают аллергические реакции и помогают предотвратить состояние усталости.
— Благодарю. — Я взяла кожаную сумочку, которую он мне предложил. — Думаю, что скоро, наверное, увижу вас снова.
Идя по двору, я подумала: «Тебе следовало бы сказать что-нибудь, чтобы успокоить их. Их работа достаточно трудна и без того, чтобы еще посланница доставляла им дополнительные хлопоты».
Облегчение, которое я ощутила, оставшись без общества, испугало меня. Они были приличными людьми, но я не доставила им никакой радости. Другие миры оставляют на нас свои отметины, но не все шрамы видны.
Несмотря на ранний час, было непросто выбраться скурраи-джасин из — за оживленного движения на Путь Короны. Высоко в воздухе издавали пронзительные крики рашаку-базур. Над зданиями висела голубая дымка, казавшаяся золотистой с солнечной стороны. Дул свежий ветер.
Цитадель возвышалась на вершине скалы над речным туманом, она казалась обложенной ватой. В располагавшихся повыше окнах отражался свет всходившего солнца.
На широкой площади ниже скалы шевелился, перекатывался волнами туман, освещаемый солнечными лучами.
Вдруг мною овладел внезапный страх. «Сейчас должно что-то сорваться, — подумала я, — сейчас, когда столь многое было позади и после того как мне так долго везло».
Я расплатилась за скурраи-джасин и стала пересекать площадь. Вокруг меня неистовствовал утренний шум: фыркали мархацы, визжали рашаку-базур, слышались крики от находившихся поблизости бараков. Людей здесь стало поменьше, чем в городе. Ворота большого дома-колодца были открыты а в располагавшихся за ними дворах журчали фонтаны.
Я шла мимо всего этого к охранным воротам вначале извилистой тропы. Мне вспомнилось: здесь все и началось, во время общественной аудиенции. Видеть, что происходит кругом, и знать, что видят тебя…
В тени ворот стояли три или четыре стражника Короны, один из них поднял голову, когда я подошла поближе. Это была женщина с командирскими знаками отличия на поясе. Она что-то крикнула назад через плечо, и из караульного помещения вышел Блейз н'ри н'сут Медуэнин.
— Это она, — сказал он. — Привет, Кристи. Родион только что ушла на верх, я сказал ей, что подожду вас.
— Хорошо, идемте.
Старшая караула выделила четверых стражников, которые должны были сопровождать нас. «Это охрана или арест?» — спросила я себя. Мы пошли по извилистой тропе вверх по склону и вышли из тумана на солнечный свет.
— Каковы были вчера ваши успехи? — спросила я.
— Мы нашли резиденцию Т'Ан Мелкати на горе. Т'Ан Рурик там не было — не знаю, где она находиться в настоящее время, — но мы остались там на ночь, а потом пришли сюда.
Под нами лежали город и устье реки, а море сверкало от утреннего солнца. Наши тени падали на запад. Стражники провели нас в Цитадель через другие ворота, не через те, в которые я входила сюда в первый раз.
«А эти ортеанцы…», — подумала я. Непосредственно после встречи с Адаиром и Хакстоном они показались мне невысокими и гибкими, такими, какими я видела их вначале: подстриженные гривы, когтеобразные когти на руках и звериные глаза без белков. Теперь они казались мне более близкими существами, и лишь где-то в глубине сознания гнездилось слабое воспоминание о том, что мы принадлежали к разным биологическим видам.
Через различные помещения мы попали в зал с высоким потолком, через узкие, похожие на бойницы окна которого внутрь проникал свет со стороны внутреннего двора. Здесь собралась группа людей, говоривших так взволнованно и громко, что наше прибытие оказалось незамеченным.
— Вот она! — сказала Родион, положив руку на плечо темнокожей женщины. Та повернулась в нашу сторону и убрала своей единственной рукой упавшую ей на лоб гриву.
— О, Мать-солнце! — воскликнула Рурик. — В следующий раз я лишь тогда поверю в то, что вы мертвы, когда увижу ваш сожженный труп! Кристи, что же это была за история в Пейр-Дадени?
