Джентл Мэри. Золотые колдуны

   — Расскажите мне обо всем этом, — сказал Эвален.
   — Я принадлежу к двору Повелителя в изгнании. Он послал меня в Южную землю, так как я однажды уже была там. Один раз я уже плавала на корабле, поэтому мне было нетрудно устроиться матросом на «Метемне». Я знала, что меня схватили бы, если бы я напала на Орландис на корабле, потому я ждала, когда мы причалим в Касабаарде и я смогла бы найти себе помощников среди наемников.
   Потом я еще ждала до того момента, когда она встретилась с посланницей. — Ее речь были логичной и спокойной.
   — Вы единственная, кого послали из Кель Харантиша?
   — Этого мне не сказали.
   — Почему для этого дела выбрали вас?
   — Этого мне тоже не сказали.
   Я поудобнее устроилась в кресле, чтобы снять нагрузку со своей ушибленной ноги. Мне это казалось странным: эта женщина напала на меня, вероятно, я ударила ее джайанте, и все-таки мне не удалось представить, что она имела отношение к покушению, потому что я не могла вспомнить ее лица. Рассудок говорил мне, что это была она, но я не испытывала к ней никакой ненависти.
   — Ей бы следовало подтвердить это, — задумчиво сказала Эвален. — В Таткаэре, мастер. Т'ан Родион, т'ан посланница, было бы лучше для вас обеих, если бы правда об этом деле выяснилась в Таткаэре.
   — А она была бы там в безопасности? — «Теперь уже несколько поздно думать о ее „безопасности“, — подумала я сознанием своей вины.
   — Вы! — прикрикнула на женщину Эвален. — Ваше лицо знакомо кому-нибудь в Таткаэра? Могли бы вы узнать кого-нибудь в Южной земле?
   — Я уже была в Таткаэре. — Язык Хавот-джайр двигался по-прежнему легко. И еще в одном городе Южной земли. В Алес-Кадарете. За последние два года мы трижды плавали в Мелкати. Корабли были тяжело нагружены золотом; это перевозилось как подарок Повелителя в изгнании. Что мы получали в качестве ответного дара, я не знаю. Золото из Харантиша поступает к Ста Тысячам, и на одном из таких кораблей я приплыла этой весной в Южную землю.
   — Этой весной? — непроизвольно спросила я.
   — Для какой телестре предназначалось бывшее на нем золото? — спросила Эвален. Женщина с Покинутого Побережья молча покачала головой. Ее лицо выражало полное равнодушие.
   — Ну, я полагаю, ей этого не сказали, — продолжала Эвален.
   Я сказала:
   — Это должно было бы прекратится, когда умерла СуБаннасен. Халтерн, во всяком случае, в этом сомневался. Кто-то продолжал следовать интересам Сулис.
   — Т'Ан Сутаи-Телестре должно бы быть проинформирована о таком развитии событий, — предложил Чародей. — И, если т'ан Эвален хочет поступить мудро, она должна взять эту женщину с собой в Таткаэр и оберегать ее так, как если бы та являлась ее собственным аширен.
   Между южанами разгорелась взволнованная дискуссия, в ходе которой каждый старался переговорить другого.
   — Проследите за этим делом, — сказал старец и положил мне на плечо собой пальцы с длинными ногтями, — а потом снова приходите ко мне. Мне нужно с кем-то поговорить, и при этом должна бы присутствовать посланница.

29. ПОВЕЛИТЕЛЬ В ИЗГНАНИИ

   Из торгового города слабо прозвучали удары гонгов, возвещавших о заходе солнца. Ворота были заперты. Вечерний воздух казался неподвижным и обжигающе горячим.
   Я стояла в саду на крыше Башни и наблюдала, как солнце погружалось в серебристо-сиреневое марево. На Покинутом Побережье не бывает долгих сумерек. Небо было таким, что на его западной стороне хотелось поискать узкий серп молодого месяца, но здесь вместо него сияли лишь белые пятнышки звезд.