— И с кораблем, — гремел мужчина. Его спина была пряма, как если бы он проглотил аршин, а на голове торчал белый гребень подстриженной гривы. Я узнала старого Хеллеле Ханатру, Первого Министра Эмира. — и что случилось с группой т'ан Эвален?
— Разве она еще не прибыла сюда?
— У нас произошла задержка в пути, — сказала Родион, — может, с ним случилось то же самое.
— С вашего позволения, — вскользь сказала Рурик Хеллелу.
— Очистите зал ромаре, доложите новость Т'Ан Сутаи-Телестре. Начальница охраны, прикажите ограничить доступ в этот зал, усильте стражу.
Она вернулась к столу и закатала вверх пустой рукав своей сорочки, опустившийся вниз.
— Мы с Сутафиори всю ночь напролет были здесь. Неблагодарное занятие эти выборы. Вы только посмотрите! Это просто сногсшибательно. — Ее взгляд упал на Родион, которая разговаривала с Блейзом. Выкрашенная в каштановый цвет грива дочери у самого основания волос имела серебристый оттенок. — Я едва ее узнала, Кристи.
Хеллел Ханатра остался, но остальные лица из такширие покинули зал. Стражники Короны стояли в дверях, обнажив мечи.
В этот момент вошла женщина. Родион и Блейз официально поклонились, то же вслед за ними сделала и я.
Она выглядела постаревшей, в ее гриве было больше серебра, чем золота, морщины глубже врезались в лицо, а просвечивающая, с ромбовидным рисунком кожа плотнее обтягивала кости тела. Но ее голубые глаза без белков смотрели, как всегда, зорко, во взгляде ощущалась легкая веселость.
— Великая Мать вернула вас нам? — спросила Сутафиори. — Или есть более простое объяснение?
— Объяснение есть, Т'Ан, но оно не простое.
Она рассмеялась и села в большое резное кресло с одного конца стола.
Рурик сказала:
— Есть кое-что, что вам следовало услышать, Далзиэлле. О Пейр-Дадени.
Мы с Родион докладывали ей поочередно. Однако, что в Касабаарде казалось разумным, здесь, в Таткаэре, звучало как нечто раздутое, самодовольное. Я ощущала вокруг себя нараставшее напряженное молчание. Но когда я кончила говорить, я знала, что не смотря на всю внешнюю невесомость доводов оставался один бесспорный факт: Бродин говорил с Родион Орландис вне Хрустального зала. Это нуждалось в объяснении.
Сутафиори спросила:
— Это был Бродин н'ри н'сут Хараин, который сейчас является первым министром у Тури Андрете?
— Так вот, мы подозреваем ее агентов. — Сутафиори сцепила друг с другом пальцы рук и откинулась назад. — Хотя и без доказательств… и главным образом из-за предполагаемой вины посланницы… Я должна подвергнуть вас аресту Короны, Кристи, но, полагаю, вам это известно.
Я кивнула. Она продолжала:
— Это дело должно быть расследовано. Это и прочие обстоятельства в Кель Харантише, но для этого мы должны дождаться прибытия «Дитя Метемны». Т'ан Хеллел, будьте так любезны, пройдите со стражей в покои Андрете в этой цитадели и приведите сюда, ко мне, Борона н'ри н'сут Хараина.
Хеллел поклонился и вышел. Никто не сказал ни слова.
У меня все сжалось внутри. Родион положила руку на плечо Блейза. Она сидела между ним и своей матерью и никому не смотрела в глаза.
Узкое, смуглое лицо Рурик ничего не выражало; вероятно, она размышляла о расследуемом деле.
— Если бы вы все-таки приехали пораньше. — задумчиво произнесла Сутафиори. — Восьмой день седьмой недели… и солнцестояние с выборами еще только через 12 дней. Конечно, это могло бы оказаться и благоприятным моментом. Если будет процесс, весть об этом не должна распространяться за пределы острова; все т'ан Ста Тысяч находятся сейчас здесь.
— Вы отдадите его под суд?
— Обоих, — ответила Сутафиори. — Пусть даже результатом будет лишь то, что можно станет доказать невиновность посланницы. Слово Коричневой Башни имеет вес. Если виновен, тогда все станет ясно, если же нет — нужно будет искать действительного убийцу. Но для того и другого у нас остается мало времени.