   Пыльный воздух насыщался ночным ароматом арника и росшего на камнях мха.
   Мне пришлось выйти на свежий воздух; внутренние помещения Башни вызывали у меня, как и у жителей Южной земли, состояние клаустрофобии. К тому же, методы ведения допросов, применявшиеся Эвален к Хавот-джайр, были явно более насильственными, чем методы Чародея, и опасалась на них присутствовать.
   Купол лифта раздвинулся в стороны, и на поверхность крыши вышел обитатель Топей.
   — Я нужна ему внизу?
   — Если вы будете столь любезны, — с вежливой сдержанностью ответил Тетмет.
   В тишине подо мной лежал город, последние лучи солнца освещали купола. Я подошла к лифту, и обитатель Топей отступил в сторону, чтобы позволить мне войти.
   — Вы здесь живете, — сказала я, когда сомкнулись обе половинки купола и скрыли от меня вечернее небо. — Тетмет, вам тут нравится?
   Его рука с плавательными перепонками прикоснулась к кнопке переключателя, и кабина лифта пошла вниз. Лицо Тетмета, закрытое маской, осветил вечный свет неизвестного происхождения.
   Наконец он сказал:
   — Я уже давно не вспоминаю о Больших Топях иначе, чем во снах о предыдущей жизни. Он здесь и никогда не покидает Башни. Что же мне делать?
   Когда кабина остановилась на самом дне Башни, он сказал:
   — Они все еще такие же? Он сказал, что вы пересекли Топи. Изменились ли они?
   Все его худощавое тело было напряжено. Мыши двигались на его заостренных скулах.
   — Как бы я могла это заметить? — Это было ложью. Его боль я хорошо понимала. — Они не изменились. Не спрашивайте меня, откуда я это знаю. Они такие же, как и тысячи лет назад, нисколько не изменившиеся.
   Лишь когда с него спало напряжения, я заметила, как долго он ждал момента, чтобы задать этот вопрос. Морщины вокруг его глаза разгладились, и я впервые увидел, как улыбается обитатель Топей. Это была дикая радость, радость хищного животного.
   Он больше ничего не сказал и повел меня лабиринтами коридором. Мы пришли к какой-то закрытой двери. Я услышала голос, а также какой-то непрекращающийся звук, природы которого я не могла себе объяснить.
   Когда открылась дверь, мне стал виден источник звука: это была текущая вода.
   Мы оказались в большом помещении со стенами бледных тонов, пол которого был покрыт множеством шкур и ковров.
   Чародей сидел, скорчившись, в низком кресле, рядом с ним на кушетке сидели Эвален и Халтерн. Родион застыла в своем кресле, обхватив себя руками. Глаза ее были широко раскрыты от напряжения и стремления не заснуть. За ее спиной стоял Блейз, положив руку на спинку кресла.
   Шел ожесточенный спор.
   Я сошла вниз по ступеням между хрустальными бассейнами, в которых плавали голубые и красные рыбки. Другой бассейн примыкал к дальней стене, а рядом с шумом журчал каскадный фонтан. Воздух был прохладен и влажен в сравнении с воздухом города, а свет над бассейнами окрашивал воду в изумрудный цвет.
   — Посланница, — воскликнула Эвален, — позвольте нам услышать ваше мнение по следующему вопросу. Я говорю, что мы должны вернуться в Таткаэр, как только ветер наполнит наши паруса. Вы отправитесь вместе с нами, а также Родион Орандис и эта женщина, Хавот-джайр. И мы представим все результаты Т'Ан Сутаи-Телестре.
   — Лучше бы это произошло быстрее, — сказал Халтерн, когда я подошла ближе, — потому что хотя разговоры, будто вы мертвы, Кристи, вы и орландис. Если мы не развеем этот слух, он дойдет до Таткаэра, и тогда нам придется сначала опровергнуть его, прежде чем вас там выслушают.