Снаружи послышались шаги. Двухстворчатая дверь открылась. Вошел первый министр Пейр-Дадени, сопровождаемый четырьмя стражниками Короны. Позади них шагал Хеллел Ханатра. На поясе Бродина не было харуров, ничего кроме богато вышитого одеяния из хирит-гойена. Его лицо с острыми чертами еще хранило на себе следы сна.
— Т'Ан, — начал он, а потом его взгляд остановился на Родион и на мне, и он замолчал.
Я видела его худое лицо и знала, что права, что Родион тоже была права и что Коричневая Башня нашла правду. Его глаза лихорадочно блестели, когда он смотрел на Сутафиори. Руки с такой силой обхватили спинку стула, что побелели суставы пальцев. Никогда прежде я не видела лица, так искаженного страхом и виной.
Когда до него дошло, что случилось, все напряжение, в котором он находился, исчезло. Казалось, он почувствовал облегчение от того, что наконец напали на его след.
Я подумала: «Да, ты хотел, чтобы тебя поймали. Ты убил ее. И ты не можешь с этим жить».
— Вы арестованы, — сказала Сутафиори, гнев которой, видимо, был смягчен его явными страданиями. — Вы подозреваетесь в убийстве Канты Андрете, что вы на это скажите?
— Да. — Он был обескуражен. — Она… моя арикей, я…
— Вы признаете это? — резко спросила Рурик.
— Я сделал это из личного честолюбия, — пробормотал он, глубоко задышал и поднял голову, чтобы посмотреть на Сутафиори. — Я убил ее и испытываю печаль от этого… больше, чем вы могли бы когда-либо это себе представить. Вместе с ней я убил себя самого.
— Вы напали также и на Орландис? — Рурик вскочила на ноги, сжимая рукой плечо Родион.
— Спокойствие, Т'Ан Мелкати. Об этом позже. — Когда Рурик села на место, Корона продолжила: — Бродин н'ри н'сут Хараин, вы можете претендовать на любую помощь адвоката или дома-колодца. Вы будете содержаться в Цитадели до первого дня восьмой недели дуресты, до дня начала процесса.
— Отведите его обратно, — сказала Сутафиори, а когда стражники вывели его, она добавила, обращаясь к Рурик: — Это будет полный процесс в присутствии всех Т'Анов провинций, и пусть тогда говорят, что хотят; у них больше не будет оснований насмехаться над моими обитателями другого мира.
— А если он работал не один, если за этим стоят золото Кель Харантиша и еще другие, как, к примеру, СуБаннасен? — захотела знать Рурик.
— Мы еще услышим, в чем он сознается, — сказала Сутафиори, после чего повернулась в сторону, чтобы выслушать только что вошедшего мужчину. Напряженное выражение с ее лица исчезло.
— Есть хорошие новости, — сказала она. — Ромаре принес весть о том, что у островов Сестер замеченно «Дитя Метемны».
31. БРОДИН Н'РИ Н'СУТ ХАРАИН
Вскоре после этого Ромаре привел еще одного человека. Он был старше, кожа его имела шоколадный цвет, а грива выглядела как черная меховая шапка. Я каким-то образом знала его. Одет он был в рясу говорящего с землей.
— Не должно возникнуть никаких подозрений, что я приложила руку к этой истории, — Сутафиори говорила со всеми нами, — иначе я по закону Короны отправлю вас в тюрьму Таткаэра. Говорящий с землей Тирзаэл, согласны ли вы всех свидетелей по этому делу взять с собой в дом-колодец?
— Если все они находятся здесь, — ответил тот. — Я слышал, что в это дело замешан Хараин. Значит, тогда и его. И они должны жить согласно обычаю: никакого оружия, никакой переписки и никакого контакта с внешним миром.
— Могу ли я в этом случае послать сообщение моим людям? — Я заметила, как колебалась Сутафиори, прежде чем согласилась.
— Да… да, им нужно знать, где вы находитесь. — Ее досада на действия Тирзаэла ослабла, когда она обратилась к Орландис. — Рурик, Родион, мне жаль, что уже так скоро придется снова вас разлучить.
— По крайней мере я буду знать, где она, — трезво, но слегка дрожащим голосом ответила Рурик. — И наконец, нет более надежного места, чем дом Богини.