   — Мы должны быть мертвы?
   — Убиты при покушении. Орландис, истекающую кровь, отнесли в Башню, где она скончалась от ран… — он взглянул на Родион, улыбнувшуюся ему в ответ, — …а что касается сопровождавших ее лиц, то они сами были злодейски убиты в Башне наемными убийцами. Видимо, кто-то слышал, что сюда доставили Хавот-джайр. Так вот, я думаю, и возник этот слух.
   — И если он достигнет Южной земли..
   Чародей мягко прервал Эвален. Затем направил на меня свой взгляд, в котором угадывалось плохо скрытая досада.
   — Добраться до Таткаэра трудно.
   — Так или иначе, — сказала я, взяла себе стул и уселась на него рядом с Родион. — Меня не волнует, как, но я в любом случае возвращаюсь. Учитывая все обстоятельства, я не могу выполнять свои обязанности посланницы, пока меня подозревают в убийстве. Показание Родион против Бродина н'ри н'сут Хараина должно стать как можно быстрее известно, и я думаю, мне следовало бы при этом присутствовать.
   Чародей наклонил голову.
   — А если Бродин н'ри н'сут Хараин подкуплен Кель Харантишем?
   — Свидетельское показание, подтверждающее это, также должно быть представлено Короне.
   — Думаю, он это может послужить тому, что предатели затаятся или что-если он заговорит — будет осуждено еще большее их число.
   — Вы не поняли, к чему я клоню, — сказал старец. — Все эти обстоятельства уходят корнями в Кель Харантиш. Повелитель в изгнании знает, что вы в Касабаарде. В действительности же он — таковы уж здесь, на Покинутом Побережье условия — узнает о всех курсирующих слухах, вероятно, так же быстро, как и я.
   Я думаю, что у вас будет невеселая поездка в Таткаэр и плохой прием, если вы туда доберетесь.
   В возникшей тишине громко журчал фонтан.
   — У меня для охраны есть только несколько человек, — сказала Эвален. — Мы надеялись отправиться в путь незаметно. Они не вышлют наперерез нам кораблей — Кель Харантиш помнит еще тот последний раз, когда против него были применены военные корабли Южной земли, — но сейчас меня очень удивило бы, если бы вдруг не стало наемных убийц. От них же, если мы будем осторожны, мы сможем защитить себя, мастер.
   Он ничего не ответил и лишь посмотрел на нее с сомнением.
   — Меня не устраивает перспектива предлагать себя в качестве цели для удара, — сказала я.
   — Заверяю вас, посланница, что могу надежно доставить вас в Таткаэр. Эвален старалась говорить настойчиво и убедительно. — Мы все это обсудили что тут еще можно добавить?
   — Насколько надежной будет наша безопасность, когда мы прибудем в Таткаэр? — спросила я Халтерна. — И сколько потребуется времени, чтобы отдать Бродина под суд? Как только будет раскрыта эта афера, станет совершенно бессмысленным направлять против нас убийц, но когда об этом будет известно в Таткаэре?
   Он развел руками.
   — Кто может это сказать?
   Блейз наклонился вперед, чтобы разобрать, что сказала Родион, потом снова выпрямился. — Т'ан, что, если бы мы возвращались не на «Метемне»? Допустим, мы поплывем на другом корабле и сохраним в тайне наше прибытие в Таткаэр?
   — Это было бы значительно безопаснее, если это только возможно, — задумчиво сказал Чародей, — но если за вами охотятся агенты из Харантиша?
   «Никто больше не выскажет никакого предположения, — подумала я, — поэтому сделать это придется мне».
   — Предположим, они перестали бы ха нами охотиться?
   Очень быстро и заинтересованно старик спросил:
   — А как вы хотите это устроить?
   — Такое со мной однажды уже случалось, во всяком случае, так сказать. Как бы выглядело, если мы бы не стали опровергать эти слухи, а укрепили бы их путем официального объявления нас погибшими? Это избавило бы нас от всех, кто гонится за нами по пятам. Тогда мы могли бы тайно вернуться в Таткаэр, как предложил Блейз.
   Всех охватило волнение, все заговорили наперебой. Старик, прикрыв глаза, откинулся назад в своем кресле. «Хитрый черт, — подумала я, — он знает меня и он точно знал, что это прозвучало бы лучше, если бы исходило от меня».
   — …услышать об этом в Таткаэре! — Родион ударила кулаком здоровой руки по подлокотнику своего кресла, после чего покраснела. — Простите, т'ан Эвален, но когда они услышат, что мы мертвы, и поверят в это… моя мать…
   — С некоторыми вещами придется считаться, — сочувственно сказала Эвален и обратилась ко мне: — Т'ан посланница, я поняла ваше предложение. Оно недурно. А мы взяли бы с собой на «Метемну» эту Хавот-джайр, как бы мы это и сделали, если бы вы действительно были убиты? Да…
   — Они станут искать ее, пока не придут к убеждению, что она тоже мертва. Думаю, она могла бы поехать с нами. — «А как ты представляешь себе эту поездку?» — спросила я себя.
   — Так что же, мы должны будем охранять ее всю дорогу до Таткаэра?
   — А как бы она смогла уйти от нас? — Я была раздражена и испытывала некоторое отвращение, но ничего не могла сделать, чтобы удержать ее от подобного жестокого обращения с этой женщиной. Однако мне нужно было хотя бы попытаться это сделать. — Между нами и Кель Харантишем мы не оставили ей ни одного места, куда бы она могла отправиться. Разве вы не пообещали ей надежное сопровождение, если она даст показания в Таткаэре? Ну, пожалуйста.
   — Если она приедет с нами, мы можем быть уверены, что пройдет по меньшей мере один свидетель. Я не настолько сумасшедшая, чтобы позволить отправиться в путь всем вместе…
   — Как посланница Доминиона…
   — Спокойствие! — сказал Чародей. Мы сразу замолчали как школьники, которых одернул учитель.
   Он поднялся, и Тетмет взял его под руку. Тут с него словно бы спали строгость и вся его ветхозаветность, и он стал всего лишь человеком с Покинутого Побережья, который улыбался, глядя на нас.
   — Сегодняшний день был долгим, — сказал он, — вы, Орландис, ранены, а т'ан Эвален должна позаботиться о своих людях я дам распоряжение коричневым робам, и они пропустят вас, Эвален, в торговый город. Вам нужно принять решение до появления ветра. До этого момента Касабаарде не покинет ни один корабль. И даже я не могу наколдовать для вас ветра.
   Эвален громко засмеялась, улыбнулся даже Халтерн.
   Блейз предложил Родион свою руку, когда она встала.
   — Не рассказывайте ничего, — сказал старец, — я сообщу вам, какие слухи уходят из города, а потом мы снова встретимся.
   Я как раз собралась последовать за другими, но он дал мне понять, что я должна еще остаться.
   — Вы ели? — спросил он, когда комната опустела.
   Когда я ответила отрицательно, он послал обитателя Топей принести чай из арниака и пироги из муки делри. В глубине комнаты журчал приятную мелодию фонтан, а в прозрачных емкостях под зеленовато-золотистым светом постоянно плавали рыбки.
   За едой мы разговаривали в основном о Земле. Не о Доминионе или правительстве, а о том, как вырастают под другим солнцем и другим небом и как там решаются проблемы личного выживания.
   — Я знаю так мало, — наконец сказал он, — а понимаю еще меньше.