— Как быть с нанятым вами охранником?
— Я свидетель нападения на Орландис, — сказал блейз. — Поступайте, как хотите, Т'Ан.
— Запрете всех их, — сказала она Тирзаэлу и обратилась затем к нам. — Это только на три дня, и после заседания суда вы будете свободны — все, кто невиновен.
Стражники отвели нас из Цитадели вниз, на площадь, а оттуда к дому-колодцу.
Когда мы входили через ворота во двор, я испытала очень знакомые чувства. Здесь царила та же атмосфера, что и в Су'ниаре, Гетфирле, Цир-нанте или еще в каком-нибудь ордене внутреннего города Касабаарде.
Тирзаэл остановил стражников у входа. Нам он сказал:
— Теперь я должен забрать у вас оружие.
Блейз расстегнул пряжку своего пояса с мечами и передал молодой женщине рядом с Тирзаэлом свои харур-нилгри и харур-нацари. Родион сначала противилась, но затем все же отдала свои мечи. Свой парализатор я оставила у Адаира.
— И ваш нож, — сказал мне говорящий с землей.
— Это не оружие.
— Это не играет роли.
Без ножа я чувствовала себя голой.
— Теперь вы свободны, внутри этих стен, — сказал он.
Бродин, молчал до сих пор, пошел за ним, когда тот стал уходить, и я видела, как оба входили под большой центральный купол дома-колодца.
Блейз заметил, что я наблюдала за ними.
— Вы не можете ему в этом отказать. Давайте, поищем кухню; я ничего не ел со вчерашнего вечера.
«А не боится ли он нас?» — спросила я себя, глядя вслед Бродину. Но это могло оказаться и нервной его оценкой. Он происходил из Южной Дадени и являлся, вероятно, религиозным человеком, искавшим скорого покоя или утешения.
Как и в Дамари-на-Холме, здесь имели кухни, хлева для животных и кузнеца, все за стенами дома-колодца. Здесь значительную площадь занимали сады и дворы, росли кусты «птичьего крыла» и высокие деревья лапуур.
Позднее, в течении этого утра, я вернулась во двор и подошла к воротам; меня одолевали беспокойство и любопытство. Здесь не было иного занятия кроме ожидания, именно это ожидание исключало спокойствие, которое было возможно в Касабаарде.
Здесь находилось много тех, кто посвятил себя Богине. Они ходили босыми со сбритыми гривами и в одеяниях священников, состоявших из одного лишь полотнища коричневого цвета, обмотанного вокруг талии и завязанного на бедрах. Древние каменные плиты были покрыты грязными следами ног.
Никто из хранителей колодца или говорящих с землей не произносили ни слова, хотя кое-кто из них с любопытством посматривал в мою сторону.
Я все еще стояла у ворот, когда прибыла следующая группа, состоявшая из стражников Короны и нескольких человек в одежде корабельщиков, и я узнала во главе всей этой компании т'ан Эвален. С ней находились женщина с Покинутого Побережья — Хавот-джайр — и Халтерн.
Я увидела подходившего Тирзаэла и тоже приблизилась к группе.
— Как вы добрались? — спросила я Халтерна.
— На море бывают волны огромной высоты, — ответил тот. — Он был бледен. — Я все еще не пришел в себя от всего — этого. Мы две недели постояли в порту Кварта, чтобы переждать штормовую погоду, иначе были бы здесь до вас. Кристи, есть ли что-нибудь в чем вы срочно нуждаетесь?
— Если хотите сделать что-нибудь очень приятное, то можете держать Сэма Хакстона в курсе дел, происходящих здесь… — Меня прервал Тирзаэл, разъединивший нас резким жестом. Он принял у Эвален Хавот-джайр и выпроводил остальных наружу.
— Вы, — сказал он, когда они ушли, — не должны позволять себе святотатств в ЕЕ доме.
Однажды я была признана ЕЮ, — сказала я, испытывая тайное удовольствие при виде его изумленного лица. — В одном доме-колодце в Корбеке.
Но там, в Корбеке, существовал и другой дом-колодец, придуманный Арадом фарс с судебным процессом и ночи в камере, о которых я не хотела и думать. В этот момент я спросила себя, чем же все-таки закон Короны отличается от справедливости домов-колодцев.