   — Все, что я могу заметить по этому поводу — это то, что не обязательно должно быть именно так, как вы это извлекли из моей памяти. — Я выпила последний глоток чая из арниака, остававшийся в моей чашке. — Я не лгунья, мастер, но могу предоставить впечатления только одного лица о Земле, да и то не обо всей Земле, а всего лишь о той ее части, которую я знаю. Если бы здесь побывал кто-нибудь из ксеногруппы, он, вероятно, предложил бы вам совершенно иную картину. Я не понимаю Орте даже после того, что вы уже объяснили мне о ней кое-что, а вы гораздо больше видели в нашем мире, чем я когда-нибудь увижу в своем.
   Когда он взглянул на меня, я вспомнила, что он знал обо мне все. Это должно было бы вселять в меня страх. Причина того, почему я его не ощущала, заключалась в том, как я думала, что он не мог судить о человеческой природе, потому что не был земным человеком.
   — Вы отдохнули? — спросил он. — Тут есть еще одно обстоятельство, как я вам уже говорил, при котором вам следовало бы поприсутствовать. Однако прежде всего я должен просить вас никогда не говорить о том, что вы увидите или услышите.
   — Этого я не могу обещать. В качестве посланницы я обязана давать полнейший отчет о своих действиях.
   — Хорошо, тогда обещайте мне, что расскажете об этом исключительно вашим людям, но и им только лишь тогда, когда сочтете это совершенно необходимым.
   Это показалось мне корректным предложением. Я согласилась.
   Он встал, одернул на себе одеяние, и медленно двинулся к фонтану. Там он сунул одну руку под воду и некоторое время молча подержал ее в таком положении. Когда он вынул руку из воды, в противоположной стене бесшумно возникла быстро расширявшаяся щель, превратившаяся во вход в другое, столь же большое, помещение.
   Здесь было темно.
   Я пошла за Чародеем, мы вышли из той части помещения, что освещалась подводным светом, и вокруг нас возникло слабое голубоватое мерцание. Он подошел к какому-то большому блоку аппаратуры на возвышении, состоявшем из прозрачного вещества. В его хрустальных глубинах пульсировал золотой свет.
   Лицо старика находилось в тени, его глазницы, казалось, были наполнены темнотой.
   Он сказал:
   — Так его можно вызвать. Я подготовил здесь все, как только сегодня после обеда услышал о нападении на вас. Сейчас…
   Его руки задвигались по панели с одной стороны пульта. Затем — как и в устройстве, через которое я видела облик его преемницы — чистая поверхность начала заполняться изображениями.
   — Где… — в голосе появилась хрипота.
   — Таких не осталось больше нигде, только здесь, сказал он, — и еще в этом древнем городе, Кель Харантише. Вот это устройство передает, между тем, только мой голос, и это, может быть, лучше так от него остается скрытым мое лицо.
   Теперь изображение занимало весь экран, и я увидела помещение, подобное тому, в котором мы стояли. Изображение было трехмерным и обеспечивало четкую передачу деталей. Что-то не давало мне покоя. Подобный мощный выброс энергии — все равно, какого рода ее источник — должен был бы обнаружиться на снимках Каррика, сделанных спутником, как сигнальный огонь.
   Неужели наши техники пропустили его, просмотрели, стали жертвой дефекта передачи информации? Здешняя атмосфера плохо подходила для распространения в ней радиоволн (иначе бы я поддерживала связь с ксеногруппой или открыто, или тайком).
   «Здесь такого просто могли бы и не существовать», — подумала я.
   В том, другом помещении были видны на стенах геометрические узоры, имелись подсвечники, гнезда которых имели формы черепов животных. Мерцание свечей над остатками высокоразвитой технологии.
   Там стоял, наклонившись над пультом, ортеанец, и я сначала увидела его светлую, свободно ниспадающую гриву. Затем он выпрямился, и стало видно его лицо. Узкий подбородок, широкий лоб и полуприкрытые глаза цвета влажного песка. Ему было не более девятнадцати или двадцати лет.
   — Даннор бел-Курик, — сказал Чародей, — вы, который сам себя называет Повелителем в изгнании, послушайте.
   Ортеанец пристально посмотрел на нас, впрочем, нет, не на нас, а на что-то, что должно было казаться ему пустотой. Он смотрел сквозь нас.
   Он был очень красив, обладая внешностью, излучавшей нечто, по чему я определяла в моих воспоминаниях тех, золотых. Это нечто являлось способностью вызывать очарование.
   — Покажитесь, — потребовал он.
   — Я предпочитаю не делать этого.
   — Тогда я предпочитаю не разговаривать.
   — Ваша наемная убийца, — сказал быстро Чародей, и рука, которую бел-Курик уже протянул к пульту, застыла в воздухе. — Одна из ваших шпионок. Она многое рассказала, прежде чем, наконец, умерла.
   Даннор бел-Курик засмеялся. У него был звонкий голос. Он сказал:
   — Не означает ли это войну между нами? Я буду воевать с вами, старик. Борьба с вами доставит мне радость.
   Тут я вспомнила лицо Сантендорлин-сандру из того времени, когда Золотая Женщина накликала гибель Империи. Этот Даннор бел-Курик являл собой жалкого уродца, его потомка, хотя существовал сейчас, когда Сандор был забыт.
   «И вот этот метис, этот полузолотой, — подумала я, — этот мальчишка из колдовского народа является виновником всех этих событий?»
   — Я не воюю с Повелителем в изгнании, — ответил старик. — Но напоминаю ему о том, что город Кель Харантиш является городом в изгнании и что он не был городом, пока не погибла Империя, а представлял собой всего лишь крепость в пустыне.
   Мальчишка повернулся, сел и откинулся назад в своем кресле. Либо он знал, что на него смотрели, либо в его движениях было что-то заученное даже тогда, когда он находился один.
   — Ну? — резко спросил он.
   — Только одно: вы живете торговлей. Кель Харантиш всегда жил торговлей, и я даю вам свое слово, что вы умрете, если она прекратится. Или вы можете питаться скалами и песком?
   Своим мысленным взором я вижу руины башен, заносимые песком иссушенной земли. Рядом — море, выглядящее, как расплавленный металл. И возвышающиеся над башнями дюны, как спины гигантских китов, с острыми гребнями, закрывающие небо, движимые ветром. Кель Харантиш, лежащий между двумя этими морями: соленым морем, не знающим приливов и отливов, и морем песка. Сюда приходится ввозить даже воду.
   Бел-Курик степенно произнес:
   — Если вы ступите на землю Харантиша, а двинусь на запад и сожгу ваш порт, будет ли это стоить мне города или нет. Это я все еще могу. На юге у меня есть союзники. У меня есть моя армия и мои корабли.
   — Я знаю, знаю. Вы думаете, я не знаю Золотого Народа Колдунов? — В голосе старика явно слышалось лукавство. — Вы, мальчик, не Сандор, как бы вам об этом ни думалось…
   — Я — золотой! — Он встал и впился в Чародея взглядом, полным слепой, жуткой уверенности. — Я из рода Сантендорлин-сандру и я — Повелитель! Сколько лжи вы мне наговорили, старик, вы внушали мне, что я лишь побежденный, владеющий только умирающим городом? Как часто вы пытались лишить меня трона? Здесь за власть платят цену, какой вы, старик, никогда не заплатили бы, никогда за всю вашу жизнь и предыдущие жизни. Я это знаю.
   — Это правда, — сказал Чародей, слишком тихо, чтобы эти его слова могли быть переданы. На его закрытом тенью лице проявились чувство боли и сожаление, причины которых я не могла себе объяснить.
   Даннор бел-Курик снова опустился в свое кресло.
   — Нужно быть действительно золотым, чтобы получить трон, и потому я стал подобен им. Все остальное я подавил. И теперь вы хотите мне сказать, будто я сделал это только для того, чтобы северные называли меня одним из народа колдунов? Повелитель в изгнании все еще является повелителем.