В доме Богини ничто не менялось кроме света: белое солнце днем и яркие звезды ночью.
Блейз предался молчаливому наблюдению. Родион злилась, как кацца в клетке. Хавот-джайр вела себя настороженно, держалась в стороне; она слишком мало реагировала на все окружающие, чтобы ее можно было считать нормальной.
Моя единственная в этот день попытка поговорить с ней окончилась неудачей. Но, в конце, мне удалось вынудить ее дать мне ответ.
— Я бы не хотела этого знать, — сказала она с выражением имирианским акцентам. Хотя день был теплым, ее знобило. — Да и что мне оттого, если одним чужаком станет больше или меньше? Если бы я вас убила, то смогла бы, по крайней мере, отправиться домой, в Кель Харантиш.
— Это и есть ваше желание? — После всего, что я услышала, это очень удивило меня.
— Я это знала. — Она сидела прислонившись спиной к стене двора и смотрела в ясное небо. — Что я знаю о заговорах, о других мирах? Ничего. Что мне нужно знать? Еще меньше. А теперь я никогда…
Она потеряла нить разговора и снова стала рисовать какие-то замысловатые узоры на грязи, покрывавшей древние, потрескавшиеся плиты пола.
Я оставила ее. Ее враждебность не вызывала никаких сомнений. Иногда она растерянно озиралась по сторонам, как будто знала, что что-то не в порядке, но не могла точно сказать, в чем дело. Я знала, что виновной во всех своих бедах она считала меня. Видимо, мне следовало быть предупредительнее к ней и умереть в Касабаарде…
— Не должно возникнуть никаких подозрений, что я приложила руку к этой истории, — Сутафиори говорила со всеми нами, — иначе я по закону Короны отправлю вас в тюрьму Таткаэра. Говорящий с землей Тирзаэл, согласны ли вы всех свидетелей по этому делу взять с собой в дом-колодец?
— Если все они находятся здесь, — ответил тот. — Я слышал, что в это дело замешан Хараин. Значит, тогда и его. И они должны жить согласно обычаю: никакого оружия, никакой переписки и никакого контакта с внешним миром.
— Могу ли я в этом случае послать сообщение моим людям? — Я заметила, как колебалась Сутафиори, прежде чем согласилась.
— Да… да, им нужно знать, где вы находитесь. — Ее досада на действия Тирзаэла ослабла, когда она обратилась к Орландис. — Рурик, Родион, мне жаль, что уже так скоро придется снова вас разлучить.
— По крайней мере я буду знать, где она, — трезво, но слегка дрожащим голосом ответила Рурик. — И наконец, нет более надежного места, чем дом Богини.
— Как быть с нанятым вами охранником?
— Я свидетель нападения на Орландис, — сказал блейз. — Поступайте, как хотите, Т'Ан.
— Запрете всех их, — сказала она Тирзаэлу и обратилась затем к нам. — Это только на три дня, и после заседания суда вы будете свободны — все, кто невиновен.
Стражники отвели нас из Цитадели вниз, на площадь, а оттуда к дому-колодцу.
Когда мы входили через ворота во двор, я испытала очень знакомые чувства. Здесь царила та же атмосфера, что и в Су'ниаре, Гетфирле, Цир-нанте или еще в каком-нибудь ордене внутреннего города Касабаарде.
Тирзаэл остановил стражников у входа. Нам он сказал:
— Теперь я должен забрать у вас оружие.
Блейз расстегнул пряжку своего пояса с мечами и передал молодой женщине рядом с Тирзаэлом свои харур-нилгри и харур-нацари. Родион сначала противилась, но затем все же отдала свои мечи. Свой парализатор я оставила у Адаира.
— И ваш нож, — сказал мне говорящий с землей.
— Это не оружие.
— Это не играет роли.
Без ножа я чувствовала себя голой.
— Теперь вы свободны, внутри этих стен, — сказал он.
Бродин, молчал до сих пор, пошел за ним, когда тот стал уходить, и я видела, как оба входили под большой центральный купол дома-колодца.
Блейз заметил, что я наблюдала за ними.
— Вы не можете ему в этом отказать. Давайте, поищем кухню; я ничего не ел со вчерашнего вечера.