   Повелитель чего? Кель Харантиша с его ничтожным именем и полукровным населением, с его властью вызывать к себе в равной мере чувства страха и презрения? Повелитель ремесленников и наемников, рассеянных по всему южному континенту просто потому, что город должен заниматься торговлей, чтобы выжить. Даннор бел-Курик: ослепленный наследник блестящего прошлого и блестящего будущего, готовый объединяться с кем угодно и обещать ему военную помощь и предать остальную часть Орте, не утруждая при этом себя ни единой мыслью о ней. Он был немного сумасшедшим даже по ортеанским критериям.
   — То, что я должен сказать, очень просто. — Чародей помолчал. — Вы выслушаете меня?
   — Смогу ли я когда-нибудь увидеть вас молчащим?
   — Значит, так: ваша наемница, убившая посланницу и Орландис, говорила о кораблях, плававших на север, к Ста Тысячам. О кораблях, которые были нагружены золотом.
   — Что вы хотите этим сказать? — со скучающим видом спросил мальчишка.
   — Ничего. Но если я когда-нибудь снова услышу о кораблях, плывущих из Кель Харантиша в Таткаэр, мне придется что-нибудь предпринять.
   Возникла пауза. Не слишком уверенно юнец сказал:
   — Возможно, они не хотят вас слушать: Кварт, Псамнол, Саберон и прочие. Возможно, они думают, что прошло время собраться вместе и избавиться от вашего удушающего захвата на горле Покинутого Побережья!
   — А если я закрою свои гавани для тех, кто ведет торговлю с народом колдунов? Я спрашиваю вас еще раз, Даннор бел-Курик, смогут ли ваши люди питаться скалами вместо хлеба?
   Куб, на котором было изображение, стал прозрачным.
   — Я оставляю ему его причуды, — сказал Чародей, — мальчишка упрям, жесток, твердолоб и хитер, но я в состоянии ему посочувствовать. Слава народа колдунов принадлежит прошлому, а он довольствуется лишь ее отблеском. Харантиш — это каменистая пустыня. Сейчас ему придется оставить в покое на несколько лет Южною землю, поскольку стало известно, что он плетет против нее интриги.
   — Станет ли он задерживать корабли? — «Из-за одного слова, — подумала я, — из-за одной-единственной угрозы?»
   — У него нет иного выбора. Кель Харантиш уязвим, и у него связаны руки. Ну, это дело улажено.
   «Неужели бел-Курик больше опасается Коричневой Башни, чем ненавидит Южную землю, — спрашиваю я себя, — и не будет ли он заботиться, может быть, только о том, чтобы в последующем лучше маскировать свои интриги? И эти союзники на юге…»
   Чародей положил мне руку на плечо, когда мы вернулись в более освещенную часть помещения, и могло показаться, что он очень устал. Но я в этом сомневаюсь.
   Я сказала:
   — Я думала, что вы совершенно не заинтересованы в том, чтобы вмешиваться в дела других?
   — Это было в прошлом, — ответил он, — а в настоящее время мы имеем связь с вашим миром. Это первый поворот в развитии событий, который я наблюдаю за сотни лет. Эвален права: данное обстоятельство касается всей Орте. И я думаю, Кристи, что являюсь единственным лицом, имеющим право действовать от имени всей Орте.
   Небольшую комнату освещал слабый искусственный свет. Я находилась глубоко под землей, в помещениях людей в коричневых робах, и мне очень хотелось, чтобы можно было на ночь открыть окно.
   Я лежала на прямоугольном ложе, казавшимся жестко соединенным со стеной. Его поверхность прогибалась подо мной, точно приспосабливаясь к моему весу. На нем можно было бы очень удобно спать, но вместо этого я не могла сомкнуть глаз и нервничала. Свет все время оставался неизменным. Я не представляла, сколько времени еще оставалось до утра.
   Шло время. В комнате возникло слабое движение прохладного воздуха, тем не менее, было жарко.