«А не боится ли он нас?» — спросила я себя, глядя вслед Бродину. Но это могло оказаться и нервной его оценкой. Он происходил из Южной Дадени и являлся, вероятно, религиозным человеком, искавшим скорого покоя или утешения.
Как и в Дамари-на-Холме, здесь имели кухни, хлева для животных и кузнеца, все за стенами дома-колодца. Здесь значительную площадь занимали сады и дворы, росли кусты «птичьего крыла» и высокие деревья лапуур.
Позднее, в течении этого утра, я вернулась во двор и подошла к воротам; меня одолевали беспокойство и любопытство. Здесь не было иного занятия кроме ожидания, именно это ожидание исключало спокойствие, которое было возможно в Касабаарде.
Здесь находилось много тех, кто посвятил себя Богине. Они ходили босыми со сбритыми гривами и в одеяниях священников, состоявших из одного лишь полотнища коричневого цвета, обмотанного вокруг талии и завязанного на бедрах. Древние каменные плиты были покрыты грязными следами ног.
Никто из хранителей колодца или говорящих с землей не произносили ни слова, хотя кое-кто из них с любопытством посматривал в мою сторону.
Я все еще стояла у ворот, когда прибыла следующая группа, состоявшая из стражников Короны и нескольких человек в одежде корабельщиков, и я узнала во главе всей этой компании т'ан Эвален. С ней находились женщина с Покинутого Побережья — Хавот-джайр — и Халтерн.
Я увидела подходившего Тирзаэла и тоже приблизилась к группе.
— Как вы добрались? — спросила я Халтерна.
— На море бывают волны огромной высоты, — ответил тот. — Он был бледен. — Я все еще не пришел в себя от всего — этого. Мы две недели постояли в порту Кварта, чтобы переждать штормовую погоду, иначе были бы здесь до вас. Кристи, есть ли что-нибудь в чем вы срочно нуждаетесь?
— Если хотите сделать что-нибудь очень приятное, то можете держать Сэма Хакстона в курсе дел, происходящих здесь… — Меня прервал Тирзаэл, разъединивший нас резким жестом. Он принял у Эвален Хавот-джайр и выпроводил остальных наружу.
— Вы, — сказал он, когда они ушли, — не должны позволять себе святотатств в ЕЕ доме.
Однажды я была признана ЕЮ, — сказала я, испытывая тайное удовольствие при виде его изумленного лица. — В одном доме-колодце в Корбеке.
Но там, в Корбеке, существовал и другой дом-колодец, придуманный Арадом фарс с судебным процессом и ночи в камере, о которых я не хотела и думать. В этот момент я спросила себя, чем же все-таки закон Короны отличается от справедливости домов-колодцев.
В доме Богини ничто не менялось кроме света: белое солнце днем и яркие звезды ночью.
Блейз предался молчаливому наблюдению. Родион злилась, как кацца в клетке. Хавот-джайр вела себя настороженно, держалась в стороне; она слишком мало реагировала на все окружающие, чтобы ее можно было считать нормальной.
Моя единственная в этот день попытка поговорить с ней окончилась неудачей. Но, в конце, мне удалось вынудить ее дать мне ответ.
— Я бы не хотела этого знать, — сказала она с выражением имирианским акцентам. Хотя день был теплым, ее знобило. — Да и что мне оттого, если одним чужаком станет больше или меньше? Если бы я вас убила, то смогла бы, по крайней мере, отправиться домой, в Кель Харантиш.
— Это и есть ваше желание? — После всего, что я услышала, это очень удивило меня.
— Я это знала. — Она сидела прислонившись спиной к стене двора и смотрела в ясное небо. — Что я знаю о заговорах, о других мирах? Ничего. Что мне нужно знать? Еще меньше. А теперь я никогда…
Она потеряла нить разговора и снова стала рисовать какие-то замысловатые узоры на грязи, покрывавшей древние, потрескавшиеся плиты пола.
Я оставила ее. Ее враждебность не вызывала никаких сомнений. Иногда она растерянно озиралась по сторонам, как будто знала, что что-то не в порядке, но не могла точно сказать, в чем дело. Я знала, что виновной во всех своих бедах она считала меня. Видимо, мне следовало быть предупредительнее к ней и умереть в Касабаарде…